The Godfathers

— Левый фланг? — Чисто. — По правому тоже, — Осаму прищурился, оглядевшись ещё раз. — Поверить не могу, что я на это согласился… — Не ворчи. Идём. Рюноскэ, встряхнув заснеженной головой, втянул её в плечи и побольше натянул шарф на лицо, оставляя одни глаза. Если бы Дадзай обернулся, он б усмехнулся и сказал: «Прямо как ниндзя, ага?» А Акутагава недовольно хмыкнул бы. Но Дадзай был занят, и, пока старший брат выглядывал из-за угла и следил за обстановкой своим внимательным орлиным взором, младший без единого звука дал задний ход в тень переулка — благо что зимой темнеет рано, а при снегопаде видимость ужасная — и, прижавшись к стене спиной, выпустил чёрные ленты Расёмона, цепляющиеся за каждый кирпичик стены дома. Особо не раздумывая, Рюноскэ полностью отдался воле верного чёрного дракона с красными глазами, вытянувшегося из его чёрной куртки и подтягивающего сейчас своего хозяина вверх по стене прямиком на заснеженную крышу. Оставалось лишь надеяться, что люди, поздно возвращающиеся домой и смотрящие только под ноги, чтобы снег не застилал лицо, не придадут никакого значения цепочке следов явно небольших ног, резко обрывающихся прямо у стены, будто бы их обладатель, прислонившись к ней, провалился сквозь кирпичи. Ветер на крыше выл просто оглушительно. Накинув капюшон на голову и прикрыв уши сквозь него руками, Акутагава, пригнувшись, добежал до края крыши, глянув вниз. Здание небольшое, всего в пять этажей, но высота из-за высоких потолков офисов внутри нестандартная; там, внизу, горят жёлтым и красным вывески магазинов, проезжают по дорогам нечастые машины, да и людей почти нет — так, мимопроходящие, смотрящие из-за ветра исключительно под ноги. Они договорились так: Дадзай ответственен за обстановку внизу, а Акутагава сверху из своего гнездового укрытия внимательно следит, пока продуманный старший братец-стратег прислонится спиной к новенькому кофе-автомату, стоящему у закрытой уже кофейни, и только после этого начнёт действовать. В этой кофейне просто чудесные булочки с маком и песочные колечки с сахаром, но сейчас, к сожалению или к счастью, братьям не в кофейню. Братья пришли за кофе-автоматом. Нелегально, да, а что делать? У них нет другого выбора. Из-за снега тяжело постоянно смотреть с крыши, и Рюноскэ периодически трёт глаза и ресницы с налипшими на них снежинками, но старается не отвлекаться. Дадзай же, находясь внизу, где ветер, если сравнивать с крышей, не такой уж и сильный, встрепенулся, убрав руки в карманы куртки, и, приободрившись, зашагал к яркому автомату под светлой жёлтой вывеской. Снег тонким настом хрустел под ботинками. Остановившись прямо перед аппаратом и задумчиво приложив руку в варежке к подбородку, словно выбирая, что бы ему взять, и изо всех сил изображая обычного подростка, желающего кофе, Осаму даже несколько монет из кармана достал, сжав их в варежке и задержав взгляд на ванильном капучино. Младшенький его такую «приторную гадость», по его же словам, презирает, всегда делая выбор в пользу небольшой чашечки эспрессо или на крайний случай — самого обыкновенного капучино, которые, по словам самого старшего, «дико горькая и совершенно непивабельная гадость». Рюноскэ, вынужденный находиться на холодной крыше без всякого кофе, наблюдавший за братом сверху и уже приставивший руку в перчатке ко лбу, чтобы снег не застилал глаза, только недовольно зубами скрипнул: ну неужели нельзя как-то порасторопнее? Он уже весь на изготовке! Но Осаму то рукой коснётся, то монетки в приёмник бросит, то вообще отвернётся и насвистывать начнёт, но всё не тот жест — не спиной же прислонился! А значит, команды не было. Дадзай не слишком торопится, наблюдая, как в подставленный пластиковый стаканчик из автомата льётся сначала сам тёмный кофе, а затем заливается молоком. После появившегося доброжелательного на экране: «Приятного аппетита!» Дадзай стаканчик забирает, не трогая ни крышку, ни сахар, и сразу отпивает, довольно выдыхая ртом белый пар. Вкусно, конечно же! Пошарив в кармане снова после нескольких глотков, он считает, хватит ли на ещё один стакан, и в напускной задумчивости поворачивается к автомату спиной. Акутагава, заметив это движение, крепко сжал руки на краю крыши. На старт, внимание… В автомат брошены последние монеты. Дадзай ждал, пока машина тихо гудела, наливая эспрессо на дно стаканчика; как он говорил: «Тут пить нечего, только носом вдохнуть». Но Акутагаве нравилось. Эспрессо был маленький, чёрный и крутой, прямо как его душонка — ему под стать, а о вкусах не спорят. Опустошив свой стакан до дна и швырнув его через плечо в мусорное ведро, Осаму выдохнул горячим паром в воздух, следя за этим облаком и мельком бросив взгляд на крышу. Мимо проехала какая-то машина, и, как только она со своими яркими фарами подняла шинами столп осевшего снега вверх и скрылась за поворотом, Дадзай, вынув эспрессо из окошка выдачи и накрыв его крышечкой, с тихим стуком прислонился спиной к стене автомата. Марш! Акутагава с заснеженными ресницами тут же дёрнулся, отмер, словно ожившая статуя, и из его спины взмыли на секунду чёрные ленты Расёмона, растворившись в темноте и молниеносно заскользив по кирпичам дома вниз. Дадзай рассматривал снегирька на своей варежке, когда что-то скользнуло под его спиной и автомат затрясся, стоило чёрному дракону начать поднимать его вверх, отсоединяя от розеток и от плит на асфальте. Аппарат тут же погас, и внутри у него вода, молоко, кофейные зёрна и всё-всё-всё наверняка заметалось в своих тарах. Осаму и шага ступить назад не успел, как чёрная змея будто напоследок обвилась под его руками и поперёк живота, отрывая от земли и унося наверх; зато он успел крепко сжать одной рукой стаканчик с кофе, а другой придавить крышку, чтоб не разлилось. Когда его затянули наконец на крышу, как какой-то строительный мешок, и опустили на ноги, он отряхнулся, огляделся по сторонам, будто бы такой лифт был в его жизни в порядке вещей, и увидел Рюноскэ почти на другом краю крыши — так он старался быстрее подтянуть автомат. Стоило огромной штуке с болтающимися толстыми проводами осторожненько встать на верх здания и замереть погасшей громадиной, совершенно не свойственной для крыш домов, Акутагава с облегчением выдохнул и утёр перчаткой лоб, скинув с головы капюшон и освободив от шарфа лицо, а Дадзай с довольной ухмылкой похлопал автомат по корпусу. — Ну вот, а ты говорил, что не получится, — заметил Осаму, осклабившись и выглядя победителем ситуации. — А ты не верил! — Ну да, не тебе же его тащить бóльшую часть пути, — Рюноскэ фыркнул и подошёл ближе, обойдя автомат кругом и оценив его взглядом. — Побыстрее не мог? Я замёрз, пока тебя ждал. — Ой, ну извини, что мне нужно было сделать вид, что я ни при чём, — Осаму наморщил нос и протянул брату горячий стаканчик кофе: — Держи, старый ворчливый дед. У Рюноскэ даже глаза заблестели — видимо, из-за снега и плохой видимости он даже не заметил отсюда сверху, что старший братец так о нём позаботился. Расёмон, вырвавшийся из рукава куртки, одной точной чёрной иглой стремглав забрал чёрный стакан, втянувшись обратно и оставляя желанный напиток прямо в руке хозяина. Вопреки всем своим традициям есть и пить не торопясь, в этот раз Акутагава в один глоток опрокинул в себя всё, что было в стаканчике, поморщился и утёр рукой рот, выдохнув носом, будто выпил не кофе, а коньяк. Осаму только усмехнулся, когда младшенький, озадаченно поглядев на пустой кофейный стаканчик, огляделся вокруг в машинальном поиске мусорного ведра, но, поняв, что на крыше такого счастья он точно не обнаружит, швырнул его в воздух, и верный Расёмон, разгоряченный сегодняшней работой, тотчас обвился вокруг стаканчика, змеёй перекинулся через край поверхности, дополз до самого низа и бросил к остальным использованным стаканам в мусорный бак неподалёку, быстро втянувшись обратно. — Но можно было и побыстрее. Если бы я тут постоял ещё немного, я из-за снега мог бы пропустить сигнал. — Я ему кофе от всего сердца, крышечкой закрыл даже, чтоб не расплескался, — Дадзай нахмурился, — а он мне ни слова благодарности? Как грубо. — Да ладно, ладно, нормально всё, — Акутагава отмахнулся, явно задобренный своим сгустком кофе, который, по мнению Дадзая, можно с тем же успехом пожевать, не разбавляя водой, ведь вкус будет тот же. — Признаю: не думал, что эта затея сработает. — Не смей сомневаться в моих затеях! — Осаму упёрся одной рукой в свой бок, а второй — в автомат. — Ещё ни одна моя затея никого не убила. — Но много раз могла, — Рюноскэ прищурился, бросив на Осаму сомневающийся взгляд. — И не значит, что не убьёт в будущем. — Тц, заладил, — Осаму закатил глаза. — Позволь напомнить, что, в отличие от некоторых, у меня хоть какая-то идея была. Или что, у тебя вдруг новая мысль появилась, что подарить отцу на день рождения? Тут-то Акутагава губу и прикусил. Не согласиться невозможно — они оба уже неделю, начиная с десятого февраля, думали, что бы такого преподнести отцу, чтобы и приятно, и оригинально. Отец, конечно, на все прямые вопросы отвечал легко и просто: «Мне нужно, чтобы вы оба были здоровы и с образованием — это лучший подарок». Этот стандартный родительский ответ, естественно, ни одного из братьев не устроил. Они перебрали всё: обновлённый гардероб, обновлённую аптечку, канцелярию, посуду, да хоть шины на его машину… Но всё не то! К тому же, шины они, не разбираясь в автомобилях, сами не подберут, а покупать — очень дорого. Они спрашивали у Тюи и Атсуши, но, как они поняли, вкусы всей их взрослой троицы разнились настолько, насколько разнится мотоцикл от велосипеда. «Жаль, что нам не пять лет и мы не можем слепить что-нибудь или нарисовать своими руками», — иронично бросил Осаму на третий день раздумий, когда у обоих уже голова гудела. Рюноскэ сидел за столом в их комнате и чертил на бумаге одной рукой что-то невразумительное, какие-то фигуры и черты, надеясь, что они преобразуются во что-то более чёткое и натолкнут на подарок. А потом Рюноскэ подскочил на месте от испуга, когда Осаму закричал из другой комнаты: «Своими руками! Рю! Я знаю, знаю!» Сначала Акутагава подумал, что Дадзай шутит над ним, предлагая украсть кофе-автомат… «Мы на следующий день подкинем бокс с монетами обратно в кафе, окей?» Это было чистой воды безумием и абсурдом. Но, когда семнадцатое число приближалось, а вразумительный подарок так и не был придуман, Рюноскэ скрепя сердце согласился. Отец часто пьёт кофе, а так ему даже на кухню не нужно будет выходить, прямо в своём кабинете нальёт… Как обслуживать этот автомат, правда, никто из парней не знал, но это не было первостепенной проблемой. Разберутся! Для начала нужно его добыть. Рюноскэ с ужасом понимал, что становится как Осаму, который сначала делает, а потом на ходу разбирается с последствиями. Такой образ мышления до добра не доведёт. — Грх, — Рюноскэ не стал спорить: аргументировать ему действительно было нечем. К тому же, всё уже было сделано. — Но если папа захочет оторвать нам головы, когда узнаёт, каким образом мы его добыли, то даже не думай переводить на меня стрелки. — Ты что, не веришь своему родному брату? — Дадзай в своём привычном драматичном жесте ткнул варежкой в свою же грудь. — Этим автоматом всё равно почти никто не пользовался. Сам не помнишь, что ли, что в девяти случаях из десяти, когда мы были в этой кофейне, рядом с ним никого не было? — Тебе я верю, — Рюноскэ точно так же ткнул пальцем в грудь Осаму. — Но также я знаю, что ты абсолютно любую ситуацию можешь обернуть в свою пользу, поэтому предупреждаю заранее. — Спокойно, — Осаму взял Рюноскэ за запястье, отодвинув от себя, но не разжав руки. — Оба сделали это — оба и получим, если что. Рюноскэ фыркнул, оглядев Осаму с головы до ног, а затем, прикрыв глаза, выдохнул и выпрямил спину, массажируя сначала одно запястье, потом второе. Дадзай вновь с гордостью оглядел кофейный автомат, радуясь тому, какой он продуманный и догадливый, а Акутагава, выдохнув снова, сжал руки в кулаки и подпрыгнул на месте: ноги его крыши не коснулись, а зависли в воздухе, ведь Расёмон, упёршийся в поверхность широкими чёрными лентами, поднимал хозяина всё выше и выше, становясь похожим на огромные паучьи лапы. Всего одна такая «лапа» схватила Осаму и снова поперёк груди — парень схватился за неё руками в варежках, недовольно охнув и ожидая, видимо, куда более удобной транспортировки; а все остальные под чутким взглядом Рюноскэ крепко обвились вокруг кофе-автомата, медленно поднимая его от земли. По лицу Рюноскэ скользнуло напряжение, как от непривычной ему физической нагрузки, но он и словом не обмолвился, развернувшись лицом вперёд. Расёмон оттолкнулся от крыши — и импровизированный паук заскакал в сторону дома, цепляясь за столбы и линии передач, растворяясь в темноте ночного неба. Когда парни поняли, что ни через окна, ни через балконную дверь автомат не пролезает, было принято тяжёлое решение спуститься к двери парадной и затаскивать через главный вход. И сложность была не в тяжести, а в том, чтобы затащить автомат и не повредить его в процессе; не разрешалось даже царапать! А что, перед подарком телефона или телевизора принято их царапать?! Вот и тут так же! Осаму выбежал вперёд, корректируя направление, а Рюноскэ, тяжко дыша, осторожно маневрировал между дверьми и в парадной, и в коридоре квартиры, и в отцовском кабинете. Когда автомат наконец встал на место у стены, Акутагава просто упал на колени в коридоре и на вопрос Дадзая ответил, что немного устал и ему нужно присесть или прилечь. Сначала Осаму снял с младшего куртку и ботинки, пока тот и пальцем пошевелить не мог, а затем поднял его под руками, оттащив отдыхать и восстанавливаться на диван в большой комнате, а уже потом, не раздеваясь, побежал подключать автомат. «Ха-ха, да будет свет!» — крикнул Дадзай спустя время из отцовского кабинета, и Акутагава, чувствующий дрожь в уставших руках, слабо улыбнулся: не сломали, работает. Отец пришёл скоро. Парни на то и рассчитывали, потому времени на доставку «подарка» было у них мало. Поздравили они его, на самом деле, ещё с самого утра, впервые встав до будильника и спрятавшись на кухне. Они знали, что Мори по обыкновению своему будил их в школу, раскрывая настежь их дверь и говоря что-нибудь наподобие: «Подъём» или «И до каких ваших лет я буду с вами цацкаться?», но сам внутрь не заходил, потому он совершенно не ожидал, что на него что-то оглушительно хлопнет из темноты комнаты и украсит его лицо и волосы блёстками из хлопушки. «С днём рождения!» — радостно выкрикнул ещё сонный старший сын, а младший, плохой в поздравлениях, молча дунул в праздничную свистульку — они ещё забавно распрямляются, шурша, и также обратно сворачиваются в спираль. Судя по виду Рюноскэ, да и по криво надетому деньрожденному колпачку на чёрную голову, это всё было затеей Осаму. Мори всё это время стоял столбом, не раскрывая один из глаз, потому что на его веко налипли разноцветные блёстки. А ведь он только умылся… «А сегодня какое число?» — только и сумел спросить несколько удивлённый Мори, явно из-за работы потерявший счёт времени. «Семнадцатое февраля, вообще-то!» — обиженно заметил Дадзай, а Акутагава снова дунул в громкую свою свистульку, с шуршанием её выпрямив. Мори удивлённо хлопнул глазами: «Уже… февраль? Как быстро летит время, — Огай осторожно вытер глаз рукой, проморгавшись и посмотрев на ладонь в блёстках. — Спасибо, конечно. Как-то отвык я праздновать. Тогда вечером куплю что-нибудь… на дни рождения ведь торты едят? Не что-то другое?» За завтраком и определились заодно, какой именно торт. Вернее, активно выбирал Осаму, а Рюноскэ только головой качал отрицательно, если ему что-то не нравилось; Огаю, в принципе, всё равно было, что есть — он сладкого не ел уже очень давно, а тут повод образовался. На выходе из дома он даже на календарь в телефоне посмотрел, подумав, мол, неужели действительно в датах запутался? И да. Запутался. Так немудрено и не заметить, когда сорок лет исполнится. А может, и уже исполнилось… Нужно посчитать. Дома, казалось бы, всё было как обычно, и обещанный торт в упаковке стоял уже на кухне, унесённый младшим сыном, но, когда тот вернулся, они со старшим как-то слишком странно на него смотрели. Снимая пальто и разуваясь, Огай не сводил с них глаз, проходя по коридору в ванную комнату сполоснуть руки. Когда он вышел из неё, в растерянности прихватив с собой полотенце для рук, сыновья всё также продолжали смотреть на него, причём старший с какой-то пугающей улыбкой, и Мори наконец решился спросить: — Что-то случилось? — он на автомате огляделся вокруг, но никакой явной порчи обоев и мебели не заметил. — Твой день рождения, — ответил Осаму и моргнул. Ну, хотя бы моргнул… — Это я знаю. Ты почему такой взъерошенный? — Огай, вернув полотенце на крючок у раковины, посмотрел на младшего сына — Рюноскэ встряхнул головой, когда Осаму потрепал его по волосам. — Вы что-то натворили? — Нет, — коротко и ясно мотнул головой Рюноскэ. — Почему сразу натворили? — Осаму фыркнул. — Ты должен был понять намёк после моего ответа про день рождения. — Я… да? — Огай вскинул бровь, и лицо его теперь выглядело несколько… растерянным. — Намёк про что? — Ну день рождения ведь! — Дадзай закатил глаза. — Что принято делать на день рождения? — Есть торт? Я принёс. — Не только! — Я что-то забыл сделать? — теперь Огай выглядел даже каким-то испуганным, машинально похлопав себя по карманам. — Не совсем сделать, — Рюноскэ снова мотнул головой. — Но забыл. — Что? — Пода-арок, пап! — Осаму даже рыкнул, всплеснув руками. — У нас для тебя подарок. Это же очевидно. — Подарок? — глаза Мори непроизвольно широко раскрылись. Это слово было совершенно непривычно для его жизни и вспоминалось трижды в год — на день рождения старшего, младшего и его. Его, потому что об этом помнили сначала немногочисленные друзья, а потом и сыновья. Но оно всё равно было непривычным. — Ах да, я… забыл совсем. Ну и где он? — Да господи! — Осаму схватил отца за руку. — Пойдём. Пока тебя дождёшься. — Имейте уважение, я уже стар. — Не стар, — Рюноскэ появился за спиной, отрезая все пути к отступлению. Мори несколько напрягся, когда старший потянул его в его же тёмный кабинет, не включая света. — Мне уже страшно. Что там может быть? — Ты и представить себе не можешь! — Дадзай засмеялся и отпустил наконец отцовскую руку, оставшись где-то в темноте. — Всё, включай свет. Мори глубоко вдохнул, выдохнул и потянулся рукой к выключателю у стены, щёлкнув им и озарив наконец кабинет светом. Сначала взгляду было не за что зацепиться, и Мори огляделся, а потом… Он замер. И взгляд его замер, и он сам. Было что-то среди мебели такое, что совершенно не вписывается сюда. Младший сын аккуратно выглянул из-за спины, но Огай не обратил на это внимания. Старший же с радостной улыбкой прошёл широкими шагами к «подарку», бросил несколько монет, вынутых из кармана шортов, и нажал на светящуюся кнопочку мокачино. Мори не проронил ни слова, пока в его руке не оказался стаканчик, на который он посмотрел, как на что-то совершенно ужасное. Нервно сглотнув, он, не сводя взгляда с кофе-автомата, приставленного к стене и совершенно не гармонирующего ни с чем в этой квартире, поднёс стаканчик к лицу и сделал глоток. Дадзай, поставив руки в боки, продолжал улыбаться. — Ну-у-у, как тебе? Мы старались! — Осаму указал на автомат, а затем притянул к себе за локоть Рюноскэ, обхватив обеими руками за плечи. — С днём рождения! С твоим двадцатипятилетием, тебе ведь столько же, да? Вот тебе наш подарок. Мори сделал глоток. И ещё. А потом, кажется, выпил полностью, наконец посмотрев на стаканчик в руке. А потом снова на автомат. — Действительно, кофе… — негромко заговорил он, понемногу выходя из ступора. — Но… кхм, один вопрос можно? — Что? Тебе не двадцать пять, а двадцать семь? — Осаму, не убирая улыбки с лица, крепче сжал руки на плечах Рюноскэ. Рюноскэ, предчувствуя кое-что нехорошее, отвёл взгляд в сторону. — Извини-извини, с двадцатисемилети- — Откуда вы его взяли? Братья переглянулись. Рюноскэ кашлянул, намекая, что Осаму обещал не переводить стрелок. Уголки губ старшего брата чуть подёрнулись, стараясь сохранить улыбку, когда он начал: — Ой, пап, знаешь, это такая интересная история…

***

Атсуши сидел на стуле на кухне, высунув язык и старательно вырезая ножом замысловатую рожицу на настоящей большой тыкве жёлто-оранжевого цвета. Он, конечно, не художник и не архитектор, но картинку в интернете найти может, раз уж отец фотографиями своих «лиц» не распространяется. Звучит абсурдно? Абсолютно. Но это если не знать, что отец не располагает фотографиями своей истинной формы, хотя с современными технологиями вполне мог бы служить хоть образцом для каменных статуй, и Атсуши нужна была именно морда Дракона с клыками наружу; ну и, конечно же, сейчас был не День всех святых, просто ничего подходящего в короткие сроки Атсуши придумать не мог. А тыква — она ведь универсальна, на ней и рожицу вырезать можно, и целую драконью морду… Начиналось всё вполне безобидно: приближался отцовский день рождения. Атсуши в раздумьях о подарке изгрыз все свои когти, правда, они уже через несколько минут вырастали вновь. У него решительно не хватало идей. У отца было, по его мнению, всё, чего он хотел и чего даже не хотел бы; так что же можно ему подарить? Было тепло, был май, светило солнце и пели весенние птицы. Душа рвалась в поля и долины. Иногда на Атсуши накатывали поистине философские мысли: что может для оборотня, получеловека-полузверя, быть ценнее свободы и воли? Бежать вперёд, не останавливаться, преследовать солнце или луну и наконец догнать, поиграть с нею, как с клубком ниток… Потом Атсуши встряхивал головой. Нет, это ему, Тигру, достаточно бежать вперёд с сытым брюхом, а Дракону, его отцу, нужно что-то особенное. И нет, это точно не драгоценности, хоть он от них и без ума! Он без ума не от простых драгоценностей, а если учесть, что и простые драгметаллы не найдёшь, то что уж говорить о тех особенных, что хранятся под чутким присмотром отца? Но тогда что?! Тупик! Атсуши, от безысходности остановившись на самом банальном и оптимальном, решил добавить щепотку оригинальности, потому агрессивно листал книги рецептов и водил пальцами по экрану телефона на соответствующих кулинарных сайтах, но ничего особенного не находил. Всё это они либо уже готовили, либо это что-то ничем примечательным не выделялось и для дня рождения не годилось. Оборотни, бесспорно, очень любят поесть — внутренние звери тратят огромное количество энергии, потому и человеческие их формы выглядят подтянутыми и стройными. Оборотни всегда голодны. Атсуши, правда, тешил в себе надежду, что, когда он станет таким же взрослым, как его отец, аппетит поумерится… Или у отца просто потрясающая выдержка? Если так, то Атсуши даже думать об этом не хочет. Это значит, что есть нужно очень много. Много… Юный оборотень пребывал в отчаянии. Повсюду были разбросаны раскрытые книги, откинутые за ненадобностью, на столе лежали продукты, а в голову решительно ничего не шло. Мысли крутились вихрем об одном и том же: «Еда, еда… много еды… но особенной… тогда какой? Нужно вкусно, нужно красиво, нужно… нужно, чтоб празднично… а как — красиво? Выложить в форме… в какой форме… круг, квадрат, ромб… солнце, цветок… животное… какое животное? Кот? Нет, кот — это я. Ящерица? Папа не ящерица, он покруче… дракон… Дракон?» Остановившись на последней промелькнувшей мысли, Атсуши вздрогнул и резко выпрямился. В голове мысли сменялись образами, рисуя немыслимые шедевры кулинарии и соотнося их со своими возможностями. Когда образ сложился в нечто конкретное и даже стал вырисовываться продуктами, Атсуши подлетел к холодильнику, споткнувшись об одну из книг на полу, и поспешно открыл его, мысленно начиная лепить из всего, что видел на полках и в лотках, тело, лапы, рога… — Так, — Атсуши негромко разговаривал сам с собой, переключая взгляд с одного на другое, — из моркови, в принципе, получатся рога. Не изогнутые, конечно, но тоже пойдёт. В принципе, из неё же можно и когти сделать… только их куда-то нужно воткнуть… из чего делать лапы?

«Мясо», — мысленно отвечал внутренний Зверь.

— Да, действительно, фарш мягкий, в него воткнётся всё, а запекать всё равно придётся по частям… — Атсуши задумчиво приложил палец к подбородку. А голова? Чёрт возьми, голова — это так трудно! Я же не архитектор! Голова-голова-голова… из чего её бы?..

«Мясо», — поддакнул снова внутренний Зверь.

— Да не получится из мяса голова! Вот внутрь если положить… О! Внутрь тыквы! Как на Хэллоуин! И внутри красно получится, будто рот… Ладно. А тело, хвост?

«Мясо! Делай из мяса!» — рычал громче Зверь, и Атсуши, хмурясь, стукнул самого себя кулаком по груди.

— Замолчи уже! Сейчас ты не помогаешь! — парень оскалился, и Зверь, кажется, что-то буркнул в ответ, но больше не произнёс ни слова. — Гр-р-рх, от тебя вреда больше сейчас, чем пользы. Ладно, разберусь в процессе, — и с этими словами Атсуши достал из холодильника всё, что можно было. Оставалось одно — сбегать в ближайший супермаркет за тыквой. И обязательно большой. Фантазия на морде Дракона должна разгуляться так, чтобы было красиво. Отцу должно во что бы то ни стало понравиться! Атсуши никогда в жизни, казалось, так не старался. Он даже взял ложку, чтобы на длинном змеином теле, израсходовавшем, наверное, все запасы фарша из морозильной камеры, выдавить узор чешуи. Над усами Атсуши долго думать не стал, связав лепестки зелёного лука в две длинные ленты, а гриву и кисть на хвосте изобразив пучком салатных листьев. В любом случае всё это лишь украшение змеи с лапами, которую сначала нужно запечь и придать съедобное состояние через специи, а уже потом доводить до идеала. Атсуши и думать забыл о времени, изо всех сил сражаясь с желанием кусочничать, иначе от «дракона» остались бы рожки да ножки в прямом смысле, а фарш ушёл бы ещё сырым. Тигру-то какая разница?

«По-моему, ты не досолил», — твердил Зверь внутри, и Атсуши, привыкший слушаться свой внутренний голос в вопросах еды, отщипывал кусочек когтями, пробуя на вкус.

— Нормально я посолил, — бурчал Атсуши и встряхивал рукой, зажмуриваясь и подавляя в себе желание попробовать ещё.

«Переперчил!» — тревожно рычал Зверь, и Атсуши впопыхах и в ужасе низко склонялся к мясу, аккуратно вдыхая аромат. Пахло замечательно. По крайней мере, стоило больших усилий не накапать слюной прямо на противень и успеть добежать до раковины.

— Я не буду есть сейчас! — рычал сквозь зубы в ответ юный оборотень, полоща рот водой.

«Что-то горит», — вкрадчиво добавлял Зверь, и Атсуши отрывался от чистки моркови, испуганно распахивая духовку — и аромат оттуда, минуя жар в лицо, едва ли не буквально сбивал с ног. Остановило Атсуши только то, что он автоматически схватился голыми пальцами за край противня и обжёгся.

— Ай! — взвизгнул он, встряхивая рукой и дуя на ожог, наблюдая, как обожжённая кожа затягивается на глазах, но всё равно предпочёл окунуть в холодную воду. — Всё, ты меня довёл, — хорошо, что за Атсуши никто не наблюдает, ведь он натурально разговаривает сам с собой. — Заговорить ты больше не сможешь! Когда Накаджима что-то твёрдо решает, Накаджиму ничего не остановит. И с этими словами он из своей комнаты включил музыку на полную громкость. Теперь он будет тихонько напевать, а слышать голос, твердящий всё съесть, перестанет. Можно даже чуток потанцевать… Пока никто не видит! Кухня вся была уделана. Если Атсуши, распахнув окно перед приходом отца, сказал бы нелепую ложь, что на улице случился ураган, попал точно в их открытое окно, всё перевернул и тотчас исчез, то, учитывая весь этот бардак, ему поверили бы. По-другому парень просто не успевал! Всё и так держалось на одном честном слове и на нескольких противнях, склеенных снизу скотчем на всякий случай, ведь по-другому огромное змеиное тело, запекающееся по очереди на разных противнях, было не уместить ни на какой другой посуде. Сначала Атсуши хотел и вовсе поставить «дракона» на лапы, но понял, что понятия не имеет, как тот будет держаться в таком положении. Не проволокой же изнутри и не металлическими штырями? Нет, в любой другой семье обычных людей — пожалуйста, но, если учитывать, как аккуратно и в какой манере едят два голодных оборотня, таким темпом железный штырь внутри будет случайно надкушен, а избавляться от застрявшей в зубах проволоки не хочется. Дракон и так получался вполне… милым. Когда запекался последний кусок «тела», Атсуши вспомнил про тыквенную голову и спешно сорвался в магазин, сначала вылетев из квартиры, а потом вернувшись, сняв с себя фартук и убежав вновь. И вот теперь, под самый вечер, ни разу толком не присев без дела, Атсуши упёрся ногой в край табурета, на котором сидел, а на колене второй ноги держал огромную тыквенную голову, вырезая контур головы, глаза и пасть, не забывая проделывать небольшие отверстия ножом под будущие зубы. С зубами Атсуши, к слову, определился заранее — это будут зубчики чеснока. Крупных фирменных двух отцовских клыков не получится, к сожалению, ведь весь чеснок одинаковый и размерами не отличается, но зато у этого «дракона» будет большая зубастая пасть! Все эти четыре противня лежали на полу, и там же сидел Атсуши, когда перешёл к последним штрихам. Сначала были вставлены морковки-рога сзади, а вместо глаз юный оборотень вставил маленькие помидорки-черри — точь-в-точь алые отцовские глаза! От чеснока Атсуши чихал, но честно вставил все «зубы» на место. Бровями стала петрушка, усы из зелёного лука вели от головы вдоль практически всего тела. Оставалась такая же фирменная отцовская грива, и тут уже Атсуши с замылившимся глазом и покрасневший от жара на кухне начал лепить салатные листы на голову и по хребту из мяса, сделав кисть на хвосте особенно пышной. Он уже подкрашивал белки глаз творожным сыром, когда услышал поворот ключа в замке и подскочил на месте. Конечно же, он споткнулся о неубранные книжки и чуть было не полетел прямо на дело всего своего дня, но благо что кошачья реакция поставила его в мостик на кончики пальцев аккурат в сантиметре от последнего противня. Спокойно выдохнув, он подобрался и, сбрасывая фартук, побежал до комнаты, выключая музыку, звучащую на полной громкости. Странно, но в секунду тишины, перед тем как дверь открылась, Зверь внутри не стал злиться и подгонять Атсуши всё поскорее уничтожить. Не очнулся, видимо… Отец что-то насвистывал, заходя домой, и уже хотел было спросить, чем это сын там занимается, что запахи чувствуются уже на улице, но Атсуши опередил — вылетел из комнаты, поскользнулся на полу, врезался плечом в стену и упал на руки, но также резко оттолкнулся ими от пола и встал на обе ноги, выглядя встрёпанно и растерянно. Белые брови отца невольно взметнулись вверх. — Ты чего? — Шибусава склонил голову к плечу, принюхиваясь и начиная подозревать в запахах уже что-то нехорошее. — Н-ничего! — Атсуши неловко осклабился и завёл руку за шею. — Просто поскользнулся. — Да ну? — отцовские глаза прищурились. — Чем ты тут занимался? — Да так… Кое-чем. Тацухико осмотрелся на предмет чего-то бросающегося в глаза, а потом, снова поведя носом по воздуху, фыркнул. — Я что, пришёл слишком рано? — уголок его губ дёрнулся в подозревающей ухмылке. — Нет, почти вовремя. Я чуть-чуть не успел. Там остался один… И ещё… — Ага, значит, ты что-то всё-таки делал, — Шибусава ухмыльнулся шире и скрестил руки на груди. — Колись. — Нет! — Атсуши, поняв, что раскусили его очень быстро, прищурился сам. — Тогда ты подождёшь. Я там закончу, приберусь — тогда покажу. — Подождать? — Шибусава, не ожидавший, что его так резко осадят, даже погрустнел. Есть он хотел, и даже очень. Нет, вернее даже, есть он хотел около часа назад, а сейчас он хотел закидывать всё в свою огромную звериную пасть не жуя. — И так пахнет восхитительно. Я думаю, уже всё готово. — Нет, не готово, — Атсуши стоял на своём, отойдя к кухне. К сожалению, из коридора был виден только угол стола и бок холодильника. — Подожди минут десять, хорошо? Разочарованно стукнул отпущенный чешуйчатый хвост с кисточкой о пол, и также негромко хлопнула закрывшаяся на кухню дверь. Тацухико ведь так надеялся! Запах дурманил. В животе выли не просто киты — в животе выл самый настоящий Дракон, его начало и его суть: «Выломай уже эту чёртову дверь!» Но холодный человеческий рассудок отвечал: «Только рискни — и я перегрызу твоему телу глотку». Дракон ревел: «Я голоден! Ты не сможешь перегрызть шею самому себе!» Тацухико посмотрел на себя в зеркало: «Ты недооцениваешь возможности длинной шеи…» Шибусава давным-давно научился себя контролировать, и все эти попытки животного нача́ла напомнить о себе воспринимались не больше чем капризы. Нет, конечно, когда Дракон страстно желал раскусить голову врага, как орех, Шибусава вообще не отделял своих желаний от всего своего существа; на поле боя он был страшен. Но когда дело касалось сына, которого он всю жизнь учил прислушиваться исключительно к человеческому сердцу, то Дракону следовало лежать глубоко-глубоко на дне сердца и не высовываться. Особенно в выдуманный самим Шибусавой день собственного рождения, ведь истину о своём отце Атсуши знать вовсе необязательно. — Пап, иди сюда! — позвал наконец голос сына с кухни, и Тацухико круто развернулся, чуть не свернув высоко поднятым кончиком хвоста пасты и зубные щётки с раковины ванной комнаты. — Я долго думал, что бы такого сделал, но в итоге ничего лучше не придумал… Шибусава замер на пороге. Сначала ему показалось, что в Атсуши проснулись охотничьи инстинкты, и он поймал огромную змею, освежевал и приготовил. Но, чувствуя, что пахнет просто чудесно, взгляд наконец начал фокусироваться на деталях: тыквенная голова напоминала собачью голову с кровоточащими глазами навыкате и ужасающей зубастой улыбкой; с длинного тела, отличающегося от головы цветом, была будто снята шкура до голого мяса, и оно было украшено листьями салата, чтобы выглядело не так страшно; комично маленькие лапки с когтями из, очевидно, острых концов моркови немного сбавляли эффект; и, наконец, пышный и зелёный кончик хвоста, поразительно похожий на кисточку его собственного драконьего хвоста — Тацухико даже оглянулся, покачав им, чтобы сравнить. — Ну как? — Атсуши вытирал руки о полотенце. — Это ты сам сделал? — А что, не похоже? — юный оборотень неловко усмехнулся. — Если отойти подальше, закрыть глаза и отвернуться, то, в принципе, очень даже похоже на дракона. — Очень похоже. Смотри, — Тацухико осторожно обошёл шедевр кулинарии на полу, встал у его хвоста и сбросил на пол свой. — Если не брать в расчёт цвета, то копия. — Да ну… — Не-не, смотри ещё, — Шибусава встряхнул своей головой, осторожно подняв тыквенную голову с рогами из моркови, отпустил свои золотые рога и поднял тыкву на уровень своего лица, широко улыбнувшись с клыками. — Одно лицо! Атсуши рассмеялся. — Пап, ну ты к себе самокритично. — Да я как на себя в зеркало смотрю, — тыква была возвращена на место. — Где рецепт подсмотрел? Я даже не знаю, где на таких… монстров в положительном смысле могут быть пошаговые инструкции. — Нигде. Сам утром придумал. Если б смотрел где, получилось бы красивее, я думаю. Тут Шибусава невольно удивился. Теперь шедевр кулинарии уже не казался освежёванной змеёй, а вполне себе неплохой инсталляцией. Он обошёл «дракона» с головы и посмотрел на него ещё раз. — Шутишь? Я бы такое не сделал в жизни. — Да что я, похож на шутника? — Атсуши улыбнулся, уже не чувствуя себя неловко. — С днём рождения. Можешь ужинать. — Ужинать? — Тацухико приложил одну из рук к груди. — У меня рука на твоего дракона не поднимется! — А кому я готовил? — Ну… — Шибусава вздохнул. Неплохая инсталляция выглядела теперь очень милой, и терзать её было жалко. Но ведь сын старался, готовил! — Ладно, уговорил. Чую, что на вкус шикарно. Но одно условие. Атсуши, уже готовый пускать слюни, встряхнул головой и поборол низменный животный инстинкт. — Какое? — У кого сегодня день рождения? — У… тебя? — от странного вопроса Атсуши непонимающе склонил голову к плечу. — Восьмое мая на календаре. Твой день. Разве нет? — Мой, всё верно, — Шибусава широко улыбнулся. — А значит, мыть посуду и убираться потом на кухне буду тоже не я. От такого предательства Атсуши чуть не захныкал, но вся жидкость в теле ушла на слюну — на слёзы её уже не хватало.

***

Maître Gims — Skyfall

— Да где он? — Тюя нервно расшагивал по коридору и посматривал в телефон, готовясь набрать опостылевший номер. — Если через две минуты не объявится, я его… Прошла минута. Прошла две. В дверь никто отчаянно не затарабанил, и Тюя нажал на кнопку звонка, не заметив сам, как слегка засветился алым. На той стороне долго раздавались гудки, но, когда Тюя уже готов был сбросить, голос абонента всё-таки проклюнулся: — Да-а? — зазвучало оттуда в шуме улицы. — Долго тебя ждать ещё? Времени мало! Папа скоро придёт! — Тюя в гневе активно жестикулирует свободной рукой, не обращая внимания на то, что стоит ногами на стене параллельно полу. — Не раньше меня. Спешу! — на фоне взревел мотоцикл — очевидно, абонент не врал, заверяя, что торопится. — И со старшими можно поуважительнее, вообще-то. — Давай уже! — Тюя невольно рявкнул в трубку, но его рявк померк в шуме улицы, которым и завершился звонок. Парень злобно посмотрел на экран телефона, сжав его так, что тот готов был треснуть, но благо что силу свою он контролировал, и потому убрал его в свой карман целым. Правда, стоял он на потолке и нервно постукивал ногой рядом с люстрой. Ещё с улицы, стоя на потолке и имея прекрасный обзор на окна, Тюя услышал, как что-то небольшое, но громко ворчащее, проехало по двору и остановилось где-то рядом, резко затихнув. Подойдя ближе к окну, Тюя увидел лишь поставленный у ближайшего дерева чёрный мотоцикл, мысленно отсчитав: «Раз, два, три…» Ровно на счёт «три» в дверь постучались, а потом дёрнули за ручку — и открыли. Значит, его ждали и им недовольны. — Неужели, — Тюя перешагнул дверь сверху, как очень высокий порог, и остановился на потолке в коридоре, скрестив руки на груди и осматривая Поля с головы до ног. Верлен, одетый во всё светлое, исключая чёрный жилет и чёрные туфли, поглядел на него снизу вверх, тяжело дыша и закрывая за собой входную дверь и поворачивая внутренний замок. — Ого, какой возвышенный приём, — Поль усмехнулся, разуваясь, не глядя вниз. — А спуститься — не царское дело? — А опаздывать — царское? — Тюя, рыкнув, согнул ноги в коленях и оттолкнулся от потолка, плавно перевернувшись прямо в воздухе и вставая на обе ноги уже по-человечески на пол, переставая светиться алым. — Тебе только шестнадцать, а ты ворчишь, как будто тебе за пятьдесят, — Тюя в ответ на это метнул на Поля злобный взгляд. — Извини-извини. — Если ты и к отцу так опаздывал, я удивлён, как он тебя не прибил, — язвительно бросил парень, и на лице Поля отобразилась гамма эмоций от недоумения до негодования. Тюя развернулся к нему спиной, не став ждать ответа, и зашагал в кабинет отца, махнув рукой в большую комнату. — Иди туда, я сейчас. Туда, куда указал Тюя, Поль, конечно же, не пошёл. Он тихо проследовал за «пасынком», заглядывая в приоткрытую дверь кабинета Артюра: парень, подойдя к отцовскому столу, уверенным движением открыл его ящик, но, судя по щелчку, открыл не просто, а взломал замок, пошарив под двойным дном и достав оттуда небольшой белый квадрат бумаги. Когда Тюя оторвал наконец взгляд от стола, всё закрыл так, будто здесь ничего и не было, и встретился со взглядом Верлена, уже на его веснушчатом лице отразилась гамма эмоций от недоумения до негодования. Верлен ухмыльнулся. — И когда Артюр успел вырастить медвежатника? — Это необходимая мера, — Тюя, хмуря брови, изо всех сил скрывал краснь щёк от стыда за гневом. — Не смей ему говорить, я всё всегда возвращаю на место. — Когда я вас сдавал, а? — Поль раскрыл дверь кабинета шире с лёгкой улыбкой, упёршись рукой в дверной косяк, и Тюя, наморщив нос и смотря в пол, гневно прошёл мимо него прямо под его рукой. — Ну чего ты? — Пошли уже. Надо приготовиться, пока папа не вернулся. — Мне даже интересно, что ты задумал… Когда Тюя днём вызвонил Поля, тот ответил, но только со второго раза и сонным голосом — видимо, ночью опять где-то бегал. Вернее, Тюя даже знал где, ведь как только часы пробили полночь и перешли в одну минуту, за окнами зажёгся яркий свет фар и раздался сигнал. Тюя тогда вместе с разбуженным отцом синхронно подлетели к окну, а там Верлен на своём чёрном железном коне снимает шлем одной рукой, второй держа огромный букет каких-то цветов — в темноте не разберёшь ни цвет, ни форму. Артюр от такого мгновенно проснулся, сказав, что сейчас вернётся, и выбежал на улицу, накидывая пальто прямо на домашнюю спальную уже одежду и не переобуваясь из тапочек в сапоги. От такого вида отца даже Тюе, находящемуся дома, стало холодно, — октябрь всё-таки! — поэтому он поспешно отвернулся, как только увидел из окна отца, подходящего к Полю. Вернулся Артюр быстро, очевидно продрогший и с покрасневшими от холода ногами, видными из-под пальто, с красными щеками — от холода — и красными розами. Тюя, увидев это, закатил глаза и ушёл обратно спать, как только услышал, как за окном, тихо рыча, уезжает мотоцикл. Раньше его собственного сына поздравил, вот же собака! Но ночью у Тюи не было сил злиться. В общем, на просьбу парня прийти к ним домой к пяти вечера (и обязательно в белой рубашке и чёрном жилете «или хотя бы в чём-то похожем») разбуженный звонком Верлен ответил утвердительно, не спросив даже зачем. А смысл? Им всё равно вечером всем встречаться и праздновать, так что чем раньше, тем лучше. Но Тюя, кажется, что-то задумал, раз торопил Поля приехать раньше Артюра, ещё не вернувшегося с работы, но, очевидно, уже пребывающего в процессе. Встав посреди большой комнаты и круто развернувшись к Верлену, остановившемуся в дверях, Тюя ещё раз посмотрел на вынутый из отцовского стола квадрат бумаги, будто забыл, что там изображено или написано, а затем протянул его Полю. — Взгляни, — буркнул он, и Поль с удивлением принял из рук подростка квадрат бумаги, оказавшийся фотографией. — Узнаёшь? Сначала Поль не ответил. В его голове вихрем пронеслись воспоминания тех дней, от которых он невольно улыбнулся. Да, та самая фотография! Верлен даже перевернул её, обнаружив подпись своим же почерком, а потом снова посмотрел на запечатлённый на ней кусочек жизни. — Так вот где он её хранит, — негромко заметил он, медленно присев на край дивана. Тюя, поняв, что в приступ ностальгии вмешиваться бесполезно, только глаза закатил и стал ждать. — Да-а, было же время… — Верлен осторожно, будто мог смазать краски, коснулся пальцем второй руки улыбающегося лица Рэмбо, подмечая наверняка гораздо больше изменений с ним сегодняшним, а затем скользнул подушечкой пальца к ребёнку — даже в том возрасте было понятно, что парень вырастет ярко-рыжим. — А ты вовсе не изменился. Ну, ладно, только чуть-чуть волосы отросли, а так один в один. — Если это была шутка про рост, то она несмешная, — Тюя нахмурился и уничижительно посмотрел на Поля, а тот только зажмурился, не переставая улыбаться. — Dieu, я тронут. Сейчас расплачусь, несите мне платок, — Поль драматично смахнул слезу с одного из глаз. — Эй, держи себя в руках! — Шучу! — Верлен, усмехнувшись, встряхнул головой, и светлая его коса ещё больше растрепалась — сразу видно, сам заплетал. — Мужчины не плачут. Просто ресница в глаз попала. Чуя фыркнул и сдул пушистые пряди рыжей чёлки, скрывшей один из глаз. — В общем, я не просто так её достал, — начал парень, шаркнув ногой по ковру. — И не просто так дал посмотреть тебе. Нужно, чтобы ты вспомнил. — На что ты намекаешь, молодой человек? — Верлен склонил голову к плечу. — Сдаётся мне, не зря ты попросил меня одеться в такое. — Молодец, что догадался. Я не знал, что подарить папе сегодня, поэтому… кхм, — Тюя потёр плечо одной руки второй, отвернувшись. — Хочу восстановить эту фотографию. Как тогда, только сейчас. Думаю, она ему дорога. — Die-eu, — Поль хлопнул себя руками по коленям, отложив фотографию на диван и встав. — И как только Артюр вырастил такого гения? — Несмешно, — Тюя крепко сжал руки в кулаки. — Я ничего лучше не приду- — Я серьёзно, маленький солдат, — Верлен хлопнул Тюю по плечу, и тот в удивлении поднял на мужчину взгляд. — Артюр очень любит свои воспоминания. Ему это действительно понравится. Молодец, что придумал, я бы не догадался до такого. Несколько секунд Тюя молчал, смотря Полю в глаза и ожидая, что тот рассмеётся, мол, ха, поверил, молодёжь, ну и бред же ты придумал! Но Поль не смеялся. Он смотрел прямо на Тюю своими чистыми, светло-голубыми глазами, и в них не было ни намёка на насмешку. Накахара вздохнул и выпрямил спину. — Спасибо. А теперь становись сюда, — Тюя шагнул вперёд, приглашая Поля на своё место, — и вытяни руки. — Нет, подожди, ты же не думаешь, что я- — Лови меня. Верлен и дёрнуться не успел, как на его вытянутые вперёд руки прыгнул подросток. Грохот стоял такой, что, кажется, даже бутылки в винном шкафу отца в кабинете задрожали. Тюя ушибленно потирал самое нежное человеческое место, на которое упал, а Поль вытянулся по полу с руками вперёд, как и стоял, и по глазам его было видно, что в его воображении над его головой крутятся звёзды и птички. — Какого ты меня не удержал?! — прошипел Тюя сквозь зубы. — Предупреждать же надо! — Поль, кряхтя, упёрся руками в пол и приподнялся, сев прямо тут и взявшись рукой за голову. — Ты не можешь меня удержать, что ли? — Ты переоцениваешь мою физическую подготовку, дружок. — Ах, ну извини, я просто думал, что наёмные убийцы как-то посильнее тебя будут. — Если я владею оружием, не значит, что я хорош в ближнем бою, — Верлен растирал ушибленный подбородок. — И вообще, ты явно весишь не как тогда, на фотографии. Оба обменялись недовольными взглядами и молча встали, отряхнувшись. — Теперь я хотя бы предупреждён, — Поль размял запястья. — Теперь я знаю, что придётся аннулировать свой вес, — буркнул Тюя в ответ. — Подожди, принесу полароид. — Что? Он и его хранит до сих пор?! — Нашёл, когда снова полез за фотографией… Неважно. Когда в замочной скважине повернулся ключ и дверь открылась, из большой комнаты поспешили выглянуть оба — и светлая голова повыше, и рыжая голова пониже. Артюр, снимая с головы влажную от моросящего дождя шляпу, с удивлением поглядел на Тюю и Поля, а потом расплылся в улыбке: — ох, два моих любимых мужчины в мой день рождения — что может быть лучше? — Па-ап, — Тюя поморщился, как типичный подросток или как кошка, готовящаяся сплюнуть шерсть. — ну что? я правду говорю, — Артюр уже намеревался положить шляпу на полку, но Поль его опередил. — А вот я отрицать не стану, — с лисьей улыбкой он поднял шляпу Рэмбо и надел на свою голову, а затем посмотрелся в зеркало. — Как в старые добрые времена! Вот, как раз то, чего не хватало. — в каком это смысле — не хватало? — Рэмбо вскинул тёмную бровь и вопросительно посмотрел сначала на Верлена, а потом на сына. — чем вы тут занимаетесь? — О, тебе понравится, — Верлен поправил шляпу на голове с широкой улыбкой. — Пойдём, мы тут устроили… Вернее, твой обожаемый пацан хочет устроить тебе небольшой сюрприз. — Никакой это не сюрприз, — Тюя метнул на Поля злобный взгляд, но, посмотрев на отца, его лицо разгладилось. — Я хочу сделать тебе небольшой подарок, но для этого нам нужен ты. Пойдём, — он протянул руку вперёд и взял отца за запястье, — мы тебя ждали. — я уже заинтригован, — на лице Рэмбо застыло удивление, когда его притянули в большую комнату, и в глаза тут же бросился полароид на диване. Вопрос уже застыл на языке, но, видимо, Артюр так долго не доставал его, что забыл, как выглядит, потому и не признал сразу. — вы что, устроили фотосъёмку? — О-о-о, это не просто фотосъёмка, — Верлен встал на то же самое место, на котором они с Тюей репетировали и на котором в первую попытку оба упали. — а что? — Артюр незадачливо встал там, куда его поставил Тюя, и поддался его же манипуляциям, когда сын задумчиво его подвигал, взяв за бока, будто ища идеальное место. Ему никто не ответил. Тюя вместо этого, отойдя на два шага назад и оценив, как стоят его отец и Верлен, кивнул своим мыслям и поднял с дивана полароид. Верлен тем временем взял руки Артюра и сцепил на своей руке — прямо как на той самой фотографии. Рэмбо справедливо не понимал, что происходит, но вопросов не задавал и лишь наблюдал, как Тюя, примерившись, вдруг, засветившись светлым алым, оторвался ногами от земли и по дуге медленным прыжком приземлился Полю точно в обе руки. Маленький ребёнок очень компактно помещается в кадре, а вот длинноногий подросток несуразен, но в этом и есть своя прелесть. По крайней мере, так считали пока двое в этой комнате. — А теперь — улыбочку, — Тюя, замечая недоумение в отцовских глазах от своего действия, невольно улыбнулся сам и, вытянув руку вперёд, посмотрел в камеру. Раздался щелчок. Тюя, не слезая с рук Поля, вынул вылезший снимок и помахал им из стороны в сторону, внимательно разглядывая, а потом, удовлетворившись результатом, спрыгнул на пол, протянув Полю. Поль, вынув из кармана жилета ручку, быстро что-то написал на рубашке фотографии, а уже потом отдал Рэмбо. В это же время он также вынул из-за пазухи жилета ту самую фотографию и точно также отдал Артюру; это была просьба Тюи, чтобы на него не падала кара небесная за взлом ящика, а Полю не привыкать. Время пошло. Эти несколько секунд длились мучительно долго. Тюя уже был готов принять то, что сейчас им обоим прилетит за нечестную добычу фотографии, и на этот случай у него была даже припасена отговорка, что он, мол, лез за какой-то канцелярией и случайно обнаружил двойное дно, а оттуда фотография, а он её и… а Поль вообще не виноват… Но, когда в свете люстры на отцовских глазах в абсолютном молчании блеснули слёзы и Тюя это увидел, он дёрнулся и подошёл ближе. — Пап, ну ты чего? — он посмотрел на фотографии в его руках, подумав уже, что свежая получилась плохо, но нет — снимок как снимок, ничего необычного. — Тебе не понравилось? — Думаю, ему понравилось, — ответил за Артюра Верлен, приобняв рукой за плечи и заглянув прямо в глаза — Артюр даже не моргал, из его глаз просто катились слёзы. — Правда? Посмотри ещё вот на что, — прямо в его руках Поль перевернул фотографии рубашками вперёд, указывая на надписи. — Совсем как тогда, да? Только разница в четырнадцать лет. Ну, и я постарел. А ты всё такой же. — да как же это… — негромко произнёс Артюр, прежде чем наконец зажмурить глаза и дать волю чувствам. Плечом он прижался к Полю, а одной рукой, переложив оба снимка в другую, прижал к себе сына. — Пап, ну хватит, — Тюя даже не думал вырываться. — Плакать в день рождения — отстой. — Вот видишь, до чего ты отца довёл? — нарочито менторским тоном сказал Верлен, и Тюя бросил на него недовольный взгляд. — Да ладно тебе, это слёзы счастья. Ну, или ты его совсем разочаровал. — нет, я… — Рэмбо всхлипнул и встряхнул головой, пытаясь прийти в себя. — я просто… очень… — он всё равно не договорил, наклонившись к рыжей макушке и прижавшись к ней лбом. — спасибо, солнышко. это лучший подарок, который я мог получить. — Эй! — Поль сверху недовольно хмыкнул, и Рэмбо от этого усмехнулся сквозь слёзы. — А ничего, что я?.. Я вообще-то тебе всю жизнь дарил… да всё дарил! Тюя, обняв отца, пока тот смотрел на Поля, показал Верлену язык — так тебе и надо, понял? Он, мол, тут лучший, а ты так, по приглашению. Но Артюр так не думал. Он прижал второй рукой оба снимка к груди, даже не спрашивая, откуда у них его священная фотография, напоминающая ему ещё о светлых днях прошлого, и, стараясь не дрожать голосом, сказал: — вы оба мои лучшие подарки, не спорьте.