У смерти твои глаза

Мирон носился по крышам, но так и не смог отыскать свою сестру. Она явно хотела его подразнить, но не собиралась задерживаться на диалог тет-а-тет. Вернувшись домой, он нервно крутил кольцо на безымянном пальце, беспокойно оглядываясь, точно ждал, что Виктория могла выскочить из любого темного угла. Однако Слава, пройдясь по всем комнатам, заверил его, что они здесь были только вдвоем. — Надеюсь, ты не решил, что я выдумал это, лишь бы не ужинать с Ваней, — вздохнул Мирон. — Ты бы в моменте такое не придумал, — махнул рукой Карелин. — Почему ты отправил их в Академию? Думаешь, Виктория туда не сунется?  — Конечно, она не сунется в Академию, — улыбнулся Мирон. — Ей там совершенно нечего делать. К тому же, вокруг всё кишит охотниками, которых так сложно обойти!  Последняя фраза Фёдорова была настолько саркастической, что Слава невольно вздрогнул. Первородный явно что-то не договаривал! — Что ты имеешь в виду? — уточнил у него Карелин, беспокойно заерзав на стуле. — Помнишь наш разговор о доверии? — в ответ спросил вампир. Мирон стянул с своего пальца фамильный перстень одним движением, оставив кольцо на столе перед Славой. — Я хочу, чтобы его хранил ты. — Мы не слишком мало знакомы для предложения?  — Побойся бога, я не делаю тебе предложение! — всплеснул руками Мирон. — На этом кольце повязано наше бессмертие. Если его уничтожить, то трое первородных вампиров умрут. Ты отдал мне кинжал, поэтому я отдаю тебе его. К сожалению, моей матушке показалось хорошей идеей привязать наши жизни к оскверненному ею перстню. Но, если бы она привязала их к поварешке, то я отдал бы тебе ее.  — Оскверненному? — уточнил Слава. — Она сняла этот несчастный перстень с моей невесты, предварительно раскопав ее могилу, — рассказал Фёдоров. Его лицо выражало не столько тоску или злость, сколько раздражение и нервозность. Казалось, что когда он рассказывал это вслух, то событие вновь повторялось в жизни, но он был настолько же беспомощен и не в силах помешать своей матери.  — А что не так с Академией? Мирон неловко улыбнулся. Он отошел от стола в спальню, а вернулся уже со сложенной в трубу плотной бумагой в руках. В ладонях он повертел фамильный перстень, так близок преподнося к губам сложенные ладони, что казалось, словно он молился. К тому же, Фёдоров правда что-то шептал, пока Слава разглядывал принесенную им карту. Она подробно изображала их город.  — Макса убили здесь, когда он пытался найти спрятанное мной и Викторией тело Катрины, — произнёс Фёдоров, тыкая на квартал, хорошо известный Славе. За всю историю существования Правительства и Академии был лишь один охотник, убивший первородного, поэтому всю его историю Карелин выучил наизусть.  — Тобой и Викторией? — уточнил Слава. В сказанном Мироном только это волновало его больше всего. Почему он был вместе с Викторией? Знакомый Мирон, его Мирон не хотел иметь ничего общего со своей сестрой, но, судя по сказанному, Фёдоров когда-то работал вместе с ней. Совместный труд обычно объединял, а не становился причиной раздора.  — Да, — кивнул Мирон. — Задолго до смерти Макса мы с Викторией вдвоем убили Катрину, а потом спрятали её тело в этом квартале.  Когда я понял, что моя сестра нашла общий язык с Максом, и они решили воскресить нашу мать, я перепрятал её в мой склеп, ведь то, что лежит под носом очень сложно найти. В тот день я застал Макса в том переулке и думал закончить с ним сам, но появился охотник, и я предпочел ретироваться. Он добил его. А после я спрятал тело. Мирон бросил кольцо на карту, перстень закрутился волчком по очертаниям города, застывая на небольшом перелеске.  — Я оставил его здесь под землей без единой отметки, — рассказал Мирон. — Виктории придется перекопать каждый миллиметр, чтобы найти его. Но когда мне стало ясно, что Катрина интересует мою сестрицу намного больше, чем пропавший брат, а сказки о воскрешении первородных оказались вовсе не сказками, я понял, что её срочно нужно перепрятать, да и Виктория догадалась, где было спрятано тело. Тогда мы с тобой и столкнулись. Я пытался вспомнить, как завести механизм, а ты решил покидать в меня ножи, — усмехнулся Фёдоров. — Но и ты натолкнул меня на другую мысль… почему бы не спрятать Катрину в Академии? — Ты смог принести труп своей матери в святую святых, спрятать его там и выйти абсолютно незамеченным? — удивлённо спросил Слава.  Мирон рассмеялся, разглядывая удивлённо вытянувшееся лицо Карелина. Тот явно мог предположить что угодно, но не это. Вряд ли охотникам рассказывали, почему Академия и Правительство считали абсолютно безопасными. Наверное, для рядовых охотников выдумали сказку о том, что они были построены на священной земле, поэтому твари и не могли зайти внутрь. Однако освященная земля была под местами для служения Богу, а вот Академия была сердцем системы, выращивающей профессиональных убийц. Конечно, готовили их для борьбы с вампирами, однако ножам явно было все равно, чье тело пронзить. — Я сразу отмечу для твоего спокойствия, что я не забирался внутрь здания, — улыбнулся Мирон. — Но если кто-то решит перебрать полы вашей оружейной, то его явно ожидает сюрприз.  Слава не знал, что его сейчас шокировало больше: перстень, который крутился и упал на место, где Мирон спрятал тело своего брата, или сам Фёдоров, который спокойно забрался на территорию Академии, чтобы спрятать там труп своей матери. Карелин переваривал услышанное, стараясь сформулировать миллионы вопросов в своём сознании в несколько наиболее лаконичных, однако первородный совершенно не собирался ждать, пока Слава сообразил бы хоть что-то вменяемое. Мирон продолжил говорить, и Карелин не ожидал ничего хорошего от сказанного. — Почему вампиры никогда не забирались в Правительство, Слава? Почему Академия ни разу не переживала нападения бессмертных?  Карелин мгновенно напрягся. Он знал, что мог предположить исключительно какую-то глупость, иначе бы первородный не говорил об этом таким загадочным тоном. Слава молча развел руками, давая Мирону возможность продолжить говорить.  — Первые общества для убийства вампиров стали собираться ещё в семнадцатом веке, — напомнил Мирон. Карелин это знал: история охотников была обязательной для изучения в Академии. В памяти Славы тут же вспыхнули бессонные ночи перед экзаменом, когда Ваня, сидя рядом с ним, пересказывал ему содержимое учебника, а Карелин тихо молился, что смог бы запомнить необходимый минимум. — Моя мать пошла с ними на сделку: они не отдают приказов убить первородных, а она чарует их землю, чтобы вампиры — воскресшие из мертвых — не могли вступить на нее.  Слава прикусил губу. Вот почему Правительство не поддержало его идею искать Мирона Фёдорова, вот почему Викторию не искали после убийства его родителей.  — Тогда почему после убийства Макса всё осталось так, как есть?  — Потому что Катрина была мертва на этот момент, — проговорил Фёдоров.  — А почему ты смог вступить на зачарованную землю?  — Потому что я не воскресал из мертвых! И я очень рад, что это не настолько очевидно, — улыбнулся Мирон. — Это лишь подтверждает мою мысль, что Виктория не пойдёт искать тело матери у стен Академии.  Слава вздрогнул. Так значит, Правительство соблюдало сделку, заключенную много веков назад. Именно поэтому он, пытающийся исполнить свое прямое предназначение: убить первородную, — стал персоной нон-грата. Если бы Катрина была жива, она сняла бы свои чары с земли, ставя жизни нескольких тысяч охотников под угрозу.  — Кто твоя мать?  — Ведьма, — буркнул Мирон. — Моя мать продала свою душу, обратив нас троих в вампиров, чтобы я не умер от лейкемии. Она и сама заполучила вечную жизнь, но я не знаю как. Вампиром она никогда не была: только если энергетическим. Из нас троих она выпила всю кровь, даже не касаясь кожи зубами. — Какая же жуть! И каково тебе было с ней жить, пока ты ещё был человеком!  Фёдоров невесело улыбнулся. Раньше он только с Викторией позволял себе обсуждать, насколько было жутко существовать под одной крышей с Катриной. К тому же, его обрадовал и оборот, который на автомате использовал Карелин: «Пока ты был ещё человеком». Это не было обидно, ведь сказанное — правда. Мирон сам хотел, чтобы Слава как можно скорее осознал, что он уже совсем не обычный человек, пусть и не был тварью. Фёдоров сжал перстень в ладони, наводя её над картой.  — Ты готов, яхонтовый мой? — спросил он с легким смешком.  — Тебя потянуло на средневековые прозвища?  — «Мой парень» звучит избито и пошло, — фыркнул Мирон. — А в средневековых словечках есть свой шарм. Может, ты хочешь быть «разлаской» или «касатиком»? Ты только скажи, я могу и что-нибудь оригинальное придумать!  — Давай остановимся на «яхонтовом», ладно? От этого приятный бабушкинский флёр, — с игривой улыбочкой заметил Слава. — Ты как бабка ёжка из мультика про домовенка. — У тебя очень специфичные комплименты! — весело воскликнул Мирон, выделяя тоном своё шуточное возмущение. Он живо закатил глаза, и Слава впервые не чувствовал от него никакого напряжения. — Так ты готов узнать, где Виктория, разласка?  Вряд ли Мирон обратился иначе, боясь очередного сравнения с Бабой Ягой. Скорее, ему хотелось, чтобы Слава решил, что это послужило причиной, однако охотник не придал этому никакого значения. Его волновало другое. — А ты своим шепотом над перстень душу никому не продал? Я не хочу, знаешь ли, экстренно переквалифицироваться в экзорциста!  Слава старался звучать совершенно легко, не испуганно и не напряженно, однако нервные смешки выдавали его истинный настрой. Сейчас Мирон не сомневался: он вполне бы мог напялить на себя рясу, отыскать огромный крест и читать над ним молитвы, чтобы обнулить случайную сделку с дьяволом. Фёдоров не мог про себя не отметить, что охотнику безумно шел черный цвет и униформа, установленная Академией, но и в церковном одеянии он бы явно смотрелся неплохо. Только вряд ли бы он успел отпустить грехи перед тем, как Мирон бы наделал новых. Главное, чтобы тот даже не вздумал отрастить бороду! Это бы точно всё испортило. По лукавому взгляду первородного Слава понял, что его молчание — это не оценка возможных рисков потерять свою душу или случайно отдать её кому-нибудь. Щеки Карелина мгновенно смущено вспыхнули, и он, стараясь скрыть собственное стеснение, ущипнул Мирона за бок.  — Я вообще-то про серьезные вещи!  — Я тоже думал о крайне серьезных вещах, — Фёдоров снова игрался  интонациями. У Славы в такт горок его голоса бегали мурашки по спине. — Скажи мне наконец, ты готов?  — Если твоя душа останется при тебе, то да, — буркнул Карелин, больше не пытаясь получить однозначный ответ от первородного на этот вопрос. Слава был уверен, что тот даже и не задумывался об этом или не очень-то и боялся потерять свою душу ради убийства Виктории. Мирон кинул перстень на карту. Он закрутился волчком по всей территории города, быстро-быстро перемещаясь от угла к углу, словно исследуя окрестности и выискивая пропажу. Неужели обыкновенное кольцо могло показать, где пряталась первородная? Драгоценность упала на самом краю карты, не указывая ни на одну конкретную точку. — И как это понимать? — нетерпеливо уточнил Слава. — Кольцо всевластия сломалось? Геолокация не передалась рубину?  — Она просто за городской чертой в северо-западном направлении, — задумчиво произнёс Мирон, а потом в его глазах, словно лампочка гениальной идеи, вспыхнул недовольный огонек. — Нужно посмотреть, есть ли в том районе нечто роскошное. Моя сестра вряд ли согласится на что-то меньшее!  — Или сейчас она там прячет тело человека, которого выпила до последней капли крови, — предположил Слава, разглядывая карту.  — Виктория не стала бы тратить время на труп, — отмахнулся Фёдоров. — Это выше её достоинства, она ведь дворянская дочь!  — Она ей была несколько веков назад, а сейчас она просто бессмертная, — недовольно возразил охотник, не скрывая в голосе ревностные нотки. Славу сильно раздражали комплименты Мирона, адресованные своей сестре: ведь первородный буквально хвалил девушку, убившую его родителей. Поэтому Карелину всячески хотелось нивелировать чужие положительные стороны, лишь бы придать Виктории в глазах Фёдорова более безобразный и кровожадный вид. — Замашки-то остались, — пожал плечами Мирон, возвращая тону оттенок естественного равнодушия.  — Куда же они пропали у тебя?  — А я просто не люблю очевидные бренды и роскошь напоказ, — отмахнулся он, перекладывая перстень с карты на стол ближе к Карелину, а потом принялся скручивать схему города в трубу.  Слава покрутил в руках кольцо, которое Фёдоров сунул ему в знак своего доверия. К нему были привязаны жизни всех трех детей Катрины: а значит, Мирон доверил ему свою жизнь, даже зная, как сильно он хотел убить Викторию. Охотник сомневался, что сам смог бы поступить также. Он разглядывал детали кольца, мелкие детали гравировки, удивляясь ювелирному мастерству автора. Раз уж кольцо фамильное, то оно было, как минимум, одного возраста с Фёдоровым. «Только как мне его носить? Не на пальце же», — пронеслось в голове Карелина. Он поднялся со стула и стал ковыряться в ящиках в поисках ниток. Найдя небольшой моток с воткнутой иголкой, Слава стал мотать, скручивая в небольшой жгутик, чтобы нити стали толще. Подмечая занятие Карелина, Мирон положил перед ним плотный шнурок.  — Нити будут резать шею, — вздохнул первородный. — Продень на это. Тебе будет удобнее.  — Тяжелый он, — отметил Слава. — Спасибо за твое доверие, кстати. Я думал, что ты не запомнишь мой жест с кинжалом и… — Как можно не запомнить, что человек вверил свою жизнь в твои руки? — удивлённо переспросил Мирон, перебивая Карелина. — В любом случае, — продолжил он более дипломатично, — у меня очень хорошая память. Если ты что-то расскажешь мне, то я обязательно запомню.  — Ты был бы хорошим свидетелем для следствия, — нервно пошутил Слава в ответ. — Но это звучит почти как угроза.  Замечая мучения Карелина со шнурком, Мирон плавно переместился за его спину, помогая завязать узелок. Пропав из поле зрения охотника, Фёдоров смелее опустился над его ухом. Если бы он мог дышать, то этот жест вышел бы намного более интимным. Однако кокетливо обдать шею своим дыханием он не мог, а если бы даже сыграл томный выдох, то Слава бы скорее поморщился от холода, а не разомлел. Вместо этого вампир приблизился к его уху, чтобы тихо заговорить.  — Я просто хочу, чтобы ты сказал мне что-то такое, что я буду помнить вечность.  По телу Карелина пробежала мелкая дрожь в такт чужому голосу. Охотник рефлекторно развел плечи и выпрямил спину, стараясь её унять. Мирон уложил холодные ладони на надплечья, невесомо проскальзывая руками ниже. Касания двинулись от плеч к груди, застывая в районе солнечного сплетения. Славе казалось, что перстень горел на его груди, отчего касания первородного казались ещё морознее. — Ты — единственный вампир, который не растерял в себе человечность, — прошептал он, замечая, что магия вновь наполняет комнату.  «Колдун, блин», — пронеслось в голове охотника. Стоило Мирону хотя немного отказаться от своей привычной холодности, как в воздухе начинали витать крепкие сладко-древесные ноты агар-агара, чем-то напоминающие сандал. Несмотря на вечную мерзлоту его кожи, в каждый такой момент в комнате становилось теплее. Слава не представлял природу согревающих потоков, появляющихся в воздухе, но расслаблено млел в них. Мирон принялся мягко массировать его надплечья, и Карелин довольно прикрыл веки, ставшие тяжелыми за считанные секунды. Первородный удивлялся спокойному дыханию: Слава ничего не боялся. Если бы его сердце билось, то сейчас неминуемо закололо из-за сильного чувства несправедливости. Рядом с Мироном впервые за столько веков вновь был человек, которому было ничего не нужно от него, даже бессмертия. Слава хотел совместного общества, времени вместе. Фёдорову до боли хотелось коснуться до него теплыми руками, чтобы он тоже слышал его сердцебиение. Мирон больше всего желал вместе уснуть: по-человечески, живо так, в обнимку. Заметить первые морщины у Карелина, седой волос и что кожа становилась более шершавой, а потом пошутить, что у самого стало намного больше морщин. Первая отдышка при поднятии по лестнице. Боль в ногах при ходьбе. Ломота в суставах при простуде. У Мирона отняли абсолютно всё, что люди обычно воспринимали обыденностью. Мало того, что никто не ценил это, так ещё и ворчали! А Фёдоров отдал бы что угодно, лишь бы постареть ещё хотя бы на один день. Он носом зарылся в волосы Славы, глубоко вдыхая. Единственная его надежда заключалась в слепой вере, что в одной из миллиона параллельных реальностей они не прошли мимо друг друга, а познакомились и были также счастливы, но вдвоем живыми. — Если вселенная бесконечна и вправду, то прямо следует из этого факта, что где-то есть измерение, в котором мы с тобой вдвоем живые, беззаботные и абсолютно счастливы вместе.  Голос Мирона звучал абсолютно невесело. Слава, чувствуя это, поймал его ладонь в свою, крепко сжимая для начала, а затем переплетая пальцы. Фёдоров заметил, как сильно охотник напряг свои мышцы, однако для него это касание все равно ощущалось невесомым. Иногда первородному казалось, что лучше бы он умер от лейкемии в своем времени, а не протянул существование до новой эпохи. Какой был толк от того, что он встретил Славу, если даже поцеловать его без боязни задеть клыками не мог.  — Но мы ведь можем и в этом, — произнес Карелин так, словно пытался обнять Мирона словами. — Тебе не обязательно быть живым в каком-то ином смысле. Ты ведь здесь, верно? Ты меня обнимаешь. Что тебе ещё нужно, чтобы быть счастливым со мной?  — Я слышу, как бьется твое сердце, и я хочу, чтоб оно билось ради меня, — проговорил Мирон в ответ. Слава резко развернулся на стуле, а затем поднялся на ноги, приближаясь к вампиру. Фёдоров легко опустил руки на его ребра, осторожно притягивая к себе. Вышло резче, чем он планировал, но Карелин явно не сопротивлялся, оказываясь в его руках. — И я хочу, чтоб ты слышал, как бьется моё. Оно тоже было живым, оно качало кровь… оно тоже билось для кого-то. Этого мне и не хватает для счастья. Господи, Слава, просто потрогай! — Фёдоров взял его руку за запястье и прислонил к своей груди. — Камень! Понимаешь? Несмотря на то, что по моим венам как-то перемещается вампирский яд, оно окаменелое. Оно не бьется! И это… — Мне плевать на это, — перебил его Слава, хватая за руку в ответ и укладывая к себе на солнечное сплетение. — Если тебе так важен стук сердца, то слушай моё. Хотя я бы, на твоем месте, предпочел музыку поинтереснее, конечно, — произнёс он со смешком, стараясь развеселить Мирона и немного отвлечь его. — Зачем тебе бессмертный, если тебя всегда воротило от вампиров? — вновь спросил Фёдоров, надеясь услышать что-то такое, что могло бы разочаровать его в Славе и в своей влюбленности. Карелин лишь смущенно улыбнулся, переставая держать ладонь Мирона на своей груди. Он сделал шаг назад, чтобы первородный мог рассмотреть его.  — Я здесь, не потому что ты бессмертный, — напомнил он. — Я здесь, потому что ты веселый, потому что ты не пытаешься учить меня жизни, не подгоняешь под стандарты правильного «охотника»… ты человечный. Ты настоящий. Даже если ты вампир, то ты всё равно не тварь. Этим ты мне и понравился. Мирон для себя решил однозначно: ЮНЕСКО должны были охранять в том числе и вот эту смущенную улыбочку Славы. Он подошел к нему поближе и поцеловал, ловко укладывая ладонь на затылок. Между пальцев бежали отросшие пряди, и Фёдоров с чувством сжал их, заставляя охотника сдавленно простонать в поцелуй. Внутри Мирона закипала ярость на Катрину, он мог поклясться чем угодно, что при возможности ударил бы её ножом ещё раз. Тогда он спасался. Спасал себя и Викторию от нее. В те минуты он ощущал себя загнанной в угол мышью, и это был единственный способ сохранить мир таким, каким он его знал. Теперь он впервые захотел отомстить ей, что навсегда потерял свою жизнь. Обратного заклятия не существовало: первородный вампир навсегда оставался таким. Слава игриво пробежался языком по его губам, отвлекая от мыслей. Карелин рассмеялся в поцелуй, сильнее сжимая плечи.  — Ты снова будто бы не здесь, а где-то далеко в своих мыслях, — неловко улыбнулся охотник. — Хотелось бы мне хоть на секунду оказаться в твоей голове.  — Ты уже в ней, я только о тебе и думаю, — с очаровательной улыбкой соврал Мирон. Вряд ли Карелину было бы приятно узнать, что во время их поцелуя Фёдоров размышлял о мести своей матери. А ложь во благо совершенно не являлась грехом.  — Ты мне очень нравишься, Мирон, — ласково произнёс охотник. — Правда. Ты очень сильно мне нравишься, — добавил он, поглаживая Фёдорова по холодным щекам. Мирон опустил глаза, расплываясь в солнечной улыбке.  — Ты мне тоже, разласка, — отозвался первородный. — Ты мне тоже очень нравишься.  Виктория вертелась перед зеркалом в полный рост, напевая какую-то мелодию. Она взяла с полки позолоченную заколку, украшенную крупными жемчужинами, закалывая свои золотистые волосы. Её синие глаза сияли под лучами солнца, лучи которого настойчиво пробивались через тюль.  — И даже не поздороваешься с братом? — спросил у нее Мирон, заглядывая в комнату.  — Ты приехал! — радостно завопила девушка, подхватывая ладонями подолы пышного голубого платья. Она понеслась навстречу к брату, довольно крепко обняв его за шею.  — Решил не ждать вечера, — вздохнул он. — Я понимаю, что на балу ты была бы ещё более довольная, но я не мог дождаться встречи. Так давно тебя не видел! Как твой муж?  — Ищет лекарство от нашей страшной семейной болезни, из-за которой я такая ледышка, — вздохнула Виктория.  — Ты так ему и не рассказала? — с тяжелым выходом уточнил он.  — Нет. У меня получается скрывать… негативные эффекты.  Мирон сжал губы в тонкую линию, поправляя темно-коричневый камзол. Красочная искусная вышивка с пышными цветами по краю и на карманах сверкала под солнечными лучами из-за обилия золотых нитей. — Не всегда, — скромно улыбнулся Мирон, стаскивая с ладони белоснежную перчатку. Он легко стер с уголка губ небольшую капельку крови. — Однажды он заметит, что ты не стареешь, Виктория. — Ты-то не надумал жениться, братец? Для чего-то же ты придумал себе такую звонкую фамилию! — Ты ведь знаешь ответ на этот вопрос, — невесело протянул он.  Девушка выпорхнула из объятий брата, громко позвав свою помощницу, чтобы затянуть корсет. Пришедшая женщина громко причитала о нраве барыни и о том, как туго она требовала завязывать корсет. «Вам будет нечем дышать», — слышал Мирон за закрытой дверью. Он размеренно прошел по винтовой лестнице вниз, учтиво попросив слугу передать барыне, что он собирался ожидать её в столовой.  Фёдоров был искренне рад за сестру. Он давно не видел её настолько счастливой и радостной, совершенно не вспоминавшей о матери и Максимилиане. Освоившись в вампирской шкуре, они сбежали от них, долго скитались по европейским странам, пока однажды не вернулись обратно. Виктория влюбилась в молодого дворянина и довольно быстро вышла за него, заручившись благословением старшего брата. Они рассказывали всем, что остались сиротами: матушка умерла при родах, а отец погиб во время сражения под Нарвой. Мирон вернулся к обычному для себя занятию: отправился на службу. Благодаря своим данным и опыту, полученному за жизнь, он довольно быстро стал собирать регалии, выбившись в фавориты Елизаветы. Его не особо радовало его положение, однако он был счастлив, что мог помогать сестре. Время от времени его терзал страх, что мать узнала бы хоть что-нибудь о них и попыталась бы выйти на связь. Катрина точно не могла смириться с их уходом. Она никогда не упустила бы возможность собрать их всех вместе вновь любым способом.  — Добрый день, monsieur, — произнёс муж Виктории, вырывая Мирона из мыслей. — Добрый! Прошу прощения, что заранее не предупредил вас о своем приезде. Безумно соскучился по сестре, — дружелюбно отозвался Мирон, поднимаясь со стула. — Мы можем расчитывать, что вы задержитесь в городе? Виктория очень хотела, чтобы вы были на этом балу.  — Конечно, я не могу вновь пропустить бал. Да и самодержица просила меня задержаться при дворе, но я все равно постараюсь вырваться к вам на ужин.  Виктория наконец спустилась. Она уж хотела пожаловаться на что-то брату, заходя в столовую с громким: «Эти болваны!» — однако осеклась, замечая рядом с ним Александра.  — Кто тебя расстроил, моя душа? — спросил он.  Мирон промолчал, догадываясь, что жаловаться Виктория собралась на побочные особенности своей вечной молодости. Скорее всего, её помощница хотела подшить платье и уколола палец об иглу. Его сестра предпочитала теплую человеческую кровь, отчего подобные неурядицы выводили её из душевного куда сильнее, чем Мирона.  — Она почти заляпало это прелестное платье из ткани, присланной Мироном из Англии своей кровью! Как бы мы вывели красные пятна из нежнейшего голубого платья? — капризно протянула она, надувая пухлые губы. Виктория скрестила руки на груди. Она уже превосходно симулировала дыхание, все собираясь с духом, чтобы рассказать мужу об истинной сути их семейной «болезни». В минуты их «тайных» семейных разговоров она жаловалась на то, что муж хотел ребёнка, что он старел, что вряд ли его интересовало бессмертие. А ещё на современную моду! Эти пышные платья практически сводили Викторию с ума, и она мечтала, чтобы в моду вошли штаны для дам. Мирон передавал ей свои от служебных костюмов, когда наставало время менять форму. Он прятал их в дорогие ткани, чтобы Виктория могла отогнать прислугу от своих подарков. Штаны она использовала редко: исключительно для охоты и пропитания. От старого платья она ловко отпорола пышную юбку, собрав себе хороший костюм. Матушка бы схватилась за голову! А Мирон тихо посмеивался и искренне восхищался изобретательностью своей младшей сестры. На балу он украл её у мужа на один танец. Виктория была только рада поговорить с братом с глазу на глаз. К тому же, танец обещал быть активным, а значит, вряд ли кому-то было дело до их разговоров. — Я удивлен, почему Елизавета не срезала у тебя прядь волос, — улыбнулся Мирон, делая комплимент причёске.  — Я же твоя сестра. Конечно, она не острижет мои волосы! — Виктория очаровательно улыбнулась. — Ты бы пригласил кого-то из дам, братец. Посмотри, с каким интересом они смотрят на тебя. — Не на меня, — отмахнулся Мирон. — Они завидуют твоему платью.  Виктория закатила глаза. С братом танцевать было проще, ведь с ним она не боялась слишком сильно сжать плечо или толкнуть. Скрывать свою сущность от человека — это необходимость постоянно контролировать себя.  — Так благодаря кому у меня есть это платье? — спросила девушка, продолжая плавное движение в танце. Виктория не сомневалась, что выглядели они эффектнее всех на паркете. Грация и легкость в движениях, присущая бессмертным, всегда цепляла взгляды обычных людей.  — Не забывай ускорять дыхание, — вместо ответа одернул её Мирон, замечая, как взгляд хозяйки вечера упал на их пару, кружащуюся на паркете. Виктория закатила глаза, и Фёдоров со смешком подметил про себя, что делал точно также, когда его что-то раздражало.  Стук каблуков по паркету заглушился криком. Брат и сестра мгновенно замерли, оборачиваясь на источник звука. У Виктории мгновенно проскочили клыки: в зал забежала девушка в крови. — Окстись, — шепнул он на ухо сестре, но мгновенно пожалел о своей просьбе успокоиться. Следом за девушкой в зал забежал бессмертный. Мирон сделал несколько шагов к нему навстречу, но Виктория придержала его за локоть. — Ты выдашь себя, — прошипела она.  — Они все могут умереть! — поспорил с ней Фёдоров, но все равно замер, пытаясь придумать, что он мог предпринять. Однако время на раздумья быстро истекало: зал наполнялся другими бессмертными. За их спинами Мирон заметил знакомую макушку. — Их привел Максимилиан, а значит, в этом замешана Катрина. Уводи мужа. Немедленно.  — Я вернусь сюда, как только отправлю его в безопасное место, — пообещала Виктория и заскользила по залу, в котором со страшной скоростью нарастала паника.  Мирон направился в другую сторону, стараясь помочь остальным людям. Он знал, что Виктория вернулась бы помочь ему и с другого конца земного шара. Конечно же, она это сделала, как только её муж оказался в безопасном месте. — Мы оставили Славу наедине с Викторией! — недовольно воскликнул Ваня, когда Евстигнеев наконец отпустил его.  — Он сделал свой выбор в пользу вампиров, а не охотников, так что пусть его спасает этот Мирон, — фыркнул тот в ответ, поправляя оружие за поясом. — Ты должен рассказать своим родителям, что Слава стал кровавой шлюхой для первородного.  — Он не кровавая шлюха! Слава ведь всё объяснил! Какой из тебя лучший охотник Академии, если человек, зависимый от яда, смог уложить тебя на лопатки?  Губы Вани искривились в немом возражении. Он явно не хотел смириться с тем, что либо Слава говорил правду, либо он отвратительный охотник. Как лучший охотник своего времени мог захотеть работать с первородным? Что их связывало? Правда ли Мирон хотел убить свою сестру? Вдруг он просто обманывал Славу?  — Слава продолжил убивать тварей и всё ещё стремится отомстить Виктории, — напомнил Светло. — Он делает всё, что должен делать охотник. Я не дам тебе выписать его из них, только потому что он подружился с первородным!  — Ты себя-то слышишь? «Только потому что он подружился с первородным», — передразнил Евстигнеев. — Сказал бы ты так ещё несколько месяцев назад?  — Тогда я вообще не верил, что загадочный Мирон Фёдоров существует!  Ваня злился. Он знал Карелина всю свою жизнь, и он не верил, что тот мог предать дело. Слава терял друзей на миссиях, лишился родителей из-за первородной. Он никогда не испытывал к вампирам никакой жалости, не шел с ними на сделки. Поэтому если сейчас что-то заставляло Славу верить Мирону, то Ваня был с ним абсолютно солидарен. А вот Евстигнееву это явно не нравилось: зря, наверное, его вообще втянули в происходящее. Надо было сразу прислушаться к Карелину: он-то Ване никогда не доверял. Евстигнеев даже не пытался вернуться к разговору о совместном ужине где-то. Кажется, разговор Вани со Славой и его собственная стычка с последним вряд ли располагал к романтичному завершению вечера. Поэтому остаток пути до дома они шли молча, а вокруг Вани было настолько сильное напряжение, что Евстигнееву казалось, слова его могло ударить током, если бы решился прикоснуться к нему. — Я благодарен тебе за помощь, но я не перестану верить Славе, так и знай, — заявил Светло, когда до Академии оставалось совсем немного. — Ты хороший человек, но я зря втянул тебя в это. Он — мой друг, и я должен был разбираться со всем сам. Но я могу гарантировать, что Слава никогда бы не стал кровавой шлюхой и не связался бы с тварью.  — Забыли, — недовольно отмахнулся Ваня. — Я не Правительство, чтобы ты мне что-то гарантировал. Если хочешь верить ему, то пожалуйста.  — Ты просто плохо знаешь Славу, — вздохнул охотник. — Если бы вы познакомились нормально, то точно подружились бы. Я в этом уверен.  Евстигнеев на это ничего не ответил. Он молча придержал дверь, пропуская Ваню в Академию. «Вряд ли бы мы нашли общий язык, раз в его картине мира нормально кормить вампира своей кровью и работать с ним», — подвел немой итог Иван. Светло помахал ему рукой на прощание и двинулся по лестнице в сторону своей комнаты, пока Евстигнеев отправился в зал для тренировок. Итоги этого дня хотелось исключительно выбить из своей головы.  Ваня до комнаты не дошел: в коридоре его поймал один из преподавателей и передал, что родители ожидали его в комнате для переговоров. Тихо чертыхнувшись, он быстро сменил направление своего движения, чтобы быстрее добраться до нужной аудитории. Вряд ли родители обрадовались необходимости ждать его слишком долго.  В комнате были не только его родители. За креслом во главе стола сидела тонкая фигурка девушки около восемнадцати лет. Золотистые волосы небрежно падали на её лицо, закрывая некоторые черты, но подчеркивая ярко-синие глаза. Сегодня он уже видел такие. Не успел он поздороваться с родителями в ответ, как выдернул из пояса нож, кинул его в гостью. Вампирша громко рассмеялась, легко поймав его за рукоятку недалеко от своей тонкой бледной шеи.  — У вас очень гостеприимный сын, — заявила Виктория, поднимаясь со стула. Она поправила свою кружевную кофту в мелких рюшах, направившись ближе к Ване. — Почему здесь первородная? — нервно спросил он, пятясь к стене. Пусть внешне они были и мало похожи, но цвет глаз был один в один, как у Мирона! К тому же, её реакция была точно, как у бессмертной, да и девушка не утруждала себя необходимостью симулировать дыхание.  — Ваня, выслушай её, — строго произнесла мать, скрещивая руки на груди. Ни она, ни отец не взяли с собой оружие. — Потому что я была обязана вас предупредить, — с улыбкой проговорила Виктория. — Когда-то моя мать заключила сделку с охотниками, обещая, что их земля будет защищена от прихода на нее воскресших из мертвых в обмен на сохранении жизни первородных, но сейчас моя мать мертва. Моя семья всегда высоко ценила заключенные сделки, поэтому я должна была предупредить, что если не вернуть Катрину в наш мир, то заклятие спадет, и земли Академии и Правительства останутся без защиты. Девушка говорила уверенно, но Ваня мог поклясться, что она лгала. Он не ответил ничего ей, а глянул на родителей.  — Она убила родителей Славы!  — Я защищалась, — тут же отозвалась женщина, не давая охотникам и слова вставить. — К тому же, если бы им удалось убить меня, то вы бы нарушили сделку, как уже случилось с одним из моих братьев…. Вряд ли бы на это удалось закрыть глаза. Особенно учитывая, что моя мать — довольно сложный человек.  — Ваня, просто послушай её! А не перебивай! — Зачем вы впустили в Академию первородную? А если она решит переубивать здесь всех?  — Это приказ Правительства. — Я не задержусь здесь надолго, — мягко проговорила девушка. — Мой брат спрятал мою мать где-то на земле Академии. Я хочу найти её и забрать. А ещё попросить о помощи. Как минимум, не дать моему братцу помешать мне вернуть семью к жизни, чтобы земли охотников оставались в безопасности.  Ваня поджал губы. Помочь Виктории бороться с Мироном означало, что нужно было противостоять Славе, а это было совершенно неправильно. Ему хотелось пульнуть в бессмертную все свои ножи, однако бы это вряд ли привело к результату без помощи.  — Я не знаю, где её мать, если вы пригласили меня за этим, — твердо произнёс Светло родителям, продолжая игнорировать бессмертную. После этих слов он резко развернулся на пятках, покидая переговорную. Ему срочно хотелось как-то обсудить это со Славой, но тот не оставил никаких контактов. А Ваня… Ваня, может, вампирам и не доверял, но кинулся бы защищать Академию в первых рядах. Он даже бы не задумался, что Виктория могла солгать, ведь ему дали приказ помогать ей. Господи, почему его родители решили выслушать её в святой святых? Неужели они тоже не видели дальше своих приказов?