Альянс равных

Пожалуйста, только живи

Ты же видишь: я живу тобою

Моей огромной любви

Хватит нам двоим с головою

Земфира «Хочешь»

Горташ медленно сжимает в кулаке красный апельсин. Острые когти перчатки впиваются в податливую кожицу, раздирая. Карминовые капельки сока стекают по дрожащим, онемевшим пальцам. Пустые провалы чёрных глаз отрешённо следят, как липкие струйки застывают рубиновой патокой на кипе документов. Обновлённый торговый договор с Невервинтером, выбитый ценой долгих переговоров через его доверенных лиц в Глубоководье, выглядит так, будто гонцу перерезали горло. Энверу плевать. Он запускает руку в вазу с фруктами, доверху наполненную клятыми апельсинами. Идиот дворецкий даже не подумал остановить его, когда будущий эрцгерцог распоряжался уставить спальню треклятыми цитрусовыми вазами. Разумеется, Горташ снял бы с него голову, посмей он только открыть рот. Впрочем, головы ему всё равно не сносить... Энвер невольно представляет, как улыбнулась бы Киаран, ловко срезая кожицу с истекающего соком фрукта. Она не умела радоваться по-настоящему. Она знала – за любое удовольствие придётся платить сторицей. И потому улыбалась будто взаймы, лишь дрожащим уголком мучительно сведённых губ. И смотрела на него с душераздирающей смесью страха и благодарности, как зашуганная уличная собака, ожидающая удара от протягивающей кость руки. В такие моменты ему хотелось укрыть её худенькие плечи тёплым пледом, спрятать от жестокого, несправедливого мира, искалечившего её хрупкую душу. Но он не смел показать слабость отродью Баала, и лишь подливал ей приторного вишнёвого вина, которое она пила как лимонад. Теперь, когда жестокая шутка Орин была сыграна до конца, Горташ почти мог признать: он невыносимо скучал по ней. Бейн не позволял слабости своим последователям, тем более - своему избранному. И новоявленный эрцгерцог смел лишь думать, как ему не хватает её острого ума, её сверхъестественной выдержки, её умения сеять хаос и смерть с отрешённым лицом просветлённой фанатички. Энвер в тайне восхищался её таланту стратега, её умению видеть насквозь человеческие души, их самые тайные страхи, и воплощать их в жизнь с хладнокровием праведницы. Киаран была идеальной убийцей, идеальной предводительницей культа, идеальным воплощением смерти с тонкими пальцами виолончелистки и оленьими глазами. Она была идеальной. Идеальной для него... Внезапный, липкий страх парализует вымотанное до предела тело. Он не должен, не имеет права быть неблагодарным. Сегодня он получил всё, о чём мечтал. Бейн подарил ему Врата Балдура, подарил абсолютную власть, деньги и роскошь. Обожание толпы. И Энвер шепчет благодарственную молитву своему богу, не смея помыслить о том чувстве, что прожигает рёбра насквозь. Он получил всё. И это всё отдаёт лишь полынной горечью, лишь гулкой пустотой. А то, чего он на самом деле жаждет, недоступно ему даже в мыслях.  Горташ болезненно сжимает челюсть, распахивает ворот наспех зашнурованной рубахи. Золотой коготь впивается в трепещущую в предвкушении плоть поверх сложно вычерченного шрама, расцвечивая кожу кармином. Киаран не посмела вырезать своё имя у него на груди. Вместо этого она постепенно соединяла разрозненные чёрточки в подобие остроконечной руны. Эрцгерцог не знал языка дроу. Он так и не решился спросить, что значит это таинственное клеймо. Его больше занимал лихорадочный блеск её алых глаз, когда тщательно отточенный стилет скользил по белой полоске шрама, мимоходом задевая вычурную золотую цепь. Боль, причинённая ей, была чем-то иным. Чем-то священным. Ритуалом, самоотречением, экстазом. С ней он знал, где лезвие коснётся покрытой испариной кожи. Как глубоко войдёт в жаждущую плоть. Знал, что она остановится, прежде чем он начнёт молить о пощаде. Киаран не хотела унизить его. Она делала это не из желания подчинить. Не из звериного азарта и жажды. Она делала это из любви. Ибо только через боль дитя смерти могло говорить о том, что таилось в её маленьком, хрупком, изувеченном тьмой сердце. Теперь, без неё, боль вновь стала наказанием. Слабостью. Бейн поощрял странное развлечение своего избранного, считая его проявлением силы, победой над собственной никчёмностью. Теперь Энвер вновь остался один на один с агонией, запертой внутри его искалеченного тела. И ему придётся заново учиться жить в этом пронизанном ветрами городе, без тепла её пытливых карминовых глаз. Без её задумчиво грустной ухмылки, трогавшей её пепельные губы каждый раз, как он обещал ей морское путешествие по Побережью мечей, когда оно склонится перед волей Абсолют. Без лёгкого зуда от её жестких, растрёпанных локонов, когда её голова лежала у него на плече, пока он читал вслух бесконечные отчёты, а она слушала их, как ребёнок слушает рассказанную на ночь сказку. Маленькая, трогательная, смертоносная девочка, которую он больше не увидит... Ему бы последовать за ней, где бы она не была. Но Бейн не терпит слабости. И эрцгерцог вдыхает щепотку тумана грёз, веря, что тонкий дымчатый силуэт выйдет к нему из сизой пелены. *** Тэсс допивает кружку эля. Третью по счёту. Голова кружится, огоньки свечей прыгают перед затуманенным взглядом. Ей мало. Ей бы упасть под заляпанный свиным жиром и брусничным соусом стол. Закрыть бы глаза и провалиться в мягкое ничто. В котором нет иллитидского мозга в короне Карсуса, нет охотящихся за её сферой гитов, нет саркастически ухмыляющегося отца... который так и не пришёл на коронацию. Нет бутафорского эрцгерцога, с которым она за каким-то хреном заключила союз. Ей хочется покоя. И колдунья кривится и кивает трактирщику, несущему очередную порцию выпивки. - Может, на сегодня хватит? – Гейл бесшумно присаживается рядом, мягко обнимает её за ссутуленные плечи. Тэсс осторожно отворачивается, чтобы не дышать на него перегаром. Ей стыдно, будто девице, застуканной в кустах с соседским сыном. Она знает: волшебник не одобряет её нежную привязанность к забористому балдурианскому элю. Он и договор с Горташем не одобряет тоже. Но деликатно молчит, демоны б его побрали! Не хочет расстраивать её, и без того готовую топить невысказанное в очередном запотевшем кувшине. - Ты иди спать, я скоро приду, - мямлит Тэсс, с интересом изучая ниточки паутины, протянувшиеся от связки чеснока под потолком к надтреснутой балке. - Если тебе не спится, я мог бы дать тебе отличное снадобье, - Гейл пытается быть учтивым. Быть полезным. Пытается не замечать её потерянного взгляда, её нервно обкусанных ногтей. – Но если ты хочешь облегчить душу или узнать моё мнение по поводу сегодняшнего союза, я также к твоим услугам. Тэсс раздражённо хмыкает. Вот оно. Теперь он будет читать ей нотации, пока она с ним не согласится. У него безупречная аргументация, прекрасные ораторские способности и куча свободного времени. В отличие от неё. - Нет нужды мусолить уже заключённый договор. Я всё решила, - колдунья холодно отстраняется, ведёт плечом, скидывая его горячую ладонь. Ей тошно, муторно, одиноко в этой полной людьми зале. Ей хочется выпить ещё. - Я не собирался оспаривать твой авторитет, - Гейл с неизменной деликатностью разворачивает её к себе. Берёт бледную, холодную ладонь в свои нежные, длинные пальцы, осторожно проводит подушечками по острым, обветренным костяшкам. Тэсс хочется плакать от пронзительной трогательности этого жеста. От того, что она его не заслуживает. И, по правде сказать, от забористого балдурианского эля. Вместо этого она прикусывает щёку изнутри, концентрируется на боли, на вкусе металла, щекочущем кончик языка. – Я лишь хочу помочь. Я... волнуюсь за тебя. Ты сама не своя уже который день. Не спишь ночами, мало ешь, сидишь в одиночестве в дальнем углу сарая. За последние пять дней ты ни разу не... – волшебник замирает на полуслове, будто враз растеряв своё красноречие. -...Поцеловала тебя, - колдунья заканчивает за мага, не смея поднять на него горящие стыдом глаза. Он прав, невыносимо прав во всём. Замученная бесконечной гонкой с неумолимо сжирающей мозг личинкой, вечно погружённая в навязчивые мысли о пополнении припасов и предвосхищении внутренних конфликтов их разнохарактерного отряда, она совершенно забыла о своём мужчине. Она успела привыкнуть к его неизменному теплу, к чуткой заботе, к тому, что Гейл не решался навязываться ей. Он не докучал ей расспросами, не лез в душу. Просто был рядом, просто обнимал в минуты, когда маска самообладания покрывалась мелкими трещинками и готова была в любой момент разлететься острой, ранящий пылью. – Прости, я совсем замоталась, потеряла счёт дням. Ты прав... – Тэсс порывисто подаётся вперёд, впивается в полуоткрытые в удивлении губы мага. Гейл прерывисто дышит, невольно морщится от запаха дешёвой выпивки. И тут же с упоением отвечает на поцелуй, несмело ведёт пальцами по гладко выбритому затылку. Колдунья развязно стонет ему в губы, наваливаясь на него сверху, будто они не посреди трактирной залы. Запотевшая кружка эля летит на пол, окатывает их водопадом липких золотистых капель. Тэсс плевать. Она вскакивает с лавки, хватает Гейла за руку, тянет в сторону лестницы. Вслед им несётся насмешливый, одобрительный свист. Волшебник смущён, ошарашен, он не привык к такому вниманию. Колдунья пьяно ухмыляется, довольная произведённым эффектом. Дверь в комнату открывается с протяжным скрипом. Тэсс глупо хихикает, думая, скрипит ли застеленная сомнительной свежести простынями кровать. Гейл нерешительно топчется у порога, стараясь аккуратно поставить посох у слегка покосившегося шкафа. Колдунья закатывает глаза: опять ей всё делать самой. Она решительно шагает вперёд, прижимает его к прохладной, немного шершавой стене. Ведёт кончиком ловкого языка по венке на шее, спускается ниже, вычерчивая контур нетерийской сферы. - Постой, - маг старается восстановить сбившееся дыхание, сдержать дрожь сладостно напряжённого тела. – Я хотел кое-что тебе сказать. Тэсс выгибает белёсую бровь. Она решительно не понимает мужчин. Пять минут назад он жаловался на отсутствие поцелуев, а теперь, когда она готова целовать его там, где многих мужчин не трогала даже родная мать, он хочет поговорить... - Я много думал о нас в последние дни, - начинает он несмело, и сердце колдуньи проваливается в желудок, поднимая жгучую волну, стягивающую горящее болью горло. Сейчас он скажет, что ему надоела её холодность, её грубые шутки, её развязность... – Я знаю, мы вместе не так давно. Но отчаянные обстоятельства обязывают к чрезвычайным мерам. И я хотел спросить, согласишься ли ты?.. Тэсс смотрит не волшебника панически расширенными глазами. Он что, правда сейчас спросит её?.. Мысли путаются, прыгают испуганными зайцами. Ей нужно прекратить это немедленно! И колдунья отчаянно целует Гейла, обрывая незаконченную фразу на полувздохе. Маг не сопротивляется. Лишь прижимает её ближе к разгорячённому, мучительно напряжённому телу, и Тэсс чувствует колючие искорки магии, бегущие по его коже. Колдунья понимает – он сдался. И ухмыляется криво, победно, опускаясь на колени, нервно теребя сложные застёжки его мантии... ...Тэсс фокусируется на тонкой трещине в потолке. Мир вокруг кружится в тошнотворной пляске, и колдунья касается шершавого пола тонкими пальцами, пытаясь удержаться, не соскользнуть в этот муторный хоровод. Тёплая рука Гейла на её талии успокаивает, укрывает от постылого, смертоносного мира, хоть бы и до утра. Теперь, когда первый испуг растворился в волнах божественного удовольствия, она почти жалеeт, что не дала ему договорить. Любопытство подтачивает её изнутри. Она понимает: Гейл совсем не собирался спрашивать у неё то, чего она так боялась. Её внимательный, чуткий, романтичный волшебник, пристыжающий её самые смелые ожидания, не стал бы просить её руки в заштатном балдурианском трактире. Он бы расцветил ночное небо тысячами магических светлячков и выложил её имя звёздами. И она не посмела бы ему отказать... Тэсс тихо вздыхает, стараясь не растревожить затихший было желудок. Нет, у неё не достанет сил разбить ему сердце. Если бы только она могла быть уверена, что его огромной любви хватит на них обоих...