Отражение

      Сегодня Агата очень плохо спала. После обнаружения главного мотива Рио, женщина сразу поехала домой, осознавая, насколько вчерашний день был невыносимо длинным, сложным и наполненным. В её голове он разделился сразу на трое суток: пикник, совещание и разговор с Видаль. О последнем ей меньше всего хотелось вспоминать, но тревожащееся сердце раз за разом напоминало о ненавистном диалоге, а мысли на повторе крутили слово «зачем». Оно раздражало и выводило из себя, мешало концентрироваться на действительно важных делах и злило, посему женщина выбрала привычную для себя манеру поведения, стараясь отвлечься на что-угодно.       Мисс Глория ещё вчера получила извещение от Харкнесс, в котором говорится, что сегодня Рио вместе с Агатой отправятся на совместную прогулку. Единственное, о чём не подумала спецагент, это наличие поблизости охраны, которая сможет обеспечить голубоглазой мнимую безопасность. Сама Харкнесс не считала, что нуждается в сопровождении, но проводить время с Видаль наедине в месте, отдалённом от ФБР, со стороны выглядит слишком… доверчиво? Так или иначе, предпринимать что-либо уже слишком поздно: Коллинз не позаботилась о сохранности своего самого ценного сотрудника, посему, в случае чего, ответственность ляжет именно на её уставшие плечи.       Предварительно заехав на заправку, Агата направилась в уже давно знакомое здание. Раньше посещение этого места не вызывало у неё даже намёка не некое волнение, но последние несколько дней становятся ярыми исключениями из правил ритмичной жизни женщины. Контактировать с Видаль в плохом настроении ей отчаянно не хотелось, но поделать Харкнесс с этим ничего не могла, из-за чего, выдохнув, практически выползала из машины, открывая тяжёлые стеклянные двери у входа.       Коллеги встретили спецагента дружелюбными улыбками, пытаясь выказать ненужное подбадривание. В глазах других Агата подписала себе смертный приговор, который, на деле, для неё самой являлся неожиданным спасательным кругом. Разве кто-то мог хотя бы предположить, что сотрудница ФБР будет нуждаться во встречах с небезызвестной психопаткой? Никто и подумать не мог, что именно в её объятиях Агата, наконец, чувствует себя спокойно и не ощущает той тяжести, что вечно несёт на собственном горбу. И пусть сейчас они находятся в дурацкой ссоре, Харкнесс всё равно, хоть и нехотя, но признаёт, что хочет увидеть Рио и буквально нуждается в её обществе.       — Мисс Харкнесс, — сбоку послышался голос Элис, — доброе утро. Уже придумали сегодняшний маршрут?       — Здравствуй, Элис, — улыбалась женщина, — спрошу непосредственно у Видаль и отправлюсь туда, куда она хочет. Возможно, её предпочтения смогут о многом мне рассказать.       Коллега уважительно кивнула, возвращаясь к собственным обязанностям. Выход преступницы в свет всё ещё пугал добрую половину отдела, посему сотрудники спрятались в своих кабинетах и, словно мыши, тихо сидели, прижав к стенам хвосты и уши. Посмотреть воочию на королеву преступного мира — привилегия, немногим доступная и никем нежеланная. Рио продолжала внушать в людей ужас, который Агату учтиво обходил стороной. Она поймала себя на мысли, что поддалась её специфическому обаянию ещё на самой первой встрече, но не собиралась как-либо корректировать этот факт.       Психопатку должны были привести в двенадцать часов дня, и пока Харкнесс довольствовалась свободным временем и личным пространством, Видаль сновала из стороны в сторону, пытаясь настроиться на встречу и перестать злиться на эту несносную женщину. Она ненавидит, когда решения, непосредственно связанные с ней, принимают без её согласия, особенно, когда дело касается чего-то столь глобального, весомого и морально тяжёлого. И нет, Рио буквально требует понимания: она действительно была готова провести свою последнюю неделю с Агатой, она готова посвятить ей всю свою жизнь, но осознавать, что им отведено так мало времени и помнить об этом каждую секунду буквально невыносимо.       За ней приводят нескольких охранников, чьи лица мрачнее самой грозовой тучи. Руки вновь оказываются в наручниках, талия обвязывается цепью, а на лицо надевают ту дурацкую, совершенно бесполезную маску. Практически все сотрудники ФБР видели лицо Рио, знали о ней всё из досье и имели представления о том, с кем имеют дело, но всё равно требовали надевать эту бессмысленную вещь, пытаясь сохранять мнимую конфиденциальность заключённой.       Выводя Видаль из камеры, с ней обращались бесчеловечно грубо: выталкивали из помещения, тащили за цепь, как за поводок, нескрываемо насмехались и позволяли себе применять ненужную силу, хватая ту за растрёпанные волосы. Мужчины пользовались её беспомощностью, ощущая себя одним из тысячи зрителей под куполом цирка, пока Рио служила очередной животинкой, исполняющей любой приказ дрессировщика. Они понятия не имели, на что себя обрекли, посему кареглазая смиренно молчала, запоминая имена на бейджиках.       Раньше подобное отношение не обижало преступницу, скорее наоборот: оно вызывало в ней пущий азарт, уверенность в себе и ярое желание немедленно отомстить, напоминая, что она тоже человек, способный испытывать как минимум физическую боль. Рио относилась к насилию по отношению к себе достаточно спокойно, потому что никогда не знала ласки, но та уединённая встреча с Агатой смогла перевернуть всё с ног на голову. Харкнесс была учтива к ней с самого начала, не позволяла себе излишних колкостей и максимально старалась относиться к Рио также, как и к своим коллегам, что в первую очередь и впечатлило ту. Когда спецагент бережно убирала спадающие волосы с лица Видаль, когда нежно поглаживала руку большим пальцем, когда вкладывала в поцелуй какой-то смысл, Рио поняла, что с ней тоже можно быть аккуратной. Не потому, что кому-то грозит опасность, не потому, что она психопатка, а потому, что кто-то хочет подарить ей ласку просто так.       Поднявшись на три этажа выше, кареглазую втолкнули в один из кабинетов. Там её ожидали несколько довольно милых женщин, приготовивших одежду для выхода. Приодев Рио, охранники вновь забрали её с собой, освобождая от всевозможных оков и ведя по направлению к Мисс Харкнесс. Четвёртый этаж был готов снова встречать незваную гостью, пока Агата тщетно старалась угомонить своё сумасшедшее сердце. Её волнение превышало вчерашнее, а страх взглянуть в карие глаза только усилился: недавний разговор смог пошатнуть то, что выстроилось в мгновение ока, и осознание этого факта сильно печалило спецагента.       Когда двери на этаж вновь открылись, в проходе показалась Видаль, выглядящая менее заинтересованно, чем вчера. Несмотря на взаимную злость и обиду, Агата сочувствующе опускает глаза, только сейчас понимая, насколько действительно не готова к встрече с Рио. Она уже перед ней: белая рубашка и синие джинсы смотрелись на теле идеально, но язвительный, обиженный и уничтожающий взгляд буквально заставляет Харкнесс молча кивнуть, разворачиваясь к лифту.       Женщины едут в полной тишине, что злит и раздражает обеих. Спецагент отчаянно пытается сместить фокус внимания, задуматься о чём-либо другом и представить, что психопатки и вовсе нет рядом, но громкое дыхание неподалёку мешает ей сосредоточиться, сбивая с толку. Видаль же без какого-либо стеснения смотрит прямо на голубоглазую, желая услышать извинения или хоть что-то, что сможет сгладить углы, но сталкивается лишь с физически осязаемым молчанием, с каждой секундой всё больше выводящим из себя.       Выйдя на улицу, Агата начинает копошиться в своей сумке, а Рио уже привычно для обеих внимательно за этим наблюдает. Она смотрит на то, как волосы Харкнесс мешают ей, спадая набок, видит, как руки пытаются нащупать что-то определённое и, в конце концов, достают ключи от машины. Преступница не успевает удивиться, как слышит, что в нескольких метрах от них разблокируется неплохой автомобиль. Вопросы сыпятся сами собой, но гордость, застрявшая поперёк горла, мешает поскорее их задать. Спецагент направляется в сторону транспорта, пока Рио остаётся на месте и пытается сообразить, что происходит.       — Садись, — кратко произносит Агата, открывая чёрную дверь.       Видаль скрещивает руки на груди, демонстрируя своё упрямство, негодование, но при этом смотрит тем холодным и отстранённым взглядом, которым смотрела на женщину в их самую первую встречу. Харкнесс закатывает глаза, возвращаясь к ней.       — В чём дело? — спрашивает она, — тебе стало сложно находиться со мной в одном салоне?       — Я говорила, что никуда с тобой не хочу, — напоминает Видаль, сохраняя безразличное выражение лица.       — Мы не будем разговаривать об этом здесь, — злится спецагент, — сядь в машину.       Рио, выдыхая, нехотя направляется к автомобилю, располагаясь на пассажирском сиденье. Громко хлопнув дверью, она может увидеть, как из ушей Агаты материализуется пар, на что лишь ехидно улыбается, отворачиваясь к окну. Голубоглазая присаживается в водительское кресло, закрывая переднюю дверь в несколько раз тише, и разворачивается к Видаль, сдержанно начиная разговор.       — Я уже объясняла, что так или иначе, но сегодняшний день нам точно придётся провести вместе, — повторяет женщина, — но точного места назначено не было. Скажи, куда ты хочешь, и мы поедем.       — Я с тобой никуда не хочу, — Рио повторяет эту фразу, словно священную мантру, и Агате становится всё сложнее сдерживать собственные нервные импульсы.       — Рио, — сквозь зубы цедит голубоглазая, — у тебя нет выбора, и хоть ты топни, хоть тресни, но мы должны уехать. Оставим выяснение отношений на потом, я не собираюсь разговаривать с тобой о случившемся в салоне своей машины.       — Так ничего не случилось, — пожимает плечами Видаль, поворачиваясь в сторону Харкнесс, — ты просто выбрала собственное благополучие, не спросив меня. Тебе ведь не привыкать, не так ли?       — Рио! — прикрикнула женщина, — просто скажи, куда ты хочешь.       — Я никуда не хочу!       Агата сжимает подол своей рубашки, до покраснения закусывая губы. Такой концентрации ярости в ней не было со времён начала работы, посему бороться с ней оказывается в разы труднее, чем предполагалось. Отстаиваясь ещё несколько протяжных секунд, Харкнесс обхватывает пальцами руль, заводит машину и нажимает на газ, устремляясь в неизвестном для Видаль направлении.       — Куда мы едем? — спрашивает она, на что спецагент пожимает плечами.       — Никуда.       Вся поездка проходит молча, и пока голубоглазая внимательно следит за дорогой, Рио сухо смотрит в окно, пытаясь навязать себе хоть каплю заинтересованности. Ей хочется надавить на тормоз, выйти из салона и схватить Харкнесс за волосы, вытаскивая ту на улицу, но всё, что ей остаётся — это смиренное молчание и тихое обдумывание происходящего. Агата незаметно бросает на женщину рядом короткие взгляды, пытаясь прочитать, о чём та думает, но решает оставить это на потом: часы показывали половину первого, что означало, что впереди у них практически целый день.       Через двадцать минут машина останавливает своё движение, а мотор глушится рядом с несколькими высотками. Они уехали довольно далеко от центра города, посему данный район можно было назвать небольшой провинцией: многоэтажные дома располагались друг за другом, а вокруг были милые дворы с идеально выстриженным газоном. Эта местность отличалась спокойствием, тишиной и благодатью, а единственные громкие звуки в округе — это лай собак, смех детей и пение птиц, что нашли своё пристанище на раскидистых ветвях многовековых деревьев.       Агата выходит из автомобиля, забирая сумку вместе с собой. Рио угрюмо повторяет за ней, хлопая дверью также громко, как в первый раз, но Харкнесс никак не реагирует на это, что заставляет Видаль раздражаться пуще прежнего. Проверяя целостность своей машины, спецагент блокирует её, убирая ключи, и направляется вперёд по дороге, практически не обращая внимания на преступницу рядом с собой. Кареглазая только сейчас понимает специфику общения психопата с психопатом, и да, это действительно невыносимо.       Продвигаясь всё дальше, Рио отвлекается на ландшафт перед собой: она впервые бывает в этом районе, а что-то новое для неё всегда является чем-то интересным. В какой-то момент Агата неожиданно сворачивает налево, побуждая Видаль сделать то же самое, и в её голове постепенно возникают вопросы. Спецагент молча идёт впереди, даже не пытаясь удостовериться в том, идёт ли Рио за ней, а после здоровается с каким-то мужчиной, что начинает дружелюбно улыбаться при её виде.       «Её здесь знают».       Доставая уже другие ключи из своей сумки, Харкнесс открывает подъездную дверь одного из домов: он выглядит цивильно, современно и ухоженно, а плитка, положенная внутри, сияла чистотой. Голубоглазая вызывает лифт и смиренно ожидает его прибытия, пока психопатка осматривается по сторонам, наконец, подавая голос.       — Куда мы приехали?       — Никуда, — Агата отвечает этим невозможно раздражающим словом, и теперь пар клубится из ушей Видаль.       Лифт открывается, впуская женщин в свои просторные объятия. Спецагент выбирает четвёртый этаж из двенадцати и на ощупь ищет в связке своих ключей какой-то определённый. Когда движение останавливается, а двери открываются, Харкнесс уверенно сворачивает направо, подходя к одной из квартир. Резьба прокручивается в дверном замке и открывает вход в небольшую, но приличную и чистую прихожую.       — Это твоя квартира? — удивлённо спрашивает Рио, слыша утвердительное «да» в ответ, — зачем мы сюда приехали?       — Ещё раз ты произнесёшь это слово, — Агата поворачивается к Видаль, демонстрируя той всю злость в своём взгляде, — и я клянусь, что самолично отправлю тебя на казнь.       — В том, что сейчас происходит между нами, виновата ты, — напоминает психопатка, — не нужно скидывать всю вину на меня. Я ничего тебе не сделала.       — Да пошла ты к чёрту, Рио, — Харкнесс вспыхивает, словно спичка, закрывая входную дверь, — ворвалась в мою жизнь, навязала мне идеологию внутренней психопатии, влюбила в себя за несколько чёртовых встреч и оказалась невиновной? Скажу ещё раз — пошла ты к чёрту.       — Всё было бы намного проще, Агата, если бы ты не ушла в самоволку и не стала бы решать всё за нас обеих, — убеждает Видаль, — я не просила тебя брать эту неделю, не заставляла обращать на себя внимание, не…       — Ты врёшь, — кивает спецагент, — врёшь, глядя мне прямо в глаза, и ты прекрасно это понимаешь. Ты два года убивала ради моего внимания, — напоминает женщина, — ты два года медленно, но верно подбиралась ко мне, к моему сердцу, ты убила тринадцать человек для того, чтобы сложить моё имя, Рио! Два года подряд ты делала всё, чтобы быть ближе, ты два года знала обо мне в сто раз больше, чем я о тебе, и сейчас, познакомившись с тобой напрямую, заинтересовавшись в тебе, ты предлагаешь мне просто так позволить тебе умереть?       — Агата, — Видаль вздыхает, сдерживая агрессию, — я ненавижу твою драматизацию. Открой свои глаза пошире и ты поймёшь, что раз ты так в меня влюбилась, то отпустить будет намного проще, имея за спиной всего несколько встреч и парочку поцелуев, — психопатка подходит ближе, стараясь донести до женщины каждое своё слово, — а теперь, благодаря тебе, мы обязаны видеться все следующие семь дней, ещё сильнее друг в друга влюбляясь, но что потом? Что потом, Агата? Я умру с мыслью о том, что больше никогда тебя не увижу, а ты? Ты подумала о том, что будет с тобой после моей смерти? Уйдёшь в монастырь грехи отмаливать? Останешься в ФБР? А ты не думала, что моя казнь тебя сломает, м? Не думала, как будешь жить с этими воспоминаниями всю свою оставшуюся долгую жизнь? Обет безбрачия может ещё возьмёшь?       Харкнесс вслушивается в каждое слово, заведомо глотая слёзы. Напор Рио обижает её, раздражает и злит, но только потому, что она может оказаться права.       — Не бери на себя слишком много, — защищается спецагент, — я хочу провести с тобой больше времени, но это не значит, что ты — первая и последняя любовь всей моей жизни.       — Время покажет, — кивает преступница, — зачем ты привезла меня сюда?       — Во-первых — чтобы допросить, — честно признаётся Агата, — во-вторых, моя квартира — единственное место, в котором я могу тебя запереть. Раз ты так тщательно следила за мной, то почему не знала, где я живу?       — Я знаю твой адрес, но не район и не дом. В этой местности меня никогда не было. И да, в твоём принудительном допросе я участвовать не собираюсь.       — А я тебя не спрашиваю, — произносит Харкнесс, рождая в Рио настоящий шторм из невысказанного гнева.       Видаль вскипает пуще прежнего, толкая Агату к стене в её прихожей. Спецагент прижимается к ней спиной, пока рука преступницы сдавливает хрупкую шею, а глаза пылают концентрированной яростью, злостью и непримиримостью.       — Я надеялась, что ты поняла, что мне не нравится, когда так делают, — говорит женщина, — не забывай, как любишь нарекать меня психопаткой, полагаю, не просто так.       — Это ты не забывай об этом, Рио, — голубоглазая улыбается, пытаясь сбросить со своей шеи крепкую хватку.       Видаль усмехается, напоминая себе свой же основной мотив. Она отпускает Агату и, разувшись, проходит вглубь квартиры: всматриваясь во все детали, женщина отмечает довольно скромное, но симпатичное и стильное убранство. В помещении было чисто, повсюду царил приятный домашний аромат, а каждый угол содержал в себе небольшие, но милые и забавные вещи, придающие квартире уюта и тепла. В ней было две полноценных комнаты и гостиная, совмещённая с кухней. Продолжая осматривать зал, Рио ненароком задумалась о том, почему Харкнесс так посредственно и холодно относится к собственному дому.       В это время спецагент наблюдает за тем, как психопатка расхаживает по её апартаментам и ловит себя на мысли о том, как спокойно и легко на это реагирует. Женщину не пугают возможные последствия, она не задумывается над тем, что Видаль, имея желания и возможности, может спалить здесь всё дотла, подстроить самоубийство сотрудника ФБР и уехать туда, куда по-настоящему хочет, да так, чтобы след её простыл. Агата видит перед собой Рио, которая воспитанно не позволяет себе трогать личные вещи руками, видит Рио, которая останавливается в тех местах, которые показались ей особенно интересными и поправляет ковёр, который случайно задела ногой. Это зрелище заставляет сердце Харкнесс забиться сильнее, но она всё ещё помнит об обиде, что осталась неразрешённой.       — Для чего ты убивала людей именно так, чтобы из первых букв их имён образовалось моё? — начинает допрос спецагент, на что Видаль вяло отвечает из-за спины.       — Ответ очевиден, — кратко говорит она, рассматривая вид из окна.       — Мне нужно подготовить отчёт, — объясняет Агата, — я жду точный ответ.       — Ты его знаешь, — Рио поворачивается к Харкнесс лицом, — может, сама и скажешь?       Голубоглазая молчит чуть меньше минуты, сопоставляя всевозможные «а» со всевозможными «б», и выдаёт самое логичное объяснение из всех тех, что приходят в её забитую совершенно другими вещами голову.       — Ты сложила моё имя для того, чтобы я поняла, что все убийства, совершённые тобой, посвящались мне, — начинает спецагент, — но если учитывать то, что я не знаю о том, что ты считаешь меня психопаткой, то картина не вырисовывается.       — Ты умная женщина, Агата, — уверяет Видаль, — и догадалась бы и без моего объяснения, которое я всё же решила тебе предоставить только потому, что так веселее.       — Издеваешься, Рио? — Харкнесс подходит ближе к преступнице, пытаясь мысленно выстроить взаимосвязанную цепочку, — ты хочешь сказать, что с самого начала предполагала то, что вынудишь меня на встречу и покажешь то представление?       — Вынудишь? — оскорбляется преступница, — ты была совершенно не против. Я тебе даже больше скажу, Агата, — Видаль делает несколько шагов вперёд, — ты хотела осуществить эту встречу ещё до того, как я попала к тебе в руки, и я продолжаю удивляться твоему умению забывать те мысли, которые тебя пугают.       — Мне будто бы заняться больше нечем, кроме как сидеть и ломать голову над делом одной посредственной психопатки, когда меня ожидают ещё десятки таких же, — язвит Харкнесс, намеренно выделяя слово «посредственная».       — Брось, — усмехается Рио, — мы обе знаем о твоей концентрации на моей поимке, милая. Мы обе знаем о том, как ты грезила об этом последние два года, откладывая всех остальных на потом. Не беги от себя в моём присутствии, потому что я уже тебя догнала.       — Я тебя об этом не просила.       — Как и я не просила тебя продлевать мою жизнь! — возмущается преступница, — но ты не удосужилась спросить моё мнение на этот счёт, не удосужилась узнать, хочу ли я провести оставшиеся дни с тобой или нет! И теперь, Агата, — Видаль вновь толкает ту к стене, зажимая пуще прежнего, — я обречена коротать время с тобой, обречена видеть тебя каждый чёртов день, обречена сожалеть своему скорому концу и лишь мечтать о целой жизни, которую могла бы провести рядом с тобой.       Харкнесс молчит, смотря в глаза перед собой: в них играет так много чувств, начиная со злости и заканчивая настоящей печалью, губы Рио подрагивают от произнесённых слов, а руки крепко сжимают талию женщины, доводя ту до исступления. Она не знает, как себя вести, не знает, что говорить и стоит ли это делать вообще: нет, она не боится Рио, но в таком настроении видит её впервые, изучая этого человека вдоль и поперёк.       Несмотря ни на что, Агата продолжает быть убеждённой в своей невиновности, потому что понимает, что хотела, как лучше. Спецагент думает, что Видаль тоже осознаёт истинные желания голубоглазой и причину сделанного, но принять ей это во много раз тяжелее. Преступница не знает, как реагировать на подобный жест оказанного ей внимания, страшится собственной участи и боится представить, каково ей будет каждый день возвращаться в холодную камеру после горячих объятий Харкнесс. И теперь, после этих коротких размышлений, Агата действительно понимает, что, возможно, поторопилась.       — Когда я сказала, что ты думаешь только о себе, я была права, — кивает психопатка, — ты хотела, чтобы тебе было хорошо рядом со мной, хотела схватиться за эти последние дни для того, чтобы насытиться мной, а потом отпустить. Но ты не подумала обо мне, — обидчиво продолжает Рио, — ты не подумала о том, что буду чувствовать я, зная, что всё это так скоро закончится. Что всё то, о чём я мечтала намного дольше, чем те несчастные два года, подойдёт к завершению за считанные недели. Мне мало тебя, Агата, мне всегда будет мало тебя, но я была готова довольствоваться тем, что имела, и радоваться той малой капле, чем ещё семь дней жить бок о бок с тобой, создать иллюзию счастья, а после поджариться на электрическом стуле так, будто всего этого не было.       — Я пытаюсь понять тебя, но не могу, — признаётся голубоглазая, — вместо того, чтобы иметь шанс провести со мной больше времени и радоваться этому, ты готова отказаться от него, чтобы скорее умереть?       — Не чтобы скорее умереть, а чтобы меньше тебя любить, — разъясняет заключённая, — каждая секунда, проведённая наедине с тобой, ощущается мною, как казнь и воскрешение одновременно. Особенно теперь, зная, как всё это недолговечно.       — Ты не любишь меня, — усмехается Агата, — ты путаешь понятия.       — Не решай за меня, — злится Видаль, сжимая пальцы на тонкой талии, пока Харкнесс хмурится, — ты не поймёшь, каково не иметь даже шанса на то, чтобы уснуть и проснуться рядом с любимым человеком. Вместо этого я открываю глаза в пустой заледенелой камере, после чего подвергаюсь жестокому обращению. Тебе меня не жалко, м?       — Именно поэтому я и вытащила тебя оттуда! Чтобы ты смогла ощутить ласку, чтобы ты смогла прочувствовать нежность, которую я хочу тебе дать! Не отвергай меня, Рио, и не говори, что я сделала это только ради себя.       — Перед смертью не надышишься, — Видаль выпускает опечаленный смешок и собирается отойти, но Агата останавливает её, притягивая ближе.       — Я привезла тебя сюда не только потому, что хочу допросить и запереть, — Харкнесс произносит это на тон тише, приближаясь к лицу преступницы.       — А почему ещё?       — Потому что здесь есть кровать и нет людей, — признаётся женщина, наклоняясь к спрятанному за волосами уху психопатки, — пожалуйста, Рио.       Агата удерживает руки Видаль на своей талии, когда обе начинают тяжелее дышать. Кареглазая усиливает хватку, отражая на спецагенте действие её слов, и пытается разобраться с собственными ощущениями, противоречиво бурлящими в её душе. Сейчас было слишком много всего, много мыслей, много чувств, обида, агрессия и злость, граничащая с внезапной нежностью и желанием, возникшим в одночасье. Рио не понимает себя и то, как относится к Агате, чего от неё сейчас хочет и что может дать той.       — Пожалуйста что? — спрашивает она, покрываясь мурашками от дыхания на ухо.       — Хоть что-нибудь, — Харкнесс практически молит женщину напротив, отчего ноги подкашиваются у обеих, — дай мне хоть что-нибудь.       Видаль приподнимает голову, всматриваясь в голубые глаза. В них тоже много намешано, в них бурлят чувства и непонимание, которое разделяют обе, но в голове Рио возникает вопрос, ответ на который, на самом деле, ей известен (или же она хочет в него верить): как Агата так быстро привыкла к психопату рядом с собой, как распознала, что действительно что-то от неё хочет и осмелилась произнести это вслух?       — Рио, — произносит спецагент, а преступница не смеет её перебить, — пожалуйста. Я пьяна рядом с тобой, но я понятия не имею, как ты это делаешь.       Кареглазая продолжает молчать и смотрит в лицо женщине, смотрит в два бездонных омута, смотрит на губы, на нос, на брови, что смещаются к переносице и возвращаются обратно, смотрит на острые скулы и пряди волос, которые хочется заправить за ухо. Видаль берёт Агату за подбородок и тянется к её губам, чувствуя, как та облегчённо выдыхает, цепляясь за эту возможность, как за последний глоток кислорода. Когда Рио целует Харкнесс, голубоглазой кажется, что это прикосновение, дарующее и жизнь, и смерть разом, но оно действует, как наркотик, слезть с которого отныне будет невозможно. Теперь каждый их поцелуй ощущается, как последний, даже если они обе знают, что это не так.       Постепенно спецагент увеличивает напор, проталкивая язык вглубь чужого рта, а преступница перестаёт контролировать силу собственных рук, хаотично гуляющих по подтянутому телу. Вздохи Агаты становятся громче, а их очерёдность чаще, отчего в животах обеих женщин появляется уже знакомое ощущение. Перед глазами Харкнесс стоит вчерашнее совершённое Рио убийство, смелые взмахи кинжала и кровь, оставшаяся на пальцах, но сотрудница ФБР стыдится этих мыслей и того, какой эффект они на неё оказывают. Видаль, словно чувствуя напряг той, прикусывает её нижнюю губу, заставляя Агату издать один из первых осознанных стонов (по крайней мере, за сегодня) и начать вторгаться в чужое пространство более интенсивно.       — Я хочу показать тебе свою спальню, — признаётся она, отторгнувшись, — и не требую ничего от тебя. Я хочу просто лежать рядом. Хотя бы.       Рио кивает, хватая женщину за руку, и следует за ней, поворачивая налево. Харкнесс открывает деревянную дверь и демонстрирует преступнице неплохую комнату, посреди которой располагается большая двуместная кровать. Помещение было в приятных светлых тонах, с полупрозрачными шторами и большим окном посередине. Здесь, как и в гостиной, было много вещей, придающих дому уют: на комоде стояли фотографии и несколько веток сухоцветов, поставленных в вазу, хаотично лежащие книги и личные вещи, о которых Рио обязательно спросит позже. У стены стоял белый шкаф, который Агата каждое утро открывает в поисках сегодняшнего образа, а около постели стояла прикроватная тумба, на которой расположилась небольшая лампа, очки, какая-то книга и интерьерная тарелка с украшениями.       — У тебя плохое зрение? — интересуется заключённая, подходя ближе к кровати.       — Не идеальное, — отвечает та, — я читаю в очках, но только дома, пока никто не видит. Они мне не идут.       — Врёшь, — Рио незаметно улыбается, присаживаясь на постель и хватаясь за оправу очков, — надень.       — Нет! — смущается Харкнесс, садясь рядом, — я выгляжу в них, как учитель истории.       — Люблю учителей, — усмехается Видаль, — надень, Агата.       Спецагент мнётся ещё несколько минут, надеясь на то, что психопатка прекратит свои бесконечные уговоры, но её план проваливается только оттого, что она устала с ней спорить. Приняв в руки личную вещь, женщина надевает очки на лицо, смотря в глаза Рио: напротив она видит лишь восхищение и абсолютный восторг, отчего щёки редеют с каждой секундой.       — Сказала же, что врёшь, — преступница поправляет той волосы, рассматривая вид перед собой, — ты выглядишь невероятно.       — Перестань, — смущается Харкнесс, откладывая очки в сторону.       Голубоглазая ложится на спину и тянет Рио ближе к себе. Та в зеркальном движении откидывается на кровать, а после поворачивается набок: в тысячный раз рассматривая профиль Агаты, она удивляется её красоте, утончённости её лица и всем частям тела той, запоминает каждую родинку, каждую, даже самую незаметную морщинку и горбинку на носу, по которой так и хочется провести указательным пальцем. Спецагент видит наблюдение за собой, но в этот раз не смущается и не препятствует излишнему вниманию, потому что делает то же самое.       Впереди она видит большие карие глаза, смотреть в которые хотелось бесконечно долго, видит искусанные губы, симметричные брови и небольшой нос, который украшает подобная ей самой горбинка. Волосы аккуратно расплелись по подушке, на которую попадал солнечный свет, и Агата клянётся, что хочет постоянно иметь при себе фотоаппарат, чтобы запечатлеть каждый их совместный момент. Ссора, наконец, отошла на второй план, хоть женщина и не считала, что они всё решили — на место неприятным разговорам пришла благоговейная тишина, приятно растекающаяся по сердцу.       Нарушать её не хотелось, но Видаль не сдерживает себя, снова приближаясь к любимым губам. Хотелось поговорить, молча полежать, может, даже, заснуть здесь, рядом с Харкнесс, но целовать её хотелось ещё больше, и Рио была не в состоянии перечить своим желаниям. Её губы дотрагиваются до губ напротив, и Агата молниеносно поддаётся этим движениям, будто последнее их соприкосновение было в другой жизни, будто этот поцелуй — её самое заветное желание, будто она ожидала его несколько веков подряд. И она понятия не имеет, что с ней происходит, но знает, что будет думать об этом потом. Сейчас была только Рио.