Отражение

      Машина гудит со всех сторон, а на фоне играет еле слышное радио. В железном салоне тяжёлое молчание, которое разделяют две женщины: в их сердцах страх, в мыслях отчаяние, а в теле ломота, возникшая также внезапно, как всё то, что было не так давно. Они обе раз за разом воспроизводили картинки в своей голове, но друг на друга не смотрели: опасались.       В какой-то момент Агата чувствует практически неощутимое прикосновение Рио. Преступница протянула к ней палец, якобы ненароком дотрагиваясь до ладони, так, чтобы мужчины, сидящие напротив, ничего не заподозрили. Харкнесс поворачивается в её сторону, опускает глаза и смотрит на кратчайшее соединение двух рук, что по телу пробегает одним большим спазмом. Брови неосознанно сползаются к переносице, а спецагент только сейчас потихоньку начинает осознавать, что происходит.       Ей хочется растягивать ощущение от кожи Видаль как можно дольше, прикоснуться к ней смелее и интенсивнее, но всё, что она делает, это сочувственно убирает свою руку, неслышно вздыхая. Рио на её действие неожиданно усмехается, но это лишь защитная реакция, и обе это понимают. Всё так быстро, так неосознанно, так неправильно и желанно, но в голове у Агаты только одно слово, ножом рассекающее плоть: нельзя.       Рядом с этой психопаткой думать о чём-либо ином было практически невозможно, так как все мысли посвящались лишь ей одной. Для Харкнесс это что-то новое и неизведанное, из-за чего страшное и пугающее. Перед глазами всё ещё стоит недавнее убийство, ощущение внизу живота, взгляд Рио, её поцелуи и приглушённые, еле слышимые стоны. Сейчас картинка была иная: из ниоткуда возникшая боль, сожаление, чувство беспомощности и безнадёжности (будто бы ранее здесь была хоть какая-то её противоположность).       У Видаль же внутри настоящий ураган противоречий: она счастлива, что провела время с Агатой, безмерно рада, что смогла донести до неё свой основной посыл, что, наконец, ощутимо дотронулась до её губ и вызвала желание, но одновременно с этим несчастна потому, что это было в первый и в последний раз. Это клише запретной любви её убивает, но Рио была бы не Рио, если бы выбрала лёгкую добычу.       Сейчас Харкнесс сидит и даже не смотрит в её сторону, но психопатка не осуждает, потому что понимает. Честно говоря, иногда она по-настоящему чересчур понимает Агату, что пугает и радует единовременно. Среди гула колёс и мотора Видаль не слышит дыхание женщины, не видит её лица через копну спадающих на него волос, не считывает её эмоций и не слышит её мыслей, но это не мешает ей знать, чем они заняты. Голубоглазая понимает, что от преступницы ей не скрыться, но не понимает, как реагирует на это осознание её нутро.       — Не забывай меня, — вдруг шепчет Рио, заставая спецагента врасплох.       — Такую забудешь, — отшучивается та, не поворачиваясь.       — Посмотри на меня, Агата, — Видаль просит, а у Харкнесс разрывается сердце.       Чёрт её побрал так много чувствовать. Сейчас ей хочется убедить себя в том, что это выдумка, заблуждение, дело скуки и очередной рабочий момент, но страх снова взглянуть в карие глаза выдаёт себя с потрохами. Обе убеждены, что это их последние минуты рядом, и Агата готова собственную душу выплюнуть для того, чтобы… их продлить они быстрее закончились.       — Я не мог… — начинает она, сводя брови, — не хочу.       Рио понимает. Рио всё понимает, коротко кивая в ответ.       Служебный транспорт останавливается спустя много долгих минут: в маленьком окне виднеется торец знакомого здания, что теперь отдаёт холодом и безразличием. Харкнесс остаётся сидеть на месте, чувствуя, как замирает её сердце, когда Рио грубо хватают за плечо, заставляя выйти. Железные двери открываются, и женщина торопливо спускается по двум ступенькам, пока Агата смотрит ей в спину, не вставая со скамьи. Видаль разворачивают, надевая наручники, и взгляды вновь соприкасаются друг с другом, уничтожая двух женщин одновременно. В глазах застыли слёзы, которые спецагент уверенно глотает и хочет, хочет отвернуться, моргнуть, опустить голову, но не может это сделать.       В этот раз Рио безмолвна и безучастна по отношению к охране: всё её внимание устремлено на Харкнесс, весь её дух отдан ей в руки, и это внезапно, но факт. Агата неожиданно для себя продолжает смотреть, запоминать, впитывать всё, что видит перед собой, ощущая, как подрагивает нерв под её глазом. Рио делает то же самое, натягивая на лицо привычную улыбку. Она мнимо благодарит ту за то, что не отводит взгляд: перед своей смертью она будет помнить именно его.       Видаль уводят, и голубоглазая насильно заставляет себя выйти из машины, направляясь в другую сторону. Поднимаясь на этаж начальства, зрение женщины затуманивается, голова плывёт, а стан подкашивается от настигнувшего бессилия. Агата даже не заметила, как успела эмоционально вымотаться после пережитого, но старалась не придавать этому особого значения, так как работа на месте стоять не должна. Ноги ватными, слабыми шагами ведут её в нужный отдел, но встреча с управлением отходит на второй план: единственное, что находится в её голове — это мысль о том, сколько действительно осталось Рио и как сделать так, чтобы ей стало на это всё равно.       Слабым кулаком постучав в нужную дверь, Харкнесс вдыхает больше воздуха, настраиваясь на рабочий лад. Короткая стрелка часов доходила до пяти вечера, что означало, что впереди её ждёт ещё полдня упорного мыслительного процесса: она понятия не имела, как собирается взять себя в руки, но знала, что ей в любом случае необходимо это сделать. Из-за двери послышалось приглушённое «входите», и спецагент открыла дверь, заходя в помещение ровно и уверенно.       — Добрый день, Мисс Харкнесс, — произнесла Глория заведующая отделением, — как прошла ваша встреча с Видаль?       При упоминании злополучной фамилии сердце Агаты пропустило мощный удар, который она умело смогла скрыть. На лице лучезарной растяжкой сверкала неуместная улыбка, отвлекающая внимание: женщина пыталась совладать с возникшей паникой и усиленно придумывала то, что будет говорить.       — Добрый день, Мисс Коллинз, — уважительно произнесла голубоглазая, — встреча прошла так, как прошла бы любая другая встреча с клиническим психопатом.       — Не буду томить, — кивнула женщина, — вам удалось что-то выяснить? Дала ли заключённая какие-то наводки и дополнительные сведения?       — Сложно сказать, — начала Агата, — она лишь подтвердила, что убитых за два последних месяца — тринадцать, но мы и так это знали. По её словам, она думала, что этот факт нам неизвестен.       — Вы же понимаете, что она обвела вас вокруг пальца, Мисс Харкнесс? — негодовала Глория, — она что-то хотела? Требовала от вас что-то ещё?       — Да, — женщина сглотнула, — ещё одну встречу.       — Это невозможно, — отказалась Коллинз, — так может продолжаться до бесконечности.       — Я думаю, — начала голубоглазая, — что Видаль прекрасно понимала, что её обман на этом свидании мы раскусим. Я называла число жертв на первом допросе, и она не могла не запомнить ту информацию, которой владеет ФБР. Я уверена, что ей от нас что-то нужно, но пока не могу понять, что именно.       — В таком случае, я сниму вас с её дела, — разводит руками начальница, — оно простаивает уже слишком долго.       — Не снимите, — Агата смело усмехнулась, скрещивая руки на груди, — ни один из наших сотрудников не согласится с ней работать, и вам прекрасно это известно. К тому же, отделу уже давно нужны деньги, нужна слава, внимание и благодарность, которую вы сможете получить от своих начальников за разгадку, а не необоснованную смерть. Помимо этого, Видаль соглашается исключительно на переговоры со мной. Подкравшись ближе, я смогу выведать то, что она так яростно хочет защитить. Не забывайте, Мисс Коллинз, что это её игра, в которой выигрышем считается поражение.       — Вы не задавались вопросом, почему её внимание устремлено лишь на вас? — Глория спрашивает, а Харкнесс чувствует, как ноги начинают подкашиваться, — переговоры с вами, встречи с вами… может, её мотив — это вы?       Агата обдумывает произнесённое, расплываясь в догадках. Произошедшее на пикнике подтверждает эту теорию, но столь однозначно утверждать было рано: женщине необходимо засесть за бумаги и окончательно разобраться с тем, что задумала Рио.       — Мне казалось, наша работа не подразумевает использование такого слова, как «может», — парирует голубоглазая, — мне нужно больше времени, и я дам вам ответы на все вопросы.       Женщина замолкает, обдумывая всё сказанное. Её мимика отображает сомнения, предубеждения, страхи и неуверенность, в одном котле с которыми плещется ещё и безысходность.       — Неделя, — твёрдо говорит Коллинз, — этого хватит?       Агата сглатывает, произнося на выдохе тихое «да». Большего попросить она не может — ей нельзя.       — Делайте всё, что хотите, — продолжает начальница, — выходите в свет, допрашивайте, пытайте, морите голодом, хоть с ног до головы её оближите, но предоставьте мне решение дела по данному вопросу. Обеспечьте безопасность себе и остальным, постарайтесь выяснить всё как можно скорее.       Харкнесс кивает, сдерживая ехидную улыбку. Ей так и хочется ответить что-то вроде «о, действительно всё, что хочу?», но она молчит, терпеливо слушая члена её невыносимого управления.       — От меня требуют её казни, Мисс Харкнесс, — Глория произносит эти слова, и в ушах Агаты возникает неожиданный звон, — и чем быстрее мы её добьёмся, тем больше денег окажется в наших карманах.       — Разве это дело как-то на это влияет? — женщина произносит это сквозь щемящую боль, но информация о временных рамках ей необходима, — почему её не могут казнить уже сейчас?       — В вас всегда была жажда денег, и это то, что мне особенно импонирует, — начальница ухмыляется, вызывая у Агаты неподдельное отвращение, — потому что эти тринадцать убийств касаются ФБР, и мы не можем избавиться от неё, пока не выясним конкретику.       — Я поняла, — сухо отвечает Агата, — могу я вернуться к выполнению своих обязанностей?       — И поскорее, — подмигивает Глория, отпуская голубоглазую.       Харкнесс практически вылетает из кабинета, стараясь стереть с лица навязчивую улыбку: на самом то деле, для радости поводов было мало, но она смогла отсрочить казнь, что означало, что у неё и у Рио ещё есть время. Женщине было необходимо оповестить всех о решении Коллинз, посему она постаралась как можно быстрее собрать совещание и рассказать выдуманный план действий, касающихся Видаль.       Коллеги слушали её с интересом и непониманием, но всё же кивали на всё сказанное, осознавая отсутствие веса в любых своих словах. Агата вещала оживлённо и одухотворённо, ненароком использовала активную жестикуляцию и старалась говорить как можно более отдалённо обо всём, что происходило на пикнике и обо всём, что произойдёт позже. В её мыслях уже роились идеи, которые она предложит Рио: спецагенту хотелось отправиться с женщиной туда, куда захочется именно ей.       — Мисс Харкнесс, мы понимаем ваше ярое стремление найти ответы, но не понимаем, почему вы так уверенны в том, что Видаль их даст, — высказывалась Лилия, попутно записывая что-то в небольшом блокноте, — я уже достаточное количество раз слышала про её игру, про резон собственного поражения и специфике психопатов, но мне нужен более объективный ответ, который сможет по-настоящему аргументировать то, что все эти встречи будут оправданы.       Агата выслушивает коллегу, заведомо зная, что отвечать.       — Ваши опасения ясны, — начинает она, — они совпадают с моими, и именно поэтому я согласилась на предложение Мисс Коллинз, — Харкнесс лукавит, стараясь это скрыть, — попрошу заметить, что Видаль — исключительный психопат, из-за чего методы работы с ней отличаются от методов работы с другими. Мы выбираем игру по её правилам для того, чтобы позволить ей продолжать думать, что она руководит процессом и всеми нами, что ситуация всё ещё в её руках.       — А разве не так? — вставляет Джен, — вы идёте у неё на поводке, причём на коротком, исполняете любую прихоть и подвергаете опасности не только себя, но и всех остальных.       — Здесь вы ошибаетесь, — Агата улыбается, потирая руками, — я, как раз таки, обеспечиваю вам безопасность. Видаль — не тот человек, который станет убивать без причины, тем более женщин, не забывайте об этом. Я не просто так называю её исключительной — у вас на памяти есть хоть один заключённый, руки и уши которого растут за пределами тюремной камеры? Она, скорее всего, осведомлена обо всём, что здесь происходит, из-за чего наши действия связаны. Нужно создать видимость, что она действительно единственный ключ к разгадке, подпитать её интерес играть дальше, пока мы копаем под каждого сотрудника и обезвреживаем тех, в ком сомневаемся.       — Видаль находится под заточением уже больше недели, и за это время её дело не сдвинулось с места, — темнокожая женщина продолжает спор, вызывая у спецагента вспышки агрессии, — чем вам помогут эти несчастные семь дней, Мисс Харкнесс? Если она настолько исключительна, как вы говорите, то проще будет закрыть это дело и приговорить её к казни за все остальные совершённые ею убийства.       Слова Джен звучат логично, и эта железная логика — именно то, что раздражает Агату больше всего.       — На следующем заседании с управлением я поставлю вопрос о ваших профкомпетенциях, — кивает женщина, — закрывать глаза на столь громкие дела не в стиле ФБР.       Коллегия замолкает, а психотерапевт приоткрывает рот, не в силах вымолвить ни слова. Между ними всегда была мнимая вражда, подкреплённая разными взглядами практически на всё, и теперь, благодаря Рио, Агата лучше понимает её истоки.       — Я пришла сюда не за одобрением, — громко, твёрдо и уверенно напоминает Харкнесс, — решение было принято, и ни одна из вас не может на него так или иначе повлиять. Повторюсь, что все риски мною осознанны, но я слишком уважаю свою работу, чтобы от них отказаться, — голубоглазая намеренно смотрит на Джен, чьё нутро вскипает с каждой секундной, проведённой в зале, — ваша задача — очень осторожно, тихо и профессионально копать под каждого подозреваемого и неподозреваемого на протяжении всей данной нам недели. Любая зацепка, любое сомнение и несостыковка в обязательном порядке должна дойти до меня. Моя задача — войти в доверие Видаль, выведать необходимую информацию и использовать её против неё. Вопросы?       — Да, — Элис уважительно поднимает руку, — меня интересуют ваши методы.       — Всё просто — я заставлю её поверить в то, что мы похожи, — Агата улыбается, и глаза коллег расширяются, — несмотря на её исключительность, она всё ещё остаётся психопаткой. Они склонны к быстрому сближению и легко внушаемы, особенно, если дело касается чего-то внутреннего, потайного и запрещённого. Это создаст иллюзию, что я её понимаю, и когда она решит, что я с ней заодно, самостоятельно выложит весь свой план, гордясь всякой тонкостью и, конечно же, собственной гениальностью.       В этот момент даже Джен подумала, что это сильно, выдавая уважение и некоторую степень восхищения отчасти завидующим взглядом. Собравшиеся женщины кивнули на ответ Харкнесс, после чего вопросов больше не возникло: Агата смогла убедить всех в том, что действительно знает, что делает, что в её голове предусмотрены все риски и возможные исходы, что она, работая в ФБР двадцать с лишним лет, по-настоящему научилась думать, как психопат.       Собрание было окончено, женщины разбрелись по своим офисам в то время, как голубоглазая засела в своём кресле. В её мыслях было слишком много всего, время близилось к ночи, глаза закрывались, но мозг продолжал активно бодрствовать: пытаясь взяться за ту подсказку, которую дала ей Рио, Агата раз за разом отвлекалась, задумывалась и засматривалась в стену. Она размышляла о том, как сейчас чувствует себя Видаль; насколько то, что она поведала коллегам, звучало логично; как преподнести всё это преступнице; что делать дальше.       Ей хочется вновь спуститься вниз и рассказать Рио прямо сейчас всё то, что её тревожит, но голубоглазая по неведомым ей самой причинам себе это запрещает. В ней так много противоречий и предубеждений, так много опасений, страхов, заблуждений, сомнений и непониманий, что она боится двигаться в ту или иную сторону. Сердце Агаты отчаянно тянется к Видаль, а мозг упорно вывешивает красную неоновую табличку с надписью «опасно! убьёт».       Открыв документы, всевозможные отчёты, досье и дела, Харкнесс упорно старалась отвлечься или хотя бы собраться и уехать домой, но мысли всё не покидали чёртовы карие, которые, спецагент уверена, так или иначе, но всё же станут её погибелью. Встав и посмотрев в зеркало, Агата спустилась в тюремный отсек.       В этот раз ей было намного проще договориться с охраной: имея при себе официальное разрешение на посещение Видаль и использование её личности в тех или иных целях, женщина с лёгкостью проходит внутрь, ощущая на коже морозный холодок подвального помещения. Её сердце снова наполняется сочувствием к этой психопатке, но в этот раз она этому не противостоит. Запомнив расположение тридцать второй камеры, Харкнесс спешит ровно по направлению к ней, и узнаваемый звук каблуков, конечно же, доходит до нужных ушей.       Рио подходит ближе к железным прутьям, но в этот раз не произносит ни слова: она знает, что Агата идёт к ней, но выбирает молчать, дожидаясь, пока женщина подойдёт ближе. Спецагент доходит до места назначения, вновь вглядываясь в глаза, практически полностью скрытые из-за полумрака в помещении. Она обхватывает руки решёткой и сразу чувствует, как горячие ладони накрывают чужие холодные пальцы.       — Агата, — шепчет Видаль, — я думала…       — Я тоже, — кивает она, — я к тебе с новостями.       Психопатка вопросительно смотрит на женщину, поглаживая кожу большим пальцем. Её глаза скользят по лицу, по волосам, опускаются на губы и ищут ответ в бездонных-голубых. За эти несколько мучительных часов они обе успели соскучиться друг по другу.       — Мне удалось отсрочить казнь, — улыбаясь, признаётся Агата, — у нас ещё неделя.       Рио молчит несколько секунд, осознавая сказанное, а её взгляд бегает от одного глаза Харкнесс к другому. Рот приоткрывается, а ноги делают несмелый шаг назад: Видаль отпускает горячие руки из своей хватки, хмуря брови.       — Что? — спрашивает она шепотом, — что ты сделала?       Спецагент лишь радостно кивает, крепче хватаясь за прутья.       — Зачем? — Рио произносит это, и недоумение Агаты в разы возрастает.       — Зачем? — переспрашивает женщина, в непонимании наклоняя голову.       Видаль делает ещё несколько шагов, отдаляясь от Харкнесс, из-за чего та её практически не видит. Реакция преступницы ей совершенно не понятна, и этот ступор рождает между ними тяжёлое молчание, которое спустя минуту кареглазая осмеливается нарушить.       — Агата, — в голосе Рио претензия, сквозящая вместе с неожиданной обидой, — зачем ты это сделала?       — Что значит «зачем»? — женщина хмурит брови, пока на лице всё ещё располагается защитная улыбка, — ты не рада?       — Нет! — Видаль яро возражает, хватаясь за голову, — нет, Агата, я не рада!       Поведение психопатки застаёт Харкнесс врасплох, и она признаётся самой себе, что была к нему совершенно не готова: рассчитывая на искреннюю радость, хоть какую-то благодарность и осязаемое тепло, её встречает холод, упрёк и обвинения.       — Почему? Что не так?       — Я надеялась умереть в мнимом состоянии покоя, Агата, — начинает Рио, — надеялась, что за оставшиеся дни смогу унять всё то, что во мне происходит, смогу смириться, смогу принять, но ты не оставляешь мне такой возможности! Как ты предлагаешь существовать мне ещё целую неделю? Жить от пятиминутного визита до следующего пятиминутного визита один раз в день?       — Нет! — уверяет голубоглазая, — мне дали официальное разрешение проводить с тобой время так, как я считаю нужным. Мы можем снова выбраться куда-нибудь, посетить те места, которые ты любишь, в которых хотела бы побывать или просто провести время вместе…       — Для чего? — в глазах напротив Харкнесс видит слёзы, и вопрос, поставленный ребром, что-то в ней отравляет, — чтобы считать дни до моей казни? Ты решила устроить мне предсмертный отпуск? Как ты вообще себе это представляешь?!       — Не повышай на меня голос, — требует Агата, отступая от решётки, — у меня и в мыслях не было подобного, Рио. Я лишь хотела продлить то, что между нами происходит.       — Мне снова задать тебе тот же самый вопрос? — Видаль встаёт в закрытую позу, — зачем? Ты предлагаешь мне семь дней мучиться рядом с тобой, чтобы знать, что сейчас мне хорошо, а завтра я умру? Ты пытаешься создать иллюзию и абстрагироваться от реальности, как делаешь всегда? Спасибо, Агата, но я предпочитаю реализм.       Харкнесс молчит, чувствуя, как злость всё ближе подступает к её горлу. Если бы не десятки заключённых в соседних камерах, голубоглазая взорвалась уже давно, высказывая Рио всё, что повисло на языке, но сейчас такой возможности у неё нет, посему она выбирает холод и безразличие.       — Ладно, — пожимает плечами женщина, — хорошо, но я уже отослала в управление план на завтрашний день, и хочешь ты этого или нет — нам придётся выйти отсюда. Дальше посмотрим.       — Я не хочу никуда с тобой идти, ты слышишь меня?       — Я тебя не спрашиваю, — язвит Агата, обжигаясь собственными словами.       — Я заметила, — усмехается Рио, — ты думаешь только о себе.       Спецагент хочет перейти на крик, хочет сорвать эти чёртовы прутья и оставить на лице Видаль красный след, но молча кивает, покидая помещение. Видаль ни слова не произносит ей вслед, забиваясь где-то в углу своей каморки: всё её тело дрожит, но вовсе не от холода, и она обхватывает руками трясущиеся колени, вытирая о ткань штанов стекающую слезу. Харкнесс же стирает точно такую же рукавом собственной кофты, оставляя на той небольшой мокрый след. Подвал пустеет, оставляя двух женщин наедине со съедающими мыслями.       Агата поднимается в свой кабинет, разрываясь между злостью и жалостью. Первое, очевидно, преувеличивает, потому что женщина несвойственно себе громко хлопает дверью, закрывая ту на ключ. Ей хочется бросить любые дела и уехать домой, но она возвращается в своё кресло, открывая дело Рио. В глазах стоят непрошенные слёзы, которые она раз за разом утирает одним пальцем. Чувствовать что-либо к психопату — глупая затея, но спецагент, кажется, впервые не может контролировать то, что с ней происходит, и это её неимоверно раздражает.       Харкнесс отчаянно старалась понять Видаль и её реакцию на услышанные слова, в какой-то степени ей даже это удавалось, но эмоции, явно перевешивающие сейчас, мешали ей это сделать. Брови то и дело сводились к переносице, а солёная жидкость норовила капнуть на ценные бумаги. Это её первая ссора с Рио, которая, по правде говоря, вообще не имеет права на существование. Женщина всё ещё удивляется себе и своим ощущениям, всё ещё переваривает произошедшее за сегодняшний день и действительно старается от него не бежать, но который раз сталкивается с неминуемым поражением.       Её погружение в работу и есть один из способов побега, и Харкнесс понимает это только тогда, когда буквы на листах начинают разъезжаться. Мысли находились за пределами рабочего стола, где-то там, в тёмном подвальном закоулке, но это осознание только больше злит спецагента, заставляя в который раз утирать ненавистные слёзы. Слизистая покраснела, но Харкнесс прогоняла чувства как можно дальше: всматриваясь в первые буквы имён тринадцати убитых жертв, Агата не верит увиденному, перепроверяя информацию раз за разом.        — Арнольд —       — Ганс —        — Артур —        — Тайлер —        — Арчибальд —        — Харрис —        — Адам —        — Ричард —        — Кевин —        — Нолан —        — Ефрем —        — Спенсер —        — Стивен —

Агата Харкнесс