Unverletzlichkeit

      Третий Рейх сверился с наручными часами. Время раннее, солнце не скоро встанет из-за горизонта, а он уже давно на ногах и успел раздать поручения своим доверенным лицам, отдать указания на ближайший фронт и отчитать двух провинившихся идиотов. Продуктивность — его второе имя, жаль лишь, что оно не избавляет от сильного желания вернуться в постель. Если бы не предвкушение от предстоящего, фюрер мог и позволить себе такое удовольствие.       В дверь кабинета по-армейски постучали и, получив разрешение войти, на пороге появился один из тех солдат, которых немец отправил за Россией. Вид встревоженного и напряжённого подчинённого навевал на не самые приятные мысли.       — Разрешите доложить, сэр! — солдат отдал честь рукой, вытянувшись по струнке. Фюрер кивнул, мол, разрешаю, мысленно приготовившись к любой абсурдной новости. — Сэр, пленник спрятался под кроватью, мы не можем его достать, не используя оружие.       Третий Рейх моргнул, переваривая услышанное, и, не сдержавшись, потёр глаза двумя пальцами. Он был готов ко всему, но это явно перебор.       — А кровать подвинуть не пробовали? — мужчина старался не взвыть от идиотии, творящейся перед ним. Солдат выпрямился ещё сильнее.       — Она приварена к полу, сэр! — бедный паренёк аж вспотел от напряжения, стараясь смотреть только в потолок и не пересекаться взглядом со своим фюрером, чей элементарный приказ он и его братья по оружию не смогли выполнить, ещё и так сказочно оплошали.       — «Как?» — нацист чуть к небесам не обратился, усиленно протирая глаза. — «Как он умудрился туда залезть?» — Третий устало посмотрел на солдата исподлобья. Его даже наказывать не за что, он сделал всё, как по инструкции, только Россия явно не собирался вписываться в их инструкции, хотя под узкую кровать вписался каким-то образом. — Вольно, солдат. Я скоро подойду.       Солдат отдал вновь честь рукой и шустро удалился, не желая навлекать на себя гнев самого фюрера.       Тем временем Россия успешно продолжал прятаться под кроватью и, когда солдаты ушли ни с чем, даже немного позлорадствовал. Они наведались к нему ни свет, ни заря большой толпой, что в привычной тишине русский без проблем услышал их топот издалека. Памятуя об угрозе немца забрать его в Берлин во что бы то ни стало, Федерация пулей подскочил с койки. В панике осматривая пустую камеру, взгляд парня невольно упал на узкое пространство под кроватью. С первого взгляда ему казалось, что он туда не пролезет, но с начала войны РФ сильно схуднул, как выяснилось, потому что ему удалось протиснуться в это узкое пространство и прилипнуть к стене. Крупные солдаты, даже, если и дотягивались руками до него, то поза в три погибели не позволяла им силой вытащить хулигана из-под койки, а угрожать оружием пленнику с пометкой «Неприкосновенность» как-то себе дороже. Вот и пришлось выбирать того несчастного, кто доложил бы фюреру о трудной ситуации. Россия всё равно для себя строго решил, что не поедет с нацистом добровольно.       — «Пусть хоть оружие попробуют на мне использовать, будет больше поводов ненавидеть их начальника», — размышляет парень, невольно поёжившись на холодном полу. Будь он девушкой, для его здоровья это было бы чревато. — «О, кто-то идёт».       Дверь в камеру грузно открылась. Из узкой щёлки русский мог наблюдать только типичные для всех нацистов чёрные сапоги, так что понял не сразу, что его навестил Третий Рейх.       — Долго собираешься там сидеть? — укоризненно с усталостью спрашивает фюрер, остановившись перед койкой. Он не собирается вставать на колени, чтобы увидеть эту хитрую морду. Многовато радости.       Россия молчит. Шутки кончились, а ситуация обострилась. Он не ожидал, что солдаты нажалуются фюреру и, что тот явится вытаскивать его лично. Значит он прав и немец решил утащить его в свою столицу без уговаривания. Пан или пропал, Федерация уже зашёл слишком далеко и сдаться сейчас приравнивается к предательству.       Мужчина вздыхает, тяжёлым взглядом проходясь по стене, рядом с которой приварена чёртова койка. Специально заселил русского именно в такие условия, чтобы даже кровать ему атрибутом побега не стала, а он всё равно умудрился насолить немцу и пролез под неё. Это теперь веский повод откормить парня до нормального размера, чтобы он больше не мог пролазить в настолько узкие и недосягаемые места. Можно даже чуточку больше раскормить, вряд ли мягкие щёчки испортят его внешний вид.       — Даю тебе последнюю возможность вылезти самому или пеняй на себя, — предупреждает фюрер, опять поддавшись своему воистину дьявольскому терпению. Приходилось утешать себя тем, что РФ в любом случае будет в Берлине и там уже немец будет волен делать с ним, что захочет.       — Нет, — без долгих размышлений отказывает Россия, сжавшись ещё сильнее. Ему страшно. Никто не знает, что за ужасы могут твориться в чужой голове, а в нацистской и подавно. Третий Рейх точно не отступится и у него найдётся способ выкурить русского из-под койки, важно лишь то, что добровольно парень всё равно не сдался.       — Что же, шанс у тебя был, — мужчина скалится, однако, неприятно удивлённый отказом. Он до последнего надеялся, что Федерация будет более сговорчив. — Насколько я помню, ваш партизанский отряд состоял из девяти человек. К твоему сведению, мои солдаты поймали всех без исключения и сейчас их жизнь находится в твоих руках, дорогой мой, — беззаботно, с растяжением рассказывает немец, специально делая акцент на том, сколько выжило человек. Весь отряд. У него на мушке целых восемь жизней, которыми дорожит РФ.       Россия в ужасе распахнул глаза. О нет, только не его единственный отряд!       — За каждую минуту, что ты тратишь наше время, я буду называть тебе их позывные номера и по окончанию времени, они войдут в список тех, кого расстреляют первым же делом. Как насчёт начать с того рыжего бойца? — раздумывает мужчина, отчётливо вспоминая досье на весь отряд партизанов, где первым в нём был именно рыжий мужчина, с кучерявой бородой. Запомнился он именно по тем брезгливым эмоциям, что вызывал его внешний вид у фюрера.       — Нет! — ошалело выкрикнул Федерация, с болью в сердце вспоминая своих товарищей, что так тепло приняли его в свою партизанскую семью. Рыжий мужчина, Борька, был как раз их главарём, чей голос стал первым и решающим. — Не надо, не убивай их!       — Даю тебе ровно минуту, — строго отчеканил Третий Рейх, отойдя на пару шагов назад, давая русскому больше пространства для манёвра. Фюрер не шутил. Если РФ промедлит, он без сожаления внесёт имя рыжего в реестр пленников на расстрел.       Федерация засуетился, спешно стараясь вылезти наружу, но у него успели затечь все конечности, плюс руки дрожали от страха за жизни своих друзей, и это сильно мешало ему ползти. Пальцы, по ощущениям, чуть ли в другую сторону не выгибались от холода и стресса, но парень упрямо лез навстречу к немцу. От души стукнувшись головой, но не издав и звука, Россия успевает вылезти до окончания времени и попытался встать на ноги, однако, те тоже не рады столь резкому подъёму, и парень грохнулся коленями на пол. Мужчина неодобрительно цыкнул. Не хватало ещё лишние синяки заиметь на и так хрупком теле парня.       — Что же ты такой неуклюжий, — ТР подходит к дрожащему РФ и ухватывает того за руку. Россия встревожено вскинулся, на мгновение подумав, что его хотят ударить, но нацист всего лишь помог ему встать. — И запомни. Каждый такой «каприз» подписывает смерть твоим товарищам из партизанского отряда. Ты понял меня? — Рейх прищурился, желая услышать конкретный ответ.       — Понял… — убито отвечает русский, опустив голову. Если чего-то парень и боялся, так это подставить товарищей, что так по-доброму к нему отнеслись. Смерть — явно не то, что они заслужили получить за свою доброту.       — Отлично, — кивает сам себе мужчина. — Тогда нам пора. Федерацию вновь повели по коридорам. В личном кабинете его ждала новая одежда, в которую ему приказали переодеться. Можно было и не приказывать, Россия только рад сменить робу пленного на что-то гражданское. Хотя сама мысль о том, что его забирают в другую страну мутила и не вызывала ни одной радостной мысли. Переодеваясь, парень то и дело «спотыкался» об края одежды, радует лишь, что Третий Рейх отлучился по последнему делу и в кабинете русский остался один, так что никто не видел его позорных потуг. Когда же с переодеванием было покончено, Федерация не упустил момента пошариться на рабочем столе немца. РФ рассчитывал найти хоть что-то полезное, любую информацию, которая могла бы стать важной в будущем, но все ящики стола пусты — ни одного документа. Фюрер весьма предусмотрительно всё убрал до того, как привёл в свой кабинет пленника, который явно ему присягу в верности не давал. Это разочаровывало, но парень не стал делать из этого трагедию. Сев на свободный стул, он просто принялся ждать неизбежного. Вполне возможно, что РФ сможет нарыть информацию в другом месте.       Вскоре вернулся Рейх и без лишних предисловий, забрал русского с собой. На улице их ждала машина с водителем и сопровождением. Увидев тот конвой, что их будет провожать до Берлина, Россия чуть не взвыл — шансы на побег по пути оборвались даже не родившись.       — Перед тем, как поедем, мы должны решить ещё один вопрос, — немец остановился перед автомобилем, серьёзно глянув на стушевавшегося русского. — Либо ты обещаешь сидеть тихо и не создавать проблем, либо будешь ехать в наручниках и цепях. Какой вариант тебя больше устраивает?       — «Как будто я собираюсь держать обещание, если будет шанс сбежать», — передразнивает мысленно фрица РФ. — Я буду сидеть тихо, обещаю.       — Замечательно, — однако, фюрер верил русскому с натяжкой, но даже на нечестного пленника есть управа. — Тогда будешь сидеть рядом со мной.       — А хотя нет, я передумал, — тут же встревожился Федерация, но его уже настойчиво запихнули в машину на заднее сиденье, не слушая тех возмущений, что сыпались изо рта русского.       Щёлкнули замки и загудел мотор. Очутившись в прогретом салоне, Федерация даже позволил себе на мгновение получить удовольствие от приятных мурашек, и, пусть его одели в тёплую одежду, на улице явно доходило до минус тридцати пяти.       Третий Рейх расстегнулся, приготовившись к долгой поездке. Россия предпочёл вжаться в угол салона, закутавшись в шарф, но перспектива сидеть всю дорогу порознь фрица не радовала и тот недовольно щёлкнул языком.       — Сядь ко мне, — пока что не приказывает он, похлопав рядом с собой. РФ непонимающие нахмурился, будто бы немец попросил о чём-то на неизвестном языке.       — Тебе мало того, что ты везёшь меня в Берлин? — парень только сильнее кутается в одежду, словно надеясь, что та спасёт его, как одеяло от бабайки. — Зачем мне ещё рядом с тобой ехать?       — Я так хочу, — беспринципно отвечает с серьёзным лицом фюрер, вновь похлопав около себя. Ей-богу, не на колени же просит сесть, хотя идея заманчивая.       — А я не хочу, — попытался отвертеться от полу приказала немца РФ. Фюрер остался непрошибаем. — Я. Не. Хочу.       — Захочешь, — мужчина потянулся к младшему и ухватил того за руку. — Помнишь, что я тебе говорил про капризы?       РФ ошалело выпучил глаза, не поверив услышанному.       — Ты что собираешься меня теперь всегда их жизнью шантажировать? — Федерация, кажется, весь позеленел от ужаса. С таким шантажом немец может заставить его в принципе сделать что угодно и, когда он прикажет сделать что-то совсем ужасное, Россия откажется и станет виновником в смертях сослуживцев.       — Проявляй больше инициативы и тогда всё будет хорошо, — елейно улыбается фюрер, а от его улыбки РФ стало хуже. — Я всего лишь хочу, чтобы ты сидел рядом, это разве плохо? Раньше ты любил сидеть рядом со мной.       — Раньше ты не был таким ужасным, — Россия сглатывает, собираясь с силами. Просто посидеть рядом, ничего криминального, верно же?       — Люди меняются, — пожимает плечами ТР. — И страны тоже.       РФ пришлось глубоко вдохнуть и выдохнуть, прежде чем он позволил подтянуть себя ближе. «Посидеть рядом» в итоге этим не оказалось. Рука немца по-хозяйски легла русскому на плечо, приобнимая и вынудив прилечь на себя. Сам Рейх наклонил голову и удобненько упёрся об макушку младшего, довольно заулыбавшись. Бежать некуда, а вырываться уже нет смысла — они едут и мужчина уже держит его буквально в своих руках.       Федерация с силой жмурится, не до конца веря в происходящее. Его везут в Берлин. Он сдался, пусть и не по своей воле, но сдался. Что скажет на это отец? Разочаруется? Будет винить себя в плохом воспитании наследника? Или отречётся от него, как от предателя? Чем больше парень думал о родителе, тем больнее сжималось сердце. Глаза начало щипать от горячих и горьких слёз. Он многое способен пережить и стерпеть, но стать чужим для собственного отца из-за предательства — самое худшее, что может с ним случиться. РСФСР так гордился своим сыном, чуть ли не на руках носил, искренне любил и верил в него, а Россия с ним так…       Горло болезненно сжало из-за того, что русский сдерживает слёзы, словно он проглотил дюжину иголок и те встали поперёк, ужасно больно впиваясь в нежные стенки. Их не проглотить и не выплюнуть, прямо как его нынешнее положение. Ни туда, ни сюда.       — Что такое, мой хороший? — Третий Рейх с беспокойством погладил младшего по плечу, почувствовав лёгкое содрогание, очень хорошо понятное взрослому. — Если хочется выплеснуть эмоции, поплачь, но не давись слезами, — жестом фокусника, не иначе, фюрер достал из нагрудного кармана платок и вложил его в руки опешившего РФ. — Всё будет хорошо. Пока ты не упрямствуешь, никто не тронет твоих товарищей, и тебя тоже я в обиду не дам, — убаюкивающие шепчет нацист, продолжая ненавязчиво поглаживать Федерацию по спине и плечу. И это работало.       Почему-то такие махинации здорово обманули уставший мозг русского, которому просто хотелось верить в лучшее. Утерев выступившие слёзы одолженным платком, Россия постарался дышать медленнее и глубже, постепенно успокаиваясь. Нос щекотал приятный и знакомый запах мужского парфюма, которым неизменно пользовался Рейх с давних времён. Его успокаивающие движения и блаженное спокойствие воздействовали на нервную систему русского, как успокоительное. Сознание невольно окунулось в довоенное время, когда парень мог так же сидеть в тишине рядом с немцем и чувствовать приятное умиротворение.       Обманувшись старым видением, парень медленно, но верно провалился в сон.