Unverletzlichkeit

      Весь мир смешался в один водоворот, где Россия тонул в долгом беспамятстве. Его страшно лихорадило в принудительном сне, в котором его насильно удерживали порядка трёх суток, покуда его не доставили в конкретно намеченный концлагерь. Парень даже не запомнит, как в ужасе просыпался и тянулся вверх, отчего-то веря, что там спасение, и тогда ему вновь и вновь вкалывали транквилизаторы, что быстро возвращали его в небытие. Организм с трудом справлялся с подобной нагрузкой, будучи истощённым долгими днями недоедания и без полноценного отдыха в постоянном стрессе. Просыпайся он чуточку чаще, парень бы уже отравился от такого количества успокоительного и снотворного в крови.       Веки не поддавались желанию хозяина. Федерация болезненно замычал, ещё толком не проснувшись, но чувствуя отвратное головокружение, от которого хотелось прочистить итак пустой желудок. Тело занемело, отдавая злостными покалываниями при любой попытке поднять руку или перевернуться, но, превозмогая боль, русский всё равно касается ладонью своего лица, проводит кончиками пальцев по лбу и останавливается на закрытых глазах, начав их тереть. Не помогло. Глухо выдохнув и не удержав руку на весу, Россия роняет её обратно, сосредоточившись на том, чтобы его не вырвало желчью прямо под себя. Голова страшно кружилась после долгого сна и побочек от транквилизаторов, но думать это парню не мешало. Увы, мозг слишком услужливо напомнил ему, чем закончилась их последняя вылазка с отрядом и, что он, и его товарищи, угодили в лапы жестоких нацистов. Шансы на спасение ничтожны малы и от понимания этого РФ замутило сильнее. В пересохшем рту почувствовался привкус желчи. Сцепив зубы и с силой зажмурившись, парень попытался угомонить разбушевавшийся организм. Думал о чём-то нейтральном. О том, как правильно варить овсянку или рис, настойчиво заставляя мозг забыть о приступе тошноты и занять себя более продуктивной мыслью. Пролежать в напряжении пришлось долго, но результат того стоил: У него почти полностью сошло на нет головокружение и желание плеваться желчью. Только после этого парень смог наконец открыть глаза.       Он в плену. Его окружали холодные стены отдельной камеры, а сам русский лежал на кровати и, что удивительно, она не казалось такой жёсткой. Может у него ещё мозг не проснулся или тело настолько размякло, что жёсткая койка кажется приемлемой. На нём советская униформа, только без шапки и куртки, так же, разумеется, при нём не осталось оружия. Радовало, что хоть в одних трусах его тут не бросили. За окном бушует зима и в камере не то, чтобы ощущалось отопление, но было явно теплее, чем Россия мог полагать. Он в целом удивлён тому, что остался один, а не кукует со своими товарищами в одной камере. У нацистов так много места в концлагере? Тут явно что-то не так и РФ сомневается, что хочет знать, что именно. Хотя, чего тут гадать? И ежу понятно, ради чего его заперли отдельно.       На душе стало горько. С самого начала войны парень гнал от себя любые размышления о Третьем Рейхе и его предательстве, решив сосредоточиться на насущном, но теперь же, когда он у немца почти буквально в руках, мысли о бывшем союзнике его отца настигнули русского, как снежная лавина и погребли под собой плотным слоем. Федерация всё никак не мог смириться с тем, что тот немец, который любил угощать его в детстве шоколадом и вместе с младшим русским дискутировал о разных науках, окажется таким бесчеловечным лицемером. Россия тяжело принял новость о его предательстве, до последнего не желая верить, что мужчина способен на такое. Детские воспоминания из раза в раз мелькали перед глазами, где они втроём, вместе с РСФСР, могли сидеть у русских дома, мирно попивая чай и, пока взрослые говорили о своих взрослых вещах, маленький непоседа мог бесконечно дёргать немца за рукава в попытках привлечь внимание. И ведь получал его! Третий Рейх казался просто непрошибаемым до детских шалостей и всегда с улыбкой реагировал на гиперактивного сына своего союзника, даже наоборот, иногда потакал ему, чем изрядно бесил коммуниста. Как этот человек мог их предать?       С трудом поднявшись и сев, Федерация приложил ладонь к сердцу. Иногда мысли причиняли ему физическую боль, как сейчас, когда его грудь сдавливало в невидимые тиски, а сердце заныло, словно его вытягивали в жгут. Стало труднее дышать, но парень уже привык к подобным явлениям организма и просто начал дышать медленнее и глубже, делая ощутимые перерывы в дыхании. Дыхательная гимнастика всегда помогала ему прийти в себя. Вдох. Пауза. Выдох. Пауза. В таком неспешном темпе он успокаивал своё разболевшееся от переживаний сердце.       Спустя неизвестное количество времени, за пределами камеры раздались шаги. РФ не стал делать вид, что спит, продолжив сидеть сгорбившись на кровати. Створца двери съехала в сторону и через небольшую решётку Федерация разглядел нахмуренного солдата. Немец быстро глянул на пленника и закрыл створцу обратно, спешно зашагав в неизвестность. РФ хотел бы пребывать в неведенье, но уже примерно догадывался, что последует за этой проверкой. Он пришёл в себя и вполне способен на разговор, значит скоро к нему пожалуют гости. А может один гость в лице предателя. Третьему Рейху Россия бы предпочёл простых солдат или инквизиторов, ибо нет никаких моральных сил смотреть на немца, не то, что говорить с ним.       Однако, к нему никто не шёл. Это радовало и беспокоило одновременно. Не спроста его проверяли ведь. Решив, что слишком много чести окажет нацистам, если будет их ждать, Федерация лёг обратно на койку, свернувшись клубком лицом к двери. Сюрпризов он не хочет, так что будет смотреть в оба. За время бодрствования у него окончательно проснулся желудок и начал неприятно подвывать, напоминая своему обладателю о давнем приёме пищи и то, не совсем полноценному. Сделать с этим РФ ничего не мог, только радовался покою и возможности лежать, убаюкивая болящий живот. Он всё ещё чувствовал себя дико уставшим, но сопротивлялся сну. Итак уже проспал неизвестно сколько, а в стане врага это делать тем более опасно. Транквилизаторы могли не до конца выветриться из организма и, возможно, это побочный эффект, но Федерация слишком мало знал об этом, чтобы рассуждать. Только лишь понимал, что его отравили.       Когда за дверью вновь раздались чужие шаги, Россия даже не встал. Желудок меньше болеть не стал, а лишь набрал силу, что теперь боль отдавалась в грудь, сдавливая лёгкие. Держава встанет, если только его насильно поднимут.       В замке скрипнул ключ и дверь распахнулся, являя пленнику его пленителя. Третий Рейх, собственный персоной, пришёл лично посмотреть на свою добычу, что наконец попала ему в руки спустя почти год с начала войны. Мужчина выглядел свежо, одетый в наглаженную форму и с привычной, аккуратной укладкой волос. С его губ не сошла мягкая ухмылка, с которой он всегда смотрел на младшего русского, когда тот чудил или хулиганил, только теперь русский его пленник, весь измученный, с безнадёжно уставшими, но не потухшими глазами.       — Здравствуй, Россиюшка, — фюрер входит в камеру, лёгким толчком закрыв за собой дверь. Та противно скрипнула и захлопнулась, вынудив младшего вздрогнуть от громкого звука.       Как же противно слышать это ласковое «Россиюшка» из уст предателя, которому доверял не только РСФСР, но и РФ. Ещё годика два назад парень с радостью бы встретил старого друга их семьи, а сейчас только молча смотрел ему в ноги, не желая поднимать взгляд выше, дабы не увидеть эту улыбку, ставшую почти родной за годы детства и юношества. Грудь больнее сдавило от мучавшей его боли в животе и приступа горечи, что парень неосознанно сильнее сжался, впиваясь ногтями в свои рёбра.              — Что, даже не поприветствуешь меня? — мужчина заложил руки за спину, вальяжным шагом подходя к койке на которой свернулся русский. Вопрос был риторический, немец не ждал, что его примут в распростертые объятия и будут радостно улыбаться.       Федерация поджимает губы, уводя взгляд, и ожидая подвоха. Удары или может насмешки. Сейчас перед ним не тот немец, которого Россия уважал и любил, а его жалкая пародия, лживая и мерзкая. Русский ждёт любой пакости, наслышавшись о тирании нацистов достаточно, чтобы потерять какую либо веру в лучшее.       — Хочешь играть в молчанку, партизан? — без насмешки вскидывает брови мужчина, от внимательного взора которого не укрылись ни нервозность русского, ни его болезненные содрогания. Парнишка слишком усиленно сжимает свой живот и Третий раздражённо цыкнул. — Эти идиоты не покормили тебя? — опять риторически спрашивает мужчина и, не боясь запачкать свою чистую форму, присаживается рядом с русским на койку, закинув нога на ногу.       Федерация мигом оживился, встревожено подскочив в попытке отодвинуться, но столь резкое движение отозвалось ноющей болью и новым головокружением, от которого держава пьяно покачнулся, потеряв зрительный фокус. Рейх заботливо придержал его за плечо, прямо, как в детстве, не давая гиперактивному русскому с позором шмякнуться лбом об пол.       — Не трогай меня, — брезгливо шипит Федерация, не до конца придя в себя, но уже настойчиво вырываясь из рук немца. — Чёртов предатель.       Третий Рейх закатил глаза, хотя реакция русского ожидаема, но мужчине всё равно неприятно слышать такое от РФ.       — Ну-ну, полегче с выражениями, юноша, — немец отпускает русского только тогда, когда был уверен, что тот в состоянии сидеть самостоятельно. Россия тихо фыркает, пряча руки, и отсаживаясь в самый дальний угол койки, хотя фюреру до него всё ещё рукой подать. Как же его внутри разрывает от противоречий, что, казалось бы, рядом сидит близкий человек, но ставший чужим в одночасье. — Я приехал не для того, чтобы пытать тебя или угрожать, — между тем поясняет своё присутствие немец, скрестив руки на груди.       РФ скуксился, своим кислым выражением лица говоря громче, чем словами. Ему не хватило бы и суток, чтобы высказать фюреру всё то негодование и обиду, что испытывает русский. За все страдания и море крови, что нахлынули на их с отцом территории по вине всего одного воплощения. Как Третьему Рейху вообще совести хватает после всего этого так беззаботно говорить с сыном его бывшего союзника, которого он почти вырастил вместе с РСФСР? Преданное доверие болью отзывалось в сердце, всё ещё, даже спустя долгое время от начала войны.       — А для того, чтобы шантажировать мной отца, — гневно выплёвывает слова русский, уже самостоятельно догадавшись обо всём. Иной причины для его захвата и удержания здесь нет — он ценный ресурс, сохранность которого может завершить всю войну и вынудить РСФСР сдаться, лишь бы спасти своего ребёнка.       — Ах, опять ты делаешь поспешные выводы, — с малой долей веселье улыбается мужчина, искреннее наслаждаясь их разговором. Что же, партизанская деятельность лишь сильнее заострила его и без того острый язычок, но немец славился воистину божественным терпением, чтобы закрыть глаза на шалости русского. Он молодой, в нём играет горячая кровь максимализма, к тому же, сейчас идёт война. Пока что РФ оправдывает очень много факторов. — В моих руках достаточно силы и могущества, чтобы сокрушить РСФСР без шантажа и глупого выкупа, — насмешливее приподнимает уголки губ фюрер, наблюдая за тем, как недоумённо хмурится младшенький, догадка которого разбилась вдребезги. О, он ждал этого момента и теперь вкушает его с удовольствием. — Я здесь, чтобы забрать тебя в Берлин.       РФ изумлённо опешил. Его посещали догадки разной мерзости и страха, но реальность выбила почву у него из-под ног. Жгучее непонимание разлилось по венам, подогревая изнутри.       — Что?.. — совсем тихо переспрашивает Федерация, подумав, что ослышался. Третий Рейх всегда любил странно пошутить, но в этот раз он явно превзошёл себя.       — Ты правильно всё услышал, — беззвучно посмеивается немец, умиленно улыбаясь с недоуменной мордашки парня. Это точно стоило всех потраченных усилий и средств. — Мои солдаты выискивали тебя не для того, чтобы ты сгнил в концлагере вместе с остальными пленниками.       — Но зачем? — у России вновь усиленно начинает биться сердце, что мучилось из-за неопределённости и недоговорок старшего воплощения. Пытки, шантаж и насмешки — вот это в состоянии понять партизан, подстреливший не мало нацистских солдат, но переезд в Берлин? Это шло вразрез с представлениями о плене у русского. — И с чего ты взял, что я захочу уехать в Берлин? — уже жестче спрашивает держава, сжав кулаки и приготовившись пустить их в дело.       — С того, мой наивный мальчик, что тебя никто не спрашивает, чего ты сейчас хочешь, — насмешливо весело ухмыльнулся Рейх, заметив боевую готовность младшего русского. Мужчина поднял указательный палец и строго им поводил, предупреждая возможную атаку, но РФ это только больше раззадорило.       Парень оскалился, рванув кулаком в сторону немца. Удар почти пришёлся фюреру в лицо, но он в последний момент увернулся, поддавшись спиной назад, и, перехватив руку РФ, скрутил её у него за спиной. Парень неудачно упал фрицу на колени, попытавшись подняться на свободной руке, но и тут Третий Рейх оказался быстрее и сильнее, поймав в тиски и левую руку, заключив их обе в капкан.       РФ упёрся лбом в койку, с ненавистью зарычав.       — Пусти! — держава заелозил на чужих коленях, загнанно дыша. Третий Рейх самодовольно усмехнулся, поставив локоть на спину пленника и уперся подбородком об ладонь, наблюдая за бесполезными потугами русского. Прелесть да и только. — Я никуда не поеду! Слышишь?! Отпусти меня!       Наслушавшись криков русского, фюрер лениво выпрямился, раздумывая над чем-то своим. Несомненно, он не ждал согласия на переезд, но немец и не спрашивал разрешения, уже давно всё решив за РФ, но больно в русском много ереси и буйства, даже, если его снова усыпят, он уже в Берлине не даст немцу выдохнуть спокойно. Стоило преподать русскому урок, что будет, если он продолжит гнуть пальцы перед тем, кто его явно сильнее и имеет над ним полную власть. Да, небольшой урок будет уместен и нацист его проконтролирует «от» и «до».       — Не поедешь, значит? — переспрашивает Рейх, когда у младшей державы кончились силы кричать и барахтаться. Федерация злобно зыркнул на немца. — Тогда, думаю, тебе будет любопытно пожить среди своих сослуживцев и понаблюдать за тем, как они все медленно, но верно, умирают, отдавая последние силы на благо моего народа, — едко улыбается фюрер, а глаза пленника наполнились пониманием и ужасом. — Но ты всё ещё можешь передумать, уж тут я тебе позволю выбрать.       — Какой же ты… — обессилено шипит русский, осознавая беспомощность ситуации. Хотелось оскорбить таким крепким словцом, чтоб у мужчины уши в трубочку свернулись, но, не взирая на их вражду, у РФ всё ещё не поворачивался язык оскорбить немца. Он просто не готов к такому ещё.       — Великодушный, знаю, знаю, — посмеивается фюрер, сведя потуги парня в шутку. — Мне, знаешь, не доставляет радости мучить тебя, поэтому бы мне хотелось обойтись без твоего сопротивления, но, как и полагается наследнику РСФСР, ты скорее в гроб ляжешь, чем добровольно сдашься, да? — немец протянул руку к макушке РФ и ласково потрепал его по волосам, совсем, как раньше. РФ замер истуканом, словив слишком приятный флешбек, который неприятно граничил с реальностью. Маленький мальчик в сознании РФ всё не мог смириться с тем, что «Дядя Рейх» резко стал для него врагом.       — Почему ты это сделал? — вдруг тихо спрашивает русский, забыв в каком он положении и, как бунтовал минуту назад. Третий Рейх вопросительно изогнул брови, ожидая продолжения вопроса, но его не последовало, так что пришлось додумывать самому.       — Мне нравится трепать тебя по волосам, — пожимает плечами немец, совсем не уловив суть вопроса. — И тебе это, насколько я помню, тоже нравилось, — предположив, что парень настроен вести более менее мирные переговоры, мужчина отпускает его.       Россия осторожно упирается руками в койку и садится, тяжело посмотрев в глаза немца. Если бы русский не знал его с детства, то посчитал бы, что фюрер издевается, но мужчина смотрел так же ему в глаза, без капли ехидства. Это всё тот же Рейх, который катал его на спине лет десять назад, это тот же немец, который подсовывал ему конфеты, пока не видит строгий отец. Это Третий Рейх, которого помнит РФ.       — Не смотри на меня такими глазками, — усмехается мужчина. Россия ещё не ведает, какие чувства испытывает немец по отношению к нему и эти его переглядки сильно действуют на нервы фюрера. Он итак довольно долго ждал и терпел, не хотелось бы сорваться из-за одного взгляда младшей державы. Россия разочарованно вздыхает, уводя взгляд в пол. Он не в силах сейчас препираться. — У тебя ещё есть шанс сейчас передумать, — мужчина вновь гладит парня по волосам, но тот уже никак не реагирует, уставившись пустыми глазами себе в ноги. — И я заберу тебя.       Федерация слабо перехватывает руку фюрера, не позволяя трогать себя. Голубые глаза, хоть и уставшие, но всё ещё полны решимости и нежелания предавать родину и отца. Что бы не предлагал ему в Берлине нацист, это не стоит столь гадкого предательства.       — Нет, — твёрдо отказывается держава.       Третий Рейх ещё немного посверлил взглядом русского и, вздохнув, поднялся на ноги, легко высвободившись из слабой хватки. Сцепив руки за спиной, фюрер мельком глянул через плечо на младшего.       — Что же, может через недельку другую ты передумаешь, — сказав это, немец направился к выходу. Открыв дверь и почти покинув одиночную камеру, Рейх на прощанье улыбнулся чересчур предвкушающей улыбкой. — И не рассчитывай, что меня не будет рядом. Теперь ты под моим личным надзором, Россиюшка.       Дверь за ним глухо хлопнула, закрывшись тут же на ключ. Россия обессилено упал на койку, прикрыв глаза ладонями. Худшее для него только впереди.