The Godfathers

— Тюя, ну пожалуйста! — Даже не проси. — Ну чего тебе стоит? — Моего спокойствия. — Это всего лишь камень-ножницы-бумага! — Я не стану играть с тобой на желание. Тем более — в камень-ножницы-бумагу. Осаму грустно вздохнул, уронив голову на парту между вытянутых вдоль неё рук. Тюя как сидел к нему вполоборота, одной рукой держа телефон и смотря в него, а другой придерживая закинутую на острую коленку левой ноги правую ногу за лодыжку как раз над краем высоких чёрно-белых кед, так и остался сидеть непреклонно. Атсуши, шурша пирожком с мясом, склонился со своего места почти параллельно полу, наблюдая через плечо Рюноскэ, что там их парочка опять не поделила. Странно, что после половины учебного дня у них ещё есть силы спорить! Хотя… что с них взять, это же Дадзай и Накахара — коса и камень, источник неиссякаемой энергии, стоит им оказаться в зоне видимости друг друга. — Что случилось? — Атсуши вскинул обе белые брови кверху, смотря, как Осаму театрально слезящимися глазами смотрит на Тюю снизу вверх, а тот — ноль внимания. — Опять на что-то поспорили, наверное, — Рюноскэ пожал плечами. Атсуши, перед тем как откусить, разломал пирожок пополам, половину предлагая Акутагаве, и тот, отвлёкшись от книги по литературе, принесённой на урок, взял. — Спасибо. — Да брось. В голове проскользнула мысль из биологии, что самцы хищников на охоте сначала дают растерзать добычу самке, а потом присоединяются сами. Но это была шутка для старшего брата, а Рюноскэ так шутить не пристало. — Ну Тю-юя! — снова раздался ноющий голос Дадзая. — Ну что я тебе сделал? Почему ты мне отказываешь? — Много чести потому что, — Накахара даже бровью не повёл и не посмотрел в сторону Дадзая, будучи совершенно спокойным на лицо, но, когда Осаму подтянул одну руку под свою грудь, а вторую вытянул к Тюе, коснувшись своими длинными пальцами пальцев его руки с телефоном, Тюя молча взялся за его пальцы своими, перестав придерживать ногу. Осаму улыбнулся, но как-то грустно. — Ну что мне ещё сделать, чтобы ты согласился? — Сальто, 'Саму. С пола, не с крыши, предупреждая твои шуточки. — Но… не думаю, что я смогу, — Осаму привстал со стула, — но попробовать всегда могу. — Стой, сиди, — Тюя не отпустил его руки, крепче сжав пальцы на его кисти, и Осаму, остановленный, фыркнул, сдув чёлку, и сел обратно. — Я пошутил. — Какие у тебя неприятные шутки, — Дадзай подпёр щёку рукой и вздохнул, хмурясь. — А что мне тогда сделать, чтобы ты сыграл со мной в камень-ножницы-бумагу? — Ничего. Я не буду с тобой играть. — Почему?! — Потому что. Тюя был удивительно непоколебим. Как только в класс, начав шуметь ещё из коридора, завалилась знакомая троица, громыхнув дверьми, они тут же расцепили руки, а Тюя так и вовсе повернулся к Осаму спиной. Троица пришла как провидение, ведь вместе с ними зазвенел звонок, в коридорах постепенно стало тихо, а со стороны учительской застучали каблуки — то была Коё-сан. Она только переступила порог кабинета, ещё ничего не сказав, а учащиеся уже поспешили встать, и первыми, как ни странно, была ещё даже не усевшаяся троица, так и оставшаяся стоять у своих мест. Ого, неужели в России правила приветствия учителя такие же, как здесь? Книг на четверых было всего две. Первого Кэндзабуро Оэ с его 1860-м годом отвоевал себе Рюноскэ, отыскав экземпляр среди кучи отцовской научной литературы (которая, по ощущениям, сохранилась только потому, что отец тоже когда-то в школе её читал и забыл выкинуть) и забрав себе по праву первого, а Осаму, прочитав с компьютера, сидел за партой гол как сокол — без книги и без согласия Тюи, которое на что-то так отчаянно требовал; второго Атсуши позаботился взять в городской библиотеке, просто потому что его отец не располагал такой литературой; Тюя же читал дома с планшета, ведь отец в большинстве своём держал дома только европейскую литературу и только самые популярные японские произведения, а сам планшет забыл дома, потому что торопился с утра и оставил устройство на зарядке. В старших классах их уже, конечно, не били за отсутствие книг на партах, но если вдруг речь заходила о чтении вслух или по ролям, например, то будьте добры сразу по звучании твоей фамилии и без долгих и нудных пауз с поиском нужной строчки. Тюя читал хорошо. Сложно не читать хорошо в старших-то классах, когда экзамены, окончание школы, аттестат и последний звонок не за горами, но всё-таки бывают ведь случаи… Если недавно перевёдшейся троице это было ещё простительно, особенно неусидчивому Гоголю, сидящему и высчитывающему абзацы в случае опроса по порядку фамилий, чтоб остановиться на своём и продолжить заниматься своими делами дальше, то некоторых своих одноклассников, японцев с самого рождения, слушать просто уши вяли. Особенно страдал Атсуши с его великолепным слухом, хоть и сам не был чтецом от бога — нервно сглатывал и порой вёл интонацию вверх, хотя дело шло к точке. Когда книга сначала перекочевала от Акутагавы к Дадзаю и тот считал свой отрывок, то следующему за Дадзаем Накахаре — Коё-сан любила спрашивать не по порядку — пришлось замедлиться на несколько секунд, ведь парень упорно не отдавал ему книгу. Тюя уже было разозлился и хотел рявкнуть, но Осаму поспешил и хлопнул корешком Тюе по плечу, мол, забирай. Когда юноша раскрыл книгу на нужной странице, он и увидел причину, почему Осаму тормозил: сверху, прямо над названием главы, было написано: «Сыграем в камень-ножницы-бумага? Ну пожалуйста!» Стоило Тюе закончить со своим абзацем и передачей очереди другому, он вырвал лист из бумаги, что-то размашисто и быстро написал на нём и, когда Коё-сан отвлеклась на журнал, повернулся и уверенным движением положил Осаму скомканный лист на стол. Тот, конечно, с интересом его развернул, но увидел лишь скромное: «Нет» на всю страницу. Его печальный вздох слышал даже Атсуши. Следующим уроком была биология. И не просто биология: урок-опыт с препарированием несчастных лягушек, о котором Йосано-сан предупредила ещё на прошлой неделе. А что? Семнадцатилетние и не на такое в интернетах своих смотрят, а тут всего лишь внутренние органы земноводной твари! Атсуши отвалился от созерцания диссекции сразу: его чуть не стошнило, и он убежал в уборную. Что ж, этого стоило ожидать… Дадзаю не дали в руки ни один из острых предметов, а Акутагава, памятуя из учебника, что кровь у лягушек всё-таки красная, элегантно самоустранился, встав подальше и прикрыв рукой лицо, будучи готовым тотчас закрыть глаза. По итогу роль резчика досталась Накахаре, и тот, слушая вполуха наставления Йосано-сан и игнорируя подколы отстранённого от резки Дадзая: «Давай, ты же у нас француз!», натянул на лицо медицинскую маску, опасаясь брызг, на руки — перчатки, вооружился в одну руку скальпелем, в другую — медицинскими ножницами. Лягушки, конечно, были уже неживыми и от них здорово несло формальдегидом, но всё равно было как-то некомфортно. Глубоко вдохнув и примерившись на первый разрез, Тюя провёл поперечный между задними лапками. Надавить и прорезать лезвием кожу лягушки оказалось труднее всего; у Дадзая прекрасно получилось бы, а Акутагава точно задрожал бы и бросил это оружие массового лягушачьего поражения. Накахара чувствовал на себе пристальный взгляд подошедшей Йосано-сан, склонившейся над ним за его плечом, но был настолько сосредоточен на маленьком зелёном тельце под своим скальпелем, что не обратил на учительницу никакого внимания. Дадзай победно шептал по правую руку: «Давай-давай, смелее!» Акутагава молчал и предпочитал не вмешиваться. Вернувшийся Накаджима, позеленевший лицом, увидел, как Тюя храбро делает ещё один поперечный разрез между передними лапками, снова схватился рукой за рот и убежал, не дойдя до парты. — Блядь! — вдруг раздался выкрик на русском языке, похожий на отборное ругательство, за которое на здешнем языке могли бы выгнать из кабинета, но их произнёсший не был так глуп. — Она дёргается! Федя! Блядь, Филипп Филиппыч хренов, ты её воскресил! — и тут же раздался заливистый смех: — Иван Арнольдович, нож! Ха-ха! — Господи милостивый! — раздался второй голос оттуда же. — Я всего лишь задел сухожилие… — более спокойно ответил третий. От неожиданного нарушения тишины Тюя вздрогнул и выронил скальпель на стол, так и не разрезав лягушку до конца финальным продольным штрихом между двумя поперечными. Сосредоточенность отдалась во всё тело, и Тюя, крепко зажмурившись, встряхнул свободной рукой и отшатнулся от стола; во второй он продолжал держать так и не пользованные ножницы. Большинство одноклассников, точно также побросав инструменты, подлетели к столу русских, облепив его со всех сторон, и только Йосано-сан, как маленький и худой ледокол в белом лабораторном халате на каблуках, раздвинула руками в перчатках учащихся в обе стороны, сетуя, что всё опять пошло не по плану и «никаких воскрешений в мою смену, это антинаучно!» Рюноскэ единственный никуда не сдвинулся с места — ещё не хватало ему видеть, как формальдегидные трупы земноводных дёргают своими неживыми скользкими лапками… Атсуши вернулся на порог кабинета как раз тогда, когда кто-то из его одноклассников выкрикнул: «Реально дёргается! Во прикол!», и сдуло его с порога так же быстро, как и в прошлый раз. Из передышки Тюю вывела рука Осаму с камнем на ладони перед глазами. Тюя сначала нахмурился, а потом вполголоса спросил: — Что… Откуда у тебя камень? — Там взял, — Дадзай кивнул куда-то за плечо, к шкафчикам, у которых стоял его младший брат; там, за стеклянными дверцами, хранилось много всяких «биологических» вещей, в том числе и куски горных пород — видимо, один из них Осаму и умыкнул. — Зачем тебе? Верни на место, пока Йосано-сан не увидела. — Ну как зачем? Гляди, — Осаму осторожно, почти даже не касаясь медицинского металла, поднёс камень в двух пальцах к ножницам в руке Тюи и улыбнулся. Тюя сначала не понимал, к чему всё это, а потом резко отдёрнул ножницы назад и бросил их на стол. — Я уже сказал — я не буду играть с тобой, — нахмурился он, глядя на Осаму. Тот только вздохнул, изобразив грустное лицо. — Даже не проси. — Почему ты такой жестокий? — Я не жестокий. Я здраво оцениваю свои шансы, — Тюя фыркнул и скрестил руки на груди. — Поэтому играть с тобой, шулер, ни во что не буду. — Какой ты неприятный человек! — Уж какой есть, — и, повернувшись обратно к столу с лягушкой, полушёпотом, не изменившись в лице, добавил, будто констатируя факт: — Тебе нравится. Осаму издал невнятный звук и вернул камень в шкафчик на место. На следующей информатике пришёл Ода-сан. Как дежурный по школе в этот день он пришёл именно в свой класс попросить двух крепких парней немного помочь в школьном саду — нужно было перетащить небольшое количество камней с тачки и сформировать будущую клумбу. Двумя пружинами со своих мест одновременно вскочили Тюя и, как ни странно, Коля, бросив слёзные взгляды на преподавателя, и всегда сонный и немногословный Катай-доно, вздохнув, махнул рукой, отпустив. Парни, конечно, оставили рюкзаки на местах, сорвавшись с мест в коридор, будто сдавали спринт, но было у них подозрение, что растянут они эту десятиминутную работу на все сорок пять урочных минут… Погода стояла солнечная под стать настроению: ещё бы, удалось официально слинять со скучного урока! Гоголь ещё в школе засучил рукава, вполуха слушая классного руководителя, Накахара же просто был рад потягать наконец тяжёлые вещи, а то всё Дадзая в основном хватал да поднимал. Тачка с камнями размером с полголовы, а то и с целую человеческую голову стояла прямо у поребрика, за которым начинался газон с кустарниками, деревьями у забора и будущими клумбами; по дороге Ода-сан сказал, что тачку довёз физрук, но по звонку побежал на урок к учащимся, а детям лишняя физическая нагрузка будет даже полезна. Коля сделал армейскую отмашку рукой от головы: «Бу-т сделано!» Тюе даже рукава закатывать было не нужно: и так пришёл в белой рубашке-поло. Он уже было хотел хитро бросить Гоголю, мол, кто первый закончит — тот молодец, но потом подумал, что так они справятся слишком быстро и отправятся на урок, и ничего не сказал, молча принявшись за работу. Ода-сан, принеся из подсобного помещения лопату, попросил парней сначала подождать, острым концом инструмента примерно отчертив большой полукруг — вот по нему и нужно было раскладывать столь тяжёлый декор. Коля начал с конца, на который падала тень от деревьев, Тюя же, сдув спавшую на глаза рыжую прядь чёлки, принялся работать с солнечной стороны. Камни действительно были тяжёлыми, и Тюя даже подумал было использовать способность, но потом снова подумал, что Коля своей Шинелью пользоваться не может, а значит, жульничать нечестно. Да и к тому же, что он, хлюпик какой-то? Он и по два носить может! Ода-сан, правда, тотчас мягко осадил и сказал, что по одному на каждого хватит. Тюя пожал плечами: ну, так будет в два раза медленнее, но им же лучше. Окна кабинета информатики выходили как раз на школьный сад. Тюя даже не сразу понял, что это промелькнуло у него перед глазами, когда что-то белое и лёгкое почти приземлилось на камень в двух его руках, но шаркнуло и скользнуло в сторону, бесшумно упав в траву. Юноша без всякого подозрения поднял с земли бумажный самолётик из листка в клеточку, осмотрел и зачем-то, руководствуясь интуицией, развернул: внутри было написано знакомым почерком: «Бумага бьёт камень!» Тюя тотчас метнул взгляд синих глаз-бури в сторону окон кабинета информатики, но улыбающаяся фигурка быстро скрылась за распахнутыми створками. — Не дождёшься! — Тюя повысил голос так, чтобы его было слышно на втором этаже, и показательно смял самолётик, почти выбросив его в траву, но, опомнившись, что здесь преподаватель, встряхнул головой и поспешил до урны у крыльца. — С кем это ты? — Коля, подошедший ближе, упёрся руками в боки, задрав голову и смотря вверх. — Да так. Достают меня сегодня, — Тюя отмахнулся, схватившись за край своей рубашки и, немного задрав её, утёр ею лицо. — Чего так? — Просят сыграть в одну игру. — А чего отказываешь? Не нравится игра? — С игрой всё в порядке. Я просто заведомо знаю, что проиграю, потому не соглашаюсь, — Тюя встряхнул головой. — Ого, как интересно, — Коля усмехнулся и забрал свои светлые волосы у лица назад одним движением руки. — Я бы, наверное, тоже не согласился… — Вот и я про то. — Хрен бы им, а не мой проигрыш! Большой и толстый. Конский! — Коля вскинул руку, показывая самую обычную фигу в кулаке. — А кто зовёт играть, а? — Да-а-а… так, — Тюя отвёл взгляд, вскинув брови и заведя руку за шею, и негромко прочистил горло. — А что, есть разница? — Конечно! — Гоголь всплеснул руками, встав напротив Накахары и принявшись активно жестикулировать: — Если б мой суперник то был, я б ему ещё и потиличника отвесил! Неча провоцировать, знаешь ли, — Тюя не понял половину слов, но по тону повествования понял, о чём речь. — А если б друг или девка… У, держите меня семеро! — Коля широко улыбнулся и схватился за своё лицо: — Проигрывал бы да и проигрывал. — Почему это? — Тюя, прищурившись, с непониманием и подозрением глянул на Колю. — А пусть радуется! — Гоголь махнул рукой, упёршись обеими в бока. — Что мне, жалко, что ли? Не гривны ж с меня трясут. Не обеднею. Тюя задумался. Коля наверняка понятия не имеет, кто именно докапывается до Тюи, а если и догадывается — это всё-таки не так сложно, — то наверняка не знает, насколько противник Тюи хитрый. Он ведь ничего не просит просто так! Но что-то в словах Гоголя Накахару всё-таки задело. А вдруг с уст Дадзая прозвучит совершенно простая просьба? Ну, там… в кафе сводить, на свидание позвать, на мотоцикле покатать или научить кататься на нём же. Тюе ведь не сложно. Это Осаму сложный, легко и через рот ничего сказать не может, ему обязательно нужно через тернии и извилистые дороги… Нужно будет спросить его прямо на перемене, что он хочет, может, удастся и без всяких дурацких пари. — Устали? — Ода-сан внезапно появился за их спинами, и оба парня синхронно вздрогнули. — Можете тогда идти, я сам закончу. — Нет-нет, мы бежим, — Тюя быстро закачал головой и развернулся к физику лицом. — Спорим, я первый закончу? — вдруг, смеясь, сказал запретную фразу Коля. Перед Тюей словно красной тряпкой махнули… Гоголь и Накахара освободились аккурат за несколько минут до звонка, и Ода-сан закрыл глаза на то, что парни пошли не в сторону кабинета, а к умывальникам, и пошли явно не торопясь. Они сидели в коридоре, когда прозвенел звонок, и в толпе одноклассников вышли и их друзья-товарищи, таща их рюкзаки: рюкзак Тюи на плече держал Атсуши, а рюкзак Коли с одной оторванной лямкой за ручку держали сразу и Ваня, и Федя — видать, кирпичи внутри носит. Коля взвился со своего места пружинкой, а Тюя остался сидеть на диванчике в коридоре, когда к нему подошёл первым Осаму и рухнул рядом. К ногам его Атсуши осторожно поставил рюкзак, и Тюя пожал ему руку. — Пойдём скорее, — Атсуши кивнул за своё плечо, обращаясь к Рюноскэ. — А то очередь. — Мы в столовую, — Рюноскэ, продолжая смотреть в телефон, повернулся лицом к Атсуши, но спрашивал явно у старшего брата и Тюи. — Вы с нами? — Потом, — Тюя махнул рукой, а второй прижал за коленку к дивану уже было поднявшегося Осаму. — Мы вас догоним. — Э? — у Дадзая как будто нарочно именно в этот момент заурчал живот. Это услышали все. — Я есть хочу! — Подождёшь, — Тюя посмотрел на него своими синими глазами, и под его взглядом Осаму осел на место. Атсуши и Рюноскэ скрылись в толпе. Мимо ходили учащиеся и учителя, ведь рядом была учительская. — Скажи мне, 'Саму, — начал Тюя вполголоса, сев так, что ноги его были слегка разведены, а локти рук он сложил на колени, упёршись пальцами правой кисти в пальцы левой. — Чего ты хочешь? — А? — у Осаму брови взметнулись вверх. — В смысле? Сыграть с тобой в камень-но- — Нет, — Тюя покачал головой и посмотрел на юношу рядом. — Ты говорил, что хочешь сыграть на желание. Что ты хочешь? Тюя долго смотрел в глаза, прищурившись и считывая любую эмоцию на лице Дадзая. Парень упёрся руками в сиденье диванчика, и одна из ног его нервно стучала по полу, хотя, наверное, он уже и не замечал, как стучит ею. Накахара вскинул рыжую бровь, видя, как Осаму отвернулся от него с лёгкой улыбкой, смотря вперёд. — Так просто и не сказать… — Дадзай прикрыл рот кулаком, откашлявшись, но не переставал улыбаться. — Мне бы без лишних ушей и глаз. — Без проблем. Пойдём на улицу, — Тюя уже готов был встать, но рука Осаму легла ему на плечо. — Что? — Нет, этого тоже мало. Сначала камень-ножницы-бумага и чувство долга, а потом уже моё желание. — Что ты хочешь? — твёрдо повторил Тюя в который раз и сжал одну из рук в кулак, а кисть второй опустил, заговорив ещё тише — так, чтобы его слышал Осаму, но не слышал кто-либо другой, благо что в коридоре было шумно: — Свидания? Пожалуйста. Хоть в кафе, хоть куда. Мотоцикл довезёт куда угодно, — Осаму удивлённо на это хлопнул глазами. — Чтобы я что-то подарил? Скажи, что именно. Ты же знаешь, мне не сложно. А загадки твои я не люблю, поэтому давай прямо. — Тю-юя, — Осаму, немного помедлив с ответом, улыбнулся ещё шире и потрепал юношу по рыжим волосам, отчего тот нахмурился, упёршись одной рукой в край дивана, и наморщил нос. — Ты что, думал, что я буду молчать, если захочу чего-то из этого? — А что, нет? — Совершенно нет. Мне и так хватает твоего внимания, — Осаму смотрел на Тюю сверху вниз, приветливо жмурясь, и рука его, опустившись, нежно скользнула по кисти Тюи. — Мне нужно кое-что другое. Ты до этого всё равно не додумаешься. — Так скажи прямо. — Не-а! — Дадзай покачал головой и встал. — Только через камень-ножницы. Иначе ты ни за что не согласишься. Накахара подозрительно прищурил глаза, продолжая сидеть на диване и смотря на Дадзая снизу вверх. Вот как его угораздило — в этого-то прохвоста?.. Вот уж действительно сердцу не прикажешь. Тюя фыркнул (и, будь он быком или драконом, точно выпустил бы дым из носа) и встал, закинув рюкзак лямкой на плечо. — Интриган хренов. — Что, сыграешь со мной? — Осаму схватил Тюю ладонями за плечо и чуть потряс. — Да? Да-да-да? — Я ещё не решил, — Тюя взял одну из ладоней Осаму, ненадолго сжав в своей руке и отцепив от своего плеча. — О, я знаю. Хорошие жизненные решения приходят на сытый желудок, — здесь Накахара поспорить не мог. — Пойдём в столовую, а то я готов кита съесть. — А что же ты лягушкой побрезговал? — Накахара усмехнулся — проблески юмора случались у него не так часто, зато метко, ведь Дадзай хохотнул. — А это ты у нас француз, а не я! На следующем уроке английского Накахара задремал. После разминки в школьном саду и обеда в столовой организм потребовал отдыха, ведь, как известно, по закону Архимеда… «Неуд» за письменную работу, которую выполняли в течение двадцати минут все, но не он, ведь закемарил, парень не схлопотал только потому, что очередь с прочтением эссе на какую-то там тему до него не успела дойти. Он вообще лингвист с французским уклоном, ему этот английский раз в неделю даром не сдался! Но бог миловал, если он есть, или карты удачно сложились — на последнюю географию Тюя вышел с чистым журналом. География — один из тех предметов, на которых ты понятия не имеешь, какую тему проходите или какие задания делаете, но всё равно зарабатываешь хорошие оценки и в ус не дуешь. Мох растёт в сторону севера, столица Японии — Токио, а больше можно не утруждаться учиться. В размышлениях, что же такого подлого мог замыслить Дадзай, что это требовало бы обязательства Тюи выполнить обещанное, первые двадцать минут Накахара периодически оборачивался на Осаму и спрашивал шёпотом: «Колись, чего хочешь?» Но Дадзай лишь хитро улыбался и отрицательно качал головой. Так пролетели все сорок пять минут; по звонку Тюя встрепенулся, поняв, что скоро его любопытство будет утолено, но также где-то внутри, под рёбрами, сжался колючей змеёй страх — а вдруг это желание будет Тюе совсем не по нраву? В голову полезли совсем нехорошие мысли. А вдруг у него снова наступает рецидив? А вдруг он вляпался в какое-нибудь криминальное дерьмо, которое даже родителям рассказывать страшно? А вдруг Тюя внезапно возьмёт да и выиграет? А вдруг, вдруг, вдруг — одни вдруг. Чего гадать? С этим решением Тюя дождался, когда Осаму скинет тетрадь с ручкой в рюкзак и встанет с места, и посмотрел прямо в глаза, кивнув, мол, пошли давай. Дадзай любезно позволил Акутагаве дойти домой одному. «То есть, если Атсуши зайдёт, ты не будешь нам мешать своим присутствием? — Рюноскэ хмыкнул. — Вау, счастье-то какое». Осаму остался с Тюей на школьном дворе и спустя время, проводив младшего брата и кота-оборотня взглядом до ближайшего поворота за школьную территорию, утянул на лавку в тени дерева. — Мне уже страшно от того, что ты загадаешь, — Накахара сбросил рюкзак на лавку, глубоко вздохнув. — Давай, не трусь! А вдруг выиграешь? — Дадзай, усевшись рядом, сжал руку в кулак и протянул Тюе. — И тогда я выполню любо-ое твоё желание. — Выиграю, как же… — Тюя покачал головой и неуверенно сжал руку в кулак в ответ. — С тобой играть себе дороже. — Ты совсем не азартный. Давай, камень-ножницы-бумага, раз-два- — Стой-стой, — Тюя резко схватил руку Осаму. — Скажи сначала, не связано ли твоё желание с твоей тягой к… кхм, самоповреждению? — Чего? — Осаму с удивлением сначала похлопал глазами, а потом встряхнул головой и нахмурился. — Как ты мог такое подумать? — Я лучше перестрахуюсь, — Тюя облегчённо выдохнул, и в эту секунду после вздоха ему показалось, что ничего уже более страшного он себе придумать не может. — Ладно. Глупо спрашивать, наверное, но до скольки раз? — А до трёх, — Осаму хитро, по-лисьи прищурился. — Как будто мне это поможет. Камень-ножницы-бумага, раз… — Два-три! — резво отсчитал Осаму, и сначала оба выкинули ножницы, как и полагается, а потом… Тюя выбросил камень. Осаму — бумагу. Тюя снова выбросил камень. Осаму — снова бумагу. Тюя выбросил ножницы. Осаму — камень. Этого стоило ожидать. Накахаре даже стараться не нужно было. Он бы очень разозлился, если б не был готов, но Дадзай его заинтриговал, потому он лишь пожал плечами и откинулся на спинку лавки. Осаму ёрзал на месте, улыбаясь. — Ну давай, жги, — Тюя махнул рукой, откинув назад голову и прикрыв глаза. Ветер приятно обдавал кожу лица и шею. Он вдруг почувствовал, как под его челюстями прошлись подушечками пальцев, нежно приподняв его голову, а на ухо раздался полушёпот: — Я хочу с тобой переспать. На мгновение Тюя, ожидавший страшного откровения, даже забыл, как дышать. А потом, когда сердце забилось в обычном ритме, встряхнул головой и непонимающе, вскинув одну бровь, поглядел на Осаму, вновь севшего прямо. — Это… всё? — Тюя склонил голову к плечу. — Нет, подожди, это не может быть твоим желанием. Мы же уже… Нет, подожди, где подвох? — О, подвоха нет. Ну… почти, — Дадзай подмигнул. — Что ты задумал? — Тюя, не то пребывая в начинающемся гневе, не то чувствуя слом ожиданий насчёт подлости Осаму, подался вперёд и схватил его за грудки одной рукой, негромко, но быстро и отчётливо заговорив: — Я твой бойфренд. Я уже спал с тобой и не раз. В чём подвох? Говори. — Вот именно, — Осаму взялся за руку Тюи на своей рубашке двумя своими. — Ты спал со мной, а я с тобой — нет. — Что? В этом нет никакого смыс- — Он есть. Ты просто подумай. Осаму улыбался, как кэрроловский Чеширский кот. Тюя с несколько секунд смотрел ему в глаза, а потом вдруг, с резкими тормозами какой-то машины за школьным забором, до него дошло. Он разжал пальцы, но не отпустил уже Осаму, уловив по лицу Тюи, что тот наконец догадался. — П-подожди, — у Тюи, кажется, даже голос надломился, когда он отвёл глаза, и по его лицу начала расползаться краснь. — Ты хочешь, чтобы ты… меня? — он с каким-то детским недоумением ткнул свободной рукой себе в грудь, будто надеясь услышать совершенно другой ответ. Но Дадзай, зараза, не ответил. Он только кивнул, так и не отпустив руку Тюи из своих. Вот в чём заключался подвох — сегодня доминирующую позицию хотел занять он. Вот почему он заручился обещанием Тюи из-за проигрыша… Вот ведь гад! Тюя почувствовал себя мышью, попавшей в бутылку-мышеловку — ещё живая и вполне себе невредимая, а бежать некуда, да и никак не выбраться. Стараясь сохранить лицо, он нервно сглотнул и прочистил горло. — Я… ну, допустим, — Накахара говорил на автомате, в душе в это время пытаясь смириться со своей судьбой. — Но… когда? — Сегодня, конечно же! — Дадзай просиял, перебрав пальцами по его руке в двух своих — он скрывал кисть Тюи полностью своими широкими ладонями. — Где, чёрт возьми? — Накахара продолжал смотреть вперёд, хмурясь, а свободной рукой растёр щёку, не зная, куда деться. — Ты же отдал свою комнату Рю и Атсуши. — Так ведь твоя свободна. — Ты совсем, что ли?! — Тюя дёрнул ногами и наконец повернулся на Осаму с возмущением, пытаясь скрыть смущение. Он не ожидал такой подлости! — А что, разве Рандо-сан дома? — Нет, но- — Ну вот и всё! — Осаму вдруг резко потянул руку Тюи на себя, и тот, чтобы не упасть, упёрся свободной рукой Осаму в коленку. — Тогда пойдём! Не беспокойся, я дам тебе время подготовиться. — Душевно, что ли? — Тюя чуть не споткнулся нога об ногу, когда Дадзай вскочил и потянул Накахару за собой. — О, ну… Да, конечно же, — Осаму как-то нехорошо усмехнулся. Тюя даже думать не хотел, на что Дадзай намекал.

***

Тюя лежал на своей постели на животе, уткнувшись лбом в одну из своих рук, а пальцами другой сжимая подушку. Осаму над ним не было, нет; Осаму был между его ног, обхватив руками его бёдра и на коленях своих длинных ног, не подходящих односпальной постели, вынужденно стоя на полу. Его язык проходил между ягодиц, не трогая покамест того самого места, словно нарочно дразня. Тюя изо всех сил сжимал зубы и старался не подать голоса — какая-то частичка его души, проигравшей в камень-ножницы-бумага своему бойфренду, пусть и заведомо знавшей исход, не смирилась с буквальным положением в постели и яростно сопротивлялась, когда юноша заперся в ванной комнате один на один с собой, своей гордостью и своей совестью и выделил себе несколько минут на душевные терзания. Стоит ли ему?.. А как же тогда Дадзай?.. Получается, он не выполнил обещания и в каком-то смысле предал его… А может, побыть альфа-самцом и не согласиться на условия? Переиграть всё в свою пользу? Но тогда, получается, он предал доверие… Тюя думал об этом хаотично, стиснув зубы, прежде чем, решив повести себя, как партнёр, которому можно доверять, включил воду. Осаму из-за двери, как только вода зашумела, громко подтрунивал: «Нужно устное руководство? Не стесняйся, все свои!» Накахара на это рычал, чтобы тот придержал язык за зубами. Ох, знал бы он, как ошибался с этой фразой… Раньше Тюя не испытывал никаких проблем, когда раздевался перед Дадзаем. В сегодняшний же день он пылал щеками даже тогда, когда снимал свою рубашку, а про штаны и нижнее бельё и говорить нечего. С минуту они сидели на постели. Голые. Осаму что-то говорил, а потом, осторожно взяв за лицо, принялся целовать линию челюсти, скулу, уголок глаз, спустился к губам. Осаму словно изголодался, развернув к себе и прильнув к Тюиным губам, одной рукой обхватив за поясницу и прижав к своим выпирающим бёдрам. Язык коснулся самого кончика языка, и Тюя, хмурясь, поначалу — всегда так! — инстинктивно убрал язык, но Осаму даже не думал отпрянуть, оплетя своим языком язык Тюи, коснувшись зубов; с уголка рта стекало совсем немного слюны. Раньше, да и в самый первый раз, поцелуями в основном занимался Накахара, да и тому была причина — поцелуями он показывал, хоть и бессловно, что и тело Дадзая, и сам он ему, Тюе, как объекту романтической симпатии нравится и что не нужно делать с собой такие ужасные вещи; сейчас же Осаму занимался тем же самым, только он не преследовал какой-то высокой цели — Тюю он любил, целуя его шею и оставляя на неё звучный засос, Тюю он ценил, обхватив губами адамово яблоко, Тюю он хотел, цепляя зубами выпирающие ключицы и оставляя на них слабый след. Здесь Тюя ещё держался, хоть и крепко сжимал пальцы на плечах Осаму. Он полностью отдался ему, раз уж таково было его желание; что ему, трудно, в конце концов? Гордостью и совестью не поступаются, когда перед тобой какой-то чужой человек! А любимому человеку нужно и уступать. Иначе какая тут любовь? Но, когда Осаму начал давить к постели и валить на спину, переходя длительными поцелуями, оставляющими багровые и мокрые засосы, на грудь и рёбра, Тюя инстинктивно напряг ноги, крепко сжав бёдра Дадзая. Дадзай даже невольно сдавленно вдохнул, не отвлёкшись лицом от груди, но рукой огладив по колену и даже слегка щипнув, намекая, что хватку можно и ослабить. — Расслабься, — Осаму, прикусив сосок Тюи и облизнув его, разжал зубы, горячо выдохнув: — Чего ты боишься? — Да что-то непривычно, — сквозь зубы выдохнул Тюя, чуть ли физически не вынуждая себя расслабиться, и это требовало для него больших усилий: напряжение в ноги то прибывало, то по принуждению откатывало, и проще вообще было опустить их и оказаться в совсем уж беспомощном положении. — Нужно было выпить перед этим. — Ох, ну, теперь поздно, — Осаму приподнял голову, посмотрев Тюе в глаза — ему-то, конечно, было удобнее, учитывая их рост! Дадзай улыбнулся, оставив поцелуй в уголке губ Накахары. — Что ты, мне не доверяешь? — Доверяю, но… — Я ради тебя даже бинты снял, — Осаму, склонившись к уху, горячо шепнул прямо на кожу, и Тюя невольно на мгновение покрылся мурашками, повернув голову вбок и приоткрыв глаза: руки Дадзая со старыми шрамами были оголены, и Осаму, прекрасно видя, куда Тюя смотрит, развернул руки запястьями к нему. — Можешь даже потрогать, я не против. — Я сам бинтовал твои руки, что их трогать… — Тюя хмыкнул, но пальцем одной из рук Дадзая коснулся, надавив на неё пальцами и справляясь с напряжением, а ноги одним резким движением вдруг закинув на его бёдра. — Давай уже. — Да тебе понравится! — Осаму ткнулся носом Тюе за ухо, щекотливо выдохнув и поцеловав шею. Тюя шумно сглотнул, одной из рук зарывшись в тёмные волосы Осаму. А потом он, не доходя поцелуями до низа живота, взялся за бёдра Тюи и перевернул его, а сам ногами слез на пол. И Тюя, совсем чуть-чуть не успев задать вопрос о дальнейших действиях Осаму, прикусил язык, силясь не издать ни звука. Пальцы Дадзая мяли его ягодицы, ладони оглаживали кожу и напряжённые мышцы, пытаясь расслабить. Осаму словно на ком-то тренировался! И Накахара обязательно задал бы этот вопрос, бегущей строкой маячивший в мозгу, пока язык партнёра не коснулся самого… даже не нежного, самого запретного места. Тюя дёрнулся, но Осаму напряг руки, не дав скользнуть по постели выше и высвободиться из его хватки. «Расслабься», — раздался голос из-за спины, и Тюя рад бы ответить, что тут хер расслабишься, но щекотливые, пробивающие током все мышцы тела ощущения заставили язык онеметь. Влажный язык дразняще прошёлся по кольцу мышц, и Дадзай, кажется, даже задержался в такой позиции, пуская слюну в качестве хоть какой-то смазки. А что, не пальцы же! Тюя весь сжался, незаметно для самого себя обхватив руками собственную подушку и подтянув под своё лицо, уткнувшись в неё лбом. Они так… н-не договаривались… Дадзай раздвинул ладонями гладкие, напряжённые ягодицы Накахары, проникнув языком внутрь. Тело Тюи пробила гусиная кожа: он невольно вскинул голову, крепко прижав подушку к своей груди, и раскрыл рот в беззвучном стоне; слюна растянулась между его зубов, но ни звука он всё-таки не издал, крепко сжав челюсти. Со стороны и если смотреть только на первую половину его тела, можно было бы подумать, что он изнывает от боли… Но это только до первого взгляда слегка вправо и до акцента внимания на другом парне, уткнувшимся красивым лицом между его ягодиц. От этих ощущений было жарко в низу живота. Тюя, всхлипнув носом, ткнулся лицом в подушку, издав придушенный и хриплый стон. По его виску катилась блестящая капля, рыжие волосы, выпущенные из резинки хвоста, разметались по плечам. Осаму периодически с силой давил большими пальцами на кожу ягодиц, раздвигая их в стороны, если вдруг раньше отпустил и ему стало тесно, или массируя и оглаживая. Язык внутри касался мягких и, главное, чистых стенок кишечника, и если в обычное время он и так у Дадзая казался излишне длинным, то сейчас… Члена Тюи Дадзай даже не трогал, и неясно было, специально ли, случайно ли; выступившими вязкими каплями головка тёрлась о простыню, но не более. Накахара отнял рот от подушки, незаметно для себя издав глухой стон. Осаму покрылся от него мурашками, случайно царапнув ногтями по коже ягодиц Тюи, отчего Тюя вздрогнул и шикнул. Не то чтобы ему было сильно больно вкупе со всеми теми ощущениями, что он испытывал, силясь не вскинуть бёдрами вверх, но Дадзай, словно чувствуя вину, поцеловал с двух сторон именно там, где вздулись полосы от его царапнувших ногтей, а затем, оставив поцелуй ещё и на ложбинке между ягодиц, приподнялся на руках, ступив коленями на постель и припав пахом к ягодицам Тюи: твёрдый член, истекающий смазкой и к которому Дадзай ещё — на удивление! — не притронулся, скользнул по вспотевшей коже и по растянутому колечку мышц. Тюя рвано вздохнул, чувствуя, как Осаму растирает по члену прохладный лубрикант, но ни звука не издал. Дадзаю, столько старавшемуся, это не очень понравилось, и он, утерев рот одной рукой, склонился к его уху, припав на локти: — Эй, Тюя, — членом он очень неудобно и очень ощутимо, вплоть до взбухших вен на стволе, упёрся между мокрых ягодиц, — скажи-ка мне кое-что? — Чт… ты издеваешься? — Тюе пришлось шумно сглотнуть, чтобы начать внятно говорить, и руки под подушкой он сжал в кулаки. — Скажешь? — Осаму двинул бёдрами, потёршись снова и вымазав предэякулятом ложбинку между ягодиц. — Д-да скажу! — хрипло рыкнул Тюя. — Что?! Время в голове потеряло свой смысл. Тюе казалось происходящее вечностью, но… как ни странно, в хорошем и самом манящем смысле: здравый расчёт под вспышками какого-то животного удовольствия тела улетел на самые задворки мозга, и сейчас его голова была занята лишь всплесками слов: «Ещё… дальше… вот так… блядь, твою, сука, мать!» И сейчас, когда Осаму буквально ходил вокруг да около и тёрся членом о колечко мышц, но не входил внутрь, хотя, казалось бы, даже Тюя уже был готов попросить, вскинув ягодицы, Тюе особенно было тяжко, до скрипа зубов. — Вот если бы изначально завалил тебя я, ты бы продолжил со мной отношения? — Нашёл время задавать вопросы! — Тюя глухо стукнул кулаком по постели и, приоткрыв глаза, приподнял голову, искоса глянул на Осаму сверху. — Ты точно издеваешься. — Нет, ну, в теории… — Осаму говорил так, будто они сейчас ничем не занимались и, например, читали книгу или смотрели фильм, но только не пытались переспать. — Да как это связано! — у Накахары голос надрывался, хоть и был по-прежнему низким. — Хватит, продолжай! — Нет, ты сначала ответь, — Тюя буквально кожей почувствовал, как Осаму ухмыльнулся, а когда качнул бёдрами и снова потёрся членом между ягодиц, пришлось прикусить губу. — Ну? — Я… Я бы… — Накахара изо всех сил собирался с мыслями, хотя, если честно, уже готов был выдать полное согласие; но какая-то часть мозга-революционера протестовала. — Я бы потом всё равно з-завалил тебя, так что закрой пасть и- — О, вот это другое дело, вот это мой огонь-агрессор, — Осаму, будто бы просьба-приказ закрыть пасть предназначалась от Тюи Тюе же, одной рукой прикрыл ему ладонью рот, и Тюя возмущённо замычал. — Только, пожалуйста, погромче, а то я ведь сопротивлялся спросить о папочке и всём таком. Что-то сказать в ответ у Накахары не получилось: влажная и мягкая головка члена ткнулась прямо в покрасневшее колечко мышц, прежде чем толкнуться внутрь. Ощущения, блядь, непередаваемые! Тюя, одну руку сжав на простыне, а другой рукой прижав к себе подушку, замычал Осаму прямо в ладонь, и брови его на мгновение взметнулись вверх, встав «домиком». Нависающий сверху Дадзай будто этого и ждал, плавно двинув бёдрами назад, полностью выйдя, а затем снова толкнувшись вперёд и войдя глубже. Тюя непроизвольно попытался поджать одну из ног, но в его положении это было не так уж просто. Осаму снова качнул бёдрами назад, но тут уж Тюя, упёршись коленями в постель, приподнялся, приподнимая заодно и Дадзая. Дадзай замер, пока Накахара сам, медленно и аккуратно, насаживался на его член. Когда Тюя прогнулся, Осаму упёрся одной рукой в постель, а второй, отняв её от лица парня и проведя ею по его же спине с выпирающими позвонками, взялся за его бедро, двинувшись вперёд увереннее, — и Тюя, не сдержавшись, издал хриплый стон. Не было видно, как его кадык дёрнулся, но у Накахары за секунду во рту пересохло. Он даже не ожидал, что внезапно станет не странно или дискомфортно, а… приятно? Стон стал спусковым крючком, которого, по ощущениям, Осаму ждал с самого утра, задумав свою подлость. Не то чтобы Тюя теперь жалел… По жаркой, накопившей горячий воздух комнате раздавались шлепки бёдер о ягодицы. Дадзай совсем немного склонился над Накахарой, а тот вытянул одну из ног, полагаясь на то, что Осаму вроде как держит его одной рукой под животом. Тюя старался, честно старался не издавать ни звука, но миссия была провалена и из горла периодически рвались непристойные стоны — такие, которые Тюя даже при самоудовлетворении один на один в пустой квартире не издавал. Позор!.. Но эта мысль догонит его потом, сейчас разум был сосредоточен где-то в самом постыдном месте тела, между ног. Пальцы на ногах поджимались. Тюя шумно дышал. Чтоб он… ещё раз… вот так… нгх! Дадзай что-то шептал на ухо, склонившись низко-низко, и от его дыхания было ещё жарче; Накахара отодвинул в сторону мокрое лицо, уткнувшись в жаркую подушку щекой. Голос надломился, стоны исказились, когда Осаму прошёлся пальцами по низу его живота и коснулся влажной головки, смазывая капли с уретры и обхватывая ствол. Он, сука, как знал, что нужно делать с партнёром, если сам ведёшь! Удивительно, блядь, откуда! Тюя уже не думал, как звучит сейчас, когда ладонь Осаму, сжавшись вокруг его члена, несколько раз провела вверх и вниз, большим пальцем касаясь уздечки и головки. Член внутри бьёт по самой нежной точке, и Тюя, прогнувшись и вытянув голову, дрогнув кадыком в низком, рычащем стоне, кончает в тёплую и влажную руку. Внутри он, видимо, сам оргазменно сжимается, пульсируя стенками, и Дадзай, охнув, разжал руку, второй крепко вцепившись Накахаре в бедро. Возвращающейся здравой мыслью на охлаждающуюся голову Тюя понимает, что не чувствует на Осаму, сукином сыне, резинки, но дотянуться и вдарить сейчас сил не хватает. Нужно… отдохнуть… и переждать… а потом в душ. Нет, не плакать об испорченной гордости, а ополоснуться и гаркнуть низким голосом, какого хуя Осаму решил вытворить. Но сначала… отдохнуть. — Т-ты, блядь, — Тюя сипло выдыхает, и Осаму с налипшими на лицо волосами лениво вскинул сверху голову, после чего, с глухим хлюпом отодвинувшись, дрожащими ногами встал на пол, а затем рухнул голой задницей на край мятой постели. — Да, я такой, — Осаму тяжело дышит, но улыбка с его лица почему-то не сходит. Удивительно, блядь, почему. Накахара, прежде чем двинуть хоть какой-либо частью своего тела, полежал, подышал, а уже затем упёрся руками в постель, приподнимаясь сначала торсом, а уже потом подтягивая ноги и точно так же, как Дадзай, спуская их на пол. Тюя хотел было что-то сказать, но то ли с мыслью не собрался, то ли наоборот — отринул её, решив не говорить, но голову он положил Осаму на плечо, закрыв глаза. Он чувствует, как Дадзай скользнул по его мокрому лбу пальцами, убирая налипшие на лицо рыжие пряди. У Тюи хватает сил только растереть одно из бёдер, совсем слегка поджав правую ногу. — Желания у тебя, 'Саму, дерьмо, — наконец бросил Тюя, так и не подняв головы с плеча Осаму, и тот потёрся щекой о рыжую макушку. — И ни в какие камни, ножницы и бумаги я с тобой играть больше не буду. — Да брось, тебе же понравилось, — у Осаму голос тоже немного охрип, хоть и стонов от него слышно не было. — Я ни слова про это не сказал. — Тебе что, не понравилось? — Я по-прежнему ничего не говорю. — Тебе понравилось, — Дадзай на этот раз ответил констатирующей факт интонацией, и Накахара на это только рыкнул. — Ладно тебе, в следующий раз… — Никакого следующего раза! — Накахара тотчас встрепенулся, подняв голову и посмотрел на Дадзая. Тот только глазами хлопнул. — Нет, в смысле, следующий раз будет, но как обычно. Понял? — А ты у меня в камень-ножницы-бумагу выиграй, — когда Осаму ухмыльнулся, Тюя не вытерпел и схватил руками его за лицо, оттянув кожу щёк в разные стороны. — Ай-ай-ай… Тюе бы меня пощадить! — Только рискни не проиграть мне в следующий раз, чёртов ты шулер, — Тюя фыркнул и отпустил, бережно и издевательски одновременно похлопав Осаму по одной из горящих теперь щёк. — Тюя злой… — Осаму демонстративно хныкнул, растирая красную скулу. — Я ведь тебе и таким шулером нравлюсь, разве нет? — А ты мне в камень-ножницы-бумагу проиграй и узнаешь ответ на вопрос. — Так нечестно, ты же знаешь, что я не проигрываю! — Ну что ж, — Тюя пожал плечами и попытался встать, упёршись рукой в Осаму, — кому-то из нас придётся поступиться со своими принципами. Дадзай смотрел на Накахару несколько секунд, а потом рассмеялся, утянув его к себе на колени и крепко стиснув руками. Правда, Тюя был тяжелее, и Осаму почти тут же упал спиной на постель, уронив парня рядом. Если бы Тюе не нравилось, он бы, как пружина, спрыгнул с кровати и тут же убежал в ванную комнату, но он остался лежать. Осаму Дадзай, конечно, тот ещё человеческий экземпляр… Но кому, как не ему, сознательно проигрывать во всяких мелких пари? Тюя ведь джентльмен. Ему нравится не сложно.