the king, the raven and the son of the enemy

джено После Захвата, после того как замок — и Джэмин — замолчали, самые преданные последователи монархии собрались на крепостном валу, разгневанные и растерянные вскоре после смерти бывших короля и королевы. Солдаты у ворот сообщили, что через парапет летят горящие бутылки, наполненные керосином. Джено не обязан разбираться с бунтовщиками. Ему просто повезло, что он вообще услышал эти донесения. После некоторых уговоров второй командир сообщает ему, что им приказано разогнать толпу и что основатель Ли отдал приказ, а также разрешил применить силу, если роялисты «станут проявлять агрессию». Джено не доверяет отцу. Возможно, излишне, возможно, с недоверием. Горящие бутылки могли быть тактикой подавления беспорядков до того, как они разгорятся, до того, как простолюдины начнут взбираться на стены замка, а в окна полетят более изощренные бомбы. Джено решает понаблюдать, в этом деле слишком много переменных. К тому же он не верит в весомость собственного авторитета и готовность солдат подчиняться. Вал — десятиметровая стена, окружающая замок и закрывающая бреши в лесной защите. Джено и кавалерия проезжают по разросшейся лужайке, оставляя лошадей у ворот, и поднимаются по дорожке на вершину вала. Солнце приближается к горизонту, освещая снежные горы, туман и соломенные крыши. Джено смотрит вниз с парапета. Количество бунтовщиков и накал их гнева, кажется, преувеличены. Большинство из них сидят на земле, лишь некоторые скандируют. А вот про зажигательную бомбу не соврали. Под ногами — пятно почерневшего камня, треснувшая стеклянная бутылка и обгоревший флаг с королевскими символами. Джэмин будет рад этому. Ему даже не нужно было трубить о своем свержении, чтобы его люди поднялись на борьбу. Один из роялистов, достаточно старый человек, чтобы назваться его дедом, поднимает глаза от своей молитвы, видя новые лица, смотрящие на них сверху вниз. — Пожалуйста! Отдайте нам нашего короля! — Собирай свою святыню и уходи! — кричит солдат рядом с Джено. — Это наше последнее предупреждение вам! — По крайней мере, скажите нам, если он болен! Ему будут нужны наши молитвы! Солдат бормочет ругательства, открывает козырек своего шлема и плюет в толпу. Раздаются крики удивления и отвращения. Джено только успевает схватить его за металлический воротник, едва удержавшись от желания швырнуть его прямо с края, как раздается крик: — Приближается! Над парапетом пролетает еще одна зажигательная бомба. Джено пригибается, когда стекло разлетается вдребезги и вспыхивает пожар, а на месте пятна керосина разгорается небольшое пламя. Он хватает обгоревший флаг и гасит пламя, кашляя в облаке маслянистого дыма. Когда он поднимает голову, кавалерии уже нет. Он сбегает по лестнице и находит солдат, пригнувшихся под зубцами ворот. Одни бунтовщики бегут, другие остаются на месте, выкрикивая молитвы все громче и громче. Звук выхватываемого меча, блеск стали на солнце — крик, нарастающий, но еще не вырвавшийся наружу, — и Джено не колеблется. Их мечи сталкиваются в воздухе. Атака солдата сильна. Но Джено сильнее. — Нет! — Кричит он. — Ты не причинишь им вреда. Солдат колеблется. Роялисты, которые бросали бомбы, уходят прочь. Джено вызывают в покои короля. Джено не видел отца с той ночи, когда сбежал Джэмин. В ту ночь он решил, что Основатель Ли ему не отец, больше не отец. Джено не знает, что должен думать о нем, попирая правила аристократии и их собственные отношения. Джено всегда верил в своего отца, слушал его проповеди, как покорный ученик, как сын. Следовал за ним на войну. Теперь его провожают к двери Основателя Ли как чужака. Дверь за ним закрывается. Основатель Ли сидит в кресле, все еще в парадном одеянии, корона смотрит на него с камина. Он смотрит на Джено холодным взглядом, как будто разглядывает пустую стену. — Присаживайся, — говорит он. Джено остается стоять. Он подавляет мелкий порыв спросить, должен ли он поклониться. — Зачем меня вызвали? — Солдат с крепостного вала рассказал мне о проблеме роялистов. Он сказал, что ты отпустил их на свободу даже после проступка. Ты переступил черту, сын. — Те солдаты подняли против них мечи. — Это был их выбор. — А должен был быть мой. Основатель Ли качает головой, как будто Джено просто не понимает. Но Джено прекрасно понимает. Несколько мертвых роялистов его бы не волновали, а Джено вмешался. — Сядь, — говорит Основатель. — Я постою. Его подбородок вздергивается. В свете костра видны золотые зубы. — Я беспокоюсь о тебе, Джено. Ты уже несколько дней не ходишь на ужины. Только и делаешь, что ищешь принца и усмиряешь пустяковые беспорядки, как простой солдат. — Я думал, мы все хотим, чтобы принц нашелся. — Я тоже так думал. В всегда ровном гуле его голоса звучит обвинение. Джено напрягается, притворяясь обиженным и невежественным. — Ты думаешь, я предал бы Делегацию? — Я не знаю, что ты можешь сделать. У меня такое чувство, будто я тебя больше не знаю. Ты когда-нибудь знал меня? Хотел ли когда-нибудь узнать? — Из-за того, что я не пришел на ужин, ты думаешь, что я дезертировал? — В последний раз, когда мы разговаривали, ты выразил сожаление по поводу Захвата. — Да. Это не то, чего хотела бы мама. Основатель Ли наклоняется вперед, опираясь на колени и переплетает пальцы. Его голос меняется, в нём слышна мягкость, которой не было мгновение назад. — Знаешь… твоя мать дезертировала в день Разъединения. — Что? — Перед тем, как ее убили. Она сказала мне, что смертей слишком много. Что придется слишком многим пожертвовать, чтобы добиться успеха. Джено медленно опускается на самый дальний от отца стул. Он ничего не может поделать. Его ноги становятся ватными. — Ты… ты сказал мне, что она умерла, мечтая о… — Джено, ты уже взрослый. Я не буду рассказывать тебе сказки. Твою мать очень беспокоила цена справедливости. Настолько, что она хотела полностью уничтожить план Распада. Она была слаба. Она слишком много чувствовала. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Ты говоришь, что я похож на нее. — Джено поднимает остекленевшие глаза. — Что я закончу как она, если не буду подчиняться. — Я говорю, что ты мог бы поучиться у нее. — Чему я могу научиться? Заткнуться и подчиниться, чтобы выжить? — Не терять надежду. Несмотря ни на что. Джено скрипнул зубами. Надежду на что, надежду на кого? Он смотрит сквозь стекло на темный каменный балкон. На тот самый балкон, куда он пришел, чтобы убить Джэмина, а вместо этого поцеловал его и обрел доверие, которое, как оказалось, не ослабело даже спустя десятилетие. На тот, где в последних лучах солнца Ренджун прижимал к груди дрожащий меч, а Джено влюбился в него, даже не зная его имени. Есть люди, которые знают его. Его отец не из их числа. Джено поднимается и поворачивается к двери. Основатель Ли снова заговаривает: — Джено. Сын. Знай, что, если твоя верность… пробудится, тебе найдется место в этом замке. В Большом зале. Больше власти, чем у тебя когда-либо было. Если ты выберешь именно это. — Ты… подкупаешь меня? Его отец качает головой. — Называй это как хочешь, нелепый мальчишка. ренджун — Ренджун, иди сюда. Садись. Ты уже почти что дырку в полу проковырял. Джэмин похлопывает по месту рядом с собой у изножья кровати, но Ренджун не садится. Джено опаздывает. Ренджуну знакомы эти оттенки заката, арка теней на полу — Джено должен был уже вернуться. Дверь должна открыться, и в нее войдет темная фигура в доспехах. Но Джено опаздывает. — Он опаздывает, — бормочет Ренджун. — Я знаю. Не волнуйся. — Джэмин притягивает его к себе за бедра. — Ты слишком много беспокоишься. — Ты прав. Я знаю. — Ренджун выдыхает и проводит руками по темным волосам Джэмина, пока тот не поднимает на него глаза. — Я беспокоюсь и о тебе тоже. — О, пожалуйста. Я пытаюсь забыть об этом. — Просто… я до сих пор не понимаю. Это был мой первый дом. Все мои воспоминания здесь прекрасны. Но… для тебя же это не так. — Моя тревога в этой комнате не от недостатка хороших воспоминаний, поверь. — Джэмин начинает улыбаться. — Я помню, как ты впервые увидел ее. Твои глаза занимали половину лица. — Это была невиданная роскошь! — Ренджун садится на кровать, смотрит на свои руки, на ногти, чуть слишком острые, чуть слишком похожие на когти. — И тут появился ты… Это было похоже на сказку. Те, в которых принц спасает девицу от ее несчастной жизни и дает ей все, что она только может пожелать. — Я ненавидел эти истории. Всегда пустые, беспринципные принцы, натыкающиеся в лесу на чистых сердцем дев, и никогда мальчики с вороньей кровью и языком моряка. — Ты совсем не похож на тех принцев. Ничем. — Почему? — Во-первых, мне доподлинно известно, что ты хотя бы немного злой. Джэмин смеется. — Это справедливо. — Я слышал, как люди рассказывали о своих королях, о Благословенном Принце, пели свои гимны, но когда я увидел тебя… в тебе не было ничего благословенного. — Значит ли это, что я проклят? — Это делает тебя… — Ренджун улыбается. — Предприимчивым. — Когда я впервые увидел тебя… — Я был раздет? — Ты был прекрасен. Необыкновенно. Не такой непорочный, но… Ренджун сглотнул: — Я был, знаешь ли. — Ты сказал… — Я солгал. — Правда? Ни с кем? — Ни с кем. Только ты. И он. Ты и он. Это сжигает пространство между ними, пока его совсем не остается. Внезапно дверь с грохотом распахивается, и голос Джено восклицает: — Этот ненавистный, питающийся дерьмом сукин сын! Ренджун отпихивает Джэмина — возможно, с излишней силой — и поднимается на ноги, судорожно поправляя одежду. Но Джено проносится мимо них, швыряя ножны на диван. — О каком ненавистном, питающемся дерьмом сукином сыне ты говоришь? — Джэмин держится спокойно, но его волосы в беспорядке. Ренджун пытается их пригладить. — Основатель Ли. Он вызвал меня в палату, обвинил в дезертирстве, потому что я защищал каких-то бунтовщиков и не приходил на ужин. Как будто ему доставляет удовольствие уничтожать своих врагов — даже не врагов, а свой народ, жизни, которые он должен защищать! Вместо этого он считает их не более чем насекомыми, этот ублюдок. Джено стоит на том месте, где раньше был Ренджун. Неужели он их не заметил? Неужели он настолько невнимателен? (Вообще-то…) Джэмин действительно слушает тираду Джено. — Он подозревает, что ты пытаешься его сместить? А что насчет отравления? До него остались считанные дни. — Черт, я не знаю. Вряд ли он подозревает, что я работаю с тобой или со слугами. Думаю, он видит во мне ребенка, который капризничает, потому что все идет не так, как я хочу. Он угрожал мне, говорил, что я слишком похож на свою мать, что я должен «поучиться у нее», если хочу выжить. Вы можете в это поверить? Как он посмел использовать ее против меня. — Что он имел в виду? — Мать дезертировала в день Распада. — Она предала его? — Она потеряла надежду. У нее проснулась совесть, и она дезертировала. Он как будто говорил, что она… заслужила то, что с ней случилось. — Боль пересекает лицо Джено. У Ренджуна заныло сердце. — Он ясно дал понять, что если я буду неверен, то буду наказан. А если вера в меня будет восстановлена, он практически пообещал мне место в Совете. — Он пытался подкупить тебя? Он вообще тебя знает? — Это… да! Я так и думал! — Джено застонал и провел обеими руками по волосам. — Он назвал меня нелепым. Это он нелеп, он, его лицемерие и бесполезные вычурные ужины. — Но если говорить по теме, — говорит Джэмин, — тебе следует впредь присутствовать на них. Может возникнуть подозрение, если ты появишься только в тот вечер, когда они все отравятся. — Я думал, мне лучше вообще держаться подальше от столовой. Хёсу сказала, что им придется отравить всю кастрюлю с супом. Моя миска тоже будет отравлена. — Если что-то пойдет не так, персоналу придется выполнять твои приказы. Кроме того, ты должен присутствовать при смерти Основателя. Это квинтэссенция отношений между отцом и сыном. — Что мне делать, когда все начнут есть? Джэмин весело улыбается. — Актерствовать. Это роль всей твоей жизни. Джено вздыхает. Впервые он останавливается и смотрит на них. Может, лицо Ренджуна покраснело, а может, дело в растрепанных волосах Джэмина и наполовину расстегнутой рубашке — его осеняет. Он решительно направляется к двери и говорит: — Я пойду. — И куда же ты пойдешь? — мурлычет Джэмин. — Куда-нибудь, спокойной ночи. Дверь захлопывается. Ренджун откидывается на спинку кровати, уткнувшись лицом в ладони. — Ты в порядке, любовь моя? — спрашивает Джэмин. — Кажется, я схожу с ума. — Да, ведь зачем Основателю Ли подкупать его силой, если он… — Джэмин. Джэмин подавляет улыбку. — Прости. Что случилось? Расскажи мне об этом. Ренджун не должен смущаться, как будто он признается в своей первой влюбленности на детской площадке. — Я не знаю, что чувствовать, Джэмин. С каждым днем я хочу его все больше, но тебя я хочу не меньше. — О, любовь моя, я знаю, что ты чувствуешь. — Правда? — Конечно. Наш мир сбит с толку мыслью о том, что любовь — это не обладание. Что сердце может быть открытым пространством. — Я лицемерю? Я так долго был ужасен и жесток с ним, а потом пошел и. — Влюбился? — Я хотел сказать, переспал. — Так неромантично. — Я беспокоюсь о нем. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя нежеланным. Отверженным. Я знаю, каково это — быть лишним… что бы это ни было, это не очень приятно. Огонь мерно потрескивает. Джэмин на мгновение замолкает, задумавшись. Потом говорит: — Может, ты хочешь его присоединить? Глаза Ренджуна удивленно распахиваются. Он смотрит на Джэмина. — Что ты имеешь в виду? — Я, конечно, всего лишь говорю о том, что думаю, но если бы я буду более откровенен, ты мог бы ударить меня и вылететь в окно. — Джэмин, будь серьезнее. — Ты думал об этом. Точно думал. Он действительно думал. — Джэмин. — Послушай. Когда я увидел вас двоих той ночью… — Взгляд Джэмина рассеян, губы грозят сложиться в улыбку. — Это не просто потому, что я люблю тебя и люблю его, и эти чувства разделены. А потому, что мне нравилось видеть, как ты любишь его, а он — тебя. Мне нравится, как вы любите друг друга. Ты понимаешь? Ренджун вспоминает ту ночь, когда Джэмин и Джено ввалились в комнату под проливным дождем и упали в постель, впились друг в друга, тоскуя, преодолевая время, расстояние и преданность. Она поглотила Ренджуна, как и их образ, — невероятная ревность, раскаленная добела. Но если бы он увидел Джено и Джэмина вместе сейчас… — Возможно, — только и говорит он. — Что именно? — Я понимаю. Самодовольный смех. Джэмин приподнимается, его сильное, гибкое тело прижимается к телу Ренджуна, губы касаются его пульса. — Ты сейчас это представляешь? Поэтому твое сердце так громко стучит? — Это не то… что я представляю. Это не всё, что он представляет. — Нет? Чего же ты тогда хочешь? Быть обожаемым, быть в центре внимания? Ты немного тщеславен. — Тебе ли не знать. — Скажи мне, чего ты хочешь. Руки Джэмина шарят по его бедрам, вдавливаясь в кожу. Но Ренджун думает о Джено, о его руках, мозолистых, но всегда нежных. О спокойном любопытстве его глаз. О том, как он целовал Ренджуна, словно пытаясь освободить его. Ренджун чувствует свое имя на губах Джэмина, которое тот шепчет на его коже. Ренджун тоже шепчет имя. Что же теперь, в самом деле.