The Godfathers

Gabbie Hanna — Dandelion when I was a little boy, my father said to me: «what's your favorite flower, darling? I'll get you the seed» I said: «dandelion! dandelion!» that one’s so pretty! he said: «child, that one's not a flower, that one's just a weed»

День начинался как обычно. Ничего не предвещало беды. Ничего вообще не предвещало, что этот день может расколоть чьё-то восприятие мира на до и после, особенно если этот мир давным-давно сложен в определённой точке зрения на всё подряд. К примеру, всё будет хорошо, если слишком часто не выпускать когти и следить за собой; контрольная будет написана более-менее, если подготовиться или хотя бы постараться незаметно списать; не придётся опаздывать на урок и бежать очертя голову в кабинет после звонка, если изначально взять с собой поесть на весь день, вместо того, чтобы стоять в очередях в столовой или буфете; словом, всё будет прекрасно, если всегда держать себя в руках и не распаляться по пустякам. Не то чтобы Атсуши привык жить по какому-то расписанию и в принципе держать в голове план будущих шагов, но, скажем, если придерживаться определённого графика действия и быть уверенным, что ничего страшного сегодня не случится, это будет залогом хорошего дня и крепкой нервной системы. Но, конечно, всё счастливо и идеально бывает только в сказках. Первым уроком стояла математика. Тюя вместе с Атсуши уже были в классе и даже расселись по местам, как и все остальные ученики. Пришла закадычная троица в виде Фёдора, Николая и Ивана, но те, как уже было привычно для них, как только сели за парты, тут же уронили головы на столешницы, не доставая ни ручек, ни тетрадей, ни учебников — ничего. Вестимо, ранний подъём был труден абсолютно для всех подростков, независимо от страны… А вот обоих Мори-младших не было. Те будто и не собирались приходить — ни ответа, ни привета от них в чате не было. Накахара нервно постукивал ногой по полу, держа сцепленные замком пальцы на парте, Накаджима часто зевал, спрятав руки на стуле между ног. Нет, оборотень зевал не от усталости — так часто ведут себя собаки и другие псовые, поскуливая и щёлкая пастями, когда накал эмоций преобладает. Если на пороге появится один Рюноскэ без признаков присутствия с ним Осаму, Тюя элегантно отпросится по абсолютно любой причине, выдуманной сходу, от головной боли до неуверенности, выключил ли он плиту дома, и втопит на своём мотоцикле на полную до дома братьев — проходили уже момент, когда Дадзай «заболел» и чуть не отчалил в мир иной. Нет, конечно, Акутагава тоже подкован, но мало ли, Осаму талантливо изобразит болезнь… Хотя, зная Накаджиму, он скажет садиться ему на спину и домчит до места назначения гораздо быстрее, выбросив руки-ноги-лапы, в обход дорог и даже домов. Не придётся подниматься к дверям — Атсуши сразу вскарабкается по стене. Велика к тому же вероятность, что Дадзай просто захотел прогулять и обнаружится на кухне в одних трусах и с чашкой кофе в руках, но ох уж этот малый процент другой вероятности… Угх! Лучше об этом не думать. Прошло пять минут от урока, когда в коридоре послышалась беготня. Атсуши почувствовал, как упал камень с сердца, стоило дверям распахнуться, а в проёме появиться двум тёмным головам. Акутагава запнулся о порог, когда Дадзай налёг на него со спины, а Осаму схватился за скрипнувшую дверь, чтобы не полететь вслед за братом; Куникида-доно даже теорию прервал, уставшими глазами смотря на опоздавших, прекративших препираться друг с другом и обративших на преподавателя растерянные взгляды. Дадзай широко улыбнулся, кланяясь в уважительном жесте корпусом и рукой также склоняя голову Акутагавы: «Просим прощения за задержку». Куникида-доно только глаза закатил, поправив очки на лице: «Бог простит, я запомню. Садитесь, — парни выпрямились, уже было сделав шаг в кабинет… — После уроков вернётесь и затрёте минусы в карме уборкой кабинета». Рюноскэ, обычно отреагировавший бы на такое наказание закатом глаз, почему-то выглядел ошеломлённо и смотрел вперёд себя. Улыбка с лица Осаму сползла до снисходительного смешка, мол, кто бы сомневался, что математик устроит какую-нибудь подлянку. Ну, хоть не самостоятельная для всех в качестве круговой поруки и профилактики опозданий. Не авторитет тебя воспитает, так коллектив! Рюноскэ прошёл к своему ряду, молча положив ладонь на край Атсушиной парты в знак приветствия, и Атсуши тут же коснулся его бледной кисти своими тёплыми пальцами, улыбнувшись уголком губ. Осаму предусмотрительно проследовал по проходу между соседним и самым дальним рядом, проходя к своему месту в самом конце у стены кабинета — это специально для того, чтобы недовольный опозданием Тюя до него не дотянулся и не подставил подножку, например, или стукнул в бок, или что-нибудь ещё. Однако от гнева Тюи это не спасло, и Осаму только поставил рюкзак на колени, вынимая оттуда тетрадь и отвлекаясь тем самым на секунду, как получил чужой тетрадью чётко по макушке. Он прищурился, глянув на Накахару, севшего к нему вполоборота. «Просыпаться на пять минут раньше не пробовал?» — грозно прошипел он. «Я тут вообще ни при чём, — также шёпотом отвечает Дадзай. — Брату моему скажи, чтоб под машины не бросался, тогда, может, перестанем опаздывать». Тюя недоверчиво вскинул бровь, немо задавая вопрос, мол, в смысле — брат, по суициду ведь спец у нас ты? Атсуши слышал прекрасно, потому на фразе про прыжок под машину он тут же обернулся через плечо, вопросительно глядя на Рюноскэ. Тот нахмурил свои куцые брови и отмахнулся, якобы потом. Ну, потом так потом… — Так, братец, развей мои сомнения насчёт того, что суицидальные наклонности не передаются по наследству, будь добр, — Накахара скрестил руки на груди, когда прозвенел звонок. Накаджима стоял рядом, обеспокоенно глядя на Акутагаву. Дадзай же как ни в чём не бывало закинул руки за голову, покачиваясь из стороны в сторону и разминаясь от сорокаминутного сидения. — Давай-давай, а то опять все шишки мне, — Осаму хмыкнул, вообще развернувшись к друзьям спиной. — Да случайно это вышло, — угрюмо буркнул Рюноскэ, передёрнув плечами. — Не посмотрел по сторонам. — Не-не-не, так не пойдёт, подробнее выкладывай! — Дадзай фыркнул, и Акутагава недовольно зыркнул на старшего брата. — С тобой всё в порядке? — Атсуши выступил вперёд, взяв Рюноскэ за локоть, но тот только покачал головой, мол, всё нормально. — Он опять забыл поставить будильник. Мы проснулись в восемь утра, — Акутагава вздохнул с хрипотцой, закрывая рот рукой и выглядя не то раздражённым, не то смущённым — по лицу и не понять. — Не позавтракали ничем, я его торопил. Думали уже успеем добежать… — С тобой-то побегаешь, тихоня, — Осаму не мог не вклиниться комментарием, но Рюноскэ стукнул его по руке своей рукой, мол, рот прикрой. — Что, правда глаза колет? — Не перебивай. Скажи спасибо, что не на тебя все стрелки перевёл. — Так нечестно! Тебе бы сразу поверили! — Вот именно. В твоих интересах не лезть. Дадзай обиженно надул щёки, но замолк, сдув чёлку с глаз. Накахара молча смотрел на Акутагаву, желая выслушать до конца. — Шёл впереди. Шага не сбавлял. Думал, если меня не останавливать, брызгать ничего не нужно будет и даже не опоздаем, — Рюноскэ невесомо огладил свою шею. — А он тащился за мной как улитка, ей-богу, и я злился. И вышел на дорогу, совершенно пустую… Накаджима сдвинул белые брови к переносице. — Обернулся, чтобы позвать Осаму, думал, что с места не сдвинусь уже, пока не нагонит меня. А он оказался рядом буквально сразу же и резко отдёрнул назад. Нос машины прямо в миллиметре от меня пронёсся, — юноша с недоумённым взглядом растёр своё левое плечо. Он почувствовал, как пальцы Атсуши сжались на другом его плече. — Такое ощущение, что сустав мне выдернул. Я даже не успел понять ничего. — А, вот такая у тебя благодарность? — Дадзай цокнул языком. — Ну извини, что не окрикнул, побоявшись не успеть. — Я… уже поблагодарил. — Ну-ну, — Осаму потянулся руками вверх. — Машина бесшумно выехала из-за угла и на полной скорости мчала. Видимо, не думали, что с утра кто-то может так внезапно выскочить на дорогу. Или водителю просто нечем думать было… Но я проснулся сразу в любом случае. — Какая машина может бесшумно появиться на дороге? — Накахара развёл руками, недоумевая, но в ответ ему лишь пожали плечами. — Лихачи хреновы… — Во-во. Такой шанс был наехать на меня, но нет, нужно было именно на брата, — Осаму потрепал Рюноскэ по голове, и тот недовольно рыкнул. — Казалось бы, даже на лицо не очень-то и похожи, а всё равно спутали! Какая несправедливость. — Ты как? — Тюя не стал реагировать на слова Осаму, положив руку на плечо Рюноскэ. Тот встряхнул головой. — Нормально. — Естественно, нормально, — Дадзай убрал руки в карманы. — Сидел с ним у гардероба уже после звонка, ждал, пока подействует этот его… как его… барионикс. Ну, пшик. — Беродуал. Он называется беродуал, — с хрипотцой поправил Акутагава. — Да хоть буцефал. Суть-то не меняется. — Да уж… То-то я не понял, почему на тебе лица нет, когда вы в класс вломились, — Тюя немного посветлел. — Ладно. На следующей перемене сходим поесть, успокоишься. Я сам голодный как собака. — Я за всеми четырьмя конечностями, — Осаму просиял, будто ничего и не было, и обхватил Тюю за шею сбоку рукой, обнимая. Тюя оскалился, но не оттолкнул. — Эй, Атсуши, а на тебе-то чего лица нет? Рюноскэ обернулся наконец на Атсуши, стоящего у него за спиной, а Тюя поднял на друга глаза. Накаджима стоял ни жив ни мёртв с расширенными от страха зрачками, весь вздыбившийся, будто саму смерть увидел. В его голове… В его голове проносились страшные картины аварий с хрупкими человеческими телами, которым не успели помочь их способности. Осаму даже оглянулся, смотря, нет ли чего жуткого за их спинами, но, конечно, там были лишь школьники да коридор. — Атсуши, ты чего? — Тюя склонил к плечу голову. — Атсуши? — Рюноскэ, слегка нахмурившись куцыми бровями, поднял руку, помахав ладонью перед кошачьими глазами, как вдруг Накаджима резко схватил его за кисть. Акутагава даже вздрогнул. — Н-нужно же быть внимательнее! — Атсуши, услышавший страшную новость, нервно сглотнул, и его голос дрогнул. Он с ужасом смотрит Рюноскэ в глаза, а затем обхватывает за плечи и прижимает к себе. И ладно бы, если такой жест волнения произошёл где-то наедине… Дадзай откашлялся в кулак, но Накаджима отпрянул, будто объятием хотел убедиться, что Акутагава жив и действительно стоит перед ним. — Я… я… почему ты не использовал способность? — Не успел сообразить, — Акутагава посмотрел в сторону, взяв Накаджиму за запястье. — Было и было. Не случилось — и хорошо. — Всё хорошо, кот, — рука Дадзая потрепала по белым волосам, и зрачки Накаджимы немного уменьшились. — Даже я под машину не бросился, чего ты паникуешь? — И хорошо, что ты не бросился, но вас могло обоих задеть! — Атсуши теперь в страхе смотрит на Осаму. — Что бы было тогда?! — Так, народ, — Накахара, видя, как ситуация накаляется, встал между Дадзаем и Накаджимой, развернувшись ко второму и положив руки тому на плечи, понизив голос до шёпота: — У нас же сейчас физкультура, да? Думаю, от одного пропуска нам ничего не будет. Пойдёмте-ка поедим сейчас, чаю зелёного выпьем, посидим, успокоимся. Идёт? — Ого, сам Накахара-отличник-с-золотой-медалью-Тюя предлагает пропустить урок без уважительной причины? — Дадзай присвистнул и огляделся, смотря, как бы их не подслушивали. — Я в деле. — Мне всё равно, — Акутагава-пожизненное-освобождение-Рюноскэ пожал плечами. — Но я не против. — Атсуши? — Тюя, получив согласие от двух остальных, посмотрел в глаза коту, и тот, замявшись, глубоко вдохнул грудью и встряхнул головой. — Да, да… пойдёмте. Извините, я что-то немного перенервничал… Буфет был необычайно тихим. Конечно, в перемену сюда не пробиться и дай бог успеть купить хоть что-то до звонка, а спустя пять минут от урока здесь разве что перекати-поле не катается. Дадзай сказал, что он что-то не голоден, на что Акутагава закатил глаза и взял на поднос двойную порцию своего завтрака, зная, что старший будет отбирать и в итоге оба не наедятся и передерутся. Накахара, успев поесть дома, взял один стакан чая. А вот Накаджима, обычно в столовых ведущий себя по типу «глаза завидущие — руки загребущие», выглядел растерянно. Он брал съестное без энтузиазма, даже не принюхиваясь. Голова была занята чем-то другим. Он ел молча, смотря в одну точку на столе и не вступая в разговор, периодически растерянно встряхивая головой и отвечая «да» или «нет»; жевал, не чувствуя вкуса. Не глядя взятая булочка провалилась куда-то не в желудок, а в чёрную дыру, не принося насыщения. В какой-то момент Атсуши вздрогнул, когда на его руку легла бледная кисть с тонкими пальцами её обладателя напротив — Рюноскэ нахмурил куцые брови и обеспокоенно заглянул оборотню в лицо. Накаджима нервно улыбнулся, показывая клыки из-под приоткрытых губ. — Похоже, наш кот сегодня не выспался, — Осаму пил сок, зажав в зубах трубочку, а потом вытянул руку вперёд и помахал перед кошачьими глазами. — Ат-су-ши, приём, база вызывает! — Отстань от него, — Тюя легко хлопнул ладонью Осаму по кисти, и тот фыркнул. — Да что я? Я вообще ничего не сделал. — Ну да, только под машину чуть оба не попали. — А я тут вообще при чём? Это вот к нему претензии, — Осаму ткнул пальцем брату в плечо, но тот только огрызнулся. — Всё-всё, извините, я в порядке, просто немного задумался! — Атсуши часто заморгал, приходя в себя и замахав руками, привлекая к себе внимание. — Не надо ссориться. — О, ну хоть заговорил, молчун, — Дадзай спецом приподнялся на месте, перевесившись через весь стол наискосок и потрепав Накаджиму по белым волосам. — Не уходи больше в астрал, а то мы все волноваться начинаем. — Не надо, зачем? — Атсуши выглядел смущённым. — Вот когда директор сюда войдёт из коридора и застанет нас здесь, тогда и нужно волноваться. Рюноскэ поднял взгляд. Осаму удивлённо моргнул. Тюя повернул к Атсуши голову, спрашивая неуверенным голосом: — Повтори? Накаджима и сам не осознал, что ляпнул. Очнувшись, он принюхался к окружающему воздуху. Кто-то шёл по коридору к буфету. Кто-то, сидящий там, где всегда тревожно пахнет свежей мебелью — не тревожно быть не может, потому что так пахнет только в кабинете директора. Во всяком случае, когда Фукудзава-доно перешагнул через порог буфета, разговаривая по телефону, он не увидел никого, кто мог бы прогуливать уроки. Оставалось надеяться, что он здесь задерживаться не собирается или хотя бы не сядет за стол у окна, под который, свесив скатерть почти к полу, спрятались четверо старшеклассников. В общем и целом, дальнейшие уроки прошли как обычно: об инциденте с машиной не вспоминали, Атсуши будто бы повеселел. Биология, химия, физика, история и литература пролетели незаметно. Кажется, на литературе Дадзай уже подустал, потому начал тайно швыряться в Достоевского, сидящего через ряд, бумажными шариками. Осаму талантливо успевал принять невинный вид, и Фёдор сначала даже не понимал, откуда идёт обстрел. Заметил это Гоголь, сумев поймать один из летящих в чёрную голову снарядов рукой и бросив на стрелка подозрительный взгляд. Накахара был вообще не при делах, вот только в его затылок в какой-то момент попал карандаш. Тюя мгновенно повернулся в сторону пальбы, нахмурившись, но русские через ряд выглядели так же простодушно, как и смеющийся беззвучно в руки Осаму за спиной. Окинув всех четверых взглядом, Накахара демонстративно при всех переломил карандаш пополам и отвернулся. Когда Коё-сан начала что-то писать на доске, перестрелка возобновилась, и на этот раз в голову Вани прилетела стирательная резинка — от неожиданности юноша вздрогнул и удивлённо захлопал глазами, прекратив конспектировать лекцию в тетради. Коля развернулся к нему и, забрав резинку, швырнул её через ряд в четвёрку японских подростков, вот только Осаму вовремя пригнулся, резинка отрикошетила от стены и отпружинила от Тюи, объявшего едва заметным гравитационным полем самого себя (выглядело, будто резинка отскочила от его головы), отскочила от парты Рюноскэ благодаря бдительному Расёмону, проползшему под столом, и попала в затылок ничего не подозревающего Атсуши, смотрящего в окно и считающего ворон — птицы сидели на деревьях в школьном саду и на заборе и периодически гаркали друг на друга. Атсуши от неожиданности вздыбился и резко обернулся, круглыми глазами смотря на свой класс. Никто не сознавался ни видом, ни поведением, только Осаму на последней парте уронил голову на стол и содрогался от смеха. Под конец урока пошла тяжёлая артиллерия — самолётики, тетради и даже учебники. Коё-сан начала что-то подозревать, когда одна из книг, не долетевшая до цели и никем не пойманная, хлопнулась на пол, но Достоевский, возле ног которого учебник и упал, поднял его и тихо извинился: «Прошу прощения, лежала на краю». После того, как преподавательница вышла со звонком из кабинета, через средний ряд пролетел стул, чуть не прибивший Дадзая, благо что Накахара вовремя среагировал и поймал его за ножку у самого пола. Акутагава отшатнулся в сторону, Накаджима вздыбился, подпрыгнув чуть ли не на подоконник. Русские вышли сразу после этого с довольными улыбками, дабы не получить по заслугам в ответ. — Осаму, твою-то мать! — прошипел Тюя, возвращая стул на место. — Что? Один-один, всё правильно, — Дадзай пожал плечами. — К тому же я первый начал. — Согласись, погибнуть в аварии престижнее, чем быть пришибленным стулом, — негромко и с хрипотцой замечает Рюноскэ. — Р-ребята, ну нужно же быть осторожнее! — Накаджима нервно сглотнул, глядя на то, как Тюя относит стул на место в первом ряду. Если бы Накахара не среагировал вовремя, вполне был бы вероятен исход в виде хруста костей… наверное. Накаджима не хочет об этом думать, но после утренних новостей ему уже всё кажется возможным. Всё хорошее настроение улетучилось, когда под конец уроков Мори-младшие вспомнили о наказе Куникиды-сана. Они, может быть, и слиняли бы под шумок в толпе вместе со всеми, но принципиальный математик будто специально ждал в коридоре. Накахара и Накаджима переглянулись между собой, когда на плечи Дадзая и Акутагавы обрушились тяжёлые руки учителя, сверху спрашивающего, не в подсобное ли помещение собираются молодые люди за швабрами, вёдрами и чистящими средствами, и братья как-то без энтузиазма утвердительно закивали. — Если хочешь, я с тобой останусь, подожду, — Атсуши шагал подле Рюноскэ. — Какое благородство! — Осаму, шедший рядом, всплеснул руками. — Жаль, что мне такого не дождаться… — Чего? — Тюя, глядящий в экран телефона, оторвал от него взгляд и недовольно глянул на Осаму. — Тебе брата и друга не хватает, что ли? — Для полного комплекта не хватает только лю- Договорить Дадзай не успел. Его бы и так не услышало много людей, ведь по завершении последних уроков коридор пустовал, но Накахара всё равно моментально закрыл ему рот рукой, оскалившись. — Да мог бы и вслух сказать, — Акутагава меланхолично достал ключи от подсобки, врученные ему учителем, и даже не посмотрел в сторону Накахары и Дадзая. — Рю! — Атсуши как-то даже покраснел, смутившись, и Акутагава глянул на него с лёгким недоумением. — Что? Или я должен делать вид, что я не знаю? — Всё, хватит! — Тюя сжал зубы, рыкнув сквозь них и встряхнув руками. — Ладно! Я подожду вас всех, но не больше получаса. Давайте побыстрее как-нибудь. — Ты такой душка, не могу, — Осаму с улыбкой уже было потянулся потрепать Тюю по волосам, как вдруг ему на прямо на голову приземлилось, надевшись, ведро. Рюноскэ не церемонился, выбрасывая утварь для уборки прямо в коридор. Атсуши уже стоял с двумя швабрами в руках. — Получи, фашист, гранату, — Тюя усмехнулся, на лету поймав бутылку чистящего средства для окон, а затем и странного вида маслёнку — их также попросили смазать петли скрипящей двери кабинета. — Это тебе карма. Дадзай издал ноющий вздох, отдавшийся в ведре на голове эхом, перед тем как взял наконец ведро за ручку и снял с себя. Набрав туда воды, Осаму даже не пытался его поднять, любезно отдав Тюе, и тот, закатив глаза, вручил Дадзаю чистящее средство и маслёнку. Атсуши забросил швабры на плечи. Рюноскэ, отряхнув руки, нёс с собой лишь несколько маленьких тряпочек для мытья окон и протирки гладких поверхностей вроде парт и полок шкафов. Куникида-сан любезно дождался проштрафившихся, вскинув бровь, когда увидел, что вместе с наказанными братьями пришли и их закадычные пары. — Вот уж действительно не разлей вода, — преподаватель пропустил старшеклассников в кабинет, и Накахара бухнул ведро воды на пол сразу у порога — за край немного выплеснулось. Дадзай едва было не поскользнулся, но его подхватил идущий позади Атсуши, упёршись в его спину головой — руки были заняты швабрами. — Или всё-таки разлей, — усмехнулся Осаму, выпрямляясь и перешагивая лужу. Следом за ним её же обошли Атсуши, расслабленно выдохнувший, и Рюноскэ. — Раз вас здесь четверо, постарайтесь уложиться в один урок, — Куникида-сан, поправив очки, достал телефон из кармана брюк. — У меня сейчас окно, а потом придёт вторая смена. Поторопитесь. — Но мы не- — Тюю прервали на полуслове, когда математик развернулся. — Я в учительской рядом. Не разгромите то, что крепко стоит на четырёх ногах. Накахара и Накаджима с какой-то грустью в глазах переглянулись. Дадзай же и Акутагава, посмотрев друг на друга, удовлетворённо хмыкнули — абсолютно разные на лицо, они как-то умеют делать синхронно и одинаково неожиданные вещи так, что не остаётся сомнений, что они братья. Тюя даже не пытался изображать деятельность — он сел на переднюю парту, не доставая ногами до пола, и вперил взгляд в экран телефона, подперев щёку ладонью второй руки; сколько бы Осаму ни пытался выторговать помощь, Тюя не поддавался. Атсуши же напротив, взяв одну швабру, обмакнул её тряпьём в воду с чистящим средством: Рюноскэ сказал один раз, что тигр не обязан, но Накаджима отмахнулся, мол, и так силу девать некуда, хоть поможет. Дадзай бросил умоляющий взгляд на Акутагаву, но тот не выпустил тряпок из рук, уже стоя на подоконнике без обуви. Вторая швабра всё-таки доставалась Осаму… И Осаму со вздохом взял маслёнку в руки, переступив через швабру, апеллируя тем, что он самый высокий и ему не нужен стул для верхней петли двери. Не то Дадзай чрезмерно много отвлекался, не то у него до сих пор тряслись руки от прошлогодних травм, когда он держал что-то хоть немного тяжёлое, но масло на пол пролилось ручьём. Тоненьким, почти прозрачным и не таким уж заметным, оно протекло от порога до середины коридора; Осаму, увидев, что накапал маслом на свой же кроссовок, недовольно цокнул языком — придётся и коридор шваброй задеть. — Так, я немного криворукий, поэтому будьте осторожны, — сказал он, перешагивая через порог и продолжая созерцать масляное пятно на своём кроссовке. Рюноскэ, уже слезший с подоконника, шёл полоскать тряпку в раковине в коридоре. — А новость в чё- Договорить младший брат не успел. Нога, ступившая в прозрачную лужицу масла, в долю секунды поскользнулась и взметнулась вверх. Дадзай машинально вытянул руку, отшатнувшись назад, когда на периферии зрения что-то резко двинулось, и схватил брата за воротник. И Акутагава мог бы удержать равновесие благодаря Расёмону, но рука Осаму в масле, соскользнувшая с воротника рубашки, аннулировала чёрного дракона, вмиг исчезнувшего. Вторая нога уехала назад. Раздался грохот, от которого Атсуши выронил швабру из рук, а Тюя тут же вскочил на ноги. Осаму только прищурился, втянув голову в плечи. Нет, он поморщился не от громкого звука… Его перекорёжило от мерзкого хруста, пробравшегося прямо в душу. За секунду у дверей оказались все трое, смотря на то, как посреди коридора лежал, приподнявшись на локте, Акутагава, и если одна из ног была согнута в колене, то вторая вытянута. И всё бы ничего, но Дадзай, нервно сглотнувший и с широко раскрытыми глазами посмотревший на Накахару, вкрадчиво спросил: — Надеюсь, хрустнул телефон в кармане?.. — Рюноскэ! — Атсуши сорвался с места. Казалось, его сердце билось так громко, что его стук можно было услышать в коридоре. Он также поскользнулся, но сумел удержать равновесие — ноги разъехались в стороны и впились когтями в пол. Парень опустился на одно колено, осторожно приподнимая Акутагаву под спиной обеими руками, и тот не раздумывая попытался встать на обе ноги, но… Но попытка встать на ногу, что лежала вытянутой, отдалась такой болью по всему телу, что Акутагава чуть пополам не согнулся, крепко закрыв глаза и прикрыв ладонью рот. — Твою-то мать… Тебе хоть что-то доверить можно?! — Тюя, глубоко выдохнув и шумно выдохнув носом, ударил Осаму рукой по плечу, и тот, ойкнув, растёр ушибленное место, не пытаясь отговориться. — Рюноскэ, ты как? — Минус одна из четырёх конечностей, — прохрипел юноша, вмиг покрывшись болезненной испариной на лице. Расёмон, показавшийся из штанины чёрных брюк, обвил голень, словно пытаясь зафиксировать, но от давления было также больно, как и без него. — Блядь, прости, — Дадзай хотел было протянуть к брату руку, но, заметив чёрную змеевидную способность, касаться Акутагавы не стал. — Блядь… Я знал, что в этом кабинете чёрт одну ногу сломит, другую вывернет… — Не смешно! — Накахара огрызнулся, глядя, как Накаджима, паникуя, вовсе поднимает Акутагаву на руки, держа его одной под спиной, а другой — под целой ногой. Хрустнувшая и, видимо, сломанная осталась согнутой к полу. — Я отнесу тебя в медпункт. Нет, в больницу, — Атсуши тараторил, глядя то на Рюноскэ, то на друзей, то куда-то в коридор, широким шагом отходя назад, опасаясь вступить в масляную лужу. — Сильно болит? Нужно потерпеть, я быстро. — Неси, мы справимся, — Накахара, взявшись за дверной косяк, проводил Атсуши и Рюноскэ взглядом, кивнув Накаджиме, и тот, также кивнув в ответ, умчался к лестничному проёму. Покачав головой, Тюя приложил ладонь к лицу. — Вот как таким можно быть, Осаму? — Тюя бросил на Дадзая косой взгляд, и тот, хмурясь, неловко растёр шею. — Ладно, я или Атсуши, окей, ладно, кто-нибудь другой, но родного брата за что? — Я случайно. И я предупредил… И вообще пытался его поймать. — Да видел, что пытался. Лучше бы не пытался, — Тюя вздохнул и развернулся, окинув взглядом класс. — Так, маслёнку эту нахер убери подальше и швабру бери. Закончим и побыстрее свалим отсюда. — Подожди, я отцу позвоню. — Звони-звони, братоубийца. — Я случайно! — Вот так Мори-доно и скажешь. …Вечером в больнице было тихо. Мори-доно примчался едва ли не минут через двадцать, после того как Накаджима оказался на пороге ближайшего госпиталя и пристал к одному из первых попавшихся на глаза врачей: «Помогите, пожалуйста, у него нога сломана!» Кем был этот «он» уточнять не требовалось — побледневший Рюноскэ всё ещё покоился у Атсуши на руках, успев спрятать способность обратно в одежду, правда, без её поддержки нога разболелась ещё сильнее. Сначала врачи, сбежавшиеся на шум, начали было выяснять о наличии паспорта, полиса и «кем Вы приходитесь молодому человеку», но в какой-то момент с верхних этажей спустился побледневший главврач, держа в руке телефон и отдав команду персоналу готовить рентген-кабинет без выяснений личности и других документов. На вопрос того же травматолога, в чём причина такой спешки, начальник негромко ответил ему почти на ухо, вот только Атсуши со своим кошачьим слухом всё услышал: «Звонил его отец…» Дадзаева работа — стопроцентно. Мори-доно все госпитали в городе знает, мог сложить два плюс два да разузнать, в какой ближайшей к школе больнице окажется его пострадавший сын. Ну, или здесь работает простое отслеживание по телефону… Атсуши не знает. Не уверен. Его голова занята другим. В рентген-кабинет его не пустили. Потом, когда двери распахнулись и Акутагаву на инвалидной коляске увезли куда-то в лифт, говоря про операционную, Накаджима побежал вверх по лестнице, останавливаясь на каждом этаже и смотря, не раскроются ли двери лифта, но и на обнаруженном третьем в стерильное помещение его тоже не пустили. Кто-то из ассистирующего персонала и вовсе хотел выдворить Атсуши как постороннего, но один из врачей пресёк попытки; Накаджима потом лишь догадался, что и за него, очевидно, Мори-доно замолвил словцо. А потом появился и сам Мори-старший в своём фирменном чёрном пальто и алом шарфе, обнаружив Атсуши сидящим в коридоре на третьем этаже на больничном диванчике, нервно перебирающим пальцами и постукивающим ногой. — Что случилось, Атсуши-кун? Где Рюноскэ? — будущий начальник ещё у лестницы повысил голос, приближаясь к юноше, и Атсуши, встрепенувшись, поднял голову. — Он п-поскользнулся в школьном коридоре, — голос от нервов не слушался, дрожал. — И упал… И я принёс его сюда. Он там, — парень указал на закрытые двери операционной. — Господь всемогущий, — обеспокоенный Огай глянул сначала на кабинет, а потом, сдвинув брови к переносице, приложил ладонь к лицу и тяжко вздохнул. — Как такое вообще… возможно? У него же при себе его чёрный дракон. — Осаму попытался его с-схватить, но не удержал, — Атсуши встал на ноги. — А я и Тюя были далеко. Вот и… вышло. — Что один беда моя, что вторая, — Мори покачал головой, ненадолго замолкнув и задумавшись, видимо, о том, что ему сейчас делать. Его спустя минуту окликнули — то был тот самый главврач, идущий с конца противоположного коридора, и Мори-доно к нему развернулся. — Атсуши-кун, моя тебе благодарность, что домчал сюда одну из моих бед. Можешь идти домой, мы здесь надолго. — Я хочу подождать, — Накаджима нервно сглотнул, сжав руки в кулаки и смотря мужчине вслед. Мори, отошедший на несколько шагов навстречу главврачу, остановился и обернулся через плечо. Стоило спросить, конечно, не против ли сам Мори-доно, но что-то не сорвалось оно с языка. Атсуши с тревогой в глазах смотрел на Огая. — Будь по-твоему, — не колеблясь ответил босс Мафии, показывая раскрытую ладонь, мол, воля ваша. — Но готовься в таком случае прождать до вечера. Буфет и комната отдыха внизу по коридору налево, моя вторая беда и Тюя-кун скоро придут туда. — Я… хорошо, — Атсуши кивнул и, дождавшись, пока Мори, пожавший руку в ответ на протянутую ему же руку главврача, не скрылся из вида в одном из кабинетов, сел на диванчик снова. За час в больнице Накаджима даже не осознал, что забыл рюкзак в школе — его любезно принесли Дадзай и Накахара, поднявшиеся по лестнице на третий этаж. «О, Атсуши, вот ты где! А мы тебя искали», — раздался звонкий голос Осаму, когда они подошли ближе. Тюя осторожно поставил белый рюкзак Атсуши рядом с ним, и Накаджима несколько секунд с удивлением пялился на свою же вещь, не понимая, как он про него вообще забыл. «Спасибо», — глухо ответил кот, доставая телефон, на котором было уже около семи пропущенных. Упс… Кажется, его все искали сначала где-то в холле на первом этаже или в буфете, вот и звонили. Накаджима вздохнул. — Как там Рюноскэ? — Тюя кинул взгляд на закрытые двери операционной. — Я не знаю. Его как увезли туда, так я его и не видел. — Хм… А отец наш куда ушёл, не знаешь? — Осаму держал руки в карманах, оглядываясь по сторонам. — Он вообще здесь? — Здесь, здесь. Приехал полчаса назад, по-моему, — Атсуши немного приходил в себя, глядя наконец на время на экране телефона. — Ушёл куда-то в те кабинеты и так и не появлялся. — Тогда вы тут сидите, парни, я его поищу, — Осаму бахнул свой рюкзак на диванчик рядом с Атсуши, отряхнул руки и уверенным шагом направился в дверям в противоположном конце коридора. Он раскрывал все подряд, с улыбкой извиняясь за беспокойство ровно до тех пор, пока не воскликнул: «О, пап, привет, я зайду?» и не скрылся в одной из дверей. Атсуши и Тюя проводили его взглядами, и Накахара упёрся спиной в стену, сняв рюкзак с плеча. — Вы же убрались, да? — Накаджима поднял глаза на Накахару, и тот кивнул. — Убрались, убрались. Не поверишь, Осаму такой шёлковый, когда косячит. Мне его даже подгонять почти не пришлось. — Да лучше бы косячил, чем после такого… — Атсуши снова вздохнул и подвинулся. — Садись? — Не. Я себе на подоконниках всё отсидел, пока остальные окна мыл. Дадзаю же такое не доверишь, — Тюя язвительно хмыкнул, и Атсуши нервно улыбнулся уголком губ. — А Куникида-сан что? — Да ничего, — Тюя махнул рукой, поставив рюкзак на край диванчика. — Мы быстро всё в подсобку стаскали и сбежали. Я на том проклятом месте у дверей чуть сам не растянулся, заставил Осаму тщательно всё оттереть. Не беспокойся, не ушли, пока я не убедился, что обувь не скользит. — Это хорошо. Жаль, что поздно. — И не говори. Осаму вскоре вышел из кабинета вместе с отцом. Мори-доно что-то негромко говорил Дадзаю, но, судя по выражению сыновьего лица и по родительскому тону, парня хотя бы не отчитывали. Может, правда, его пропесочили ещё в кабинете… По Осаму не было видно, что он чересчур пристыжен. Хрень полная — да, но с кем не бывает таких паршивых ситуаций? Тюя и Атсуши не отрывали взглядов от шагающих фигур, пока Дадзай не приблизился к ним первым, закинув руки за голову. Мори отвлёкся на телефон, потому за сыном не спешил, оставшись у лестницы. — Могу вас обрадовать: сломанная нога не является смертельным диагнозом, — сказал Осаму, улыбаясь, и Тюя в ответ на это только цокнул языком, мол, опять эти твои шуточки, а вот Атсуши, головой осознавая, что это и так очевидный факт, заметно расслабился. — И это всё из хороших новостей. — Не тяни кота за хвост, — Накахара подошёл ближе, но, поняв, что сказал, обернулся на Накаджиму, тоже вставшего на ноги: — Просто выражение, ничего личного. — Я понял, понял, — Атсуши с тревогой смотрит на Осаму. — Что за плохие новости? — Ну… — Дадзай опустил руку, согнул в колене одну из ног и провёл пальцами от коленной чашечки до стопы: — У него трещина где-то вот здесь. — Это лечится?! — у Атсуши расширились зрачки, и он приложил ладони ко рту. — Нет, ты что? Всё, ампутация обеих ног для баланса, чтоб целой ноге не было одиноко. — Чё ты несёшь? — Тюя нахмурился, наклонившись вперёд, и Осаму предусмотрительно отклонился назад, вставая. — Атсуши, не слушай его, это даже легче перелома. — Не показывай на себе, — Мори-доно, приложивший ладонь к динамику телефона, прищурился, глянув на Осаму, и тот развёл руками. Мужчина, бросив в трубку, что перезвонит, как всё станет ясно, отключился от звонка и подошёл к юношам. — На рентгеновском снимке у Рюноскэ трещина большеберцовой кости. Его точно никто из вас не бил? Осаму, Тюя и Атсуши, переглянувшись между собой, с непониманием и даже каким-то возмущением посмотрели Мори в глаза. Огай, скрестивший руки на груди, только вздохнул и растёр переносицу. — В любой другой момент я бы сказал, что да, ты же знаешь, — Осаму фыркнул, словно оскорблённый отцовским обвинением. — Но в этот раз я искренне раскаиваюсь. — Ладно, я уяснил, — тяжко произнёс мужчина. — Просто этот перелом… Я не знаю, как он сломал себе именно эту кость, просто упав на полу. Воистину невероятный ребёнок… — А я? — Ты просто особенный, — Тюя ткнул Осаму локтем в бок и покрутил пальцем у виска. — Вот здесь особенный. — Ага, а ты вот здесь, — Осаму легко похлопал Тюю по макушке, намекая не то на рост, не то на цвет волос, но Тюя только оскалился и отшатнулся в сторону. — С ним всё будет в порядке? — Атсуши единственный смотрел на Мори всё ещё обеспокоенно. — Мори-сан? — Походит немного в гипсе, — Огай, окинув взглядом Дадзая и Накахару, препирающихся между собой, взглянул теперь на Накаджиму. — Неделю, думаю, отсидится дома, и, если всё будет в порядке и без осложнений, разрешу ему вернуться в школу. — Я могу заходить за ним! — Атсуши сжал руку в кулак. — И поддерживать! Ну, в смысле, физически. — Я искренне надеюсь, что он будет справляться сам. На физкультуре ему нормативов не сдавать и в длину не прыгать, так что… Договорить Мори не дали. Двери операционной распахнулись, и к ним сразу обратили своё внимание все четверо: на пороге стояла медсестра, держа за ручки инвалидную коляску, в которой сидел, упёршись локтем в подлокотник и подпёрший лоб ладонью, Рюноскэ, закрывший глаза и выглядящий не то уставши, не то изнывающе; пострадавшая нога была вытянута на подставке вперёд и загипсована. Огай, приложив руку к груди (его лицо вмиг помрачнело), прошёл вперёд, едва слышно проронив: «Мальчик мой…» Коляску он принял из рук медсестры сам, и та, заговорив ему что-то, повела прямо к лифту — очевидно, чтобы отвезти в палату. Атсуши кинулся следом первым, за ним уже зашагали Тюя и Осаму, причём Тюя нёс все три рюкзака — Накаджима снова забыл свой, а Дадзай, кажется, оставил его на диванчике нарочно. Палата была одиночной. Следовало догадаться, что Мори-сан подсуетился. Рюноскэ щурил глаза и молчал, когда ему помогли пересесть на заправленную койку. Осаму первым спросил, что это с братом и почему он такой вялый, на что получил ответ медсестры: «Обезболивающее вкупе с успокоительными клонят пациента в сон». В принципе, Акутагава всегда таким казался — мрачным и молчаливым, — но сонным никогда не выглядел, а сейчас он едва носом не клевал. От тяжёлой ноги в гипсе, свешенной к полу, он едва не сползал с койки, но Атсуши первым подсуетился, когда пролез под рукой Мори и осторожно, мягкими тигриными лапами, приподнял настрадавшуюся конечность и уложил её на кровать. Рюноскэ что-то прошептал в ответ — возможно, то была благодарность, — только Атсуши в ответ отрицательно закачал головой и попросил лежать, сев на самый край. Мори-доно, сказав юношам не трогать бедного-несчастного, оставил пальто на вешалке в палате и куда-то снова вышел, и Рюноскэ, не проронивший ни слова до этого, приподнял голову и серыми полуприкрытыми глазами уставился точно на старшего брата. — Я тебе ещё отомщу, — прохрипел он, поморщившись, словно от разговора нога снова разболелась. Дадзай, подойдя ближе и усевшись на стул рядом, хихикнул и махнул рукой. — Да-да, уже боюсь тебя, одноногое создание. — Это… временно, — Рюноскэ прервался на глубокий, но тихий и без свиста, вдох. — Как встанешь, так сразу отомстишь, я в предвкушении. — Мы отомстим за тебя, — Тюя, скинув все три рюкзака на небольшой столик со скатертью, размял плечи, а потом подошёл к Осаму и одним точным движением пальцев поставил ему в лоб звучный щелчок — Дадзай откинул голову назад и схватился за ушибленное место. — Я уже начал, во всяком случае. — Я уже извинялся! — Осаму изобразил максимально страдальческую гримасу на лице. — И ещё будешь. Атсуши в диалог не влезал. Он смотрел на Рюноскэ, живого и полусонного, устроившегося спиной на подушке. Акутагава, кажется, засыпал, проиграв битву с лекарствами, и даже не сопротивлялся, когда Накаджима любезно и очень аккуратно стянул его чуть вниз под руками, чтобы тот лёг на подушку головой. Чересчур эмоциональный разговор в палате младшему Мори-младшему не помешал, потому, когда Накахара отвлёкся наконец от препирательств с Дадзаем и обратился к Акутагаве с вопросом о самочувствии, тот уже провалился в небытие. Накаджима недвижимо сидел рядом, смотря то на самого Рюноскэ, то на его ногу в гипсе. А ведь день так спокойно начинался… Атсуши не слышал разговоров Тюи и Осаму. Атсуши не слышал больничного шума и слов врачей, периодически сюда приходящих и посматривающих на пациента; они, к слову, недовольно косились на троицу гостей, но казалось, что им сверху наказ поступил — не трогать. Интересно, от кого… Ближе к ночи, когда все процедуры были завершены и решены все проблемы, Мори-сан дал отмашку на отбой: можете расходиться по домам, завтра-послезавтра Рюноскэ будет забран в родные пенаты. Осаму и Тюя переглянулись было между собой, да оставаться тут действительно негде — палата-то одноместная. Один Атсуши сидел и смотрел в пол. Думал. Человеческие тела такие… хрупкие. Оборотню всё нипочём: снег, дождь, ножевое, поле, даже ожог, кислота или оторванная конечность — всё регенерирует, всё отрастёт, даже голова или сердце. Да, придётся немного мёртвым полежать, но потом встанешь, очнёшься, дальше на двух ногах побежишь. А не-оборотни? Осаму самый уязвимый — его уже чуть не потеряли однажды, благодаря только раннему возвращению брата он остался в живых. Тюя? Атсуши до сих пор помнит, как и стены главного здания офиса Мори-доно, как его переклинило и он чуть не разрушил всё кругом, а там бы и сам истёк кровью от внутреннего кровотечения или разрыва органов; а ведь манипулятор самой гравитации, которому, казалось бы, не страшны ни высота, ни глубина, ни прямое попадание в голову! Рюноскэ чуть не сбила машина — и всё равно, словно в его карме незакрытый должок остался, поскользнулся и сломал ногу. Ну да, не сломал, там трещина в кости, но тем не менее. А сам Мори-доно? А Рандо-сан? А Верлен? Страшно и подумать, через что они прошли! А вдруг они в какой-то момент выжили просто волей случая? А что ждёт их, четверых подростков, когда им станет чуть за двадцать или когда их начнут привлекать к работе взрослых? Постоянные ранения и угрозы жизни! Почему-то Атсуши только сейчас в полной мере и с ужасом осознал всю трагичность ситуации. У него, кажется, немного затряслись руки. Он да отец — вот кто останется по итогу в живых, стоя на могилах остальных, тысячелетний Дракон и совсем юный, дай бог, столетний Тигр. Атсуши никогда не спрашивал у отца про это, но сейчас… скольких знакомых, близких, родных потерял его отец на своём жизненном пути? сколько боли и страданий пережил? Накаджима вдруг резко понял, что… что ему такая жизнь будет не нужна. К чему эти сотни лет одиночества, когда даже не можешь себя убить?! Один! Совершенно один! И никак это не исправить, даже будь ты живым щитом — на всех не разорвёшься. Осаму, Тюя… Рюноскэ… Когда-нибудь один малейший неверный шаг — и… И тысячелетний Дракон и столетний Тигр останутся в одиночестве. Мысли Атсуши хаотично мечутся в голове. Его бросило в панику от одного только осознания, что хрупкое человеческое тело не всегда может защитить даже дарованная свыше способность. К чему ему быть всемогущим Лунным Зверем, если защищать будет некого?! Защищать сокровища Дракона — это ли работа для Тигра? Смотреть каждый день на тысячи заключённых в камнях способностей, которые будут смотреть на стража тысячью разноцветных глаз и насмехаться, что тем, кого нужно было спасти от смерти, достались далеко не те способности! Юноша чувствует, как сердце в ушах бьёт набатом. Эта вечность — не дар, а проклятие! …Проклятие. Данное свыше. Из сокровищницы Дракона, в которой заключены миллионы сил. Что-то в мыслях щёлкнуло, и Атсуши, оставшегося в палате наедине с Акутагавой, выдернуло из панического состояния аккурат с лёгшей на его плечо рукой Мори-доно. Явно нервничающий оборотень резко вздрогнул и взглянул вверх. — Атсуши-кун, с тобой всё хорошо? — мужчина склонил голову, и Тигр вдруг вскочил на ноги, схватив его за руку и агрессивно пожал. — Да-да, всё! — Накаджима от нервов подпрыгнул на месте и метнулся к выходу, сбив с ног Тюю и Осаму — те еле успели расступиться в стороны. — О, и Мори-сан! — оборотень, уже было выбежавший в коридор, быстро вернулся, схватившись за дверной косяк: — Пожалуйста, пусть Тюя доедет до дома один, а Осаму с Вами! Мало ли, выскочит на дорогу какой-нибудь лихач!.. Тюя один справится, а вместе с Осаму может случиться беда. Хорошо?! Огай даже ответить ничего не успел — взбалмошный Шибусавов сын выбежал восвояси, чудом захватив с собой рюкзак. Дадзай возмутился: «Какого чёрта? Единственной радости — мотоцикла! — лишают!» Огай на это только задумчиво ответил: «Атсуши-кун, знаешь ли, в чём-то и прав…» Накахара ухмыльнулся: «О, как хорошо, поеду домой без пассажирского балласта». Рюноскэ, естественно, не ответил ничего. А Атсуши бежал. Бежал так, будто его кто-то преследовал. Он слетел с лестницы и, едва не споткнувшись, вылетел за ворота больничного двора, скрываясь в неизвестном направлении — его можно было увидеть из окна одиночной палаты. По дороге он спешно набрал отца, заговорив в трубку, не сбавляя скорости: «Пап! Ты дома? На работе? На работе?! Отлично! Мне к тебе очень срочно-срочно нужно, я зайду? Я мигом!» Шибусава, кажется, даже сказать в ответ ничего не успел. Сыну явно было что-то срочно необходимо, действительно срочно, преувеличением слово не было. Да и после сегодняшних событий… Дракон-оборотень чуть сердце в ноги не уронил, когда Мори опять куда-то подорвался, аргументируя, что у него беда со вторым, теперь уже младшим, ребёнком, благо что помощь не понадобилась и Огай воспользовался собственной машиной, а не драконьей шеей. Если бы кто-нибудь когда-нибудь позвонил Тацухико в середине рабочего дня и сказал, что с его сыном случилось страшное… Лучше об этом не думать. Того же Рандо тут же на месте удар и хватит. А теперь Атсуши отчаянно спешит к отцу после всего происходящего. Даже интересно (и немного тревожно), что случилось. Атсуши, чуть не задохшись, явился на порог отцовской работы через десять минут после звонка. Нет, отец-дракон, конечно, не сомневался в том, что у оборотней великолепная выносливость, но чтобы преодолеть за такое время остановок десять?.. Тут точно не обошлось без тигриных ног. Шибусава, с привычным хвостом белых волос на затылке и в сером рабочем халате на белую водолазку с высоким воротом и в таких же светлых брюках, ждал на первом этаже в холле, и Накаджима, как только показался в дверях, запнулся нога о ногу и упал на колени, тяжело дыша. Парень в принципе выглядел так, будто бежал от бродячих собак: сильно запыхался, ещё и плечо рубашки с рукавами до локтей немного отошло сверху по шву (на этой же руке болтался рюкзак). Отец уже бросился помочь, но Атсуши приподнял руку с вытянутым указательным пальцем, мол, подожди, и вскоре встал на одно колено сам, с паузами говоря: — Пап, проводи меня… в твою сокровищницу… Шибусава замер. Таких просьб от сына никогда не поступало. Нет, конечно, Атсуши видел дважды в своей жизни эту гору камней, но то было по пожеланию самого родителя — показать, мол, свою гордость. Накаджима поднялся на ноги, всё ещё упираясь ладонями в колени и глубоко дыша; и, хоть просьба и была сказана довольно тихо, Шибусава огляделся, поднимая сына за руку и молча уводя к себе. В кабинете отца на первом же этаже, почти в самом углу, Атсуши упал спиной на кожаный диван и глубоко вздохнул, отдыхая. Тацухико, надев очки, скрестил руки на груди и встал в изголовье дивана, смотря ребёнку в глаза. — Что тебе там так внезапно понадобилось? — отец вскинул белую бровь, склонив голову к плечу. — Что случилось? Атсуши раскрыл глаза, смотря на отца снизу вверх и как бы ещё и вниз головой. Моргнув, юноша поднялся на руках и сел, попытавшись сначала откинуться спиной на мягкие подушки и поёрзав на месте, но устроиться удобно так и не смог, потому согнулся и сложил руки локтями на колени, смотря в сторону. — Я боюсь, что, если я скажу, ты мне не разрешишь. — У меня есть подозрения, что мой запрет всё равно не повлияет на твоё туда проникновение, — Шибусава стоял на месте, пристально смотря на сына, и от этого изучающего взгляда Атсуши стало не по себе. — Но ты никогда не пользовался моим доверием во зло, поэтому, если скажешь правду, я подумаю над своим ответом. Атсуши нервно сглотнул, утерев рукой нос, но, глубоко вдохнув, начал: — В общем, не знаю, в курсе ты или нет, но Рюноскэ в школе сломал ногу. Просто поскользнулся на ровном месте, упал — и всё, гипс, — юноша по-прежнему не смотрел на отца, слабо жестикулируя одной рукой, а второй потирая шею. — Ни я, ни кто-либо ещё даже не успели его подхватить. А помнишь, когда Осаму?.. ну… — Помню. — Вот. Тоже чистая случайность, что успели. А помнишь, когда Тюя взбесился? Он тебе тогда рог отломал, как какую-то сухую ветку, и сам долго отходил от этого. — Помню. Как забыть. — Вот! — Атсуши наконец пересилил себя и взглянул на Шибусаву, но долго смотреть на отца не смог — отвёл глаза в пол. — Ну и… Это из таких, наиболее запоминающихся случаев. А все другие мелочи, из-за которых можно травмироваться? А если какая-то опасность? Не знаю, самолёт упадёт на голову, такое ведь возможно, — Атсуши начинал постепенно разгоняться в речи, нервничая и жестикулируя активнее. — И это ведь простые будни! А когда мы вырастем, закончим школу? Вуз… не знаю… Но всё равно ведь сможем совмещать с работой. Вы ведь нас… ну, и так готовите, — тут Атсуши откашлялся, и его кадык двинулся вниз-вверх. Он немного помолчал, но Тацухико не перебивал, и неясно было — отец догадывался, к чему клонит парень, или ждал развязки? — А я и ты — нам ведь всё равно на любое ранение. Да хоть н-ногу мне на мине оторвёт — отрастёт. Или тот же твой рог. Да все мои укусы на тебе заживают за минуту, а у меня зубы нечеловеческие, — Атсуши не выдержал и встал, заходив по кабинету отца туда-сюда. — У тебя чешуя как камень, у меня регенерация вот так происходит, — юноша щёлкнул пальцами, — потому что мы оборотни с тобой, а как же они? — Накаджима остановился спиной к Шибусаве, сжав руки в кулаки. — Я не врач, да и вряд ли когда-нибудь смогу выучиться на него — слишком много знаний для этого нужно, мне не хватит ни усидчивости, ни памяти… Да и времени не будет, наверное. И не волшебник, хотя, наверное, из моей кошачьей пасти это звучит странно, — Атсуши встал к отцу вполоборота. — И… И я боюсь. Я боюсь, что однажды произойдёт что-то серьёзное или страшное, а я не смогу помочь, просто потому что меня не будет рядом или у меня не получится пересадить своё сердце другому. Тацухико молчал. Накаджима уже не чувствовал его взгляда на себе так остро, у него снова метались мысли в голове. Он хаотично соображал, что бы сказать ещё, если отец воспротивится. — Пап, скажи мне, — юноша выдохнул и наконец повернулся к отцу лицом, посмотрев Тацухико в глаза, и тот, в задумчивом жесте приложив пальцы к подбородку, глянул на него из-под блеснувших стёкол очков. — Ты хотел когда-нибудь отдать какому-нибудь человеку свою способность к самолечению? Или поделиться хотя бы частью. Тацухико снова не ответил. Он сел на диван, смотря в пол, а затем похлопал ладонью рядом с собой. — Присядь, мой отважный тигр, — негромко произнёс он. — Я хочу кое-что тебе сказать. Накаджима нахмурился, но всё-таки прошёл и сел обратно на место, упёршись руками в край диванной подушки и вперив настороженный взгляд в отцовскую фигуру. Шибусава положил сыну руку с чёрными заострёнными ногтями на плечо, а затем, огладив его ладонью, упёрся локтями в свои колени. — Я понимаю, о чём ты говоришь, сынок, — заговорил Дракон. — И я, если честно, боялся того момента, когда ты осознаешь, что бессмертие — это проклятие, а не дар. Лета, столетия, века, эпохи пролетают перед твоими глазами, тысячи, миллионы людей проходят через твою душу, — теперь не перебивал Тигр. — Я потерял многих, когда был совсем молодым, а потом я понял, что лучше провести свою жизнь в облике бездумного зверя, живущего одними инстинктами, не заботясь ни о ком, кроме себя. Знаешь, когда люди становятся лишь добычей или каким-то барьером без личности, жить гораздо проще, — Шибусава, подперев кулаком подбородок, усмехнулся, и были видны его острые нижние клыки. — Даже забавно, что тема, которой я избегал так долго и упорно, всплыла вот так ненавязчиво… Да бог с ней. Атсуши внимательно следил за лицом отца, не смотрящего в сторону сына. Его глаза под очками, абсолютно человеческие и спокойные, высматривали что-то не то на полу, не то на углу рабочего стола; за исключением нижних клыков — совершенно обыкновенный человек и совершенно заурядный отец совершенно обычного подростка. Но… Но в этих глазах мудрость тысячелетий, подёрнутая внезапным периодом любви к людям, которых Дракон так долго избегал. — Знаешь, как я вышел из звериной шкуры? Очень просто. Повстречал Огая и… и Рандо, да, его, — здесь Тацухико запнулся, но Накаджима не придал этому значения. — В первые мои годы бытия человеком мне казался удивительным мир сложностей, в который люди вогнали сами себя. Но, знаешь, в этом и есть их изюминка. Они как неогранённые алмазы в шкуре камня из своего мира проблем. Это я, на самом деле, понял не так уж и давно, лет, может, двенадцать назад, — Шибусава повертел кистью в воздухе в жесте «как-то так» или «около того». — Да, тебе сильно больше двенадцати, и не без твоей помощи я это осознал. Мои первые лета жизни начались именно с людей, достучавшихся до моего бесконечно скучающего разума и звериного сердца, живущего инстинктами, желаниями и эгоизмом. Ты, благо, в жизнь Зверя не окунался, и я надеюсь, что в этом есть и моя заслуга. Атсуши не раз слышал от отца, что шутки про тысячелетия — не шутки. Просто так подробно родитель никогда не рассказывал. Вряд ли отец так пытается просто отвести сына от поднятой темы… — Люди хрупки и мимолётны, сынок, — Шибусава вздохнул, сцепив теперь пальцы замком и уложив на них голову подбородком, по-прежнему упираясь локтями в колени. — И никого и никогда из них лучше не любить. Но, к твоему счастью и моему великому сожалению, ты повторяешь мои ошибки. Я понимаю, что тебе нужно в моей сокровищнице. Ты ищешь среди чужих способностей те силы, которые могли бы даровать твоим близким бессмертие, — когда взгляд Дракона встретился со взглядом Тигра, жёлтые змеиные глаза одного без белых склер и янтарно-сиреневые кошачьи — другого на мгновение сверкнули, перед тем как оба моргнули и вернулись к своей человеческой сути. — И, перед тем как ты мне ответишь, я хочу задать тебе всего лишь один вопрос, — Накаджима уверенно кивнул, — готов ли ты обречь их на твоё же проклятие? Тигр несколько секунд смотрел в глаза Дракона, а потом забегал ими по его лицу, его фигуре, по дивану и кабинету. Об этом вопросе он не думал. Он совершенно забыл про эту изнаночную сторону монеты. Поддавшись порыву дать небезразличным ему людям то, что имеет сам, он не принял во внимание тот факт, что проклятие бессмертия также передастся им. Атсуши подался назад, нервничая и раздумывая. Шибусава, хмыкнув, встал на ноги. — На самом деле, есть ещё одна проблема: я не уверен, что то, что ты ищешь, есть у меня в полном комплекте, — Атсуши тут же отвлёкся. — В том плане, не влечёт ли дар искомого тобой самолечения чего-то ещё… и не глушит ли уже имеющиеся силы… и не противоборствует ли с ними. — Я не хочу использовать их прямо сейчас, пап, — Накаджима сам встал на ноги. — Я… я просто… Просто хочу иметь уверенность, что в случае чего я могу помочь хоть как-то. Тем, что в моих силах. — Я оставлю это на твоей совести, — внезапно сказал Шибусава, и Накаджима от резкой смены тона непонимающе склонил голову к плечу, поспешив за шагнувшим к двери отцом. — Жизнь — твоя, и жить её тебе, я могу лишь наставить. Одно только помни, — Тацухико остановился спиной к подростку, положив руку с когтями на дверь, и Атсуши поймал на себе взгляд жёлтых змеиных глаз без склер: — Я Дракон, коллекционирующий чужие способности, как драгоценные камни. Мне под силу изъять любую, исключая свою. Тебе стоит только попросить. Атсуши, сжавший руки в кулаки, выпрямил спину и кивнул. Он знает и помнит, что отец всегда поможет: насколько вечен Дракон — настолько бесконечна его поддержка. …Ночью по стене госпиталя — благо что сторона была теневая — вскарабкалась быстрая тень, сыпалась только кирпичная крошка из-под когтей. Приоткрытое для свежего воздуха окно оказалось как нельзя кстати, и тень с кошачьими лапами вместо рук и ног бесшумно ступила на подоконник, а затем и на пол, встряхивая лапами и возвращая конечности на место. Время близилось к утру. Пострадавший мирно спал лёжа на спине, укрытый одеялом и отвернувшись к стене. В темноте сверкнули два кошачьих глаза, прежде чем Атсуши осторожно снял рюкзак с плеча и поставил его у койки. Юноша, склонившись над спящим обитателем палаты с загипсованной ногой, тихо коснулся пышной подушки, прижавшись лбом к виску и устало улыбнувшись. Он простоял так, слушая чужое хриплое дыхание, несколько минут, а уже потом осторожно устроился в ногах, не касаясь гипса, поверх одеяла. Атсуши теперь мог спокойно спать, совершенно измотанный, но добившийся того, чего хотел; он будет сторожить своим чутким слухом и успокоит, мурлыкая, если ночью замучают боли. Внизу у койки рюкзак немного накренился, и из слегка расстёгнутого замка показалось свечение трёх драгоценных камней.