7 | Битва за Штормград

Подняться с постели Селесте грезилось непосильным трудом, словно те испитые травы — не травы вовсе, а истинные верёвки, что приструнили её к кровати. Веки поддавались со страшным трудом, а, когда всё-таки сумели совладать с мощью и явили себя, они ещё долго пытались понять время суток. Вроде бы свет есть, но так темно, что не определишь, день или же ночь. Пару раз ещё моргнув, так и намереваясь продолжить бесконечный сон, принцесса победила эту слабость и, потянув пальчики к лицу, потёрла реснички. Некоторое время она потягивала мышцы, крутясь на простынях, пока не упала на спину и не уткнулась взором в балдахин, совсем не напоминающий ей дом: это не лёгкая полупрозрачная ткань, что мерещится плетением пауков, а тяжёлая и объёмная шерстяная вышивка, какая и видом, и массой задавить способна. Её цвет мигом напомнил о том, где она жила все последние недели, как и восстановил события, предшествующие её дрёму. До этого спокойная особа в страхе взвизгнула. — Варя! Вспрыгнув с кровати, наследница воздушного королевства замаячила по спальне, ища своё платье и украшения. Найдя те в шкафу, она принялась очень быстро собираться, выглядывая хоть где-то часы, какие бы наконец-то могли объявить ей, сколько время, но удача находилась явно не на её стороне, ведь в четырёх стенах не нашлось ни единого циферблата. Встав на каблуки, гостья отправилась по коридорам искать старых и верных знакомых, обходя все места, где их отыскивала чаще всего, но там никого не имелось. Преодолевая смятение, она постучала по спальням, с ужасным стеснением заходя вначале в жилище подруги, а после и братьев Равелиных, какие обозвала «покинутыми». Замок в целом создавал такую иллюзию, будто здесь либо все дремлют проклятым сном, либо мертвы, из-за чего она даже думала, что находится в кошмаре. Прогулки продолжались, ничего не находилось, а надежды крошились в ничто, пророча печальный конец. На очередном повороте она заслышала топот довольно знакомой гордой походки, а следом за ним чрезмерно близкий шелест ткани. Ступив смело, она увидела падшую королеву, что на руки себе повязала огромное количество красных нитей, собираясь убрать те на их положенное место. Атрибуты в её руках уже признались в истине, но она прочла всё только лишь в изгибе явленной чёрствой улыбки и крошечного блеска в глазах. Страх закупорил осознание, и потому она произнесла вопрос. — Где Варя? На это еретичка ухмыльнулась пуще, даруя вместо радости, какую некогда мечтала получить Селеста от этих новостей, тотальное бессилие. Она ощутила, будто по коридорам забегали ветра одиночества. — Вернулась, — явила Марфа, слабенько кивнув головой. — Всё получилось. Ты почти свободна. Сообщив вести, женщина телепортировалась, решив дать наследнице иного королевства достаточно времени и места на удовольствие, но та не исполнила ничего. Показалось, что тягости наваливаются на неё ещё хлеще. Селеста коснулась рукой грудной клетки, чувствуя, будто кто-то изымает из неё воздух, и нервно покашляла, развернувшись по сторонам, ища хоть одну деталь, какая бы опровергла эту сказку. Теперь только этого она и желала. Взамен на таких свидетелей, вновь пробежал сильный сквозняк, какой поднял вверх её волосы и отправил нежную юбку витать на ветру. Вняв холодок, она горестно выдохнула, подняв глаза к потолку, стыкуя правду. Астральный план возвратился обратно в плоть. Дело кончено.

***

Сохраняя молчание после своей единичной фразы, Сатана удалилась в комнату, к чему триада отнестись спокойно не сумела, но состояние анимага и вовсе славилось дикой возбуждённостью — после того, как он вернулся из книги, она всем видом игнорировала его существование, вплоть до того, что глаза не поворачивала и пальцев не касалась. Колдунья мыслей обошла его, свела для себя в воздух, и, пока она его покидала, он даже кричал в коридор её имя, моля ту отозваться. Но всё безуспешно. Бросить же в подобной ситуации её с неправильными домыслами и такой реакцией он банально не смел. Так что всю ночь он пробродил у её комнаты, надеясь получить аудиенцию, в чём они, вне сомнения, нуждались, невзирая на сложившиеся распри. Чтобы постучаться ему и вовсе пришлось часами собираться с силами, ведь он искренне боялся словить наказание за свою ложь, но, веруя, что его чувств хватит для беседы, тот коснулся своими длинными пальчиками двери. Стука не прозвучало, а она уже отворилась. Видя пред собой открытое помещение, метаморф догадался, что богиня его ждёт. Нервно сглотнув, он забрёл внутрь, не зля её хуже. Нашёл он возлюбленную подле её фирменного туалетного столика, за каким она неподвижно сидела, лишь глядя в отражение и молчаливо крутила головой, якобы изучая себя. Такая биполярная особа напугала Корвина сильнее, и он вовсе не понимал, как ему к ней подступиться, забывшись вплоть до прозвища. — Любава, я… — По-моему, Любава — я, — выдала претензионно принцесса, шевеля пышными рядами ресниц. — Да и, вроде, это не я памяти лишилась, чтобы напоминать, как зовут. Помощь в этом надобна другой. Укор уже чувствуется, но так легко змейка не кусает. Схватившись за кисть, но, не набрав никакой косметики, владыка воздушной стихии начала водить ею по лицу. — Но тебе не впервой путать стороны. То спокойствие, с каким она болтала, уничтожало и терзало. Порицало его иллюзией, что в ней и толики его чувств нет, настолько, что он свои разлил мгновенно. — Любава, ситуация обстояла абсолютно иначе! Моргание еле происходит, а фигура покидает свой стул и мигом встаёт рядом с ним, пугая своей скоростью и холодом, какой окружает её лик. — Ты лгал, — вывела наружу она наиболее важное для себя пронзительно строгим тоном. От такого графоман оступился на шаг, как пугливый малец. — Это апатэ! — завопил он. — Я не врал тебе, уже находясь здесь! — Ты занимаешься подобным даже сейчас. — Любава, нет! Их состояния в данный момент противопоставлялись друг другу острейшим обликом. Пока краски и чувства воронёнка изливались прямо-таки во все стороны буйствующим ключом, что волосы сотрясались на месте, а мимика давала всё, чем годами не хвасталась, Бабейл отличилась такой неподвижностью, что некоторые статуи бы позавидовали её нынешней слаженности и холодности. На секунду говора птенчик и вправду желал коснуться пальцем её кожи, потому что она совсем не напоминала ему те румяные щёки, какие он любил гладить. Эти мерещились ему мраморными творениями какого-то искуснейшего мастера. Статуи той имя «Ата». — Я не передавал никогда никакой информации туда, невзирая на то, что Пётр действительно желал такого исхода… — И он его дождался. — Твоя категоричность душит! — восклицал паренёк. — О какой астрее мы можем вести речь, если ты своё уже возвела в непреложное?! — Я правду сделала безапелляционной, — настаивала наследница. — Не бывает абсолютной правды! Любая правда — это полуправда! Розовые губки прикрылись. — Позволь хотя бы поведать свою точку зрения! — просил одноклассник, сцепив руки в молебном жесте. Сомневаясь в том, что он точно услышал соглашающееся хмыканье от по-прежнему почти неподвижной особы, метаморф защебетал громко и много, выливая на неё очевидные пункты, какие ломали при их нынешних отношениях в крупицы. — В этом никогда и лжи то не имелось! — горланил он. — План изначально строился на том, что я покидаю колледж и прихожу к тебе для того, чтобы с помощью Петра после передавать информацию на сторону Варвары! Простейший ход, легчайший, потому и никакого обмана и места то не имелось! Ты всегда и всё об этом знала! Когда только я на пороге очутился, ты уже прекрасно знала каждый этап созданной нами идеологии! — Конечно, знала, — согласилась староста глаза почти шёпотом. — Тогда, к чему претензии?! — разинув руки, щебетал тот. — Я поступил посредством наиболее вероятного исхода, того самого пути преодоления, какой является самым правильным для меня, как носителя их генов ДНК, о чём ты, к тому же, всецело ведала, так… В чём тогда наша проблема сейчас?! — Ты солгал. Тогда Корвин закинул голову назад и грозно выдохнул, представляя ситуацию так, будто он по кругу бродит. — У меня не имелось ни единого контакта с Петром! Я не лгал! — Ты лгал насчёт чувств. Ежесекундно малец пожалел, что обошёлся так не целомудренно с этим глотком воздуха — сейчас ему не доставало его вовсе во всей комнате. Поразившись её словам, анимаг сделал шаг ближе и заметил, как уже волшебница отступает от него прочь, выгибая особенно бровь, словно нахождение того рядом вызывает в ней отвращение. В очах пряталась тень печали, какая делала синие глаза цветом ещё глубже, а в губах нашлись нервные припадки с отметинами от зубов. Удручающий итог оказался так глуп. — Любава, нет, — испуганно заверещал он, чувствуя себя подобно путешественнику, какой резко оказался среди льдов Антарктики. — Это совсем не так! Одно дело — словить от неё люлей и поругаться; долгими муторными беседами доказывать свою невиновность, какую она итак знает, или даже очутиться в плену физических сил и чуть не лишиться жизни. Совсем другое — это настаивать на том, что ты влюблён, потому что сомневаться в его участии в этой войне она имела все права, а в его чувствах, к вещи, какую он возносил выше всех человеческих благ и своего любимого чтения — невозможно. — Любава, я влюблён в тебя! Я поражён и… — Это ложь, — не унималась особа. — И мадригалы, и бравады — всё тоже глупость без причин?! — трясясь, как помирающий от холода, тот пытался схватиться и удержаться, но всё тщетно. Его касания собеседница терпеть не желала. — Мои чувства никогда не были ложны! Таким бы я не играл! — Порой мы ломаем особенности нашего нрава ради миссий… — Я влюблён в тебя! Очередной шаг навстречу, взамен какого исполняется дополнительный прочь. Пропасть не планировала становиться меньше, а последующая фраза и вовсе сообщила, сколь огромной она должна раскинуться. — Уходи, пожалуйста! Просьба снизошла эмоционально, тягостно, но при этом полно. По натуре она оказалась исчерпывающей, не нуждалась в большем или меньшем, а ещё выдавала правду о самочувствии девушки — она предана и ей очень и очень больно. Сатана упряма, но виной тому муки. Их слишком много, чтобы продолжить борьбу. — Нимфа… — куда мягче звал её потомок рода Моригач. — Я прошу тебя: просто уходи! — воскликнула Любава громко, сомкнув веки, лишь бы это перетерпеть. — Пожалуйста, Корвин! Пожалуйста! Выпрыгнув из их линии общения, принцесса встала у двери и указала рукой на выход, намекая на путь. — Уходи! Противодействовать в таком случае воронёнок уже не мог. Его возлюбленная не прятала свою горесть, а смело созналась в том, сколь же отвратительно чувствует саму себя и сколь же плохо сейчас воспринимает происходящее. Её давит, ломает и корёжит настоящее, и ощущение предательства далеко не последнее в этой поломке некогда всемогущего человека. Поникнув головой, он сделал шаг по направлению к двери, провожая взглядом революционерку, какая уткнула зеницы в сторону. Они оба знали, что он соглашается покинуть дворец не ради себя, ведь, раскрой он себя сейчас шире, Бабейл пришлось бы часами слушать вороньи карканья у спальни, какую бы он отказался оставлять, но ныне он поднял в небо белый флаг. Всё только ради неё. Последний раз подняв на неё свои серые очи, он переступил порог комнаты, сразу следом услышав, как за ним закрылась дверь. Романтическая история, точно, как и его участие в гражданской войне, здесь подошло к концу.

***

Муки совести за заморозку поедали Алису катастрофически. То и дело, она отпускала ситуацию, находила себе какое-то занятие и убеждала в здравости происходящего, напевая под нос кривое «ля-ля-ля», как в её голове вновь пробуждалась мысль о застывшем молодом человеке. Он мчался на миссию, а напоролся на стоянку, в какой не имел никакой возможности сдвинуться и, что хуже, никакого права выбора. Совесть начала жрать её ещё до вечера того же дня, и она даже представить боялась, что удумает тёмный князь, когда вновь возымеет себе во власть свои же кости. Простыми шутками и поцелуями для угона, чего-либо она не отделалась бы, да и, честно, она вообще не знала, чем конкретно её могли бы наградить, чтобы посчитать это достаточным наказанием за подобный исход. Из страха лишиться его в сражении она добралась до страха возвращать его в движение, потому что, по её мнению, именно так она имела больше всего шансов больше никогда с ним не заговорить. Время же текло и вторых суток тишины поломанные часы уже даровать не имели права, так что смиренной колдунье не оставалось ничего другого, кроме как усесться на лестницу и ждать, когда часы отобьют прошедший день, а её любимые рукава с рюшами снова завертятся из стороны в сторону. Отсчитывая последние секунды, хранительница нервно теребила свои розовые волосы и сосала губы, съев весь свой блеск, повторяя тысячный раз текст, какой обязана сказать в извинении диггеру и какой вылетел из её головы, стоило лишь тому снова сделать шаг. Как только молодой человек очнулся и пошёл, она взмыла на ноги, в панике глядя на него, пока Алексей, ощутивший на себе эффект от скованности и понявший, что нечто пошло не так, рассматривал пространство, ища подсказки о том, что конкретно случилось. — Я… Я… — вякал он, не складывая пазлы, но сразу возымевший недостающие детали. Поскакав к нему, девушка остановилась в миллиметре от него, цепляясь за плечи, и принялась со слезами на глазах извиняться. — Лёша, прости, пожалуйста! Умоляю, извини меня! Прости, прости! — горланила она, действительно плача. — Я не хотела тебя замораживать! Правда, не хотела! Так получилось… Я очень боялась, что ты пострадаешь! Прости! Ной не затыкался, а снисходил, словно заевшая песня с музыкального аппарата, какую гробокопатель возжелал сжечь где-то прямо в адском котле. Вытащив из тягомотины объяснение, ондок насупился, обозлившись до такой степени, что лоб покрылся морщинами, а щёки сами надулись. Зоркий глаз начал не разглядывать, а именно что бросаться из стороны в сторону, изучая пространство, и улавливая погоду, солнце, облака, благодаря чему он понял время — точно такое, в какое он покидал её вчера. Но только это сегодня. Но только ты уже проиграл. Надувшись, молодой человек совсем озверел, что зарычал и затрясся. — Убери руки! Напугавшись, Алиса повиновалась, разгибая свои маленькие пальчики и раскрыв широко-широко свои кукольные бирюзовые глазки. Такой сердитый любитель мертвечины доводил её до белой горячки, но даже это не отнимало её безбашенного страха потерять его навсегда, каким с каждой секундой пахло всё сильнее. Особенно её разбудила секунда, когда он повернулся и уверенно пошёл к двери такой походкой, будто не явится в эти стены больше никогда. — Лёша, умоляю тебя! — пищала она ему вслед. — Алиса, заткнись! Свирепая грубость без юмора, обязана остановить её, дать сигнал, но она не боялась такой опасности, видя худшие будущие сценарии. Намереваясь хоть своим трупом добиться шанса его последующего визита сюда, она выскочила прямо перед ним, перегородив путь к двери, и встала в позу звезды, плаксиво вопя. — Не заткнусь! — Уйди с пути! — Не уходи! — Прочь! — Лёша, пожалуйста, умоляю! Пальцы схватились за лицо с острыми скулами, какие теперь чувствовались чётко, как никогда прежде. Одёрнув их раз, князь не обозначил прекращение попыток, так что с третьей слабенько приобнять мордашку у пухлогубой красавицы всё-таки получилось, и она вжалась в неё, читая той клятвы, сколь она важна. — Прости, я не могла тебя потерять! — говорила хранительница. — У меня чуть сердце не останавливалось от мысли, что тебя не станет! Я… Я не могла лишиться тебя! Не могла! — закрыв веки, она коснулась носиком его носа. Мягкий округлый коснулся с прямой скалой, и тут же она ощутила во всей красе жар, какой уведомил, что это не холодные глыбы, а вершины вулканов. — Попробуй понять меня! Некоторое время он не двигался и ничего не отвечал, позволяя верить любимой, что нечто она сохранить сумела, но надежда раскрошила саму себя в крошки, когда его большие руки ловко возымели её ладони и очень жёстко схватились за ласковые запястья. Теперь её такие касания пробуждали в нём несусветную волну ненависти. — В том то и дело, Алиса, — причитал он, чуть не сломав зуб в попытках произнести её прозвище, — Я только этим и занимался! От скованных рук хранительница времени очень оробела, распахнув в страхе губы и широко выпучив глаза. Успокаивающая бирюза столкнулась с бесконечным серым дымом, и в нём она встретила яды, какие обратили драгоценность в пыль. — Я пытался понять тебя, войти в твоё положение, прочитать твои мысли и осознать причины! — кричал Алексей прямо ей в физиономию. — Невзирая на то, что базарят твои друзья, считая тебя психушкой, воспринять корни ситуации, а не просто выкинуть наружу! Я старался убедить тебя в безопасности того мира, показать его прелести, рассказать про красоты! Харкнув в себя, последнее он взвыл истерично. — Да я так сильно пытался тебя понять, что влюбился, как придурок последний! Как идиот конченый здесь обитал, лишь бы ты видела, что я есть! Что я буду с тобой, коли ты решишься выйти туда! Что я буду с тобой рядом, невзирая ни на что! Наивно и глупо? Да ему, как человеку, прошедшему такую жизнь, его слепая тяга к колдунье-затворнице и вовсе мерещилась абсурдной. Как малолетний младенец за мамой, он желал ходить за ней хоть на край света, и простодушно полагал, что так всё сложится и у него получится. Что жизнь позволит ему хотя бы сейчас остаться счастливым. Но та любила подсылать ему сильно сгнившие подарки, и потому девушка, от какой он потерял голову, оказалась не просто закрытой скромницей, а долбанутой на голову трусихой, достоверно противопоставленной ему. — И я батрачил над этим гавном, лазил в твою душу и пытался понять её для того, — он специально сохранил паузу, чтобы собеседница всецело поняла, почему же сейчас он от ярости аж пятнами красными покрылся, — Чтобы ты забила фиг на меня и из-за своей трусости обрекла подругу на страдания! Рот несчастной раскрылся ещё шире. Идиотка. — Я всё время с бубном подле твоих тревог плясал, говоря им, какие они важные и не пустые, а ты меня всего целиком с моим мнением в далёкие края отправила без грамма сожаления! Трусливая гусеница оказалась ещё и черствевшей эгоисткой, какая настолько думает о себе, что позволила страдать своей же подруге! Излив правду, менее надутым диггер не стал. Наоборот, тот будто от всего распух больше. — Это я должен понять, да?! Отпустив руки, молодой человек легонько толкнул волшебницу прочь со своего пути, исполняя шаг к двери и хватаясь за ручку, вынуждая ту заплакать навзрыд, шепелявя сдохшей глоткой свои кривые объяснения опять. Не могла она его потерять. — Лёша, ты нужен мне! — рыдала та. — Я даже думать не могу, чтобы потерять тебя… Ты нужен мне! Фигура застыла лишь на секунду, но никакой веры в то, что он останется. Алиса ощущает это так, будто он позволяет сохранить себя в памяти. — Не понимаю, как это, — снизошла с уст последняя фраза, оставшаяся эхом в комнате, где говорящего уже не нашлось. Гробокопатель улетучился, испарившись за территорией башни, какую считал своим райским местом. Размашистыми шагами с оружием он мчался во дворец, надеясь, что может остановить ещё хоть что-то, попутно очень глубоко дыша, пытаясь отделаться от этой дикой, по-настоящему сумасшедшей ярости. Когда щёлкнули ставни, колдунья обессилела окончательно. Он ушёл, он не вернётся. Ты его потеряла. Сама того не ожидая, модница покосилась назад, ощущая себя так, будто задыхается. Бесконечно хлюпая носом и чмокая мокрыми губами, она столкнулась с перилами и, издав мычание погибающего, она спустилась на пол, усевшись на ступеньке. Ноги сотрясались, пальцы дёргались, и даже механическая рука ей мерещилась в конвульсии. Рыдания били ключом, волосы прилипали к мокрому лицу, а она не желала, чтобы это прекращалось. Гусеница мечтала кокон себе из этой боли построить, лишь бы появилась хоть какая-то поволока, что окружит её, вместо пелены счастья, какую создал и разбил её любимый человек.

***

Прогнав прочь метаморфа, биполярная особа, само собой, не стала чувствовать себя лучше. Горечь также травила её внутренность и навевала боли, но он там выступал не самым действующим лицом вовсе, ведь выше всего, каждой мелкой мысли и детали, поверх каждого предположения нависала лишь тревога за её сестру и за мысли о том, как поступать ныне. Предстоящее давалось ей со страшным судом, и она совсем не ведала, что ей необходимо делать сейчас. Спасаться, или, наоборот, нападать? Прятаться или выставить напоказ себя? Шаг Марфы запорол ей всю колоду, и она сидела в нервном припадке подле зеркала часами, уже давно не видя в нём хоть каких-либо очертаний себя, а лишь серость его напыления. Мозговой центр болтал без остановки, но при этом принцесса сказала бы, что она ничего не слышит. Говор на перебой создавал шум. Долгие часы не маг не смел беспокоить покой подруги, сам не находя места от переживаний за Варю. Попутно он представлял то, как это могло перекосить его верную собеседницу, но, пробудив свою психологическую жилку и всецело восприняв, сколь же ей это важно, он преодолел себя и постучал в дверь, не получив ответа. Миновав этап «заходите» без слов, он неловко просунул голову внутрь и сам спросил кривое: «можно?», — на какое ему тоже ничего не дали, кроме уверенности в его приходе. Шаги стали больше, стремительнее, и факир, только секунду нас очутившийся в спальне, уже стоит позади своей революционерки, уложив ладонь к ней на плечо. — Психея, — позвал он её шёпотом. — У меня пусто, Саша, — призналась, жуя буквы, волшебница. — Ничего вообще нет внутри. Тишина. — Даже вместе со мной? Вместо доброго гостя, личность фокусника ныне становилась каким-то агентом недвижимости, какая оказывалась в её мозговом центре, усаживалась за стол с другими личностями, а после пыталась привести в порядок их же обиталище каким-то сторонними способами. Персоны глядели на неё, как на сумасшедшего, но это не отменяло того факта, что он, жонглируя факелами, их успокаивал. Позволив и сейчас увлечься огоньками, девушка взмыла вверх зеницы к своему помощнику и, уткнувшись синим небом в крепкий кофе, рассказала тревоги, какие грызли её изнутри. — Я не о мыслях, а о планах — я вообще не понимаю, как поступить и что делать дальше, — исповедовалась староста класса. — Её нет! Её больше нет! Той самой персоны, какую я знала всю жизнь и какую так стремилась беречь, и, что же?! Должна ли я бросить эту версию её или и её я обязана защитить?! Могу ли я сражаться с ней за престол, если, по её мнению, она вообще сейчас восьмилетний ребёнок, какой, по дурости, во сне лишился своих способностей?! Я понятию не имею, что я обязана к ней чувствовать, ведь нечто я испытываю лишь к той, уже ушедшей Варе, а до этой откровенной куклы поганой твари мне нет никакого дела! — Эй-эй! Не горячись так сильно! Усевшись рядом, Абрикосов переместил руки на предплечья и мягко начал их поглаживать, почти убаюкивая разнервничавшуюся богиню перед ним. — Да, это не наша Варвария, но, это не значит, что теперь мы можем открыть огонь. — В том то дело, что Варварии больше нет, — болтала девушка. — Ни кобылки, ни Варварии, ни Ветровой, ни колючки… — Но ты есть! Пристальнее прищурив глаза, колдунья требовала разъяснения. — Любава, сейчас неважно то, что чувствует она, ведь главное, что чувствуешь ты. Так было всегда и тебя никогда не волновали её решения, не беспокоило то, что о тебе думает она. Будь иначе, ты бы никогда в жизни красную нить на ней не перевязала. — Какое прекрасное восхваление эгоизма! — Тружусь, — заметил психолог, улыбнувшись с чуть изменившихся розовых губ, какие возбудили в нём всплеск сил. — Если ты хочешь её защищать, то ты её защитишь, несмотря ни на что и вопреки всему. Такой уж у тебя нрав. — Но сейчас я даже не знаю, кого спасаю. Кто это нечто? Вроде, знакомое тело и мордашка, тот же голос и, вполне вероятно, даже образы будут совпадать. Но в ней не будет того блудоманского азарта, этого примитивного и необузданного нрава путешественника и бойца за справедливость, когда всем рискнёшь, лишь бы истины возыметь, и стены самолично проломишь, только бы к любимым возвратиться. Новая её версия выглядела также, но они уже понимали, что они не найдут в ней ничего от их старой девочки, и на это имелось одно самое обыкновенное объяснение — такую девочку дважды не создашь. Нечто новое считалось для них клоном, и как к нему относиться те не знали. Саше приходилось выдумывать несусветный ответ, какой позднее он попытается оправдать либо здравостью, либо очень возвышенной лиричностью. Чтец мыслей видела, как он представляет беседу в виде моря, в каком он предполагает удержаться на качающейся шлюпке. — Себя, — молвил он. — Думай, что спасаешь себя. — Она — не я, — топила товарища подружка, но тот не сдался. Он умел плавать, так что обязывался попытать удачу. — А в этом я сомневаюсь. Изречений земного парнишки хватило сполна, чтобы чуть раскачать уже поникшую духом принцессу, так что, вняв этот наплыв героя, обязанного спасать чужие жизни, Любава выдохнула. — Хорошо, но это не главная проблема ведь мне нужно ещё кое-что признать, — вывалила она, не смещая очей со своего собеседника. Меньшее, чего хочется персоне, заварившей подобный бардак, так это сейчас признаваться в том, что она сварганила массу проблем и нуждается только в таком окошке из своих тягот. — Нам нужна помощь? — помог ей верный помощник, взамен словив кивок. — Нужна, — согласилась она, постановляя задачу на будущее. — Направляемся в волшебный колледж. Ей надобен учительский состав и класс, знакомые лица и, наверное, какие-то книги. Ей необходимо не только оповестить их о произошедшем, но и узнать, можно ли это «произошедшее» отмотать обратно.