The Godfathers

regina spektor — Call Them Brothers

— Приветики! — Осаму широко улыбнулся и помахал рукой, стоя перед дверью. — Заходи, — Тюя раскрыл её шире, впуская парня в коридор. Осаму, вытянув руки, навалился на Тюю едва не всем весом, обхватывая за шею в объятии, и Тюя от неожиданности слегка отклонился назад и схватил Осаму за бока. Осаму усмехнулся. Тюя оглянулся на коридор, убедившись, что отец был занят на кухне и не выглядывал в прихожую, и поднял голову, быстро целуя Осаму в щёку. Тот что-то невнятно промурлыкал и выпрямился. Длинные рукава его светлого свитшота скрывали бинтовые повязки на запястьях, и Тюя уверен — если бы этот свитшот надел уже он, эти рукава скрыли бы его руки вместе с кистями и продолжили бы свисать ещё немного ниже. — Я там не успел ещё кое-что доделать, подождёшь меня? — Тюя завёл руку за шею, проходя до своей комнаты. Его огненно-рыжий хвост, пышный и ещё пахнущий шампунем после вчерашнего душа, вился на самом конце и лежал у него на плече. — Отец попросил починить, я уже почти закончил. — Уф, прекрати, — Дадзай усмехнулся и махнул рукой, — ты же знаешь, мне так нравятся мужчины на все руки мастера. Накахара фыркнул и вскинул бровь, глядя Дадзаю прямо в глаза. — Ты просто ленивый и ничего не любишь делать по дому, 'Саму. — С тобой невозможно быть романтичным, — Дадзай наморщил нос и скрестил руки на груди. Тут усмехнулся уже Накахара. — Чай будешь? Или пожевать что-нибудь? — Ты так ещё дольше провозишься. Давай быстрее. Тюя кивнул и шагнул за порог своей комнаты, оставив дверь раскрытой, и Осаму, заглянув внутрь, увидел, как посередине, на полу, стояла почти собранная новая тумбочка без дверцы — её-то и собирался приделать Тюя. Рядом с тем местом на ковре, на котором он уселся, лежали шурупы, ключ для их закручивания, маленькие дверные шарниры и что-то ещё по мелочи из инструментов. Прямо под ногами у себя, почти за порогом комнаты, Осаму обнаружил смятый комок бумаги и, развернув его, увидел инструкцию — очевидно, Тюя в какой-то момент разозлился на проклятых шведов и решил собрать всё сам. Конечно, ведь собирать по инструкции — это такое унижение мужского достоинства. Удивительно, но у него, кажется, получилось! Оставалось только гадать, какие ругательства и какой шум выдержала нежная душа его отца, пребывающего сегодня выходным. — Может, тебе помочь? — он склонил голову к плечу, рассматривая инструкцию и замечая, что Чуя пытается приладить дверцу не к той стороне. — Тут в инструкции- — Я и без инструкции всё собрал. Главное, что стоит и не скрипит, — Тюя сложил себе на коленку дверцу, приладив к ней шарнир и нащупывая рукой на ковре шуруп вслепую, но шуруп никак не попадался. — Да где? — Вот! — Осаму, держа в руке инструкцию, прошёлся до Тюи и вручил ему в руку шуруп, закатившийся прямо за его спину. Тюя сжал шуруп в пальцах и приладил к отверстию в шарнире, вставив в шляпку ключ и начав тихо закручивать без какого-либо усилия, лишь слегка светясь красным. — Что бы ты без меня делал, да? — Без тебя никак, — Тюя не отвлекался от своего занятия. Осаму вздохнул и присел на корточки рядом, а потом, прищурившись, вдруг с хитрой улыбкой потянулся к Тюиному лицу и чмокнул его в щёку. Едва заметная голубая вспышка — и ключ сорвался с шурупа, ведь теперь усилия после аннуляции к его закручиванию нужно было приложить. Накахара негромко рыкнул и недовольно глянул на Дадзая. — Тебе что, заняться нечем? — Я тебе помогаю! Это моральная поддержка. — Давай я буду ощущать твою моральную поддержку на расстоянии в эти пять минут, пока я заканчиваю, — Тюя наморщил нос и, уже не светясь, слегка напряг руку, вкручивая шуруп ключом до конца. — Иначе тумбочку дособирать придётся тебе. — Ой, нет-нет, — Осаму отрицательно покачал головой и тут же встал на ноги. — Мы не можем развестись из-за ремонта, мы ещё не женаты. — Мы что? — Собирай-собирай, я подожду! — Осаму оставил инструкцию рядом с Тюей и выпорхнул из комнаты, оставив мастера наедине с дверцей и надеясь, что тот выберет правильную сторону шарниров… Парень бесшумно прошёлся до кухни. В квартире Тюи всегда было как-то… эстетично и утончённо. Сразу была видна рука его отца! Рэмбо, стоящий вполоборота к выходу в коридор, даже в домашней своей одежде выглядел так, словно собрался на работу или какой-нибудь парад Людей-У-Которых-Есть-Вкус, и держал в руке бокал вина, вперив взгляд в небольшую плазму на холодильнике и совершенно не замечая гостя, поглощённый каким-то французским фильмом; на экране даже разговаривали на непонятном певучем языке, и Осаму отбросил попытки понять, о чём картина. Тёмные волосы старшего хозяина квартиры, обычно распущенные и с пушистыми наушниками на голове, скрывающими уши, потому что Рандо-сан всегда мёрз (как рассказал однажды Мори, в молодости Артюр перенёс катастрофическую потерю крови и с той самой поры всегда нуждался в тёплой одежде), сейчас были убраны в низкий небрежный пышный хвост и вились на концах, лёжа на плече. У Тюи бывало так же, когда он намокал под дождём и его волосы начинали постепенно высыхать. Ну и правильно, яблочко ведь от яблони! Хотя тут, скорее, ягодка винограда от виноградной грозди в высокогорных плантациях Франции… Осаму был более чем уверен, что Тюя, конечно же, предупредил своего родителя о госте, потому без всякого зазрения совести, когда Артюр поднёс бокал к губам и сделал глоток, помахал рукой и заговорил: — Здра-авствуйте, Рандо-сан! Рандо-сан, вздрогнув, подавился и с полными ужаса глазами закашлялся, тут же развернувшись к кухонному гарнитуру, громыхнув бокалом о столешницу и схватившись за грудь. Осаму от неожиданности сам втянул голову в плечи, молча наблюдая за тем, как отец его бойфренда — или, как блеснул однажды своим вторым родным языком Тюя, petit ami — восстанавливает дыхание и шумно дышит. — dieu! — хрипло заговорил Рэмбо, прочистив горло и повернувшись к Осаму. — что же ты так пугаешь… — Извините! Я думал, Тюя предупредил Вас, и- — нет-нет, — Рэмбо выдохнул и выпрямился, вновь упёршись спиной в кухонный гарнитур и рукой задвинув за себя бокал вина, как будто спрятал. — я знаю, просто ты так неожиданно явился… садись. будешь пить чай. — Я ненадолго, не волнуйтесь, не стоит, — Осаму улыбнулся и скрестил руки на груди, уже было упёршись в дверной косяк, но Рандо нахмурился и кивком головы указал на стул — и Осаму, вздохнув, всё-таки сел. — Ладно… Это Вы Тюю загрузили? — именно так, — Рэмбо тоже улыбнулся, говоря своим привычным негромким голосом и щёлкая кнопку чайника, начав кипятить воду. — я бы, конечно, мог и сам, а мог и Поля попросить, но зачем, когда у меня есть взрослый сын под рукой? — Вот тут не могу с Вами не согласиться. Он вообще всё умеет. А что не умеет, то уничтожит в щепки, — Рэмбо усмехнулся и прикрыл рот рукой. — Это он характером явно не в Вас пошёл. — хм, ну… вот тут я с тобой не соглашусь, — Рэмбо приложил пальцы к подбородку в задумчивом жесте, и Осаму вопросительно склонил голову набок. — Как это? — Дадзай вскинул бровь и подпёр голову обеими ладонями. — Вы же всегда такой… спокойный. — о, не бери в голову, — Рэмбо зажмурился и улыбнулся. — как папа? у вас дома всё хорошо? — И Вы ещё спрашиваете? Он на работе, по-моему, проводит больше времени, чем дома. Это я у Вас спрашивать должен, как он там и не загнулся ли. — было бы смешно, если б не было так грустно… но он ведь старается для тебя и брата. к слову, как Рюноске? — Пф, живее всех живых! — парень отмахнулся. — Хотя с его лёгкими это просто поразительно. — Осаму, как грубо, — Рандо поцокал языком и, взяв чайник за ручку, налил кипяток в заварник с травами, а из заварника уже перелил в одну из кружек ровно до половины. Дадзай с неким удивлением наблюдал за этим странным посредничеством между чайником и кружкой — дома все обычно пользовались чайными пакетиками и не парили заварником голову, но в чужой монастырь… — пожалуйста. печенье на столе. бери, не стесняйся. — Я? Стесняться? Не смешите меня, — Осаму взялся за кружку с горячим чаем двумя руками и вдохнул ароматный пар, но никаких ноток бергамота, диких фруктов, роз, инжира или что там ещё добавляют обычно в такие букеты для заваривания не почувствовал. Трава — она и в России трава! — ах, ну да… забыл, что дети наследуют некоторые черты характера от своих родителей. от отца в том числе. — Это Вы на что намекаете? — парень хмыкнул и отпил глоток. Рэмбо в ответ хитро прищурился. — о, совершенно ни на что и ни капли не на то, что твой отец тоже мало чего стеснялся. — Ну Вы тогда тоже не стесняйтесь. Рэмбо уже, судя по вытянувшемуся лицу, хотел спросить, чего именно, а потом широко раскрыл глаза, обернулся через плечо, посмотрел на Осаму с виноватой улыбкой и завёл руки за спину, пряча бокал с вином точно за собой. — ты ничего не видел. тебе показалось. — А, ну да. В школе глаза перенапряг, вот и видится всякое… — Осаму для правдоподобности, коротко подмигнув, растёр глаз рукавом свитшота. Проморгавшись, он мельком глянул на отца Тюи, взяв печенье в рот, а Рэмбо уставился на него, вскинув брови. — ой, Осаму, у тебя… ну… — он коснулся пальцами своего лица у глаза, а потом встряхнул головой и прошёл мимо него в коридор. — сейчас. Осаму только с удивлением проводил его взглядом, жуя печенье и подставляя руку под подбородок, чтобы не накрошить. Рандо-сан вскоре пришёл с небольшим настольным зеркалом, поставив его рядом с кружкой чая и сев на стул напротив. Осаму глянул в отражение — и тут же изобразил на лице отчаяние, быстро глотая печенье и запивая его чаем. Схватившись одной рукой за ножку зеркала, пальцами второй он провёл под глазом. Он размазал стрелку! От осознания, чем он размазал, стало ещё хуже: на светлом рукаве красовалось чёрное пятно. Подумать только: такой маленький чёрный уголок, который даже и не видно невооружённым глазом, а размазался так, будто Осаму кисточкой для гуаши поводил по лицу! — Бли-ин! — он нахмурился и попытался оттереть смазанную тушь пальцем, но только больше размазал чернь по лицу. — И с собой не взял! Голос Дадзая был так полон скорби по произошедшему, что из комнаты даже Накахара выглянул. Он уже было раскрыл рот, чтобы спросить, что случилось, как вдруг отец поднялся с места и почти умчался в свою спальню. Тюя только с непониманием проводил его взглядом и сделал шаг в сторону Осаму, но отец уже показался на пороге и мягко оттеснил сына рукой в плечо, вернувшись на кухню и вручив Осаму что-то вроде пенала. Тюя только бровь вскинул, когда Дадзай вдруг поднял на его отца голову с блестящими от благодарности глазами и умчался с этим пеналом в ванную комнату, оставив дверь открытой. Накахара осторожно прошёл до двери и выглянул с одной стороны: Дадзай прильнул к их зеркалу едва не вплотную, включив лампу сверху, и тонкой чёрной кисточкой подводил себе глаз. Тюя только глаза закатил. Артюр появился с другой стороны и приложил руку к груди, расслабленно выдохнув. Пенал был хранилищем девчачьей косметики, и Тюя, на самом деле, уже и забыл, что у его отца тоже такое имеется — тот редко этим пользовался. — понадобилась-таки спустя столько времени, — Рэмбо усмехнулся. — это хорошо. — К чему вообще так малеваться? — Тюя раздражённо рыкнул и растёр глаза указательным и большим пальцами, отвернувшись к коридору. — Это же, ну… Женское. — Ты ничего не понимаешь! — раздался голос Осаму из ванной комнаты, не отвлекавшегося от зеркала. — И не имеешь права голоса в этом вопросе. — Ну да, конечно, а на что я ещё не имею права в своём доме? — так, не ссорьтесь. нашли время, — Рэмбо покачал головой и выпрямился, скрестив руки. — собирались гулять — идите. — Так я бы с радостью! Но 'Саму приспичило раскрасить лицо прямо сейчас, — Тюя посмотрел на отца через плечо и прошагал к своей комнате. — Я, кстати, закончил. Куда её поставить? Рэмбо подошёл к порогу сыновьей комнаты, глядя, как Тюя, совсем едва светясь красным, легко подкинул целую тёмную тумбочку, как какой-то волейбольный мяч, и водрузил на плечо, поддерживая одной рукой. Глядя на отца, он продемонстрировал, как у неё плавно открывается и закрывается дверца, и Рэмбо улыбнулся. — что бы я без тебя делал, моё золотко? — Тюя улыбнулся уголком губ, но постарался быстро это скрыть. — поставь в моей спальне возле кровати, будь добр. со стороны окна. и, знаешь, — Тюя молча прошёлся по коридору мимо отца и завернул в его спальню в тёмных тонах, скрывшись за дверью, — с обвинениями в чём-либо нужно быть осторожнее. ты ведь тоже в детстве распотрошил мою косметичку и раскрасил себе лицо так, что я не знал, плакать мне или смеяться. — Что?! — этот синхронный возглас принадлежал сразу обоим парням в доме Рэмбо, и Тюя с ужасом на лице вылетел из спальни, смотря на родителя как на врага народа, а Осаму показался из ванной комнаты, и лицо его было крайне заинтересованным. — Рандо-сан, расскажите! — Не смей! — Тюя завертел головой, глядя то на отца, то на Осаму, а потом вовсе толкнул дверь в ванную со своей стороны, запирая Дадзая там. — Эй! Открой! — послышался оттуда голос Осаму. — Я хочу это услышать! — Пап, ты вообще про что? — Тюя прижался спиной к двери, не давая Осаму выйти, и обречённо взглянул отцу в глаза с надеждой, что тот пошутил. Но Рэмбо ничего не ответил. Он, приложив в задумчивости руку к лицу, направился в зал, и Тюя проводил его взглядом широко раскрытых глаз. Плечи его и спина ослабли, и Осаму с той стороны подтолкнул дверь, выглядывая наконец наружу и смотря вслед Рэмбо. Оба переглянулись и бесшумно проследовали за старшим хозяином квартиры, посмотрев из-за дверного косяка в зал: Рандо-сан сидел на коленях у книжного стеллажа, а рядом с ним лежала целая стопка книг и альбомов; в руках он держал один из них, медленно листая желтоватые страницы и быстро пробегая глазами по всем фотографиям. Осаму уже было подался вперёд, но Тюя преградил ему дорогу рукой, пройдя к отцу первым и заглянув за его плечо. Осаму на носочках прошёл следом и встал по другое плечо Рэмбо. Почти в тот же момент Рэмбо схватился за альбом двумя руками и, просияв, указал пальцем на одну из фотографий: — вот она! я даже помню день, когда сделал её… Тюя чувствовал, как внутри у него всё медленно сгорает от стыда. Осаму со слезящимися глазами прикрыл рот рукой, разглядывая нужное фото: на ней был изображён Тюя, ярко-рыжий и с большими голубыми глазами, и было ему всего-то года три; сидел он на полу, на ковре, в одной руке сжимая небольшую косметичку, а другой — помаду для губ; но примечательным было не это и даже не то, что вокруг по полу были разбросаны другие мелочи вроде консилера — Осаму уж точно знал — и пудры, а его лицо, смотрящее в камеру ничего непонимающими по-детски глазами. Лицо мальчика было разукрашено так, будто рядом с ним взорвалась бомба с красками: красной помадой был щедро измазан и рот, и щёки, и с одной стороны даже под глазом, веки были ярко-синие, а все руки, футболка и даже ковёр в пятнах от тонального крема; чем-то чёрным вроде туши или карандаша были нарисованы полоски на другой щеке и обведены глаза кривыми кругами. — я оставил его одного буквально на несколько минут, а потом слышу — затих, — рассказывал Рэмбо, утирая скупую слезу и улыбаясь, — возвращаюсь, а там… жаль, что фотография не передаёт, как тряслись от смеха мои руки. ты ещё так посмотрел на меня, — он явно обращался к сыну, — как будто не понимал, почему у папы нервный припадок. тогда и сгинула моя помада от Шанель. как же её… руж аллюр вельвет, как сейчас помню. оставалась как подарок от Поля, — на этом моменте и Осаму, и Тюя одновременно посмотрели на Рэмбо, — но, знаешь, лучше уж использовать её так, чем она лежала бы и напоминала… неважно. ты просто посмотри, какой ты здесь хорошенький, Тюя! — А можно я тоже посмотрю? — Осаму сел на колени на ковре прямо рядом с Рэмбо, и тот тут же метнул фотоальбом в его сторону. — Ой, и правда, хороший такой! Не то что сейчас — грубиян. — вот, посмотри, — Рэмбо перелистнул, — это он приготовил мне обед из спагетти и желе… ой, а это я не успел дать ему столовые приборы и он начал есть руками. весь измазался. — Это какой-то другой ребёнок! — Осаму с улыбкой соединил ладони вместе и приложил их к щеке. — Такой милый мальчик не может вырасти им! — Так! — Тюя вдруг резко вырвал фотоальбом из отцовских рук и прижал к своей груди. — Пап, ты меня позоришь! — эх, но ты ведь такой хорошенький был… — Рэмбо вздохнул, смотря на сына. — а сейчас такой взрослый уже. не могу поверить. — И до сих пор не вырос, — Осаму усмехнулся и поднялся на ноги. Тюя злобно зыркнул на него, но тот обошёл его кругом. — Пошли уже, су-шеф. Тюя проводил Осаму взглядом до коридора и входной двери. Рэмбо тем временем встал на ноги, и, когда Тюя повернулся на него, он вручил ему альбом обратно, нахмурившись и опустив голову. Артюр зажал альбом у груди двумя руками, обеспокоенно глядя на юношу. — что-то не так? — Ну, ты мог бы и не показывать такие мои фото при нём, — буркнул Тюя. — о, солнышко, — Рэмбо отрицательно покачал головой и отложил альбом на полку, погладив Тюю по голове. — я не хотел, чтобы тебе было неловко. это ведь твоё детство. Тюя фыркнул, а затем встряхнул головой и посмотрел на отца. Тот вдруг взял сына за плечи и прижал к себе, сложив голову щекой на его рыжую макушку. Тюя упёрся было руками отцу в грудь, но, глубоко вдохнув и шумно выдохнув, оставил попытки высвободиться. — папа всегда с тобой рядом и всегда поможет, — заговорил Артюр, погладив Тюю по спине и выпрямившись, а затем, когда Тюя вскинул на него взгляд голубых глаз, улыбнулся. — поэтому папа тебя никогда не позорит, он предаётся воспоминаниям. тебе что, есть, что скрывать от него? «От него» — это Рэмбо кивнул на коридор, имея в виду Осаму. Тюя обернулся через плечо и отрицательно покачал головой. — вот и всё, не ворчи. иди, проветрись. о, чуть не забыл, — Тюя уже вышел в коридор, повстречавшись с недовольным взглядом Осаму, мол, что так долго, как отец зашёл в ванную комнату и вышел из неё, по-хозяйски оттянув карман чёрных сыновьих джинс прямо на нём и вложив туда чёрный карандаш. — отдашь Осаму, если у него снова сотрутся глаза. теперь иди. — Ну пап, хватит! — Тюя рыкнул, а вот Осаму засмеялся. — Вы так щедры и понимающи, Рандо-сан! — он сложил руку Тюе на плечо. — Не то что Ваш сынок. — Рот закрой! — ну-ка притихли! — Рэмбо нахмурился и указал на дверь. — быстро сдулись ветром, раз собирались! Спорить Тюя не стал. Вывернувшись из объятия Дадзая, он схватил его за запястье и вытащил вон из квартиры, игнорируя все возмущения. Рэмбо, проводив парней взглядом и закрыв дверь, вернулся в зал, подняв с полки фотоальбом. Нужно рассмотреть его получше.

***

— Итак, сейчас вы можете наблюдать оценки за ваши тесты. Что могу сказать… — Куникида-сан снял очки с носа и протёр большим и указательными пальцами закрытые веки глаз. — В большинстве своём это полное фиаско. Рюноскэ почувствовал, как у него дёргается глаз. Тригонометрия давалась ему плохо, а этот тест по теме, в которую Акутагава даже не углублялся, был совершенно неожиданным и подлым со стороны преподавателя. Листок с его тестом пестрил красным и подытоживал его старания одним из самых низких баллов: неудовлетворительно — и точка. Рюноскэ крепко сжал листок в руках, глядя на этот позорный неуд, словно мог взглядом стереть эту «не-» и получить оценку по нижней границе. — Сегодняшний урок мы посвятим повторению и работе над ошибками, — продолжал голос математика у доски. — Разберём наиболее часто повторяющиеся ошибки. Это ведь ваш последний урок, насколько я помню из расписания, да? — кто-то из класса кивнул. — Просто замечательно, — и эта фраза с уст математика звучала отнюдь не оптимистично. — Те, кто написал тест неудовлетворительно, остаются после уроков переписывать другой вариант. Все меня услышали? — Лучше бы я был глухой… — сквозь зубы прошипел Акутагава и поднял голову на учителя: тот повернулся к доске, взяв мел в руки, и заговорил про то, как тригонометрическое уравнение можно свести заменой переменной к алгебраическому. Пользуясь тем, что Куникида-сан не смотрел, Рюноскэ отклонился на спинку стула и метнул взгляд на Осаму, минуя низко склонённого к парте Тюю. — Эй, что у тебя? Осаму сидел, подперев ладонями подбородок и зевая. Услышав, что брат к нему обратился, он медленно растянул широкую улыбку и продемонстрировал листок со своими заданиями — красным были помечены всего три номера из всех двадцати задач, и как раз-таки этих трёх баллов Дадзаю не хватило до высшего балла. Вариант у старшего был второй, когда как Акутагаве попался третий. Фыркнув, Рюноскэ отвернулся к окну и со стороны подоконников пустил по полу чёрную змею Расёмона — тот обвил ножку парты Осаму, схватил его листок и быстро притянул к своему хозяину. Дадзай даже не сопротивлялся, не пытаясь аннулировать способность, и подобрал руки под грудь, приподнявшись с места и зашептав в ответ: — А у тебя что? — но Рюноскэ отмахнулся. Он достал телефон, фотографируя вариант брата и стараясь теперь запомнить задания и понять логику решения. А вдруг повезёт? — Что, написал плохо? Ну ты и неудачник! — Заткнись там, — на секунду Осаму мог видеть, как брат вздыбился иглами по плечам и спине, как кошка, но то был всего лишь Расёмон, отреагировавший на резкую смену настроения хозяина. — Не злись, — Рюноскэ не видел, но Осаму ему подмигнул. — Посмотри хоть на мои баллы. У тебя-то таких не бывает никогда. — Не так уж и плохо я учусь, — Акутагава резко развернулся и злобно прищурился; жаль только, что Расёмон против его брата бесполезен, а то точно треснул бы или сдёрнул со стула. — Когда последний раз я получал неуд? — М-м-м… Ладно, тут ты прав. У меня нет привычки запоминать твои провалы, — Осаму хмыкнул и закинул руки за голову. — Своих-то у меня нет. — Сволочь, — Рюноскэ наморщил нос и отвернулся, прошипев себе под нос: — Да чтоб ты… — он мысленно перебрал возможные варианты, но не стал желать сгоряча и остановился на одном из самых безобидных: — Да чтоб ты ногу на лестнице подвернул. Пожалеешь ещё у меня за свои смешки! — Слышу разговоры, — раздался голос Куникиды-сана, и оба мгновенно притихли, как и остальные одноклассники. В углу кабинета раздался стук: это Гоголь сел обратно на стул, последние несколько минут стоя в слепой зоне учителя у стола Достоевского и обсуждая с ним тест. — Услышу ещё раз — поставлю вместо меня обсуждать тему. Класс притих, да так, что было слышно, как в стекло окна бьётся мушка. Через несколько минут, когда Куникида-сан вновь ушёл в объяснения и расчертил вписанными в фигуры окружностями половину доски, а по классу разнёсся вкрадчивый шёпоток с обсуждениями теста, Осаму ткнул пальцем уже Тюю в плечо, но тот дёрнул им и не повернулся. — Что у тебя? — Неважно, — буркнул Тюя, и Осаму тут же вскинул брови, сменившись в лице. Плохая оценка? Неожиданно. Тюя обычно хорошо разбирается в расчётах. Или ему достался сложный вариант? Одно дело — подколоть брата, а другое — когда расстроен бойфренд… Осаму ещё немного привстал с места и заглянул Тюе за плечо: на листке в графе варианта у него была написана цифра один. Ага… Ну, было бы странно, если бы Куникида-сан дал своей любимой четвёрке хотя бы дважды повторяющийся вариант. — Хочешь, помогу? Давай прорешаю. — Мне всё равно дадут другой вариант, чем ты мне поможешь? — прошипел Тюя в ответ. Осаму вздохнул. Сам так сам… Этого упрямца не переубедить. Если у Накахары и могло бы быть второе имя, то было бы оно никаким не французским и не от отца, а Тюя-Я-Решаю-Свои-Проблемы-Сам-Накахара. — Я сам справлюсь. Не лезь. Спорить с Тюей всё равно что пытаться научить говорить табуретку — бесполезно… Самый глупый в мире волнистый попугайчик быстрее научится петь песенки и читать поэмы наизусть, чем Накахара-Рэмбо Тюя попросит о помощи. Тогда Осаму наклонился чуть вбок и позвал совсем тихо: — Атсуши! — и парень через две парты от него, тут же услышав своё имя, повернулся. Глаза у него были большие, блестящие и даже какие-то удивлённые. Осаму только вопросительно мотнул головой вперёд, немо спрашивая про оценку, а тот взял лист со стола и показал. Этот лист с задачами четвёртого варианта спокойно могли видеть и Рюноскэ, и Тюя. И всё бы ничего: в математике Атсуши был крайне плох. Наскрёб на удовлетворительный балл — уже, считай, удача. Удалось списать хотя бы у Рюноскэ, или Тюя или Осаму подложили на парту листок с верными ответами или решением, когда проходили мимо, отпросившись выйти или сдавая работу? Вообще хорошо! А тут ему внезапно не хватило пяти баллов до отметки «отлично». Осаму вдруг улыбнулся и показал большой палец вверх. Рюноскэ, увидев это, замер, широко раскрыв глаза. Тюя, наклонившийся вбок, чуть не подавился воздухом. Но, справедливости ради, Атсуши тоже выглядел ошеломлённым. Заметив реакцию всех троих, Атсуши пожал плечами и покачал головой в жесте: «Я понятия не имею, как так вышло». — Как? — на одном выдохе произнёс Тюя. — Не знаю, — Атсуши заморгал и посмотрел на свой лист так, будто не верил, что его работу не перепутали с чьей-нибудь ещё, но нет — наверху и справа от варианта была написана его фамилия. — Я наугад отмечал ответы… — Дай-ка, — Рюноскэ, едва слышно шепча, протянул к Атсуши руку и пошевелил пальцами. Долго объяснять Атсуши не нужно: он тут же вручил листок со своим тестом в руку Акутагавы, краем глаза заметив, что тот достал телефон и фотографирует его ответы. — Разговоры! — вдруг пробасил Куникида-сан, и весь класс мгновенно повернулся к доске, затихнув. Обведя кабинет взглядом из-под очков, он вздохнул и продолжил более привычным голосом: — Те, кто написал хорошо, молодцы, и даже те, кем я был искренне удивлён, — преподаватель опустил очки с носа и посмотрел в сторону Атсуши, а тот мгновенно втянул голову и уставился в окно. Списать они не могли — математик тщательно следил за телефонами и шпаргалками, расшагивая мимо рядов весь урок. Либо к пацану удача повернулась лицом, либо в нём проснулся скрытый гений!.. — Но большинство написали неудовлетворительно. Поэтому слушаем, внимаем, сейчас перейдём к задачам. Задавайте вопросы, когда и если появятся. Итак, вернёмся к четвёртому заданию из третьего варианта. Можно начать с того, что заменим синус двух икс по формуле синуса двойного угла и перенесём его в левую часть… — Куникида-сан! — раздался вдруг голос Накахары за спиной Акутагавы. — Можно задать вопрос? — преподаватель молча посмотрел на ученика и кивнул. — Тут пятнадцатая задача в первом варианте… — Подожди, будь добр, — математик поправил очки и взглянул в свои листки в левой руке. — Сначала разбираем третий вариант, в котором было больше всего ошибок, потом уже ваши вопросы. Тюя молча кивнул. Он и Рюноскэ молча переглянулись. Похоже, на сегодняшнюю пытку из всех четырёх остались они одни… По окончании математики в кабинете осталось чуть меньше половины класса. Тюя, никогда раньше не остававшийся переписывать контрольные работы, и Рюноскэ, последний раз задержавшийся что-то переделать два года назад и получивший потом ворчание всю дорогу до дома от старшего брата за то, что тот вынужден его ждать, были в их числе. Никто из приятельской тройки русских не остался — видимо, даже Гогору, не блещущий познаниями в математике, наскрёб на удовлетворительный балл, а они, Тюя и Рюноскэ, нет… Ладно, бывает. Тюя боялся только того, что расстроит отца, который может узнать, что сын получил «неуд», и который будет корить себя, что в чём-то упустил образование единственного ребёнка, а Рюноскэ не хотел, чтобы брат продолжил припоминать ему внезапный провал. «Мы вас подождём!» — заверил Атсуши, резво собирая свои вещи. «Я подожду Тюю», — добавил Осаму, и Рюноскэ резкой молнией Расёмона хлестнул его по одной из голеней. Осаму тихо вскрикнул и в злобе обернулся на младшего брата, но ничего ответить не успел — Куникида-сан выгонял из кабинета всех, кто написал контрольные выше «неудовлетворительно» включительно. Когда математик раздал тесты, сверяясь со списком, у кого какой вариант был, у Рюноскэ оказался четвёртый вариант, а у Тюи — второй. Рюноскэ, держа телефон Расёмоном под партой, резво отправил фотографии четвёртого и второго вариантов в общий чат, но, судя по ответам, ответить успели только 'Саму и Атсу. Тюя действительно не соврал: он хотел прорешать сам, не доставая телефон уже около часа. Рюноскэ замер, глядя на вариант с новыми задачами и понимая, что ни черта не понимает, как их решать. Математика ему не давалась точно так же, как и физкультура. И переписывать бы ему ещё несколько вариантов, как вдруг… — Сидите тихо, — сказал вдруг Куникида-сан, будучи за своим учительским столом. — У меня совещание в кабинете директора. Через двадцать минут буду здесь. Услышу хоть звук — вернусь и буду сидеть до конца урока. Поняли меня? — Да! — в один голос сказали несколько одноклассников. Рюноскэ замер со взглядом в парту и сидел так, пока Куникида-сан не вышел из кабинета, а его шаги не затихли в коридоре. Понятно было, что преподаватель сделал так нарочно, чтобы ученики имели хоть какой-то шанс заработать хотя бы «удовлетворительно». И если Тюя в поту лица решал свой вариант сам, желая разобраться в своих пробелах лично, то Рюноскэ мудрить не стал и положил телефон на парту, раскрыв пошире фотографию нужного варианта и начав быстро переписывать в свой лист. И пусть Осаму заткнётся, что у него одного отметка «хорошо»! Прошло около тридцати минут, когда Рюноскэ сверил все свои ответы с фотографией на телефоне и когда Куникида-сан вернулся в кабинет. Расёмон помог убрать телефон в рюкзак без движения рук, и Акутагава следил только за Накахарой позади. У того было исписано два листа черновика, и он ещё продолжал что-то на нём писать. — Ты скоро? — шёпотом спросил Рюноскэ, но так, чтобы учителю было слышно. — Почти… Две задачи осталось, — бросил Тюя, не отрывая взгляда от чистовика. Куникида-сан бросил на них двоих взгляд, но не стал прерывать: видно, что не списывают друг у друга, да и списать не могут — варианты-то разные. Акутагава отвернулся, вздохнув, и уставился в свой листок, перечитывая ещё раз всё собственноручно написанное. Наверное, правильно?.. У Атсуши ведь за это стоит почти пятёрка, а значит, и ему могут поставить четыре… Да даже если оценка идёт минус баллом — удовлетворительная отметка тоже ничего. Акутагава подпёр щёку ладонью, дожидаясь, когда Накахара пойдёт сдавать. До звонка оставалось пять минут, когда Тюя резко подорвался с места и, едва не споткнувшись о что-то, стукнул листом с решёнными задачами о стол математика. Рюноскэ неспешно сдал свой вариант тогда, когда Тюя начал собирать вещи. Настроение, конечно, повысилось, ведь Акутагава был уверен, что у него минимум будет стоять удовлетворительный балл и никакого неуда, а значит, что Дадзай перебьётся в своих насмешках, но обида за подколы всё ещё теплилась в маленькой душе. Оба парня вышли из кабинета одновременно, но в коридоре не увидели ни Осаму, ни Атсуши. — Они, наверное, ждут на первом, — лениво проговорил Тюя, потягиваясь руками вверх и хрустя затёкшими суставами. — В рот трахал я эту контрольную, знаешь ли… У меня за последние несколько месяцев мозг не работал так активно, как сейчас. Рюноскэ ничего не ответил. Он, запустив руки в карманы чёрных брюк, всё думал, как бы отомстить старшему брату. Неудачник… Кто ещё из них заслуживает этот статус! — На что, думаешь, написал? — задал вопрос Тюя, и Рюноскэ отключился от своих мыслей. — На «удовлетворительно» точно хватит, — Рюноскэ пожал плечами, когда они приблизились к лестнице на первый этаж. — Может, даже на «хорошо». — Неплохо, — Тюя приложил кулак ко рту и прочистил горло. — Ты это, если 'Саму вдруг начнёт тебя гнобить, дай ему подзатыльника, а? — Рюноскэ лишь красноречиво поглядел на Тюю. — Я слышал, как он тебя обзывал. Я разрешаю. Просто если подзатыльника ему отвешу я, он не встанет. Я же его ценю, всё-таки, — он завёл руку за шею, смотря в сторону. — Только несильно. Так, в воспитательных целях. От брата как-то привычнее будет, наверное. Мысль блеснула в голове. Когда Тюя начал спускаться по лестнице, Рюноскэ остановился, достал из кармана ингалятор для горла, сделал вдох-выдох и на следующем вдохе брызнул лекарство в горло. Тюя остановился, наблюдая. Акутагава ненадолго задержал дыхание, прежде чем задышал вновь без всяких хрипов, убрал ингалятор в карман обратно и обронил, прикрывая рот рукой: — Хочешь, я кое-что расскажу тебе о 'Саму? — Мм? — Тюя проморгался, не ожидая такого вопроса, и уставился на Рюноскэ. — О чём ты? — Да так. Кое-что секретное, — Акутагава начал спускаться по лестнице рядом с Тюей, останавливаясь возле него и держа одну из ладоней подле рта. — Он бы ни за что и никогда тебе бы не рассказал. Тюя ответил не сразу. Он сначала внимательно посмотрел на Рюноскэ, а потом, взвесив все за и против, ответил: — Валяй. — Я тебя предупредил, что это секрет, — серые глаза пронзили Тюю, и Тюя кивнул так, будто давал клятву. — Ладно. Подойди сюда, — Рюноскэ махнул к себе рукой, и Тюя, спустившись на ступень вниз, подошёл ближе. — В общем, нам было лет девять или десять, когда он лунатил… — Так, — Тюя смотрел вперёд себя, но ничего не видел, внимательно слушая Акутагаву и чувствуя себя так, будто ему рассказывают великую тайну. — Он мне не говорил, что страдал лунатизмом. — Не могу сказать, что он часто ходил по ночам, но бывало раз в неделю как минимум, что он спускался со своего второго яруса и бродил по комнате, — зашептал Рюноскэ, не отвлекаясь от темы. — Так вот однажды я проснулся от того, что он, бродя по комнате, пристроился у дверного косяка и справляет нужду прямо на ковёр в коридоре. Тюя… опешил. Осаму сделал… что? Парень захлопал глазами и отпрянул от Рюноскэ, глядя на него во все глаза и будто не веря, что тот сказал правду. Но Акутагава всегда выглядел как человек, который будет шутить в самую последнюю очередь, вот и сейчас на его лице не проскользнуло ни тени усмешки. Тюя нервно сглотнул, проморгавшись, и только после этого сказал: — Как… интересно. И как часто он… кхм, лунатил после этого? — Нечасто, — Рюноскэ пожал плечами и начал спускаться с лестницы на первый этаж, пока Тюя продолжил стоять на месте. — Я давно уже не замечал его за этим, но тот момент запомнил надолго. — Я бы тоже запомнил такое, наверное… — Тюя прочистил горло и, сложив руку на перила, пошёл следом. — А Мори-сан отреагировал?.. — Конечно, — Акутагава кивнул и снова негромко заговорил, да так, что Накахаре пришлось подойти совсем близко: — 'Саму после этого ушёл в большую комнату и лёг на диван как ни в чём не бывало. А я пробрался через порог и отца разбудил. Он несколько минут не понимал, что произошло, а потом я ему показал… Утром, кстати, 'Саму ничего не помнил. Лунатик, что с него взять, — Рюноскэ покрутил пальцем у виска, и Тюя против воли усмехнулся, прикрыв рот рукой. — Как… интересно, — Накахара в ступоре глядел впереди себя. Что ему теперь делать с этой информацией?.. — Ладно… Не ожидал от него такого. Если бы такое про тебя рассказал он, я бы не поверил, честно, — Рюноскэ обернулся и подозрительно посмотрел на Тюю, — но раз уж рассказываешь ты… Не могу не верить. — Используй с умом, — Акутагава хмыкнул, постучав себе пальцем по виску, и уверенно спустился по лестнице на первый этаж. Вид у него был такой, словно он хотел отомстить — и он отомстил. Как и ожидалось, у гардероба их ждали Осаму и Атсуши, сидя на стульях. — Что вы так долго? — тут же раздался голос Осаму, вскочившего на ноги. — Мы вас заждались! Думали уже, что Куникида-сан вас прихлопнул. Правда ведь, Атсуши? Осаму хлопнул Атсуши по плечу. Атсуши, жевавший булочку с мясом из столовой, смотрел широко раскрытыми глазами в пол и ответил только тогда, когда Осаму его растормошил. Он всё не мог отпустить мысль из своей головы…

***

— Вот это мы с тобой хороши, конечно, — говорил Осаму, закинув руки за голову и шагая рядом, когда они оба уходили по коридору от кабинета математики. — Молодец! Умудрился-таки списать, а? — Нет, — Атсуши отрицательно покачал головой, всё ещё пребывая в растерянности, словно сумел проехать от своей остановки до школы зайцем и не заплатить за билет. — Я же сказал, что отмечал ответы наугад… — А решения задач ты как написал? — Осаму, держась за лямки рюкзака обеими руками, даже наклонился в попытке заглянуть Атсуши в лицо. — Не знаю… Что-то написал. Что-то вспомнил из классной работы, что-то наобум, по интуиции. И вот вышло, — Атсуши словно оправдывался, выпятив руки вперёд. — Может, Куникида-сан перепутал ответы и выставил мне оценку не за тот вариант? Может, ему сказать? — Да ты что, с ума сошёл, кот? Наше ли это дело? — Осаму расплылся в улыбке и приобнял Атсуши за шею одной рукой, притянув к себе. — Главное, чтобы оценка была верной! А накосячил ли учитель или нет — это не наша беда. — Но так ведь нечестно… — Атсуши вздохнул, опустив руки вдоль тела. — А в нашем мире никому честность не нужна. Только результаты. — Ты меня своими изречениями вгоняешь в депрессию, — Атсуши хныкнул, и даже Осаму услышал, как заурчал его живот. — Ой! — Что-то мне подсказывает, что нам пора в столовую. — Но мы хотели подождать Рю и Тюю, разве нет? — Так мы ведь не домой есть идём! Пошли, успеем. У Накаджимы не было иного выбора, кроме как согласиться. В конце концов, не озвучь это желание Осаму, озвучил бы сам Атсуши. Если бы им не нужно было ждать Рюноскэ и Тюю, он бы поел дома! Но уйти домой вот так, не попрощавшись и не подержавшись за руки, он не мог, потому дорога пролегала в столовую. — А если они закончат раньше, чем мы вернёмся сюда? — Атсуши обернулся на кабинет математики в надежде, будто именно сейчас оттуда покажутся те, кого они ждут, но… — Я тебя умоляю, Атсу-кот, — Осаму махнул рукой, — им понадобится минимум минут двадцать на тестовую часть и оставшуюся часть урока на задачи. Не беспокойся ты так. — Но всё-таки?.. — Пф! — Дадзай наконец всплеснул руками и запустил свои руки в карманы. — Я бы на твоём месте не беспокоился о том, кто желал тебе споткнуться на лестнице и подвернуть ногу. Ну, или подавиться чем-нибудь и долго кашлять. — А кто тебе такое желал? — Атсуши с удивлении остановился и посмотрел на Осаму широко раскрытыми глазами, когда оба дошли до лестницы на первый этаж и Дадзай уже начал спускаться. — Есть у меня подозрение, что Рю желал мне именно этого, когда я сказал, что он неудачник, — Осаму пожал плечами, продолжая спускаться вниз. — Может, конечно, в другой формулировке, но всё-таки! — Рю? — Атсуши даже опешил, замерев с ногами на разных ступенях. — Я не верю, что он пожелал бы тебе такого искренне! — Ого, у нас уже пошла речь про искренность? — Осаму обернулся и с ухмылкой поглядел на Атсуши. Тот с полной серьёзностью смотрел в ответ, не понимая, в чём его уличили. — То есть ты всё-таки слышал нечто подобное, да? Он всё-таки вслух сказал это, да? — Я? Я не… — Атсуши замялся, и взгляд его забегал по ступеням и по стенам вокруг, но никак не падал на Осаму. — Ну… Я слышал, да… Но всё равно! — Накаджима нахмурился и быстро нагнал Дадзая, обойдя его спереди и смотря теперь снизу вверх, взявшись за лямку рюкзака одной рукой. — Он бы точно не хотел тебе такого. Ты тоже хорош, между прочим, — тут уже Осаму вскинул бровь, склонив голову к плечу. — Мне, например, было бы обидно, если бы я получил плохую оценку, а ты бы сказал, что я неудачник. Атсуши хмурил белые брови, и зрачки его из человеческих круглых замерли на стадии превращения в узкие кошачьи. Осаму смотрел в оба жёлто-сиреневых глаза, прежде чем вздохнул и спустился к Атсуши, потрепав его по белой голове. — А я бы тебе никогда такого и не сказал, кот, — он снова запустил руки в карманы. — У тебя просто брата никогда не было, и ты воспринимаешь Рю как свой объект обожания. А он для меня как маленький, назойливый, ворчливый младший брат, которого грех не стукнуть, когда проходишь мимо, например. О, или грех не выключить свет в комнате, в которой он чем-нибудь занят. Или выключить свет в ванной комнате, когда он там! — Не надо его сту… Не надо его бить! — Атсуши поспешил следом за Осаму. — Он же ничего тебе не сделал! — В этом вся и штука, — Осаму снова улыбнулся, когда они наконец свернули на путь к столовой. — Необязательно, чтобы брат тебе что-то делал. Его стоит замучить только за то, что он существует и живёт с тобой на одной жилплощади. — Это… жестоко. — Это нормально! Ты не представляешь, как он меня мучает! Это он с тобой милый джентльмен, а дома — исчадие ада, ей-богу, — Осаму развернулся к Атсуши с таким страдальческим лицом, что оборотень невольно замер. Дадзай вдруг схватил его за плечи, пользуясь моментом, и, посмотрев по сторонам на предмет свидетелей, заговорщицки прошептал: — Хочешь, я тебе кое-что расскажу? — Ч-что? — Атсуши нервно сглотнул. Осаму, оглядевшись, схватил его за руку и потащил в сторону столовой — там шумела толпа других младше- и старшеклассников, проголодавшихся во время занятий. — Осаму! Дадзай не отвечал. Он встал вместе с Атсуши в очереди, высматривая заодно что-нибудь перекусить и себе, и отвлёкся на друга только тогда, когда тот вновь позвал его по имени. — Скажи мне, ты точно хочешь это знать? — Осаму посмотрел в лицо Атсуши так, будто рассказывал план по захвату мира, после которого дороги назад уже не будет. На секунду Атсуши засомневался, а потом закивал. — Точно? — Точно, — Атсуши нахмурился, давая понять, что готов услышать страшный секрет. — Точно-преточно? Возможно, это перевернёт твою жизнь с ног на голову! — Осаму! — Атсуши на мгновение даже оскалился, но Осаму в ответ только улыбнулся. — Ладно, но претензии после рассказанного приниматься не будут, — Дадзай как будто дал Накаджиме минуту подумать, а потом, продвинувшись в очереди вперёд и склонившись к его уху, зашептал, прикрыв рот рукой от посторонних: — В общем, нам было лет по двенадцать, и однажды ночью я слез с постели, чтобы попить воды… — Атсуши не перебивал, и стой он не в окружении других сверстников, он бы выпустил тигриные уши, чтобы лучше слышать и точно ничего не упустить. — Мне казалось, что Рю спит. А когда я возвращался, то увидел, что младший мой вовсе не спит. — И что он делал? — Атсуши выдохнул, не в силах выдержать драматической паузы, позабыв даже о запахах еды, его окружавших. — Я пригляделся из-за угла и увидел, что он пытается себе… Себя… Ну, удовлетворить. Атсуши ничего не ответил. Он переваривал услышанное. Казалось бы, что такого? Но… — И не просто так, — Осаму совсем-совсем зашептал: — Обычные люди, знаешь, руками это самое делают. А мой одарённый младшенький делал это Расёмоном. Честно, я своим глазам сначала не поверил, а потом пригляделся — и убедился, что руки-то у него свободны. — П-подожди, то есть- — Ну да. Прям обхватил себя своей чёрной змеёй и-и-и… О, наша очередь! Атсуши смотрел впереди себя. Услышанное его, мягко говоря, обескуражило. Нет, не то чтобы он не думал об этом… Просто так неожиданно! Он не обратил внимания даже на то, что Осаму начал заказывать и для себя, и для Атсуши. Оборотню в руки вручили пирожок с мясом, и он так и вышел из очереди с ним в молчаливом раздумии. «Если Рю может себе… Расёмоном, — металось в белой голове, — значит ли это, что Расёмоном он может себя и…» Будучи погружённым в свои мысли, он не заметил, как Осаму привёл его через коридор к стульям у парадного входа и усадил на место, а потом и заговорил: — Что вы так долго? — тут же раздался голос Осаму, вскочившего на ноги. — Мы вас заждались! Думали уже, что Куникида-сан вас прихлопнул. Правда ведь, Атсуши? — А… ага, — только и сумел проронить оборотень, не смея отвести взгляда от еды. Голод как рукой сняло. Перед глазами стояла только одна картина, и от неё в голове Атсуши кружились довольно противоречивые чувства. По крайней мере, когда Рюноскэ подошёл ближе и положил руку на его плечо, когда Атсуши не отреагировал на своё имя, оборотень вздрогнул и вскинул на Акутагаву голову, а потом посмотрел на его руки и вдруг вцепился в одну из них мёртвой хваткой. — Т-ты чего? — Рюноскэ даже закашлялся, прикрывая рот свободной рукой. Атсуши, глядя на него широко раскрытыми глазами, подошёл вплотную и положил голову на его плечо. Рюноскэ не отшатнулся, но и понял он тоже мало. — Это он соскучился, — хихикнул Осаму, стоя рядом с Тюей и уже поднимая руку, чтобы обхватить его в объятии за шею, но Тюя вдруг нырнул вниз, из-за чего Осаму промахнулся, резко выпрямился и обхватил за шею уже сам, вынудив Дадзая согнуться. — Сознавайся: скучал или нет? — Тюя держал крепко, второй рукой ероша каштановые волосы, и Осаму тут же упёрся в руку Тюи своими ладонями, пытаясь высвободиться. — Пока не ответишь, не отпущу. — Д-да что ты как с цепи сорвался? — Осаму топтался на месте и напоминал собаку, на которую впервые надели ошейник с поводком, но Тюя не отпускал. — Угх! — Отвечай, собака паршивая, — Накахара растрепал тёмные волосы Дадзая так, что те стали больше напоминать птичье гнездо. — Тебе что, уже «отлично» поставили?! — Дадзай упирался в пол ногами, но выбраться не мог, поэтому, спустя несколько безуспешных попыток освободиться, сдался и повесил руки книзу. — Ладно, ладно, скучал, только отпусти! — То-то же, — Тюя хмыкнул и мгновенно разжал хватку. Осаму выпрямился, как согнутая пружина, и шумно задышал, стараясь пригладить свои волосы, но всё равно оставался пушистым. — Эй, Атсуши, — на своё имя оборотень наконец среагировал, подняв голову и уставившись на Тюю. — Пойдём, проводим этих двоих до дома, — Накахара улыбался, шагая к двери и раскрывая её. — А то заснут по дороге и уйдут куда-нибудь не туда. Осаму не обратил на замечание никакого внимания, продолжая пытаться расчесаться пальцами. Рюноскэ прищурился. Атсуши вопросительно склонил голову к плечу, а потом, поглядев на Акутагаву, отпустил его и выпрямился, кивнув. — Пойдём, — Накаджима проскочил вперёд Накахары, минуя небольшую прихожую и раскрывая вторую, главную, дверь на улицу, держа теперь её так же, как Тюя — первую. — Они, конечно, самостоятельные, но вдруг что-то случится? Тюя никак не отреагировал на услышанное — просто не понял. Осаму наконец вскинул голову, прищурившись и посмотрев на Атсуши — тот клыкасто улыбнулся в ответ. Рюноскэ убрал одну из рук в карман, а второй прикрыл рот, зашагав вперёд. Не каждый день всё-таки вот так им придерживают двери.

***

Акутагава ещё не успел постучаться в дверь, как её раскрыли у него прямо перед носом, и первым, что замелькало перед глазами, были бесчисленные белые волосы, а уже потом лицо старшего хозяина квартиры, поглядевшего жёлтыми змеиными глазами на гостя сверху вниз. — Доброго дня, Шибусава-сан, я к- — Рюноскэ приложил ладонь к груди, намереваясь уже коротко поклониться в знак признательности и уважения, как вдруг… — Да, знаю, заходи, — сэр Дракон даже не дослушал, протянув вперёд руку в чешуе, подняв тощего Рюноскэ за шкирку и перенеся через порог, поставив на ноги. Акутагава смотрел впереди себя, готовый, вообще-то, пройти внутрь знакомой квартиры ногами, но хозяин логова решил по-своему. — Опережая твой вопрос, я тебя учуял ещё на подходе. Не благодари. — Я бы и не стал спрашивать, — Рюноскэ скромно откашлялся и разулся, едва успевая переступить через драконий хвост, волочащийся за Шибусавой-саном, прошедшим по коридору на кухню. Похоже, у себя дома Тацухико ходил в той форме, в которой ему было более удобно, и если Атсуши преимущественно был человеком без всякого намёка на свою настоящую сущность Тигра, то Тацухико предпочитал отпускать рога, хвост и даже чешую в некоторых местах тела. Рюноскэ стал привычен к этому не сразу, но сейчас уже не удивлялся. — Атсуши всегда знает наперёд, кто приходит. — Хе-хе, мой ребёнок! Иначе я б думал, что мне его подкинули, — громогласно рыкнул сэр Дракон, походя на кухню стукнув в закрытую дверь комнаты Атсуши: — Эй, почему твоего дружка встречаю я, а не ты? Ответа не последовало. Вместо него был шум за дверью, как будто обитатель комнаты споткнулся обо что-то, куда-то упал и утянул за собой ещё ворох вещей. Шибусава-сан, привычный к подобному, даже ухом не повёл, а вот Рюноскэ прошёлся до закрытой двери к Атсуши и вкрадчиво постучался. — Всё в порядке? — аккуратно поинтересовался он, прислушиваясь к шуму за дверью. Ответа не было вновь. Вместо него послышались шаги, и дверь вскоре распахнулась. За ней стоял Атсуши в воздушных штанах и спортивной майке, утирая её краем вспотевшее лицо, чёрные тигриные уши с белыми точками, имитирующими глаза, посередине были прижаты к белым волосам, а хвост покачивался у самых ног. Рюноскэ невольно остановил свой взгляд на проступающих под тканью грудных мышцах и на мышцах живота, видных из-под задранной майки. Акутагаве стоило благодарить лишь свою природную бледность и прекрасную сдержанность — краснь лица была почти не видна. От такого вида Рюноскэ даже не заметил бардака в комнате Атсуши, о который хозяин комнаты запнулся или на котором повалялся, когда бежал пускать любимого гостя внутрь. — Прости, я только вернулся с пробежки, — Атсуши сломил брови печальным домиком, одёргивая майку, и только после этого Рюноскэ поднял взгляд к Атсушиному лицу. — Мы же договаривались на шесть, вот я и не думал, что ты так рано придёшь. — Я думал, ты привык, что один я прихожу раньше, — Акутагава пожал плечами и прикрыл глаза — на часах действительно было без двадцати. — П-проходи… О, или хочешь, я папу попрошу что-нибудь приготовить? — Акутагава не успел даже отрицательно покачать головой, как Атсуши крикнул в коридор: — Пап! Поставь чайник! — Будет сделано! — прорычал с кухни Шибусава-сан, и из коридора был виден только его чешуйчатый хвост с золотой кисточкой на конце. — Вот. А я пока в душ схожу и быстренько переоденусь, хорошо? И пойдём гулять ровно в шесть, как и договаривались, — Рюноскэ, вздохнув и смирившись с участью быть напоенным-накормленным, молча кивнул. Атсуши в ответ на это широко улыбнулся, почти осклабился, демонстрируя клыки, и уже было протянул к Акутагаве руку, но резко её отдёрнул: — Нет-нет, сначала приму душ, потом обниму. Рюноскэ только отступил в сторону, позволяя Атсуши пройти по коридору и закрыться в ванной комнате. От его комнаты разнёсся невидимый шлейф запаха шерсти дикого зверя, нагревшего свой мех под солнцем. Человеческий пот тоже пахнет едко, но и этот мускус доставляет мало приятного. — Эй, Мори-младший! — раздался голос сэра Дракона, и он появился в коридоре, глядя на Рюноскэ и не давая ему ни малейшего шанса скрыться в комнате Тигра. На фоне зашумела вода. — Пройдём, там чай готов. — Так быстро?.. — Рюноскэ задал этот вопрос в воздух, проходя на знакомую кухню. Чайник на столе, когда Акутагава прикоснулся к нему рукой, оказался холодным. С непониманием он посмотрел на Шибусаву-сана, ожидая подвоха или шутки, но, когда сэр Дракон развернулся к нему, парень понял, что Шибусава-сан не шутил: в своей чешуйчатой руке он держал металлическую кружку с почерневшим дном и водой внутри, а сам, улыбаясь и демонстрируя два нижних клыка, заговорил: — Смотри: бесплатное шоу пламени! — пробасил он и, прикрыв глаза, поднял кружку на уровень своей головы. А дальше Рюноскэ невольно отшатнулся в сторону, схватившись руками за стул под собой: сэр Дракон начал выдувать из своего рта настоящий огонь, объявший и чёрное дно кружки, и его чешуйчатые пальцы с когтями, но чешуя не пропускала высокую температуру обжигающего пламени, а в кружке начала бурлить вода. Уже через минуту Шибусава, перестав выдыхать огонь, бухнул горячую кружку на стол на деревянный бирдекель с изображением дракона перед Рюноскэ и придвинул к нему чайник: — Разбавить — вот, холодная вода. Чай знаешь где, сахар, — Дракон махнул рукой на стол. — Сладкое тоже. Может, хочешь чего-нибудь посерьёзнее? А то ж кожа да кости. Прям как твой папаша. — Спасибо, я не голодный, — Рюноскэ не рискнул взять кружку руками, потому выпустил Расёмона из краёв футболки и обвил кружку чёрными змеями, ими же подливая холодной воды и делая небольшой глоток. Горячо! — Может, бутербродов быстро сделать? У нас всё для них есть. Ел когда-нибудь бутерброды с говяжьей вырезкой и бычьим хвостом? — Акутагава с испуганными глазами отрицательно покачал головой. — О, может, тогда суп? Он наваристый, на костях овечек, которые ещё вчера бегали, — Акутагава снова отказался. — Да что же вы, молодёжь, ничего не едите? Ты мне скажи, ты и твой братец дома одну траву да сладкое едите, что ли? Ладно, если папаша ваш ест когда придётся, но вас-то он должен нормально кормить! — Тацухико упёрся одной когтистой рукой себе в бок, а другой взялся за дверцу холодильника, с минуту просматривая всё содержимое, а потом вдруг щёлкнув пальцами: — О, я знаю, от чего ты точно не откажешься! — Шибусава хлопнул в ладоши (звук получился такой, словно листом металла ударили о металл) и наклонился к морозильной камере. Его хвост частью лежал на полу, а утончающейся верхушкой с кисточкой болтался наверху, деловито покачиваясь в такт движениям Дракона. — Вот, гляди! Правда, аппетитно? Рюноскэ, делая глоток снова и смотря в кружку, поднял глаза и моментально подавился, закашлявшись от неожиданности. В одной руке Шибусава-сан держал говяжье копыто, ещё даже не приготовленное, а на кисть другой была надета освежёванная голова коровы. Ситуацию не спасало даже то, что на рог Тацухико нанизался вилок капусты, зацепленный с полки холодильника. Раскатистый гулкий смех разнёсся по квартире, оповещая, что это явно было шуткой, пока Рюноскэ кашлял, прикрыв рот рукой; драконий хвост подоспел вовремя, постучав парня по спине — тот сделал глубокий чистый вдох и уставился широко раскрытыми глазами в ковёр. В этот же момент перестала за стенами шуметь вода, и раздался приглушённый голос Атсуши: — Пап, прекрати пугать его! — Всё-то он слышит! — рявкнул Тацухико почти по-доброму и фыркнул, убирая части зверя обратно в холодильник, а затем, сняв капусту с рога и вернув её на место, споласкивая руки в раковине. — Мойся там давай и не выступай! Я линяю быстрее, чем ты под душем стоишь! Атсуши ещё что-то пробурчал в ответ, но со включённой водой его уже не было слышно. Рюноскэ шумно вдохнул носом и повернулся обратно к кружке чая, поняв, что как-то потерял аппетит даже к конфетам и зефиру. Сделав небольшой глоток с закрытыми глазами, он услышал, как зашуршала чешуя старшего хозяина квартиры, когда он упёрся спиной и хвостом в кухонный гарнитур и чем-то хрустнул; Рюноскэ хватило глянуть краем глаза, чтобы понять, что Шибусава-сан держит в зубах какую-то маленькую косточку и грызёт именно её. — А папка твой как-то поспокойнее на трупы реагировал всегда, — проворчал он, держа кость между клыков, как зубочистку. — Так и я не он, — Рюноскэ предпочитал смотреть в стол, чтобы не увидеть что-нибудь ещё. — Он и крови не боится, а я — да. — У-у-у, брат, тяжко тебе будет. Во врачи, надеюсь, не метишь? — Куда метить? — Рюноскэ пожал плечами, делая глоток. — У нас у всех и так дорога предопределена. Можно даже не задумываться. — Ну какой ты мрачный! — Тацухико громко хрупнул костью, от чего у Акутагавы в душе всё перевернулось. — Хотя чего это я удивляюсь, папка твой такой же. — Так и 'Саму тоже. — Не скажи, — Шибусава почесал когтями голову возле рога и провёл ладонью по нему же, самому длинному, вверх; второй был чуть короче. — Братец твой улыбается часто, шутит, а из тебя слово в год вытянешь — хорошо. В этом, кстати, ты на Огая похож больше, чем твой братец. Из того тоже слова лишнего не дождёшься. Рюноскэ кивнул, не отвечая, и посмотрел на часы на электрической плите: было без десяти шесть. Да уж, что-то он действительно рановато пришёл… Вода в душе текла равномерно и без остановок, но почему-то Рюноскэ не сомневался, что Атсуши моет всего себя, отпустив передние и задние лапы. Шерсть тоже должна приятно пахнуть! Шибусава тем временем хрустнул костью снова, от чего Рюноскэ снова бросило в дрожь, дожевал её и проворчал: — Вот, с одной стороны, и хочется сказать, что он там уснул… А с другой — хорошо, что так. — Это Вы о чём? — Рюноскэ перевёл взгляд на сэра Дракона, осторожно взяв остывшую кружку в пальцы и, подув, отпив из неё ещё. — О нет. Если я расскажу, Атсуши меня убьёт, — Шибусава перешёл на шёпот, отчего Акутагава задержал на нём взгляд. Дракон скрестил руки на груди, и его хвост начал стучать по полу. На фоне перестала шуметь вода, и Рюноскэ даже отпить из кружки не решился, чтобы не нарушать тишину. Когда вода вновь включилась, Рюноскэ вопросительно поглядел на Шибусаву-сана. Тот отвёл взгляд: — Даже не проси, — но Акутагава продолжил смотреть. Он даже не моргал, прожигая в Тацухико дыру, и взгляд Дракона забегал из стороны в сторону, когда он оскалился и рыкнул: — Грх, на меня словно Огай смотрит за то, что я откусил голову кому-то, кто был ему ещё нужен! — Рюноскэ показалось даже, что белые волосы-грива несильно, но вздыбились, когда Шибусава подошёл ближе к Акутагаве с кружкой в руках и зашипел змеиным шёпотом: — Я знаю, что ты дорог Атсуши и Атсуши, надеюсь, дорог тебе. Но никогда не используй это против него, хорошо? Рюноскэ молча кивнул. Вот уж в чьём молчании нельзя сомневаться! Тацухико, смерив Мори-младшего внимательным взглядом змеиных глаз, кивнул и сел рядом на стул. Сначала он прислушался к тому, журчит ли вода за стеной, а потом зашептал: — Знаешь, когда он был маленьким, он был гораздо больше кошкой, чем сейчас, — Рюноскэ весь обратился во слух. — И, когда ему было четыре года, я внезапно столкнулся с проблемой, что он резко невзлюбил воду ни в каком виде. Даже пил, знаешь, как кошки лакают языком, и не дай высшие силы хоть одна капля попадёт на руки или лицо. Мыть его приходилось с драками и утробными кошачьими криками… — Рюноскэ, поднеся кружку ко рту, изо всех сил поджал губы, чтобы, представляя картины в голове, не начать улыбаться. — И Атсуши нашёл выход из своего положения. Гнулся он тоже как кошка, но, в принципе, он и сейчас так гнётся. Правда, в детстве у него будто совсем костей не было, и он этим пользовался. Словом, однажды я застал его за тем, что он пытается умываться, как кошка. И всё бы ничего… — за стеной перестала шуметь вода, и Шибусава замолчал. Не то Атсуши пытался разобрать, что там отец шепчет его другу, не то просто прервался, но, когда вода зажурчала вновь, но уже не с таким напором, Тацухико зашептал быстрее: — Умывать облизанными руками лицо — нормально. Пытаться облизать руку — тоже нормально. Но я даже не знал, что человеческие дети умеют задирать ноги, как кошки, и пытаться… Я вовремя его прервал. Хвала высшим силам, через год это у него прошло. — А фотографии у вас случайно нет? — Рюноскэ задал этот вопрос наугад, не зная, промахнётся, ранит или убьёт, но… Шибусава не успел ответить. Дверь распахнулась, и в коридор вышел свежий Атсуши в чистой одежде. Белая футболка обтягивала его грудь и несколько липла от влаги к коже, чёрные воздушные штаны-бананы резинкой стягивались на щиколотке, ушей и хвоста уже не было. Увидев Рюноскэ и своего отца рядом, он подошёл и с подозрением поглядел на Шибусаву, а тот выпрямился и показал раскрытые чешуйчатые ладони, демонстрируя полную невиновность. Акутагава спокойно допил чай, глядя на Накаджиму снизу вверх, а затем встал и, приложив ладонь к груди, коротко поклонился. — Благодарю за гостеприимство, Шибусава-сан, — негромко сказал он, и лицо его не выражало ничего изобличающего. Дракон мотнул головой. — Пф! Да как чужие люди, — он выпустил носом дым, наблюдая, как Атсуши, положив руку Рюноскэ на плечо, принюхался к окружению, но, не заметив в воздухе ничего подозрительного, расслабился. — Идите-идите, мне готовить нужно, а то некоторые падают в обмороки от вида говяжьих голов. — Ты что, показал ему?! — Атсуши, спокойный было, мгновенно взъерошился и посмотрел на отца широко раскрытыми глазами с круглыми чёрными зрачками. — Пап! Я же просил! — Что такого? Не умер же! Вон, живой, — Тацухико махнул рукой, и его хвост шершаво завозился по ковру кухни. Атсуши фыркнул, но Рюноскэ действительно чувствовал себя вполне нормально. Они быстро исчезли за порогом дома, и Шибусава увидел из окна, как Накаджима схватил Акутагаву двумя руками и обнял за плечи, чуть не поднимая от земли и прижимаясь щекой к его щеке. Проморгавшись, отвернулся он осознанно: не нужно ему наблюдать за личной жизнью своего сына. А вот лепту свою, чисто отцовскую, внести может… Было ровно шесть вечера. Когда у Рюноскэ в кармане пиликнул сообщением телефон, Акутагава не стал смотреть содержимое, но почему-то не сомневался, что там может быть сфотографированная страница семейного фотоальбома.