Комиссар мертв

      Последние несколько дней Шемьен живет у Шульца. Убеждает себя – это потому, что он переживает за друга. На Шульца и правда смотреть страшно. Дело Сокровища просто с ума его сводит. Шемьен помнит медицинское направление Шульца – наверное, в его детстве было что-то такое, что заставляет сейчас воспринимать все происходящее слишком близко к сердцу. С тех пор, как Шемьен и Шульц познакомились в медсанчасти, они никогда не обсуждали причины, по которым им требуется посещать психолога. Шемьену не хочется знать. Кажется, будто это изменит что-то в их отношениях, привнесет отстраненность – как это обычно бывает, когда кто-нибудь узнает некий неприглядный секрет из чьего-то прошлого.       На самом же деле Шемьен беспокоится за себя: вернувшись домой в среду, он сначала нашел в почтовом ящике открытку со смешным щенком – на обратной стороне размашистым почерком написано «Пусть тебе будет по кайфу!», потом обнаружил привязанный к ручке двери в квартиру собачий поводок. Вероятно, «подарки» из Покоя – то ли шутки Хорька, то ли Йорг обиделся, что Шемьен договорился о встрече с Маком в обход него. Вроде бы ничего страшного, но Шемьен чувствует себя некомфортно. Консьержка тогда не смогла ничего объяснить толком:       – Курьер к вам приходил с посылкой. Я сказала, что вас дома нет, лейтенант, но что он может оставить посылку у вашей двери…       – Госпожа Агна, – Шемьен говорил спокойно и доброжелательно, но вид у консьержки стал испуганным, – пожалуйста, не делайте так больше. Помните? Если я жду посылку, я обязательно вас предупреждаю.       – Я думала, вдруг я запамятовала. Или Илди не передала мне что-то…       – Не волнуйтесь, госпожа Агна. Я просто напоминаю, – Шемьен широко улыбался женщине, но взгляд у него был жестким.       После этого разговора и госпожа Агна, и госпожа Илди боятся даже смотреть в его сторону, когда он ненадолго заходит домой, чтобы сменить одежду и прослушать сообщения на автоответчике.       Дома пусто и неуютно. Шемьен спешно переодевается под разные голоса – много звонков от журналистов, один – от доктора Занвее, еще один от… Шемьен замирает, не верит тому, что слышит – и перематывает пленку раз за разом, и слушает, слушает жадно голос, который он не может забыть и как будто уже забыл.       Потом Шемьен долго сидит в темноте на кровати. В голове у него теперь тоже пусто, только этот голос – вкрадчивый, тихий. Особенный. Любимый.       – Неужели встретился с Риссой? – Магда не поднимает головы.       – Ты говорила, что знаешь, как убить меня по-настоящему.       – Говорила, – в голосе Магды слышится насмешка. – Я тебе врала. Обманула.       Она пожимает плечами, все так же уставившись куда-то вниз.       – Ты обманываешь меня сейчас, – Шемьен произносит это мягко, но ясно, что он злится. Наклоняется вперед и едва не упирается лбом в разделительное стекло. Магда наконец поднимает голову и смотрит теперь сквозь Шемьена:       – Мне было интересно, как далеко я смогу зайти. Только и всего.       – Ты лжешь.       – Если бы я могла, я бы давно тебя убила, Шемьен, – взгляд у Магды уставший. Шемьен нервничает:       – Рисса сказала, что я…       – Она и мне сказала, что ты – брак. Ничтожество.       Магда делает знак охраннику.       Разговор окончен.       На обратном пути Шемьен заезжает в лапшичную с продажей блюд навынос и набирает всякого. Надеется, что Шульц еще не уснул и что получится посмотреть какой-нибудь дурацкий фильм вместе. Вкусно поужинать. Сделать вид, что все нормально – и вокруг, и с ними самими.       Шульц не спит и радуется, что Шемьен приехал и привез еду. И вечер как будто бы удался – если бы не кино.       Обычная сопливая семейная драма, но вдруг Шульц поднимается и даже не переключает канал, а просто выключает телевизор прямо посреди фильма.       – Арно…       – Извини. Там одна актриса… Я словно сестру свою увидел, – Шульц вздыхает, садится снова и смотрит в пустую уже коробку из-под лапши. – Вот у тебя хорошая сестра, Шеми, а у меня… Лучше я спать пойду.       И в дверях повторяет:       – Извини.       Шемьен благодарен, что разговор закончился, но знает, что Шульц долго еще не уснет – и не ложится тоже, на случай, если все-таки Шульц захочет поделиться чем-то неприятным и страшным. В конце концов, это не может быть хуже того, что случилось когда-то с самим Шемьеном.