Fukkatsu

      — Харучиё, тебе не обязательно так близко идти, — Сенджу спускает Харучиё обратно на землю из его мыслей. — На меня пока никто не нападает.       — Э, ладно, — мальчик отходит от сестры, давая ей больше пространства.       Ей кажется, что они распугивают всех детей в округе.       Сенджу и пытается представить, как примерно выглядит со стороны их славная компания.       Окружающие действительно обходили их стороной: такие же школьники, как и они сами, только завидев по-смешному серьёзное лицо Баджи и мрачную ауру, витавшую вокруг него, тут же сбегали, сверкая пятками, потому что не хотели лишний раз нарываться на проблемы. Даже если одна из этих проблем их пока не трогала.       Все трое мальчишек сдержали слово и вызвались проводить Сенджу в школу. Девочка полагает, что именно сейчас они планировали устроить разборки с несносными задирами.       Главное, чтоб до совсем уж плачевного состояния не довели. Именно на это надеется Сенджу и, признаться честно, немного волнуется за детей. Точнее, не за их безопасность, а за то, чтобы они никому не попались на глаза.       — Как его там? Кейташи…м… Хираи?       — Кайоши Хиросэ, Майки, — Сенджу поправляет спавшую с плеча лямку школьной сумки.       — А, точно. Теперь я запомнил, — заверяет Сано всю компанию. А главное — самого себя.       Харучиё с большим сомнением смотрит на друга, прекрасно ведая о том, насколько у него плохо с памятью на имена тех людей, которые его мало интересовали, и понимает, что тот всё же забудет главного из сегодняшних противников через минуту.       Далее до школы они доходят в полном молчании: каждый думает о своём. А у крыльца вовсе расходятся: Акаши идёт в свой класс, поскорее к знаниям, а мальчики заворачивают за угол и остаются выжидать.

***

      — Так каков план действий, Майки? — интересуется Баджи через несколько секунд после того, как Сенджу зашла в школу. Ему уже порядком надоело стоять молча и ничего не делать: кулаки чесались и рвались в бой.       — Нужно выловить кого-нибудь, — Майки с особой внимательностью анализирует внешний вид всех мимо пробегающих школьников, которые мчатся на уроки с неведомым никому из них желанием.       — Понял, — Кейске задирает рукава белой идеально выглаженной рубашки, и быстро выискивает взглядом человека, который любезно сопроводит их. — Эй, задрот!       Названный задротом испуганно озирается и нервно поправляет съехавшие с переносицы очки, когда понимает, что обращаются именно к нему. Баджи, замечая его дрожь, нарочито устрашающе шагает в сторону паренька.       — В-вы мне…? — мальчишка заикается, теребя в руках книжки. Черноволосый невозмутимо подходит к нему и резко притягивает за воротник, поднося кулак прямо к прыщавому лицу. У того аж выпадает одна из тетрадей, и листки её слегка разлетаются по сторонам.       — Эй, с какого класса будешь?       Школьник запуганно отводит узкие глаза и бубнит ответ:       — С-с… четвёртого…       — Отлично! Кайоши Хиросэ знаешь?       — Д-да, мы уч-чимся вместе.       Лицо Кейске украшает широкая ухмылка, обнажающая белоснежные клыки, кажущиеся неестественно острыми. За то время, пока он выпытывал информацию, Майки и Харучиё подошли и угрожающе нависли над своей жертвой, приумножив силу давления и запугав бедного мальчика ещё больше.       — Веди, — безразлично командует Манджиро.       Баджи отпускает парня и тот мигом выпрямляется, поправляя чёрный пиджак, словно надетый с иголочки.       — Тебе сказали: «веди», — одёргивает его Харучиё, пробегаясь по нему надменным взглядом. Пацан беспрекословно подчиняется, сразу же принимаясь показывать дорогу незнакомцам.       — В-вот, — очкарик приводит их к туалету, на что получает неясный хмык со стороны Харучиё и скрежет зубов от Баджи. Он спешит пояснить, понимая, что сейчас его точно ударят. — Н-ну, он об-бычно здесь бывает…       — Ладно, вали, — грубо перебивает его Акаши, явно уставший возиться со всяким мусором, и настраивается на предстоящий разговор.       Манджиро с ноги — будто он находится в фильме, честное слово, — эффектно выбивает дверь и осматривается.       — Ну и где… — черноглазый сводит брови к переносице, не находя ожидаемых врагов или хотя бы намёка на присутствие кого-либо.       — Эй, мелюзга, ты чё, проблем хочешь? — высокий для своих лет младшеклассник, на первый взгляд даже не походящий на свой возраст, открывает дверцу кабинки и за пару мгновений оказывается около блондина, возвышаясь над ним. — Ты откуда вылез ваще?       — Ты Хиросэ? — сухо кидает вопрос Майки.       — Ну, я.       Сано не медлит и после подтверждения личности тотчас срывается с места. Он отталкивается от кафельной стены слева и, целясь правой ногой в лицо оппонента, наносит удар ребром подошвы.       — К-кха…       Неожидавший внезапной атаки Хиросэ не успевает уклониться и отлетает назад, падая на спину в сопровождении собственного неровного дыхания и кряхтения. Но, немного очухавшись, он с нескрываемой злостью взирает на Манджиро.       — Сейчас я тебе наглядно покажу, что бывает с теми, кто обижает девочек, — заявляет Сано и готовит ногу для следующего удара, но закончить драку быстро ему было не суждено: за спинами мальчиков слышится ещё несколько голосов.       — Э?! Чё за дела?       — Это кто такие?       Баджи и Харучиё, доселе стоявшие в стороне, только завидев недоброжелателей, разом переходят в нападение.       — Ха-а… Т-ты о чём вообще? — Хиросэ, у которого кровь из разбитой губы льётся тонкими струйками, а на подбородке наливается фиолетовый синяк, набирается смелости, встаёт на ноги, слегка пошатываясь, и пытается вывести Манджиро на диалог. — Я же никого не трогал.       — Хэ? Да что ты, — Сано издевательски скалится на него и наносит ещё один сногсшибательный удар, но в этот раз он бьёт точно в нос.       — Эт-то… из-за той б-белобрысой суки, д-да? — лёжа на холодном полу, в отчаянии шепчет Кайоши. Он всхлипывает от боли и глотает неприятную металлическую жидкость, фонтаном лившуюся из расшибленного носа. — К-ками, з-за что…       Харучиё, уже разобравшийся с последним своим соперником — остальных на себя взял заигравшийся Баджи, — краем уха улавливает слова избитого. И совсем недавно утихший гнев в его сердце вспыхивает с новой силой.       — Что ты сказал? — розововолосый незамедлительно бросается на него с кулаками, в слепую начиная наносить удары по всему лицу.       Один.       Два.       Три.       Он перестаёт контролировать себя, когда им завладевают чистые эмоции и чувство справедливости.       Харучиё не понимал кое-чего.       Как он смеет так выражаться о его сестрёнке? Невинной, доброй, тёплой сестрёнке, которая наверняка не один раз слышала оскорбления в свой адрес и…       Терпела. Просто терпела, надеясь, что этот никчёмный сам отстанет.       Как он смеет молиться Богу после таких слов и действий?       Когда Харучиё представляет, насколько Сенджу могло быть обидно от издёвок того, кого он сейчас без сожалений калечит, его сердце сжимается и неприятно ноет.       Четыре.       Пя…       — Кха-ксх-а…       — Санзу! — Майки раздраженно рыкает на друга не только потому, что тот своевольно отобрал у него противника, но и потому, что это переходило уже все границы.       Но Харучиё не думает остановиться даже после оклика Сано: он, напротив, с усиленной мощью продолжает свою деятельность.       — Эй, Санзу, валить уже надо, — Баджи, за это время расправившийся со всеми оставшимися четвероклассниками и раскидавший по полу тех, кто в ближайшее время в себя точно не придёт, аналогично Майки пытается вразумить товарища.       Сано не выдерживает и хватает Харучиё за плечо — тот никак не противится, но и не спешит прекратить насилие.       — Не смей больше приближаться к Сенджу, ублюдок, — выплёвывает Харучиё, добивая Хиросэ ногой в солнечное сплетение и учащённо дыша. Его кулаки со сбитыми костяшками, заляпанными в чужой крови, заметно трясутся от гнева.       — М-м… Отстой! Они так быстро продули, — Манджиро отпускает друга, окончательно разочаровываясь в мальчиках, которых они только что сразили. Надувая щёки, он разворачивается и направляется к выходу из туалета. — Мне даже делать ничего не пришлось…       — Конечно, мы же всё за тебя сделали! — кричит Баджи, поправляя школьную форму. — Точно! Школа!       — Ты чё? — вопрошает Манджиро, не ведая о причине внезапной паники брюнета.       — Блядь, матери снова звонить будут! Всё, бывайте, я пошёл! — Кейске без промедлений убегает к выходу первым, оставляя друзей позади.       — Вот блин.       Харучиё, затихший на последние пару минут, только согласно кивает, и они оба торопятся покинуть школу как можно быстрее.

***

      — Что и требовалось доказать, — тихо вздыхает Сенджу, когда мельком слышит перешёптывания одноклассников о том, что в мужском туалете кого-то избили. Избили очень сильно, и в их числе был её главный обидчик.       Глупо со стороны Сенджу было надеяться на то, что они просто поговорят и пару раз ему вмажут. Она-то думала, что в юном возрасте они могут быть помягче.       Вот идиотка.              Сенджу крутит ручку между пальцами и нервно дёргает ногой под столом. Остаётся досидеть последний на сегодня урок, и она наконец сможет уйти домой.       Вакаса зайдёт сегодня. Это вспоминает Сенджу, а в сердце её разрастается чувство нетерпения и предвкушения. Она ощущает на себе сверлящий взгляд и наконец оставляет в покое уж очень интересную природу за окном. Теперь девочка скучающе пялится на доску и стоявшего рядом с ней учителя, который до этого момента что-то объяснял, показывая мелом на записи.       — Акаши-чан, не подскажешь нам, сколько будет одиннадцать умножить на пятьдесят два? — его презренно сощуренные глаза обращаются к ней, а на лицо вылезает натянутая улыбка, показывающая морщинки в уголках век и имитирующая тошнотворно-приторную вежливость. Он явно заметил невнимательность одной ученицы и обозлился, как понимала Сенджу.       — Пятьсот семьдесят два, сэнсэй, — светловолосая отвечает ровно и уверенно спустя секунду раздумий. Класс хихикает. Сенджу молчит и наблюдает за изменениями в мимике мужчины.       — Кхм, верно, — он краснеет от провалившейся попытки привлечь девочку к ответственности за халатное отношение к его предмету. Внимание учителя тотчас покидает её и вновь обращается ко всем школьникам.       Но…       Разве такое проходят в первом классе…?       Сорок пять минут выслушивания бубнежа про новую и очень важную тему (которую Сенджу уже наизусть знает, ей-богу) проходят практически незаметно. Со звонком Акаши получает возможность законно покинуть учебное заведение, что и делает самой первой, мигом выбегая из кабинета.       Голубоглазая снимает увабаки, ставит их обратно в школьный шкафчик и надевает кеды. Попутно завязывая шнурки, она выходит из надоевшего за такое короткое время здания и направляется к воротам.       Слышится протяжный звук.       Сенджу интуитивно поворачивает голову на гудок и тут же замирает на месте с открытым ртом. У входа на территорию школы стоит Вакаса собственной персоной, облокотившийся на мотоцикл и разглядывающий уставших детей, постепенно выходящих из заведения. Байк он свой поставил на самое видное место. Неясно: то ли хвастается, то ли занятие у него такое специфическое — любование тщательно начищенным, блестящим от солнечных лучей металлическим корпусом.       Он задерживается взглядом на ней и повторно сигналит. Младшеклассники позади Сенджу с неописуемым восторгом и нездоровым блеском в глазах взирают на члена байкерской банды, умудрившегося припереться в младшую школу в форме группировки, но опасаются подойти ближе.       Акаши ускоряется и доходит до Имауши, игнорируя перешёптывания за спиной.       — Привет, — здоровается она и непонимающе уточняет, — разве ты не домой должен был приехать?       — Да, — он кивает головой вместо приветствия, — так будет быстрее.       Сенджу не возражает, молча принимая его выбор.       — Поехали, — Вакаса лёгким движением указывает в сторону мотоцикла и протягивает ей шлем. Сенджу нацепляет защиту на себя, но не понимает, как правильно застегнуть, чем заставляет парня тяжко вздохнуть. Он присаживается на корточки перед ней и покрепче утягивает шлем по размеру головы, быстро защёлкивая его одним движением.       Головной убор оказывается немного большим и чуть закрывает обзор, и Сенджу не может не представить, как смешно она сейчас выглядела.       — А?       Асфальт пропадает из-под ног.       Имауши берёт Сенджу на руки и усаживает вперёд на мотоцикл, молча показывая, где держаться. Она послушно кивает, покрепче хватаясь ладошками за боковые ручки.       Сенджу чувствует приземление Вакасы и приятную дрожь, пробежавшуюся по телу после того, как он повернул ключ зажигания и завёл байк.       Хм, это именно то, что так привлекает малолетних бандитов?       На улице солнечная погода: яркая зелень и цветущая сакура притягательны, радуют глаз, ветерок легко обдувает прохожих, приятно охлаждая, а их же — сильно обволакивая и заключая в нечто наподобие купола из воздуха. Они мчатся на мотоцикле так быстро, что девочка даже не успевает разглядывать всё вокруг и просто ловит наслаждение.       Но движение плавно сходит на нет.       Вакаса мягко припарковывается у обочины неподалёку от её дома.       — Э-э-э, мы всё? — Сенджу, немного зависнувшая на незнакомых, но приятных ощущениях, и не заметила, как быстро пролетели эти несколько минут езды.       — Возьмёшь спортивную одежду. У тебя десять минут, — говорит он как ни в чём не бывало, спуская девочку на землю.       — Ага. Я мигом, — Сенджу с громким топотом мчится в дом, по пути доставая из кармана ключи. Ей хватает пары минут, чтобы на скорую руку набросать записку Харучиё со словами о том, что она ушла гулять в парк с одноклассницей, и собрать сумку. Кладёт она в свой рюкзак всё необходимое: во что-то переодеться (как ей и сказал Вакаса), бутылку воды и парочку средств для оказания первой помощи.       Ну, последнее это так, на всякий случай.       Никто не знает, что может произойти, поэтому Сенджу предпочтёт перестраховаться и взять больше, чем надо, нежели потом жалеть. Она застёгивает молнию вместительной розовой сумочки, когда-то подаренной Такеоми на день рождения, закидывает её на плечи и живо возвращается в коридорчик, принимаясь обуваться.

***

      Вакаса снова паркуется, но в этот раз у истинного места назначения. Конечная точка их была зданием не шибко большим, высотой в три этажа, но приметным и сразу бросающимся в глаза.       Имауши придерживает дверь для Сенджу и ведёт её во внутрь.       Сенджу, рассматривая помещение, к которому они пришли, минуя запутанные коридоры, думает, что здесь было непривычно хорошо. То было тёмным (пока Вакаса не включил свет), но просторным; пол устелен татами. В углу слева находился боксёрский ринг, по правую сторону от которого висели набивные мешки, а позади стоял шкаф с, вероятно, макиварами, перчатками и другими приблудами спортсменов.       В спортзале витал особый, характерный только ему запах — запах резины.       Незнакомые эмоции захлестнули с головой от нахождения в подобном месте. Не то чтобы она раньше являлась совсем спортивным инвалидом, но физической активностью никогда особо не занималась.       Вернее, у неё были увлечения немного другие. А потом и вовсе возможности не стало.       — Справа раздевалка, — осведомляет её Вакаса, уходя в ту же сторону, о которой говорит.       Сенджу отвлекается от исследования обстановки и идёт за ним. Она, следуя указаниям парня, плетётся в самую левую дверь — в женскую комнату. По приходе Акаши мигом нацепляет на себя футболку с шортами и выбегает обратно.       — Я всё, — голубоглазая упирает руки в бока и с полной готовностью смотрит на Имауши. Тот уже успел переодеться в белую кофту со свободными брюками и теперь ожидал её, сидя на одной из скамеек.       — Тридцать кругов вокруг. И по-живее, — сразу же, обходясь без лишних церемоний, заявляет Вакаса, на что Сенджу кивает и принимается с усердием бежать.

***

      Голубоглазая прижимается грудью к коленям, выпрямляя позвоночник, и тянется вперед к ступням, обхватывая те руками. По лицу её стекает пот, а дыхание прерывистое.       — Ну, потенциал у тебя очень неплохой, — флегматично заключает Вакаса после их полуторачасовой тренировки.       Акаши делает заминку, снижая нагрузку на юное тело и растягивая всё мышцы и связки. Теперь она раскидывает ноги по сторонам, наклонятся к полу и почти что ложится на него, продолжая слушать парня.       — Правда?       — Я буду учить тебя, — Вакаса игнорирует её вопрос, будто находится тут один и говорит сам с собой. Он берёт в руки бутылку с водой и, делая глоток из неё, продолжает, — будем заниматься пока что четыре раза в неделю, — подводит итог беловолосый, смотря на Сенджу.       Она поднимает голову и радостно улыбается, совсем не обращая внимание на ноющий от непривычной боли организм.       Сенджу заканчивает упражнение и, немного разминая руки, подходит к столу, на который опирается Имауши. Она хватает бутылку и жадно припадает к горлышку.       — После школы. В четыре. Не опаздывай, — Сенджу допивает и с открыто выраженным на лице недоумением смотрит на уходящего Вакасу. Тот лишь усмехается, оголяя зубы и находя её внешний вид очень забавным. Он добавляет. — Ах, да, чуть не забыл. Собирайся, мелочь, подвезу.       — Хорошо, Вака! — девочка отвечает Вакасе тем же и быстро пробегает в раздевалку прямо мимо замершего на месте парня, высовывая на ходу язык и одновременно с этим растягивая прозвище, коим его именуют Чёрные Драконы.       Да, теперь она будет называть его именно так.       Сенджу задорно улыбается своим мыслям, заходя за дверь помещения.       — А я смотрю, у тебя ещё остались силы? — громко любопытствует Вакаса, дабы Сенджу наверняка услышала его.       — Не-е-ет!       — Хах.

***

      — Сенджу, ты чего так долго?       Да, наивно было полагать, что её действия останутся незамеченными.       — Ну так я гуляла, — со всей искренностью отвечает Сенджу, смотря Харучиё прямо в глаза. Она уточняет. — С подругой.       В принципе, она почти не соврала. Вакаса же подходит под определение подруги…?       Девочка старается успокоить себя, пока Харучиё её пристально разглядывает, пытаясь выявить подвох.       Имауши, кстати, предусмотрительно решил высадить её с транспорта на расстоянии нескольких метров от дома, за что Сенджу сейчас ему очень благодарна.       Потому что Сенджу не хотела, чтобы кто-то прознал об этом сейчас.       — У тебя раньше не было подруг, — выдаёт Харучиё со слегка обиженным тоном. Он хмурит брови и с ещё бóльшим подозрением смотрит на неё.       — Э? Это ты намекаешь на то, что у меня их не может быть, да? — Сенджу надувает губы и строит печальные глаза, отворачиваясь от него и скрещивая руки на груди.       — Нет, я не про…             — Ну всё понятно, Харучиё! — младшая Акаши громко топает в свою комнату, внутренне обижаясь на брата. Но Харучиё останавливает её на полпути, хватая за предплечье. — А?       — Просто уже поздно. На улице много плохих парней.       Сенджу смотрит на мальчика и осознаёт, что он никак не хотел подшутить над ней, а попросту переживал. Но внутри ей становится немного стыдно за то, что она врёт ему в лицо.       Сенджу мысленно оправдывает своё поведение, но на деле легче ей не становится.       — Спасибо.       — Э-эм… — Харучиё замирает в полном недоумении, когда Сенджу подходит и, притягивая его к себе, мягко обнимает, замыкая кольцо рук у мальчика за спиной.       — Ты очень крутой брат, Харучиё, — говорит Сенджу, когда через пару секунд чувствует взаимность со стороны голубоглазого. Тот прижимается к ней так крепко, что почти слышен хруст костей. — Я всегда буду тебя защищать! Так же, как и ты защитил меня сегодня.       Она отстраняется и взглядом, полным уверенности и решительности, смотрит на него. Сенджу берёт его руки в свои и       продолжает:       — Обещаю!       — Эй, меня не нужно защищать! Я же сильнее, — мальчик слегка смущается от действий сестры.       — Хи-хи, я просто так не отлипну! — Сенджу резко начинает щекотать брата, пытаясь вызвать улыбку у него на лице, что у неё успешно получается.       Всё же щекотка — действительно его слабость. В этом Сенджу уверена, и теперь Харучиё оказывается под полным контролем сестринских рук.       — Х-ха-хах-а-а… х-х-хватит! — мальчик смеётся чисто, открыто, без всякого притворства и самое главное — искренне.       Сенджу хватает этого вида, чтобы успокоиться и полностью поверить в то, что то место, где она сейчас находится и которое называет в душе домом, вправду существует. Это не иллюзия и не фантазии, потому что она — да и никто на свете — не сможет придумать в голове образ такого милого, настоящего и родного Харучиё.       Мир реален.       И её брат, которого она полюбила за такое короткое время, тоже.       — Вы чего тут веселитесь прямо у порога?       — Братик Таке…       Харучиё перестаёт смеяться.       — Сенджу! Ты что, только что пришла?       Но люди словно медаль: даже в схожих ситуациях они делятся на две стороны. Стороны эти нечёткие, с размытой гранью, но противоположность их чётко прослеживается. И обратная половинка, отличающаяся от Харучиё, — Такеоми Акаши.       Парень, обделённый вниманием со стороны родителей и сам обделивший им своих младших. Он выбрал друзей, гулянки и ночные разъезды на байках вместо семьи. Сенджу знает его недолго, но она может смело заявить: Такеоми всегда отказывался признавать, что она может в чём-то ошибаться, так же, как и другие дети, иметь плохие стороны или действовать по собственной воле. Он не воспринимал её как отдельную личность и считал, что всему виной дурной пример в виде Харучиё. Такеоми скинул ответственность на старшего ребёнка, полагая, что так легче. Но теперь, когда он видит, что Сенджу ведёт себя слишком неподобающе для девочки или позволяет себе ослушаться его, он снова обвиняет Харучиё.       Такеоми и Харучиё, на самом-то деле, очень похожи, если влезть в ситуацию поглубже. И на первого, и на второго взвалили непосильную ношу в виде ребёнка.       В виде ребёнка, с которым не пойми что нужно делать.       — Харучиё, ты должен был проконтролировать.       Но Такеоми-то уже семнадцать лет, а не семь, как Харучиё. Он должен понимать, что произойдёт, если всё так и продолжится. Разве не пора браться за ум и вести себя взрослее?       — Харучиё, ты должен…       — Харучиё, ты обязан…       — Харучиё, ты старший…       Каждое его слово вымораживает до дрожи в теле и обжигающих, горячих как огонь слёз.       И Сенджу удивляется.       Как Харучиё это терпит?       Но она также понимает:       А что он может сделать?       «Ничего», — отвечает ей голос подсознания.       Но Сенджу не хочет мириться с тем, что к беззащитному ребёнку кто-то смеет относиться так несправедливо. Харучиё защищает её от хулиганов, но сам не может противостоять старшему брату, потому что это непросто. Здесь не решишь дело кулаками, как привыкли делать мальчишки. Нужно пойти против самого себя, чтобы противостоять тому, кто сильнее тебя, тому, кого ты любишь в душе, хоть и отрицаешь это чувство на виду у всех. А Сенджу уверена: как бы Харучиё порой не говорил плохо о Такеоми, он пока ещё любит его и в глубине неокрепшего сердца надеется на внимание со стороны брата. Но пройдёт время и хрупкая, подобно осколкам стекла, надежда на лучшее угаснет.       Поэтому Сенджу начнёт защиту Харучиё с главного: она устранит человека, постоянно давящего на него.       — Ругай меня, а не его.       — А?       Оба Акаши смотрят с непониманием, но ей всё равно.       — Это я пришла поздно. Так почему же ты ругаешь Харучиё?       Сенджу выглядит такой, какой её ещё никогда не видели: она не смеётся и даже не улыбается, она не пародирует издевательски чужие лица и не ухмыляется, лик её полностью серьёзен, губы сжаты, а глаза горят голубым пламенем гнева.       — Чего? — Такеоми негодует — это видно по нахмуренным бровям и стиснутым зубам — и слегка повышает голос. — Что это значит, Сенджу?       — Брат, перестань ругать только Харучиё, — она ни на секунду не подумает отступить от вразумления старшего. Её слова звучат словно приказ, но Сенджу безразлично то, как это может выглядеть со стороны.       Малявка смеет поучать взрослого?       Но Сенджу никакая не малявка.       Ранее она пыталась пойти против установок Такеоми, мягко намекая и сохраняя образ более-менее послушной девочки, но никогда не заявляла ему о своём протесте настолько открыто.       Терпение на исходе.       Сенджу больше не может этого вынести. Девочка видит: с течением времени, получая день за днём новые наказания, возникающие из-за неё, Харучиё наверняка начнёт отдаляться всё дальше и дальше.       Он будет общаться не так часто, игнорировать вопросы, интересующие Сенджу, и в целом будет вести себя на порядок холоднее. Всё это ожидает их в будущем.       Но она не хочет, чтобы этот тёплый ребёнок, добрый и ещё умеющий любить по-настоящему, погряз во тьме и в конечном итоге полностью испарился.       — Когда ошибаюсь я, нужно наказывать меня.       Она закрывает собой Харучиё.       У Сенджу поза уверенная, непоколебимая: с распрямлёнными плечами и сжатыми в кулаки руками она сверлит Такеоми взглядом несогласия, явно не собираясь отступать.       — Ты о чём вообще? — Акаши гневно смотрит на сестру, прищуриваясь. — Я ему поручил следить за тобой, Сенджу. И я наказываю того, кого считаю нужным.       — Харучиё тоже ребёнок, — спокойно утверждает она, делая акцент на последнем слове.       — Да какая разница?! — не сдерживаясь, во всю кричит Такеоми. Впервые.       О, Сенджу радуется.       Наконец-то в этом доме гнев направлен хоть на кого-то, кто не Харучиё.       — Как ребёнок может следить за ребёнком, Такеоми? — но тем не менее, она продолжает гнуть палку, стремясь достигнуть большего.       Сенджу впервые обращается лично к нему по имени. Не простое «брат», не ядовито-ласковое «братик Таке», когда он на грани. А по полному имени.       Такеоми замирает, даже не зная, что ответить. Он отказывается верить в происходящее и с шоком в глазах взирает на младшую сестру, поражаясь её наглости и уверенности в собственных словах. Но раздражение пересиливает все остальные чувства — изумление и неверие. И Такеоми, по натуре своей гордый, никак не может позволить ребёнку читать ему нотации.       — Что ты можешь понимать в этом, Сенджу?       А Сенджу лишь хмыкает от его тупости.       — Да ты действительно здесь никого за разумных людей не держишь, — обречённо бросает она, уставшая церемониться с ним и подбирать нужные слова, которые не казались бы грубыми. Сенджу понимает, что попытки задеть брата как можно больше в итоге оказались бессмысленными. — Пойдём отсюда, Харучиё.       Сенджу бережно берёт опешившего Харучиё за ладонь и уводит за собой. Ей приходится прикладывать усилия, чтобы он шёл, потому что мальчик отчего-то изрядно тормозит.       А Такеоми пусть поразмышляет.       Девочка с горем пополам доводит брата до своей комнаты, закрывает дверь и отпускает его руку.       Она медленно поворачивается к нему и столбенеет.       Раздаётся протяжный всхлип.       Из покрасневших глаз Харучиё кристальными каплями льются горячие слёзы, а его щёки и нос уже припухли от прилива чувств. Подрагивающий мальчик смотрит не на неё, а в пол, даже не моргая.       Сенджу подносит пальцы к влажному лицу брата и мягко утирает мокрые струйки.       — Не плачь, братик Хару.       Он шмыгает носом громче, и кидается на шею Сенджу, когда та обнимает его уже второй раз за день. Харучиё зарывается головой куда-то в плечо сестры, а она треплет его по волосам, пытаясь утешить.       — Это не стоит твоих слёз, Харучиё.       У девочки скапливается влага во внутренних уголках глаз от вида заплаканного брата. Но она сдерживается, потому что ей нужно быть сильной перед Харучиё, иначе он раскиснет ещё больше.       Он ребёнок, Сенджу — нет.       Ему плакать позволительно.       Ей — нет.       Поэтому всё, что Сенджу в силах сейчас сделать, — это крепче прижать к себе маленького Харучиё и шептать ему успокаивающие слова.

***

      Девочка бежит по дому, пытаясь найти своих друзей.       — А где все?       Сенджу заглядывает в каждую комнату, мимо которой проходит. Но всё тщетно: она никак не может отыскать мальчиков. Порой малышке кажется, будто они специально игнорируют её.       — Куда все подевались?       Она опускает глаза в пол, готовясь расплакаться от обиды. Но на периферии девочка замечает самолётик, которым недавно хвастался друг Харучиё.       — Вау-у! Круто!       Акаши подбегает к комоду и хватает игрушку в руки, внимательно осматривая.       — Бву-у-ум!       Перепрыгивая через низенький стол, Сенджу несётся со всей скоростью, на которую способна, пародируя звуки двигателя самолёта.       — Летит борт «Сенджу»! Вижу противника на горизонте! — она готовится приземлиться на ноги после прыжка и тянет руку ещё выше.       -Хрусть-       — Ой-й.       Но Сенджу падает на пол, больно ударяясь подбородком и губой, и обращает внимание на треск, раздавшийся неподалёку.       — Что… блин!       Она с досадой осматривает сломанную игрушку, понимая: Майки очень сильно расстроится.       Разозлится.       Сенджу пялится на самолётик и думает, как же исправить эту ошибку и не получить в свой адрес ещё больше презрения Сано. Он и так вместе с Баджи старается от неё отгородиться, будто думает, что она им неровня и не может с ними играть. Это Сенджу огорчает, но теперь, как думает девочка, он совсем её возненавидит.       — Кто это сделал?       По её позвоночнику скатывается капля пота, а тело захватывают мурашки, появившиеся от нехарактерного для этого времени года холода.       Сенджу понимает: Майки увидел.       Увидел то, что она сделала.       Сенджу пересиливает себя и сквозь сковывающий сознание страх отвечает блондину, загнавшему её в тупик:       — Слушай… Майки… прос… — девочка торопится извиниться перед другом, в глубине души надеясь на его прощение. Солёные капли текут по щекам светловолосой.       Её бубнёж резко прерывают.       — Ты же видела, кто это сделал?       Она смотрит на него и не верит.       Он не понял?       Не понял, что это сделала она?       Сенджу моргает и сквозь мокрую пелену с надеждой взирает на Манджиро.       А ему, кажется, всё равно.       Значит ли это, что у неё ещё есть шанс?       — Ну… ну, его сломал братик Хару.       Аура вокруг мальчика меняется и глаза его становятся будто пустыми, какими-то стеклянными, как думает Сенджу.       Он не говорит ей ни слова и просто уходит.       Акаши облегчённо вздыхает, думая, что Майки просто поговорит с Харучиё и они все об этом забудут. А она вновь окажется безнаказанной.       Но с каждым шагом Манджиро вокруг него всё больше и больше начинает скапливаться тёмная энергия.

***

      Сенджу всё тут же, в доме Сано. Правда теперь Акаши лежит на татами и, опираясь руками о маты, читает мангу, которую недавно нахваливали её друзья. Она как типичное чтиво для мальчишек её возраста — неинтересна и дурна, но Сенджу усердно продолжает вникать в чёрно-белые картинки, несмотря на то, что сейчас заснёт от скуки.       — Эй, Майки, прекращай!       — Хм?       Она слышит возглас Баджи откуда-то с улицы и недоумённо оборачивается в ту сторону, из которой он исходит.       — Что там у них? — поддавшись внутреннему любопытству, Сенджу добегает до сёдзи, отделявшей её от заднего двора.       Она распахивает раздвижную дверь лишь на половину.       Но этого вполне хватает, чтобы тут же замереть.       — Г-кху-у…       Сердце Сенджу готово было остановиться. Волосы будто встали дыбом, а озноб захватил тело в свои манящие оковы.       Харучиё сидел на коленях перед Майки и зажимал окровавленный рот руками, сквозь которые также лилась кровь.       — Кх-а… г-ха-а…       Он не сдержался и опустил ладони на землю, перестав скрывать то, чем его сегодня наградили.       Тёмно-красная жидкость продолжает литься по лицу       голубоглазого мальчика, и Сенджу наконец видит причину.       Рот Харучиё оказывается полностью разорван.       Ромбовидные раны вырезаны на уголках губ детского лица, пальцы Харучиё больше не прячут того кошмара, который предстал перед Сенджу.       Девочка поднимает брови, её лицо искажается в гримасе ужаса, когда она понимает, кто именно это с ним сделал.       Майки стоит напротив Харучиё, возвышаясь над ним и с немигающим взглядом взирая на друга, захлёбывавшегося в собственной крови.       Его горячая кровь есть и на руках Манджиро, и на детальке самолёта, который совсем недавно сломала Сенджу.       — А теперь смейся, Харучиё.       Глаза блондина на человеческие совсем не походят, скорее — на звериные: радужки полностью белые и опустошённые, жизнь оттуда выкачали. А над ним самим витает что-то чёрное, своими склизкими щупальцами обвивавшее всего Манджиро полностью.       — Кх-хи-хи…       Харучиё поднимает голову.       — А-ха-ха-ха-а…       А по лицу его текут слёзы.       — Ха-Ха-ха-ах-а-ха!       Но он всё равно смеётся.       Как и приказал ему Король.       А почти упавшая в обморок Сенджу понимает: сегодня она совершила неисправимое.

***

      Такеоми находился в, мягко скажем, большом недоумении.       — Как это произошло? — Харучиё молчит, но Акаши продолжает требовать ответа от мальчика.       Шиничиро ему толком ничего не объяснил, а просто несколько раз извинился и что-то пробормотал, но Такеоми даже не смог его расслышать — настолько он был ошарашен.       — Харучиё, отвечай.       Ему, очевидно, всё равно на то, что они находятся в больнице, где не принято шуметь. Ему всё равно на то, что у маленького Харучиё наверняка болит рот после произошедшего.       — Это… из-за самолёта, — хрипло отвечает розововолосый и морщится: врачи рекомендовали не разговаривать в ближайшее время, так как швы на ранах могли разойтись.       Но Такеоми, видимо, и на это всё равно, раз он заставляет брата говорить.       Харучиё думает, что ему сейчас вообще наплевать.       Вернее, ему всегда было наплевать.       Всё, что никак не касается его напрямую, он даже во внимание не принимает.       Старший брат — это обращение оседает мерзостным осадком в мыслях Харучиё — никогда не интересовался им. Да и Сенджу, впрочем, тоже. У него на уме всегда были только походы по клубам и огромные траты денег, будто они никогда не закончатся.       «Ненавижу…»       — В каком смысле? — Такеоми строит глупое лицо, а Харучиё хочется расхохотаться в голос, но он, к большому сожалению, не может.       — Сенджу… сломала самолёт Майки, — начинает он и терпит, чтобы не расплакаться от жгучей боли во рту, сравнимой с ощущением, когда тебя режут. А Харучиё прекрасно знает, что это за ощущение. И говорит он так тихо-тихо, что Такеоми его еле слышит. — Он подумал, что это я.       — Понятно, — обречённо, глубоко вздыхает Такеоми, хмурясь и окидывая брата нечитаемым взглядом. Он достаёт из кармана пачку сигарет и, попутно поджигая одну, подходит к окну.       А Харучиё снова думает о том, какая же Такеоми всё-таки сволочь.       — Опять назовёшь меня виноватым? — глухо шепчет он, но в тишине, изредка прерываемой лёгким топотом медперсонала за дверью, Такеоми различает его слова.       Его старший брат выдыхает противный дым в окно, но даже уличный воздух не может полностью забрать тошнотворный запах табака.       — Присматривай ты за Сенджу тщательнее, этой ситуации бы не случилось.       За что?       Он хочет, чтобы чёртов Такеоми выбросил чёртову сигарету и перестал отравлять кислород, поступающий в его кровь.       Почему именно он?       Он хочет, чтобы грёбаный Такеоми вышел из грёбаной палаты и перестал мозолить перед глазами и читать морали.       Харучиё шумно сглатывает и прямо сейчас хочет, чтобы Такеоми просто исчез из этого мира.       — Ненавижу тебя.

***

      Сенджу учащённо дышит и старается остаться в здравом рассудке.       «Хотя какой тут здравый рассудок, ты давно сошла с ума», — это ей заговаривает подсознание, но Сенджу кажется, что это просто голос в голове.       Она моргает и в темноте еле-еле фокусируется на собственных руках.       Это что…       Она касается напряжёнными ладонями своего лба, стирая пот.       …было на самом деле?       Глупый сон не кажется ей выдумкой, потому что Сенджу уже давно привыкла со всей серьёзностью относиться к подобным выкидонам вселенной.       Ведь и её саму однажды выкинуло сюда.       Однако вероятность того, что разум мог всё подстроить так, чтобы недавние переживания за Харучиё воспроизвелись в сновидение и таким образом в очередной раз напомнили о себе, конечно, была.       Но чутьё, отдающее тянущей болью в висках, говорит ей об обратном.       Это не шутка.       Она не может игнорировать такие сигналы свыше.       Сенджу ложится обратно на подушку и прикрывает глаза.       Тогда всё становится ясно.       Сенджу теперь понимает.       И шрамы, и одержимость Харучиё. Всему причина — Манджиро.       Чёртов Манджиро.       А может… чёрный импульс?       Возможно, это непонятное явление появилось именно тогда?       Голубоглазая тревожно вздыхает.       Но из-за такой мелочи ли? Или это не было поводом для его появления, а Харучиё стал случайной жертвой?       Она уверена: то был не Манджиро, а так называемая «вторая личность» Сано, потому что те тёмные ленты, обвивавшие его, точно были нарисованы в манге в некоторых моментах.       Но разве их возможно увидеть в жизни, не на картинке?       Сенджу только на самом начале выбранного ею пути, но она уже устала.       Хочется реветь навзрыд.       — И как сопляк Такемичи со всем этим справлялся? — девочка задаёт риторический вопрос и тихо всхлипывает, давая волю слезам.       Она не ожидает никакого ответа, ведь рядом никого нет.       Но плач отступает на второй план, и Акаши снова вспоминает только что увиденную картину, которая должна будет произойти, скорее всего, через пару лет, поскольку во сне Сенджу и остальные дети выглядели несколько старше, нежели сейчас.       О, Сенджу знала, что Такеоми плохой брат. Но чтобы настолько…       Светловолосая вытирает мокрые щёки краем одеяла и переворачивается на бок, сжимаясь и полностью закутываясь в него.       Сенджу не может допустить подобное.       В голову закрадывается мысль попросту убить Майки.       Сенджу выкидывает эту мысль.       Майки — ребёнок.       Ребёнок, который разорвёт её брату рот…       Нет, всему виной не Майки.       Всему виной сверхъестественное вмешательство свыше.       В этом Сенджу была уверена.