The Godfathers

Indila — Love Story Сны Саламандры — Колыбельная: тебе расскажу я о боли сражений, о смерти, любви и вражде. пусть будешь идти ты по полю сомнений, но я не оставлю в беде. твой сон стерегут суровые боги, и тихо шумит прибой. усни поскорее, мой змееокий, я буду с тобой.

— так, всё, пора спать, солнышко, — Рэмбо заглянул в большую комнату, залитую жёлтым тёплым светом потолочной лампы, и невольно замер на пороге: взору его предстала неясная конструкция из табуреток на полу и диванных подушек на диване, накрытых сверху его клетчатым пледом на манер крыши. — и что это за… реконструкция Бастилии? Ему никто не ответил. Слегка нахмурившись и осторожно подходя к импровизированному форту, Рэмбо, вынужденный укутаться поверх домашней одежды ещё и в халат, потому что около получаса назад сын стряс с него его же плед для какой-то своей игры, — и как таким голубым глазкам отказать? — обошёл его, с интересом рассматривая со всех сторон, заодно поглядывая краем глаза по всей комнате. Казалось бы, куда может деться четырёхлетний ребёнок? Да куда угодно: спрятаться за креслом или под диваном, залезть в шкаф и любую другую тумбочку, даже под ванну, если под ней есть пространство; но после Тюи обычно остаётся погром, а погрома в квартире, кроме его детской комнаты и залы, нигде не было. Тюи не нашлось и в своей комнате, ведь Артюр первым делом заглянул в неё, но, кроме бардака из разбросанных повсюду игрушек, павших смертью храбрых бойцов, ничего и никого не увидел. Немного прибравшись и освободив себе дорогу до двери, а потом расстелив детскую постель и открыв на проветривание окно, отец всё же прошёл по коридору до залы. Тюя в своей беготне зачастую носился по всей квартире в буквальном смысле, со своими антигравитационными силами бывая и на потолке, благо что только на голову отца не приземлялся, потому он точно должен был быть где-то здесь. Поняв, что в визуальном осмотре ребёнок не появляется, Рэмбо вздохнул, смахнул низкий хвост с плеча и осторожно потянулся рукой к краю пледа, хватая его пальцами и пытаясь приподнять… Если бы не его мгновенная реакция, в его грудь уткнулся бы пластмассовый, но красивый и блестящий — почти как настоящий! — игрушечный меч, и Тюя с воинственным кличем резко показался из-под пледа-крыши своего форта, стоя на диване на коленях и упираясь одной рукой в диванную подушку, служившую форту одной из стен. «Опасное» лезвие просвистело в миллиметре от отцовской груди, и Тюя, широко улыбаясь, воскликнул: — Крепость атакована извне! Всем пх-хиготовиться к обох- обор-р-роне! Враг воор-р-ружён! — мальчишка только недавно научился наконец выговаривать чёткую рычащую букву, но иногда забывался и картавость поневоле проскальзывала. Подскочив на ноги, Тюя перелез через стенку в виде подушки, но, уронив её, положил меч на спинку дивана, обернулся и поставил на место, только после этого вновь схватив оружие и выкинув его вперёд: — Защищайся! — по-моему, младшему сержанту сей крепости уже пора спать, — Рэмбо улыбнулся, отступив на шаг и рукой держась за мягкие края халата. — передавай своей армии, что перемирие отложено до завтра. — Нет! И я не младший сех-х… сержант, я младший лейтенант! Нет, стар-рший, — Тюя сжал одну руку в кулачок, бесшумно топнув ногой по дивану. — Пока старший лейтенант жив, кх-хепость не сдастся! — обернувшись к «крепости», Тюя приподнял край пледа и крикнул внутрь: — Пушки на изготовку! Поднять ворота! — похоже, кто-то пересмотрел боевиков и военных фильмов по телевизору, — Рэмбо негромко пробурчал себе под нос, покачав головой и выставив две руки вперёд: — тогда, товарищ старший лейтенант, вражеская армия сдаётся. битва за вами, можно спокойно идти спать. — Ну ты скучный! — Тюя обречённо вплеснул руками и опустил голову, вырисовывая теперь на ворсе дивана неясные фигуры наконечником игрушечного меча. — Ты обещал поиграть со мной сегодня… Маленькая и худенькая фигурка ребёнка выглядела понуро. Свободной рукой Тюя сначала утёр конопатый нос, шмыгнув им, а затем подтянул за резинку красные шорты, съехавшие в игре немного ниже пояса. Из-за складки на белой футболке динозавр на ней из улыбчивого превратился в какого-то даже грустного, пока мальчик водил по дивану концом игрушки. Выяснилось, что Тюе даже смотреть на отца своими голубыми глазками не нужно, чтобы разжалобить!.. Если это было откровенной манипуляцией, она очень хорошо вышла, потому что Рэмбо, покачав головой и оглядевшись по сторонам в поисках импровизированного оружия, но не найдя ничего подходящего, окромя напольной лампы, тяжёлого трёхглавого подсвечника и хрупкой статуэтки, вдруг выхватил одну из «стен» форта и прижал к себе, перехватив рукой. — плохо вы, товарищ старший лейтенант, следите за крепостью, — отец по-кошачьи улыбнулся, когда сын в удивлении вскинул голову. — поддаётесь на обманные манёвры. Тюя вмиг заулыбался, рыжие бровки вновь воинственно сдвинулись к переносице, а сам он соскочил на пол, широко взмахнув мечом: — Вх-хаги пробили брешь в одной из стен! Обороняться до конца! — он схватил меч за рукоять двумя руками и разрезал им воздух, глухо стукнув по диванной подушке в виде щита у отца: — Их капитан на мне! — попрошу — генерал. — Так нечестно! — мальчик нахмурился. — Генех- генерал — это слишком много! — хорошо, тогда остановимся на полковнике. — Да! — Тюя кивнул, снова заулыбавшись и поставив руки в боки, а затем вдруг задумавшись: — А половник — это много и мало? — не половник, солнышко, а полковник. — Я не солнышко, я старший лейтенант! — как скажете, товарищ лейтенант. полковник — это достаточно, — Рэмбо покрутил рукой в воздухе, держа второй подушку поперёк груди. — на несколько должностей старше лейтенанта, но меньше генерала. — Ла-адно. Но я отвоюю у тебя это название! Тюя со смехом взмахивал мечом, иногда задевая им дверные косяки и предметы мебели, и Рэмбо больше опасался не за сохранность интерьера, а того, что игрушка сломается и это расстроит Тюю. Купить-то новую, безусловно, можно, а вот впечатления от испорченной игры уже не вернуть. Рэмбо с улыбкой держит подушку двумя руками, прикрываясь ею, как щитом, от ударов пластмассового меча, и постепенно отходя назад, в детскую комнату. — Сдавайся! — Тюя уверенно, с неугасаемой мальчишечьей прытью продолжал наступление. — французы не сдаются, — Рэмбо резко ушёл в сторону — меч просвистел мимо и промахнулся, стукнувшись о пол. — а если и сдаются, то потом коварно подкрадываются со спины и… Тюя даже отреагировать не успел, как отец резко отбросил подушку и схватил его под руками сзади, быстро отрывая ногами от земли и закружив по кругу. Мальчик засмеялся, не выпуская из рук меча, когда отец рухнул с ним на его расстеленную кровать. — попались, молодой человек, — Тюя ещё хихикал, сидя у отца на коленях, когда тот погладил его по рыжим волосам и вскинул палец кверху: — за нарушение режима вы приговариваетесь к целой ночи без единого движения в этой кровати. — Я играл в войнушку, а не в полицейских и грабителей! — мальчик фыркнул и утёр нос рукой с мечом, не заметив, как чуть не ткнул пластмассовым наконечником отца в подбородок. — ах да, точно, — Рэмбо встряхнул головой и отсадил сына под руками на край постели рядом с собой, приобняв одной рукой, а второй осторожно ткнув пальцем ему по носу: — тогда ваша армия повержена, товарищ старший лейтенант, вы взяты в плен, полномочиями вашего полковника разжалованы до рядового и приговариваетесь к целой ночи сна в этой постели. — Ну это нечестно, я не хочу быть рядовым, — Тюя насупился и скрестил на груди руки, не заметив, как чуть не полоснул наконечником меча по груди отца в белой футболке под халатом. — И вообще, я ещё не сдался. — только не говори мне, что ты вызовешь меня на ду- — Я вызываю тебя на дуэль! — мальчик ловко вывернулся из-под отцовской руки и вскочил на постели на ноги, выставив меч вперёд. — Это ре… рев… не помню. — матч-реванш, солнышко. — Да, я вызываю тебя вот… туда! — о нет, — Рэмбо, устало улыбнувшись, поднял руки ладонями вперёд. — тогда мне придётся сдаться. у армии силы на исходе, у меня тоже. — Тогда я тебя побеждаю! — Тюя с силой размахнулся (Артюр даже зажмурился), но рука остановилась рядом с отцовской головой и едва коснулась тёмных волос. — Тыщ. Всё. Ты убит. Я победил. — наконец-то, — Рэмбо выдохнул, на секунду поверив, что сын в запале действительно не рассчитает силы, но Тюя только засмеялся. — Не-ет, ты должен сказать, что ты умираешь! — да, определённо. я умираю, — Артюр, картинно схватившись рукой за сердце, осторожно откинулся спиной назад и лёг на детскую постель, оставив ноги в мягких тапочках на полу и закрыв глаза. — всё. я умер. — Да, теперь старший половник — это я! — Тюя гордо упёрся руками в бока, но потом, о чём-то подумав, уронил плечи и склонил голову книзу. — Блин, — он поводил наконечником меча по отцовской груди туда-сюда. — Но если ты умрёшь, то со мной некому будет играть. Артюр молчит. Он ведь «убит». — Нет, пап, — Тюя подогнул ноги и сел на постель обратно, не выпуская меча из рук. Артюр приоткрыл глаза и повернул на сына голову. — Ты тогда скажи, что ты смертельно ранен, но не убит. И жаждёшь отм… отом… — отмщения. — Да, и жаждешь вот его, — Тюя улыбнулся и откинулся спиной на кровать, упав рыжей головой отцу на одну из рук. — Хорошо? — хорошо, солнышко, — Рэмбо сложил оставшуюся руку на грудь. — я ранен, но не повержен, и я скоро вернусь, чтобы отомстить. завтра, например. — Вот так мне нравится. Завтра будет рев… ревш… Завтра мы вновь будем биться. И я снова отвоюю у тебя название старшего половника! — солнышко, полковник, а не половник. половником на кухне разливают супы по блюдам, — Рэмбо говорил с закрытыми глазами — самого его уже клонило в сон, собственно, потому-то он и пошёл искать сына, чтоб уложить его спать и лечь самому. — и полковники не бывают старшими. сначала становятся подполковниками, а уже потом — полковниками. — Откуда ты всё это знаешь? — да так. запомнил с военной кафедры. — А кафедх-ха — это что? У Тюи всегда было миллион вопросов. И Рэмбо старался терпеливо отвечать на каждый, вот только подбор простых слов вместо привычной уже языку терминологии вынуждал работать и без того уставший мозг из последних сил. Мальчик, лёжа рядом, вытянул руки над собой, крутя в них меч и изображая, видимо, из него самолёт с соответствующими тихими звуками — «Вж-ж! Ш-ш-ш!», — но, когда Рэмбо незаметно дотянулся до низкого выключателя света и выключил его, погрузив комнату в темноту, тут же всполошился. — Я не хочу спать, — тут же заговорил сын, вскакивая и садясь на постели. В детскую всё ещё лился свет из большой комнаты, освещая ближайший к двери угол и валяющуюся у стены плюшевую рыжую лису с голубыми глазами-пуговицами. — солнышко, за окном уже темно, — Рэмбо не шевелился, не пытаясь подняться, и Тюя, словно перестав чувствовать волнение воздуха, рухнул головой на отцовскую руку. — чем раньше уснёшь, тем раньше завтра встанешь. — И смогу снова построить кх-хепость? — конечно. — Но я всё равно не хочу спать. — давай сыграем в игру, — от слова «игра» у Тюи загорелись глаза, и он с интересом повернулся к отцу, глядящему в потолок. — пять минут мы оба лежим с закрытыми глазами, а потом ты идёшь играть дальше. — Нет, я больше не буду играть в эту игру, — Тюя, предвкушая что-то интересное, но получив очередную попытку уложить его спать, насупился и скрестил руки на груди, не выпуская из ладошки меч, слегка поблёскивающий от света из коридора. — Она скучная. После неё сразу наступает утро. Высокий интеллект у детей — то, чему взрослые радуются, но не тогда, когда из-за него дети не хотят ложиться спать. — и что ты предлагаешь? — Рэмбо зевнул, прикрыв рукой рот. — Ра-а-а… — Тюя начал что-то говорить, но подхватил зевоту и зевнул сам, оставив одну руку на груди, а вторую спустив с края постели, совсем чуть-чуть не доставая наконечником меча до пола. — Расскажи мне что-нибудь. — я могу тебе почитать сказки. — Не хочу, чтобы ты читал. Ты расскажи. — рассказать? — тут Артюр раскрыл глаза, с недоумением уставившись в тёмный потолок — на нём люминисцентным зелёным светились пластиковые наклейки звёзд и планет, напитавшиеся от света лампы и источающие теперь своё слабое свечение в темноте. — ох, ну, жил в одном старом французском городке один старик. когда он умер, дом с мельницей он завещал старшему сыну, осла — среднему, а младшему — кота… — Не-ет, это про Кота в сапогах! — Тюя вскинул голову, посмотрев на отца недовольными голубыми глазами — они также слегка сверкали в темноте, как звёзды на потолке. — Ты придумай что-нибудь. — придумать?.. Несколько минут Рэмбо молчал. Тюя никогда не просил рассказывать ему сказки, чтения ему хватало, а тут внезапно — придумай. Артюр горазд на более жестокие выдумки, но чтобы такие невинные — придумать сказку? Как их придумать? За него ведь уже всё придумано! Спящая красавица, Золушка, Кот в сапогах, Оловянный солдатик… Всему этому достаточно на ходу выдумать счастливый конец, мол, красавица проснулась, Золушка вышла замуж за принца, Оловянный солдатик не расплавился в камине вместе с Балериной — и волки сыты, и овцы целы, вернее, и дети спят, и родители спокойны. А тут — придумай! Мозг отчаянно просыпался, хаотично стараясь придумать хоть что-нибудь, что не было бы похоже на уже существующее — у сыночка хорошая память, начнёт перебивать, что уже слышал, и вообще не уснёт. Так, что там обычно в сказках есть? Волки, волшебные скатерти и сапоги, тридевятые и тридесятые королевства, коньки-горбунки, драконы и рыцари, принцессы в замках… Но как это всё преобразовать в единый сюжет? И вдруг у Рэмбо в голове щёлкнула мысль. Вот так просто — как лампочка зажглась. Только лампочка эта накалилась за секунду и несильно, но ощутимо смогла обжечь. — хорошо, я расскажу, — мужчина приподнялся на локте свободной руки. — только сначала ты умоешься, сходишь в туалет, попьёшь воды и нормально ляжешь. тогда расскажу. — Честно-честно? — Тюя сам приподнялся. — Это не будет сказка про семерых козлят или трёх поросят? — честно. я когда-нибудь тебя обманывал? (Оставалось надеяться, что всё то, что отец так талантливо скрывает и недоговаривает, будет для сына тайной как можно дольше.) — Тогда я мигом! — Тюя резво соскочил с постели, зашлёпав по полу коридора босыми ногами. Меч остался лежать на краю одеяла. Комната наполнилась приятным свежим воздухом. Пока Тюя готовился ко сну, наверняка наплескав из крана над раковиной воды на пол и на зеркало, стоя на детском стульчике (иначе не дотягивался), Рэмбо сбросил халат на спинку стула в детской комнате, хорошенько взбив подушку и неспешно собирая разбросанные игрушки. Нет, он, конечно, мог попросить Тюю собрать весь свой бардак самому, но сейчас эта уборка только больше его растормошит, а Артюр с высокой долей вероятности уснёт где-нибудь в кресле. Ни в коем случае нельзя оставлять четырёхлетку одного! Он ведь ещё маленький! И это если ещё не вспоминать про его способности, благодаря которым весь дом может в буквальном смысле оказаться вверх дном… — Папа! — послышался окрик детским голосом из коридора. — Свет в зале выключить? — да, выключи, — постарался как можно громче ответить Артюр, приложив руку к шее и огладив кадык, прочистив горло. Несмотря на единственный оставшийся источник света в виде приглушённой настольной лампы из отцовской комнаты, рыжие волосы на голове мальчика вспыхнули ярким огоньком на кончиках вихров, когда он появился в дверном проёме. Отец как раз сбрасывал кучу мягких игрушек и небольших пластиковых машинок, самолётов, грузовиков в корзину в углу комнаты, когда сын, раздевшись до спального своего комплекта, запрыгнул в кровать, напрочь игнорируя одеяло и обхватывая руками подушку, улёгшись на неё пухлой красной щёчкой, и искренне ожидающим взглядом посмотрел на отца. — Пап, я готов. — ты почистил зубы? — Артюр как всегда: не изменял своим ежедневным ритуалам и приучил к ним сына. — Да. — сходил в туалет? — Да. — выпил стакан воды, чтобы потом не бегать по ночам на кухню? — Пап, я всё сделал, — Тюя нахмурился и оторвался лицом от подушки. — Ты обещал сказку. — ну хорошо, хорошо, — Артюр вздохнул, бесшумно подходя ближе и присаживаясь на самый край мягкой детской кровати. — только у моей сказки есть одно условие. — Какое? — слушать её нужно молча и с закрытыми глазами. — Так нечестно. Я так быстро усну. — а как же ты тогда будешь представлять, что происходит в сказке? — Артюр склонил голову, и хвост его пышных тёмных волос спал с плеча. — ты же любишь смотреть мультфильмы. Мыслительный процесс во всём своём цвету отразился на детском лице: мальчик нахмурился, задумавшись, а затем, фыркнув, плотно-плотно зажмурился, да так, что даже задрожали его рыжие ресницы. Отец погладил его по мягкой голове и бесшумно вздохнул, начав негромким и вкрадчивым, баюкающим голосом: — сказка моя такая. когда-то давно, в одном королевстве, жила одна королевская семья… — Артюр сделал паузу, внимательно глядя на детское лицо, но Тюя глаз не раскрыл и будто изо всех сил представлял яркий зелёный холм с радугой в небе над ним, а на холме этом — замок с башнями. — это были король и королева, довольно строгие, но очень и очень богатые. на то они и были королевской семьёй. и была у них старшая дочь — очень строптивая принцесса… — Папа, эта сказка девчачья, — шёпотом, как будто и не перебивает, проговорил Тюя. — ничего не девчачья. слушай дальше, — Артюр прищурился, пристально следя за тем, чтобы сын не раскрыл глаз, но тот вновь их напряг — видать, всё-таки раскрыл один глаз, пока отец отвернулся, а сейчас снова закрыл. — принцесса эта была необыкновенная. нет, конечно, она была красивая и изящная и даже знала, в какой руке нужно за столом держать вилку, а в какой — нож. но принцесса эта не умела ни танцевать красивые вальсы, ни петь, ни общаться с животными — ничего из того, что умели бы другие принцессы из других королевств. и носить роскошные и пышные платья эта принцесса тоже не любила. единственное, что умела эта принцесса, это драться. Одними губами Тюя произнёс: «Ого…», явно не ожидав такого поворота событий. Ни в одной из сказок, известных ребёнку, принцессы даже оружия в руках не умели держать, а спасали их всегда храбрые рыцари и принцы на белых конях. От драконов там, например, или других злых существ… — принцессе не были страшны ни драконы, ни орки и гоблины, ни демоны, ни просто злые люди. принцесса сама по себе была достаточно злой. если другие принцессы при знакомстве с гостями короля и королевы чуть приподнимали свои розовые или голубые платья и кланялись, то эта особенная принцесса только скалилась, как злая собака, а то и кинуться могла с ножом или пистолетом, — Артюр едва заметно улыбался уголком губ. — эта принцесса единственная во всём королевстве могла попасть в крошечную мишень из окна своей башни, в которой располагалась её комната, поэтому прекрасные принцы… да что там, даже обычные люди этого королевства её побаивались. кто знает, что там на уме у этой злой принцессы? — Папа… — шёпотом заговорил Тюя. — А как эта принцесса так научилась? — как я уже сказал, родители у этой принцессы были очень строгие. они, наверное, очень любили свою старшую дочь, — Артюр на несколько секунд замолчал, — раз научили её драться и защищать свою честь. своих родителей принцесса очень уважала, поэтому не сопротивлялась, когда мать учила её обращаться с ножом, а отец — стрелять из любого огневого орудия. однажды принцессе довелось даже пострелять из настоящей пушки… Тюя согнул одну ногу в колене, поудобнее устроившись. Артюр поглядывал то на него, то на окно, опасаясь, что сыну может стать прохладно, ведь одеяло было прямо-таки углом преткновения в их отношениях. Нередко отец находил его скомканным на полу, пока сын спал в невероятных позах звезды поперёк постели или свернувшись клубочком вовсе на другом конце матраца. — у этой принцессы не было никаких друзей — она была очень злой и любила лишь одну себя. а как ей было себя не любить? красива лицом, она могла целыми днями любоваться собой в зеркале. особенно прекрасны у неё были длинные и тёмные волосы. — Пап, как у тебя? — цыц. если не будешь спать, я не буду рассказывать. Тюя тут же едва не уткнулся лицом в подушку, засопев носом, а потом отвернулся к стене, мол, продолжай, я сплю! Артюр покачал головой с лёгкой улыбкой и продолжил: — когда принцессе исполнилось восемнадцать, король предложил своей дочери стать частью его армии. и принцесса, и так не любившая никаких платьев и этикета за обедом, с радостью надела на себя латы, возглавив целый взвод. под её предводительством падали головы орков и демонов, а драконы с их железной чешуёй боялись её. в одном из своих завоевательных походов эта принцесса встретила одного чернокнижника, который, как оказалось, водит дружбу с драконом… представляешь? с этакой зубастой тварью, у которой все клыки наружу, когти как ножи, тело, как у огромной и склизкой змеи, а голова — как крыша замковой башни. принцесса хотела убить этого дракона, а дракон хотел убить её. так вышло, что их желания совпадали. но чернокнижник, не проявлявший склонности ни к одной из сторон, не дал им друг друга зарубить. у принцессы, конечно, имелся зуб на этого дракона, а у дракона таких зубов на принцессу в латах была целая пасть, но всё-таки они пожали друг другу руку и лапу и разошлись. — Я тоже… хочу дружить с драконом, — Тюя зевнул, уже не напрягая закрытых глаз. — подрастёшь — найдёшь себе в друзья кого-нибудь похожего, — Артюр хотел было погладить сына по голове, но, подумав, что разбудит, не стал. — жила себе эта принцесса припеваючи. были и поражения, и победы. были даже раны, но не смертельные, конечно. под рыцарским шлемом в голове принцессы не было ничего, кроме подсчёта выигранных и проигранных сражений. когда она не носила лат, по ней и нельзя было даже сказать, что она — матёрый воин, самовлюблённый и очень злой. но однажды… — Артюр сделал паузу, посмотрев в окно: там не было ничего, кроме тёмного неба, усеянного молочными брызгами звёзд. — однажды дорогу этой принцессе пересёк принц. Тюя что-то промямлил совсем невнятно, подогнув вторую ногу, а первую снова вытянув. — этот принц не понравился принцессе сразу. при первой встрече она не носила лат, а он протянул ей руку, пожелав поцеловать её, как делают со всеми принцессами в розовых или голубых платьях. принцесса так разозлилась, что чуть не прирезала его на месте. вот только принц оказался странный, потому что этот жест его не отпугнул, а наоборот — зацепил. он стал всюду ходить за злой принцессой в латах, будто не видел других принцесс в пышных розовых платьях вокруг. принцесса ему угрожала, а он уворачивался от её ударов. сумасшедший был принц. и конь у него был не белый, как бывает у порядочных принцев, а чёрный, как смоль. нет, как сама ночь. громкий он был очень, а пыль из-под его копыт закрывала собой солнечный свет, когда он скакал мимо. что-то в нём было такое… не в коне, а в принце. и злоба принцессы постепенно начинала угасать. Артюр замолчал. Он просто задумался, не думая прерываться, но, когда понял, что Тюя не требует продолжения, покосился на сына: он подложил под щёку ладошку и, кажется, дремал. Артюр, как-то горько улыбнувшись, уже было хотел тихо встать, но сын вдруг завозился и почесал коленку, сонно пробормотав: — А дальше что?.. Мужчина только головой покачал. Он ведь половину наверняка прослушал! Но нет, нужно дослушать до конца. — принц оказался сумасшедшим не потому, что пытался добиться принцессы. вернее, не только поэтому. когда принцесса в латах с кем-то билась, он влетал в драку следом за ней и прикрывал ей спину. а когда принцесса, разозлившись, нападала на него самого, уворачивался и блокировал её удары, но никогда не бил в ответ. принцессу это злило: она думала, что он не отвечает, потому что думает, что она слаба. и она билась ещё страшнее и ещё сильнее. и с ним, и с вражескими армиями. а он продолжал прикрывать ей спину, зная, что она очень хочет всадить в его спину нож. но постепенно удары принцессы переставали быть такими сильными, а принц всё чаще приезжал к ней на своём шумном чёрном коне. и они летели впереди всей армии, и пыль от копыт его коня закрывала солнце. Голос Артюра был всё тише и тише. Отец почти шептал, неотрывно смотря в темноту комнаты, не видя даже окна. Мысли встревожили его разум, и он уже даже не думал о том, спит сын или нет, мягко рассказывая свою историю и подводя её к своему счастливому концу. — принц и принцесса многое прошли вместе. когда принцесса поняла, что готова убить любого, кто рискнёт напасть на принца, а принц всё также продолжал смотреть на неё с любовью в глазах, она… когда принц предложил принцессе выйти за него замуж, принцесса сказала, что подумает, — Артюр ненадолго прервался, почти бесшумно прочистив горло, и, не повышая голоса, быстро закончил: — но спустя время, конечно, согласилась. свадьба у них была с огнями и фейерверками. потом у них родился прекрасный сын. и жили они долго и счастливо. Рэмбо молчал. Звёзды в окне расплывались, словно плавились в раскалённом чёрном мареве. Тюя неслышно сопел позади. Тихо встав, отец прошёл до конца комнаты, бесшумно закрыл створку и вернулся к детской постели обратно, осторожно накрыв ребёнка одеялом по плечи и невесомо поцеловав в рыжую макушку. Он ведь был как настоящее солнце — рано утром освещал весь его мир, а к вечеру плавно уходил за горизонт в свою кровать, освещая напоследок небо розовым и оранжевым и как бы напоминая, что завтра наступит новый рассвет и новый день. — сладких снов, солнышко, — одними губами прошептал Артюр, тенью выходя за дверь и прикрывая её до маленькой щёлочки. Сна как ни бывало. Вместо своей комнаты, в которой ещё даже не был включен свет, мужчина прошагал на тёмную кухню, доставая из холодильника холодную бутылку вина и делая несколько больших глотков залпом, минуя этап с бокалом. Завтра встанет солнце и наступит новый день. Ребёнку необязательно знать, что не у всех сказок бывают счастливые концы.

***

Ухо нужно было держать востро. Маленькое чудовище было где-то в квартире: об этом свидетельствовала разодранная с одного угла диванная подушка, сваленная на пол, и зацепки на этом самом диване. Конечно, шикарная кошачья башня смотрится маняще, но не тогда, когда есть гораздо более интересная площадка в виде дивана и целой комнаты. Шибусава стоял в дверном проёме, упёршись в косяки когтистыми руками и внимательно осматривая пространство. На его домашней рубашке, как и на диване, красовалось много следов зацепок и даже тех самых типичных разрывов от когтей, а один из рукавов вовсе щеголял отсутствием манжеты — кое-кто оторвал зубами; но выкинуть её было жалко — всё равно ведь дома носить? Его домашняя версия хищника должна была находиться где-то здесь — притаившаяся и выжидающая, играющая в охоту, но при свете и в белых тонах комнаты зверь был незаметен. Зрение у драконов, конечно, прекрасное, как и слух, но кошки тоже не промах, они умеют сливаться с местностью. Взгляд золотых змеиных глаз медленно прошёлся по полу, по низкой мебели, затем переключился чуть выше, на уровень столов и тумбочек и пространства между ними, затем — ещё чуть выше, на уровень дверей… На «кис-кис» и имя давно никто не отзывался, и Шибусава медленно протянул руку вбок, щёлкая выключателем света — комната вмиг погрузилась в темноту. Вот они: два зелёных огонька, сверкающие на самом верху шкафа. Они мигнули ровно в ту секунду, когда хищник, поняв, что его обнаружили, вышел из недвижимой позы и прыгнул, вытянув вперёд когтистые лапы. Но не стоит обесценивать ловкость драконов! Тацухико, давно выучивший такой приём, резко вскинул вверх руки, и вскоре в них оказался увесистый и меховой, очень мягкий детёныш тигра. Болтая задними лапами в воздухе, он моргнул своими большими глазами и в игре, ворча, прихватил молочными зубами за предплечье, но несильно, конечно. — Ага, попался, который кусается прямо сейчас, — Шибусава улыбнулся и, закинув комнатного хищника себе на плечо, второй рукой вернул свет. — А ну-ка, возвратись обратно. Тигрёнок качал хвостом в разные стороны и пытался вывернуться из хватки, когда его снова взяли в две руки. — Ну-ну, не притворяйся, что не понимаешь меня, — Тацухико склонил голову к плечу и картинно нахмурил свои белые густые брови. — Атсуши, обратись. Я знаю, что ты уже умеешь это делать по собственному желанию. Давай. Я жду. Тигрёнок моргал большими глазами с белыми ресницами и вдруг положил на лицо Шибусавы свою мягкую лапу с розовой подушечкой. Человек-дракон покачал головой. — Ах, я понял. Ты хочешь по-плохому, да? — зверёныш в ответ, конечно, ничего не сказал, но запрокинул голову назад и замахал задними лапами в воздухе, попытавшись высвободиться — ничего, конечно, не вышло, и он вновь повис в двух руках. — Ну что ж, тогда тебе придётся снова вкусить силу Великого Дракона. У тебя последний шанс! Тигрёнок тихо заворчал и попытался укусить другую руку. Тацухико улыбнулся. — Сам напросился. Раз, два… три! Сила Великого Дракона заключалась в подкидываниях и тряске. Зверёнышу нравилось, ведь он даже возвращался обратно, если его откидывали в сторону, мол, давай ещё. Его хорошенько встряхнули в разные стороны, держа в руках, будто бы это была большая и меховая банка газировки, и взгляните-ка — тигрёнок менялся на глазах! Шибусава вошёл в комнату дальше, присев и подкинув зверёныша под самый потолок, поймав и подкинув ещё раз, и ещё, и ещё — и вот уже в руки Дракону, севшему на пол, приземлился не звериный детёныш, а вполне себе человеческий. Атсуши звонко, по-детски, смеялся, и белая маечка сползла с одного его плеча; шорты его домашние тоже были набекрень из-за втянувшегося хвоста. Шибусава только цокнул языком, поставив сына-оборотня на пол и приведя его в порядок, ни одним острым ногтем не оцарапав нежную детскую кожу. Нет, не то чтобы мгновенная регенерация не оставит от такой царапины и следа, просто с любым ребёнком нужно быть осторожным. Атсуши был встрёпан, и белые вихры его сбоку головы завивались, словно тигриные уши; единственным напоминанием о тигре осталась тонкая чёрная прядка в белоснежных, как и у отца, волосах. Только у Тацухико, самого Дракона, волосы были длинные и пышные, подобранные в самом низу чёрной лентой (вернее, тем, что первым попалось с утра под руку), а у Атсуши, ещё маленького Тигра, грива толком не выросла. Как говорится, царю [зверей] нужна погуще шерсть на гриве и ушах… — Ещё! — Атсуши улыбался, схватившись за отцовские руки. — Ты так разгуляешься и совсем не уснёшь, — ладонью Шибусава пригладил вихры на белой голове, но, поняв, что это бесполезно, чуть потрепал — если уж нельзя привести несовершенства под общий порядок, проще подстроить весь порядок под них. — Нет, усну! — Атсуши смотрит отцу прямо в глаза. Тацухико, только увидев это, тут же отвернулся. — Нет-нет-нет, не пытайся меня разжалобить. — Ну пап! — пока Шибусава сидел на полу, Атсуши упёрся руками в его ноги, проникновенно заглядывая в отцовское лицо. — Ну пожа-алуйста! — Даже не проси, — Тацухико зажмурился. — Ну пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста! Шибусава подумал, что обязательно об этом пожалеет, но всё-таки, будто и не попадался раньше на этот крючок, раскрыл один глаз, взглянув из-под густых белых ресниц на сына: глаза его, большие и жёлтые, слегка сиреневые, словно дикие фиалки, на ободке зрачка, смотрели так жалобно, что сердце хладнокровного Дракона сделало кульбит и приказало: «Делай, что просит этот очаровательный комок белого меха!» Собственно, как и всегда это случалось. Тацухико встряхнул головой и в поражении всплеснул руками. — Ла-адно, — протянул он, и Атсуши невинно захлопал в свои маленькие ладоши, протягивая к отцу руки. — Но это был последний раз, когда я поддаюсь на эти твои фокусы. — Да-да-да! — Атсуши уже было хвост отпустил от радости, но отцовский голос его опередил: — Но после этого ты сразу идёшь спать, хорошо? За окном уже темно, — Шибусава вновь поднял сына под руками, и глаза у того сверкали, как два маленьких куска золота. — И никаких «ещё раз». — Хорошо! — Атсуши широко улыбнулся, и Тацухико сдался окончательно: ну как таким жёлтым глазкам отказать? Атсуши звонко смеялся каждый раз, когда оказывался под самым потолком. Кошки, конечно, умеют приземляться на четыре лапы, но зачем допускать такие опасные ситуации, когда ребёнок целиком и полностью тебе доверяет? Змеёныши, как только вылупляются, сразу становятся самостоятельными; да и чего уж греха таить — попадись они голодному родителю, тот их сожрёт и не поймёт даже, что то был его или её кровный змеёныш. У млекопитающих есть период, когда кутята живут под опекой матери. Матери у Атсуши не было, но знать ему это необязательно. Зачем? Если уж сам Дракон дал слово заменить меховому сиротке маму, папу и жалобную книгу, Дракон его сдержит. — Лети высоко-о-высоко, — Шибусава сам усмехнулся, когда поймал Атсуши и вновь его подкинул. — Папа, я же не птичка! — Атсуши перевернулся в воздухе, как кошка, и приземлился отцу в руки спиной. — Как не птичка? Не верю, — Тацухико вновь подбрасывает, и Атсуши смеётся. — Летает — значит, птичка. — Самолёты тоже летают! — Атсуши вновь перевернулся в воздухе. — Вот и отлично, — Шибусава поймал сына в последний раз, держа теперь на одной руке и вставая на ноги. — Самолётам пора спать на базу. Такие маленькие по ночам не летают. — Может, ещё раз? — Нет, не сработает. Спать. — Ла-адно… Человеческая жизнь обязала приучиться чистить зубы, ведь, как выяснилось, люди очень хорошо чувствуют запахи сырого мяса, которым оборотни могут нет-нет да и перекусить, плохо пережёвывая и глотая целыми кусками, а потом и сгрызая подчистую огромные кости, самыми маленькими вычищая застрявшие в клыках жилки. Это Дракон, взрослый оборотень, мог не заморачиваться и есть любое мясо сырым, а вот с появлением в его жизни Тигрёнка пришлось и от многих привычек отказаться, и многие привычки приобрести, и готовить научиться. Выяснилось, что готовое мясо гораздо вкуснее сырого. Да и Атсуши в человеческом обличии брезговал сырым… Словом, с таким количеством мяса в рационе чистить зубы нужно несколько раз в день, чтобы никто из окружающих ничего не заподозрил. Атсуши поначалу наблюдал, сидя на краю ванны у раковины, как отец с уставшим выражением лица и даже с закрытыми глазами тщательно чистит каждый острый клык сверху и снизу, а затем приучился сам. Клыки у него, правда, не были такими большими, но он обязательно вырастет и будет ходить с такой же клыкастой пастью, как папа! Шибусава стоит в дверном проёме, зевая и на секунду показывая длинный раздвоенный язык, пока Атсуши укладывается в своём гнезде из одеял, подушек и других мягких игрушек, топчась по матрацу и ища удобное положение. Зная сына, он ещё трижды перевернётся и изогнётся, прежде чем произнесёт: «Всё, вот так!» — Всё, вот так буду спать, — мальчик в белой пижаме с тигром, раззявившим пасть прямо на его груди, улёгся в этот раз почти нормально, весьма даже прямо, только под головой у него была не подушка, а скомканное одеяло. — А укрываться так как будешь? — Тацухико улыбнулся, скрестив на груди руки. — А я не буду укрываться, — Атсуши улыбнулся в ответ, стараясь подражать отцу с его клыками, но пока не очень получалось хотя бы потому, что один из клыков недавно выпал и на его месте красовалось небольшое чёрное ничего. — Мне жарко. — Ну смотри, — Тацухико щёлкнул выключателем света, оставляя гореть жёлтый ночник в виде улыбающегося львёнка, а затем прошёл к Атсуши и, склонившись к нему, привычным жестом коснулся головой его головы. Атсуши урчал, провожая отца взглядом. — Спокойной ночи. Пускай тебе приснится что-нибудь хорошее. — Хочу бегать по Африке и гонять антилоп. — Хорошо, пускай тебе приснятся Африка и много-много антилоп, — с этими словами отец бесшумно вышел, закрыв за собой дверь. Спать Тацухико не хотелось. Хладнокровные — они как делают? Подолгу сидят на одном месте под тёплым светом и ничего не делают. Переваривают пищу, например, или спят. Дракон был выше этих жалких змей и ящериц, потому читал книгу под настольной лампой. Пробыв долгое время настоящим Драконом, не интересующимся ничем, кроме еды и коллекционирования своих сокровищ (ну, ещё наблюдая за тем, как люди там, внизу, маленькие и беспокойные, бегают в панике, пытаясь спастись от своих оживших способностей или раскрыть тайну его Башни), в последние несколько лет бытия Человеком Шибусава заново открыл для себя мир людского наследия, остановившись на литературе. Его, конечно, в первую очередь интересовали книги о Драконах, и большую часть он порой вслух критиковал, что это бред и так не бывает, а если уж он воочию не видел, значит, это выдумали, а если выдумали, то как это пустили в печать? Очередной дракон красовался на обложке, когда спустя время острый слух Дракона услышал, как тихо раскрылась дверь в коридоре, а быстрые детские шаги побежали до кухни. Зажурчала вода из крана. Шибусава отложил книгу разворотом на колено, догадываясь, что сына резко одолела жажда спустя пятнадцать минут безуспешной попытки уснуть, и книги он не взял до тех пор, пока шаги не убежали обратно в комнату и не закрыли дверь. Спустя ещё десять минут увлекательный — неожиданно! — сюжет прервался вновь, когда дверь детской комнаты тихо, будто сын пытался скрыть свои похождения, раскрылась, а шаги, гораздо бесшумнее предыдущего раза, направились к туалету. Тацухико закатил глаза, но решил не выходить в коридор: вот знал же, что не нужно его тормошить перед сном! В следующий раз точно не попадётся на эту попытку разжалобить. Под шум сливного бачка шаги быстро убежали к себе, и вновь раздался щелчок двери. Попытавшись вернуться к книге, Шибусава отложил её, скалясь, на диван и ушёл в зал убирать погром. Нужно было зашить истерзанную подушку, чтобы набивка не вывалилась. Ещё Дракону не хватало, чтобы куча синтепона летала по квартире, как искусственный снег в прозрачном шаре! Не прошло и, как говорится… Шибусава приспустил очки с носа, когда дверь детской комнаты снова скрипнула, и поднял голову: на пороге стоял Атсуши, тёр глаз и смотрел в пол, выглядя виновато. Тацухико со вздохом отложил подушку, не успев сделать и несколько стежков большой грубой иглой, и спросил: — И что ты вскочил? — Я не могу уснуть. — И почему я не удивлён? Атсуши шаркнул ногой, смяв рукой край пижамы. Злиться на него просто невозможно. Погасив настольную лампу, светившую на зашиваемую подушку, Шибусава подошёл ближе к сыну и, почти подбросив его в воздухе, поднял на руки, придя с ним в его комнату с мягким жёлтым фонариком ночника. Усевшись поудобнее на детской постели, Тацухико отнял от сына руки, предлагая ему слезть, но Атсуши никуда не ушёл и остался сидеть на отцовских коленях. Дракон вздохнул и обхватил Тигрёныша одной рукой. — Давай я тебе что-нибудь почитаю. — Хочу твою книжку! — Атсуши вскинул голову, зацепившись рукой за отцовскую рубашку на груди. — Ты читал про драконов. — О, она взрослая. Ты вряд ли поймёшь, — Тацухико завёл свободную руку за шею, смотря в потолок. — Да и много там… — Хоть немного! — А если тебе понравится, заставишь читать меня всю ночь? — Шибусава, улыбнувшись, вскинул бровь и посмотрел на сына в ответ. Тот невинно моргнул своими большими и чистыми глазами. — Я сам её не дочитал. Если она закончится плохо, ты будешь плакать. А чтобы ты не плакал, мне придётся выдумывать конец самому. А зачем я тогда читал, если конец я буду придумывать сам? — А ты тогда и начало придумай, — Атсуши почесал щёку и прижался к отцовской груди, будто бы поудобнее устраиваясь для сна. — Ты хочешь, чтобы я рассказал тебе сказку о драконе? Атсуши немного помолчал. — Да. — Хм… Быть умным и быть мудрым — разные вещи. Шибусава был, скорее, мудрым, потому что умными становятся только люди, а Дракон хоть и прожил уже достаточно много, но прямо-таки гением себя не считал — он просто много знал. Он знал мифы и легенды, древние сказания и сюжеты песен. Но будет ли это интересно маленькому ребёнку? Да и, к тому же, если уж рассказывать сказки или петь песни, то полностью, а наизусть Тацухико многого не помнил — так только, в общих чертах мог пересказать. В голове мелькало множество историй, которые Дракон перелистывал, как страницы книг, но ни за что глаз не цеплялся. Нужно было что-то небольшое, но интересное и с хорошим концом… И тут Шибусава придумал. Погладив Атсуши по голове, он начал негромким голосом, откинувшись спиной на стену. — Когда-то очень давно, тогда, когда не жило ещё на свете ни одного знакомого тебе человека и не существовало многих городов, на далёком континенте жил Дракон. Дракон этот был очень красивым: ярко-красным, как солнце на закате, рога витые и длинные, как ветви золотых деревьев, крылья — ураган, зубы — мечи, а когти — копья… Только этот Дракон был ещё и очень одиноким. Одиноким он был, потому что мог жить вечно. Если он заведёт себе жену-дракониху, она вскоре умрёт. Если у него будут дети-дракончики, они тоже вскоре умрут. Если у него будут друзья-драконы, то они тоже вскоре уйдут вслед за Драконовыми детьми и женой. А он один будет продолжать жить, и не возьмёт его ни огонь, ни меч. Так и жил Дракон отшельником на своей высокой и одинокой горе. — Но ведь жить вечно — это классно! — Нет, сынок, это только так кажется, — Шибусава горько усмехнулся. — Когда уходят близкие, когда уходят все те, кого ты любил и знал, становится очень одиноко и грустно. Представь, что все твои друзья вдруг исчезнут. Представь, что исчезну я. Вот также чувствовал себя этот Дракон. — Мне его жалко… — Слушай дальше. Единственным, что было у этого Дракона, была его сокровищница. Очень большая и очень богатая. Чего только не было в этой сокровищнице! Год за годом Дракон тщательно собирал свои богатства, а по ночам он спал прямо на них. Дракон очень, очень любил свои сокровища, ведь больше ему было некого и нечего любить. — Папа, а откуда Дракон доставал эти сокровища? — О, ну, давай подумаем. Драконы — они ведь очень любят красть принцесс и жечь деревни, да? А этот Дракон очень любил… гм, выменивать свои сокровища у людей. Да, эти сокровища этому Дракону несли люди. — А зачем? — В обмен на свои жизни. Драконы ведь очень любят красть принцесс и жечь деревни… Ну да не об этом. Вернёмся к Дракону! И жил он так очень и очень долго: путешествовал по миру, искал людей, способных отдать ему свои сокровища, и надёжно собирал их в своём гнезде. Это ведь было его единственным развлечением. Рос Дракон, становясь всё больше и сильнее, росла его сокровищница, но люди тоже росли, и росло одиночество этого Дракона. Росли деревья, земля. В общем, прошло очень много лет, и чем больше у Дракона становилась сокровищница, тем меньше у людей оставалось сокровищ. — И что же, — Атсуши зевнул, — Дракон тогда стал собирать? Может, ракушки? — Чш-ш, не перебивай. Ты же знаешь, этот Дракон был бессмертным и почти ничего не боялся. Но даже любимое дело когда-нибудь может наскучить, и никакое сокровище больше не приносило Дракону удовольствия. Более того, в его сокровищницу иногда проникали воры, и Дракон очень злился, прогоняя непрошеных гостей вон. И тогда Дракон подумал-подумал, что же ему делать и как себя развеселить, почесал свою голову между рогами и придумал. Спустился тогда этот одинокий Дракон со своей одинокой горы к людям и сказал: «Сокровищ у меня много, — Шибусава даже несколько понизил голос, имитируя своего героя, — а вас, людей, ещё больше, поэтому я предлагаю вам турниры. Если выигрываете вы, вы забираете одно сокровище; если выигрываю я, я забираю одно сокровище у вас». Люди, конечно же, спросили: «А в чём, — здесь Шибусава немного повысил голос, — заключаются твои турниры, о Великий Дракон?» А Дракон улыбнулся и ответил: «О, это просто! — и вновь голос стал низким. — Вы будете драться друг с другом. Если выигрывает тот человек, которого выбрал я, то выигрываю я. А если выигрываете вы, то выигрываете, собственно, вы…» Атсуши клюнул носом, но тут же встрепенулся, заморгав. Тацухико опустил голову, посмотрел на сына, погладил его по голове и продолжил, но уже более вкрадчивым голосом: — Люди не учли, что Дракону было много-много лет и он умел выбирать самых сильных людей. Сокровищница Дракона пополнялась, а Дракону больше не было скучно. Он с удовольствием наблюдал, как люди бились насмерть, ведь людей Дракону не было жалко. Он уже давным-давно забыл, что значило кого-то любить. Но, как ты понимаешь, ничего не бывает вечным… Атсуши закрыл один глаз, но второй держал открытым — не хотел засыпать, пока не дослушает. — Однажды во время такого турнира в сокровищницу Дракона пришло двое людей. Никто к Дракону никогда не приходил, поэтому Дракон даже не ожидал гостей и мирно спал под горой своих сокровищ. И, когда рука одного из гостей коснулась сокровища, Дракон проснулся. Он подумал: «Наверное, это воры!» Он попытался их испугать, ведь был большим и опасным, и выгнать, но второй гость попытался Дракона ранить, воткнув меч в его грудь. Но меч сломался о жёсткие грудные пластины, — Шибусава невесомо постучал кулаком себе по груди, — а Дракон, разозлившись, схватил двух незнакомцев и стал расспрашивать, зачем они пришли. Один человечек оказался… — Тацухико ненадолго задумался. — Скажем, принцем. Он был принцем местного королевства. И сказал этот принц, что пришёл забрать одно из сокровищ, принадлежащее королю. Дракон спросил: «Разве король не знал, что ты можешь умереть?» Принц только покачал головой. А рыцарь, который и попытался ранить Дракона, кричал принцу: «Не разговаривай с ним! Он может нас убить!» Убить Дракон их действительно мог. Но он так давно не разговаривал с людьми вот так просто, без какой-либо надобности… И тогда принц сказал одну вещь, которая перевернула мир Дракона с лап на рога. — Ка… какую? — Атсуши дремал, но от истории не отключался. Шибусава даже не попросил сына не перебивать — так разошёлся в сказке. — Принц предложил Дракону пойти с ним. «Ты, дескать, одинокий и злой, а я могу быть тебе другом, а сокровищницу свою ты можешь обосновать в моём замке, а не в этой холодной пещере высокой горы». Рыцарь принца тогда обозвал дураком, но перечить принцу не смел. И Дракон задумался. Как это так: человек предложил чудовищу быть другом? Отпустил Дракон принца и рыцаря, отдал он им единственное сокровище, которое они просили. Подумал. А потом решил: а чем чёрт не шутит? В конце концов, он ведь Великий Дракон, он может вернуться на гору в любой момент! А если он хотя бы на это столетие обзаведётся друзьями, то это столетие будет самым красочным в его долгой и несчастливой жизни. И сказал тогда Дракон: «Я пойду с вами, смертные, но если мне что-то не понравится — я сожгу вас и уйду!» Рыцарь и принц переглянулись и согласились. И стал Дракон жить в замке. Вернее, рядом, ведь он был очень большой для замка… Атсуши засыпал. Осторожно прижав сына к себе и подхватив его второй рукой, Тацухико, не прерываясь в рассказе, положил его в постель головой на подушку, накрыв одеялом по плечи. — Дракон познакомился со многими другими людьми, которые оказались не такими уж скучными, какими Дракон их себе представлял. Особенно выделялась одна принцесса, которая носила доспехи рыцаря, потому что она попыталась отрубить Дракону голову при первой же встрече и называла его уродливой ящерицей. Дракон бы рад сжечь эту заносчивую принцессу, которой сидеть бы в своих покоях и плести длинные косы из своих волос, — Шибусава улыбнулся, рассказывая почти шёпотом, — да вот только принцесса оказалась не промах. Не смог Дракон её сжечь, очень уж она была прыткая, да и мечом размахивала неплохо. Когда королевство пришлось защищать от врагов, принц и рыцарь бросились защищать его первыми, а эта принцесса даже села Дракону на спину, как на коня, и схватила его рога, как уздцы, и повела за собой целую армию… Дракон после всего этого очень удивлялся: как так вышло, что у этакой-то агрессивной принцессы с мечом в руках вместо расчёски и в доспехах вместо платья есть жених? Атсуши свернулся клубком, во сне притянув к себе плюшевого тигра и поочерёдно сжимая его то одной, то другой рукой. — Спустя время принц стал королём. После войны этот король усыновил двух осиротевших мальчиков, и принцами стали уже они. У принцессы в доспехах и её жениха тоже появился сын. А Дракону однажды сказал король, его старый друг: его люди обнаружили в низовьях гор драконье яйцо. Настоящее! И это несмотря на то, что своих сородичей Дракон уже давно не видел — он ведь был бессмертным, а все остальные давно исчезли. Метнулся Дракон к низовьям гор, отыскал это яйцо, принёс в замок. И уже в замке из него вылупился очаровательный дракончик. Белый-белый, когти и рога были у него совсем маленькие, а глаза — жёлтые-жёлтые, как горы золота у Дракона в сокровищнице… И стал этот дракончик расти вместе с людьми, и местные дети стали ему лучшими друзьями. Но это уже совсем другая история, правда? Про этого Дракончика. А одинокий Дракон больше не был одиноким. Белый драк- детёныш тигра в человеческом облике спал, и Шибусава, улыбнувшись и сверкнув в темноте змеиными глазами, снова невесомо прикоснулся лбом ко лбу сына, выпрямляясь и уходя. Пускай ему снится Африка и антилопы, которых он, конечно же, будет гонять только в догони-меня-игре.

***

— От того, что вы запрятались от меня по углам, ничего не изменится. Найду — отправлю спать, — Мори закатил глаза, стоя на пороге детской комнаты, в которой, кроме погрома, ничего и никого не было. — А не найду — уснёте там, где спрятались. Естественно, такая простая провокация не помогла. Прислушавшись к тишине квартиры и шагнув в обиталище двух детей-почти-погодок, Мори не спешил отправляться на поиски: сначала он ногами расчистил дорогу до двухъярусной детской постели и вместе с тем до окна, а уже потом вышел в коридор, взмахом руки выпуская Элис и кивком головы приглашая её прибраться. Девочка улыбнулась и также молча кивнула в знак согласия, а вот Мори, вздохнув, отправился в большую комнату, включая в ней свет. Здесь должен быть хотя бы один! И такой квест парни устраивали ему, отцу, практически каждый раз, когда их игры совершенно монструозно прерывались ночным временем для сна. Отец им что, поисковая собака на задании? Однажды Мори уже спустил им это дело с рук и настаивать на сне в постели не стал, так один уснул в шкафу, а другой за креслом. Больше таких находок Мори себе устраивать не желал, потому вышел на «охоту». — Раз, два, папа заберёт тебя, — уставшим голосом произнёс Огай, заглядывая в наиболее очевидные места для пряток: за то самое кресло, а потом в шкаф. Никого там, естественно, не было. Дети умные, учатся на ошибках. — Три, четыре, чур погромче вы дышите, — Мори заглянул даже под диван на высоких ножках — сам бы он туда ни за что не вместился, только ноги или руки по отдельности, да и Осаму тоже не влез бы, а вот худенький и, так сказать, компактный Рюноскэ очень даже. Но, конечно, там тоже никого не было. — Пять, шесть, — Мори вздохнул, выпрямляясь, заглянул за второе кресло наудачу и даже за обе шторы. — Папа хочет спать и есть… Семь, восемь, — он покачал головой и приложил ладонь ко лбу, второй рукой упёршись в бок и оглядевшись по залу напоследок в бессильной надежде, тут же треснувшей и рассыпавшейся. — Ведь никто отца не спросит… Девять, десять! — Мори сложил руки у рта рупором, немного повысив голос: — Я не знаю дальше рифмы. О чудо! Где-то вдалеке послышался детский смех. Вкрадчивый, совсем тихий, точно принадлежащий старшему — на полгода от младшего — сыну, но Мори уже было ясно: кто-то только что себя выдал. Выйдя из комнаты и погасив в ней свет, Огай мельком заглянул походя в детскую: Элис почти убрала все игрушки и уже приступала к расстиланию убранных кроватей. Чудно, просто чудно. Мори даже несколько приободрился, направившись на кухню, но внезапно вернулся к двери ванной комнаты, распахнув её настежь и включив там свет. За шторкой никого не было — слишком легко. В корзине для грязного белья тоже, хотя место вполне себе выгодное. Больше в ванной комнате прятаться было негде, кроме как на потолке (Мори на всякий случай вскинул голову кверху) и… в стиральной машинке. Нет, ну это решительно невозможно, но проверить стоит. Наклонившись к ней, Огай видит, что крышка барабана приоткрыта. — О, привет, пап, — Осаму, каким-то странным детским образом упаковавшийся в пустой барабан, поджав коленки почти к самому лицу, приветливо махнул отцу свободной рукой. — Ты меня нашёл! — Как ты… а, впрочем, неважно, — Мори попытался было запустить руки и достать ребёнка, но понял, что сам этого не сделает. — Так, как туда залез, так и вылезай. Ты же не застрял? — Не-а! — Дадзай с лёгкостью вытек из своего укрытия, как жидкость, только поскользнулся носком на кафеле и чуть не упал, но отец его поймал. — Где твой брат? — А я своих не сдаю. — Воспитал партизан, — Мори вздохнул, закатив глаза, и крепко сжал руку старшего сына в своей руке, потянув за собой. — Пока не найду твоего подельника, не отпущу. — Почему? — Не доверяю я тебе. Убежишь — ищи тебя снова. — Как ты догадался! — Осаму засмеялся, но руку вырвать не пытался. А зачем? Папа ведь не на заклание его ведёт, а так, рядом с собой держит, чтоб не удрал. А то доставай его потом со шкафа… опять. В свой кабинет Мори заходить не разрешал: если что-то нужно, то пожалуйста, но для игр, в процессе которых вся мебель становится вверх дном, а любой предмет, помещающийся в руку, орудием труда и пыток — ни в коем случае. Выключив свет в ванной комнате, Мори, держа сына за руку и шагая теперь враздробь, как конь с черепахой, вышел на кухню, прошёл немного вглубь, щупая ногой пол, словно боялся наступить на младшего сына, если тот вдруг захотел растянуться на полу, и включил свет над раковиной. Белый свет осветил мягким полукругом пол, стол и часть холодильника; остальное не было слишком светлым, но вполне себе различимым. Осаму хихикнул, и Огай тотчас на него обернулся, мол, чего смеёшься? Заметив, что на него смотрят, Осаму тут же попытался изобразить бесстрастное лицо и убрал свободную руку за спину. Мори прищурился. Хихикает, потому что Рюноскэ близко? Скорее всего! Огай прищурился и огляделся по сторонам, начав с верха: пространство над холодильником было пусто, как и кухонный гарнитур, между потолком и которым с подсадки легко поместился бы тоненький и, так сказать, компактный Рюноскэ, но никак не длинноногий Осаму; подоконник, углом уходящий за холодильник, тоже был пуст, а про кухонные ящики и говорить было нечего — там кастрюли стоят, комбайн, блендер и куча другого столового добра, которое на стол и на гарнитур как на выставку-продажу не выставишь. Так, кухня маленькая, где может находиться маленький ребёнок? Маленький и, главное, компактный… Ведомый шестым — родительским — чувством, Мори опустился на одно колено и заглянул под стол. Обняв коленки, Рюноскэ сидел там и смотрел на отца большими серыми глазами. Огай расслабленно выдохнул. Хорошо, что он не заставил ничем пространство под столом, иначе никогда бы младшего сына не нашёл… — А вот и второй, — Мори выпрямился, отпуская руку старшего сына и наблюдая, как на коленках из-под стола вылезает младший и отряхивается. — И в чём был резон так сильно меня третировать перед сном? — Резон — это что? — Осаму тут же поднял глаза на отца с вопросом в них. — Причина. — А третировать? — Ну… Испытывать, мучать. Плохо обращаться, в общем. — Мы не можем плохо обращаться с любимым папой, — старший сын невинно улыбнулся, а затем щёлкнул младшего по голове. — Эй, правду говорю, молчун? Рюноскэ нахмурился и хлопнул старшего в ответ по плечу, но утвердительно кивнул. — Поздравляю вас с пополнением словарного запаса, — Мори растёр переносицу и попытался улыбнуться так, чтобы детям не было страшно, а то уставшим он мог улыбнуться, как маньяк или хищник. — А теперь быстро умываться и спать. Два ребёнка — это всегда тяжело, но в некоторых моментах они обнуляют трудозатратность друг на друга. Например, сейчас они толкаются в дверях ванны, пытаясь узнать, кто пробьётся первым и кто, как говорится, победил, а зубы чистят наперегонки, чтобы опять же первым добежать до кроватей и заклеймить себя первым… Мори растёр один из глаз, направившись в свою закрытую комнату, пока в ванной шумела вода: там остался работать ноутбук, а в ноутбуке — документ, который желательно закончить бы до завтра. Приходиться самому себе начальником — это, безусловно, хорошо, но хорошо только в первое время, когда на твои плечи ещё не упала многотонная ответственность. У Мори это первое время исчислялось какими-то жалкими часами, потому что после этих часов он не помнит, чтобы у него хоть минутка была такая, в которой бы он не ощущал груза ответственности. Если бы он не был сам себе начальником, а находился бы в подчинении, как несколько лет назад, то, может, всё было бы по-другому… Огай встряхнул головой, отгоняя от себя нелестные мысли, и сел за стол. Фигура его в поношенной и мятой рубашке в вертикальную голубую полоску, которая даже не натянулась, когда её носитель слегка сгорбился на стуле перед чёрным экраном, шаркнула коленкой по столу снизу, когда Мори закинул ногу на ногу. Ноутбук вышел из спящего режима, стоило пошевелить мышкой; в голубоватом свете блеснули тёмные волосы и такие же тёмные глаза, ненадолго сделав тени под ними глубже обычного, и в зрачке на мгновение отразился рабочий стол с семейной фотографией, состоящей из трёх улыбающихся лиц, пока не открылся нужный документ. Пальцы с неровными ногтями с белыми пятнами (не в сравнение с ухоженными «ноготками» Рандо или длинными «когтями» Тацухико…) уж было вновь застучали по клавиатуре, как вдруг сзади, в минуту высшей сосредоточенности, скрипнула, открываясь, дверь… — Пап! — оповестил звонкий голос, и Мори, едва не вздрогнув, обернулся. В дверном проёме стояли две маленькие фигурки, причем та, что была потоньше и поменьше, грызла ноготь на большом пальце, а длинная и от того кажущаяся тощей заговорила: — Мы не можем уснуть. Можно что-нибудь у тебя почитать? — У меня нет ничего, что бы вас заинтересовало, — Мори сел полубоком, сложив руку на спинку стула и наблюдая, как сыновья, не дождавшись даже разрешения, пробегают к его шкафу с книгами. — Меня бесконечно умиляет, Осаму, как ты говоришь, что «мы почитаем»… — Что значит — умиляет? — Осаму вопросительно посмотрел на отца, пока Рюноскэ светлым (из-за пижамы) Расёмоном подтягивает ближайшую табуретку, а после встаёт на неё и только тогда открывает дверцы шкафа. — Корень слова — «мил», то есть, мне нравится. Мне кажется это милым, — Мори сложил на спинку стула и вторую руку, сложив на кисти подбородок и наблюдая за тем, как младший сын внимательно вглядывается в корешки книг — Рюноскэ читал неважно, так, знал основы, необходимые для детей, но если учитывать, что там ещё были книги и на английском… — Ты доверяешь выбор книги своему нечитающему брату? Рюноскэ мало говорил. Именно не плохо, а мало. Соответственно, по поводу чтения к нему тоже были вопросы. Нет, когда он говорил, он изъяснялся довольно чётко и понятно, но случалось это так редко, что Мори стал закреплять положительной реакцией каждое сказанное младшим сыном слово. В сравнении с младшим, старший заговорил раньше, как и зачитал, что для четырёхлетних считается довольно значительным достижением, ведь не все четырёхлетки сносно читают даже по слогам, не говоря уж о словах и предложениях; Осаму понимал небольшие тексты и мог их даже пересказать. Именно поэтому неразговорчивый Рюноскэ всполошил Мори как врача пуще обычного. Именно поэтому Мори, после того как Рюноскэ заговорил, стал хвалить Осаму практически за всё подряд: читаешь? молодец! правильно высчитываешь время? молодец! всё съел за обедом? большой молодец! Поначалу казалось даже, что Осаму удивлён, что его вдруг начали поощрять за всё подряд. А потом в силу того, что был ребёнком, стал чаще улыбаться и даже, кажется, пользоваться добротой отца. Как-то он без слов понимал младшего брата, и именно поэтому ему было дозволено многое — даже распоряжаться неприкосновенной отцовской библиотекой… — Да! — Осаму улыбнулся, стоя рядом с Рюноскэ и точно также разглядывая отцовскую библиотеку. Не то чтобы он раньше её не видел, но сейчас он всматривался в неё с другой целью — что бы почитать? — О, Рю, давай вон ту, — он ткнул указательным пальцем куда-то на верхнюю полку, и светлая лента Расёмона, неуверенная и дрожащая, прямо как детская рука, взвилась под самый верх, обхватывая книгу за корешок снизу и сверху и просто вытягивая вперёд… Понадобилась ровно секунда, чтобы Мори понял, что младший сын с его хватательной способностью увесистый том не удержит, и подорвался с места, хватая Рюноскэ и сдёргивая его с табуретки за плечи. Книга глухо стукнулась об пол, а Осаму как стоял, так и остался стоять, просто глаза зажмурил и будто ждал, убьёт его том или нет. Мори сжато выдохнул, прижав младшего сына под руками к себе, а вторую ладонью положив старшему на плечо. — Вы меня просите в следующий раз, хорошо? — Хорошо! — Осаму, раскрыв глаза, прочёл название тома ещё раз, чтобы убедиться, что младший брат достал верную книжку, и довольно кивнул. — Но теперь мы пойдём читать. — Не торопитесь, — Огай поставил Рюноскэ на ноги, подняв книгу с пола: «Судебно-медицинская экспертиза в двух томах». — Вам это… действительно нужно? — Да! — Осаму был непревзойдённым оптимистом, а вот Рюноскэ молчал, взяв старшего брата за длинный рукав его пижамы и вновь потянувшись грызть ноготь большого пальца… — Так, во-первых, не грызи ногти, — Мори нахмурил тонкие чёрные брови, бросив якобы гневный и строгий взгляд на младшего сына, и Рюноскэ, поняв, что говорят ему, тут же опустил руку, пойманный с поличным. — Во-вторых, вы же тут практически ничего не поймёте. — Ага! — Осаму продолжал поддакивать. — Сложные слова такие интересные! Капи… ка-пи-л-ля-ры, — по слогам выговорил мальчик. — А ещё больше-бер-цо-ва-я косточка. — И где эти ваши капилляры и большеберцовые кости находятся? — Не знаю, — Осаму честно пожал плечами. При взгляде на Рюноскэ тот отрицательным качанием головы тоже подтвердил, что понятия не имеет, о чём речь. — И в чём тогда смысл вашего чтения? — Огай зажал книгу рукой у груди. — Я тоже могу выдумывать незнакомые слова. — А какие? — Осаму взял отца за руку, вновь вскинув голову, и посмотрел в тёмные глаза своим вопросительным взглядом. — Хм… ну, например, абырвалг. — Аб… абры… а что это? — А вот не знаю. Незнакомое слово. — А скажи теперь какое-нибудь знакомое слово? — Менеджмент. — Мене… менеж… а это что? — Подрастёшь — узнаешь. — Так нечестно! Ты тоже его выдумал! — Подрастёшь — узнаешь, выдумал или нет, — Мори улыбнулся. — Так, марш спать. Никаких непонятных книг, возьмите свою детскую. Про львёнка там на основе Гамлета, про что-нибудь ещё. — На основе чего? — Быстро спать! — Мы не хотим спать! — тут же возразил Осаму, давно раскусив отца в том, что его угрозы абсолютно бесплотны. Однако, поддерживая брата, Рюноскэ отцепился от рукава пижамы Осаму и обошёл отца, схватив его за штанины с другой стороны. — Мы хотим знаний! — Каких ещё знаний? — Огай нахмурился, продолжая прямо стоять — мальчишки хоть и вцепились в него, но тянули не слишком сильно. — С вас хватит знаний из ваших детских книжек о дружбе до гроба. — Они всё до-обрые! — жалобно протянул Осаму. — Они все хорошо кончаются! — На то они и сказки, сыночка, — Огай вздохнул и снисходительно поглядел на старшего сына, но сдаваться тот и не думал. — Все сказки кончаются хорошо. — А я хочу, чтобы плохо! — Осаму плотно прижался к отцу, не переставая глядеть прямо в глаза, словно втихаря и в отсутствие отца прочитал книжку по психологии и давил на все родительские чувства сразу. — Чтобы главный герой страдал! — Почитай любую научную книгу. Там страдает любой читатель. — Но ты её отобрал! Огай нахмурился. С одной стороны, поспорить можно, а с другой — зачем? В общих чертах Осаму был прав. Читать они так не сильно научатся, а если научатся, то чисто механически, что при понимании сюжета на литературе в школе не слишком поможет. А детские книги он, значит, отвергает, хочет историю с плохим концом… Или, если переиначить, историю про антагонистов. В голове Мори что-то щёлкнуло, когда он об этом подумал, игнорируя сыновей с двух сторон, и вдруг сказал: — Я расскажу вам сказку про плохих героев. Идёт? Глаза старшего сына загорелись. Мори также посмотрел на младшего, раздумывающего, очевидно, над таким предложением, и, когда Рюноскэ наконец кивнул, продолжил: — Тогда марш в кровать. Я скоро приду. Книга по анатомии была возвращена на место. Мальчишки умчались в комнату, в которой, очевидно, Элис уже давно не было, ведь было убрано и не было слышно удивлённых восклицаний от хозяев сего бардака, и разбрелись по своим местам: Осаму, как старший, на верхний ярус, а Рюноскэ устроился в гнезде из одеяла на нижнем, чтобы не дай бог не упал ночью и ничего не сломал. Мори с отеческой любовью осмотрел свои книги за стеклянными дверцами, прежде чем закрыть шкаф окончательно, и со вздохом отправился в комнату к сыновьям, оставляя единственный источник света на своём столе возле светящегося — всё ещё — ноутбука, который вскоре погаснет в режиме ожидания. Он входит в комнату, когда Осаму свесился книзу и что-то активно рассказывает Рюноскэ, а Рюноскэ, насупившись, взирает на старшего брата снизу вверх и вроде как даже слушает. Увидев отца, старший сын сразу подобрался наверх, а сам отец, оглядевшись, уселся на кресло-мешок у стены, чтобы не было обидно ни Осаму, если он сядет на нижний ярус, ни Рюноскэ, если он будет стоять и вещать вверх. — Умылись, переоделись, попили воды и сходили в туалет, прежде чем лечь? — с подозрением спрашивает Огай, скрестив руки на груди. — Я не буду бегать посреди ночи и стирать ваши простыни. — Конечно, пап, всё-ё сделали, — Осаму отвечает сразу за всех, перевернувшись на спину и свесив одну из рук книзу. — Точно? — взгляд отца переместился на Рюноскэ, и тот, устроившись на постели на боку и укутавшись в одеяло, дважды кивнул. — Ладно. Смотрите мне. — Пап, давай уже твою сказку, — Осаму перевернулся на живот и подложил руки под подбородок. — Я и Рюноскэ ждём. — Ишь, ждут они, — Огай по-доброму цокнул языком и, опёршись щекой о руку, прикрыл глаза. — Значит, так. Сказка, сказка… Жили-были. Поженились. Умерли в один день. Конец. Несколько секунд царила тишина. Рюноскэ глухо стукнул кулачком по подушке, и Осаму любезно озвучил его негодование: — Рю хочет сказать, что это не та сказка, которую он ожидал. — Я уж понял, — Мори устало усмехнулся. — Ладно, это была шутка-минутка от вашего отца. Рюноскэ снизу еле слышно фыркнул, и Осаму поспешил озвучить этот жест попустительской воли: — Рю одобряет, но ждёт сказки. И я тоже жду. — Хорошо, хорошо, — Мори вдохнул побольше воздуха. — Жил-был… один… гм, человек. Он владел чёрной магией. Был чёрным магом. Чернокнижником, — Мори взмахивал в воздухе свободной рукой, не раскрывая глаз. — Но чернокнижником он был молодым и неопытным. Магию наколдовать — пожалуйста, человека прирезать — запросто, но всё никак не мог добраться до власти, да и не хотел. Чернокнижник, что был старше и сильнее, всё планировал захватить соседнее королевство, да всё не получалось. И жил младший чернокнижник, наш герой, под его руководством, но вроде как и волен был делать то, что ему вздумается. Людей не очень любил, дружб старался ни с кем не водить, вот и рос он волком-одиночкой. И, как ни странно, единственным его другом был большой Серый Волк. Да, прямо-таки как из ваших сказок. Только чернокнижник Иванушкой-дурачком не был, он был очень хитрым человеком, который вместе со своим Волком нападал на людей, грабил их и мог даже убить. Вы ведь хотели сказку про злых героев? Получайте. Сыновья слушали молча, лишь в темноте сверкали их глаза. — Несмотря на то, что младший чернокнижник был весьма вольным в принятии своих решений, ослушаться старшего чёрного мага он не мог. В конце концов, он не хотел быть убитым, как все обычные враги старшего мага, и был вынужден слушаться его приказов. Старший чёрный маг брал своего преемника на собрания других чёрных магов. Магия у каждого в этом змеином кругу была разная: у кого магия тьмы, у кого — крови, а у кого-то даже магия смерти. Младший чернокнижник со своим Волком смотрелся в этом круге очень грустно и жалко, но на то он и был учеником, всего лишь подмастерьем, чтобы не блистать, а учиться. И однажды встретил этот ученик тёмного мага на таком собрании… гм, как сказать, — Мори задумался, приоткрыв один глаз. — В общем, сначала ему показалось, что это была девочка с длинными тёмными волосами. Может быть, дочка одного из других тёмных магов. А потом эта девочка взмахнула тяжёлым двуручным мечом и чуть не убила несчастного младшего чернокнижника, и чернокнижник понял, что перед ним ни капли не девочка, а мальчик, просто довольно худой и почему-то с длинными волосами. Маги эти были из другого королевства, поэтому младший чернокнижник подумал, что в том королевстве так принято. Но, в общем, после такого знакомства вышло так, что ученик чёрного мага и мальчик с мечом крепко сдружились. Это был первый, исключая Волка, друг чернокнижника. Мори сделал паузу, о чём-то думая. Рюноскэ, лёжа головой на подушке, зевнул и прикрыл глаза, но продолжая, вероятно, слушать. Да даже если бы и заснул, Мори пришлось бы рассказывать дальше — старший ведь вовсю блистал глазами. — Шло время. Чернокнижник изучал новые заклинания. Волк по-прежнему был рядом. Иногда грыз кости, остававшиеся от людей, которых чернокнижник убил. Иногда чернокнижник гладил Волка по голове, а этот Волк держал свою голову у него на коленях, как верный пёс. Никому, кроме чернокнижника, Волк не разрешал к себе притрагиваться — с остальными он продолжал быть диким зверем. И так продолжалось до тех пор, пока чернокнижник не получил от старшего тёмного мага приказ — пробраться в логово могучего дракона, — Мори вновь сделал паузу, вздохнув и обдумав, что говорить дальше. Лунный свет мягко лился в тёмную комнату. — Вы знаете из своих сказок, что драконы делают с людьми. Это только храбрые рыцари, облачённые в прочные доспехи и с тяжёлым и острым мечом наперевес, могут сразить этих чудовищ. А чернокнижник, хилый юноша, с обыкновенным Серым Волком ничем не мог дракону противостоять. Но делать было нечего — приказ был приказ. Ему нужно было добыть из логова дракона одно сокровище, которое он украл у тёмного мага… — Папа, — шёпотом позвал неспящий Осаму, — а облачённый — это что? — Одетый. Одетый в доспехи. Облачить во что-то — это во что-то одеть, — спокойно пояснил Мори. — Но вернёмся. Облачиться в доспехи чернокнижник не мог, а заклинаний, защищающих от огня дракона, он ещё не знал, поэтому оказался чернокнижник со своим Волком на перепутье: умереть здесь от рук тёмного мага или сгинуть в пасти дракона… И выбрал чернокнижник второе. Всё-таки если уж и погибать, то с огнём и фанфарами. — Пап, что такое фанфары? — Мм… Музыкальный инструмент, использующийся для подачи мелодичных звуковых сигналов. Напомни мне использовать меньше сложных слов в своей речи, — Мори откинул голову на горбушку кресла-мешка за его спиной, вытянув обе руки вперёд. — В общем, пришли чернокнижник и его Волк в логово дракона. И никого они там не увидели, кроме горы золота. Обрадовались уже было, что ни с кем драться не надо и дракон, видимо, улетел на охоту, а они так удачно время подгадали, но не тут-то было: стоило чернокнижнику прикоснуться к нужному сокровищу, лежащему аккурат на самом краю, гора сокровищ вдруг сдвинулась, и показался её хозяин во всей красе — злющий, красный, как раскалённое железо, с зубами аки ножами и клыками аки копьями… — Папа, а аккурат — это… — Чш, — Мори нахмурился, но глаз не раскрыл. — Будешь перебивать — не буду ничего рассказывать. Запомни спросить у меня об этом завтра, память ведь у тебя хорошая. — Хорошо, прости. Давай дальше. — Волк попытался чернокнижника защитить, бросился дракону прямо на горло, да только не рассчитал, что у дракона шея и брюхо позолоченные, щёлкнул зубами — и слетел на гору сокровищ, только клык один обломал. Ну, чернокнижнику и Волку делать нечего, бросились они потом врассыпную, но дракон тоже был не промах, кинулся он за ними, да видишь, сынок, дракон был длинным, как змея: лапами он поймал чернокнижника, а хвостом — Волка. И предстали оба перед ним, как два желтка от яйца на раскалённой сковороде: и горячо, и деться некуда. Дракон у них, значит, вдруг спрашивает человеческим голосом, зачем, мол, пришли, смертные? А чернокнижнику терять уже нечего, он дракону и кричит в ответ: не по своему желанию я сюда, вашество, пришёл, не наживы ради, а жизни своей для… В общем, раскрыл чернокнижник все свои карты, ведь скрывать ему, право, было нечего, и со страху предложил: пошли со мной, дракон, я тебе такую сокровищницу сделаю — рядом с твоей грязной норой не стояла! Волк рычал на чернокнижника, предупреждал, что идея эта плоха, что драконам верить — гиблое дело… А что ещё чернокнижнику делать? Ему с головой прощаться либо от тёмного мага, либо от дракона. А дракон возьми да согласись. Давненько он, видите ли, с людьми не разговаривал и соскучился по ним, они, мол, только воровать приходят, и нет чтобы хоть один предложил дружбу водить!.. В общем, сговорились чернокнижник и Волк с драконом. Отдал дракон чернокнижнику сокровище. С тем чернокнижник обратно и вернулся. Осаму молчал и слушал. Про себя он отметил, что нужно спросить у папы завтра, что значит «позолоченный». — И задумал с той поры чернокнижник одно нехорошее дело, — Мори раскрыл глаза, глядя теперь в потолок, и Осаму, обнявшему подушку, с его верхнего яруса это было хорошо видно. — В общем, сговорился он с Волком и драконом убить старшего тёмного мага, чтобы занять его место. Одно омрачало план: Волк не согласился. На вопрос чернокнижника, почему же его преданный друг отказался ему помогать. Волк дал чёткий ответ: не хочу пособничать тебе, чтобы потом твой ученик также не устранил тебя. Чернокнижник задумался и не стал Волка принуждать, понимая, что им руководит. На каждую рыбу найдётся рыба покрупнее, как говорится… Отпустил чернокнижник Волка. Но что же делать иначе? Одного дракона ему не хватит, нужен был кто-то ещё. И позвал тогда чернокнижник своего старого друга: того самого мальчика с длинными волосами и острым мечом, к этому времени ставшим уже сильным юношей. Долго ли, коротко ли, заручился младший чернокнижник доверием дракона и рыцаря с длинными волосами — и убил старого мага. Болел он, вот и дал слабину, а чернокнижник воспользовался этим и занял его место. Много тогда бед обрушилось на чернокнижника, рано ставшего тёмным магом, но ему верно помогали дракон и рыцарь… «Пособничать» — ещё одно слово, которое необходимо было спросить у отца утром. — Как ты понимаешь, не просто так чернокнижник, занявший место тёмного мага, занял престол. Королевство, которое всё хотел захватить и поработить старший маг, подверглось нападению чернокнижника, заручившегося помощью Дракона и Рыцаря. Потеряли они тогда много своих людей, да и сами пострадали: у Дракона, например, был шрам во всю морду, а Рыцарю отрезали одно ухо. Но королевство было повержено, и молодой чернокнижник, недавно ставший тёмным магом, стал теперь самым настоящим королём. Трон его охранял верный Рыцарь, а во дворе замка жил Дракон. Правда, та война не прошла даром для простого народа, и много тогда осиротело детей. Чувствовал ли чернокнижник вину? Немного. Но он ведь плохой герой? Плохой. Значит, не так уж и сильно далась ему эта вина. Однако чуть-чуть она всё-таки была, и решил чернокнижник совершить акт милосердия: усыновил он двух осиротевших мальчиков, сделав своими учениками. Помнил чернокнижник, конечно, слова Волка, что могут эти ученики повторить его путь и вскоре свергнуть чернокнижника с престола, потому решил немного изменить правила. Рыцарь, что был чернокнижнику правой рукой, тоже усыновил себе одного из детей, заручившись воспитать верным и сильным воином, да и Дракону на воспитание достался один из сирот. Выросли ли из этих детей хорошие люди? Я не знаю. Это уже другая сказка. Но вот такой конец у сказки про чернокнижника, который, рискнув один раз, обзавёлся всем. Какой ценой? Большой. Но вы ведь хотели историю про плохих героев? Мори замолчал. Осаму моргнул, обдумывая услышанное. В его голове разворачивались баталии: вот армии в доспехах на серебряных конях с копьями вперёд мчатся в атаку, а вот огнедышащий дракон сжигает целые дивизии, а вот отважный рыцарь с длинными тёмными волосами размахивает мечом, срубая головы наступающих врагов, а вот и сам чернокнижник колдует в стороне, и все, кто к нему приближается, падают замертво… Проморгавшись и вернувшись на орбиту, Осаму проводил отца взглядом, перевернувшись на спину. Мори сначала склонился к младшему сыну, поцеловав его, очевидно, в лоб или, может, подоткнув одеяло, а потом выпрямился и показался рядом со старшим сыном, проверяя, не сбросил ли тот чего на пол. — Пап, — шёпотом позвал он, и Мори обратил на Осаму взгляд тёмных глаз. — А как звали того чернокнижника? — А это так важно? — Да. — Хм… Его звали Римо. — А как звали дракона? — Да что же ты меня всё не отпускаешь? — Мори тихо усмехнулся и покачал головой. — Не помню уж его имени. Что-то на Ш. Драконы — они ведь змеи, значит, и имя должно быть шипящим. — А рыцаря? Какое имя было у рыцаря с длинными волосами? — Жан Николя. Его звали Жан Николя. Вопросы окончены? — Хм… — Осаму посмотрел в потолок. — Да. Мне понравилось. Я тоже хочу стать королём, когда вырасту. — Ты… станешь, — Мори невольно вскинул брови, отведя взгляд, а затем потянулся к старшему сыну и взбил ему руками подушку, осторожно и с теплотой погладив по голове. — Но только когда вырастешь. А теперь спи. Спокойной ночи. — Спокойночи, — Осаму улыбнулся, перевернувшись набок. — Надеюсь, мне приснятся рыцари и драконы… Мори тихо вышел, неплотно прикрыв дверь — всё равно будут бегать попить или в туалет. Дадзай, конечно, станет королём, и будет у него свой личный Рыцарь, да и Дракон тоже в каком-то смысле… И даже Волк, только не совсем Волк. Главное, чтобы Мори при этом остался жив. Всё-таки рассказывать сказки — это не его.