Dave Volpe — Dragon Lullaby
Chase Holfelder — What a Wonderful World
ЗАПИСНАЯ КНИЖКА
НЕ ОТКРЫВАТЬ, ЕСЛИ ХОТЯ БЫ КОМУ-ТО ИЗ ВАС НЕТ ДВАДЦАТИ ОДНОГО ГОДА!
Моим дорогим Осаму и Рюноскэ или Рюноскэ и Осаму, если кто-то из вас хочет быть на первом месте в обращении.
P.S. Я надеюсь, что хоть раз в жизни вы послушаете своего единственного отца, а также — что эта книжка не будет найдена ни одним из вас никогда, но даже если вы её нашли — окститесь и положите туда, откуда взяли. Переворачивать на следующие страницы можно только под страхом смерти, депрессии и отчаяния в жизни. Я вас предупредил.
P.P.S. Люблю вас обоих одинаково.
Здесь я пишу только для себя без поправок на то, что эта записная книжка обнаружится кем-то до моей смерти, поэтому… пишется как есть. Адресую своим сыновьям только с расчётом на то, что к тому времени я уже сойду с поста или уйду из жизни. Или, возможно, на тот случай, когда им (вам!) станет жутко интересно, где их мать. Отвечая на ваш же, дети мои, вопрос — понятия не имею. Уверен, вам хватало и меня. Но также боюсь, что вы могли подумать, что я недостаточно проявлял свою любовь к вам обоим, потому читайте и наслаждайтесь. Вся ваша хроника. Иногда без деталей — вы либо уже это знаете, либо вам не нужно этого знать.
Ты… был совсем маленьким, когда я нашёл тебя. Да, ты не ослышался. По крайней мере, я называю это так — нашёл, и обойдёмся без… подробностей, которые ни тебе, ни твоему брату ни к чему. И первой же моей мыслью была та, что я понятия не имею, что мне с тобой делать.
У Артура, среди нас троих ставшего «первым», был Поль. В конце концов, у него же в силу его характера были предпосылки привязаться к новообретённому чаду. Всё-таки это было его решением спасти мальчика, хоть он и был предупреждён, что парень непростой в плане способности. Подумать только: врождённая! Интересно было, какого уровня? Знать бы, что мальчишка в буквальном смысле не простой, а золотой — ему бы цены не было изначально. Спасти парню жизнь ценой… да, по сути, всего, что у него было, и после этого ещё несколько лет находиться в федеральном розыске вместе со своим наёмничком. Должно быть, у Тюи — Сердца Спокойствия (иронично!) — были чертовски ангельские глаза, если Артур, увидев его, подумал, что, в принципе, ему важнее спасти пацана, нежели всё то, что он своим честным трудом получал от жизни.
Спасти парню жизнь ценой отнятия у собственных родителей… Порой мне даже любопытно, что случилось бы, узнай все четверо, что мы им- ха-ха, нет, я ни за что не напишу об этом вручную. Всё, что где либо сказано или написано, всё равно когда-нибудь кем-нибудь узнается, а они пусть додумывают сами, взрослые уже. [
перечёркнуто несколькими жирными линиями — не разобрать написанного] Ну да ладно. Я более чем уверен был, что Артур прекрасно справится. Он тонко всё чувствует, он воспитает пацана как надо. Думаю, он считает, что появление Тюи было самым верным решением в его жизни. Если тебе, мой Старший, интересно, почему, начав писать о тебе, я расписываю о
твоём лучшем друге, вот тебе мой ответ — хронология. Если уж ты — или вы оба — читаете это, у вас явно полным-полно времени. Имейте совесть не перескакивать абзацы! Я всё-таки старался всё для вас разжевать. Но вернёмся.
Это всё звучит так… странно, на самом деле. У обычных людей дети рождаются, на край — берутся из приютов, а у нас что? Нашлись. Пусть для вас, горе-чтецов, это будет интригой. О вашем происхождении вы услышите от меня только на смертном одре, ясно? Ладно, это всё рассуждения на потом. В любом случае вы оба — самые настоящие люди, вне всякого сомнения, а ты, Осаму, достался мне первым, и тогда я был в полнейшем ужасе — что мне с тобой делать?
Ты был очень беспокойным. Мне кажется, я даже не знал, что дети могут причинять настолько много хлопот. Думал, признаю, что у детей есть зачатки разума и благодарности: всё-таки я тебя подобрал, не дал погибнуть, обогрел, накормил… А ты заехал рукой мне в глаз. Понимаю, не специально, но мне было немного обидно. Если раньше днём я отсыпался, а ночью работал, то ты решил, что тебе не нравится мой распорядок дня, поэтому днём ты не давал мне делать абсолютно ничего, даже спать, а ночью просыпался каждый час, как по будильнику. Представлял ли я в эти моменты, что было бы, оставь я тебя, не притронься бы я к тебе? Представлял. Это были бы длинные дни и спокойные ночи. Но простил бы я себе это в будущем? Не думаю. Даже не зная, каким ты вырастешь и что тебя ждёт… Не думаю.
По ночам ты смотрел на меня. Это было жутко. Я не понимал, что происходит, когда ты начинал вякать, как щенок под забором, и то ли звал меня, то ли наоборот, хотел поиздеваться надо мной, потому что замолкал каждый раз, когда я подходил к твоему подобию колыбели. Ты сжимал свои маленькие, словно лягушачьи, руки в кулачки и смотрел на меня, мол, я забыл, как ты выглядишь, снова, поэтому позвал тебя, чтобы на тебя посмотреть. И я склонялся над тобой с красными глазами и тёмными тенями под ними, злой, уставший и дёрганый. И тоже на тебя смотрел. Потом я стал задумываться, что ты уже тогда будто изучал меня. Присматривался, тот ли человек тебя подобрал. Оценивал, выдержу ли я испытание под твоим гордым именем! Я не называю твоего имени здесь, ведь ты прекрасно понимаешь, что говорю я покамест только об одном тебе. Когда пойдёт разделение, вы оба поймёте, где кто. Не ошибётесь.
Ты думаешь наверняка, что ты дурак. Нет, не так: что у тебя специфические вкусы на атмосферу. Тебя привлекает всякое… такое, вроде СМЕРТИ, или БОЛЕЗНЕЙ, или УБИЙСТВ, или простых шприцов и режущих предметов. Так вот, знай: я не мог разорваться между тобой и моими обязанностями, поэтому периодически ты путешествовал со мной по клиникам и даже моргу. Я, конечно, старался, чтобы ты ничего не видел, даже кутал тебя теплее, но ты, во-первых, не болел, сколько бы ни находился на холоде, а во-вторых, лучше засыпал на нём. Зимы у нас не круглый год, к сожалению, а вот в морге прохлада всегда. Кривить душой не буду, но пахнет от детей не то чтобы приятно, но просто все эти запахи молока или смесей для кормления, детских уходовых средств, всего остального нелицеприятного — это явно не моё. Ты много раз щёлкал меня по лицу медицинскими масками, оттягивая и пытаясь их стянуть. А вот после нескольких хождений со мной ты стал пахнуть привычно — больницей и антисептиками. «Наконец-то», — лицемерно тогда думал я. Нет, я не чувствую вины. В общем… Я занимался своими делами, а ты спал. Юкичи ругал меня, что я таскаю ребёнка по максимально непотребным местам, но я отвечал, что у меня нет выбора, и он забирал тебя с собой. Вряд ли ты его, конечно, помнишь, но он всех вас помнит отлично. Наверное, даже хорошо, что вы понятия не имеете, что ваш директор таскался со всеми вами, пока вы даже не ходили. Тот самый строгий и седой директор с волчьим взглядом. Вы об этом узнаете, когда получите дипломы. Весьма интригующая история, знаете ли… но, если эти записи найдутся раньше, знайте: во-первых, вы практически и есть та причина, по которой Юкичи ушёл от нас в другую сферу, где мог бы приглядывать за вами; во-вторых, верните этот дневник на место так, чтобы я даже подумать не мог, что вы его трогали. Оба.
Я знал, что с детьми нужно разговаривать. Не думаю, что ты в принципе понимал хоть одно слово, но, когда ты внимательно следил за мной, будь я в кабинете, или в морге, или в клинике, или где-нибудь за работой ещё, я рассказывал тебе всё, что приходило в голову: параграфы анатомических учебников, мой личный опыт, про менингококцемию, про эссенциальную гипертензию и даже про ренинангиотензинальдостероновую систему из разделов высокого артериального давления. Потом спрашивал, мол, какова скорая медицинская помощь при коллапсе и синкопе при острой сосудистой недостаточности? А ты смотрел на меня в своей коляске, хмурился и с умным видом бросал погремушку на пол. Я от такого жеста чувствовал себя будто на экзамене и будто принимающий недоволен моим ответом. Возможно, ты просто был голодным. Признаю: думал, что от моих лекций ты наверняка станешь медиком. Медиком, как видишь, ты не стал. Оно и к лучшему: два медика на квадратный метр явно не к добру.
Не знаю, как ты это сделал, но у тебя не было совершенно никаких аллергических реакций на новые продукты. Да, знаешь, я не пальцем деланный всё-таки, разбираюсь немного в детских прикормах и симптомах непринятия ребёнком продуктов, но тебе будто было всё равно — ты ел абсолютно всё. До сих пор помню, как ты морщился, когда сливовое пюре оказалось чрезвычайно кислым для тебя, но ты ел и не противился. Ладно, с «абсолютно всем» я утрировал — ты не признавал овощные пюре от слова совсем. Фруктовые — пожалуйста, а на овощные держал рот на замке. Я и через «самолётик» пробовал, и через «паровозик», но ты смотрел на меня взглядом, спрашивающим, не дурак ли твой отец, называющий ложку разным транспортом, и я быстро отринул эту затею. Должен сказать, что был благодарен тебе за ненадобность с тобой сюсюкаться. Когда это делала Коё, ты даже ей что-то отвечал, будто подыгрывал, и мне казалось, что ты это делаешь чисто из джентльменских порывов. Юкичи отказался пытаться тебя накормить, когда ты взмахом своей лёгкой руки опрокинул на него всё, что было твоим ужином. Я завидовал ему, что я не мог также отказаться от идеи давать тебе еду и отдать эту обязанность кому-нибудь другому. Выяснилось, что если ты — отец ребёнка, вот так вот просто вообще нельзя сделать вид, что этот ребёнок — не твой.
Мне приходилось ходить с тобой на собрания. В плане, не участником, ты понимаешь. Чаще всего я просто отдавал тебя кому-нибудь на попечение: Коё, например, или Юкичи, и отправлял их подальше. Иногда под руку попадались Рандо или Тацухико. Одним больше, одним меньше — какая разница? Да и не жаловался на тебя никто. Ты будто только надо мной издеваться любил, ведь для всех остальных ты был лапочкой и лишь для меня — монстром. Волосы у тебя расти начали рано. Такой пушистый ангел… ангел смерти, вернее. Я боялся, что у тебя в какой-то момент вырастут рога, как у демона, но обошлось, этим ты меня порадовал. Иногда ты даже казался мне милым, когда твои каштановые волосы стали виться. Но, возвращаясь к самому началу, иногда нужно было собирать в зале всех, и я, плюя на свой уставший и загнанный внешний вид, весь в крови (не своей! но порой была и своя), грязи и непонятных человеческих останках (потому что времени на душ с тобой просто не оставалось), брал тебя на собрания и садил на свой стул. Почему? Я за весь свой краткий монолог ни разу не присаживался, а взгляды окружающих были так и так прикованы к центру, то есть к тебе. Ты так внимательно слушал, не представляешь! Не ушла бы от тебя эта внимательность — цены бы тебе не было. Я словно тебе всё и рассказывал, а остальные так, для антуража собирались. Кто-то из штата меня как-то спросил: «Нам как к нему обращаться — замначальника?» И я посмотрел на тебя. Да, вроде как и шутка, но… Тогда я впервые увидел в тебе что-то, что может продолжиться в тебе от меня. Ребёнок ребёнком, но именно в тот момент я подумал, что, возможно, я тогда не зря сделал выбор в твою пользу. И иногда я думал повесить табличку на твою коляску с перечёркнутой собакой и подписанным от руки: «Осторожно! Злой будущий наследник Мафии». Утрирую, но хотелось. По штату также ходили в это время шутки, что у тебя в погремушках не обычные пластиковые шарики, а беличьи кадыки. Сурово, вслед моему воспитанию, так сказать.
Великий Руководитель Мира, Осаму Дадзай — вот значение твоего имени. Возможно, я обрёк тебя на большую ответственность своим самолюбием, зато в будущем можешь похвастаться пророческим видением твоего отца. Обращайся! О твоём детстве уже
твои подчинённые знать не будут. Почти.
Ты уверенно заползал во все самые пыльные углы. В те места, про которые я думал, что ты туда сроду не сунешься, ты совался. У тебя было очень недовольное лицо, когда я вынимал тебя оттуда. «Что тебе там нужно?» — спрашивал я, вытирая твоё лицо от пыли. И ты что-то мне отвечал на своём… ну, детском. Возможно, ты меня даже материл, но я давно растерял навык понимать детскую речь. Коё говорила, что я не очень умею обращаться с детьми, на что я отвечал, что это ты не умеешь обращаться во взрослыми. Я помню, ты вырвал мне клок волос и разбил очки, стянув их с лица, когда мои руки были заняты. Я злился, ты смеялся. Натуральный демон! После таких проделок я старался реже брать тебя на руки. А ты, как кот, словно нарочно путался в ногах. Будто ждал, что я споткнусь об тебя и упаду, а ты снова будешь смеяться. У меня дома никогда так чисто не было, как тогда, когда ты начал ползать и собирать всюду пыль. Коё ругала меня, что я не слежу за тобой, а я отвечал, что это для того, чтобы ты не следил за мной, маленький демон. Ты удивительно не плакал, когда впервые всадил занозу себе в ладонь и когда я вытаскивал её из тебя. Ты корчил своё лицо, хмурился, но держался. Потом я попытался замотать твою ладонь бинтами, но ты их стянул и долго с ними играл, как с плюшевой змеёй. Пророчески весьма, не находишь? Не знаю причины, честно. Ты будто с детства был особенным. И даже когда я обнял тебя в тот раз, чтобы пожалеть, ты неожиданно обнял меня в ответ. Не так, как хватаются дети за взрослых в попытке удержаться, а именно обнял. Твоё сердце билось, как у маленькой птицы. Не знаю, почему я запомнил именно этот момент. Но в тот момент я понял, что… что всё не зря.
Я часто задерживался допоздна. Это вам взрослым объяснить можно, что отец работает и занят, а вот маленький ты не понимал, где я пропадаю. С тобой сидели периодически все, но ты неизменно каждый раз смотрел на меня с осуждением. Не знаю, как дети умеют так, но ты как-то мог. Я даже извинялся перед тобой, качая твою люльку, а ты смотрел и смотрел, словно дыру во мне прожигал. Игрушки отпихивал, погремушки были тебе не нужны, зато хватал мою руку и засыпал с ней на всю ночь. И я сидел, положив голову на краю твоей колыбели. Спал. Ждал, когда проснёшься и отпустишь мою онемевшую конечность. Искусство мести ты постиг ещё до года, будь уверен.
Тот день мне тоже запомнился. Я тогда вернулся точно также поздно, и тогда с тобой сидела Озаки. Она тогда за вечер позвонила мне раза три, прося прийти побыстрее, и я нервничал. Быть может, что-то произошло с тобой? Или что-то произошло в принципе, что представляет опасность для всего моего штата. Я тогда остановился на пороге, с непониманием смотря на вышедшую ко мне Коё с тобой на руках, но, вместо того чтобы отдать тебя мне, она опустила тебя на пол. Ты что-то невнятно крякнул, поднялся на свои несуразные детские ноги, упираясь ладонями в ковёр, и… пошёл. Мой мир перевернулся в ту секунду. Неуверенно, держась за стену, но пошёл. Перебирал ступнями, будто они не были твои, но оно и понятно — ты привыкал к прямохождению, становился человеком, так сказать. И шёл, шёл. Хмурился, дул губы, будто производил интегральные вычисления в уме, и только один раз посмотрел на меня, потянув ко мне одну руку. Потянув ко мне руку… впервые. Конечно, ты вряд ли понимаешь, что я чувствовал, и я не осуждаю тебя. Просто я всю жизнь был человеком, к которому вот так, искренне и незамутнённо, не тянулся никто и никогда. И я сел на колено, обтерев руки об халат и протянув их уже к тебе навстречу. Помню, как ты с недоверием покосился на стену, мол, смотри, не подведи меня, и оттолкнулся от неё, сделав шаг ко мне. Доверился. Потянулся. Смотрел мне прямо в глаза без страха, боли, отчаяния и всего того, с чем привыкли смотреть на меня окружающие люди. И я поймал тебя. Поймал, приподнял, погладил по голове. Твои кудрявые вихры на голове казались необыкновенно мягкими. И запах у тебя стал полностью мой. Не знаю, как ты это сделал, но такой любви человека к человеку я не чувствовал до этого момента ни разу. Пока ты был у меня один, я любил тебя одного. Именно в тот момент я понял — я убью за тебя любого. Сделаю всё, чтобы ты вырос и стал не тем, кем должен был по замыслу других, а тем, кем захочешь ты сам. И я тебе, конечно, в этом помогу, мой любимый сын. Будь добр простить лишь за одно: что я так скуп на чувства. Я старался исправиться.
Ты очень быстро заговорил. В какой-то момент все твои несуразные детские звуки, больше похожие на звуки пищащих игрушек и сигнализаций машин, стали чёткими слогами. Или это моё растаявшее сердце стало лучше тебя понимать?.. Мы были дома одни, и я укладывал тебя спать. В принципе, я мог бы и не держать тебя, но в тот вечер я укачивал тебя одной рукой — вторая была занята то ли книгой, то ли какими-то бумагами, которые я читал. Ты лежал на моём плече, что-то мурлыкал. Я напевал единственную колыбельную, которую, каюсь, выучил лишь с твоим появлением в моей жизни — про солнечный луч. Может, ты мне подпевал, а может, болтал о чём-то своём с кем-то невидимым за моей спиной. Помню, сумерки, я уже погасил свет, оставив лишь ночник; помню, как опустил тебя в твою постель, мечтая лишь о том, как упаду на свою кровать и усну, надеясь, что ты не проснёшься до утра; и помню, как ты, осознанно взглянув на меня перед сном, протянул ко мне руку и чётко сказал: «Папа». Представляешь? Вот так просто. И знаешь, что я осознал в тот момент? Что я ещё ни разу не называл тебя сыном вслух. Звал по имени, называл кучей синонимов, моим замом и просто ребёнком, но сыном — никогда. И мне так перед тобой стало… стыдно, Осаму. Стыдно, что ты опередил меня. Словно это ты всё за меня решил, а не я, взрослый и здравомыслящий человек. Не знаю, что в тот момент было у меня на лице, но ты улыбнулся и снова потянулся ко мне уже обеими ручонками. Я, кстати, с появлением тебя в моей жизни старался убирать щетину гораздо чаще, чем делал это раньше, то есть, когда вспоминал об этом. Мне казалось, твоей нежной детской коже будет неприятно, хотя… учитывая твои нынешние интересы, кто тебя знает. Но в любом случае: ты снова сказал это заветное слово, от которого моё сердце совершило второй кульбит, а я так и стоял, согнувшись над твоей колыбелью в три погибели. Тогда-то я и сказал, что ты — мой единственный и любимый сын, мой луч солнца. Не кривись, пока это читаешь! Вы оба не кривитесь. Вам меня не понять, и слава богу, как говорится.
Казалось бы, я свыкся с ролью отца-одиночки. За этим словосочетанием кроется всё что угодно: смерть жены, её уход, её отказ от ребёнка и все такое. Всё печальное за этим кроется, но никак не моя предыстория. Вернее, предыстория всех нас троих. И с твоим поведением я тоже свыкся. Я почувствовал наконец, что полюбил тебя. Не осуждай меня, ты сам бы попробовал воспитать кого-то подобного! И я готов был положить к твоим ногам весь мир. Я думаю, Рандо и Тацухикка чувствовали себя точно также. :) Но, естественно, всё
хорошее лёгкое когда-нибудь кончается. Ты был июньским, летним. А потом наступил март — месяц дракона, день дракона и час дракона. И в мою — нашу — жизнь пришёл тот, кого ты называешь своим братом — Рюноскэ Акутагава. Дракон Чёрной Реки, мой второй любимый сын и моё второе в жизни вечное беспокойство после Великого Руководителя.
(Иногда мне кажется, что с именами я погорячился, но да ладно.)
Знаешь, если бы я был простым офисным клерком или врачом, я бы не раздумывая нанял сиделку. Но, как вы понимаете, всё моё естество далеко от слова «просто», как и ваше, потому хоть и получалось периодически отдать вам на растерзание кого-то из Рандо, или Тацухико, или Юкичи, или Коё, или в принципе всему штату, заручившись премией каждому, если никто из вас ни писка не издаст, но в основном сидел с вами я. И если с одним тобой, Осаму, я ещё мог периодически вздремнуть, то с вами двумя… Ха, я не знал, что жил в раю до этого времени. Больничном, кровавом, но всё-таки раю.
Мне было тяжело. Я даже не скрываю этого от вас. Я впервые начал подряжать Элис, чтобы она сидела с кем-то из вас, пока я занят вторым. Честно, я не знал, что мне делать, всё-таки вас стало двое… И стало вас двое слишком неожиданно. Помню, Рандо тогда с Тюей на руках выглядел так плохо, что я даже не думал и заговаривать с ним. Он выбыл из списка: его также сильно подкосило резкое исчезновение Поля из его жизни. Тацухико? Он был хоть и ответственным, и тем, в ком я не сомневался, но всё же Драконом, и его методы воспитания и заботы всё же больше подходили для такого же зверя (вроде Тигра — как выяснится двумя месяцами позже), нежели человеческого детёныша (хотя, зная, какая в итоге способность
достанется [перечёркнуто] появится у Рюноскэ, это иронично вдвойне). И остался я один. Я смотрел на тебя, безымянного мальчика, на своих руках, и в моей голове была лишь пустота. Думал ли я о чём-то? Я не уверен. Не помню. Я сидел, кажется, на кресле или на диване. И смотрел на тебя. Бледный, замёрзший. В голове не было ни одной мысли, лишь ужасающие меня яркие образы. Что из вас двоих получится, с таким-то отцом? Кто из вас вырастет? Да, в ваших тогдашних глазах я был обыкновенным человеком. Да, самым близким. Но вы просто не понимали, кто я есть на самом деле. А я понимал. И я понятия не имел, что мне делать с вами обоими
теперь. Ты, Осаму, мысленно называемый с той поры старшим, уже называл меня папой, не осознавая, что вкладываешь в это слово и что оно значит для тебя. Что оно значит для меня — это уже в последнюю очередь. Ты даже не знал, на что себя обрёк, сказав это слово не кому-то другому, а мне! Интересно, Артур и Тацухико думали также? У Шибусавы, конечно, несколько иная биография, но Артур-то наверняка со мной солидарен в этом. Не спрашивал. Знали ли вы, все четверо (покамест трое), что с вами будет, если мы являемся вашими отцами? А мы знали. И это страшно.
Решение принять тебя вторым в нашу скромную с Осаму семью далось мне трудно, буду честным. И не буду врать, что в этом не мешало моё себялюбие. Я просто не знал, смогу ли продолжать держать свой пост с прежней силой, когда на моих руках будете вы оба. Да, вы подрастёте, но ведь это сколько времени нужно! И я также не был уверен, что смогу воспитать вас своими достойными преемниками. А если и воспитаю, не убьёте ли вы друг друга в борьбе за пост наследника? Этого я тоже не мог спрогнозировать. Одно дело — потерять подчинённого или «правую руку». Другое — ребёнка. Здесь во мне взыграли какие-то высокие родительские чувства, и я чуть было в своих раздумьях совсем не опустил руки. Моя должность, моё место, моя работа — это вечная битва с другими такими же, как я, чтобы показать, что я всё ещё достоин занимать свой пост. Всё как у диких зверей — пока ты можешь защищать свой прайд и пока ты можешь загрызть своего брата за первенство в иерархии, ты имеешь право называться вожаком. Ни я, ни Артур, ни Тацухико ничем не отличаемся от диких животных, сбившихся в одну стаю. Буду ли я готов стравить вас обоих в ваше совершеннолетие, чтобы лишь один доказал свою силу, убив второго? Буду ли я готов принять вызов от победителя в лице собственного воспитанника, в котором души не чаю? Вот только мы втроём — Дракон, француз да я — как-то смогли остаться друг другу преданными и без моего смертоубийства. Да, согласен, приоритеты и всё такое… Всё-таки мой пост — это также большая ответственность. Рандо неоднократно говорил в юности, что ему нужна свобода, а не бытие привязанным к одному месту, зато с привилегиями. Шибусава вообще не от мира сего в буквальном смысле, у него есть другая власть. И знаете что? Именно в этот момент у меня возникла идея, ставшая моей целью: вырастить наследников так, чтобы они видели друг в друге верного соратника, а не соперника и претендента на престол. Разные и одновременно равные. Понимаю, пальцем в небо, но попытаться-то стоит!.. Если вы перестали читать этот абзац ещё на середине, потому что вам неинтересны мои отцовские изыскания и мысли, я крайне расстроен. Для кого я, мудрый и взвешивающий все свои решения отец, всё это расписываю?! Для вас, между прочим!
После того как ты, Рюноскэ, получил своё имя, назад дороги не было. Для меня, естественно. Учитывая детское зрение, для тебя я наверняка был просто размазанным пятном, которое укачивает на руках, кормит и периодически что-то непонятно говорит. Да и брат твой был таким же. Понимать друг друга вы начали явно раньше, чем понимать вас обоих начал я. Это, кстати, прослеживается до сих пор, хотя сейчас вы явно больше похожи на здравомыслящих людей, чем в прошлом.
Вы будто стали противоположностями друг друга с первого взгляда: ты, Осаму, в первые месяцы спал беспокойно, можно сказать, вообще не спал, но ты и не болел за первый год жизни ни разу, — не знаю, говорю же, как тебе это удавалось! — лез во все углы и разбрасывался погремушками направо и налево; а ты, Рюноскэ, был таким тихим, что я порой склонялся к тебе и проверял, дышишь ты вообще или нет. Я более чем уверен, что на твою болезненность повлиял проклятый холодный март, который и стал твоим месяцем рождения, ведь если Дадзай спокойно дремал в распашонке без одеяла, то ты простывал от малейшего дуновения ветра из окна. Летом. Не знаю, как ты это делал. Не знаю, как вы оба это делали. Но, когда Рюноскэ болел и я в панике с тобой, Рюноскэ, бегал по аптекам, ты, Осаму, смотрел на меня как на предателя. Я тебя не виню. Взрослый, который целиком и полностью принадлежал только тебе, внезапно стал уделять время ещё и кому-то другому. Ты, Осаму, был совсем маленьким, но мне кажется, что ты уже тогда всё понимал. Никто и никогда не сомневался в твоём интеллекте. У тебя был слишком осознанный взгляд для ребёнка.
Помню как сейчас: май, тепло. Я с вами обоими на руках — вернее, на руке был только Рюноскэ, Осаму сидел в коляске, — у Артура Тюя вовсю разговаривает на вполне себе человеческом вперемешку непонятным детским лепетом. (Рандо уже тогда познал тяжесть бытия с ребёнком, который летает и ползает по потолку лучше, чем ходит по полу!) И… Да. В завершение вашей тетралогии появляется Оплот Чистосердечности, лучший друг для Осаму и Тюи и не менее
лучший друг для Рюноскэ, то есть — Атсуши. Уверен, что вы можете сохранить в секрете то, что по нашим каналам тогда прошла волна оповещения о скоплении одарённой энергии, на которую, кстати, наш Дракон отреагировал раньше наших же информаторов. К чему я распинаюсь? К тому, что Шибусава-доно, он же оборотень, почувствовал близкую к себе энергию быстрее, чем о ней узнали источники. Он всего лишь был послан на местонахождение ещё одного духа-оборотня разведать ситуацию, а вернулся с ребёнком. Думаю, более подробно об этом вам может рассказать сам Тацухико, вот и спросите у него как-нибудь сами. Лучше, конечно, чтобы ваша Чистосердечность (и Совесть всей вашей компании!) уже была в курсе происхождения, возьмите на заметку. Было бы иронично, окажись Тигр Тигрицей, хоть кто-то разбавил бы чистую мужскую компанию, но не судьба, видать. К слову, мои ветеринарные потуги оказались весьма кстати, хоть я и сам не ожидал, что ветеринария понадобится мне больше знаний в педиатрии. Забавно было видеть, как огромный и рогатый зверь с зубами наружу удивительным образом преображается в заботливого отца с корзиной на руках. Да, корзиной, а вы как думали? Это Артур своего носил в свёртке, потому что ему достался обыкновенный человеческий ребёнок. А звериных детёнышей носить удобнее в корзинах. Занимаешься своими делами и качаешь корзину на хвосте, как колыбель. Порой мне кажется, что, знай Шибусава ранее, на что он подпишется, покинув свою Башню, он ни за что и шагу не ступил наружу. Ни разу не спрашивал у него, жалеет ли он, но, думаю, сейчас это уже неактуально. Судя по тому, как вздорного характера полузверь изменился в более спокойную и лучшую версию себя, Атсуши повлиял на него более чем положительно. Да, представляете, ваши отцы тоже проходили арку просветления, как у вас модно нынче говорить! В юности — в ваших летах — мы тоже были несколькими иными версиями себя сегодняшних. И вы тоже (очень надеюсь) изменитесь, когда повзрослеете. Хотя, может, и нет. Посмотрим.
Не знаю, как вы это сделали, но в совершенно разных моментах вы стали моей копией. Внешность, поведение, манеры, слова. Я даже не старался учить вас этому! Если кто-то посмеет сказать, что на нашей скромной фотографии втроём кто-то из вас не похож на меня, я застрелю его лично.
Тюя к этому времени полностью зарекомендовал себя повелителем гравитации. Атсуши хоть и был самым младшим из вас, а Зверь у него был разве что котёнком, но по нему уже было ясно — воспитание Оборотня Шибусава-доно преподнесёт ему сполна. А вот вы оба были без всего.
Удалось вас забрать на ранней стадии, ничего вам ввести не успели. [
перечёркнуто несколькими жирными линиями — не разобрать написанного] И не то чтобы я переживал по этому поводу слишком сильно, но… Не поймите меня неправильно — меня воспитывали так, что человек без способности чисто физически неспособен держать пост Босса, который мне передался по наследству (почти ;)), учитывая, что заправлять также придётся одарёнными людьми. Потому червь сомнений во мне хоть и был, но совсем маленьким. Пока… Пока в своей, скажем, лаборатории при морге, где были мои вещи, я не обнаружил парочку вещей, которые несколько лет назад совершенно случайно позаимствовал у Тацухико — тогда ещё безымянного для нас с Юкичи-доно духа Дракона. (Надеюсь, к этому моменту вы уже в курсе нашего знакомства.) И если тогда я понятия не имел, как способность Шибусавы работает, то к моменту обнаружения позаимствованных у него вещей я примерно знал этот «механизм». Я решался на эксперимент довольно долго, но в основном потому, что был крайне занят и забывал об этом. И всё же одной ночью, пока вы оба спали, я это сделал. Я знаю, что вы ничего не помните. Я более чем уверен, что вы ничего не чувствовали.
Я разломил кристаллы чужих способностей над собственными детьми, наблюдая, что из этого выйдет и выйдет ли что-то вообще.
Если бы я знал, ЧТО из этого выйдет, мой дорогой Осаму, я бы НИКОГДА на это не пошёл. Это Я обрёк тебя на то, с чем ты мучился, пока взрослел. Если когда-нибудь ты сможешь меня простить, то будь добр это сделать.
Для начала, дети мои, напомню вам обоим, что вы являетесь моими прямыми продолжателями, следовательно, и с базами данных разбираться предстоит вам. Держите полезную памятку, она упростит вам жизнь:
1) А — способности не обнаружено. Обычно с уровнем А принимают в наш штат сотрудников.
2) В — способность (контролируемая носителем) обнаружена*. Может иметь собственный разум.
В+ — сила направлена на атаку. В- — сила направлена на защиту. Вb — сила универсальна (атака + защита).
b+ — способности нет, но определённые навыки представляют опасность.
3) С — способность (чаще всего НЕ контролируемая носителем и чаще всего опасная для него самого) обнаружена. С+ — сила смертоносна для контактирующих. С- — при нашей работе мы ещё не обнаруживали никого, кого можно было бы записать в эту категорию, так что и описание неизвестно.
Теперь вернёмся к повествованию. Тебе, мой дорогой Рюноскэ, повезло гораздо больше — тебе попалось Bb, которое ты позднее сам назвал Расёмоном. Признать честно, увидев впервые эту чёрную змею в твоей колыбельке, я испугался банально от непонимания, что это такое. Позже выяснилось, что, оказывается, в кристалле способности и скрывался этот чёрный молох, который по праву теперь считался твоим. Сначала я опасался, что он тебе навредит, но ты воспринимал его живой игрушкой. Даже спал с ним в обнимку. Он соображал на уровне ящерицы обыкновенной, больше чувствовал всё то, что чувствуешь ты. Практически не появлялся, когда ты болел — видимо, у тебя не было сил на его выпуск. А вот над Осаму я голову ломал, не понимая, что я сделал не так — проявлений его способности я никак не видел. Даже по камерам не мог засечь! Я и подкидывать тебя пытался, и оставлять твои вещи на расстоянии от тебя, и даже ночью под свет луны подставлял, стараясь выяснить, что же тебе досталось. Думал даже, что кристалл был полым! Или ты его не принял. Я потому и уточнил, что только почти разобрался в механизме их работы. Уже было смирился, что ты отверг способность и та улетучилась в небытие… А потом я впервые как-то услышал, как Рюноскэ хнычет. На первый взгляд — ничего: ты ничего у него не отобрал и не ударил, как это у маленьких человеческих детёнышей бывает. Выяснилось, что при прикосновении Расёмона к тебе он исчез, вот твой брат и расстроился. Я тогда поначалу приписал к тебе уничтожающую другие силы способность, после увидел, что Расёмон вернулся, и стёр твой плюс. Признаюсь: я ради интереса тестировал твою силу на братьях твоих меньших — Тюе и Атсуши. Тюя хмурился, злился и разбрасывал в приступе детской ярости игрушки, когда после твоего прикосновения не мог взобраться на стену вертикально, как он любил это делать; а Атсуши резко переставал понимать, где его тигриные лапы, и подолгу молча осматривал свои видоизменённые конечности. Тебе досталась уникальная сила, мой дорогой Осаму — аннулировать чужие способности. И я было возрадовался — подобной аннигиляции в своей профессии я ещё не встречал!..
Если бы я только знал, как она тебе вредит… Надеюсь, ты сумеешь меня простить за это.
Ты, Рюноскэ, был молчуном с детства. Думаешь, я преувеличиваю? Ты очень долго не начинал говорить. В физическом развитии ты не отставал — и пошёл в срок, и рост походил на норму, только вес прибавлялся хило. У Осаму была точно такая же проблема; кормить на убой я вас даже не пытался, прекрасно видя, сколько вы съедаете за раз, потому в какой-то момент стал давать вам одну большую порцию на двоих — в попытке задеть друг друга вы готовы были съесть гораздо больше, чем ели изначально, без мотивации, так сказать. Дух к соперничеству у вас с пелёнок в буквальном смысле. Что с вас взять? Мальчишки, как любила говорить Коё. И все к ней прислушивались, как к единственной женщине в нашем клане. Не знаю, что я бы делал без неё, когда валился с ног и засыпал за столом, в кресле, на полу, а вы оставались без моего присмотра… И переходили под её строгий надзор, естественно. Благодарите вашу добросовестную учительницу каллиграфии и языка — без неё вы бы сломали в себе все кости ещё до первого класса. Хотя, наверное, я бы тоже что-нибудь себе сломал.
Отсутствие подачи голоса у тебя, Рюноскэ, было моей персональной проблемой. Я уж валил это и на индивидуальные особенности твоего психического здоровья, и на влияние твоей приобретённой способности, и на что только не; но чем больше времени проводили с вами все окружающие вас взрослые (и я в т.ч.) и ваши верные соратники в лице Тюи и Атсуши, тем больше я убеждался, что с твоим психическим развитием всё в порядке — ты всё прекрасно понимал, реагируя бессловно. Ты просто… не хотел говорить? не видел в этом надобности? Ты слышал и слушал своего брата сутки напролёт, лепечущего про всё подряд, ты слушал рычащего Тюю, раньше всех из вас ставшего выговаривать эти самые рычащие звуки, слушал Атсуши, чьи слова периодически сменялись на невнятные кошачьи звуки вроде утробного рычания или мурлыкания, слушал нашу чистую речь (уж поверь, наш контингент не способен сюсюкаться абсолютно ни с кем), но упорно не заговаривал. Вещи, которые были тебе недосягаемы, ты просил жестами либо доставал Расёмоном, достающим их не с первого раза, а требуемые от нас действия ты старался выполнять сам — я только помогал. В отличие от Осаму, часто манипулирующего мной и моей усталостью, когда я не мог сопротивляться наивным детским просьбам, ты молча наблюдал за ним и мной и повторял. Это высшая психическая деятельность ребёнка твоего возраста, уж поверь. Я беспокоился потом по другому поводу — ты мог по каким-то причинам быть немым, а если и нет, то твой речевой аппарат мог бы быть развит в будущем достаточно плохо, начиная дикцией отдельных звуков и заканчивая неточной формулировкой предложений. Когда Осаму чётко обращался ко мне, мол, папа, дай то-то и то-то, папа, я хочу то и это, папа, сделай мне это, ты только слушал. Я проверял тебя даже на слух, пытаясь шептать что-нибудь вне поля твоего зрения, и ты тут же оборачивался, с подозрением оглядывая комнату.
Когда ты, мой дорогой младший сын, наконец начал делать уверенные шаги, я был безмерно счастлив. Примерно так же, как и когда пошёл мой дорогой старший сын. Да, разница между вами невелика, но… Осаму всегда рвался ходить и бегать всюду, куда мог только попасть. Ты же, Рюноскэ, предпочитал сначала понаблюдать со стороны и лишь потом начинал исследовать обстановку. Как только Осаму стал ходить без поддержки, я забыл, когда он сидел на моих руках. Осторожный же Рюноскэ наоборот, предпочитал осмотреться с моей высоты, сидя у меня на руках или плечах. Я не был против; в конце концов, только под конец рабочего дня я мог полностью посвятить время вам. Вы, может, этого и не понимали, ведь я часто был в поле вашего зрения, но полноценно играть и всё такое… Я старался как можно быстрее выучить вас всему, что должен знать ребёнок вашего возраста. Было трудно поднимать кого-то из вас, когда под рукавом халата и под слоем бинтовых повязок заживало пулевое ранение; было трудно чётко произносить слова для вашего запоминания, когда моя челюсть отходила от вывиха; было трудно выяснить, кто из нас троих — Тацухико, Рандо или, собственно, я — наиболее дееспособен после неудачной стычки, чтобы присмотреть за всеми четырьмя разом; было трудно, но мы старались. Мне самому не верится, что я говорю такие тривиальные фразы, но если вы когда-нибудь и заведёте собственных детей (не дай бог, конечно!) или хотя бы (вот тут уже дай боже) учеников, то вы поймёте нас всех.
Я впервые видел, как в удовольствии топорщится чешуя, словно от ветра, огромной клыкастой рептилии с рогами под именем Шибусавы, когда Атсуши произносил своё имя без коверкания и прерывания на непонятные звуки дикого животного. Впервые видел слёзы на глазах Рандо, пережившего уход из его жизни Верлена, когда Тюя, пускай и по слогам, на французском (!) произнёс, что его зовут Накахара Тюя. Я бы написал, конечно, как он это сказал, но для этого нужно знать французский, а я знаю лишь латынь, и если бы хоть кто-то из вас заговорил на латыни, то я клянусь, что провёл бы обряд экзорцизма. Я не впервые слышал, как ты, Дадзай, чётко и с разными интонациями, даже порой издевательски спрашивал у своего младшего брата: «Меня зовут Осаму Дадзай, а тебя как, а-а-а?» Но, когда я впервые услышал незнакомый мне голос с детской хрипотцой, тихо, но без запинки и внятно отвечающий: «Меня зовут Р-л-рюноскэ Акутагав-в-ва, ты надоел спр-л-рашивать одно и то же!», я чуть богу душу не отдал на месте. В тот вечер я вернулся немного раньше обычного, но — боже мой! — если бы я задержался хотя бы минут на десять? Я бы продолжил быть уверенным, что из двух моих сыновей контактирует с миром словесно только один. Да так чётко, практически не жуя звуки! Я тогда не разуваясь вбежал к вам, и Юкичи, заменяющий вам сиделку и надсмотрщика, был удивлён не меньше моего. Он молчал, я молчал, даже ты, Осаму, молчал. А ты, Рюноскэ, посмотрел на меня, сидя на полу и возясь со своей чёрной ящеричной головой, и указал пальцем на своего брата: «Папа, он мне надоел». И снова чётко. Не жуя звуков. Я тогда потерял дар речи. Мой Волче, сиречь ваш всезнающий директор, говорил, что еле успел поймать меня, ибо ноги мои подкосились. Я уж и немоту подозревал, и негативное влияние способности, и твои индивидуальные особенности, и какие-то болезни… А всего-то надо было, чтобы Дадзай тебя достал. Дадзай тогда, к слову, с не меньшим удивлением посмотрел на меня и пролепетал по-детски: «Пап, он лазговаливает!» Да, Дадзай, он разговаривает. Твой брат вполне себе здоров, просто с характером. Помню, что тогда поднял вас обоих на руки, хоть мне и было тяжело, и держал, пока руки не начали отваливаться. Мои мальчики! То, что я воспитал! Говорят, ходят, МЫСЛЯТ! Настоящие люди! Не знаю, что в дальнейшем должно было послужить тому, чтобы я в вас разочаровался. Знайте: я, может, и строг с вами иногда, но разочароваться — никогда. Любил, как своих детей. Ах да, вы же они и есть…
С одеждой для вас у меня было туго. У меня вообще, признать, всю жизнь с фантазией тяжеловато, но, когда дело дошло до детского гардероба, я растерялся совсем. В этом, как ни странно, помог ваш старый добрый Рандо: вот уж у кого вкуса не отнять! Его Тюя всегда был одет с иголочки в дорогую одежду. Нет, я мог себе позволить, но… зачем одевать вас в то, что через минуту будет стёрто с лица планеты? Рандо наставлял меня (и Шибусаву в т.ч.), взяв всех нас в магазины детской одежды. В первый раз я чуть не умер от ожидания, пока он присматривал сочетания для вас. Оказалось, недостаточно взять первое попавшееся, что на вас налезло — нужно подбирать фасон, цвет, чтобы к глазам подходило… Тацухико повезло больше всего — у его кота глаза радугой переливались, ему всё подходило. В другие разы посещения давались легче. Я искренне просил Рандо запечатать вас четверых в куб и оставить дома, пока мы быстренько что-то берём для вас, но Рандо говорил, что это непедагогично. Тацухико предлагал привязать вас четверых к его хвосту, но Рандо чуть не обломал ему за эту идею рога. У меня рогов нет — мне ломать нечего. Зато Коё с той поры стала говорить, что вы наконец-то одеты, как нормальные дети у адекватных взрослых, а не как волчата с голодного мыса. Особенно тяжко было вразумить Шибусаву, для которого звериная шерсть — или чешуя — уже была одеждой. Но он и сам это признавал, дескать, старые привычки.
Вы росли невероятно быстро. Говорят, что чужие дети растут быстрее своих, но с вами — отдельная история. Не то я в своей практике мало сталкивался с детьми, не то вы всей четвёркой решили стать феноменальными, но взрослели вы от часа к часу. Ни о каком детском саду речи не шло, всё-таки ваш доблестный директор и мой верный Волче, собравший свою проверенную братию, подался в среднее образование, нежели дошкольное и начальное, потому весь свой «детсадовский» период вы провели с нами. Тогда мы все ещё теплили в себе надежду, что вы вырастете вдали от всей нашей работы. Вы оба, например, станете хирургом и патологоанатомом… Или стоматологом и педиатром. Или вообще не пойдёте по моим стопам и станете… не знаю, один кинологом, другой режиссёром. Модельером, моделью. Учителем. Тайным агентом! Выбирай не хочу. Но все наши «стариковские» мечты (имейте в виду — мы были старше вас сейчашних от силы лет на пять!) разбились в пух и прах немногим позже. Вы прекрасно знаете, о каком моменте я говорю. А тогда, глядя на ваши круглые детские лица и блестящие глаза, никто из нас, взрослых, и подумать не мог, что вы станете нашими отражениями. Думалось тогда: играйте в игрушки, в догонялки, в прятки и казаков-разбойников, рисуйте цветы и машины, на асфальте, на обоях, дружите друг с другом, танцуйте, пойте, смейтесь! Юкичи сказал мне тогда, что я перестал сутулиться от усталости и вновь стал улыбаться; Рандо — воспрял духом, найдя в своём сыне смысл шагать дальше; Тацухико — успокоился и остепенился, став олицетворять в действительности Водную Драконью мудрость вместо огня и ярости. Похоже, что вы четверо стали нашей мотивацией стать лучшими версиями самих себя?
Мы честно старались скрывать от вас свою деятельность. Как только вы пересекли ту границу возраста, когда начинаете думать и понимать происходящее, походы к нам стали редкими. Вас занимала школа, вас занимали вы сами — ваша дружба, ваши игры, ваши соперничества, возможно, ваши новые одноклассники и одноклассницы. Знаю, вы тогда понятия не имели, что все ваши учителя подобраны не просто так. Коё-сан, Куникида-сан, Йосано-сан, Рампо-сан, ваша англичанка мисс Агата, ваш чуткий классный руководитель Сакуноске-сан и, естественно, ваш Директор — все эти люди прекрасно осведомлены, кто вы такие и что в вас за особенность. Ваша школа по документам числится самой обыкновенной, уж поверьте мне, все секреты таит в себе руководство. И мы, конечно. :) Т.к. вы это должны узнать уже по окончании, ничего страшного, что я вот так прямым текстом раскрою все карты. Правда, эта «обыкновенность» в будущем сыграла же с вами злую шутку в виде ваших новых… кхм, скажем, товарищей. Тогда я думал, что это злая шутка, но потом, как оказалось, это ваше личное испытание. Мы старались вас уберечь от всего, хоть и понимали, что вы становитесь старше, а ваши проблемы — серьёзнее. Я рад, на самом деле, что вы всё сами смогли разрешить. Не просто рад — горд. Мы горды вами всеми. Я горд вами обоими. Горд тобой, Рюноскэ, горд тобой, Осаму. Продолжайте совершать подвиги и дальше, только не посвящайте в них ваших отцов! У нас может на старости лет не выдержать сердце. Шучу. Всё выдержит. Но будет обидно, если нам и пятидесяти не будет, а вы нас сделаете седыми. Исключая Тацухико, да, он по жизни много чего повидал, наш заяц-беляк.
Вместе с вашей школой пришли и новые проблемы. Было необычно приходить домой через сутки, уставшему, голодному и лично положившему нескольких человек прошлой ночью, а потом встречать ваши просьбы зашить рубашку или помочь с поделкой на завтрашний урок. И я делал. Шить я умел, но не особо любил (хирургические швы наложили на мне отпечаток работы), потому под моим чутким руководством учил вас шить самих. Тебя, Осаму, я просил не стараться пришить нитку к себе. Я уже тогда видел, что твоя способность рвётся наружу, но не думал, что в будущем это будет настолько критично. Твои повязки утягивали кожу и делали тебе легче, сдерживая всё внутри — верь мне, я наблюдал за твоим поведением. Знать бы мне, что лучше бы твои руки усеивали мелкие царапины, чем то, что случилось потом!.. Но я не знал. К сожалению. Я не претендую и не претендовал никогда на звание лучшего родителя, но, когда я едва тебя не потерял, я думал, что из меня не то что худший родитель = худший человек на земле. Не заметил вовремя. Не уследил. Не диагностировал. Мы разговаривали с тобой потом об этом, и ты высказал мне многое, но я всё равно виню себя за произошедшее. Вряд ли прощу. Но да ладно.
Оказалось, что все шутки про то, что домашние задания за детей делают родители — не шутка. Если в начальной школе вы ещё справлялись сами, то потом пошли какие-то невероятные математические задачи. Вам смешно, молодые люди? А мне — нам троим — было ни капли не смешно! Было желание встретиться с Волче, отринувшим службу мне в угоду службы молодому поколению в лице вас, и сказать, чтобы решал свои задачи сам, но моя гордость была выше этого. Да, взрослые умнее детей априори, особенно — мы, но интегралы, логарифмы и проклятые дециметры после подписи тысячи оружейных бумаг просто не поддавались нашему сознанию. Если вы думаете, что мы разрешали вам пропускать уроки по доброте душевной, вы ошибаетесь!.. Чем меньше уроков со сложными заданиями вы посещали, тем нам было легче. Авось следующие задания уж сами решите, хоть с решебником, только нас бы не подключали. Думаете, охота после бессонных ночей тратить ещё одну ночь на решение вашего домашнего задания? Язвить будете опосля.
Любые ваши оценки, будь они неудовлетворительными либо отличными, меня не волновали. Нет, не в том плане, что я не заботился о вашем обучении; я не видел смысла возводить вам в вину неусвоенный материал. Почему? По сравнению с нашими — ваших взрослых — проблемами и проблемами вашими, когда вы подрастёте, все эти оценки не имеют никакой значимости. Учитесь плохо, учитесь хорошо, учитесь отлично — школа всё равно останется лучшим воспоминанием в вашей жизни. А я вам, конечно, помогу на этом пути. Мне только в радость быть мудрым наставником… пусть я и не всегда справлялся с этим.
Не подумайте, что, когда я злился или читал вам нотации, я делал то из нелюбви или каких-либо других негативных порывов. Я беспокоился за вас всегда и продолжаю это делать, хоть вам давно не год, не пять, не одиннадцать и даже не восемнадцать. И злился я на то, что я не мог вам помочь и наставить вас на более грамотный путь в моменты ваших ошибок. Головой я понимал, что без набития собственных шишек не получится сформировать свой собственный опыт, но сердце хотело провести вас по вашему взрослению наиболее мягко. Я прекрасно осведомлён о работе мозга и организма любого ребёнка и подростка, о вашей — абстрактно — психологии и физиологии, я прекрасно понимал, что в какой-то момент ваш папа перестанет быть для вас центром жизни, вы будете отделяться, сопротивляться моей заботе, соперничать друг с другом и со мной. Я сам был таким. Да, я рос в немного… иных условиях, мне приходилось многое познавать самому, но, получив возможность воспитать вас, избегая извилистых троп моего взросления, я искренне стремился к тому, чтобы вы больше слушались меня — я всё же мудрее вас и банально опытнее в некоторых вещах. Наивно стремился, конечно. И все эти нестыковки желаний моих и ваших и вызывали мою злость. Да, я никогда не кричал на вас в гневе, но то, что я строг в некоторых моментах, вы и сами знаете. Я старался исправиться. Но и, естественно, попустительствовать всему вашему сумасбродству я не буду!.. Даже когда вам будет тридцать лет. Вы всё ещё мои дети. Вы до конца моей жизни мои дети. Имейте совесть не обижать вашего молодого старика.
Когда я встречал вас обоих, мелких, со школы, мне банально не верилось, что моя жизнь свернула в эту светлую рутину. Я и подумать не мог, что когда-то мы все втроём
бездумно кромсавшие наших врагов на маленькие кровавые куски [
перечёркнуто несколькими жирными линиями — не разобрать написанного] будем с уставшими улыбками сажать
наших детей на задние сиденья и спрашивать, как прошёл ваш день. Вы любили наперебой рассказывать одно и то же, толкаясь и перекрикивая друг друга, и я тогда придумал выборку на камень-ножницы-бумага — кто победил, тот и рассказывает первым. Правда, всё равно вы порой дрались, если кто-то из вас выигрывал несколько дней подряд, но я тогда угрожал чудовищным — лишением вас сладкого на неделю. Сам поверить не мог, что я, страшный в ночных кругах человек, буду угрожать таким. Но на вас действовало. Возможно, в ваших глазах тогда я выглядел человеком ещё страшнее, чем я являюсь на самом деле. Уж простите, но вы сами когда-то обозвали меня отцом, я вас не заставлял!
Мальчишки всегда растут воинственными. Среди вас четверых только Атсуши, что удивительнее всего, был робким и старался избегать ваших перепалок, хотя, по идее, из вас четверых он был самым сильным физически. А ведь ожидалось, что Тигр, воспитанный Драконом, будет воплощением звериной ярости!.. Мечтать не вредно. Шибусава воспитал плюшевый клубок и сам стал таким — из свирепого Столпа стал вязаной змеёй с глазами-бусинами. Но вернёмся даже не к тому, что ты, Осаму, стремился задеть всех вокруг своими острыми словечками, которые ты понабрал понятия не имею откуда, и Тюя из-за этого вспыхивал, как лучина, а к тому, что ты, Рюноскэ, часто злился на своего брата за это — и возникали ваши споры и драки. Да, братья часто не могут найти общего языка, но сначала удавалось спихнуть на возраст, а потом… Я боялся, что я не выполнил своей задачи. Не смог воспитать вас надёжной защитой друг друга. Не смог избежать вашей будущей дуэли за престол и убийства одного другим на моих глазах. В моей голове по ночам, когда я переносил вас, уснувших в зале, на ваши постели, и какие-то минуты наблюдал за вами, разворачивались ужасающие воображение картины: как один из вас почти добил второго, и я мечусь между отцовским стремлением защитить своего ребёнка и броситься на выручку и между хладнокровным законом моей породы о наблюдении за битвой за мой пост. Мы все втроём (шучу, был ещё Верлен, который какое-то время числился даже погибшим) множество раз преступали закон, не задумываясь о последствиях, ведь выросли по ту сторону баррикады от бытия законопослушными или стражниками гражданского покоя, но в момент взятия вас под наши подбитые и миллион раз поломанные крылья я много раз задумывался о том, что самым жестоким законом для меня было бы хладнокровное наблюдение за вашей последней битвой. По нашим волчьим законам — это верно. Но отцовское сердце… О нет. Я бы не смог. Я стал слишком мягким, нянчась с вами. Но только в стенах дома! И тогда мы все втроём решили — к чёрту такой закон. Воспитаем вас так, чтобы этого закона можно было избежать. И вообще, в нашем клане — наши законы. Вырастете и займёте наши места — придумывайте свои правила.
Был несказанно рад, на самом деле, когда вся ваша «ненависть» друг к другу оказалась не более чем напускной «братской любовью». В нужные моменты вы действительно стояли друг за друга. Неужели я выполнил свою задачу?
Помню до сих пор ту ночь, когда вы остались одни. Да, дети мои, та самая, когда вы резко расстались с беззаботным детством и собственными глазами увидели, чем мы занимаемся. Мы и подумать не могли, что вы влезете во всё это! Если бы наши камеры не засекли дополнительное вторжение в лице знакомых камерам лиц, нам было бы достаточно показать зубы — всё-таки, способность Рандо непробиваема, моя Элис не является довеском-неумёхой, а Шибусава и вовсе зверь. Мы боялись навредить вам и одновременно боялись, что вам навредят другие. Да, Осаму, больше всего я переживал за тебя — всё-таки остальная троица с твоим братом во главе могла защититься своей силой, — но ты смог меня переубедить в твоей беззащитности. Как бы то печально и в то же время закономерно ни было, наше воспитание
(не думаю, что гены) [
перечёркнуто несколькими жирными линиями — не разобрать написанного] действительно заставило вас стать нашими отражениями. Несмотря на малый возраст, вы справились. На вашу психику это не повлияло — ни жестокость, что вы проявили, ни в принципе осознание происходящего и слом розовых очков насчёт своих взрослых. А что это значило? Что, как бы мы ни старались, вы всё равно пошли по нашим стопам. Чёртова генетика, а ведь хотели как лучше! Дети сильных одарённых никогда не проиграют в силе этим одарённым. А жаль.
Помню, как со вздохом решился тренировать вас, хоть и не хотелось. Много что взрослым не хочется насчёт своих детей, просто потому что они забывают, что дети — это абсолютно другие люди, пусть и немного похожие на этих самых взрослых внешне и совсем чуть-чуть внутренне. Вы действительно оказались талантливы в стрельбе и бою — и это неудивительно, ведь вашим отцом является Великий Мори Огай, ужасающий ночь Чумной Доктор, сиречь Я. Вы хоть раз задумывались, как вам со мной повезло? И правильно, что не задумывались — в мире существует миллион родителей, которые во всём лучше меня, но судьба с вами сыграла злую шутку. Мир вокруг вас отныне устроен был жестоким, и вам наверняка приходилось смириться с тем, что
нужно будет преступать границы моралей, но иногда мне казалось, что вам это даже нравится. Вас это забавляло, хоть и шокировало порой. Я бы это сравнил с аттракционом, на котором у многих могут остановиться сердца, но вы после его посещения в ужасе и с волосами дыбом побежали бы туда ещё раз. Грубое сравнение весьма, но для вас — самое то. Вы это прочувствовали сполна, когда ваш верный друг под именем Накахары Тюи впервые активировал свою С-способность. Помните, да? И я помню. Детские игры закончились, к сожалению. И для меня это тоже было тяжко принять.
Часто в наших кругах сталкиваешься с понятием о том, что полагаться стоит только на себя. В каких-то моментах оно верно — не знаешь, сколько предателей может окружать. В наших кругах опасно заводить дружбу и семью, опасно к кому-то привязываться, но если уж так вышло, что сквозь огонь, воду, кровь и смерть вы прошли с определёнными людьми, то эти люди костьми лягут во имя вашего спасения. Я говорю так эгоцентрично, чтобы вы лучше поняли; на самом деле, в обратную сторону это точно так же работает. Просто если вдруг вы задумываетесь, почему я упоминаю достаточно узкий круг людей… Поэтому. Кругом полно тех, кто готов вонзить нож в ваши спины. Вы уже не маленькие, должны понимать. Но также будьте готовы к тому, что вы и сами будете готовы вонзить кому-нибудь в спину нож — во имя спасения вашей жизни или жизни того, кого вы считаете другом, любовью или семьёй. Мы — семья. Не просто преступная шайка, или банда, или стая диких зверей. Вы — семья. Если вы сумеете сохранить ваши отношения через десять и больше лет, вы, условно говоря, непобедимы. Почему я так уверенно заявляю? Я жив, Рандо жив, Шибусава жив. На любого из нас можно найти грамотное оружие, но, как видите, мы покамест в здравии и в целостности. Даже до окончания школы вас довели без проблем. Обращайтесь.
Знаю, все эти отцовские откровения вы могли пробежать глазами наискосок. Не осуждаю. Следующую часть я бы и сам не захотел читать, но я её пишу, а не читаю — так не выйдет. Это было большим… ударом для меня, когда ты, Осаму, дошёл до своей кипящей точки. Вернее, подозреваю, тебя ментально довело действие твоей силы. До сих пор в кошмарах мне снится, как Рюноскэ, задыхаясь, среди дня звонит мне и в ужасе говорит
ту самую вещь. До сих пор и думать не хочу, что было бы, опоздай я хоть на минуту. Если бы Тацухико не было рядом… Никакая машина не сравнится по скорости с передвижением в мире Дыхания Дракона — хорошо, что вы оба одарённые. Именно потому я и говорил, что ни за что бы не разбил эти проклятые кристаллы, если бы знал, к чему это приведёт. Было очень больно слушать все твои откровения после, Осаму. Больно, потому что я их упустил. Быть может, мы смогли бы решить их вместе, как… семья. Потому и жалею обо всём. Если бы я потерял кого-то из вас двоих в тот день, я был бы самым никчёмным человеком на этой земле. Искренне жаль, если вы считали, что я мог вас где-то недолюбить.
Я беспокоился о вас всегда и буду беспокоиться. То, что вы, возможно, считаете своими ошибками, было вашим личным путём. Живите, творите, дружите, любите, убивайте ваших врагов самым жестоким образом и не убивайте ваши нервные клетки. Даже если забудете про нас, ваших стариков, мы о вас не забудем — будем периодически назидать над вами и контролировать, чтобы ваши дела не пошли наперекосяк, потому что кто-то на что-то поспорил, кто-то что-то потерял, где-то вы подрались, где-то что-то не поделили. Вы всё ещё наши дети. Возможно, я буду ещё дополнять эти мемуары, — лучше не назвать! — но пока что… Определитесь, кто из вас двоих займёт мой пост. Я знаю, что вы будете спихивать эту ответственность друг на друга. Не заставляйте меня решать вас эту проблему через камень-ножницы-бумага. Я предупредил!
Люблю вас одинаково, мои дети. Надеюсь, этот дневник будет забран мной в мою могилу.
***
Дверь тихо скрипнула. Отец, конечно, часто засиживался у себя в кабинете, как сыч у себя в гнезде, но на ужин, особенно приготовленный сыновьями, всегда подходил. Ну, как сыновьями — одним из них, а второй на подхвате, потому что давать Дадзаю в свободное пользование нож или плиту равно убийству всех вокруг и его же суициду в том числе, причинённому себе же по неосторожности. Рюноскэ позвал уже дважды, но Мори не откликнулся, и тогда Осаму был послан на разведку — постучать чисто ради приличия уже в момент открывания двери. Но и Осаму не вернулся; более того, его зов оборвался на середине. Акутагава прищурился, злясь, что сейчас всё остынет и проще будет всё сгрудить в пасть Расёмону, нежели позволять еде простаивать, но с полотенцем в руках прошёлся из кухни по коридору к кабинету отца. Старший брат, на что-то смотрящий, стоял в проёме, и младший, наклонившись, просунул голову чуть ниже головы Дадзая, чтоб увидеть наконец, что происходит.
Отец спал. Он, кажется, ненарочно уснул, подперев голову рукой и бесшумно сопя через нос. Осаму уж и рукой махнул, проверяя, среагирует ли, и раскрыл дверь шире, но ничего — хозяин кабинета действительно спал. Он что-то писал в своём чёрном кожаном ежедневнике, зажав ручку в пальцах, и страницы записной книжонки встали веером, исписанные вдоль и поперёк. Оба подростка тихо подошли ближе, ожидая, что отец с его чутким сном всё-таки проснётся и пойдёт ужинать вместе с ними, но нет — видать, слишком вымотался.
— Будим? — Осаму шёпотом спрашивает у Рюноскэ, не смотря на него.
— Оставь. Пусть спит, — Рюноскэ также отвечает едва слышно, забросив полотенце на плечо. — Принеси плед какой-нибудь.
Дадзай спорить не стал. Он молча, оглядевшись вокруг и убедившись, что пледа в кабинете нет, вышел на цыпочках вон. Акутагава же осторожно, стараясь не шуршать, закрыл ежедневник в чёрной кожаной обложке, не горя желанием лезть в отцовские записи, которые легко могут оказаться мало интересующими подростков записями по работе, и осторожно вынул из отцовских пальцев ручку, бесшумно отложив в сторону. Отец вообще редко вот так спит не ночью, часто засыпая даже позже сыновей-полуночников, просто потому что привык к своему режиму, но если уж уснул в неожиданное для себя время, то лучше не будить.
Когда плеча Рюноскэ что-то коснулось, он резко дёрнулся и уже был готов бить локтем назад, но то оказался бесшумно вернувшийся Осаму, хитро лыбящийся. Поди специально подкрался, чтобы младший брат вскрикнул и разбудил родителя! Акутагава прищурился, отобрав плед и, обойдя с другой стороны, осторожно попытался накрыть им отцовские плечи; с другой стороны край подхватил Дадзай, поправив и накинув покрывало на родителя побольше, чтоб не спал от движений.
— Не представляю, что должно случиться, чтобы он спал как убитый, — Осаму пожал плечами, смотря, как Мори даже не шелохнулся. — В попытке отдохнуть от работы решил прогуляться и прошёл четыреста километров, походу.
— Тихо ты. Иди и ешь, пока не остыло, — Расёмон тем временем, выпутавшись из короткого рукава домашней футболки Рюноскэ, подцепил зубами одну из шёлковых подушек на плетёном диване у стены, положив аккурат под голову Мори на случай, если тот решит уронить её. Акутагава похлопал способность по голове в знак одобрения, и тот снова скрылся.
— Какой есть? Давай глянем, что он тут писал, вдруг что интересное.
Дадзай уже было потянулся к ежедневнику отца, но Акутагава моментально — и бесшумно! — хлещет его полотенцем по руке, не касаясь ничего вокруг.
— На место положи, ты тихо не умеешь!
— Да ты никогда в меня не верил! — Осаму фыркнул, убирая руки в карманы домашних шорт. — Ладно. Не очень-то и хотелось.
— И не смей перекладывать лук в отцовскую тарелку.
Дадзай в дверях злобно нахмурился и показал язык. Ишь, какой догадливый!
