the king, the raven and the son of the enemy

джэмин Семеро из девяти. Эти слова — бальзам на израненное сердце Джэмина. Семь болтливых языков. Семь отвратительных дворян, корчащихся в собственной скверне. Семь окоченевших тел, похороненных на кладбище у палисадника. Не говоря уже об остальной аристократии, каждый второй люкс на верхних этажах внезапно остался без лорда — для этих они, вероятно, будут разжигать костер, вместо того чтобы тратить гвозди и гробовое дерево. — Опиши это еще раз, — говорит Джэмин Джено. — Они подняли ложки, а потом… Ренджун задевает его подушкой. Они приводят в порядок беспорядок, оставленный солдатами, расставляют мебель, застилают постель. — Он уже дважды рассказывал об этом. — Он рассказал нам, что произошло, да, а сейчас я прошу его обрисовать картину. Джено подавляет улыбку, придвигая стул к двери. — Давай сменим тему, — говорит он. — О Хёсу и поварах. Думаю, я отсрочил их казнь по крайней мере на несколько дней. Основатель Ли хочет, чтобы они умерли как можно скорее. — Идеи? — спрашивает Джэмин. — Ни одной полностью сформированной. Я понятия не имею, как вытащить их из подземелья. Если мы доберемся до туннелей, они могли бы выбраться через окно кладовой, тем же путем, что солдаты Делегации входили. — Если выведешь их из замка, — говорит Ренджун. — Я смогу провести их через лес. — Спасибо. Мне понадобится твоя помощь в этом деле. Снова. — Мы хорошая команда, — бормочет Ренджун. — Птицы одного полёта, — говорит Джэмин. Ренджун снова бьет его подушкой. — Эй, больно! — Это хорошо. — Что это? Джено держит в руках вещмешок Джэмина. Джэмин опускает взгляд на золотистое одеяло в своих руках. — Мы решили, что будет лучше, если мы вернемся к моему первоначальному плану. Лицо Джено поникает, затем расслабляется. — А… Ваш мятеж. — Мы потеряли элемент неожиданности. Наши повара вышли из строя. Остальные перебежчики, должно быть, напуганы до смерти. Сомневаюсь, что мы сможем нанести второй удар. — Значит, вы уходите. Джэмин встречает его взгляд, но Джено тут же его отводит. Ренджун стоит на коленях у книжного шкафа, но занимается не уборкой книг. Он рассматривает свои пальцы и острые когти, щелкая ими. — Нет, — нарушает неловкое молчание Джено. — Это разумно. У ворот уже некоторое время собираются роялисты. Я не знаю, какова обстановка на улицах сейчас, но что-то мне подсказывает, что тебя примут как мученика. — Подумай, когда начнется настоящая битва, ты будешь предателем, выскочившим, чтобы отрубить голову Основателю Ли. — Я постараюсь поработать над своим рассказом. Тогда ты и получишь свою картину. — Ха, спасибо. — Джэмин бесцельно крутит головой, ища, чем бы занять руки. Стол. Перья. Пролитые чернила. — Я думал завтра вечером, а может, и послезавтра. Уходить. При свете дня нельзя, а у поваров должна быть ночь на дорогу. — Ты можешь пойти с ними? — Они должны пойти более безопасным путем, тем, который выходит за пределы Королевства и огибает гору. Я пойду напрямую — если ты проводишь меня, любимый? Ренджун кивает. — Конечно. Снова наступает тишина. Джэмин старается не обращать внимания на странное ощущение, витающее в воздухе, на темноту, хотя солнце только-только взошло. Не обращать внимания на то, что ему совершенно необъяснимо не хочется покидать эту проклятую комнату. Несмотря на мучения, призраков, стучащих в дверь, ему кажется, что он разглядел здесь что-то, чего ему так не хватало. Наконец-то все нужные части в одном кадре, новые и старые, знакомые и волнующие. Когда молчание становится изнурительным, Джэмин говорит: — Тебе нужно отвлечение. — Прости? — тут же переспрашивает Джено. — Чтобы вывести Хёсу и поваров из подземелья. Что-то большое и яркое, происходящее в другом месте, что тут же отвлечёт всех солдат. Джено ставит маленькую фарфоровую корону обратно на камин. Он вдруг становится отстраненным и задумчивым. — Или прогнать их… — Он поворачивается к Ренджуну. — Ты не мог бы принести кое-что для меня? Из деревни? — Зачем? — Мне нужны две стеклянные бутылки, керосин и спички. Устроим побег из тюрьмы. джено Основатель Ли объявляет, что ужин отменен из предосторожности, и, конечно, не потому, что большинство гостей мертвы, а все повара за решеткой. Джено проводит день, наблюдая за солдатами, пока те следят за слугами. Время от времени он заглядывает в подземелье, проверяет состояние Хёсу, задает пустяковые вопросы, чтобы отвлечь внимание начальника тюрьмы. Он выходит в поле, чтобы убедиться, что плотники замка строят гробы, а не эшафот. В конце дня он возвращается в покои. Ренджун собирался уйти еще днем. Он заверил Джено, что ему не составит труда сориентироваться в хаосе блошиного рынка. Много лет он выполняет поручения Джэмина, собирая всё странное, опасное и незаконное, и найти то, о чем просит Джено, не составит труда. Джено дважды стучит в дверь, а затем кашляет в кулак. Джэмин впускает его, говоря: — Наименее убедительный кашель, который я когда-либо слышал. — Прости, я забыл, что ты опытный актер. — Джэмин смеется. — Он еще не вернулся? — Пока нет. — У тебя здесь все в порядке? Джэмин защелкивает дверные ручки — их удалось починить с помощью винта и щипцов — и крадется к очагу. — Вы оба обращаетесь со мной как с испуганным ребенком. — Я помню, когда ты в последний раз вел себя как «испуганный ребенок». Семь лет, середина ночи, когда внезапно грянул гром, и ты закричал так громко, что у меня неделю звенело в ушах. — Это было уместно, по крайней мере, в том контексте. — Ты единственный, кто считает это постыдным. Мы все иногда… немного сходим с ума. Если мы время от времени спрашиваем, все ли с тобой в порядке, это не значит, что мы считаем тебя слабым. Это значит, что нам было бы не все равно, если бы ты оказался не в порядке. Джэмин не отвечает. Джено переодевается в доспехи. Джэмин сидит на ковре перед диваном и что-то ритмично делает руками. Присмотревшись, Джено видит, что он вяжет — белая пряжа валяется на коленях, спицы беспорядочно двигаются. — То, как ты это делаешь, выглядит как-то… угрожающе, — говорит Джено. Джэмин ухмыляется. — Эти солдаты оказали мне услугу — так и не разгребли тот шкаф. — Король, который вяжет. Звучит как начало шутки. — Завидуешь, да? Ты этого даже не умеешь, а леди Ли говорила, что я прирожденный мастер. — Вообще-то да, я завидую. — Джено садится рядом с ним, откидываясь на пружинистый бархат дивана. Снаружи летают хлопья снега, ловя угасающий свет и собираясь на балконе. Он вспоминает ту ночь, когда Ренджун пришел в покои в поисках убежища, заколотил окно и уселся перед огнем, говоря то, что чужак не стал бы говорить, а язык его был так же остер, как когти. Джэмин молча сидит рядом с ним, довольствуется тишиной, его спицы мерно тикают и щелкают. Джено ненавидит то, что ему придется уйти. Он старался злиться, возводить стену в своей груди, но она рассыпалась так быстро, словно была сделана из веток и сена. Он хотел бы провести побольше таких спокойных ночей. Может быть, чтобы они все трое были здесь, у огня. Разве это не прекрасно? — Итак, — говорит Джэмин. — Ты так и не рассказал, как выбрался из подземелья. — Можно сказать, что я… обратился к своему внутреннему Джэмину. — И это сработало? — Основатель Ли, кажется, поверил мне. Он выглядел опечаленным из-за всего этого, из-за того, что я его предал. Поэтому я взывал к его сентиментальности. Полагаю, воспользовался ею, сказал ему то, что он хотел услышать. — Я знал, что ты на это способен. — Я ненавидел это. Это было похоже на… костюм. Я надел его, но он оказался не по размеру. — Ты так и не стал жестче, да? — Наверное, нет. — Помнишь солнцестояние? В тот год, когда на празднике был фонтан для фондю? Мы наполняли чашки шоколадом и убегали в сад, о, я думал, это было идеальное преступление… — Мама просила сказать правду — я не мог лгать! Ты бы видел ее глаза, она бы и тебя расколола. А еще у меня на воротнике было немного шоколада. Джэмин смеется, откидывая голову на спинку дивана. Джено смотрит на освещенный огнем изгиб его шеи. Отводит взгляд. — Тогда об этом позабочусь я, — говорит Джэмин. — А ты просто будь собой. — Точно. Я буду отвечать за белую ложь и случайные поединки на мечах. А ты иди и захвати мир. — Я не пытаюсь захватить мир… — Ты способен. Ты как огонь, Джэмин. Нет, скорее — печь. Это вдохновляет так же часто, как и пугает. — Это… великодушно. — Но это правда, не так ли? Тиканье его спиц, кажется, набирает скорость. — Видишь ли, проблема с печью в том, что рано или поздно в ней… заканчивается уголь. Джено смотрит на него. — Что ты имеешь в виду? — Я, конечно, безостановочно двигаюсь, но даже у меня уже подкашиваются ноги. — Ты бы когда-нибудь…? — Нет. — Поза Джэмина жесткая и прямая. Джено вспомнил репетитора, который бил его тростью каждый раз, когда он сутулился. — Конечно, нет. Как я могу жить, не будучи, ну, не знаю, голодным? Разве все это — вся моя жизнь — не была просто… Погоней? Как я могу отступить? Как я могу оставаться на месте? Джено тянется к нему, опускает спицы, останавливает бешеное тиканье. Джэмин закрывает глаза. Его плечи расслабляются. Его палец окровавлен в том месте, где он, не замечая, тыкал в острие спицы. — Вот так, — тихо говорит Джено. Некоторое время они сидят так, не двигаясь. Раздается стук по стеклу. Ренджун дико хлопает крыльями, в его когтях зажат громоздкий нитяной мешок. Джэмин и Джено бросаются открывать балконную дверь. Ренджун влетает в уборную, на ходу хватаясь за одежду. Его сумка набита металлическими канистрами, плащ, в котором он был на рынке, весит, наверное, вдвое больше, чем он сам, но он нес его всю дорогу из деревни. Джено убирает плащ в шкаф, а Джэмин снова садится перед очагом, отложив вязание в сторону. Когда Ренджун возвращается из уборной, уже человек в человеческой одежде, он проходит мимо, выбегая на балкон, босыми ногами по снегу, и строит на парапете маленькую причудливую башню. Он поворачивается и с дразнящей улыбкой показывает на нее Джено, снежинки падают в темноту его волос. — Что он делает? — спрашивает Джэмин. — Мне кажется, он насмехается надо мной. — Но сердце Джено заполнило всю его грудь, каждую щель. — Ты совершенно без ума от него, да? — Странно, — говорит Джено. — Я думал, что ты будешь последним человеком, которого я когда-либо любил. Джэмин улыбается, снова выглядывая на балкон. — Мило… как же ты ошибался. Ренджун возвращается в дом. Влажные волосы спадают на лицо распущенными локонами. Он смотрит на них и поднимает брови. — Что? Должно быть, они пялятся. — Ничего, — говорит Джено. — Ничего, — говорит Джэмин. Ренджун колеблется мгновение, затем подходит ближе, опускается в пространство между ними, подтягивая колени к груди. Джэмин и Джено обмениваются взглядами. Слова не нужны. Они улыбаются и снова поворачиваются к огню.