Гримуар Баал

      Единственное место, где никто бы не посмел донимать Северина, — это храм Шестерых, расположенный за садом магнолий. В городе со времён его основания стоял главный храм, такой же большой, как королевский дворец, где на каждый праздник собирались люди, приносившие дары одному из Шестерых. Но здесь, во дворце, было небольшое здание из белого камня¸ даже без традиционных статуй, лишь с барельефами на стенах, изображавших приходы богов к людям в течение всей истории Нового Порядка.       Здесь было всего четыре ряда простых деревянных скамей, окрашенных белым цветом, и один старый служитель, занимавших комнату в павильоне неподалёку. Он согласился уйти, оставив Северина одного, но перед этим всеми возможными способами пытался добиться от него хоть каких-то объяснений. В храм Шестерых приходили, чтобы очистить мысли или исповедаться, и служитель был уверен, что это Северину и нужно.       На самом деле он просто хотел побыть в тишине и одиночестве.       Личная стража осталась на улице, возле единственного входа. Храм был небольшим, и тёмных углов или потайных ходов не имел. Северин вполне смог убедить гвардейцев¸ что ему ничего не угрожает, и пообещал, что лично успокоит Кейлию, если та узнает об этом — а сестра, вне всяких сомнений, узнает. И придёт в бешенство, что кто-то пошёл наперекор её приказу ни на шаг не отходить от Северина и Маркуса. Но Северину была нужна тишина, и он сбежал в храм Шестерых.       Солнечный свет падал сквозь стеклянный потолок и освещал барельефы на стенах, иногда, если Северин ёрзал, погружённый в мысли, бликовал на карманных часах, которые он то и дело открывал и закрывал. Эти часы вчера утром ему подарил король, сказав, что когда-то из Хелфгота их привезла принцесса Селия. Часы быстро сломались и лежали в одной из комнат хранилища, пока король, наконец, не решил избавиться от них. Ночью Северин, когда Иштар уснула в кресле в его покоях, завёл часы с помощью магии, но те вновь встали.       Ровно тогда, когда, если верить Верховному, церер Келлер почувствовал антиматерию.       Когда короля Эйтора убили.       Даже спустя несколько часов Северин думал, что это всего-навсего неудачная шутка. Дядя жив, просто сильно заболел. Его вылечат, и всё будет хорошо. Но навсегда застывшие часы и переполошённые слуги и гости, узнавшие о смерти Эйтора Девятого, говорили об обратном.       Северин провёл в храме Шестерых часы, размышляя о том, что случилось на самом деле, и старался гнать мысли о допросах чародеев и эгериев. Он полностью доверял Кейлии, понимал, что она поступает правильно, однако не мог не сомневаться.       Если бы она знала, то допросила бы его.       Но что, если она всё же знает? Если догадается, если кто-нибудь ей намекнёт… Даже Иштар: одно неверное слово, и Кейлия вцепиться в неё и вытрясет всю правду. Северин не мог этого позволить, но и не мог сам во всём сознаться или придумать, как обезопасить себя. Он будто бы ходил по канату, как акробаты из Туазала, которых он когда-то видел, и с двух сторон была пустота. Никакой помощи, никакой поддержки. Один неверный шаг — и он рухнет в бездну из лжи и крови, которую сам же и создал.       «Твоя задача — сохранить себе жизнь, — постоянно говорила ему мать. — Будь готов сделать что угодно, чтобы выжить».       Но если бы она только сказала, почему он должен так стараться, Северину было бы намного проще.       В конце концов, когда солнце уже начало клониться к горизонту, а стены храма окрасились в оранжевый, Северин поднялся со скамьи, готовый покинуть храм. Сделал всего шаг, но застыл, ошарашенно уставившись на Занкроу Фаберлана, стоявшего возле закрытых дверей. Сложив руки за спиной, он холодно смотрел на Северина, из-за чего ему захотелось провалиться сквозь землю. В отсутствие Иштар он бы ни за что не смог избавиться от общества церера Фаберлана или хотя бы убедить его заткнуться, начни тот болтать.       Они смотрели друг на друга не меньше минуты, в течение которой Северин всё пытался найти в себе силы, чтобы сделать хотя бы шаг. Гвардейцы бы не пропустили чародея, а если бы тот заспорил с ними, Северин точно услышал бы это. Других входов здесь не было: так как церер Фаберлан попал внутрь?        — Решили помолиться? — будто бы невзначай спросил чародей, слегка склонив голову в сторону. Золотые глаза, прищуренные, сверкнули недобрым блеском.       — Уже закончил, — выдавил Северин. — Не буду вам мешать.       — Никогда бы не подумал, что мелкий принц — глубоко верующий человек.       Северина никак не задело обращение церера Фаберлана, лишь ледяные нотки в его голосе.       — Впрочем, чего ещё ожидать от ученика Иштар? Должно быть, этим она и занималась все эти месяцы: вдалбливала тебе в голову веру в магию и бога-творца.       Северин всё-таки направился к выходу. Церер Фаберлан не пугал его, но настораживал. Вёл себя, как пёс, взявший след, и в течение последних дней всячески пытался подловить для разговора и будто бы случайно навещал Саву, когда у неё был Северин. Ему это не нравилось, но он молча терпел, зная, что всё испортит, если отреагирует чересчур остро. Этим он только выдаст, что что-то знает, и тогда церер Фаберлан точно не отстанет от него.        — Что ты делал в темницах?       Северин остановился в шаге от выхода и тихо ответил:       — Вас это не касается. Молитесь своему богу-творцу, если нужно, а меня оставьте в покое.       — Daere mea hemmet.       Северин, собиравшийся толкнуть двери, замер.       «Он знает!» — завопило сознание.       — В тот день, когда Иштар решила провести тренировку с мечами, она говорила о биении сердца мира. О материи, которая откликается на действия чародеев, если те докажут, что достойны этого.       — Вы решили провести мне лекцию? — стараясь сохранять озадаченное выражение лица, спросил Северин. — Спасибо, мне вполне хватает занятий с церер Кроцелл.       — Хватает, чтобы подавлять собственную магию? Хватает, чтобы скрывать, кто ты на самом деле?       — Не понимаю, о чём вы.       Ему потребовались все силы, чтобы произнести это, но на большее Северин оказался не способен: так и замер на месте, положив ладони на двери. Всего один стук — и стража откликнется. Стоит лишь немного повысить голос — и они услышат его, придут на помощь.       — Daere mea hemmet, — повторил церер Фаберлан. — Пойманный мной эгерий сказал это прямо перед тем, как отдал тело антиматерии. Это смешение хатурского и туралионских языков, переводится как «спасибо принцу».       — Ну надо же, так вы всё же решили провести мне лекцию?       — Нет, всего лишь хотел немного удержать тебя, чтобы убедиться кое в чём.       — И в чём же?       Тут церер Фаберлан улыбнулся, широко и ехидно, и рассмеялся.       — Как я сюда попал? Тебя ведь это испугало, я прав? Но вместо того, чтобы позвать стражу, ты решил подождать, посмотреть, не сболтну ли я ещё что-нибудь. Ты должен понимать, что в сравнении с обычным человеком чистокровный чародей чрезвычайно силён, и должен бояться, что я наврежу тебе. Но не боишься, потому что подсознательно понимаешь, что сможешь со мной справиться, если я нападу.       — А вы собираетесь нападать на меня? — Северин повернулся спиной к дверям, спрятав сжатые в кулаки руки за спиной.       — Мог бы, но зачем мне это? На слабаков время не трачу, однако признаю, что ты гораздо сильнее, чем показываешь.       — Не понимаю, о чём вы, — повторил Северин, выдавив нервную улыбку.       — Биение сердца мира. Оно звучит в каждом твоём шаге, расцветает в каждом твоём действии. Ты — особенный человек, в котором проснулась магия, и ты это знаешь. И в день, когда арестованный эгерий отдал себя антиматерии, материя сплелась вокруг тебя, защитив. Зацепить должно было всех, кто был рядом, но задело только меня. Понимаешь ведь, почему?       Об антиматерии и её распространении Иштар рассказывала ему достаточно часто, но отвечать на вопрос чародея Северин не стал. Каким бы образом тот ни пришёл к своим выводам, Северин не будет ему подыгрывать, будет до самого конца стоять на своём и притворяться идиотом со слабым магическим даром.       — Ты использовал магию, чтобы остановить распространение антиматерии, — ответил церер Фаберлан на свой же вопрос. — Среагировал быстрее, чем я, за что хвалю. Ты, должно быть, слышал, что ночью в темницу бросили ещё парочку пленных. После допроса Октавиана и вашей новой королевы я навестил их, поспрашивал кое о чём. Один раскололся. Сказал: «Zesarud tar renalls». В переводе с древнериавского означает: «Цель — не принцесса». Поначалу я решил, что речь идёт о том случае, когда ты вместе с новой королевой возвращался с одной пирушки рано утром…       Северин сглотнул, чувствуя, как страх постепенно пробуждается. Странно, что только сейчас. Каким-то образом церер Фаберлан успел всего за несколько часов вплотную приблизиться к тайне, которую тщательно охранял Северин, и соотнести её с собственным делом, из-за которого и приехал в Эриду.       И тут Северин понял: он и впрямь подсознательно понимал, что справится с церером Фаберланом. Он остановил антиматерию, сам того не понимая, и спас себя в ночь нападения.       Всё сплеталось вокруг биения сердца мира, которое и выдало его. Материю не обманешь, Северин это знал, и всё же упрямо пытался сделать это. Его так научили, и он был обязан продолжать.       А теперь его загнали в угол.       — Одна из заповедей Учений Цейтл, которая дошла до нас, гласит, — неожиданно продолжил церер Фаберлан, приблизившись к нему, — что правда обнажает душу. Может быть, сам во всём сознаешься? Я бы не хотел пачкать руки, пытаясь выяснить, почему кучка аристократов из города точат зуб на мелкого принца, которых лишь недавно вернулся ко двору.       Северин вытянулся в струнку, когда лицо чародея оказалось в паре сантиметров от его. Золотые глаза потемнели, улыбка померкла, сменившись хищным оскалом, а вокруг церера Фаберлана начали расцветать очертания магнолий — материя откликалась на его действия, расплывалась в воздухе тончайшими нитями молочного цвета.       «Он знает», — в который раз подумал Северин. А если знает церер Фаберлан, то может знать и Верховный, мог знать и король — до того, как его убили, разумеется.       Северин наконец понял, что не его загнали в угол, а он сам сделал это. Отказываясь от помощи, отмалчиваясь и укрывая все тайны даже после того, как люди, требовавшие это, умерли, Северин загнал себя в бесконечный круг самобичевания, ненависти и страха.       И тем не менее он молчал, помня, как мать требовала от него не доверять чародеям. Это были её последние слова, столь тихие и хриплые, что поначалу Северин принял их за утихающее дыхание, а в кошмарах и вовсе не слышал их, позволяя сознанию подавлять некоторые детали.       Мать не просто так опасалась чародеев, и даже сейчас, чувствуя, как его разрывает изнутри от противоречий, Северин не был намерен подводить её и говорить что-либо. Особенно цереру Фаберлану.       — Не сознаетесь? — будто прочитав его мысли, уточнил чародей. — Жаль, ведь это упростило бы мне дело. Тогда сам скажу: целью была не твоя мать, принцесса Селия, а ты. Ты — точка, в которой переплетается слишком много нитей. Я собрал немного информации о твоей жизни в Содене…       Северин толкнул двери и вылетел на улицу, едва не побежал в сторону дворца, не оборачиваясь, лишь слыша, как за ним спешат гвардейцы. Лишь после того, как они покинули сад магнолий, за которым скрывался храм Шестерых, Северин позволил себе оглянуться: убедился, что церер Фаберлан не последовал за ним.       — Зачем вы пропустили его? — зло спросил он у гвардейцев, поднимаясь по лестнице, ведущей во дворец.       — Кого, Ваше Высочество?       Северин одарил заговорившего гвардейца удивлённым взглядом.       — Церера Фаберлана. Зачем пропустили его в храм?       Трое гвардейцев непонимающе переглянулись, а первый ответил:       — Никто не приходил к храму, Ваше Высочество. Церера Фаберлана рядом не было.       

***

      Северин не успел спрятаться у себя в покоях. Кейлия нашла его гораздо раньше, на подходе к Багровому павильону, и потащила к Маркусу, ничего не объясняя. Встречавшиеся на пути слуги и гвардейцы, число которых значительно возросло, пропускали их, склоняли головы в знак почтения и скорби, но Кейлия никого не замечала. Даже очередную любовницу Маркуса, которую выпроводила Шана, она не одарила взглядом.       — Нашёл время для развлечений, — недовольно проворчала Кейлия, когда стража закрыла за ними двери.       Маркус выглянул из спальни, пытаясь одновременно застегнуть рубашку и причесать распущенные волосы. Северин предпочёл сделать вид, что не заметил багровых следов на шее брата, но Кейлия тут же зацепилась за это.       — Я специально послала Шану предупредить тебя, что приду! Ты хоть понимаешь, что сейчас не время лезть под каждую юбку?!       — А ты бы попробовала, вдруг понравится? — хрипло рассмеялся Маркус, оставив попытки привести волосы в порядок. — Секс хорошо расслабляет.       — Нашего отца убили, Маркус, — напомнила Кейлия, пройдя в центр гостиной и вцепившись в позолоченную спинку дивана. — То, что мы нашли предателя, не значит, что мы в безопасности.       Северин будто очнулся.       — Вы нашли его?       Кейлия молча указала на диван, и Северин послушно уселся, сложив руки на коленях. Под строгим взглядом сестры Маркус плюхнулся рядом, закинув ноги на подлокотник. От него несло приторно-сладкими духами и кислым вином, из-за запаха которого Северин поморщился. Маркус будто бы от скуки принялся разглядывать свои кольца и отвлёкся только после того, как Кейлия щёлкнула пальцами у него перед глазами. Она возвышалась над ними, как настоящая королева, и если бы не взгляд и пальцы, крепко стиснувшие ткань юбки, Северин ни за что бы не понял, что Кейлия на грани истерики.       — Предателя нашли, — повторила она, перед этим глубоко вдохнув. — Эймон Таррс, эгерий из Кифора, приехал в столицу шесть лет назад. Он говорил, что ночью был в городе, гулял на празднике, но это ложь.       — Как вы это выяснили? — пробормотал Маркус, подперев подбородок кулаком.       — Значит, сейчас ты решил проявить немного участия?       — Нашего отца убили, Кейлия, — цокнул языком Маркус, — разумеется, я хочу знать, как это случилось на самом деле и кто виноват.       — Это ещё предстоит узнать, Эймон Таррс лишь выпустил одного из заключённых. Мы проверяем всю стражу, ищем любые зацепки, но чем больше времени проходит, тем выше шанс, что никогда не найдём виновника.       — Придётся им всем постараться.       — Им? — не понял Северин.       — Страже там, советникам, эгериям и чародеям. Отсыпьте пару тысяч золотых Фаберлану, что ли, раз он любит рыскать по всяким углам да вынюхивать преступников. От меня-то ты что хочешь? — закатив глаза, спросил Маркус у Кейлии.       Она вглядывалась в его лицо не меньше минуты, в течение которой всё сильнее сжимала ткань юбки. Северин уже хотел протянуть к ней руки, чтобы коснуться, напомнить, что он рядом, но Кейлия справилась сама. Шумно выдохнула, разгладила складки на ткани и сложила руки на животе.       — Я прошу вас только об одном: не болтайте лишнего. Никто не должен узнать о том, что случилось на самом деле. В городе вовсю трубят о смерти короля из-за тяжёлой болезни, которую он тщательно скрывал, так пусть это и будет правдой. Послезавтра состоятся похороны, — на этих словах её голос дрогнул, однако Кейлия вновь взяла себя в руки и отстранённо продолжила: — Коронация будет через неделю. До этого времени я очень прошу вас не покидать дворца. Не отсылайте стражу и всегда сообщайте, куда собираетесь. Мы допросили всех чародеев и эгериев — причастным оказался только Эймон Таррс, но это не означает, что во дворце нет других предателей. По нам могут ударить в любой момент.       Маркус вяло кивал головой, крутя между пальцами прядь смоляных волос. Северин искренне поражался тому, как просто и равнодушно брат относился к происходящему. Король был мёртв, и в королевской семье остались одни юнцы. Кейлия, конечно, вовсе не была совсем уж молодой или глупой, её всю жизнь готовили к трону, и всё же даже этой подготовки было мало, чтобы так резко принять всю власть.       — Представители Орлэйта и Хелфгота останутся до коронации, — между тем продолжила Кейлия, прожигая Маркуса сосредоточенным взглядом. — Офроский посол выразил желание уехать, чтобы лично сообщить обо всём своему королю. Возможно, тот даже явится на коронацию.       — Великолепно, — обречённо простонал Маркус. — Нам ещё терпеть всех этих уродов?       — Придётся, если не хочешь конфликтов или настоящей войны. Ригарцы, скорее всего, тоже приедут.       — Но как же нападение на южные границы? — растерянно пробормотал Северин.       — Будем обсуждать условия перемирия после коронации. Если, конечно, мы вообще добьёмся хоть каких-то переговоров. Шестеро, как же у меня кипит голова…       Она втиснулась между ними на диване, положила голову на спинку и затихла, стеклянными глазами уставившись в потолок. Северин взял её ладонь в свои руки и сжал, надеясь, что хотя бы этот небольшой жест поможет ей. Он знал, каково это, терять единственного родителя, но Кейлия потеряла уже второго и была вынуждена срочно занять его место, чтобы не дать хаосу охватить столицу. И хотя он не мог быть с ней до конца откровенным, всё ещё боясь, что правда лишь сделает хуже, он мог быть рядом и слушать её.       Кейлия долго молчала, смотря в потолок, и только несколько минут спустя совсем немного шевельнулась, склонив голову к макушке Маркуса.       — Пожалуйста, — прошептала Кейлия на грани слёз, — не заставляйте меня волноваться. Пожалуйста, не пропадайте без предупреждения. Делайте что угодно, только не исчезайте, как сегодня утром…       И хотя эти слова были адресованы Маркусу, который, никого не предупредив, ночью сбежал в город, Северин активно закивал, показывая, что услышал. Даже если преступник, когда-то напавший на него, мёртв, а эгерий, который помог тому сбежать, арестован, Северин бы ни за что не сбежал из-под надзора стражи. Пусть дворец и был клеткой, в которой ему было душно, здесь, по крайней мере, были дорогие ему люди.       — Пожалуйста, — жалостливо повторила Кейлия, крепко переплетя пальцы с пальцами Северина. — Не исчезайте…       Первая слеза скатилась по её лицу быстрее, чем он успел бы её утереть. Кейлия зарыдала во весь голос, её плечи затряслись, а другая ладонь, дрожащая, пыталась накрыть губы, чтобы заглушить плач. Маркус немного повернулся, подставил плечо, на которое Кейлия уложила голову. Северин крепче сжал её руку.       Так они и сидели, пока Кейлия не выплакала все слёзы, копившиеся в ней с раннего утра, и не затихла.