Даже,если это неправильно

      «Страх — это нормально. Пока ты не перестаешь терять связь с реальностью. Пока он не затянет тебя с головой в пучину твоего внутреннего мрака» 

Сегодня. У Канэко подрагивают конечности. Ужас, абдраган, тревога. Тревога.  Тревога.  Ода ощущал рукой, что с каждым их приближением к нужной точке, хватка Канэко становится все сильнее и сильнее. Она то разжимала то сжимала мужскую ладонь, кротко встряхивая от пота. Отпускать руку Канэко категорически отказывалась.  Но Ода не жаловался.  Зайдя в приемное отделение они столкнулись с одним из мед персоналом. Мисудзу сжала его руку до белых костяшек.  — Успокойся, мы только зашли.  Она его не слышала, внимательно наблюдала за проходящим врачом. Но был обед.  — Почему их так много?! — прошипела она.  — Обеденный перерыв.  Мисудзу отскочила от проходящей медсестры с тележкой  за спину Оды.  — Ты слишком подозрительно себя ведешь, — сказал Ода.  — Просто идем быстрее.  — Мы никуда не спешим. — Ох, нихуя себе никуда мы не спешим! А вот я спешу — отсюда съебаться как можно скоре- К ним подошла женщина с планшеткой с какими-то списками:  — Здравствуйте, вам помочь?  — Мы по записи. Где кабинет окулиста?  Канэко многозначительно взглянула со спины на Оду, затем на приемную медсестру.  — Вам на сегодня?  — Да.  — Имя фамилия.  Ода ощутил, как его пальто натягивается со спину.  — Канэко Мисудзу, — сказал он и прокашлялся.  — Так. Да, есть. Второй этаж, третий кабинет слева.  — Спасибо.  Чуть пройдя, Сакуноске остановился. — Ч-что такое? — Мне нужно тебе кое-что сказать. — Ну… что, говори. — Не ругайся, ей богу. На нас тут… Она возмущенно замычала, уже перестав слушать его старческое ворчание. Тревога.  Поднявшись на второй этаж, Ода и Канэко наконец дошли до кабинета окулиста.  Он остановил руку на ручке двери и посмотрел на Канэко.  — Ты не зайдешь в таком виде.  — Что?  — Вдохни и выдохни.  Ее разноцветные глаза бегали от стены к стене, от пола к потолку, но никак не хотели пересечься с глазами Оды.  — Тупо это все.  — Давай.  — Тупо говорю, брехня. Зачем только ты записал меня к этим- — Это не сложно, просто вдохни.  — Да на кой хуй мне это, Ода?! Как обычно натянуто ждала замечания за мат. Но он вздохнул:  — Тэру.  Молчание.  Канэко быстро вздохнула и судорожно выдохнула воздух, зажмурив глаза.  Хмуро посмотрела на Оду.  — Ты нервничаешь, — сказал он.  — Нет.  — Я слышу стук твоего сердца.  — Это невозможно.  Сакуноске со смешком отвернулся и покачал головой. Честно признаться, ему стало забавно. Немного. Совсем чуть чуть.  — Еще раз.  Мисудзу обреченно закатила глаза и цокнула.  — Какой же бре-е-е-д.  — Пожалуйста, — сказал он, из-зо всех сил стараясь принять наиболее жалостливый вид.  Но вышло очень и очень плохо. Глубокий вдох со свистом и выдох, аж пончо от порыва надулось. Чуть погодя, она посмотрела на Оду и ухмыльнулась.  — Теперь слышишь?  Он молча покачал головой, скрывая улыбку.  — Успокоилась, значит заходим.  Не успела Канэко возразить, как дверь уже отволоклась. В глаза сразу блеснул едкий белый свет и запах стерильности.  Запах спирта, ртути. Запах плесени, ржавчины, этанола, металла и крови.  Запах дома.  Тревога.  Словно ничего перед собой не замечая, Канэко прошла в кабинет и впилась глазами в пол. Она ощутила плечами, как белые стены начали давить. Давить. — Здравствуйте, мы по записи.  Окулист поднял на них глаза, морщиня лоб и не отрываясь от бумаг перед собой.  — Да, садитесь.  Он указал на кресло перед собой.  Заметив, что Мисудзу не отрывается с места Сакуноске слегка подтолкнул ее ладонью со спины, шепнув:  — Я не уйду.  Голос в ушах отдавался глухо.  Врач был взрослый, бородатый, лоб и глаза покрылись морщинами, когда тот кликал по компьютеру список записей на сегодня.  — Канэко…Ми… Мисудзу? — прищурился он, даже с наличием очков на носу.  — Да, — отчеканил Ода, пройдя ближе к кабинет.  — Просто проверить зрение? — удивился офтальмолог.  — Да. Исходя из ее деятельности… показалось, что она плохо видит.  Врач начал записывать что-то в мед карты.  Оглядывая помещение, насколько можно игнорируя белый свет, глаза Канэко остановились на плакатах с глазами. Разной формы, разного цвета, с самыми разнообразными болезнями: конъюнктивит , ячмень, астигматизм, блефарит и т.д. Ей стало не по себе от них.  Другой плакат — улыбающаяся девочка в очках с огромными линзами.  — Что за деятельность?  Ода задумался.  — Любит читать.  — М.  Врач потер бородку и шмыгнул носом.  — Дочка?  — Нет.  — Сестра?  — Нет. Врач снова потер бородатый подбородок и поправил очки, решив не продолжать допрос.  Затем врач встал и потянул ей черный плоский круг, спросил: — До этого проверяли зрение?  Канэко молчала. Прострация. Единственное, что она слышала, видела и чувствовала — это то, как стены постепенно двигаются в центр, как медленно в груди начинает давить и пульсировать.  Окулист заморгал, все так же стоя с потянутой рукой. Затем обратился к Оде. — Она глухая?  — Нет.  — Нет?  — Ей давно не проверяли зрение, — сказал Ода, в какой-то момент ощутив накатывающее раздражение. По причине вынужденного, но необходимого вранья.  Врач странно сощурился, затем прошел чуть дальше к светящейся таблице Сивцева.  Канэко только сейчас догнала, что круг нужно прикладывать к одному глазу и смотреть на буквы. Руки были холодные, потные, липкие. И мелко подрагивали. Она посмотрела на Оду.  Все это время он наблюдал за ней. Сакуноске кивнул на черный круг на ее руке, продолжая смотреть.  — Как в офисе, помнишь? Говоришь то, на что указывают.  «Ты мне доверяешь?» Ей потребовалось долго смотреть то на Сакуноске, то на черный круг в сжатых  руках, чтобы осознать. Наконец, Канэко неуверенно, но кивнула.  Он стоял рядом, скрестив руки и облокачившись на стену у двери.  Ей не должно быть страшно. «Все будет хорошо» — повторяла она себе по несколько раз за день. Все будет в порядке. Ода рядом. Ода не уйдет, он стоит и смотрит. Все будет в порядке.  «Ой, не будет. Я даже тесак не взяла… никакого ножичка даже нет с собой» Она незаметно вдохнула и поднесла материю к правому глазу.  Тревога.  — Какая буква?  Канэко быстро заморгала, приходя в себя. Нахмурился брови, ощутив слезние глаз. Словно она на минуту предалась сну.  — Эм… Н?  — Эта? — врач тыкнул небрежно и слишком быстро.  — Ж.  Он что-то записал в блокнот и снова вытянул указку.  — Видишь этот ряд?  — Нет.  — А этот? — Слабо, но вижу.  Он причмокнул губами и снова начиркал в своем блокноте.  Больше он не спрашивал, а просто показывал буквы.  — Н, Ш, В… нет, Ц, - она всеми силами напрягала глаза, щурила их, дабы увидеть хоть что-то.  — Нет, «Ц».  Молчание.  Она звонко цокнула, неумолимо ощущая себя на сдаче экзамена.  Снова показывает букву. В самом низу… — Не вижу.  — Хм…  Он задумчиво причмокнул и вновь начал ввести записи.  «Блять, что за дебил. Хочу вырвать его бородку вместе с кожей» — пронеслось в ее голове.  Те же манипуляции повели на другой глаз. Правый.  Врач вдруг направился к ней, держа в руках длинноватый фонарик.  Тревога. Тревога. Ее будто ошпарили кипятком. Зрачки Канэко сузились. Она резко встала со стула и направилась к стене задним ходом.  — Так, — Ода в тот же миг оттолкнулся от стены, напряженно сказал: — Просто фонарик. Он посмотрит и уберет.  Ему уже был знаком этот взгляд.  Мисудзу сжала голову в плечи и начала что-то мямлить. Разъяренно заламывала потные, липкие руки.  — Что такое? — спросил стоящий в недоумении окулист.  Тут же тот заметил, как она на него посмотрела.  — Что? — спокойно сказал Ода, он наклонив голову в ее сторону.  Ответа не последовало. Его глаза опустились на сжатые, дрожащие пальцы на пончо.  — Она боится? Здесь же нечего бояться.  — Минутная слабость. Все- Запнулся, когда пальцы Канэко резко потянули  его вниз.  — Не уходи, — прошептала она, сжимая его плащ. Он не ответил. Мисудзу подумала, что он не сумел разобрать ее бубнешь.  — Не уходи, — повторила на тон громче и отчаяннее.  Сакуноске опустил голову, вздохнул и наконец ответил:  — Я не уйду.  Глядя на тех двоих и то, как они смотрели на него врач понял, что должен сделать вид, что все течет как должно течь. Комментировать не стал. Или опасался?… Трудности с проверкой хрусталика не возникли. Конечно, напрягал и мужчина прямо за спиной, у которого, как он понял, была непростая работа. С подвохом. Это заставило его понервничать. В случае проблемы тот сможет и без оружия ликвидировать…  Но без казусов это воскресенье точно не пройдет.  Возник нюанс, когда пришла очередь другого глаза. Правого.  — Гетерохромия? — тот обратился к Мисудзу.  Та не ответила. Ну… то было очевидно.  Оде не нравилось это затишье. Недоброе предчувствие не хотело оставлять его. Преследовало. Она слишком тиха. Слишком: перестала жаловаться, ворчать и язвить. И ругаться тоже. Он прекрасно понимал, что Мисудзу напугана. Понял это довольно давно. Относительно давно. Все не просто так. Все имеет смысл. Каждый взгляд, каждая эмоция, каждое движение, каждое слово. Он знает, что сможет предотвратить неизбежное. Знает, что будет готов к любому инциденту, любому ЧП. По крайне мере, он постарается.   Ему не хотелось заставлять ее все это терпеть. Может просто желал в чем-то убедиться? Для себя. Это немного эгоистично. Но тот игнорировал это влажное, навязчивое чувство вины. Пока возможно.  — Чувствуешь боли в глазах? Головные боли? Бывает ли временами, что все перед взором мутнеет?  Мисудзу вновь молчит.  — Мигрени бывают часто, — ответил за нее Ода. — Она пьет препараты. Касаемо зрения… бывает слезоточивость от перегрузки.  — Это все?  — Никаких жалоб у нее не возникало. По крайне мере, это все, о чем мне известно с ее слов.  Он знал гораздо больше. Гораздо больше деталей. Но врачу об этом знать не следует.  — Сакуноске.  Ода не сразу услышал, что врач откликнул его, сидя за столом.  — Да? Какие результаты?  — Я сразу заметил внутриглазное давление, риск возникновения глаукомы. Особенно на правом глазу.  Ода несколько раз моргнул.  — Подождите… глаукома? Она может ослепнуть?  — Нет, я же сказал: риск. Давление и отек можно снять специальными каплями для глаз. Для более подробного осмотра мне необходимо проверить все через авторефкератометр.  — Анализ необходим?  — Если надо выявить более… достоверные данные о состоянии ее глаз.  Ода сощурился.  — А недостоверные как звучат?  — -3,7 левый, -5,6 правый глаз.  Сакуноске посмотрел на врача с немым вопросом.  Врач сделал глубокий вдох.  — Зрение понижено, даже слишком. И как я понял — приобретенно, исходя от ее реакции, — пояснил окулист. — Очки она не носила, а потому зрение все больше и больше падает. Что касается самих глаз: видны покраснения, капилляры глаз  слабые из-за постоянного давления, часто лопаются. Правый глаз… желтый. Ощущение, что он был поврежден чем-то, не знаю, радиоактивной краской или что-то в этом роде. Сначало я подумал, что это гетерохромия, а сейчас почувствовал странные колебания, мигание зрачков, цвет распределен неравномерно: по краю оптической части радужки виден коричневый пигмент. Словно…  — Док. Я понял, она не видит. Что в этом случае делать, просто скажите.  Во взгляде врача промелькнуло секундное оскорбление за то, что Ода (так грубо и резко!) перебил демонстрацию его впечатляющих теоретических знаний. Но он начинает говорить уж слишком много.    Тревога.  Тревога.  «Пигмент?» — от услышанного она сжалась. Все эти десять минут осмотра протекают, кажется, уже как десять часов.  Надо сваливать. Я хочу уйти. Мне хочется исчезнуть и оказаться дома Канэко начинает видимо дрожать, сидя на стуле.  — Н-н-н… н-не…  — Обследование.  Тревога.  Дыхание сбилось. В голове гудит знакомый до боли голос. Не замолкая.  — Если мои догадки верны, то в лучшем случае лечение поддерживающими препаратами. Очки. В худшем — операция.  Сакуноске остолбенел.  Тревога.  — Н-н-не… оп-опе-оп…  Тревога.  Операция.  Тревога.  Операция.  Тревога.  Ода мог поклясться, что прочувствовал вибрацию под ногами. Он следил за ней все время, боясь затерять из виду.  Порой он действительно боялся своих мыслей. Именно потому, что они имели свойства безошибочно сбываться.  «Она хочет убить его. Да, она это сделает, если я не вмешаюсь»  Он знал это и без помощи «без изъяна» — своей способности. Ода лишь мог ошибиться в расчете времени.  Мисудзу резко встала, опрокинув деревянный стул. Задрожала руками.  — Пошел нахуй, операцию вздумал сделать?! Иди и ебнись об стенку хорошенько! — ее голос звучал неестественно низко.  Врач ошарашено попятился в угол кабинета.  — Что, простите?  — Тэру, — произнес Ода угрожающе.  Ее голова медленно повернулась в его сторону.  — Ты это специально, да?  В ее глазах было неподдельное разочарование. — Ты это нарочно. Ты знал, что он скажет, поэтому завел меня сюда. Предатель. Обманщик ебанный…, — в конце ее голос горько дрогнул, — Ненавижу тебя! Ненавижу! Ненавижу вас всех!  Она яростно швырнула стул в стену. Схватила напольную вешалку и направилась к врачу.  — Сейчас я покажу, как ты сделаешь свою операцию.  «Заколоти его этим куском металла. Припечать его морщинистую рожу об ламинат»  — Остановись.  Сакуноске выхватил вешалку из ее рук, но не успел отшагнуть достаточно далеко, чтобы миновать прикосновение ее рук. Железо гулко выпало с его рук. Теперь он поражен.  — Не смей ничего предпринимать, если не хочешь, чтобы твои собственные руки начали вырывать твои глазные яблоки. — голос не принадлежал ей.  — Ты этого не сделаешь.  — Откуда ты знаешь?    Он посмотрел на нее и наклонил голову.  Мисудзу фыркнула: — «Без изъянов» или нет, ты опоздал в любом случае. Я его убью.  — Нет… не надо… — окулист попятился по стене, направляясь в сторону двери.  Но он вмиг остановился. Взгляд остекленел.  — Не делай этого, — безжизненно произнес Ода.  — Завались.  — Я понимаю, каково тебе сейчас… — Не знаешь.  — …но это не стоит его жизни. Убьешь ты его сама или заставишь его убить себя собственноручно — это не имеет смысла.  — Закрой рот! Не будет никакой операции! Я с самого начала была против, но ты не слушал меня! Никто меня никогда не слушает! Все с моими… глазами нормально и МНЕ НЕ БУДУТ ДЕЛАТЬ УКОЛ! Тревога.  — Не будут, не бу… — он не договорил, как почувствовал, что тело ему больше не подвластно. Его пронзила колотая боль в висках.  Канэко шагнула к столу, вырвала монитор вместе с проводами и швырнула в мужчину. Но попала мимо.  Канэко громко вскрикнуло. Со всей дури пнула балетками мусорку, вырвала со стены отвратительную картину с глазами и швырнула в сторону. И все это сопровождалось отчаянными воплями без слез. Грохот, визг, топот. Врач отрешенным взглядом уставился в дверь, все продолжая стоять как стоял.  «Шумно, здесь становится слишком громко. Скоро здесь будут люди» — пролетело в его голове, но он ничего не мог сделать. Мисудзу парализовала его, пока та не захочет — ему не сдвинуться.  «Надо что-то делать. И срочно»  Пока он думал, Канэко не переставала кричать и метать предметы. Не забыла и про злосчастного окулиста, с размаху ударила того под зад ногой. И еще. И еще.  Разъяренно посмеиваясь. Месть. Мне-е-сть. В голову Сакуноске пришла очень плохая идея. Сомнительная. До одури сомнительная. Но она может сработать. Правда получиться ли у него выбраться из этого кабинета живым?  — Послушай, — ему необходимо привлечь ее внимание.  Канэко нервно отбивала чечетку ногами на месте, не сразу услышав его.  — Почему ты так отреагировала на это слово?  — Какое слово? — тон ее был нетерпеливым.  — Операция.  Она зашипела, взявшись за волосы.  — Не говори, не говори… — Операция? Ты боишься этого?  — Завали…завали, пока я не-  — Это нормально, все бояться операций.  — Я не боюсь, понял?! Я ничего не боюсь!  — Тогда почему ты вся тряслась? Почему на все так остро реагировала? Сейчас передо мной не Канэко, ты — часть ее, которая боится и не дает ей побороть страх.  — Та часть ее — это и есть Я. Я — и есть Она. Они сделали это со мной — с Ней. Не страх движет нами. Это гнев и месть. Я могу сделать все, что так долго желала сотворить с ними.  — Все куда сложнее. Ты пытаешься отомстить врачам, но они — не те, кому направлена твоя обида. Разве он заслужил этого, Тэру? Разве то, что ты сейчас делаешь правильно?  Тревога.  — Да что ты знаешь?! Что ты, блять, знаешь?! — крикнула она , вырвав клочок волос со своей головы. Ее лицо вытянулось в гримасе ужаса. — А то, что они делали правильно? Они хотели меня убить! Она хотела от меня избавиться! Я просила… я умоляла их прекратить, хотя бы дать отдохнуть — всем было плевать на меня! Они то усыпляли, то запрещали спать! То откармливали, то оставляли голодать! Вечно кололи что-то… я…  Резко отшагнув, ее бросила в дрожь. Снова.  — Почему они это делали?  — Ты думаешь, я знаю? Я была нормальной, это из-за них я стала такой. Тощая, некрасивая, с серой кожей — как крыса! И глаза мои безобразные, которые нихрена не видят! Я слышу этот омерзительный голос каждый день, не замолкая… он не затыкается… не затыкается…  Малейший неверный шаг, я вновь запру тебя и оставлю с ними. С ними. Вновь. Острая боль пронзила тело Сакуноске, заставив его замычать.  Тревога. Тревога.  — Малейший шаг… и она вновь… заперет меня и оставит с ними… С ними… вновь… вновь… — прошептала Канэко шепотом. Словно заклинание. Мольбу.  Мольбу.  — Это она? — ему с трудом давались слова. Но он понял, что не он один услышал. — Это она говорила тебе? Она заставляла тебя?  — Ых… нет… она говорила, что так будет лучше…, — ее взгляд пугливо метался с места на место, не находя точный фокус. — Прекрати.  — Освободи меня. Нейтрализуй свое «Эхо».  — Ты же обещал мне.  Вина. Она сумела проскользнуть мимо глыб его души и проникнуть в холодное сердце. Это чувство не согревало, а глубоко проткнуло в самую середину. Он устало повернулся и всеми оставшимися силами заставил себя поднять на нее глаза.  — Зная, как мне нехорошо ты продолжаешь давить. Ты сказал, что я могу доверять тебе, — она подошла к обездвиженному Сакуноске. — Тебе так нравится издеваться надо мной?  «Меня терзает вина. Но я должен это сделать»  — Все взрослые одинаковые. Лицемеры, обманщики, извращенцы. И ты такой же, Ода. Я никому не могу доверять. Ода задумчиво посмотрел перед собой.  «Я хочу попросить твоего прощения. Но…»  — Я бы извинился, но ты не Тэру.  Молчание. Мисудзу замахнулась и размашисто ударила Оду кулаком. Удар прилетел по щеке и виску, всего за мгновение мог вырубить его. Он не должен сопротивляться.  Ведь действие способности Канэко прошло. На это он и ставил.  Сакуноске шатко шморкнул кровь с носа и пригляделся к ней. Как он и ожидал: она взбесилась. Теперь уже из-за него.  — Я разьебашу эту больницу. Убью этого старикана. Но сначала — я избавлюсь от тебя.  — Успокойся. Успокойся, ну же, — он схватит ее кисти рук и крепко сжал. Она начала разъяренно вырываться, но бесполезно — он был физически сильнее. И информированнее.  «Она истратила лимит»  — Отпусти! Отпусти, сейчас же!  — Я говорил, что не уйду.  — Что?… что…  — Все хорошо. Верь мне, — он опасался ослабевать хватку.  Тревога.  Гнев, перекосивший ее лицо начал сменяться раздражению.  — Как же я это ненавижу… Ненавижу…  — Тебе больше ничего не угрожает. Тревога.  Она закричала, не бросая попыток вырваться. Дрожь не покидала ее. Он чувствовал ее холодные руки, которые так тяжело согреть. Хрипы, прерывистые вдохи — он близко.  — Тэру, ты меня слышишь? Никакой операции, никаких врачей.  — Ты врешь! Ты все врешь! Говоришь это, а потом оставишь меня с ними! Они сделают это со мной, снова! ОНИ БУДУТ ДЕЛАТЬ УКОЛЫ!  Тревога.  Она вырвала руки и закрыла ими лицо. Как всегда делала, когда ей становилось страшно. Когда оставалась одна, с самой собой. Оставаться одной пугало ее сильнее всего. Из глаз начал лить град из крови и слез. — Я рядом. Я не уйду.  Глухой всхлип. Еще один. Ода двинулся с места и накрыл дрожащие плечи своими руками. Прижал так сильно и аккуратно, как только могло его ослабевшее тело.  — Я боюсь оставаться одной… боюсь стать другой… не хочу укол, это так больно, — Канэко начала рыдать, прерывисто икая. Так глубоко, неразборчиво мямля слова, повторяя или недоговаривая до конца.  Но он все понимал. Он все прекрасно понимал.  Ода молча сжимал ее худое тело, бьющееся уже в мелкой дрожи, даже не замечая, как начал дрожать сам. Видимо, страх оказался очень заразным.  Они простояли так полчас. Все это время Сакуноске терпеливо ждал, пока Канэко устанет и выплачет все, что копила в себе.  В голове тот старательно и торопливо продумывал план скорейшего побега. Ибо если они задержаться здесь еще хоть на минуту — сюда точно нагрянут непрошеные люди. Ему показалось до абсурдности странно, почему к ним до сих пор никто не зашел.  Пробежав глазами округу, он точно знал, что самим им с этим справится. По крайней мере — восстанавливать разрушенное имущество, покрывать убытки за материальный, а так же компенсировать моральный ущерб ему не хотелось. Не потому что он не мог. В мире мало вещей, которые он по настоящему не мог.  Ему просто не хочется. Ха! Вот так все просто. Единственное, чего он желает в настоящий момент — пойти и устало  прикурить.  Тревога отступила, сменяясь временному облегчению.

***

— Как?… Она реально так взбесилась из-за окулиста?! — Осаму был не в силах сдержать смех.  Зато Оде было не до смеха. Ему было морально необходимо с кем-либо поделиться сегодняшними впечатлениями.  По дороге обратно, рука Канэко вцепилась в руку Сакуноске. Плакать она перестала, но щеки и глаза ужасно опухли и покраснели. Пока он успокаивал ее, тот успел прощупать мелкие залысины на голове. Но глядя на макушку сейчас, их не сильно видно. Но больно было наверняка. Уж точно больнее кулака по лицу. Его челюсть все еще ныла. Но думал он и о крови с глаз Канэко — это нормально? Хоть и старался протирать найденными салфетками ее мокрые веки. Ода знал, что сейчас не самое подходящее время для расспросов. Нужно время. Она еще ребенок.  — Удачно, что в госпитале нашлись члены мафии. Удалось тихо все замять. — Как же, однако, хорошо иметь связи! — Дазай вальяжно закатил глаза. — С персоналом и кабинетом-то разобрались, но… сам врач как? Он все видел. И чувствовал. Она его под зад пнула.  — Я заткнул его.  — И как?  Молчаливый жест «деньги» пальцами сказал за него.  — А-а. Неужели он так просто согласился?  — Ну, запугать немного пришлось. Если он действительно так хотел сохранить работу. Дазай озорно улыбнулся.  — Всегда знал, что Одасаку не такой добряк, каким хочет казаться.  В «Люпене» сегодня, как и во все дни их регулярных, и таких ненавязчивых встреч было привычно безлюдно. Легкий джаз звучал с двух углов зала, бармен неторопливо потирал бокалы на двоих. После сегодняшнего ему невыносимо хотелось пить и закурить. Осаму Дазай способен очень чутко подлавливает настроение своего дорогого друга. И самым случайным образом оказался в том же баре, где находился Ода. Сбежать от рыжего подхалима было лучшим его решением. За эту неделю. Да и бар находился недалеко от их назначеного задания. Глаза Сакуноске остановились на черном пакете подле Осаму.  — Что в нем?  — Э-э, да ничего. Бармен, нам как обычно, — убедившись, что мужчина за барной стойкой покажет «ок», Дазай повернулся к другу. Невинно похлопал ресничками.  Сакуноске прищурился.  — Кстати-и-и… Анго там как поживает? Он, случаем, не помер ли? Давненько его здесь не видно…  Взгляд стал еще более пронзительнее.  — Да ну хватит так смотреть! Меня грызла вина, ясно?! И если бы я не взял их, то она бы сожрала меня полностью.  — Взял что?  Осаму недовольно вздохнул:  — Несквик!  — Не… Нес… что?  — Блин, я давно ей «обещал» его. Думал, она поймет, что это стеб. Но мне все равно хреново от того, что я до сих пор не купил ей эти хлопья с молоком. Понимаешь? До чего докатился! Воспринял это, как что-то личное!  «Как что-то личное» — Ты собираешься ей это дать?  — Да. И как можно скорее, чтобы какие-нибудь Чуи Накахары не встретились по пути. Просто потом мне эти хлопья придется съесть в ту же минуту, — не успел бармен поставить виски на столешницу, как Осаму залпом выпил его и ускакал к выходу. — Лучше пробегусь, так эффективнее.  — Подожди! Ода сам же удивился резкости своего голоса.  — Что такое?  — Передай ей от меня кое-то.  Осаму подошел.  — Что передать?  — «Прости меня».  — Так и сказать?  — Тебе… записку дать или ты запомнить не сможешь?  — Нет, нет, я пошутил.  Не сосчитать, сколько раз он повторял ей за день эту фразу. Прости меня. Шептал на ухо, пока прижимал к себе и успокаивал. Убаюкивал, уже даже неслышным за потоком рыданий шепотом. По дороге, сжимая руку, разбавляя каждое неловкое молчание. Он не сочтет лишним «послать» извинения еще один раз. Пока душа его не перестанет плакать. Вместе с Тэру. Наверняка, Осаму быстро смылся по причине вечно пустующего кошелька, но Ода привык всегда платить за него. Они были чем-то похожи — Дазай и Канэко. Оба на голову отбитые, рассеянные, имеют нездоровые отношения с больницами и всеми конечностями привязали к себе Оду Сакуноске. Но если один уже смирился со своей неполноценностью, у другой — еще есть шанс заставить эхо замолчать навсегда.  Есть много вещей, которые ему предстоит узнать о ней. «Они», «она» — все люди, что в прошлом оставили свой отпечаток на Канэко Мисудзу. «Эхо», которое медленно сводит ее с ума. Способность, которую насильно впустили в ее тело через аномальный глаз. Ее личное Проклятие.