Комиссар мертв

      Лекарство – черная вязкая жидкость. Холодная, даже если хранить ампулы при комнатной температуре. Шемьен задумчиво смотрит на шприц. Вроде бы уже привычный ритуал, но почему-то каждый раз немного не по себе.       Ощущения всегда неприятные. Он чувствует, как что-то начинает медленно растекаться по руке и потом по всему телу. Расползаться – как будто живое.       Оно живое, а он сам – нет.       Спустя час-полтора наступает прилив сил, болезненная эйфория, заставляющая нередко принимать дурные решения. Вот как сейчас.       Встреча с Маком все откладывается, и Шемьен назначает внеплановую проверку в Покое, чтобы напомнить и о себе, и о том, что знает – согласится Мак или нет, по-хорошему или по-плохому, но Покой разнесут по кирпичикам и выстроят там новенькие уютные резиденции для весьма состоятельных людей.       Шемьен на мгновение задумывается, не купить ли и ему такую. Было бы забавно.       Шемьена немного трясет. Он с трудом дожидается шести вечера, чтобы наконец покинуть отделение и немного успокоиться. На улице его догоняет Шульц:       – Эй!       Какое-то время они идут молча, потом Шульц нерешительно спрашивает:       – Слушай, а не одолжишь машину в пятницу? Думал на ярмарку съездить.       Шемьен догадывается, что Шульц собирается ехать не один и, вероятно, даже планирует переночевать за городом.       – Вернешь в воскресенье?       – А то же! – Шульц расплывается в улыбке, и Шемьен улыбается тоже, потому что рад наконец-то видеть друга повеселевшим.       – Как у вас там все? – спохватывается и уточняет. – Я про Эло.       – О, – улыбка становится другой, более мягкой, Шульц долго подбирает слова, в итоге отвечает совсем коротко:       – Чудно.       Шемьен задумчиво кивает, закуривает. Они снова идут молча, пока Шульц не вздыхает:       – Мне нужно вернуться в отделение.       Они обнимаются на прощание, и Шемьен долго смотрит вслед Шульцу.       Его отделу не позавидуешь: в морге хранятся пять детских торсов, десять отчлененных ног и одиннадцать рук. А в отделении всего четыре заявления о пропавших детях до десяти лет.       Где-то есть еще одно тело. Где-то есть как минимум две пары родителей, которым все равно. Шемьен глубоко затягивается и медленно выдыхает дым – вместе с воспоминаниями о детстве. Действительно ли матери было все равно?..       Кто сейчас знает.       Шемьен отправляется в Покой. Сначала хочет зайти в «Зеленый», но на полпути передумывает, оставляет машину за пару кварталов – на границе районов. Идет пешком, неспешно, словно хочет запомнить эти разваливающиеся здания и разбитый тротуар. Крики вдалеке, звук бьющегося стекла. Будет ли кто-то скучать по всему этому? Что будет с теми, кто живет здесь, через пару лет? Многие ли дотянут до расселения?       На пустыре совсем тихо и темно. Из-за этого пространство кажется замкнутым: как будто большая комната, в которую не проникают звук и свет. Палата для буйных в психушке.       Или склеп. Могила.       Шемьен даже встречает в руинах призрака – так ему поначалу чудится, потом он понимает, что в дверном проеме заброшки стоит девочка-подросток в белом. И волосы у нее до словно бы свечения выбелены. Движения у девицы рваные, неловкие – как если бы она была марионеткой в руках неумелого кукловода. Шемьен подходит ближе и видит, что это вовсе не подросток, а молодая женщина, худая, как щепка, с бледной кожей. Ну точно призрак, плотно подсевший на белый.       Шемьен не может сдержать смеха от этого несуразного образа, пришедшего ему в голову. Он смеется, пока его опять не начинает трясти. Голова кружится – и под истерический хохот белая женщина то ли проходит, то ли проплывает мимо, не обращая на него никакого внимания. Когда приступ закачивается, ее уже нет, и на мгновение Шемьену кажется, что, может, она и правда ему привиделась.       Но, по крайней мере, руки у нее были на месте.       В «Зеленый» в таком состоянии лучше не соваться. Шемьен приваливается боком к полуобрушенной стене заброшенного здания. Надеется, что там внутри никого больше нет. Дышит тяжело и все равно закуривает.       – Эх, лейтенант, и что тебя сюда все тянет? – раздается знакомый голос. – Или хочешь за подарок спасибо сказать?       – Ты бы хоть подписывался, Огастас, – отзывается Шемьен, но не оборачивается к Хорьку.       – В следующий раз, лейтенант, подпишусь обязательно. Так, что точно поймешь, – Хорек внезапно щелкает Шемьена по воротнику – и от неожиданности Шемьен вздрагивает. Сигарета выскальзывает у него из пальцев.       – Чтобы духу твоего тут больше не было, с-сучка, – злой шепот Гаса звучит прямо над ухом. – Или я тебя сам на этом пустыре порешу.       Шемьен закрывает глаза и медленно считает до шести. Потом наконец оборачивается – Хорек направляется в сторону улицы с притонами, его силуэт виден в тусклом неоновом мерцании.       Шемьен подбирает с земли кусок арматуры и, уже почти догнав Хорька, окликает его:       – Огастас! Подожди!       Гас замедляет шаг, нехотя оглядывается – и тут же получает удар. Еще один, и еще, и еще, и еще...       Интересно, как будет выглядеть Гас завтра к полудню, когда его обнаружит патруль?