Отражение

      Пока природа блещет своей красотой, Рио перед Агатой вновь предстаёт своей безумной версией. В её глазах предвкушение, ожидание, что томительно растекается по телу и дотрагивается до сокращающегося сердца. Харкнесс смотрит на неё с улыбкой, которая является защитной реакцией: что-то меняется в женщине напротив, и голубоглазой скорее хочется узнать, в чём дело. Рио точно также видит некую смену настроения спецагента и заводится с пущей силой, в нетерпении показывая зубы.       — Сюрприз? — переспрашивает она, пытаясь предугадать, что Видаль могла придумать.       — Сюрприз, — кивает Рио, — но ты никогда не угадаешь, какой.       — Удиви меня, — бросает та вызов, понятия не имея, на что подписалась.       Психопатка встаёт и направляется к кустам, располагавшимся неподалёку от их пикника. Агата смотрит ей вслед, не понимая, что та делает, и в нетерпеливом ожидании коротает время, крутя кольцо на своём пальце. Видаль нет уже несколько минут, и Харкнесс могла бы подумать, что та собирает для неё полевые цветы, но подобные мысли ей на ум не приходят: для Рио это слишком банально, слишком ванильно и неинтересно. Намного больше вероятность того, что она притащит на своей спине тушу кабана или, как минимум, найдёт большой камень и выгравирует на нём инициалы спецагента. Проходит ещё некоторое количество времени, когда заключённая, наконец, возвращается.       Агата видит, как та выходит из кустов и тянет за собой какого-то мужчину, держа воротник его кофты. Сердце Харкнесс подскакивает, а глаза тотчас расширяются: парень был жестоко избит, причём довольно давно, и на его лице располагались массивные пятна засохшей крови. Весь свитер из серого превратился в красный, а кроссовки потеряли свой цвет, испачкавшись в прилипшей грязи. Штаны выглядели старыми из-за потёртостей, благодаря которым Агата делает вывод, что его волочили по асфальту, и из-за зелёных следов на коленях, указывающих на то, что он простоял на них на траве довольно долгое время. В его рот затолкали тряпки, отчего единственные звуки, что он издавал, были похожи на мычание, стоны и мнимые просьбы о помощи.       Руки мужчины были связаны за спиной, а щиколотки бедолаги собраны вместе толстой верёвкой: в глазах жертвы стояли слёзы, пока Рио с широкой улыбкой подходила всё ближе к Агате. Её ладони были чисты, что указывало на то, что избивала его не она: всё это являлось очередным идеально спланированным представлением, которое совершенно не укладывалось во вскипающей голове спецагента. Женщина встаёт с покрывала и отдаляется от происходящего на несколько шатких шагов, доставая из кармана тревожную кнопку.       — Нажмёшь на неё — он умрёт, — говорит Видаль, вытягивая из штанов парня остро заточенный нож, — лучше брось на землю.       Харкнесс слушается психопатку, отбрасывая единственный шанс на спасение подальше от себя. Кричать здесь не было никакого смысла: простирающиеся поля и лес, преграждающий прямой путь до охраны, препятствует распространению звука, и Агата просто кивает, ожидая объяснений. Её взгляд мечется от Видаль к её жертве, которая еле стоит на трясущихся ногах, но оказать помощь Харкнесс не может, чувствуя себя болезненно-бесполезной и оцеплённой.       Рио толкает парня на землю, и тот приземляется на колени, издавая звуки плача и очередной мольбы. Женщина встаёт за его спиной, осматривая так, будто никогда не видела раньше, а после возвращает внимание Агате, которая пытается хотя бы мнимо контролировать ситуацию.       — Что, чёрт возьми, здесь происходит, — спрашивает она, стараясь держаться на расстоянии.       — Сюрпри-и-з, — тянет Видаль, растягивая губы в своей фирменной улыбке, — как тебе мой подарок?       — Что ты собираешься с ним делать? Кто он? Как ты вообще всё это провернула?! — от женщины посыпались вопросы, на которые Рио и рассчитывала.       Преступница смеётся, свободной рукой сжимая волосы мужчины. Она держала его при себе так, будто у него есть хоть какой-то шанс на побег, и Агата, глядя на это, понимает, насколько этой личности важен контроль над происходящим. Рио играла с его волосами, трепала их и до смешного идеально прилизывала к коже головы, чувствуя под пальцами не чужой пот, а чужой страх.       — Всё это для тебя, mon amur, — продолжает улыбаться та, упиваясь взглядом напротив, — но не подумай, что он является твоим трофеем, — усмехается, — нет. Он здесь не для этого.       — А для чего?! — не понимает Харкнесс, — он что-то сделал? Чем-то тебе не угодил? Навредил женщинам? Что?!       Видаль смеётся, забавляясь предположениям спецагента. Рио действительно видит в ней бесконечную профдеформацию: пытаясь повсюду отыскать мотив, Агата погружается в созданные собою теории, ища правду там, где её нет. Кареглазая отрицательно кивает на сказанное, стреляя в женщину своим безумным взглядом. Харкнесс пуще бесится, начиная чувствовать не страх, а раздражение, и никто из них двоих не знает, чем именно он был вызван: невозможностью помочь беззащитному или поведением Рио, которая никак не хочет вписываться в её шаблоны.       — Он — мой трофей, — произносит Видаль, — и нет, я не знаю его и, наверное, он ничего не сделал, — заключённая наклоняется к мужчине, — ты ведь никогда не вредил женщинам, м?!       Агата быстро выдыхает воздух, убирая прилипшие пряди волос со вспотевшего лица, пока мужчина отрицательно кивает на вопрос психопатки и задыхается в рыданиях. Она впервые видит Рио в действии, отмечая её уверенность, смелость и отсутствие даже намёка на страх или мысли о возможных последствиях. Думать об этом в её положении, наверное, неразумно, потому что она, так или иначе, но всё же совсем скоро умрёт.       — Во всяком случае, это неважно, — кареглазая вновь встаёт ровно и смотрит на Харкнесс, — это просто расходный материал.       Мужчина мычит, а спецагент хмурит брови.       — Как ты это сделала? Ты даже не знала, куда мы приедем!       — У меня повсюду есть руки и уши, — утверждает она, — сегодня поистине великий день, Агата, — заявляет Видаль, — сегодня, наконец, свершится то, что я так давно хотела увидеть. Пожалуйста, присядь на покрывало.       Харкнесс с вопросом во взгляде осматривает расположившуюся перед ней картину, но исполняет вежливую просьбу Рио, возвращаясь на своё прежнее место. Та продолжает стоять с паникующим парнем, вертя между пальцев длинный сверкающий нож: голубоглазая наблюдает за тем, как изящно и правильно он крутится в руке психопатки, но после очередных всхлипов дарит внимание жертве, виски которого блестели от пота. Он практически не пытается вырваться, дёргается слабо и пассивно, будто зная, что сбежать не получится. На каждое поспешное движение парня Видаль грубо встряхивает его за воротник, напоминая, что судьба этого несчастного в её руках.       — Оставь его, Рио, — просит Харкнесс, — ты делаешь себе хуже, может, у меня получится отменить твою казнь?       — Ты помнишь то, о чём мы разговаривали перед поцелуем? — вопросом на вопрос отвечает Видаль, видя слабый кивок Агаты, — я хочу доказать тебе, что права. Хочу доказать тебе, что все мои слова — не пустой звук. Хочу показать тебе то, что тебе действительно понравится.       — Он здесь не при чём, — пытается отговорить ту, — мне казалось, что ты поняла, что неплохо воздействуешь на меня другими способами.       — Дело не в этом, — усмехается Рио, — о, милая, с каких пор ты так переживаешь о мужчинах, которые тебя даже не привлекают?       Спецагент вновь хмурится, теряясь внутри себя: она не знает, что говорить, не знает, что делать, не знает, как отговорить эту психопатку и стоит ли вообще это делать. Она просто смотрит на неё, на то, как активно вздымается её грудь, как пальцы сжимают рукоять ножа, как улыбка на её лице постепенно спадает, придавая лицу непривычно серьёзный и по-другому взволнованный вид. Рио стоит перед Агатой так, словно собирается вершить историю, и Харкнесс уверена, что для неё это именно так.       Между ними около десяти метров, но напряжение, повисшее в воздухе, ощущается каждой клеточкой их существа. Голубоглазая вертит на пальце своё кольцо, тщетно стараясь унять бешено бьющееся сердце и отвлечься от надоедливого звона в ушах, пока Видаль приставляет к горлу парня острие ножа, а тот стонет, отчаянно пытаясь выплюнуть тряпку изо рта и объясниться. Спецагент заставляет себя успокоиться, ровно дышать и смотреть на ситуацию холодным взглядом, но делать у неё это получается только по отношению к бедолаге: Рио продолжает взрывать в женщине вулкан эмоций, подавить который оказывается намного сложнее, чем она думала.       — Ты не знаешь саму себя, Агата, — утверждает психопатка, — но зато тебя знаю я. Ты думаешь, что работаешь в органах правопорядка для того, чтобы бороться с беззаконием, но на самом деле тебе банально хочется быть к нему как можно ближе.       — Нет, — выдавливает Харкнесс, не понимая, к чему та клонит.       — Да, — твёрдо говорит Рио, — знаешь, почему ты никогда не подпускала себя к совершению убийств в реальном времени? Почему всегда приезжала только на уже совершённые?       Женщина молчит, напрочь забыв о любых техниках манипуляций, психологического воздействия и общения с психопатами в такие моменты. Она понимает, что Видаль прямо сейчас промывает ей мозги, вербует на свою сторону и заставляет поверить в сказанное, но не понимает, почему в который раз этому поддаётся.       — Потому что ты боялась своей реакции, — кивает та, — подсознательно ты знаешь, чего можно от себя ожидать, но всегда, абсолютно всегда убегаешь от собственной личности, которая рано или поздно, но всё же тебя догонит.       Агата сглатывает и смотрит в карие перед собой. Спецагент не знает, права ли Рио: женщина так упорно бежала вперёд, что обронила настоящую себя где-то по дороге.       — Ты должна знать это лучше всех остальных, не так ли? — продолжает Видаль, — за столько лет работы с психопатами ты не узнала одного точно такого же в отражении зеркала.       — Никто не сможет поставить мне диагноз, — парирует голубоглазая, — я социально адаптирован…       — Социально адаптированная психопатка? — ухмыляется Рио, — узнаёшь термин, с которым встречалась сотни раз? Это успех!       Харкнесс находится в отрицании, её зрачки бегают, брови хмурятся, а губы зажимаются, пытаясь осознать всё то, что произносит преступница: в её мыслях настоящий хаос и бедлам, сердце бьётся с бешенной скоростью, а руки дрожат, когда она снова поднимает взгляд на Видаль, наблюдающую за её сумасшедшим мыслительным процессом.       — И я рада, что ты нашла меня, Агата, — довольствуется она, сжимая рукоять ножа крепче, — потому что именно благодаря мне ты посмотришь самой себе в лицо.       Рио приподнимает голову мужчины, хватая его за волосы, и перерезает тому горло, смело, долго и глубоко вонзая острие в расходящуюся кожу. Она делает это уверенно и умело, наслаждаясь звуком выливающейся крови, и безотрывно смотрит на реакцию Харкнесс, что не может отвести взгляд от ужасающего зрелища. Агата видит, как алая жидкость стекает по шее парня, пуще пачкая и без того грязную кофту, видит, как бедолага пытается хватать ртом свои последние капли кислорода, видит, как его глаза закатываются, а тело становится всё более безжизненным. Агата видит, как его рот наполняется кровью, а лицо краснеет, видит, как колени подкашиваются и слышит, как он произносит что-то нечленораздельное последний раз.       Агата видит, как рука Рио проводит острием по шее ещё раз, добивая жертву не потому, что у него есть шанс выжить, а потому, что ей просто хочется это сделать. Агата видит, как пальцы пачкаются кровью, видит, что грудь Видаль вздымается так, как никогда прежде не вздымалась, а другая рука продолжает крепко держать мужчину за волосы для того, чтобы он не упал, а вид оставался таким же прекрасным. Агата поднимает глаза на лицо Рио и видит, что в выражении напротив желанная смерть: перед ней стоит не преступница, психопатка или былая заключённая, нет. Перед Агатой стоит Леди Смерть, перед ней сам демон, да что уж там, сам Дьявол, готовый преклонить перед Харкнесс свои колени, лишь бы она просто продолжала смотреть.       — Тебе нравится то, что ты видишь, Агата? — Рио задаёт вопрос и заведомо знает на него ответ.       Он находится в голубых глазах напротив, источающих интерес, желание, ярое наблюдение и ожидание продолжения. Видаль внимательно изучает её лицо, считывая каждую эмоцию и слыша каждую мысль, что сквозит в её взбудораженном мозге. У женщины приоткрывается рот, когда она снова опускает взгляд на кровавое месиво, а дыхание останавливается, когда она видит на лице Рио улыбку: брови спецагента хмурятся, но не от злости, а от чёртового возбуждения, которое она отчётливо ощущает внизу своего живота. Оно было похоже на наваждение, волнами накрывающее не столько тело, сколько разум, а бежать от него было некуда: перед ней — Видаль, позади — охрана, а сбоку обрыв, в который ей отчаянно хочется прыгнуть, лишь бы не протягивать руку подобной версии себя.       Психопатка отпускает мужчину, и он беззвучно падает на землю, окрашивая траву в кроваво-красный цвет. Агата не двигается, боясь сделать хоть одно лишнее действие или издать хоть один лишний звук, и продолжает смотреть на Рио, что медленно к ней приближается, перешагивая через мёртвое тело. Харкнесс не хватает кислорода, она пытается ухватиться за него ртом, но то ошеломление, бушующее по всему её нутру, навязчиво мешает ей прийти в норму. Видаль, напротив, выглядит спокойно: лёгкая улыбка не спадает с её лица, а глаза, полыхающие безумием и тем же самым наваждением, что у Агаты, добавляют всему её виду смертоносный оттенок.       Пугает то, что Харкнесс даже сейчас её не боится — она боится только себя, своих мыслей, чувств и ощущений. Она боится того, что не может оторвать взгляд от сумасшествия Рио, боится того, что мечется между ей и трупом, лежащим неподалёку, но не испытывает ни омерзения, ни страха, ни сочувствия. В ней коктейль из тех эмоций, что не присущи адекватным людям в подобных ситуациях, и это осознание проходится по венам ледяным током, противоречиво разжигающим пожар.       Кареглазая присаживается на колени рядом с Агатой, продолжая держать в своих недрогнувших руках клинок смерти. Она показывает его поближе, побуждая женщину напротив рассмотреть все детали: мерцающий блеск, железная рукоять и густая кровь, полными каплями стекающая в ладонь Рио. Обе молчат, когда Видаль подносит острие ко рту и длинным языком слизывает остатки жидкости, а после облизывает губы и тянется за поцелуем к Харкнесс. Агата молчит, не двигается, тщетно пытается осознать хоть что-нибудь, но отвечает на поцелуй, закрывая глаза. Во рту вкус крови, на губах чужие губы и красный оттенок на них, а спецагент всё также молчит, всё также целует и чувствует, как живот утяжеляется с каждой секундой.       Психопатка отбрасывает нож в сторону, окровавленной рукой охватывая лицо женщины: на нём остаются отпечатки её пальцев, размазанные из-за того, что Агата тянет ту на себя, практически заставляя вновь расположиться на своих бёдрах. Рио издаёт смешок, который побуждает Харкнесс прикусить губы той зубами. Ею движет что-то странное, что-то, с чем она никогда не имела дел и познакомилась пару минут назад. Видаль садится на неё, устраиваясь поудобнее, и чувствует, как руки спецагента идеально расположились на её заднице. Она начинает тереться бёдрами о ногу женщины, хватаясь за поцелуй с ней, как за последний спасательный круг. Своими губами Рио изучает чужие, старается запомнить каждую прожилку, манеру движений и фактуру языка, её вкус, её дыхание, звуки и напор, исходящий с её стороны.       Агата делает то же самое, нехотя, но всё же думая о том, что этот поцелуй может стать последним, и эта мысль становится ещё одной вещью, которая её в себе пугает: она не думает о том, что ей понравилось наблюдать за убийством, не думает о том, что факт его совершения на её глазах вызвал у неё возбуждение, не думает о том, что труп лежит всего в нескольких метрах от неё. Так или иначе, Харкнесс заставляет себя не ругаться за то, что ей хочется целовать эту психопатку — она, наконец, хоть и в противоречие всему, но всё же делает то, что хочет, отчаянно цепляясь за эту возможность. Чувствуя на своих ногах раскачку Рио, пальцами Харкнесс сжимает её бёдра, поднимается к пояснице, к лопаткам, снова спускается вниз и пытается дать той всё, что в её силах. Она знает, что их время заканчивается, посему обо всём на свете будет думать позже.       Видаль опускает женщину на спину и снова седлает тело той: возвращаясь к поцелуям, она спускается ниже, переходит на шею, пока всё, что может делать Агата — это сдерживать свои стоны, норовящие выйти наружу, и держать голову Рио для того, чтобы она ни в коем случае не останавливалась. Это очередное наваждение, от которого Харкнесс буквально физически не может отречься. Преступница дышит ей на ухо, целует нежную кожу, прикусывает её, а после зализывает, мечтая услышать хоть звук от женщины, лежащей под ней.       — Теперь ты поняла? — спрашивает она, нависая над лицом спецагента, — ты поняла, Агата, кто ты?       Голубоглазая молчит, желая вновь почувствовать вкус сладких губ, и тянется к Рио, одурманенная её запахом и отголосками запаха крови, но та отдаляется, требуя ответа.       — Агата, — повторяет заключённая, — ты поняла?       — Да, — выдавливает из себя Харкнесс на выдохе.       Видаль улыбается, поощряя женщину ещё одним поцелуем, а после ложится рядом, вдруг замолкая. Агата поворачивается набок, разглядывая задумавшийся профиль Рио, но решает не спрашивать у неё, в чём дело, ожидая самостоятельного признания той. Кровь всё ещё обрамляет кончики её пальцев, которыми она вытирает губы, но Харкнесс не находит это чем-то отвратительным: спецагент видит в этом что-то привычное для Видаль и что-то, что не отталкивает её саму.       — Я так долго ждала этого дня, — начинает психопатка, — а теперь вдруг осознала, что он станет моим последним воспоминанием.       Агата сочувственно хмурит брови, ложась на грудь женщины. Рукой она накрывает чужую ладонь и слышит благословенный стук сердца под своим ухом: осознание того, что совсем скоро оно перестанет биться, разрывает Харкнесс на атомы.       — Я не жалуюсь, — продолжает Рио, — наоборот, горжусь. Просто…       Видаль останавливается, и голубоглазая даёт ей время на то, чтобы продолжить.       — Если вернуться в прошлое, я бы сделала так, чтобы ты нашла меня раньше, — признаётся она, — чтобы у нас было больше времени.       — Всё пошло бы своим чередом, — рассуждает Агата, большим пальцем поглаживая нежную кожу в попытках приободрить, — я бы также расследовала твоё дело, пыталась угадать, что ты задумала, а ты провернула всё то, то хотела, и вернулась за решётку дожидаться своего последнего часа. Это ничего бы не изменило.       — Дай помечтать, — просит Рио, и Харкнесс печально усмехается в ответ на её просьбу, — у меня есть возможность сбежать?       Видаль спрашивает это слишком серьёзным тоном, который заставляет спецагента подняться с её груди. Смотря в глаза напротив, Агата действительно видит в них вопрос, будто побег от приговора и смерти — это что-то, чем обычные люди занимаются каждый день.       — Рио, — сочувственно протягивает она, — ты же знаешь ответ.       — А если прямо сейчас? — загорается психопатка, — ты отпустишь меня? Я пришлю тебе свои координаты и ты, если захочешь, сможешь меня навещать.       — Это невозможно, — отрицательно кивает Харкнесс, — меня заподозрят, за мной будут следить, я могу угодить за решётку за содействие тебе.       — Но ты хотела бы мне помочь? — искренне интересуется Рио, из-за чего сердце агента пропускает один неровный стук.       — Да, — признаётся она, — хотела бы.       Видаль улыбается, а Агата тянется за поцелуем, замечая в своих глазах непрошенные слёзы. Она не знает, что происходит, но именно это соприкосновение губ отличается от всех предыдущих: в нём нет огня, нет ярости, злости, убийственных осознаний и того желания, которое они ощущали ранее. Этот поцелуй наполнен неиссякаемым отчаянием, попыткой принятия, он наполнен несвойственной нежностью и каким-то подобием чувств, что обеим было незнакомо. Этот поцелуй напоминал прощальный, но женщинам хотелось верить, что он являлся хотя бы предпоследним.       Странно ощущать то, что сейчас ощущают они. Агата никогда не испытывала столь быстрого сближения с кем-либо, особенно с кем-то на подобии Рио. Она ещё несколько недель назад и подумать не могла обо всём том, что сейчас так внезапно вломилось в её жизнь и снесло с петель дверь, срывая крышу. Представить невозможно было то, что Агата Харкнесс, уважаемый и ценный сотрудник ФБР, будет лежать в обнимку со своей подчинённой, убийцей-психопаткой Рио Видаль, которая целует женщину в губы так, будто они знакомы ей уже не первый год. Так, будто эти губы принадлежат только ей, будто она знает, как с ними нужно обращаться, будто она знает, как нужно вести себя с душой этой голубоглазой психопатки.       Агата никогда по-настоящему не боялась заключённых. Возможно, она вела себя с ними осторожно, опасливо, учтиво и профессионально, но в её сердце никогда не было того леденящего страха, который обычные люди испытывают даже к персонажам из фильмов. Несмотря на отсутствие инстинкта самосохранения, с кареглазой всё равно всё было по-другому, но Харкнесс находит это осознание только сейчас. Наверное, всё то, что говорила Рио, действительно является правдой, жить без которой было намного удобнее, нежели с ней.       — Сколько мне осталось? — Видаль возвращает агента в реальность своим уничтожающим вопросом.       — Не знаю, — вздыхает Агата, — всё зависит от того, когда вышестоящему управлению станет невыгодно держать тебя близко.       — А почему выгодно сейчас?       — Потому что допросы всё ещё имеют смысл.       — Первые буквы, — вдруг говорит Рио.       — Что?       — Первые буквы имён тринадцати убитых человек — ключ к разгадке, — кивает Видаль, — это та неплохая подсказка, которую ты у меня просила.       Харкнесс смотрит на психопатку, запоминая эту информацию и то отчаявшееся выражение лица перед собой, которое неосознанно делает Рио. Агата кивает в знак благодарности, накрывая чужие губы своими. Спецагент, кажется, за всю свою скучную жизнь не целовалась так много, как за сегодняшний день.       — Если я попрошу тебя помолчать, ты помолчишь? — спрашивает голубоглазая, вызывая у Видаль усмешливую улыбку.       — Как и всегда.       «Всегда»       Их «всегда» было слишком коротким. И пусть оно ещё не закончилось, по телу мурашками бежит мысль о том, что у Агаты больше может не появиться официальных поводов для того, чтобы увидеться с Рио. Женщина вновь кладёт голову на грудь лежащей перед ней преступницы, закрывая глаза: её нарекут сумасшедшей, если узнают, что она чувствует себя спокойно в объятиях психопатки, но Агата на это суждение лишь кивнёт и в своей привычной манере ответит «я знаю».       Видаль нежно перебирает волосы Харкнесс меж своих пальцев, чувствуя расстилающийся от них шлейф. От её тела идёт тепло, которого кареглазая не чувствовала уже давно, посему этот момент ей хочется растянуть на всю оставшуюся вечность. Обе уже сто раз забыли о существовании охраны неподалёку, о наличии служебной машины, что вскоре должна увезти из этого маленького, их собственного мирка, о трупе, что останется лежать здесь на неопределённый срок. Они помнили лишь поцелуи и совместный вкус, лишь прикосновения и стук сердец, бьющихся в унисон, лишь взгляды и фразы, шрамами отпечатавшиеся в памяти.       Шаги и грубые мужские голоса снова послышались где-то неподалёку, и Агата приняла сидячее положение, смаргивая неуместные слёзы. Рио вскочила с места, направляясь к трупу парня: схватившись за ноги своей недавней жертвы, она поволочила его в кусты, бросив на съедение насекомым. Увидев на траве чёртово красное пятно, она приказным тоном попросила голубоглазую встать и передвинула покрывало так, чтобы никаких следов видно не было. Женщина успела как раз вовремя — буквально через минуту охрана показалась из-за угла.       — Мисс Харкнесс, — сказал один из служащих, — пора ехать. Управление требует вернуть вас как можно скорее.       — Я поняла, Рон, — произнесла Агата и встретилась с ожиданием мужчин, — идите, я приведу её сама. Буквально пару минут.       Те кивнули на приказ женщины, снова удаляясь к машине.       — Зачем ты это сделала? — шепотом спрашивает голубоглазая.       — Чтобы у тебя не было лишних проблем, — признаётся Видаль, вызывая на светлом лице улыбку.       Мужские голоса стихли через минуту, и Рио придвинулась к спецагенту, обрамляя своими руками её лицо. Она смотрела в глаза напротив долго и вдумчиво: изучала каждую морщинку, запоминала взгляд, ритм дыхания и ощущение под ладонями. Харкнесс делала то же самое, видя, что в карих перед нею наворачиваются слёзы. Её сердце трещало по швам от этой картины и осознания того, что она совершенно бессильна.       — Спасибо, что согласилась на это, — поблагодарила её Рио, — мой последний день на свободе стал лучшим днём моей жизни.       — Прости, что я не могу помочь, — вдруг извинилась Агата, повергнув Видаль в шок, — я правда хотела бы это сделать.       — Я знаю, — кивает преступница перед тем, как потянуться к любимым губам.       Вот он — их последний поцелуй. Он наполнен болью, страданием, непринятием, прощением и прощанием. За день невозможно влюбиться, но Рио…       — Ты действительно исключительна, — Агата прерывает соприкосновение губ для того, чтобы сказать это, а после вновь возобновляет поцелуй, роняя слезу на сухую скулу.       Он был медленным, болезненно-отчаянным, продолжительным и незаканчивающимся. Отторгнуться было невозможно: женщины растянули бы это мгновение на всю жизнь, отведённую им, но только сейчас Харкнесс понимает, что власть далеко не в её руках. Она не может существенно повлиять на то, что должно произойти, посему лишь глубже вторгается в рот Рио, поглощая каждый её сантиметр. Пальцы ощупывают лицо, впечатывают в память кожу, поправляют выбивающиеся волосы и трогают, безостановочно трогают всё, что попадётся на пути, потому что это была последняя возможность это сделать.       Агата отстраняется первой, стараясь встать как можно быстрее. Она чувствует, что если ещё раз взглянет в глаза напротив, то утонет, упадёт, поддастся искушению и никогда больше не отпустит, а ей нельзя. Ей можно следовать указаниям, подписать договор о согласии на смертную казнь, наказать Видаль, вновь её допросить, позволить сесть за решётку, но поцеловать её ей было нельзя.       — Пожалуйста, идём, — голубоглазая просит, глотая в горле ком, и Рио встаёт, следуя за ней.       Служебная машина снова открывает для них двери, и едут они в абсолютной тишине. Женщины не взглянули друг на друга ни разу, ожидая скорого прибытия в уже ненавистный отдел ФБР. Агата действительно психопатка — она влюбилась в собственную смерть.