The Godfathers

Zoloto — Дома

— Итак, открыли тетради, — Йосано-сан, прикрывая рот в зевке рукой (первый урок, как-никак, ещё даже не все ученики подтянулись!), окинула ровно половину класса полусонным взглядом — даже пышные чёрные ресницы и длинные, такого же цвета стрелки выдавали её восьмиутренную усталость. Медленно, шумя кулером, включался компьютер для показа презентации на урок. — Я пока схожу за вашим журналом, может, кто-то и успеет подтянуться до отметки н-кой. — А какая тема? — Дадзай, удивительно не опоздавший сегодня, несмотря на то что кредо систематически опаздывающих и прибегающих сломя голову впритык ко звонку пало на него и Акутагаву уже достаточно давно, воспользовался тишиной такого же полусонного кабинета и озвучил вопрос вполголоса. — А что, в этот раз заглянуть на параграф дальше ты не догадался, Дадзай-кун? — Йосано-сан вскинула тонкую бровь, взглянув на предпочитавшего периодически умничать ученика; Осаму выскочкой не был, отнюдь нет, просто любил шутить на тему, что учитель — самый умный в классе не потому, что учился на преподавателя определённого предмета несколько лет, а потому, что прочёл будущий параграф в учебнике. Если прочесть на два вперёд — можно вообще претендовать на пост директора! Осаму в ответ на учительский подкол с улыбкой отрицательно покачал лохматой головой. — Общая характеристика класса млекопитающих и строение организма. — А что конкретно? — ученика явно тянуло с утра поговорить, и преподавательница, остановившись на полпути к двери на выход из кабинета, вздохнула, не имея больше ресурсов отвечать подколом на подкол. — Скелет, мышцы, органы чувств и системы организма. Можете в скобках записать, — она чуть повысила голос, побуждая остальных к письму, — нервная, кровеносная, дыхательная, пищеварительная, выделительная и половая. — Это и к людям, и к животным относится? — Дадзай-кун, — Йосано-сан остановилась прямо на пороге, стукнув каблуками туфель, — все вопросы будешь задавать выступающим с презентациями. Осаму ничего не ответил. Когда в классе остались только учащиеся, он вырвал листок из тетради, скомкал его и кинул по дуге в голову точно сидящему впереди Атсуши. Комок бесшумно стукнулся о белую макушку и был пойман потрясающей кошачьей реакцией в руку, а сам Атсуши, дремлющий с подпёртой ладонью головой и успевший среагировать на выстрел быстрее, чем проснуться, только с удивлением обернулся. Рюноскэ прямо за ним лежал головой, руками и грудью на парте, не стесняясь спать, словно всю ночь занимался чем угодно, но только не сном, а Тюя через парту откинулся спиной на стул и скрестил на груди руки, закрыв глаза. Не спал один Дадзай, склонившись чуть вбок и широко улыбаясь, блестя глазами в ярком свете потолочных ламп. — Ат-су-ши-и! — негромко протянул он, и от этого Накаджиме стало даже как-то не по себе. Он нервно сглотнул, проморгавшись и почувствовав, что сон как рукой снимает. — Ч-что? — он протёр один из глаз рукой, второй продолжая сжимать комок тетрадного листа в клеточку. — Слушай, записывай и запоминай! — от мурлыкающего и мелодичного голоса Осаму, такого привычного и с такой хитрой интонацией редко означающего что-то хорошее, неспешно и тяжело поднял свою чёрную голову растрёпанный Рюноскэ, сонно посмотревший сначала на Атсуши, а затем обернувшийся через плечо на старшего брата. Дадзай в ответ на взгляд Акутагавы лишь приветственно зажмурился. — Будешь нам сегодня экспонатом. — В смысле? — белые брови оборотня сдвинулись непонимающим домиком. — В прямом, Атсуши, — Рюноскэ, молчавший до этого, прикрыл глаза, устало растирая пальцами закрытые веки. — Он имеет в виду, что ты по анатомии и к человеку относишься, и к млекопитающим… Накаджима нервно сглотнул. Толком не проснувшийся мозг агрессивно начал включаться в процесс мышления и понимать, какой катастрофой обернётся этот урок. И ладно бы там дыхательная или пищеварительная система… хотя над пищеварительной тоже шутить можно, Атсуши ведь постоянно голоден… но половая? Звучит отвратительно! Может, отпроситься выйти на момент этой презентации? Они ведь тоже какую-то готовили, но её делал один Акутагава… Это было нормальным разделением обязанностей — делать всё кому-то одному раз через раз, но в этот раз Накаджима пожалел, что не он оказался на распределении тем. — Так, ребят, у кого какая презентация? — Накаджима встряхнул головой, обращаясь к классу со слепой надеждой. — Дыхательная! — выкрикнули со второго ряда. Минус одна. — Пищеварительная задерживается, — ответили с первого ряда, кивая на отсутствующие места русской троицы. — Судя по всему, нервная тоже где-то ходит, — ответил кто-то ещё. — Органы чувств наши, — ответила закадычная парочка одноклассниц с конца класса. Круг сужался. Атсуши перевёл взгляд на проснувшегося Тюю, доставшего из кармана красную флешку с рисунком языков пламени. — Кровеносная у нас, — глухим и сонным голосом ответил он, пока Осаму не переставал смотреть на Атсуши, жмуря глаза. Он-то наверняка видел, на какую тему делал презентацию Рюноскэ, он-то знает, что Накаджима просто оттягивает момент. Акутагава молчал. Тонкие чёрные нити Рашамона протянулись в его рюкзак, выуживая оттуда обычную чёрную флешку. Нет, ну ещё же две остались?.. — Р-рю, а у нас какая система? — Атсуши спрашивает уже вполголоса, смотря с такой надеждой, словно Рюноскэ силой мысли может поменять содержимое на этой самой несчастной флешке. Но Акутагава оказался непреклонным. — Две оставшиеся. Йосано-сан попросила объединить выделительную и половую в одну, — хрипло заговорил он, потягиваясь руками в сторону. — Там почки, мочеточники- — Всё, я понял, — Накаджима зажмурился и отвернулся. Акутагава скидывал ему текст, который нужно будет говорить, так почитать его, что ли… Если случиться запинаться — будет совсем плохо. — Ой, да ладно тебе, — Дадзай, видя замешательство, отмахнулся и откинулся спиной на спинку стула, начав качаться. — Млекопитающие ещё ничего. А были бы пресмыкающиеся… Накахара неожиданно для себя — да и для всех — прыснул со смеху, тут же зажимая рот рукой и с возмущением, граничащим с искренней попыткой скрыть реакцию от шутки, оборачиваясь на Осаму. Осаму улыбался, прекрасно зная, что никто, кроме них самих, этих шуток не понимает. — Это отвратительно, — Тюя покачал головой, переводя дух. — Причём тут пресмыкающиеся? — Атсуши вскинул белую бровь, на мгновение от непонимания перестав волноваться. Акутагава, услышавший про пресмыкающихся тоже, поворачиваться на брата не стал, закатывая глаза. Весь его вид говорил о том, что он уже вчера наслушался подобного и смеяться повторно смысла не видит, если вообще, конечно, смеялся; просто неожиданный юмор, мякотка которого доходит сразу и звучит крайне аморально, часто пробирает на похабные смешки даже против воли. — Атсуши, кто у тебя отец? Ну… по гороскопу. Осаму расхохотался, когда увидел наконец желаемую реакцию. Накаджиме стало ещё больше невесело. Эта шутка про пресмыкающихся совсем ни в какие ворота! Нет, ну, может быть, она чуть-чуть смешная, но… но не сегодня! Он только больше занервничал, вчитываясь в текст, который ему нужно будет говорить. Конечно же, ему попался слайд с половой системой самцов… До конца урока оставалось десять минут. Всего десять минут! Йосано-сан стала отмечать присутствующих как раз тогда, когда закончили выступать Дадзай и Накахара, переругавшись друг с другом на тему живого экспоната насчёт демонстрации работы кровеносной системы: Осаму отчаянно рвался показать всё на себе, а Тюя его одёргивал и, когда преподавательница отвернулась на секунду, швырнул в него даже собственную флешку, попав чётко в ухо. Атсуши, нервничая и стуча ногой по полу как заведённый, молился, чтобы перекличка продлилась как можно дольше, а потом случилось что-нибудь этакое, что отвлекло бы внимание всех, а потом Йосано-сан посмотрела бы на часы и сказала, что они не успевают и затронут последние оставшиеся системы организма на следующем уроке… Но перекличка, когда подняли руки один за другим трое из русских новичков класса, добавленных в конец пофамильного списка, закончилась предательски быстро, а Йосано-сан указала на рабочее белое полотно экрана, на которое светил проектор, мол, давайте в темпе, ребята, быстренько по основным темам пройдёмся. Акутагава встал первым с невозмутимым лицом, похлопав Накаджиму по пути по плечу, и Атсуши дёрнулся, подскочив с места и получив в ответ удивлённый взгляд. Пришлось неловко улыбнуться и пройти следом. Накаджима стоял с краю белого полотна, глядя, как мерно сменяются слайды со схемами внутренних органов и подписями к ним. Акутагава, стоя с другого края у компьютера и листая собственную презентацию, меланхолично и с неизменной интонацией, с прямой спиной и мало что выражающим хмурым взглядом довольно быстро отчеканил свой параграф о выделительной системе млекопитающих, почти даже не подглядывая в свой распечатанный текст; это было, на самом деле, справедливым — он делал презентацию, поэтому говорил меньше. Да, у него была пара-тройка небольших абзацев в слайдах с половой системой самок, но в основном после первых трёх слайдов говорил Атсуши, и всё это время он нервно сжимал в руках свои распечатанные листы с текстом и проклинал тот день, когда вообще пришёл на урок биологии с разбором внутренних органов млекопитающих. Нужно было прикинуться больным!.. Но теперь давать заднюю было уже поздно. Когда Рюноскэ сказал свои последние слова и переключил слайд с новой и по совместительству последней системой организма, Атсуши нервно сглотнул. На слайде красовались две красочные схемы тигров в разрезе, будто самого Атсуши вчера в его истинном облике препарировали, сфотографировали, запихнули все его вывернутые наружу органы обратно и зашили. Была даже подпись: «Мочеполовая система хищника. А — самец, Б — самка». На недоумённый взгляд Накаджимы, чувствующего, как у него шевелятся волосы на затылке, Акутагава ответил раскрытыми в удивлении глазами. Складывалось ощущение, что он сам впервые видит этот слайд. Одними губами Рюноскэ прошептал: «Я не вставлял эту картинку… была другая, с крысами…» Атсуши нервно сглотнул, переведя взгляд на Осаму в конце класса, давящегося смехом и от него же покрасневшего; Тюя глухо, от того не так уж сильно, стучал ему ладонью по голове, не то призывая заткнуться, не то воздавая ему за грехи, поняв за секунду, в чём дело и чьих это самое дело подлых бинтованных рук. Пазл сложился. Судя по всему, при создании презентации Рюноскэ имел неосторожность ненадолго отлучиться от компьютера буквально на две минуты, оставив его в распоряжении братца, и братец Осаму, естественно, времени терять не стал. Вот чего он ехидничал в начале урока! Какая подлость! Но выхода нет. Накаджима, нервно огладив себя по горлу, глубоко вздохнул и сбивчиво стал зачитывать доклад. Не думай о том, что изображено, не думай, не думай… Было всё. Казалось, какие-то термины Атсуши говорил впервые в жизни, да и не говорил бы лучше вовсе. Вещать о таких вещах на весь класс как-то… так себе. Млекопитающие раздельнополы, размножаются живорождением… Про развивающийся эмбрион и где именно рассказал, не меняя выражения лица и интонации, Рюноскэ, дав короткую передышку, хотя, как говорил иногда отец, перед смертью не надышишься. Были и се- се- блядь! Взять себя в руки! Семенники расположены в брюшной полости, если речь идёт о клоачных, неполнозубых, китообразных и так далее, а если речь идёт о сумчатых, приматах, копытных и- и, боже- и хищных, то в мо- мо- мошонке. Обычное слово. Всё нормально. Обычный биологический термин. Спокойствие, только спокойствие. (Атсуши нервно поглядывает на Рюноскэ, не понимая даже зачем, и в какой-то момент замечает на себе озадаченный взгляд, от чего приходится вновь вперить глаза в текст.) Придаток семенника — остаток мезонефроса. Мезонефрос? Это… Это система семенных канальцев, по которым половые продукты… так далее… поступают в семяпровод… Семяпровод? Его функции лежали на вольфовом канале, в нижней части которого расположены семенные пузырьки, участвующие в образовании сп- Голос оборвался вместе со звонком. Эту мелодию спасения Атсуши был готов поставить на звонок телефона, будильник и слушать её в наушниках. Выводные отверстия семяпроводов, куперовы и препуциальные железы вместе с предстательной у основания полового члена остались на следующий урок или на домашнее задание. И слава богу. …Пятница всегда даётся тяжело. Последний день, ради которого нужно поднапрячься, но уже не хочется — сил уже нет, настроение уже отдыхать, но почему-то нужно работать. Чувство выходных теряется! Это первым уроком стояла биология, на которой нужно всего лишь показывать презентации и конспектировать то, что говорят твои одноклассники; под конец семи уроков стояла предательская химия, на которой нужно было писать лабораторную работу на основе опытов с реактивами. А как, как тут опыты проводить, если у одного из группы, удобно разбитой на четыре человека, на уме лишь желание создать взрывную смесь, второй смертельно нуждается в выходных, третий после биологии крайне задумчив, а четвёртый ничего в химии не соображает? Сложно, конечно, создать взрывчатку из йода, соляной кислоты и крахмала, но Дадзай искренне старался; Накахара, в химии понимающий, но уже подуставший, во всём полагался на оставшуюся тройку, лениво стуча ногтём указательного пальца по колбам одну ему знакомую мелодию; Акутагава после биологии витал в облаках, словно его что-то беспокоило, но ничего от астмы в горло он не брызгал, а значит, беспокойство было вызвано интересом, а не тревогой, и в опыте участвовал чисто посредством рабочих рук, не слушая даже, на что его подталкивает старший брат; а Накаджима и рад бы остановить будущую взрывчатку из новейших компонентов, из которых человечество ещё не создавало ничего взрывоопасного, но для него что йод, что соляная кислота, что медный купорос, что аммиак — неясные названия каких-то веществ, от взаимодействия которых происходит не иначе как магия, а не химическое соединение. По итогу, когда учитель ненадолго вышел, Дадзай хитро и под смешки одноклассников добыл из лаборантской целых десять непонятно подписанных реактивов, быстро притащив их к парте его закадычной группки и начиная агрессивно смешивать всё подряд. У Атсуши, видящего, как Осаму сходит с ума в порыве нового научного открытия, зародилось ощущение надвигающейся опасности, и он на всякий случай отодвинул задумчивого Рюноскэ от стола подальше, за себя, а перед Тюей, сидящим за столом и подпёршим лицо рукой, поставил свою руку, обращая внимание Дадзая на себя и, если что, закрывая Накахару собой. Накахара тут же проснулся в желании спросить, в чём дело, как вдруг все четверо, даже задумавшийся Акутагава, увидели, как жидкость в пробирке от добавления всё нового вещества начинает радужно менять цвет, от красного до фиолетового, стоило лишь добавить какой-нибудь реактив. Осаму, сняв лабораторные очки с глаз, с безумной улыбкой повторял какие-то заклинания на латыни: «Хлорид железа к роданиду калия… подкислить… нитрат кальция и йодид калия… чудно, чудно!» Тюя невольно нервно сглотнул, смотря, как раствор меняет цвет. Это выглядело потрясающе, но под ложечкой продолжало неприятно сосать — чем радужнее в пробирке, тем менее радужны их перспективы не вылететь с урока за нарушение эксперимента. Из задумчивости вышел даже Рюноскэ, наблюдая, как синий цвет под заклинание: «Хлорид кобальта и чуть-чуть снова роданида калия — и вуаля!» с Дадзаевых уст становится в пробирке фиолетовым. Эксперимент, на самом деле, прервался у всех в классе, ведь все тут же обернулись, наблюдая, что там творит сам Дадзай. И в обычные времена веселье класса на этом бы закончилось, как вдруг наблюдавшие за ним Достоевский, Гоголь и Гончаров переглянулись, а Фёдор хриплым, но слышным в тишине голосом сказал на чистом русском: «Хуйня всё это», а затем махнул рукой, переключившись обратно на понятный японский: «Коля, неси! Ваня, шухер». Гоголь, подпрыгнув на месте, как взвинченная пружина, тут же умчался в открытую лаборантскую, громко раскрывая шкафчики и гремя стеклом, а Гончаров оказался у двери, оставив её приоткрытой на маленькую щелку и став наблюдать. «М-может, не надо?» — Атсуши понятия не имел, что творят русские, но ему уже было страшно думать, что они могут сделать. «Подожди, давай посмотрим!» — Осаму, резко ставший заинтересованным в бурной деятельности новых товарищей, положил руку ему на плечо, не отводя от троицы взгляда. «Мне это не нравится», — негромко произнёс Рюноскэ, ещё не ушедший обратно в свои мысли о высоком. «Если они что-то взорвут, нас никто не вызовет к директору за срыв урока», — Тюя поднялся с места, оттолкнув Осаму плечом и встав поближе, чтобы всё видеть. Гоголь тащил в охапке на руках большую пробирку с надписью «Щёлочь», пробирку поменьше с предупреждением о кислоте и спиртовую горелку. Из кармана брюк Достоевский вынул зажигалку — и, пожалуй, только Дадзай как молчаливый наблюдатель не задался вопросом, откуда она взялась — и поднёс огонёк к горелке, прежде чем в пустую ёмкость вылились все реактивы с их стола. Туда также полилась обычная вода из бутылки, достанная из рюкзака Вани, и по кабинету расползся едкий запах спирта. Девочки морщились, открывая окна и размахивая ладошками у лиц, парни удивлённо переглядывались. Что уж говорить, даже Тюя поморщился… Такой браги ему под нос ещё не пихали. До звонка оставалось пять минут, как выгнанную через железные трубки из лаборантской жидкость разлили по пустым пробиркам, и Достоевский, поднеся её к лицу и поболтав по кругу, наблюдая, как со стеклянных стенок медленно стекает странный и прозрачный эксперимент, глубоко вдохнул, залил в себя залпом и выдохнул, зажмурившись. Гоголь и Гончаров смотрели на своего товарища с ожиданием и надеждой в глазах, остальные же — с ужасом. Это что, самоубийство?! В классе воцарилась тишина — замолкли даже те, кто разговаривал между собой и не обращал внимания на происходящее. Все ждали вердикта. Но горло однокласснику не выело, да и в целом он выглядел здоровым, когда прижал рукав белой рубашки к носу, шумно вдохнул и встряхнул головой, раскрывая глаза. Гоголь заулыбался: «Ну, как оно?!» Достоевский молча покрутил в воздухе рукой в-так-сяк-жесте. Николай в ответ хмыкнул, взял другую пробирку с прозрачной жидкостью и залил в себя, словно обычную воду, шумно глотнул, поморщился и вдруг подтянул Достоевского к себе за голову, ткнувшись носом в его макушку и также шумно вдохнув. «Н-да, дома получалось лучше! — со знанием дела изрёк он, встряхнув головой и проморгавшись, а затем отпустив Достоевского и махнув рукой Гончарову: — Попробуй!» Но Ваня не успел даже отойти от двери. К парте русской троицы — покамест пары — подошёл Дадзай, протиснувшись между Накахарой и соседним столом, взял оставшуюся пробирку с прозрачной жидкостью и под удивлённые взгляды Фёдора и Коли выпил. Вот только реакция была незамедлительной: уверенный в себе Осаму закашлялся, будто подавился, грохнул пробирку, чудом не лопнувшую, на стол и закрыл рот рукой, жмурясь и продолжая кашлять. Оставшийся без пробы Ваня, отошедший от двери, выглядел удивлённо и обречённо одновременно. Тюя, вскинув руки ладонями вверх в непонимающем жесте, изобразил на лице немой вопрос: «Что за херня?» Рюноскэ только прислонил ладонь к лицу. Один Атсуши, уже простивший всех за сегодняшнюю биологию и даже не злящийся на невинную проделку, подбежал к Осаму, отринув мысль о том, что его не могут убить так открыто и у всех на глазах поднырнув под рукой и не дав упасть. Дадзай уже откашлялся, продолжая держать кулак у рта и шмыгать носом. — Т-твою мать, — Осаму поморщился, и сложилось ощущение, что слова крайне тяжело ему даются, — это что, водка?! — Обижаете, королева! — зазвенел в ответ Коля на чистом японском, прерываясь на смех. — Разве мы позволили бы себе налить даме водки?! — Чистый спирт, — глухо, но хитро ухмыляясь уголком губ, ответил Федя, закинув руки за голову и выглядя победителем. — Вернее, самогон. В седьмом классе научились гнать. — Стоило ожидать, — Дадзай, шмыгнув носом, выпрямился. Эта лютейшая бадяга не шла ни в какое сравнение с теми алкогольными коктейлями, которые Дадзай пил вместе с Достоевским в их первую встречу в баре и вкус которых Дадзай запомнил на всю жизнь. — Ну спасибо! — Ваня нахмурил серые брови, подойдя ближе и обиженно смотря на Осаму, чеканя каждое слово, а тот лишь виновато улыбнулся. — Надеюсь, хотя бы понравилось. Чужое всегда вкуснее, да? — Извини, — Осаму пожал плечами. Ваня в ответ наморщил нос. Парень уже было хотел что-то сказать снова, как вдруг все синхронно повернули головы в сторону двери: вошёл учитель. Обведя взглядом кабинет и застыв на месте от увиденного нагромождения самопального самогонного аппарата, его лицо стало краснеть от гнева, будто кто-то невидимой кистью в красной краске раскрашивал его от подбородка до лба. — Это что за самоуправство?! — низко пророкотал химик вместе со звонком, звучащим, как индульгенция и звук спуска гончих собак. Поскидав белые лабораторные халаты и очки химзащиты, класс в неразберихе метнулся к двери. В толкотне Тюя успел сгрести реактивы радужного эксперимента в общую кучу пробирок и уже было хотел бежать на выход, чтобы не попасть под горячую руку, как вдруг заметил, что Осаму как стоял, так и стоит рядом с Атсуши, будто не в силах сделать шаг. «Блядь, его развезло», — пронеслось у Накахары в голове, и в ту же секунду, как он сбросил Акутагаве рюкзаки всех троих, он подлетел к Дадзаю, подхватывая его под второй рукой и вместе с Накаджимой вытаскивая его в толпе из класса. Хорошо, что это был последний урок — никто не заметит, что ему, нечастному, в голову ударил самопальный самогон. Русские при этом, застывшие под взглядом химика, стояли абсолютно трезвые. Вот ведь черти! Последним, что услышал убегающий класс, было: «Живо к директору!» Это даже хорошо, что сегодня была пятница. Дадзай, которому на холоде значительно полегчало, даже встал на ноги, встряхнув головой и утерев лицо снегом. Куртки не застёгивал, шапки не надевал, хотя на его голову её уже пытались натянуть. Дважды: один раз Рюноскэ, любезно надевший шапку на братские кудри ещё в школе, когда он сидел на стульях и массировал свои гудящие виски, а второй, когда он её стянул по выходе на заснеженное крыльцо и получил подзатыльник от подпрыгнувшего Накахары, вернувшего шапку на место. Она продержалась там до первого сугроба: Осаму снова скинул её под ноги, упал на колени и окунул руки в снег, умываясь. Рюноскэ со вздохом подобрал несчастную шапку и убрал к себе в карман. — Ты эстафету простуды перенять хочешь? — Накахара, закатив глаза, присел рядом с Дадзаем на корточки и подпёр подбородок ладонью в перчатке, упёршись локтем в острую коленку. Тюя сам только недавно вернулся в школу после недели отсутствия — сказалась пробежка по крыше в одной школьной форме, после которой и он, и Коля Гоголь почти одновременно слегли. Накахара болел редко, но, как говорится, метко, и два дня высокой температуры под тридцать девять, два дня — под тридцать восемь, все выходные с тридцатью семью, отсутствие сна, тошнота, больное горло и забитый нос его совсем не обрадовали, даже учитывая пропуск уроков и одной контрольной по химии. — Судя по ядрёному запаху, он ещё неделю сможет бегать в школу и обратно без куртки, и ему ничего не будет, — Атсуши, беспокоясь, что Осаму может быть плохо, тоже присел на корточки по другую сторону, сложив руки на колени и заглядывая ему прямо в лицо. Накаджима, конечно, обладает обострённым желанием спасения всех и вся в угоду самому себе, но сейчас глу-у-убоко в душе он испытывал ма-а-аленькое удовлетворение — Дадзаю-таки воздалось за его пакость на биологии. — Ты ведь мог у меня спросить, я же чувствую всю эту гадость. — Мне было интересно попробовать самому, — с улыбкой ответил Дадзай, загрёб голой рукой без варежки немного снега и взял прямо в рот, пережёвывая и сглатывая. Не среагировал на это ни словом, ни взглядом один Акутагава, и нет, не потому что Дадзай был ему старшим братом и он привык к его фокусам, а потому что смотрел даже не на него, а куда-то вдаль и сквозь. В таком состоянии он пребывал с самой биологии, будто что-то его озадачивало, но что — он не говорил. Отмахивался, мол, ничего серьёзного. — Выплюнь, — Тюя, нахмурившись, тут же отвесил бойфренду второй подзатыльник, но Осаму, плотно сжав челюсти, только накренился вперёд и упёрся руками в снег, но взятого в рот не выплюнул. — Тебе хреново сказали, что ли? — Посмотрел бы я на тебя, если бы ты это выпил, — Осаму фыркнул, а потом внезапно посмотрел куда-то вперёд, в сугробы у школьного забора — и в глазах его скользнуло некое озарение. От этого озарения Атсуши стало не по себе, и он поднял голову прямо за Дадзаем, когда тот медленно встал, даже не отряхивая колени от снега. — Нет, Дадзай, — немного погодя сразу сказал Тюя, предчувствуя неладное и вставая следом. — Что бы ты ни задумал — нет. Хватит с нас. — Да, Дадзай! — весело заблестел глазами Осаму, поглядев на Накахару, а потом вдруг обхватив Накаджиму объятием за шею. — Ат-су-ши-и, как ты смотришь на то, чтобы провести прекрасный вечер в баре? — В б-баре? — Атсуши, опустивший было руки книзу и не пытающийся сопротивляться, вздрогнул от такого предложения и схватился пальцами за рукав куртки Осаму. — Нет, а что, что мешает? — Осаму, не отпуская Атсуши, поглядел на Тюю и на Рюноскэ. Рюноскэ, на секунду включившись в разговор, пожал плечами. — Вот, братец уже не против! Тюя, ну? Нахмурившийся Накахара о чём-то думал, не сводя с Дадзая глаз. С одной стороны, можно и отказать по привычке, по крайней мере, проявить сопротивление безумству и не потакать Дадзаю во всём, а с другой… что в этом плохого? Это не просьба вылазки в гаражи с незаконно купленным алкоголем, это не предложение ночью вторгнуться на работу родителей, это не идея вломиться в кабинет его отца и их будущего босса по совместительству за секретными данными из компьютера; это простое предложение посидеть в баре. От Дадзая такая обыкновенная идея на символичный вечер пятницы, когда завтра никуда не нужно, даже не впечатляет. Тюя, не торопясь с ответом, посмотрел сначала на Атсуши, заключённого в объятие одной руки Осаму, и тот выглядел растерянным — по таким местам скромный оборотень не шастал, но если уж со всеми… Потом Тюя посмотрел на Рюноскэ, но тот сопротивления не оказывал и витал в облаках. Что ж, если Дадзай что-то и задумал, Акутагава об этом точно не в курсе. Осталось только отыскать их паспорта с фальшивым «разрешённым» возрастом для таких мест. Осаму смотрел на Тюю с надеждой в глазах, улыбаясь, и Тюя, посмотрев наконец на него снова, понял, что отказать такому лицу, мокрому от снега и с завивающимися от влаги кончиками пушистых прядей просто невозможно. Чёрт, и когда Накахара стал таким сентиментальным? Он вздохнул и убрал руки в карманы. — Ладно, можно. Но! — Дадзай, уже было зажмурившийся от удовольствия, резко раскрыл глаза. — Без всяких фокусов — во-первых, кто нас приглашает, тот нас и танцует — во-вторых. — Что это значит? — Атсуши, отпущенный наконец из объятия, выпрямился и встрепенулся. — Это Тюя намекает, что раз я приглашаю, то я и плачý, — Осаму с улыбкой фыркнул. — Как отказать? Душа требует продолжения банкета. — Не за всё, — Накахара поспешил исправиться. — Но точно за то, что ты нам будешь предлагать. Ты же изноешься весь, если не доведёшь нас до своей кондиции после этого спиртового ада от наших русских товарищей. — Понял, принял, обработал! — Осаму наконец довольно зажмурился, а затем достал из кармана куртки Рюноскэ шапку, самостоятельно уже надевая на свою голову. Акутагава от этого вторжения в его личное пространство проморгался и подключился к общему серверу. — Тогда сейчас — по домам, а где-то к шести вечера встречаемся и идём. И не забываем, — Дадзай воздел палец кверху, как учёный, — одна угольная таблетка на десять килограммов веса за час до алкоголя, чтобы не тошнило и не было похмелья. — Это ты от отца понахватался? — Накахара скептично вскинул бровь. — От отца он понахватает подзатыльников, если снова вернётся в невменяемом состоянии, — неожиданно добавил Акутагава. — А про угольные он узнал от меня. — Ой, мог бы и не раскрывать такой информации, — Осаму показал язык. — И не забываем паспорта, братцы. На слове «паспорта» Осаму многозначительно подмигнул. Не те, оригинальные, конечно, где им всем по семнадцать, как и должно быть. А те, которые подарочки от отцов. На всякий случай, конечно, ни в коем случае не на алкоголь, табак и бары! Но детям виднее, когда и как их использовать. Отпроситься, как выяснилось, было не так сложно. Мори сегодня дома не было вообще, обещал стопроцентно вернуться поздно, так что парни, переглянувшись между собой, молча решили оставить одну несчастную записку на входной двери, что они ушли заниматься подростковыми непотребствами в бар и что, скорее всего, по окончании кутежа вызовут такси. Смысл был скрывать? Зная отца, Мори даже без указания адреса и названия разыщет их в считанные секунды и если не сам приедет, то приставит кого-нибудь наблюдателем из ближайших его подчинённых, раскиданных по всему городу. Удобно, конечно, но одновременно с ощущением постоянной безопасности чувствуешь себя под надзором… Пока Акутагава, что-то агрессивно разыскивая в своих вещах в комнате, хлопнул дверью у Дадзая прямо перед носом, Дадзай в это время даже не стал закрывать ящик комода в прихожей, под фальшивым дном которого хранились их «сокровища» в виде нужных паспортов — чем больше открыт с родителем насчёт таких вещей, тем меньше будешь выслушивать на утро. Если ещё умудришься не заляпать пролитым коктейлем одежду, велик шанс вообще не схлопотать! Рандо, в отличие от Мори, был выходным, потому, увидев, что сыночка суетится и куда-то собирается, чисто из родительского любопытства поинтересовался, куда его золото навострило уши. «Да там… в баре посидеть, — Тюя юлить не стал, разыскивая нужный паспорт среди своих вещей, а накидал он их с горкой в своём шкафу — видать, отцовская рука ещё не добралась до этого хламовника. — Мотоцикл брать не буду, не волнуйся». Он не смотрел на Рэмбо, но чувствовал, как тот сверлит его спину взглядом. Чёрт, наверное, попытается не отпустить… Но вдруг Рэмбо куда-то ушёл. Шаги стихли в его кабинете, легко стукнуло стекло о стекло, а затем всё стихло. Тюя, отыскавший наконец помятый паспорт, выпрямил его и сунул в карман, вставая и тихонько, на цыпочках, подходя к своей двери — интересно было, куда там ушёл отец. Не обиделся же? Но вдруг Тюя услышал: «иди сюда». Негромкое, вкрадчивое, но Накахара к такому привык. Он тут же прошёл на кухню, заметив там отцовскую фигуру с пледом на плечах, и как-то даже замер, увидев на столе откупоренную бутылку вина, которое отец разливал по двум небольшим бокалам. Артюр поднял взгляд светлых глаз, также прекрасно замечая замешательство в глазах сына, и, взяв один из бокалов в свою руку, второй бокал протянул юноше. Тюя нервно сглотнул: «Пап, ты чего?..» Артюр встряхнул головой, попытавшись улыбнуться, и ответил: «для разогрева. выпьешь немного сейчас — не опьянеешь сразу со всего того merde bon marché que vous y boirez et, à Dieu ne plaise, mélangez». Последнее Рэмбо произнёс быстро, но Тюя, усмехнувшись, прекрасно всё разобрал. Чувство прекрасного в отце никогда не позволило бы ему самому пить то дешёвое пойло из ночных клубов, которое сейчас разливают в каждой подворотне, но и ограничивать сына, выросшего не при королевском дворе, было глупым. Раздался звон чокнувшихся между собой бокалов, и Артюр, наблюдая за тем, как Тюя, жмурясь, делает большой глоток, вымолвил одними губами, перед тем как выпить своё: «pour ta santé, mon soleil». Шибусава был занят домашними делами. Судя по запаху, он готовил сразу на несколько дней вперёд — и для Атсуши, и для себя. Учитывая, что у обоих в силу их внутренних Существ желудок бездонный, забитого холодильника хватит дня на три, и то с натяжкой… Накаджима громко поздоровался с отцом, оповестив, что пришёл, и Шибусава крикнул в ответ, чтобы кот быстрее разувался-раздевался, мыл руки и шёл садиться обедать, и Атсуши рад бы кинуться к еде, но скользнула в голове мысль: «Отыскать паспорт, прежде чем папка просечёт, куда я собрался». Бесшумности Атсуши с его кошачьей походкой можно позавидовать: Зверь внутри него действительно быстро ищет нужную вещь, как натасканная поисковая собака, и Накаджима уже ликует, держа беззвучно отрытый в документах рабочего стола паспорт с отметкой о том, что он достиг нужного возраста, как вдруг ему в плечо выдыхают клуб тёплого белого дыма, и Атсуши вздрагивает, отскакивая в сторону со взъерошенной шерстью на затылке и шее. Отец в домашних штанах и футболке с зацепками от острой чешуи, неаккуратным и пушистым белым хвостом волос и настоящим длинным хвостом дракона, тянущимся по полу и покачивающим золотой кистью на своём конце, держал в одной руке половник, а второй упирался в свой бок, щуря жёлтые змеиные глаза и выдыхая носом белые струи дыма. «Что за несанкционированное лазутничество?» — Шибусава скрестил на груди руки, смотря прямо на Атсуши, и Атсуши, спокойно выдохнувший и пришедший в себя от испуга, отвёл глаза в сторону и завёл руку за шею. «Я… ну… Парни идут в бар. Как я их брошу?» — отчасти Накаджима сказал правду: он ведь единственным долго не пьянел, особенно если не вставал с места, и мог помочь в случае чего. Тацухико не моргая посмотрел на паспорт в руке юноши, на его лицо и резко склонился, продолжая держать руки на груди и стуча пальцами по своему же плечу. Атсуши выпрямил спину, чувствуя себя словно под лампой в комнате допроса. Змеиные глаза родителя зачаровывали и никогда не давали соврать, но парень и так врал плохо… Тацухико снова выдохнул носом дым, хмыкнул и выпрямился, уже более расслабленно подняв одну из рук и потрепав сына по голове. «Сторожить близких людей — дело благородное и наше общее, так сказать, — альбинос улыбнулся, и Атсуши сумел на секунду увидеть его длинные нижние клыки из-под нижней губы. — Да и ты уже взрослый, не могу осуждать. Только давай не как в тот ваш раз, хорошо? — от упоминания самой первой попытки пить в компании Атсуши бросило в краску, и он нахмурился. Тацухико на это только усмехнулся, развернувшись и зашагав на кухню обратно; его хвост тащился по кругу за ним, как длинный и медленный, но верный по-собачьи удав. — Лучше будет, если это ты растащишь своих названых братьев по домам, ты же всё-таки крепче их в этом плане. Прямо как я! — Атсуши стало полегче. Он улыбнулся, уже без пряток убирая паспорт в карман штанов. — Идём, поешь заодно, на голодный желудок пить — неблагородно». Вот теперь можно и пообедать! К вечеру Атсуши и Тюя встретились в их общем месте первыми. Накахара в расстёгнутой куртке и белой футболке с драконом под ней сидел верхом на одном из турников, свесив ноги книзу и почти незаметно балансируя собственной способностью, пока держал в руках телефон. Накаджима, появившись снизу, махнул ему рукой и взобрался на турник тоже, усевшись рядом на корточки и держась за перекладину руками, как сидящая кошка. — Мори опаздывают. Опять, — Тюя закатил глаза. — И долго ты их ждёшь? — Атсуши, склонив голову вбок, чуть наклонился. — Не замёрз сидеть на железке? — О нет, мама-кошка, не замёрз, —Тюя, по-доброму усмехнувшись в ответ, закинул ногу на ногу, и Атсуши увидел, что Накахара буквально на миллиметр не достаёт турника, просто зависнув в воздухе. — Я даже не касаюсь. Оба сидели тёмными фигурками в вечернем дворе, освещаемом всего двумя жёлтыми фонарями, но из-за белого снега вокруг двор был достаточно светел. Когда в начале двора показалась наконец знакомая парочка, по движениям препирающаяся друг с другом, Тюе даже не нужно было вслушиваться в голоса — он и так понял, что это их опаздывающие. Атсуши спрыгнул в снег первым, помахав рукой, а вот Тюя не торопился. — Леди могут опаздывать, а вы-то чё? — бросил он, когда Рюноскэ и Осаму подошли ближе. — Я подводил ему чёрным глаза, я не виноват, что ему приспичило прямо перед выходом, — Дадзай сразу себя обелил, кивая на Акутагаву, на что младший фыркнул и нахмурил куцые брови. На самом деле, лицо Дадзая также поблёскивало, и Накахара только покачал головой, спрыгнув наконец своими тяжёлыми мотоботинками вниз. Один Атсуши ничего не говорил: он смотрел на Рюноскэ, и в кошачьих глазах блестели звёзды. — Тебе идёт, — неловко бросил он, и Акутагава, посмотрев наконец Накаджиме в лицо, ничего не ответил, только подошёл ближе и взял его за руку, сжав замёрзшие пальцы в перчатке на тёплой оборотничьей руке. Безрукавка Атсуши завибрировала — юноша ощутимо замурлыкал. — Всё, идём уже, — Тюя фыркнул, подняв взгляд на Осаму и по-джентльменски предложив ему руку в кожаной перчатке. Осаму, посмотрев на раскрытую ладонь, вдруг отрицательно покачал головой, вместо вкладывания ладони в ладонь обхватив Накахару под рукой обеими своими. Накахара только плечами пожал, удовлетворённо хмыкнув и убрав обе руки в карманы куртки. Шёл снег. Вечер обещал быть прекрасным.

***

Музыка в баре играла громко. Слов было особо не разобрать, но и не нужно было: качает — и хорошо. Администратор, подозрительно щурясь, около минуты сравнивал фотографии с выданных ему паспортах с новыми гостями, будто не верил как минимум одной немаловажной графе в пункте возраста, даже позвал помощницу, но придраться ни к чему не получилось — и четвёрка прошла фейс-контроль, оказавшись в сердце ночной жизни. Горели лампы, мягко освещая середину и не трогая столы по краям; куртки были отданы в гардероб. Дадзай как-то странно покосился на один из столиков в самом тёмном углу, поведя свою команду в совершенно противоположную сторону. Стол, ещё чудом пустой, стоял в приятном полумраке и был окружён двумя диванчиками по обе стороны от него, обрамлённый чёрной плотной тканью на манер скатерти, скрывая пространство между ножек. Первыми друг напротив друга прошли и сели Атсуши и Рюноскэ, расцепив наконец руки, и не видно было, как Акутагава в чёрном бадлоне с высоким горлом и таких же чёрных скинни закинул ногу на ногу — понятно было только по его вальяжной позе, в которой он откинулся спиной на спинку кожаного дивана и раскрыл меню. Дадзай в чистой белой футболке под длинным чёрным кардиганом рухнул рядом с Накаджимой так, что тот даже подпрыгнул на месте, и, очевидно, вытянул свои длинные ноги так, что Накахара, садящийся рядом с Акутагавой напротив Дадзая, о них чуть не споткнулся, ругнувшись вслух от неожиданности. Осаму рассмеялся, закрывая голову меню в твёрдом переплёте и тут же получая в него удар уголком другого меню — нечего ноги свои раскидывать! Вместе с этим Дадзай с размаху стукнул ладонью по кнопке прямо в столе, и та, зажёгшись синим огоньком, отозвалась у какого-нибудь официанта просьбой подойти. Атсуши в белой рубашке с закатанными рукавами и тёмно-серых джинсах, одетый так, будто буквально являлся охранником всей компании, даже меню раскрыть не успел… — Предлагаю для разогрева Б-52, а там можно набрать обычных шотов, — Дадзаю даже не нужно было смотреть в алкогольную карту, и Накахара подозрительно прищурился. — Ты когда ассортимент выучить успел, собака? — Бывал он здесь просто. Запомнил наверняка на всю жизнь, — буркнул Рюноскэ, глядя в меню так, будто смотрел куда-то сквозь, думая о чём-то своём. Тюя с удивлением покосился на него. — Когда это было? — Д-да забудь, ничего страшного, — Атсуши неловко усмехнулся, попытавшись выглядеть невинно, но Тюя посмотрел на него с возмущением. — Я не понял, вы что тут, все в курсе? Кроме меня? — Накахара стукнул кулаком по столу, гневно взглянув на Дадзая. — Живо колитесь! — Всё-всё-всё, малыш, спокойно, — Осаму миролюбиво жмурился, выставив ладони вперёд. — Это было давно и неправда. — Вы тут все что, оху- — Так-так-так, моему малышу, очевидно, бокал вина, — перебил его Дадзай, не давая выругаться снова. — А вы что будете? Если будете долго думать, я выберу за вас. — Я не разбираюсь, — Атсуши ломаться не стал, вздохнув и обречённо уронив плечи. — Вы знаете, я могу пить всё. — О, знаю, — Дадзай, полистав меню, просиял, ткнув пальцем в один из коктейлей. — Я закажу вам один на двоих. — Две трубочки не забудь, — бросил Акутагава, не отвлекаясь от пролистывания меню. — Дурак! — Осаму рассмеялся. — Я имел в виду, что вам двоим закажу один и тот же. Уверен, вам понравится. Особенно его название. — Ты мне тут зубы не заговаривай, — Тюя, молчавший всё это время, резко схватил меню Осаму за уголок и пригнул его к столу, заглядывая прямо в лицо. — Когда ты тут был? Не поверю, что один. — Это такая до-олгая история, — Осаму улыбнулся во все тридцать два. — Не успею рассказать. А вот и официант! Рявкнуть поперёк Тюя не успел. Подошла официантка, а в присутствии девушек следовало держать сквернословный язык за зубами. — Рады Вас видеть в нашем заведении, — она улыбнулась, держа в руках листок на планшете и карандаш. — Определились с выбором? — Да, мисс, — Осаму тотчас защебетал, — нам, пожалуйста, вот это в количестве четырёх штук и обязательно поджечь, вот это, — юноша быстро скользил по меню пальцем, говоря несколько громче обычного, чтобы его было слышно сквозь музыку, — и из закусок… Пожалуй, вот эту тарелку. Думаю, пока всё. — Поняла Вас, но загруженность большая, с едой придётся подождать, — девушка быстро записала всё к себе, не поднимая на гостей глаз. — Хорошо, мы никуда не торопимся, — Дадзай широко улыбался, провожая официантку взглядом. Накахара продолжал смотреть на него выжидающе, силясь не пнуть по ногам. Осаму, поймав на себе взгляд голубых глаз, протянул к юноше руки и обхватил своими ладонями одну из его кистей. — Не волнуйся. — Ну охуеть, — Тюя цыкнул, отвернувшись и глядя на Рюноскэ с Атсуши. — Вы ещё и в сговоре с ним были? — Я м-могу всё объяснить, честно- — Атсуши замялся, а непоколебимый Рюноскэ вдруг отложил меню и подпёр подбородок тыльными сторонами ладоней со сплетёнными пальцами. — Тюя, — начал он хрипло, — если бы это было чем-то серьёзным, ты бы знал. Но, говоря прямо, разобраться с ним ты сможешь в любое другое время, когда как минимум нас не будет рядом. — Ты на чьей стороне?! — Осаму, сразу поняв, о чём речь, тут же вскинулся, хмурясь. Рюноскэ и ухом не повёл. А вот Тюя как раз одобрительно хмыкнул. — Действительно. Я ведь могу это сделать в любое время… — Именно, — Акутагава, замечая краем глаза правильную реакцию, протянул правую руку вперёд, накрывая одну из кистей Накаджимы, и под взглядом серых глаз Атсуши даже как-то в краску бросило, благо что они сидят в полумраке. — Хорошо только, — понизил голос Рюноскэ, глядя бойфренду прямо в глаза, — что между мной и Атсуши тайн нет. Накаджима громко сглотнул. Очень вовремя им в этот момент принесли горящие шоты. Атсуши утёр рукой нос, глядя, как жидкость в рюмке, которую ему пододвинули, горит. Осаму разглагольствовал, как нужно пить, как пихать трубочку на самое дно и быстро выпивать, пока пластик не начал плавиться; Рюноскэ, молча и даже немного опережая слова старшего брата, так и делал, выпивая шот трубочкой прямо со дна, прикрыв глаза; Тюя же не мелочился, задув пламя и опрокидывая в себя шот, не размешивая. Атсуши посмотрел-посмотрел, глянул в свой горящий шот, задул пламя и прямо пальцем размешал верхний спирт с остальным содержимым молочного цвета, после этого выпивая залпом. Горячая жидкость приятно опалила горло, и Атсуши встряхнул головой. Осаму склонился к нему с блестящими глазами, интересуясь, мол, как? И Атсуши-то как раз было нормально, а вот Рюноскэ поморщился, взявшись за горло и огладив себя ладонью по кадыку, прогоняя жар вниз. Тюя, фыркнув, вдруг нажал на кнопку вызова официанта, и, когда девушка, оказавшаяся довольно близко, тут же подошла, повторил заказ. Да будет всё гореть! Все четверо, хоть Рюноскэ и с неохотой, выпили жидкое пламя с кофейным привкусом снова, и Акутагава на этот раз зажмурился и скривился. Теперь уже можно было приниматься за обычные шоты: на подносе стояли кокосовые, банановые и молочные — всё по вкусу Дадзая. Сладковато, но после разогрева было уже всё равно. Все четверо, взяв по шоту, чокнулись маленькими рюмками, опрокинув в себя. Рюноскэ сразу весь пить не стал, и он был единственным, кто разделил шот на два глотка. Дадзай хмыкнул и покачал пальцем в сторону брата: «Сдаёшь позиции!» На стол вскоре принесли закуски вместе с основным алкоголем: было три высоких стакана, два из которых были одинаковыми, и один винный бокал. Дадзай не замолкал, решив рассказать, что стояло за его решением сделать химическую радугу на уроке. Накаджима, глядя в стакан со своим коктейлем, зажмурился, втянув носом воздух: бренди, вермут, лимонный сок и что-то ещё… У Акутагавы явно то же самое, и пробовать не нужно. Он почему-то ничего не берёт с общей тарелки, лишь потягивает коктейль из трубочки и краем глаза посматривает на Накаджиму, отчего оборотень несколько теряется. Попробовать самому, что ли? Накахара в какой-то момент поставил бокал с вином на стол, отпитый на половину, и упёрся ладонями в стол: «Скоро приду», — бросил он, вставая. Дадзай тут же замолчал, следя за тем, куда уходит Тюя, и почти сразу встал следом: «Сейчас вернусь», — бросил он оставшейся парочке, поспешив за Накахарой в сторону уборных. — Атсуши, — негромко проронил Рюноскэ, продолжая смотреть в сторону и мерно отпивая коктейль, — меня с самого утра интересует одна вещь. — Мм? — Накаджима, сидевший с зажатыми между коленями руками, вскинул голову. — Какая? — Твоё обращение, — юноша напротив отнял трубочку от губ, повернувшись на Атсуши и смотря ему прямо в глаза — в серых же его глазах блеснула лёгкая нетрезвость. — Твой организм. Когда ты становишься полузверем… — Рюноскэ сделал паузу, и Атсуши заинтересованно склонил голову к плечу. — Ты весь становишься полузверем? — В каком смысле? — Атсуши вскинул белую бровь, положив одну из рук на стол, а второй начиная жестикулировать. — Руки, ноги — да. Шерсть появляется, уши, хвост. Ну, ты же видел. — Это — видел, — Рюноскэ сложил обе руки на стол и приподнялся, вытянувшись через стол прямо к Атсушиному лицу. — А нижняя часть твоего тела — тоже? Накаджима потерял почву из-под ног. Акутагава продолжал смотреть прямо в глаза, неслышно выдыхая носом — и оборотень чувствовал это дыхание. Ощущая, как тепло краснеет лицо, он отвернулся, прикрыв рукой рот. — Я обычно в штанах или хотя бы в белье, когда моя нижняя часть решает стать звериной. И ноги, и… Сам понимаешь. — Не верю, — вдруг прищурился Акутагава, и одна из его рук коснулась лица Атсуши, поворачивая на себя и вынуждая смотреть в глаза. — Я рассматривал схемы, пока ты читал с листа. Мелким шрифтом было написано, что у хищников член может достигать до двадцати восьми сантиметров, — Рюноскэ выдохнул прямо в губы, и от его бадлона вниз поползли чёрные струны способности, довольно ощутимо под столом оплетая оборотню пока ещё человеческие ноги, проползая до бёдер и предательски давя на пах в штанах. Атсуши вспыхнул, плотно сжав челюсти. — Можешь показать? — Я- нгх, — Атсуши зажмурился, упёршись руками в стол будто в желании отодвинуться, но отодвигаться точно было некуда — дальше только спинка дивана. — Перестань. Не здесь же. — Здесь, — Рюноскэ словно в поцелуе вновь выдохнул Атсуши прямо в губы, не касаясь их своими, и оборотень моргнуть не успел, как Акутагава, оглядевшись вокруг и убедившись, что к ним внимания ровно столько же, как к любому гостю в этом месте сейчас, нырнул под стол, скрываясь под его тёмным покрывалом. В каком-то смысле Накаджима даже пожалел, что Дадзая сейчас не было рядом — его можно было якобы случайно схватить за руку и свалить всё на то, что Зверь аннулирован и не может быть призван. Атсуши нервно выдохнул, подперев подбородок ладонью и сжимая его же пальцами; он чувствует, как тонкие и холодные пальцы Рюноскэ коснулись его кожи на бёдрах, расстёгивая ремень, ширинку и касаясь резинки его нижнего белья, стягивая его книзу. Будь проклят этот бар с его закрытыми столами, будь проклят, будь проклят!.. Юноша зажмурился, ставя одну из ног на носок и понимая, что даже сжать их не может — бойфренд расположился между его коленями, лишив возможности закрыться. Коктейль, до этого не тронутый, Атсуши агрессивно хватает рукой и выпивает сразу наполовину, с грохотом поставив на место, и, очевидно, эти его психи слышны и под столом, раз из-под него по бокам и плечам, к лицу потянулись чёрные змеи, нежно оглаживая под челюстью в тени со стороны стены, чтобы не нашлись лишние зрители. Расёмон словно пером скользнул по щеке и за ухом, но Атсуши не щекотно — он, краснея лицом и жмурясь, невольно повёл головой назад, когда чужая способность нежно огладила его по шее, чуть сжала вокруг и тут же отпустила, ускользая под стол обратно. Грх! Накаджима делает глубокий вдох. По ногам его, начиная от стоп, под джинсами появляется белая шерсть, пробегая вверх, чёрными полосами покрываются бёдра, прячась под белой рубашкой; он чувствует, как чужие руки сжимают его ноги с обеих сторон, когда — очевидно — человеческий член в соответствии с метаморфозами тела оборотня начинает принимать звериный вид. Он гораздо длиннее человеческого, как и отличнее — нет явной головки, зато есть шипы. Памятуя проклятую презентацию, «шипы полового члена самца хищника, направленные в обратную сторону по направлению движения, стимулируют овуляцию у самки». Вот именно они, да… Атсуши как-то не задумывался насчёт этого, он даже, чёрт возьми, мастурбировать не пытался! Ему как-то не до этого было, когда он ходил на тигриных лапах вместо ног или с тигриными лапами вместо рук, да и когтями касаться нежных мест тоже не хотелось. До Накаджимы постепенно доходит, почему Рюноскэ был таким задумчивым с самого утра. Неужели он всё это время думал о том, есть ли у его парня возможность обратить свой родной, человеческий член в член оборотня?.. По ногам, прямо под шерстью, ползут мурашки. Язык Акутагавы касается уретры, перед этим обдав горячим дыханием, и влажные тонкие губы смыкаются вокруг, наверняка чувствуя нежным нёбом не такие уж и нежные шипы. Наверное, из-за того что Накаджима всё ещё остаётся человеком, шипы не такие заострённые — Акутагава, по крайней мере, не брезгует взять в рот настолько, насколько может, придерживая рукой. В самом низу живота что-то медленно скручивается, такое же горячее, как Б-52, который они пили до этого, только теперь, конечно, не в горле. Мягкое подобие головки касается чужого нёба, скользит чуть дальше, перед тем как Рюноскэ вынет член изо рта, пройдясь языком по округлым шипам. Атсуши напрягает одну из ног до судороги, стараясь не выдать себя ни лицом, ни стоном, сжимая пальцами стакан в руке. В попытке себя отвлечь он обхватывает трубочку губами, схватив её и зубами, тяжко втягивая оставшийся коктейль и не ощущая на языке даже вкуса. Коктейль горячей водой проливается по глотке и трахее вниз, в желудок, оседая в самом низу живота распускающимся цветком из лавы. Холодная рука мерно водит по длине ствола, задевая чувствительные шипы и благо что не вредя себе; Атсуши даже не думал о том, что Рюноскэ согласится когда-нибудь ему отсосать, а тут и звериная форма, и сам Рю предложил… Невероятно похабно. Оборотень ощущает, как, сжимая пальцы на ноге, он может порвать ботинки когтями. Нужно терпеть. Приятное тепло расползается от члена по всему низу живота и даже выше. Атсуши сжимает пальцы на своём подбородке, сцепив челюсти и жмурясь, по-прежнему держа голову прямо и медленно втягивая бренди с вермутом из стакана. Член периодически обдаёт горячим дыханием, он касается такого же горячего и мягкого нёба, когда Рюноскэ под столом молча и бесшумно берёт в рот, плотно прижимая к нему язык. Длина действительно большая, о том, чтобы взять целиком, не может быть и речи, но Атсуши в порыве… в общем, просто в порыве хватает и этого — он о таком даже не думал, не то что мечтал или что-то вроде. Он тяжело сглатывает, чувствуя горечь вермута на языке, и сквозь шум бара до него доносятся знакомые голоса, от которых через несколько секунд проходит дрожь по телу — отнюдь не от того, что он готов кончить или что ему хотя бы просто приятно. Атсуши нервно стучит ногой по полу, сквозь зубы повторяя: «Возвращаются, возвращаются, возвращаются!» Не очень радует, конечно, когда отсасывать ему перестают, издевательски целуя тёплыми губами в самую головку и застёгивая ширинку обратно, когда оборотень, пересилив себя, возвращается из звериной формы обратно в человеческую, иначе джинсы просто не застегнулись бы. Жар в животе не спадает, когда отлучившиеся ненадолго — или надолго? Атсуши потерял счёт времени — Осаму и Тюя показались в поле зрения. Рюноскэ быстро появился из-под стола, выглядя как ни в чём не бывало и утирая салфеткой рот, вновь прильнув губами к трубочке своего коктейля, недопитого даже наполовину, вот только стоило Накахаре и Дадзаю показаться у стола с намерением сесть, Накаджима резко встал, вытиснувшись вон и, обернувшись на Акутагаву, махнув ему в манящем за собой жесте рукой, хмуря белые брови. Рюноскэ, прикрыв глаза и сделав большой глоток, плавно встал на ноги, выйдя из-за стола прямо перед Тюей. — Скоро вернёмся, — бросил Атсуши, даже не смотря в глаза Осаму и Тюе, просто потому что он остановил взгляд на шее второго: за счёт низкого воротника футболки, едва покрывающего ключицы, у Накахары видно два тёмных пятна на шее понятно от чего. Ну, один-один, друзья мои! Мы тоже имеем право ненадолго отлучиться в уборную. Накаджима едва поборол желание схватить Акутагаву за руку, чтобы утащить за собой, но благо что Рю шёл следом и не делал остановок. Толкнулась дверь в туалеты, и всё помещение, несмотря на большое количество гостей в баре сейчас, было пустым; по крайней мере, перед кабинками никого не было, и Атсуши толкнул первую же свободную дверь, стукнув ею о стену и бросив хмурый взгляд на Рюноскэ, как бы приглашая внутрь первым. Акутагава, выглядевший совершенно невинно, хмыкнул, и в уголке его губ впервые за вечер отразилась лёгкая улыбка; знает, змий, зачем он здесь, добивался ведь этого самостоятельно! Накаджима делает широкий шаг, запирая кабинку за собой на щеколду, и рычит, подаваясь вперёд; по лицу его белыми бакенбардами вырастает шерсть, а клыки показываются из-под губ. Акутагава выгибается назад, упираясь локтями в бачок, когда как оборотень упёрся в него же руками с отрастающими на глазах когтями. Хвост, выросший белой и в чёрную полоску змеёй над ремнём брюк, ходит ходуном и бьёт Атсуши по бокам, как у взбешённой кошки. Рюноскэ, выгнувшийся грудью и рёбрами вперёд, коротко выдыхает, взяв лицо оборотня в свои руки, пройдясь пальцами по шерсти бакенбард и вжимаясь наконец тёплыми тонкими губами в губы Зверя. Атсуши, прикрыв ставшие кошачьими глаза, утробно урчит, осклабившись и едва — стараясь, конечно — не раня клыками губы партнёра. Одной ногой Атсуши наступает на пятку второй, стягивая плотно зашнурованный ботинок и упираясь тигриной лапой прямо в закрытую крышку, оставляя на ней царапины от когтей. Не то чтобы царапин не было на бачке… Но с Акутагавой Накаджима старается вести себя аккуратно. Рюноскэ тяжело дышит, отпрянув губами от губ Тигра и восстанавливая дыхание. Тигр же времени зря не теряет, одной лапой, обволокшей шерстью закатанный рукав рубашки, обхватив Рюноскэ за спину; он проходится языком по его шее, вынуждая откинуть голову и открыть как минимум кадык тигриным клыкам, вот только Атсуши, утробно урча, осторожен, прикусывая совсем слегка и оставляя лишь засос вместо кровоподтёка от зубов. Хвост бьёт по стенкам и двери кабинки, пока вторая лапа схватила за край чёрных брюк, стягивая их вниз — когтями неудобно расстёгивать ширинку, благо что Рюноскэ чертовски худой по своей конституции и снять штаны можно и так. Выпущенный из спины его бадлона Расёмон впился шипами в джинсы Атсуши, расстёгивая и пряжку ремня, и ширинку, опуская вниз и их, и нижнее бельё, из-под которого налитый кровью член на глазах обращается звериным, как и вся нижняя половина тела оборотня; джинсы, кажется, потрескались в штанинах, когда голень расширилась до тигриной, но Накаджиме в его состоянии всё равно, что будет с его одеждой. Когти второй ноги, вовремя освобождённой от обуви, впиваются в пол, не позволяя скользить. Ну, ты же этого хотел, любимый? Пожинай. Раздвигай. — П-подожди, — хрипло произнёс Рюноскэ, и на его голос Атсуши мгновенно среагировал — узкие кошачьи щёлочки зрачков на секунду стали круглыми человеческими, когда он вскинул голову. Руками Акутагава держится за его шею и плечи, а вот Расёмон тонкими струнами лезет в карманы его брюк, выуживая оттуда квадрат фольги и маленький, сдавленный тюбик лубриканта. Атсуши реагирует на это круглыми человеческими зрачками, принимая их в тигриную лапу на розовую подушечку. — Ты… это планировал? — Накаджима ненадолго вернулся в человеческий рассудок, сжав тюбик в лапе и подняв взгляд на Акутагаву, и тот загадочно отводит взгляд, впервые проявляя хоть какую-то эмоцию. — Как подло с твоей стороны. — Ты хотел сказать, как продуманно, — Рюноскэ прищурил серые глаза, глянув на Атсуши сверху вниз. — Ну так каков твой ответ? Атсуши ничего не сказал. Глаза его вновь заплыли золотым, вернув узкий кошачий зрачок, а тигриная рука затряслась в попытке стряхнуть с себя тигриный облик, пока оборотень хоть как-то себя контролировал. Вскоре на человеческой ладони оказались и тюбик смазки, и упаковка презерватива, и если второй Атсуши зажал в зубах, то первый пришлось сразу весь выдавить на человеческую руку — тигриная лапа не контролирует силу. Рюноскэ прикусывает губу, откинув голову и открывая свою шею, когда Атсуши, утробно урча и целуя бледную кожу, сначала скинул его скинни на закрытую крышку (чтобы не на пол и чтобы было удобнее держать тонкие ноги!), а затем двумя пальцами в прохладном лубриканте давит на сжатое колечко мышц, сначала проникая внутрь одним безымянным и делая плавное движение вперёд, а затем и вторым, вызывая хриплый, низкий стон, тут же прикрытый у рта рукой. Накаджима дыбится шерстью на шее и спине под рубашкой, слегка прикусывая за плечо и сжимая на одном месте зубы, чтобы сильно не разойтись и не сделать больно. Акутагава потрясающе молчалив, и человеческая часть разума Атсуши понимает причину… Но звериная хочет отдачи. Гладкие человеческие пальцы задевают простату, и Рюноскэ словно током пробивает, когда он выгибается и плотнее прижимает руку к своему рту, силясь не издать ни звука. Человеческой части разума Атсуши непривычно видеть член такого размера, когда он касается его вновь появившейся тигриной лапой и вжимает между ягодиц партнёра, но звериная требует разрядки. Форма, конечно, различается, и отсутствие чётко выраженной головки облегчает толчок — Рюноскэ прикусывает свой палец, плотно прижимая колено к бедру Атсуши. Накаджима входит медленно, но уверенно, позволяя прочувствовать шипы даже через презерватив. Хотел? Получай. Через защиту якобы ощущение не те? Потом расскажешь, насколько не те и как тебе понравилось. Под плотно сжатыми чёрными ресницами проступают непроизвольные слёзы. Тигр двигается неспешно, крепко держа под спиной и за бёдра, и чутко прислушивается к каждому изменению голоса, вжавшись лбом Рюноскэ в шею, чтобы не навредить. Чем ближе к основанию, тем шире, и партнёру может быть больно; именно это Атсуши и чувствует, в какой-то момент установив границу примерно посередине. Юноша под ним хрипло и низко, почти ему на ухо, обхватив одной рукой за шею, постанывает при каждом толчке внутрь, сдавленно и жадно вдыхая воздух сквозь зубы. Накаджима даже не замечает, как отпускает тигриные уши, прижатые к голове, а вот Акутагава видит, отняв руку ото рта и коснувшись одного из круглых кошачьих ушек, сжимая его пальцами и в момент толчка хватая его даже слишком сильно — Атсуши зашипел, прижимая голову к плечу в попытке убрать от уха раздражитель. Рюноскэ старается делать хватку менее сильной, осторожно прижимая мягкое тигриное ухо к ладони и словно его массируя, скрестив голые тонкие ноги у Атсуши на спине. Слюна стекает с уголка рта, но её никак не утереть — нечем, не обо что. Полосатый хвост, перестав бить по стенкам кабинки, обвил одну из голеней, и слышен скрип пластиковой крышки, в которую упираются мощные тигриные когти. Атсуши напрягся в спине, и Рюноскэ мог бы почувствовать ладонью его позвонки даже сквозь рубашку, если бы держался за неё рукой; но — увы! — он прижимает Атсуши к своей груди за шею, не обращая внимания на засосы и лёгкие покусывания. Клыки слабо царапают тонкую кожу между расстёгнутыми пуговицами. Акутагава закусил губу. Его член дёрнулся, всё это время потираясь о живот Накаджимы, и в момент, когда внутри него партнёр кончил прямо в презерватив, замерев и крепко сжав его руками, он напоследок выгнулся в исступлении, пачкая спермой рубашку, благо что рубашка белая, достаточно будет смыть и вытереть салфеткой. Низкий и хриплый стон будоражит изнутри, и Атсуши рычит, в последнюю секунду в попытке спустить энергию, вонзая в плечо клыки и прокусывая его до крови. Это больно, но Рюноскэ в лёгкой эйфории терпит. В конце концов, кровь тоже можно смыть и вытереть… Дома уже дойдёт дело до перекиси. Атсуши тяжело дышит, и уши его постепенно ускользают из хватки руки Рюноскэ, исчезая. Тяжёлая тигриная лапа также тяжело соскальзывает на пол, неспешно становясь человеческой. Акутагава чувствует изнутри, как Зверь превращается обратно в нежного человека, мягко сжимающего в своих объятиях и не дающего упасть, даже когда сам устал. По крайней мере, Накаджима продолжает держать до последнего, ожидая, когда Акутагава приведёт себя в порядок и уткнётся носом в белую макушку, целуя в голову и шепча что-то о любви. Атсуши ничего не отвечает, он мурлычет, крепко прижимая к себе и продолжая утыкаться лбом в плечо. Выходить из уборной даже немного стыдно. Рюноскэ, конечно, проследил за внешним видом, заставив умыться и присмотревшись со стороны, сделав шаг назад, выглядит ли Атсуши как ни в чём не бывало, но выходить в коридор, потеряв счёт времени, всё равно неловко. Когда они появляются в поле зрения Тюи и Осаму, о чём-то горячо спорящих и сидящих уже друг рядом с другом, Дадзай резко вскинулся, немного развязно указывая на них рукой: «Вернулись! Ха, а ты говорил, что они умерли! Нет уж, умирать — это мой прего… прегора… в общем, это моё». На столе стояли уже второй винный бокал Накахары и стакан недопитого коктейля, принадлежащего, вестимо, Дадзаю. Накаджима пропустил Акутагаву вперёд, к стене, садясь с краю и подтягивая к себе стакан со своим недопитым коктейлем, опустошая его залпом. — Осаму, — позвал он, и друг вскинул на него блестяще-опьянённый взгляд карих глаз. — Это хоть как называется? — А-а-а, это-то? — Осаму усмехнулся, подперев щёку рукой и глядя на то, как младший братец, брезгливо покосившись на свою трубочку, вышвырнул её из стакана и приложился к нему губами, не прерываясь даже на паузы. — Это «Утешительный тигр». Как увидел название, так сразу понял, что оно вам надо. А оно вам надо, да? Атсуши и Рюноскэ синхронно переглянулись. Дадзай усмехнулся, рухнув головой Накахаре на плечо.