Даже,если это неправильно

В ранее майское утро Кое Озаки застает Канэко Мисудзу за странным делом: по всей комнатушке разбросаны мелки, раскраски, карандаши, краски… а сама девчонка лежит на краю футона и что-то интенсивно вырисовывает на листке. Уж больно старательно!  — Вот это беспорядок… — ахнула Кое,  потерла щеку и осмотрела комнату.  Канэко напевала себе под нос и совсем не слушала, увлеченно выводя разноцветные линии и болтая ножками. Вдруг, Кое стало интересно, что же такие вырисовывает ее ученица. Она села на корточки и начала наблюдать.  — Что это? —поинтересовалась она. Молчание. — Хочешь… чтобы я сама догадалась?  Мисудзу коротко взглянула на Кое.  — Хорошо. Это собака?  — Неа.  — Верблюд?  — Не.  — Страус?  — Это не животное! — фыркнула она, надулась и отвернула голову.  Озаки посмеялась. 

***

Мисудзу забрала рисунок с собой на работу. Держала его ровно, в обоих руках, прижав к сердцу. Казалось, огорождая его от всего мира.  Остерегая от опасностей. Закрывая от назойливых людишек. Охранять от Дазая Осаму.  — Че это такое? Ты своими каракулями похвастаться пришла? Ну-ка давай, показывай, я оценю.  Осаму засмеялся, схватившись за живот. Резко выхватил рисунок из рук Мисудзу, чуть не порвав! Вот говнюк!  — Это ты Чую нарисовала? О-о-чень похоже! Я даже не узнал!  — Слепой значит.  — Подожди, а почему у него копыта?  — Что? Какие копыта?! — А че это вообще? — съязвил он и перевернул листик. — Это корова?  Канэко громко зарычала, выхватила свой рисунок и со всей силой — бам! — отдавила Осаму все пальцы ног своими балетками. Тот заскулил как собака, уже позабыв про рисунок. 

***

— Так… ну… это похоже на кабана.  — Нет, это же минотавр!  — Коске, ты дебил? Какой минотавр, это же гепард на задних лапах.  — А по-моему, это лама.  Лицо Мисудзу выразило истинную и мучительную ярость. Она отчаянно шлепнула себя по лицу.  — Ну какие вы тупые…  Сиротки еще полчаса кружили над эти «художеством Леонардо да Винчи», как над картой сокровищ, все гадая на животных. Это не животное, мать вашу.

***

Последняя надежда оставалась на Мори Огая, и на его «отцовские» знания и умения в области художественного творчества. Тут то, кто-то да точно угадает.  — Ух ты! Какой красивый домик!  Или нет.  Канэко не знала, как себя чувствовать: гениальным иллюстратором или просто рукожопым лохом. И тот и тот ответ приходит на ум, когда все вокруг не могут разгадать, что на рисунке, будто разгадывают сложный шифр на языке древних народов Атлантиды. Глупые все. Именно другие, а не она. Как она думает, а так оно и есть, у нее хорошо выходит! Ну разве не ясно, что на этом холосте-натюрморте?  Разве так тяжело ее понять?… Она глубоко и грустно вздохнула:  — Нет… дайте мне.  Мисудзу уже было хотела выйти, как зашел Ода Сакуноске. — О, — тот опешил, чуть не сбив коротышку. — Блин.  Та пропустила Сакуноске, направляясь к двери.  — Что у тебя в руке? — поинтересовался он. — Рисунок, — тихо пробормотала она. Канэко не хотела, чтобы он видел этот дом… или страуса… или корову… Он ничего не ответил, но та поняла, что Ода хотел бы на него взглянуть. Из-за этого ей еще сильнее хотелось побыстрее свалить и выбросить свое произведение искусства. Она припрятала его за пончо, защищая от внимательного взора голубых глаз. — Канэко, твой рисунок был переполнен эмоциями и грацией! У тебя талант, милая, — начал восхвалять ее Огай, на что она была готова показать ему средний палец за подобного рода издевательство.  Из загадочного и темного угла кабинета вышла Элис. И сказала:  — Ты вообще не понял, что на нем. Зачем выводы делаешь?  — Так это — просто  детское творчество.  Элис выхватила листок у Канэко, посмотрела на него секунду и возразила:  — На рисунке вообще не то!  — С чего ты взяла? — поинтересовалась Мисудзу.  — Ты ведь нарисовала человека, — твердо отчеканила Элис.  Глаза расширились, вмиг заблестели. — Да… да, это человек. Ну неужели кто-то понял! Она радостно заерзала на месте, подпрыгивая по очереди на одной ножке. Как же ее это обрадовало!  — Ты нарисовала меня?! Как это мило! — воскликнул Огай и радостно захлопал в ладоши.  — Да не тебя, старый ты хрен. А Оду.  Но их уже никто не слушал. Мисудзу вновь прижала клочок, уже помятой бумаги из-за многочисленных переносок, и с плохо скрываемой улыбкой затопала на месте. Канэко протянула его Элис:  — Найдется ему применение?  — Если только на… приворот.  Молчание.  — Не надо, — прозвучало слишком резко. — Ну ладно… Поставлю на его рабочее место, чтобы он выл и ныл дальше, все чаще задумываясь над повышением Сакуноске Оды.  Даже не дослушав, та выбежала из кабинета — только пятки засверкали — как Мисудзу след простыл.  Ода наконец оторвался от оцепенения и подошел к (все еще огорченному) боссу.  — Босс, я по поводу списка наемников за эту неделю.  — А… а, да. Сейчас.  Тот отошел в другой конец помещения. Сакуноске воспользовался этим и обратился к Элис.  — Дашь мне этот рисунок?  Она лишь на секунду удивилась, а потом по-заговорчески прищурилась:  — А что мне за это будет?  Он задумался.  — Много других рисунков.  — А спонсор — Канэко  Мисудзу? — пальчики сложили лист два раза. — А тебе-то зачем?  Ода не ответил и с улыбкой отвел глаза.  Элис саркастично протянула ему помятый рисунок.