Комиссар мертв

      Шульц увлечен чтением утренней газеты.       – Что пишут? – спрашивает Шемьен. Масло слишком холодное и толком не мажется на хлеб.       – Какой-то тип на спор съел слизняка и впал в кому, – не отрываясь от газеты, рапортует Шульц.       Есть Шемьену больше не хочется, он откладывает в сторону неудавшийся бутерброд – тут же его хватает Шульц. Как он все видит из-за газеты – загадка. Шемьен ждет, пока Шульц закончит жевать. На часах пять пятьдесят четыре.       За окном темно, и непонятно, утро это или вечер.       – Что будешь делать в выходные?       – У меня дежурство, – Шульц все еще увлечен чтением. – Смотри-ка, «Кальма» все-таки попадает в финальный турнир.       – Далеко не пройдут, в одной четвертой, вероятно, им с «Акарой» играть, – Шемьен не особенно интересуется спортом и не смотрит матчи, но зачем-то запоминает результаты. Может быть, только для того, чтобы была возможность поддерживать разговоры у кофеварки в отделении.       – Пока они не поменяют тренера, их и «Карлин» надерет, про «Акару» молчу, – Шульц недовольно цокает языком и наконец откладывает газету в сторону. – А ты что будешь делать?       В воскресенье утром будут отмечать день рождения племянника, но Шемьен так и не уточнил, старшего или младшего. Наверное, не будь они с Риенн разнополыми, мать точно так же бы путала их в детстве. Хотя кто знает? Шемьен не любит вспоминать детство. Потом Риенн звала за компанию в театр, но, когда рядом Соан, Шемьен чувствует себя лишним и каким-то никчемным. Соан слишком хорош. Иногда Шемьену кажется, что Риенн создала себе мужа где-то в лаборатории.       Вместо театра Шемьен собирался в галерею «Виньян», которую когда-то основал его отец Конрад Стерна – чтобы бабушке было где выставлять свои странные картины. Впрочем, сейчас галереей заправляет модный художник Бреннан Янсе, и бабушкины полотна теперь радуют в запасниках крыс да пауков, но это ни капли не печалит Шемьена.       Но больше всего он ждет субботы – Магда все-таки согласилась на встречу.       – Да так, семейные дела, – уклончиво отвечает Шемьен.       Шульц немного грустнеет. На часах шесть ноль шесть. За окном становится светлее.       До тюрьмы восемнадцать ехать около двух с половиной часов, и Шемьен старается отправиться в дорогу пораньше. По иронии судьбы в том же направлении – правда, существенно ближе к столице – находится большой парк развлечений, а потому всегда есть риск попасть в пробку: в выходные многие семьи отправлялись туда отдохнуть. В отделении нередко шутили по этому поводу, веселились, что с колеса обозрения как будто бы видно тюрьму или что парк – причина, по которой лишь двадцать процентов заключенных из восемнадцатой навещают родственники. Мол, едут на встречу, а по пути сворачивают в парк и забывают обо всем. Даже Магда однажды посмеялась, что лучше бы Шемьен тоже ехал в парк, а не к ней:       – Тебе это больше подходит, малыш.       После этого Шемьен каждый раз покупает ей конфеты «фруктовый микс». Магда говорит, что выбрасывает их, но один из охранников как-то обмолвился, что это совсем не так.       Магда всегда обманывает.       Сегодня в автомате с продуктами нет «фруктового микса», приходится брать «ягодное ассорти». Автомат с сигаретами не выдает сдачу, и Шемьен с досадой бьет по нему рукой. От удара падает еще одна пачка, но Магде нельзя отдать две, поэтому этот трофей останется Шемьену, хотя обычно он и не курит такую марку.       До встречи еще пятнадцать минут. Встреча тоже пятнадцать минут.       И потом два с половиной часа обратной дороги.       –…так ты должен был меня поприветствовать, – из-за треска в телефонной трубке голос у Магды приглушенный и словно бы мутный.       – Как? – переспрашивает Шемьен. Магда выразительно смотрит на него – точно как на дурачка, и повторяет медленно:       – Отт дзааг тмеав-ин. Затем добавляет со вздохом:       – Знаешь, иногда я сомневаюсь, что в тебе есть хоть капля островной крови. Если бы была, ты не задавал бы мне всяких глупых вопросов.       – Я еще не задал ни одного.       – Вот и не задавай. Просто запомни: Цзарн, отт дзааг тмеав ин рисса.       Магда вешает трубку и делает знак охраннику.       Встреча заканчивается, едва начавшись.       По пути домой он сворачивает к парку развлечений, покупает билет и долго бродит среди толп радостных людей, пытаясь наполниться, пропитаться чужим счастьем. Катается на разных аттракционах, пробует понемногу всякие сладости – сахарную вату, карамельные яблоки, воздушный рис, мороженое, газированную воду и, конечно, «фруктовый микс», пока голова не начинает кружиться, а живот – болеть. В сумерках Шемьена тошнит за павильоном с кривыми зеркалами.       Возвращается Шемьен ближе к полуночи, долго ищет словари суттар-нон и суттар-ги – а потом пытается найти слова, которые назвала Магда. В Цзарне на севере Старого города живут практически все выходцы с острова, и в тот район мало кто из местных – по-островному раваиков – заглядывает просто так. Шемьен ни разу там не был, порой он напрочь забывал, что сам – островной-полукровка. Может, Магда даже права, и в нем уже не осталось островной крови, все разъело, смешало лекарство. Шемьен не знает, как оно действует, как вообще все действует и почему он до сих пор живой. И это тот самый вопрос, который он так и не решается задать Магде.       Слова «рисса» нет ни в одном из словарей.       Шемьен не уверен, что в Цзарне ему помогут, но все же решает заехать туда на неделе.       Хотя бы для того, чтобы понять, что значит слово, которое он не смог перевести.       Перед сном Шемьен выкуривает сигарету из тюремной пачки.