the king, the raven and the son of the enemy

ренджун — Ты можешь сделать это еще раз? Всего разочек? Ренджун вздыхает и в третий раз за сегодняшний вечер превращается в ворона. Рот Джено так широко открыт, что если бы Ренджун не знал его и его искренность, он мог бы подумать, что Джено насмехается над ним. Джэмин, похоже, вообще не обращает внимания на его превращения, он занят волосами Джено, увлеченно заплетая их. Ренджун садится на одеяло, складывая когти, чтобы не порвать нежный шелк. Лицо Джено — сплошное очарование, на нём мягко отражается свет огня. Ренджун подпрыгивает ближе, садясь к нему на колени. — Можно тебя потрогать? Ренджун расправляет крылья. Джено осторожно проводит пальцами по их размаху, следуя за перьями, затем возвращается к грудке. Поглаживает его, как гладят домашних животных. Ренджун никогда не признает, что это действительно приятно. — Разве тебя это не завораживает? — Джено поворачивается к Джэмину. Тот прислонён к изголовью кровати, пока Джено прислонён к нему и всё его внимание по-прежнему приковано к волосам Джено. — Я видел все его хитроумные трюки. — Трюки? Ты можешь показать трюки? Ренджун встряхивается и распушает перья. Джено вздрагивает. — О! Это меня напугало. Ренджун смеется. От резкого каркающего звука Джено снова вздрагивает. Ворон взмывает в воздух, трансформируясь, а потом неловко приземляется, заползая на кровать, чтобы устроиться на руках у Джено, положив голову ему под подбородок. Ренджун не может определить, где кончается кожа Джено, где начинается кожа Джэмина, чья нога задвигается под одеяло, а чья рука откидывает его край, чтобы убедиться, что он прикрыт. — Ты можешь делать это медленнее? — спрашивает Джено. — Трансформироваться, не подпрыгивая так? — Ты можешь подпрыгнуть, не сгибая колени? Джено делает задумчивую паузу. — Я никогда не пробовал. — Технически это возможно, — говорит Джэмин, — но неэффективно. — Конечно, ты знаешь… Что ты там вообще делаешь? — Джено проводит рукой по своей голове. — Ты заплетаешь мои волосы? — Они мягкие. — Ты очень странный. Ренджун, улыбаясь, закрывает глаза и слушает, как они смеются и переругиваются. Он счастлив. Это мучительно, потому что он знает, что это мимолетное счастье не может продолжаться долго. Они с Джэмином должны были уйти вечером — а точнее, ещё сегодня утром. Никто не говорит об этом. Он не будет первым. — У меня есть вопрос, который, возможно, будет немного… неприличным, — внезапно говорит Джено. — Ренджун когда-нибудь трансформировался во время… Джэмин довольно маньячно смеется. Ренджун чувствует, как его охватывает смущение. — Вообще, да, — говорит Джэмин. — Служанка постучала в дверь, пока мы предавались разврату… — Джэмин. — О, слушай, все было не так уж плохо. Довольно занимательно, хотя это оказалось очень странным ощущением. — Могу себе представить, — говорит Джено. — Нет. Нет, ты точно не можешь. — Я испугался, — угрюмо говорит Ренджун. Рука Джено нежно проводит по его спине. — Надеюсь, это не прозвучит как издевка или чрезмерный интерес, но кем ты был воспитан? Людьми, воронами…? Ренджун прикусывает губу. Он молчит и вместо него отвечает Джэмин: — Ренджун предпочитает не говорить о своем прошлом. — Ох… — Джено крепко обнимает его. — Прости меня. Я чувствовал себя грубым из-за того, что не спрашивал раньше. — Все в порядке. — Ренджун подносит большой палец ко рту и кусает ноготь. Он шероховатый и толстый, изогнутый, как серп. Поначалу он скрывал от Джэмина всё, что выдавало его истинную форму. От Джено же он никогда не скрывал. Как будто всегда знал, что Джено примет его — его слабое очарование — каждую его частичку. Как будто с самого первого момента знал, что находится в безопасности. — Я не знал своих родителей, — говорит Ренджун. — Обычно оборотни убивают своих детей. Наверное, меня не заметили. Или повезло, если можно так сказать. Ответа не последовало. Ренджун поднимает взгляд. Джено удивленно смотрит на него. Джэмин тоже. — Зачем им убивать собственных детей? — спрашивает Джено. — Милосердие — это нелегкая жизнь. Когда мы обращаемся в людей, другие люди видят наши глаза, чувствуют разницу. А вороны — они видят, как мы двигаемся, слышат наши крики. Мы никуда не вписываемся, поэтому и одиноки. — А ты был? — спрашивает Джэмин. — Одиноким? — Да. Всю свою жизнь, до тебя. — Но ты же был ребенком, — говорит Джено. — Какое-то время, по крайней мере. Как же получилось так, что тебя никто не принял? Ренджун сглатывает и садится, чтобы не встречаться с ними взглядом. — Я… не был… не переходил в другое обличье большую часть своей жизни. Так было проще, просто… Он не может подобрать слов. Джэмин и Джено терпеливо ждут. — Это другое, — говорит он тихо и осторожно, словно ступая в темноту. — Сознание, как у ворона. Оно не менее осознанное, просто другое. Когда я впервые принял человеческую форму, я не мог говорить. Не мог пользоваться руками или стоять на ногах. Большую часть своей жизни я не был человеком. Я никогда не был и не буду человеком в полной мере. Ренджун закрывает глаза руками. Джено наблюдает за ним, сострадательный, совершенно бесхитростный. у Джэмина же сводит челюсти, а на лице плохо скрываемый гнев. Ренджуну становится смешно от их контраста. — Скажите что-нибудь, пожалуйста, — просит он. — Кто-нибудь. Джэмин увлекает его к себе и крепко сжимает его лицо в своих ладонях. — Это все часть угнетения — внушение, самообвинение. Они заставляют тебя ненавидеть, изолировать и искоренять самого себя, потому что знают, что чувство собственного достоинства — величайшее оружие, которое человек может использовать, чтобы разрушить господствующую власть. — Ты мог бы просто поцеловать меня и сказать что-нибудь приятное, знаешь ли. — Я убью каждого никчемного ублюдка, который когда-либо причинил тебе вред. Ренджун улыбается. — О, это была бы резня, Джэмин. — Да будет так. Ренджун целует его, пока тот не перестает бубнить. Джено накрывает их одеялом и устраивается у Ренджуна за спиной, молчаливый и задумчивый. — Я могу сказать что-то… — Начинает Джэмин, его голос наконец-то снова становится спокойным, — чего я никогда не говорил раньше. — Это заставляет меня нервничать. — Нет, я думаю, тебе понравится, да поможет мне Бог. Ренджун, ты говорил мне, что я «научил тебя быть человеком» — с чем я не согласен, учитывая, что человечность так часто является ошибочным понятием. — Ты научил меня любить. Все началось с тебя. Боже мой, до тебя у меня даже не было имени. — Ты дал Ренджуну его имя? — спрашивает Джено, слегка ошарашенный. Джэмин кивает, возможно даже смущенно. — Да. Я не говорил тебе об этом, я вообще мало что тебе говорил, но… я знаю, что ты чувствуешь. Ты чувствуешь, что моя любовь сформировала тебя, дала тебе то, чего тебе не хватало — я знаю. Но я не родился цельным. Я вообще не родился, меня вырастили, и это никак не было связано с любовью. Джено был тем, кто дал мне то, чего мне не хватало. Научил меня заботиться, чувствовать… вообще что-либо чувствовать. Господи, пожалуйста, перестань на меня пялиться. — Я не знал, что ты так думаешь. — В голосе Джено — мягкость и печаль одновременно. Ренджун чувствует, как их руки соединяются под одеялом и касаются его кожи. — Ты был моим связующим звеном. Моей… призмой. Все приходило ко мне через тебя. — Мне жаль, что меня не было рядом в ту ночь. — Что? — Помнишь, перед Распадом, в конюшне, я обещал, что приду в твою комнату? Мне жаль, что я этого не сделал. Прости, что оставил тебя одного. Что-то встает на свои места в лице Джэмина: мышцы расслабляются, а искренние чувства обнажаются. Джено наклоняется и целует его, Ренджун смотрит, и в нем тоже что-то расслабляется. Так прекрасно видеть, как любят Джэмина. Прекрасно видеть его целым. Джэмин сглатывает, отводит взгляд, шепчет: — Да… Так вот, я хочу сказать, что это именно Джено научил тебя этому туманному понятию человечности, любви или чему там еще, косвенно, через весьма неудачного посредника, но… Ренджун улыбается, переворачивается на спину и смотрит на Джено. Такая идея, возможно, давно свела бы его с ума. Ли Джено, призрак, преследующий счастливую жизнь Ренджуна. Враг. — Что скажешь? — спрашивает Ренджун. — Это судьба? — Судьба? Не слишком ли это романтично? — Судьба не романтична. Она неотвратима и безразлична, а мы с тобой просто случайно оказались вместе. — Вот оно как. — Джено опускается, чтобы поцеловать уголок рта Ренджуна, а затем говорит. — Я влюбился в тебя, когда увидел в первый раз. О, как же быстро застучало слабое сердце Ренджуна. Он с недоверием уточняет: — Тогда, в покоях короля? Но я же пытался убить тебя, Джено. — Нет, не тогда. В поселении, когда я увидел тебя на подоконнике с конвертом в когтях. — Ты влюбился… в птицу? Джэмин разражается хохотом, а Джено тут же спохватывается: — Когда ты так говоришь, это звучит как извращение! — Нет, нет! Но просто… как? — Потому что ты — это ты, какую бы форму ты ни принял. Человек или ворон — какая разница, кто? Если миллион маленьких частичек составляют тебя целиком, я буду любить каждую из них и все пространство между ними. Ренджун не может сдержать улыбку — она всё равно вырывается на свободу. Джэмин бормочет «аминь», его губы утопают в изгибе шеи Ренджуна. Джено покрывает его лицо поцелуями, их тела прижимаются ещё ближе друг к другу под одеялом. Этот момент опасно близок к идеалу и ничто не сможет его испортить. Даже первые лучи солнца, пробивающиеся сквозь окно.