The Godfathers

Hearts & Colors — Lion there's a lion in the wardrobe and a wolf at the door. I might never get to Heaven, but I've been there before! …cause when he's lying in my sheets in that new t-shirt I bought… Ain't no place that I gotta be, Still two steps back from where I wanna be

Атсуши мялся на пороге. Что нужно сказать? Нет, сначала не сказать, сначала постучаться. Вот дверь открывают — представили, — вот нужно не сутулиться и смотреть прямо в глаза. Не дрожать! Языку — не заплетаться! «Доброго вечера, Мори-сан!.. Или лучше -сама? Или вовсе -доно? Чёрт бы побрал эти уважительные обращения, когда не разберёшь, где какое применять! Да ладно, вроде же не как к начальнику сейчас, а как к… ну… Кхм. Вернёмся, — парень глубоко вдохнул, снова убрав руку от двери. — Так, а зачем стучаться, когда можно позвонить? А можно и то, и то, чтоб наверняка… может, вообще через окно? Нет, нужно наконец взглянуть страху в лицо! Уже взрослый! До совершеннолетия совсем чуть-чуть, — Атсуши, отвлёкшись на постороннюю мысль, загибает пальцы в подсчёте, а затем встряхивает головой. — Не отвлекаться! Доброго вечера, Мори-сама и попросту человек, который является родителем человека, которого я- чёрт, долго и тупо! — Атсуши стучит себе по лбу ладонью, хмурясь. — Ты безнадёжен… Среди тигров в зоопарке ты будешь самым тупым человеком. Да, именно человеком… Уйдите, уйдите! — юноша, сжав зубы, тянет себя за пушистые уши на голове, стараясь их убрать. Он случайно наступает на собственный хвост, появление которого даже не почувствовал, и еле сдерживается, чтобы не вскрикнуть. Про-кля-тье! — Боже, да что ж такое, ты не годен абсолютно ни на что! Вон, Тюя через Рюноскэ узнавал, какие Осаму цветы нравятся, а ты? Нет, ну, может, у нас всё очевидно, но мало ли, что очевидно…» Вдох-выдох. Вдо-ох и вы-ыдох. Всё хорошо. Накаджима шумно сглотнул, молча — с минуту — успокаиваясь, а затем, взяв себя в руки, ещё раз смерил дверь перед ним взглядом и вполне себе (почти) не дрожащим пальцем жмёт на кнопку звонка. Непроизвольно проскакивает отвлечённая идея, что, будь это персональная квартира Рюноскэ уже сейчас, звонок был бы либо вырван с корнем, либо окружён автоматическим капканом — пальца не отрубит, скорее всего, но боль будет ощутимой. А что? Чтобы не ходили тут всякие. Свои предупредят, а чужие пусть проваливают. Да, и коврик перед дверью был бы тоже с весьма «дружелюбной» надписью: «Катись туда, откуда пришёл». От возни и звука шагов за дверью сердце рухнуло в пятки, стоило замку проскрежетать дважды, а двери со скрипом раствориться. Атсуши снова чувствует, отступая на шаг, чтобы не получить краем двери по лбу, как у него на затылке волосы-шерсть встают дыбом, но как сердце рухнуло, так и медленно, с облегчением вернулось на место, потому что на пороге стоял не Мори-доно, а Дадзай — волосы немного взъерошены, футболку одёргивает за край, только что надев и, видимо, поправляя. От него и пахнет ещё — для оборотня — улицей, свежим воздухом и травой. — О, привет-привет! — Осаму улыбнулся, упёршись локтем в дверной косяк. — Чего ты тут делаешь? — Привет, — даже как-то слишком расслабленно ответил Атсуши. — Уф, я не думал, что ты дома. — Ну, если ты к чёрному сгустку негатива, то спешу расстроить, ибо отец тоже дома, — Дадзай махнул рукой себе за плечо, и Накаджима услышал шаги из одной из комнат. — Да нет, я это знал, — оборотень отмахнулся. — Я как раз к нему. В смысле, к Рюноскэ. — М-м-м, вот оно что, — Осаму как-то неопределённо ухмыльнулся, оглядев товарища с ног до головы, а затем вытянул руку вперёд и неожиданно для Атсуши коснулся его лба пальцем, и оборотень, охваченный голубым свечением, пришёл в себя — исчезли уши и хвост. Накаджима касается своей головы и оборачивается, с облегчением замечая, что звериного в нём больше ничего нет. — Не волнуйся ты так, моя домашняя тьма не кусается, если сильно рук к нему не тянуть, — Атсуши неловко усмехнулся от этого чисто семейного «Моя домашняя тьма», будучи уверенным на сто процентов, что сам Рюноскэ такой своей клички не одобряет. Дадзай тем временем, держась за дверь и дверной косяк обеими руками, отклонился назад, запрокинув голову и выкрикнув в квартиру: — Эй, мерзость, к тебе пришёл твой парень! — Я не-! Атсуши агрессивно замахал руками, вспыхнув лицом. Дадзай, взглянув на оборотня, почти невинно склонил голову к плечу, с улыбкой потрепав того по белой голове и спросив: «Ну чего ты так?» Из его, Дадзая, с братом комнаты тенью появился Акутагава, молниеносно оказываясь возле дверей и бесцеремонно отталкивая Осаму от двери так, что тот чуть не упал, ещё и шикнул сквозь зубы: «Скройся». От взгляда серых глаз прямо в жёлтые глаза напротив Атсуши на мгновение завис, а затем, чувствуя, как одна из бровей дёргается, со вздохом прикладывает ладони «домиком» к лицу, скрывая нос и рот. — Вообще-то, это было крайне грубо! — Осаму фыркнул, стоя за спиной младшего брата. Голова Рюноскэ повернулась на него чуть ли не со скрипом. — Ты думаешь, если я не могу держать тебя способностью против твоей воли, я не смогу держать тебя за дверью? — серые глаза сузились, на что Дадзай фыркнул и показал язык, оттягивая пальцем нижнее веко одного из глаз. Акутагава поворачивается к Накаджиме обратно, вздохнув и растерев переносицу: — Я бы извинился, если бы ты не был с ним знаком, но сам понимаешь… — Нет, всё, ладно, забыли! — Накаджима встряхнул головой, сделав глубокий вдох и посмотрев Акутагаве в глаза вновь. — Пошли прогуляемся. Погода хорошая. Рюноскэ, услышав предложение, машинально полез рукой в карман за телефоном, но, не обнаружив его там, закрутил головой в поисках часов, очевидно, чтобы посмотреть время, а затем качнул головой, мол, и зачем мне его знать? — Да, хорошо. Я сейчас. Накаджима улыбнулся. Он уже даже не переживает так сильно, как переживал на пороге перед закрытой дверью, но, как только Акутагава сделал шаг назад, в коридоре выросла высокая тень. И уже под взглядом этой тени Атсуши и осел, замерев. Мори-доно, одетый в тёмное даже дома, сверкнул узким стеклом очков на носу, скрестив руки на груди и подойдя ближе, на свет. По сути логики, начальником он Атсуши ещё не был хотя бы по той причине, что Накаджима ещё даже нигде официально не работал, но по сути вещей — ещё каким начальником он был. Конечно, Накаджима или тот же Накахара знали Мори-доно с гораздо более «домашней» стороны, чем все подчинённые этого большого человека, не говоря уж о Дадзае и Акутагаве, но благоговеть от этого перед ним не перестаёшь. Накаджима, нервно сглотнув, не отводит взгляда. — Доброго вечера, Мори-сан. — И тебе здравствуй, Атсуши-кун, — мужчина снял очки с лица, убирая их в нагрудный карман домашней рубашки. — Он за мной, — Рюноскэ прошёл мимо отца, даже не взглянув на него, в свою комнату, оставив Атсуши с Огаем наедине. Огай только взглядом проводил своего ребёнка, вздыхая. — Уже заметил. Стоило Рюноскэ закрыть дверь, Накаджима отмалчиваться не стал. Он, сделав шаг в квартиру, чтобы не стоять неуважительно за порогом, резко поклонился Мори всем корпусом, держа руки по швам, и быстро заговорил: — Мори-сан, разрешите забрать на прогулку одного из ваших детей! Обещаю, что он вернётся до рассвета в целости и сохранности! Мори долго молчал. Атсуши так и стоял, не решаясь разогнуться или хотя бы раскрыть глаза, не желая видеть нежелательную реакцию на сие действо: юноша просто подумал, что таким способом будущий начальник точно разрешит… Вежливость, этикет, всё такое! Они всех подкупают! Но отец «близнецов», пока гость не видит, только качает головой, потирая переносицу пальцами (точно так же, как делал его младший сын). — Тюе-куну бы поучиться у тебя, конечно. Его счастье, что я ему верю. Атсуши, выпрямись, ты мне не чужой, — и оборотень резко разогнулся, как пружина. — Одна просьба, — в этот момент из двери «детской» комнаты вышел Рюноскэ, одетый ещё темнее, чем был в домашней одежде, и Огай повышает голос: — Чтобы никаких звонков из детских комнат полиции, вам ясно? — Эй, даже у нас не было такого! — послышался голос Дадзая. — Ты-то там замолкни, — бросил, не оборачиваясь, Рюноскэ, оправив чёрную толстовку и прошагав к Атсуши. Как и всегда, Накаджима оказывается самым легко одетым в компании, предпочитая футболки или майки и свободные штаны чуть ниже колена, когда остальным уже нужен длинный рукав. — Всё нормально будет, пап. — Ингалятор взял? — звучит голос отца в спину. — Взял, — ещё более хмуро ответил Акутагава. — Не начинай, пожалуйста. — В-всё будет в порядке, я же с ним! — Накаджима, схватив Рюноскэ за плечи, закивал головой и с кривой улыбкой вытолкал юношу за порог. — Если что, мгновенно домчу до больницы! — Да ты ему сразу искусственное дыхание сделай! — слышен крик Осаму, переходящий в хохот. — Язык за зубами держи, пока я тебе трахеостому не сделал! — прошипел ему в ответ Рюноскэ, чуть-чуть повысив голос. Единственный взрослый среди всего этого балагана решил тактично промолчать, сделав вид, что не услышал. По крайней мере, он весьма красноречиво приложил ладонь к лицу. — Н-не надо ничего никому делать! — Накаджима, искренне стараясь не краснеть лицом, старается ещё и говорить без запинок. — Спасибо, Мори-сан, до свидания! — «До скорой встречи» как-то больше обнадёживает, — Мори прошёл до двери, закрыв её только тогда, когда его сын и Шибусава-младший скрылись из вида. — Да уж, только одного вернули — второго уже забрали… Посменно они там, что ли, работают? …Вечер был тёплым. Небо было приятной сиреневой расцветки с оранжевыми всполохами, вокруг на улице разговаривали люди, гудели машины, чирикали птицы в деревьях по краям тротуаров. У Атсуши, на самом деле, не было какого-то определённого маршрута на сегодняшнюю прогулку, потому что юноша привык тщательно продумывать начало плана, но никак не его развитие, опасаясь, что детали в какой-то момент могут поменяться — и план затрещит по швам. Лучше уж ориентироваться на месте!.. Повезло Осаму, он всегда продумывает всё наперёд, не сомневаясь ни в одном своём шаге и сразу накидывая несколько вариантов. Рюноскэ, кажется, делает точно так же, как старший брат, просто не озвучивает вслух, иначе как он практически всегда остаётся поразительно спокойным? Тюя вот, такое чувство, всегда готов к любому неожиданному повороту, хоть и испытывая бурю эмоций, но весьма быстро соображая, что же делать дальше. А Атсуши что? У него от нервов все мысли путаются зачастую, спасает только чутьё внутреннего Зверя — тот либо бросается в атаку, готовый биться до последнего, либо бежит замыкающим, чтобы принять, если что, удар на себя, пока опасность не останется далеко позади; но никогда никакого чёткого плана нет. Чем больше Атсуши взрослел, тем больше понимал, что его мышление, смешанное с мышлением Зверя, всю жизнь несколько отличалось от мышления обыкновенного человека хотя бы потому, что человек всегда полагается на разум и холодный рассудок, а Зверь — только на инстинкты. Атсуши также знает, что у его отца — вроде как! — это работает точно так же — такова натура оборотня. Но сейчас никакой битвы за жизнь нет, защищать никого не нужно, тактично отступать — тоже. Сейчас всё тихо и спокойно, рядом с оборотнем — дорогой ему человек. Но он всё равно, чёрт возьми, нервничает! Ему нужно, вообще-то, знать ответ на один важный вопрос, но язык снова отсох. Да что ж такое! «Рюноскэ, у меня к тебе есть один вопрос, — проносится в голове очередной поток подготовленной речи. — Или позвать его сокращённо, как и всегда? Он не говорил никогда, что ему не нравится. Или он из вежливости не хотел меня править?.. Спросить сейчас? Да ну, бред! — Атсуши смотрит в сторону, заложив руки за шею и стараясь выглядеть спокойным. — Ладно, это потом… но всё-таки… Так, вернись на землю. Итак, Рю, разреши спросить… Нет, слишком официально, как будто мы коллеги на работе. Рю, вот после всего того, что между нами уже было, ну, без подробностей, ты сам понимаешь, и я бы хотел спросить… слишком долго, он догадается! Проклятье! — если бы Накаджима был один, он бы хлопнул себя ладонью по лбу, но обеспокоенность выдавать не хочется. — Вот что у тебя за проблема с выражением мыслей через рот, как умеют все нормальные люди! Потом ещё удивляешься, почему тебе стараются устные проекты в школе не давать зачитывать с листа, только презентацию листаешь…» — Погода сегодня хорошая, да? — А? — Накаджима, погружённый в свои мысли, оказался резво из них вырван. Акутагава смотрел серыми глазами прямо на него, и вновь Атсуши не мог ничего в них прочитать. — А, да, я потому и… ну, позвал тебя прогуляться. — Чем пахнет воздух? — Ну, — Атсуши даже принюхиваться не нужно, чтобы чуять запахи вокруг. — В булочной за углом только-только испекли свежий хлеб, скоро начнёт отцветать какая-то трава за городом, с воды дует солоноватый ветер. Как обычно. — Нет-нет, — Рюноскэ покачал головой. — Не то, что чуют все остальные. Чем пахнет воздух для тебя? Ах, вот оно что. Накаджима уже было подумал, что у Акутагавы что-то не так с обонянием, мол, нос забит или нечто подобное, но теперь всё встало на свои места. Атсуши, улыбнувшись уголком губ, зажмурился и, не сбавляя шага, слегка приподнял голову, втянув носом воздух, мысленно расщепляя смешение запахов на отдельные цветные нити: «Булочная», «Машины», «Деревья», «Вода», «Кто-то уронил мороженое», «Чьи-то слёзы», «Поцарапавшаяся о бордюр резина велосипедного колеса», «Очень далёкий гудрон»… и далее, далее. Звучит долго, но юноше требуются секунды, чтобы выдать нужное. — Взмах перьев под вечерним солнцем, — он загибает пальцы одной руки, вторую убрав в карман, — и солнечные лучи ещё так, знаешь, совсем едва касаются маховых, как будто поглаживают. Ещё пахнет завтрашним дождём с южной стороны города и сухой травой, застрявшей между страниц старых книг. Её открываешь, — Атсуши имитирует движение раскрывания книги руками, — и жухлые кусочки листьев сыплются под ноги, и запах старой бумаги с выцветшими чернильными заметками в уголках страниц, — Накаджима умолк, принюхавшись ещё на секунду, будто проверяя, ничего ли не забыл. — О! И нагретое солнцем железо. Когда случайно коснулся стального листа и обжёгся, а от пальцев потом пахнет именно так. — Интересно, — Рюноскэ внимательно слушал, не перебивая и не сводя с Атсуши взгляда, держа руки в кармане толстовки — там же он носил ингалятор с беродуалом на случай непредвиденного приступа. Их уже, к слову, несколько месяцев не было, но юноше кажется, что он будет брать с собой спасительную штуку до конца жизни — по привычке и на всякий случай. Оборотень так воодушевлён, когда рассказывает об этом! У Атсуши блеснули сиренью глаза, когда он глянул на Рюноскэ. — И ты правда чувствуешь всё это? — Как тебе сказать. Я чувствую тысячи запахов одновременно, — он пожимает плечами, — но особенно сильные характеризую так, как приходит на ум. Знаю, описания странные, но по-другому не получается. — По мне так весьма полезная функция организма, — Рюноскэ прикрыл рот ладонью. — Хотел бы я так уметь. — Не забывай о том, что существует миллион неприятных запахов, которые я отсеиваю и игнорирую. Например, мусорные баки, места большого скопления людей или- — Так, нет, забыли об этом. Атсуши усмехнулся. Если живёшь с детства со звериным чутьём, уже через несколько лет жизни приучаешься не акцентировать внимание мозга на отвратительных ароматах, иначе давно бы в психушку загремел за просьбы отрезать ему нос. В какой-то момент Рюноскэ увлёкся чем-то за витриной, и Накаджима с неким удивлением замечает, что под надписью «Зоомагазин» за стеклом заперта в террариуме чёрная змея. Вокруг сидят морские свинки, кролики, даже щеночки с радостным повизгиванием возятся в сердце магазина, но нет — Акутагава установил зрительный контакт с этой гадюкой. Атсуши плохо разбирался в змеях, может, это вообще был какой-нибудь карликовый питон, но в момент, когда он уже остановился, чтобы окликнуть Рюноскэ, его взгляд упал на тележку мороженого в нескольких шагах от них. Посмотрев на Акутагаву, играющего со змеёй за витриной в гляделки, снова, Атсуши сказал ему в спину подождать пару минут и смылся в сторону, раздумывая, заметит ли вообще Рюноскэ его уход или нет. Кто кого гипнотизирует? «Надеюсь, он хотя бы моргает… — Атсуши запустил руку в карман, доставая смятые купюры и мелочь — они были нещадно постираны на днях, но выглядели не так уж плохо. — Если он однажды моргнёт так, как мой отец, я залаю и сойду с ума». Рюноскэ уже было отвернулся от витрины, как вдруг перед ним возник Атсуши, исчезновения которого первый даже не заметил; Расёмон в рукаве вибрировал, как шипяще-рычащая кошка, только беззвучно, и словно через глаза носителя хотел унизить жалкое пресмыкающееся, но змея смотрела не моргая, и Акутагава без особого интереса мысленно объявил ничью, подумав, что ему и одной разумной ящерицы, которая может сожрать его завтрак в отсутствие настроения, достаточно. В одной руке оборотень держал обыкновенный рожок пломбира, а между пальцев другой — два таких же, только вырвиглазно-красный, похожий либо на клюкву, либо на кровь, и чёрный, похожий на уголь, но очаровательно пахнущий дикими ягодами. Однако, вместо того чтобы отдать рожок, парень качнул головой в сторону переулка, мол, зайдём. — К нам кто-то присоединится? — Рюноскэ вскинул куцую бровь, но перечить не стал, шагая за Атсуши. — Или ты съешь сразу два? — Ты же знаешь, что я сам голодным останусь, но тебя накормлю, — Атсуши неловко улыбнулся, заходя в тень дома и оглядываясь по сторонам, а затем, дождавшись Рюноскэ, свободными пальцами потыкал ему в плечо: — Эй, яви мне свою зубастую пасть, ручной демон! Акутагава даже с неким возмущением наблюдал, как рукав его толстовки стремительно оголяет его бледную руку, и в воздухе зависла чёрная и рогатая голова Расёмона с красными глазами, которой Накаджима протянул рожок не то с клюквой, не то с человеческой кровью, исчезнувший в клыкастой пасти в тот же миг. Способность, урча, вновь оплелась вкруг хозяйской руки, и на миг по чёрной толстовке пробежались алыми неровными полосами узоры от уничтоженного мороженого. Рюноскэ только покачал головой, не заметив даже, как Атсуши протянул ему чёрный рожок. — Он теперь не даст покоя ни тебе, ни мне. — Ничего, — Атсуши усмехнулся и с хрустом откусил от своего рожка сразу половину мороженого. — Сытый зверь — добрый зверь. У тебя не отберёт зато. Акутагава хотел было возразить, но вспомнил, что Расёмон старается не так часто высовываться из одежды, пока рядом Дадзай с обнуляющей его способностью. Сейчас он вполне мог бы… Хитро. Или порыв души и добродетели, сыгравший на руку? — Моя благодарность, — Рюноскэ принюхался к мороженому, убеждаясь, что то действительно черника или ежевика. — Если замёрзнешь, возьмём горячего чая, — от второго укуса у Атсуши осталась половина рожка. — Атсуши, на улице плюс восемнадцать. — Мало ли! Акутагава ел поразительно медленно. Нет, Накаджима привык, конечно, что он обыкновенные человеческие порции может съесть в два укуса в буквальном смысле, а какие-то большие куски он может запросто разорвать, пережевать тигриными зубами и не подавиться. Если им с отцом случалось трапезничать вместе, они, Тацухико и Атсуши, могли переглянуться, кивнуть друг другу и, отпустив звериные головы, руками и даже просто пастями изничтожали в ноль любого объёма завтраки, обеды и ужины, оставалась лишь посуда. Особенно такие трапезы были эффективны, если оба куда-то опаздывали — времени сие действо занимало крайне мало. А обычные люди вон, едят, не торопятся, наслаждаются моментом. Атсуши так периодически мечтательно кость жевал и мусолил, мог ковыряться острым сгрызенным уголком между клыками на предмет застрявших сухожилий или жирных прослоек, пока делал уроки, смотрел телевизор или занимался любой другой вещью. Друзья, к слову сказать, практически ни разу не видели его таким — кости Накаджима грызёт только дома, а ест, как оголодавшее животное, только в одиночку или с отцом. В окружении Дадзая, или Накахары, или — тем паче! — Рюноскэ оборотень старался поддерживать вид культурного человека. С волками драконом жить — по-драконьи есть, а с людьми уж, как говорил сам отец, будь добр быть вменяемым: «Обзовут животным — в этом будет только твоя вина, снежок», — Шибусава трепал мальчишку по голове, отучая есть руками в далёком детстве и уча держать ложку, вилку и нож. Но, если честно, иногда сдержаться трудно. Например, когда Акутагава оставил на своей щеке чёрный след от ежевичного мороженого, Накаджима едва не потянулся слизнуть остаток еды, потому что это не выглядело бы романтично — это выглядело бы, будто на лицо кинулась счастливая слюнявая собака. «Так, всё, нужно спрашивать, что задумал! — одёрнул себя Атсуши, сжав руки в кулаки. — Иначе собьёшься, забудешь или не осилишь… как всегда. Давай, как тогда, в школе! Возьми себя в руки! Место, правда, так себе… посреди улицы и просто так о таком спрашивать не очень. Вечно у тебя всё через одно место…» — Рю, я хотел бы кое-что узнать, — Атсуши смотрит вперёд, убрав руку за шею, — ну, вернее, может, это прозвучит глупо, потому что это очевидно, но я хотел бы уточнить… Рю? Рюноскэ рядом не было. Атсуши, как выяснилось, ушёл без него уже на несколько метров, прежде чем обернулся и увидел, что разговаривает сам с собой: Акутагава, встряхнув рукой от крошек съеденного рожка, стоял на краю тротуара и смотрел куда-то поверх крыш домов на противоположной стороне дороги. Накаджима, вопросительно вскинув белую бровь, склонил голову к плечу в любопытстве и подошёл ближе, смотря туда же, куда и Акутагава. Он что-то увидел в окне? На дереве? На стене дома? На небе какое-то странное облако или дирижабль? В привычном городском пейзаже, в котором в окнах отражалось оранжево-сиреневое вечереющее небо, Атсуши не видел ровным счётом ничего, что могло бы выбиваться из общей картины и привлекать внимание. Мимо ходили незнакомые взрослые, возвращающиеся с работы, разговаривающие по телефону или угрюмо молчащие в усталости и желании прийти поскорее домой и поужинать наконец в семейном кругу или в компании телевизора; по дороге в разные стороны разъезжали машины, и, если бы здесь были Тюя и Осаму, они бы уже подрались, стоило бы им увидеть жёлтую машину; сетка запахов вокруг не изменялась. Что же не так? — На что ты… смотришь? — Атсуши прищурился, не отводя взгляда от той стороны, куда так внимательно смотрел Рюноскэ. — Колесо, — негромко произносит Акутагава, держа руки в карманах толстовки, и Накаджима наконец остановил взгляд на самом краю чёртового колеса, виднеющегося над крышами домов. И зачем оно ему? — Ага, колесо, — Накаджима всмотрелся в блеск конструкции на закате, но всё же перевёл на Рюноскэ вопросительный взгляд. — Всегда там стояло. Акутагава не ответил. Атсуши, пораскинув мозгами, нырнул рукой в карман, отсчитывая мятые купюры с мелочью на ладони. Карты — это хорошо, но её потеряешь — и ищи-свищи, оборотень умеет, а тут взял несколько бумажек с монетами — и трать не хочу, потерять одну десятую карманных денег не так жалко, как всё сразу. Отец говорил, что у него самого карты часто ломались пополам, просто потому что Дракон не рассчитывал силу, а Тигр вот терял постоянно мелкие вещи. «Я не удивлюсь, что однажды ты придёшь домой без рюкзака и куртки и скажешь, что потерял вообще всё, снежок», — Тацухико смеялся, покупая набор ручек ребёнку, которые он терял, перегрызал и просто случайно ломал стабильно раз в неделю. Это уже в старших классах Атсуши сообразил, что может ориентироваться по запаху, как поисковая собака… — Ну, нам хватит, если хочешь, — Накаджима уже отсчитал стоимость билетов, как вдруг рука Акутагавы сжимает его же пальцы на купюрах, отодвигая его руку в сторону. — Убери, — Рюноскэ резко повернул голову, вперив в лицо Атсуши взгляд стальных глаз. Атсуши даже замер. — У меня есть другая идея. — Если ты спросишь моего мнения, то мне заранее не нравится, — Накаджима, нервно вздохнув, убрал купюры с мелочью обратно в карман, глядя на чёртово колесо — ему казалось, что полукруглая тень возвышается над одними лишь мальчишками и насмехается. — Брось, всё будет в порядке, — Акутагава говорил весьма уверенно, хватая Накаджиму за запястье и утягивая за собой. — Ты стал говорить, прямо как Осаму. Обычно от его: «Всё будет в порядке!» мы вляпываемся в неприятности. Рюноскэ от услышанного остановился. Он медленно перевёл взгляд на Атсуши, в котором читалось смятение, откашлялся в свободный кулак и прочистил горло, посмотрев себе под ноги. — Какой кошмар… В следующий раз, когда я ляпну что-то подобное, можешь отвесить мне оплеуху. Накаджима усмехнулся, и его глаза сверкнули на солнце. — Ладно уж, чего ты. Вы же братья, это нормально. — Это не нормально, зная, кто является моим братом, — Рюноскэ покачал головой. — Идём. Я всё продумал. Оборотень не перечит. Да, буквально любая идея от любого из его окружения не может быть хорошей и в рамках закона, но зато они хотя бы интересные. Не всегда, правда, можно выйти от таких затей живым и без постановки на учёт, но… Но Атсуши постарается. Он пообещал Мори-доно вернуть Рюноскэ в целости, сохранности и без звонков из полицейских отделов! Пока Акутагава вёл Накаджиму до набережной, уже порядком стемнело — солнце совсем упало на горизонт, разлилось оранжевой кровью по морской линии. Колесо, стало быть, официально докручивало последние круги, перед тем как должно было закрыться до утра, но Рюноскэ отнюдь не торопился. Он смотрел издалека, остановившись у спуска на набережную. Там, у парапета, стояла тележка с цветами, и Атсуши уже было сорвался с места, чтобы выбрать спутнику какие-нибудь тёмные цветы, но, во-первых, куда эти цветы потом девать? А во-вторых, Рюноскэ — астматик, с благоухающими растениями ему лучше не связываться. Накаджима вздохнул, встряхнул головой и нахмурился. Нет, нужно что-то другое, но это уже потом, как только… спросит. — Помнишь, когда у тебя случился сбой со способностью, тебя отлов забрал в зоопарк? — вкрадчиво начал Рюноскэ, не сводя взгляда с самой высокой кабинки колеса. — Помню, конечно, — Атсуши фыркнул и убрал руки в карманы, шаркнув ногой. — Забудешь такое… Особенно когда вы на моих глазах унесли с собой другого тигра из соседнего вольера. — Мы уже извинялись. — Да помню, я не злюсь. — И я вообще не про это, — Акутагава махнул рукой. — По-моему, мы не рассказывали тебе в деталях, как мы до тебя добирались, — юноша делает хриплую передышку, — но был момент, когда нам нужно было срочно спрятаться от охранника, и я поднял Рашамоном нас в воздух, зацепившись за вольер рядом. Вокруг было мало людей, только шум моря. Атсуши покачивался с пятки на носок, слушая и глядя по сторонам, ожидая продолжения истории, но после паузы последовал лишь негромкий шорох листьев. — К чему ты клонишь? — ответа не было. — Рю- Повернув голову, Накаджима с удивлением не видит больше Рюноскэ рядом, и вздрагивает, судорожно начиная оглядываться по сторонам и шумно вдыхать носом воздух, определяя, куда спутник делся. Был — и нет! Это как понимать? Атсуши даже вверх смотрит, в небо, не отдавая себе отчёта, что уж туда-то Акутагава исчезнуть не мог. Он уже хотел было глупо позвать по имени, как вдруг чёрная рваная лента обвилась поперёк его груди и резко утянула куда-то наверх. Зашуршали кругом листья, небо окрасилось в тёмное пятно, и перед лицом Атсуши возникли знакомые серые глаза. Оборотень заморгал в удивлении, уже раскрыв рот для справедливого вопроса, но ему на рот лёг прохладный палец, призывая к молчанию. — Чш, — указательный палец второй руки Рюноскэ приложил к своему рту, перейдя на шёпот. — Что ты задумал? — таким же шёпотом спросил Атсуши, понимая, что сидит в кроне дерева — одного из тех, что растут по краям тротуара. Парень сидит на ветке, вцепившись в ствол руками, и не смеет двинуться. — Мы подождём, пока совсем стемнеет и здесь никого не будет, — Акутагава точно так же сидел на одной из ветвей, спустив ноги книзу. — Но зачем?! — Накаджима хмурится, смотря вниз на наличие лишних свидетелей, но, кажется, Рюноскэ подгадал верный момент — их не засекли. По крайней мере, никто не бежал очертя голову к дереву, чтобы посмотреть на подростка, которого в крону утащила чёрная змея. — Потом объясню. Но это лучше, чем если бы мы просто так прокатились один круг в кабинке. — Грх, — Атсуши вздохнул, смотря Рюноскэ в глаза. — Зато так безопаснее… А теперь мне кажется, что твой отец открутит мне голову. — Он не узнает, не волнуйся. Это ведь всё равно моя затея. — Но я ведь пошёл у тебя на поводу. — Ты слишком мнительный. — Напоминаю, что из нас двоих регенерация в случае травм работает только у меня. Акутагава фыркнул, наморщив нос, и не ответил. С земли их в густой листве видно не было, но это если сидеть и сильно не шевелиться. Накаджима сел поудобнее, понимая, что спрашивать дальше смысла нет — их и так услышать могут, надо молчать. Ему повезло, что Рюноскэ смотрел в сторону, на колесо, ведь можно было смотреть на него без опасения встретиться взглядами. Только бы не зазвонил телефон! Как в тот раз… Накаджима, вспомнив об этом, стал агрессивно растирать лицо, чтобы поскорее убрать краснь с щёк. Ух, неловко! Темнело чертовски медленно. У Атсуши уже всё затекло. Он уже и хвостом обвил ветвь, и менял ноги, подгибая под себя то одну, то вторую, разминал руки, зевал, а Рюноскэ хоть бы что — он как засел в одном положении, так и не изменил позиции. Накаджима, на самом деле, несколько раз порывался обратить на себя внимание, но каждый раз, протягивая руку к плечу спутника, одёргивал себя — не время! Вот спрыгнут вниз, вот совершат то, что Рюноскэ задумал!.. Он же задумал не какое-нибудь ограбление, нет? — Атсуши, — спустя час или около молчания голос Акутагавы заставил вздрогнуть. — Чуешь кого-нибудь вокруг? — Есть парочка людей, но они со стороны города. — Тогда пошли. «Только тихо!» — добавлять смысла нет. У оборотня и так поступь бесшумная, как у настоящего кота. Первым спрыгнул Атсуши, оглядевшись вокруг своим кошачьим взглядом и сверкая им в темноте, а уже потом поднял голову вверх и вытянул руки вперёд, мол, давай поймаю? Рюноскэ только голову к плечу склонил, держа ладонь у рта и вскинув куцую бровь кверху, а затем аккуратно, спустив одну ногу книзу, оттолкнулся от ветви — Атсуши мягко поймал под руками и коленями, и на секунду их взгляды встретились. Накаджима улыбнулся. «Спасибо», — негромко поблагодарил Акутагава, сходя на землю и отряхиваясь. Колесо обозрения стояло на краю тёмной набережной, и лишь снизу его освещали жёлто-оранжевым светом уличные фонари. Оно высилось немой и чёрной громадой над городом, и Накаджима почувствовал, когда оба подошли ближе в тень, как его невольно обуял страх перед огромной конструкцией. Да, так только в мультфильмах бывает, что такие колёса срываются с опор и начинают катиться по городу с кричащими людьми в кабинах, но… но вдруг это основано на реальных событиях… В будке контролёра никого не было. Само колесо, естественно, не двигалось, будто громадный железный зверь заснул до утра. — И… каков твой план? — Атсуши нервно сглотнул, уже подозревая ответ на свой вопрос, но надежда в нём всё ещё теплилась. Рюноскэ не ответил. Вместо этого он отпустил Расёмона из своей одежды, и тот чёрными лентами-копьями, подняв хозяина от земли, начал карабкаться по конструкции колеса вверх, словно большой и длинноногий паук. Чёрт подери, ну ведь оборотень догадывался, что так и будет! Ну почему именно сейчас, когда он обещал Мори-доно привести Акутагаву домой без приключений?! Теперь понятно, почему спутник ждал тёмного времени суток и отсутствия людей вокруг — чтобы забраться на самый верх! Романтично?! Чертовски опасно! Летально в прямом и переносном смысле, если оттуда сорваться! Накаджима хлопнул себя по лицу, виня в том, что не попытался вразумить и остановить, но теперь спорить было поздно. «Надеюсь, в утренних новостях не будет сюжета про двух подростков, застрявших на самом верху колеса обозрения… — пронеслось в мыслях, прежде чем юноша встряхнул руками и ногами, вставая на тигриные лапы, перемахивая через ограждение и начиная взбираться вверх, стуча когтями по железным перекладинам. — Главное — не смотреть вниз, не смотреть вниз! Помни, что кошки всегда приземляются на четыре лапы, а твоя разбитая голова восстановится, если… если случайно сорвёшься… Всё, хватит, карабкайся молча!» Чем выше, тем ощутимее дул ветер и становилось прохладнее. Развевалась футболка, колыхались широкие штанины и чёрный пояс, готовый обратиться хвостом для дополнительной хватки опоры. Акутагава сливался с тёмным небом, Накаджима видел его только благодаря своим кошачьим глазам, прекрасно ориентирующимся в темноте, и, возможно, также благодаря белым его кисточкам на чёрных волосах. В какой-то момент одна из задних лап предательски соскользнула, и Атсуши стоило огромных усилий не вскрикнуть, моментально вцепившись в одну из перекладин когтистыми руками, но всё обошлось. Рюноскэ там, немного выше, тут же остановился, обеспокоенно глядя вниз, но Атсуши криво улыбнулся, мол, всё в порядке. «Чтоб я ещё раз… лучше бы просто на крышу забрались какую-нибудь через чердак», — Накаджима успокоил бешено колотящееся сердце, прежде чем взял себя в лапы и прыгнул выше. Акутагава забрался на крышу кабинки, зависшей в чёрном небе на самом верху чёртового колеса, и глубоко вдохнул чистый воздух, стоя на двух ногах и ни капли не опасаясь падения. Звёзды, казалось, были на расстоянии вытянутой руки, и луна была совсем близко, можно было сдуть, как белый одуванчик. Кабинка слегка пошатнулась, и Рюноскэ мгновенно осел на колено, когда Атсуши забрался наконец, зацепившись передними лапами за край и оттолкнувшись задними от стекла, вставая на четвереньки и тяжело переводя дух. — Тихо здесь, да? — Акутагава спрашивает, когда Накаджима, встряхнув руками и ногами, принял нормальный вид и поднял наконец голову на спутника. — И чертовски высоко, — Атсуши даже не предпринимает попыток посмотреть вниз, вперив взгляд в крышу кабинки, прежде чем нормально сесть, вытянув ноги, и посмотреть на тёмный далёкий горизонт. — И чертовски малолюдно, — Рюноскэ сел поудобнее, согнув одну ногу в колене и сложив на неё руку. — Мне нравится. — Это хорошо. Тогда и мне нравится, если не брать в расчёт высоту и то, что мы пробрались сюда несколько незаконно. Акутагава улыбнулся, но ничего не ответил. Они сидели в молчании несколько минут, наедине с ночью и ветром. Кабинка не шаталась, никакие фонари-обличители не светили им в спину, город остался недалеко внизу, испещрённый жёлтыми точками ночного освещения. В принципе, если не думать о том, где они находятся, тут действительно хорошо и спокойно. Романтично даже, так сказать… — Так о чём ты хотел меня спросить, Атсуши? — А? — Накаджима отвлёкся от созерцания неба, большими сиреневыми глазами взглянув на Рюноскэ. Так, но ведь Атсуши ещё ни разу вслух не озвучил своего намерения? — Я- откуда ты узнал, что я хочу что-то у тебя спросить? — Я же вижу, что ты чем-то обеспокоен, — Рюноскэ мягко улыбнулся, и в лунном свете его лицо кажется ещё более бледным, чем обычно, а глаза блестят, как чистая сталь. — У тебя на лице всегда написано волнение. — Чёрт, неловко, — Накаджима откашлялся, упёршись одной рукой в крышу кабинки под ним и отведя взгляд в сторону. — Именно поэтому я и забрался сюда. Здесь тихо и нет никого, думал, тебе здесь будет комфортнее, — Акутагава, в свою очередь, взгляда не отводит, упёршись локтем в колено и подперев щёку ладонью. — Ну, и красиво тоже, без этого никак. Так вот в чём причина! А то оборотень уже было подумал, что Акутагава заразился духом опасного авантюризма от Дадзая. — Это… очень мило с твоей стороны. Я ценю. — Так что тебя беспокоит? Рюноскэ спрашивал так спокойно! Атсуши даже позавидовал такой безмятежности. Вот бы ему не быть таким нервным! Юноша вздыхает, собираясь с силами, и наконец начинает, слушая ветер вокруг: — Слушай, я знаю, это, возможно, слишком глупо и очевидно, просто я навыдумывал себе невесть что, — оборотень в сомнениях огладил себя по шее, касаясь пальцами кадыка, — просто, ну, у Тюи и Осаму вроде как всё уже устаканилось, да? По крайней мере, я не чувствую каких-то искренних негативных мыслей между ними, так, привычное соперничество, не более. А мы? Акутагава молчит. Не то анализирует услышанное, подбирая верные слова, не то ждёт продолжения, не желая перебивать. Ладно уж, чего там! Накаджима выдохнул носом и повернул наконец к Рюноскэ лицо. — Я имею в виду, да, между нами бывали уже, ну, моменты, эм… близости, да, — Атсуши стоит больших усилий не дрогнуть голосом, — но просто… Так, устная речь явно создана для меня, — тут уже юноша неловко усмехнулся, утерев краем руки глаз. — Я спрошу, как есть, ты не против? Не считай меня дураком или чем-то вроде, я и так знаю, что не самый умный и решительный, возможно даже, что часто сравниваю себя с другими, — Накаджима нервно сглотнул и посмотрел Акутагаве прямо в глаза: — Я могу сказать, что мы с тобой встречаемся, или нет? Просто… Я люблю тебя. Честно. И если у тебя с этим сложно, то я понимаю, не тороплю и не нагнетаю, просто… Это всё не было простыми порывами или чем-то ещё, не знаю, чувствами, эмоциями, хотя с ними порой плохо справляюсь, ты же знаешь. Ветер, казалось, медленно покачивал звёзды, убаюкивая белые ночные точки. Рюноскэ, усмехнувшись уголком губ, протянул свою прохладную руку к тёплой щеке Атсуши, оглаживая по скуле и придвигаясь ближе. — И такая простая вещь тебя беспокоила? — Немного, если быть честным. — Я верю, что ты честен. Я думал, что всё и так очевидно и мы встречаемся с самого первого твоего проявления чувств. — Атсуши невольно изумился, когда Рюноскэ, огладив его по щеке большим пальцем, опустил взгляд с его сиреневых глаз на его приоткрытые губы. — Извини, если моя молчаливость тебя задела. Ты мне тоже небезразличен. Акутагава уже практически прикоснулся своими сухими губами губ Накаджимы, как вдруг его мягко отстранила тёплая ладонь. — Нет уж, так не пойдёт, — Атсуши хмурил белые брови. — Чтобы я больше не сомневался, скажи прямо, любишь или нет. Сам знаешь, я намёки понимаю плохо. Рюноскэ вздохнул, второй рукой убирая ладонь Атсуши от своего лица. — Люблю я тебя. Мы в отношениях. Так тебе понятнее? — оборотень, услышав это, заметно расслабился, и его губы расплылись в улыбке. — Вот и разобрались. Надеюсь, сейчас тебе ещё яснее станет. Тут уже Атсуши не мешает. Рюноскэ привстал на колени, становясь теперь выше оборотня, оглаживает его по затылку одной ладонью и выдыхает прямо в губы ежевикой, оставляя осторожный, вкрадчивый поцелуй сначала на уголке, потом — на самих губах, потом чувствует руки Накаджимы за своей спиной, сцепившиеся в замок, и, прикрыв глаза, целует, приоткрывая рот и перемещая свою ладонь Атсуши на щёку, вторую вытянув по его плечу за его спину. Если бы оборотень сказал раньше, что его беспокоит такая мелочь, Рюноскэ говорил бы, что любит его, каждое утро. Но Атсуши действительно дурак, готовый броситься на мину своим телом, чтобы спасти чью-то жизнь, но при этом такой нерешительный в этих вопросах. Рюноскэ, наверное, тоже дурак, раз сам не догадался. Нужно исправляться. Атсуши понятия не имел, что однажды будет лежать так высоко над городом, что однажды его завалят спиной на крышу самой высокой кабинки чёртового колеса в полной темноте и будут целовать. Ветер приятно обдувал тёплое лицо, пока оборотень лежал на локте с прикрытыми глазами с белыми трепещущими ресницами и второй рукой обнимал Рюноскэ, севшего сверху него, за спину; сам же Рюноскэ держал Атсуши за воротник его белой футболки с рисунком белого тигра с раскрытой пастью, не раскрывая глаз и целуя в губы, в щёки, в скулы. Этот глупый зверь посмел подумать, что хозяин Расёмона его использует! Или что-то вроде. Но всё же — подумать только! Накаджима негромко мурлыкал, Акутагава чувствовал вибрацию его груди руками, и, когда Рюноскэ отнял своё лицо от лица напротив для передышки, юноша увидел, как Атсуши отпустил белые круглые уши, отведённые назад, к белым волосам, а по краям его лица показались чёрные полосы, словно нарисованные маркером. Акутагава останавливает на этих полосах взгляд — Атсуши в это время слегка приоткрыл «опьянённые» глаза — и касается их с обеих сторон лица большими пальцами, оглаживая самыми подушечками и чувствуя чёрные шерстинки. Накаджима одной рукой прижимает ладонь Рюноскэ к своей правой щеке, слегка потёршись по-кошачьи, и Акутагава перемещает руки выше, почёсывая за круглыми мягкими ушами. Атсуши широко улыбается и мурлычет. — Глупый тигр. — Предпочитающий несколько раз уточнить, — у Накаджимы нежным сиреневым сверкнули глаза из-под пушистых белых ресниц. Рюноскэ, всё ещё держа свои ладони у Атсуши на лице, оставляет осторожный поцелуй у него на переносице. — Я замёрз. Слезаем. — У меня нет никого дома. Оба переглянулись, Рюноскэ даже вскинул куцую бровь в немом вопросе. Атсуши, кажется, ляпнул это вообще без задней мысли, потому что только после взгляда на него Акутагавы он внезапно понял весь подводный камень. Нет, я не к этому- если ты хочешь, то- я не это имел в виду!

Ну, что ж, тигр, ты сам предложил.

Там, у земли, Атсуши спустился первым, совершенно позабыв, что взбираться ему было страшно — он ловко цеплялся передними лапами за перекладины и перемахивал с одной на другую всё ниже и ниже, по некоторым скользя задними лапами, балансируя хвостом. Летели искры от скребущих по металлу когтей, но не менее ярко блестели тёмные фиолетовые глаза. Рюноскэ же, прикрывая ладонью губы и поджав ноги, практически не шевелился, пока его аккуратно спускала способность, выросшая с толстовки на спине, обвивая перекладины и механизмы чёрными паучьими лапами. У земли Накаджима принял Акутагаву на руки, как тогда, при спуске с дерева, и, когда Рюноскэ, отряхнувшись и убрав Расёмона, протянул Атсуши руку, мол, возьмись, Атсуши совсем просиял. — По сути, Осаму не соврал, — проронил Рюноскэ как бы невзначай, держа руку у рта. Атсуши уже хотел было спросить, насчёт чего именно Дадзай был прав, но понял прежде, чем успел задать вопрос. Лучше бы, конечно, Мори-доно этого не слышал!.. Хотя и скрывать было уже бессмысленно. Мохнатые уши ещё долго не уходили, хотя Накаджима очень старался их стряхнуть. Отец его приучил, что на людях незнающих лучше не показывать своих «особенностей» — они могут неверно их трактовать. Хотя, если бы с Акутагавой, Накахарой или Дадзаем что-то случилось и их способности показались бы у всех на глазах, Накаджима бы без промедления обернулся полноценным Зверем, отвлекая внимание на себя. Такой уж у него синдром героя, винящего себя за то, что после школы в очередной раз не спас человечество. Улицы были одиноки и темны, освещаемые периодически уличными фонарями или неоновыми вывесками. По дороге Рюноскэ остановился у круглосуточной аптеки, попросив Атсуши подождать у входа, мол, я быстро. Что, казалось бы, Акутагаве может понадобиться в аптеке в столь поздний час? Для Накаджимы единственным очевидным ответом было лекарство от астмы — беродуал, кажется, или что он там себе в горло брызгает, когда нервничает? Атсуши чувствовал себя просто прекрасно, держа руки в карманах и качаясь с пятки на носок у фонаря напротив аптеки, как вдруг Рюноскэ снова показался в дверях и негромко окликнул его: «Слушай, тебе больше нравится вкус банана или клубники? Есть ещё ваниль, что ли…» У Накаджимы от осознания сердце в пятки рухнуло. Что, в-вот так прямо и сразу?! Вся напускная уверенность во всех своих поступках за сегодня испарилась, и оборотень, чувствуя, как зарделось лицо, агрессивно замахал перед собой руками: «Любой, любой! Мне без разницы!» Акутагава пожал плечами и ушёл в аптеку обратно. Ему просто на сдачу предлагали леденцы, вот он и решил спросить, какой из вкусов на кассе спутник предпочитает больше. И что его так смутило?.. По дороге домой Атсуши о чём-то рассказывал, периодически перебиваясь на вопросы, получая на них скромные ответы «Да» или «Нет» и продолжая. Нет, Рюноскэ не было неинтересно, просто он всегда привык выступать слушателем в разговорах; да и о чём ему было рассказывать? У Накаджимы речь зашла про их с отцом тренировки, и по описанию они порой походили больше на собачьи бои или натаску гончих с лайками на запрещённых притравочных станциях… Учитывая, что у оборотней болевой порог значительно отличается от человеческого, Акутагава даже не удивлялся. Пускать в ход зубы и когти — нормально. Его отец мог бы ещё и огонь использовать, и рога, но, видимо, преимуществами против собственного сына не пользовался. Или Атсуши просто не заострял на этом внимания… У него, Рюноскэ, с братом тренировки значительно отличались — их отец натаскивал больше по оружию, уворотам и стратегии, но последнее было больше по части Дадзая, покуда по душу Акутагавы чисто из-за его способности вышел ближний бой. Про тренировки Накахары вообще порой слушать было страшно — у всех моментально всплывал в памяти тот самый случай, из-за которого цоколь с нижними этажами здания офиса пришлось отдать под реконструкцию на месяц или больше. Да уж, лучше слушать, как Атсуши отгрызает Шибусаве-доно хвост, а потом они вместе идут на обед, обсуждая школьные дела старшеклассника или мелочи работы с хрупкими драгоценными камнями, чем вздрагивать от каждого шума и опасаться заходить к отцу на работу во избежание попадания под обрушение здания! — Отец говорил, что, возможно, мы сможем тренироваться друг с другом в скором времени, — по приближении к дому Атсуши обронил Рюноскэ. — Правда? Было бы здорово, — Накаджима улыбнулся, ища в карманах ключи. — Я думаю, я могу использовать Рашамона на тебе. — Что? — от неожиданности Атсуши выронил ключи, и те звякнули о тротуар. — Как? — Пока не знаю точно. Нужна практика. — Ла-адно… Акутагава не любил много разговаривать и вообще поддерживать диалоги, но он знал, что болтовня на отвлечённые темы Атсуши здорово успокаивает. Ради него уж можно предать свои принципы. Как только дверь в квартиру была открыта и Накаджима потянулся к выключателю света, Рюноскэ медлить не стал: быстро окинув тёмный коридор взглядом и убедившись, что никого действительно нет и они одни, он схватил Атсуши за воротник футболки руками и вжался губами в его губы, утягивая во мрак пустой обители оборотней. Накаджима еле успел захлопнуть дверь за собой, толкнув её ногой назад, прежде чем понял, что Акутагава отступает к его комнате чисто наудачу, стоя спиной вперёд; ну, тут уж Атсуши может помочь… Он ведь прекрасно видит в темноте. Расёмон весьма вовремя цепляет обоих парней за их обувь, выбрасывая её к порогу. Рюноскэ, придерживаемый руками за спину, присел на постель оборотня, и тот, нависая над ним, одной из рук упирается в стену над тёмной головой. Между их губами растянулась тонкая нитка слюны, когда Акутагаве понадобилась передышка, и Атсуши, глубоко вдохнув, произносит голосом с хрипотцой: — Ты бы отключил звук на телефоне. Пх. Действительно. Бывали уже случаи, когда отвлекали. Рюноскэ в темноте ясно усмехнулся уголком губ, вынимая телефон из кармана и сбавляя звонок на ноль. Атсуши тем временем выпрямился, со спины стягивая футболку и встряхивая взъерошенной головой, сверкнув жёлтыми глазами. Акутагава, хоть и не видит в темноте так же хорошо, как оборотень, только хмыкнул и щёлкнул пальцами в воздухе — и толстовка просто-напросто стекла с него чёрной змеёй, унырнув куда-то не то на стул, не то на дверцу шкафа, свернувшись там обыкновенным комком одежды. Как хорошо, когда способность понимает с полуслова! Накаджима, увидев это, едва не присвистнул. — Эффектно. — Естественно, — футболки уже нет, ухватиться не за что, и Рюноскэ, оглядев Атсуши оценивающим взглядом с головы до ног, рукой подтянул его за край чёрных штанов, медленно откидываясь спиной на постель. Несмотря на то, какую грубую силу из себя представляет Атсуши и каким он может быть от мяса бешеным, как небо — менять тона в моменты грозы, он может быть также безукоризненно нежным, как облако, напялившее на себя штаны с подтяжками и спустившееся прогуляться среди людей. У Атсуши все позвонки очерчиваются пальцами, стоит ему немного выгнуться, и Рюноскэ это и делает, откинув голову и подставляя под поцелуи шею. Он поразительно аккуратен, не кусая и не пятная там, где не может скрывать одежда; зато страдают и изнывают от вкрадчивых укусов ключицы — у Зверя клыки и резцы всё же несколько острее, чем у людей. Акутагава зарылся своими длинными пальцами Накаджиме в белые волосы на затылке, шипя сквозь сжатые зубы и сильнее сжимая пальцы, чувствуя, когда клыки невзначай больно царапают тонкую кожу; кошкам привычно зализывать раны, вот и по красным вздувшимся полосам от собственных зубов Атсуши ведёт кончиком языка. Он единожды утробно урчит, содрогнувшись, когда Рюноскэ в попытке сменить позу сгибает колено и задевает им пах. — Мог бы и аккуратнее, — Накаджима медленно выпрямился на руках, упираясь когтями в собственную постель, и его жёлтые глаза ярко сверкнули. — Я, честно говоря, случайно, — Акутагава приподнялся на локтях, пальцами одной руки проведя Атсуши по дрожащему от урчания кадыку и подбородку, — но можешь считать, что специально. Рюноскэ притягивает оборотня к себе за шею, туда же и кусая, зная, что уже через несколько минут от следа зубов ничего не останется, и вместе с этим щёлкает пальцами свободной руки, вытянув ладонь в сторону. Атсуши от неожиданного звука проследил взглядом за тем, как тёмная толстовка на его столе шевельнулась, словно спящая клубком змея, и лентой вытянулась аккурат к руке хозяина, вкладывая что-то в открытую ладонь. Накаджима щурит глаз, когда Акутагава ощутимо оставляет засос на его шее у плеча, не отвлекаясь. — Есть у меня ощущение, что в аптеку тебе нужно было отнюдь не за очередной дозой твоего лекарства, — Атсуши сжимает вложенный ему в руку тюбик лубриканта. Он даже не хочет читать, что в нём за ароматизатор намешан! Всё равно почувствует, даже если нос зажмёт… — Всё, что мне нужно по части астмы, целыми партиями держит дома отец, — Рюноскэ полушёпотом говорит на ухо, — но тут уже моё личное, сам понимаешь. Не поспоришь. Хотел бы Атсуши сказать что-то про чрезмерно выделяющуюся слюну у голодных животных, но передумал. Альтернатива получше будет. Накаджима также хотел бы быть большим и сильным альфа-самцом, как это бывает в прайдах диких кошек. Решительным, уверенным в своих действиях, возможно, даже немного грубоватым. Выпускать когти! Не бояться пускать в ход зубы! Не только в постели. Но… Но Атсуши всегда остаётся Атсуши. Он спускает одну ногу на пол, расстёгивая штаны и стряхивая их с себя (плюс широких штанин — не нужно стягивать и прилагать усилия!); под поясом у таких моделей также легко сделать незаметный разрез для несвоевременно появляющегося хвоста. А вот Рюноскэ любит зауженное. Атсуши даже не спрашивает, хватая пальцами с когтями его за штанины и стягивая в сторону, благо что ноги тощие — препятствий никаких. Альфа-самец бы взял да сорвал! Ещё порычал бы так, ну… Внушительно. А Накаджима осторожно складывает чужие брюки у постели, чтобы телефон в кармане не повредился при падении. Без одежды Рюноскэ словно в два раза уменьшился по ширине. Ох уж эта его любовь к мешковатой верхней одежде! Видно, что он хоть и старается держать лицо, но всё же от смущения скрывает рот тыльной стороной ладони, наблюдая за Атсуши одним глазом. Да ладно тебе, чего уж, оба в равном положении! Накаджима намеренно старается не смотреть ниже пояса, стягивая нижнее бельё, уже сев на постель, как на его колени, перекинув через них одну ногу, садится Акутагава и поднимает голову Накаджимы за подбородок, одну из рук сложив на его плечо. Иногда Атсуши даже рад, что в такой темноте румянец щёк может видеть только он. — Только когти убери, — Рюноскэ смотрит Атсуши в глаза, чуть склонив голову. — Я не настолько недогадлив. — Всего лишь предпочитаю несколько уточнить. Накаджима прищурился. Кажется, его же фразу использовали против него. Зря. Когда удовлетворяешь сам себя, особо не задумываешься насчёт всяких дополнительных… штук. Но тут уже нужно аккуратнее. Оборотень пошарил рукой в смятой простыне, разыскав брошенный им тюбик, и зубами откручивает крышку, просто потому что ему так удобнее. Он привычно щурит глаза, чтобы не светить «дальним» в темноте, и давит смазку на пальцы без когтей. — Я надеюсь, у тебя хотя бы нижняя часть тела тебя слушается? — У меня проблемные только хвост и уши. А что, боишься? — Мало ли, ты и её не контролируешь. — Тц, — пальцы влажно блеснули в свете фонарей из-за штор, — я очень постараюсь. Рюноскэ очаровательно беззащитен!.. подумал бы Атсуши, если бы был альфа-самцом, как это бывает в прайдах диких кошек. Они, конечно, доверяют друг другу, но Накаджима почему-то не сомневается, что чуть что — и Расёмон взовьётся вверх коброй и бросится на помощь. Акутагава жмурит глаза, прикрывая рот тыльной стороной ладони, и только хрипло выдыхает, пока Накаджима, надавив, вошёл в него влажными гладкими пальцами. Контраст температур пробирает до мурашек, Рюноскэ выгибается в спине, издав низкий, еле слышный стон сквозь зубы; Атсуши негромко урчит, осторожно раздвигая внутри мягких стенок пальцы и постепенно входя глубже, второй рукой оглаживая по спине и острым позвонкам. Оборотень целует между ключиц, всасывая кожу губами и оставляя пятно багроветь, целует ключицы, проходится цепочкой поцелуев по грудине и верхним рёбрам, пока Рюноскэ наконец не запрокинул голову. Его ноги здорово напряжены, чётко очерчена каждая мышца, пальцы подогнулись к ступням. Есть подозрение, что таким импульсом в теле отдаётся ещё и то, что член у одного встал и трётся о член другого, но… мало ли? От негромкого рычания Атсуши по спине Рюноскэ вновь бегут мурашки. Тёплые ладони оборотня приподнимают его за бёдра, и Акутагава прижался грудью к груди напротив, пальцами вцепившись в белые волосы на затылке партнёра. Накаджиму остановило только то, что Рюноскэ агрессивно защёлкал пальцами над его ухом, сквозь зубы шепча: «Подожди-подожди-подожди…», и прямо в висок Атсуши прилетело что-то небольшое, любезно швырнутое со стола чужой способностью. Какой Акутагава предусмотрительный! У их семьи такая предусмотрительность в крови, похоже, вместе с телосложением. Хорошо, когда зубами можно пользоваться, как дыроколом , и не нужно страдать с открытием скользящих вещей мокрыми пальцами! Правда, попасть бы ещё рукой теперь, чтобы натянуть весь презерватив на член и не разозлиться на середине, что ёбанная резинка скользит и выворачивается из пальцев. Атсуши невольно приподнимает верхнюю губу в оскале клыка с одной стороны. Наверное, нужно благодарить вселенную, что никаких узлов на половых органах, как у зверей, у оборотня нет. Хотя… он не пробовал. Надо будет как-нибудь на досуге. Рюноскэ помогает себе рукой, насаживаясь сам, и теперь уже закрывает рот ладонью, оставляя на своих щеках бледнеющие на секунду пятна от давления пальцев на кожу. Нужно аккуратнее, аккуратнее… Атсуши крепче сжимает пальцы без когтей на его бёдрах, вроде бы и держа, а вроде бы и сдерживая сам себя. Он кусает за ключицу снова, зажмурив глаза. Голову пронзает неуместная мысль, что Акутагава гораздо, гораздо теплее внутри, чем снаружи. Главное — не ляпнуть это вслух! Воздух вокруг горячий, не помогает даже оставленное ещё с утра на проветривание окно. Рюноскэ приподнимается в какой-то момент снова, чувствуя, что сразу всё принять, мягко говоря, проблематично, затем опускается вновь. Атсуши старается вести его за бёдра, выдыхая через рот. Но в какой-то момент Акутагава вздрагивает, и слух Накаджимы пронзил довёдший его до мурашек стон с хрипотцой. Наконец-то! Атсуши оглаживает Рюноскэ по боку, чуть отклоняясь спиной на постель, сгибая одну из ног в колене и позволяя ему упереться рукой в стену. Давай же, ну, уголёк… я тебе даже помогу, ты только двигайся, хорошо? Накаджима, в отличие от Акутагавы, лица не скрывает, и видно, как он кусает губы, жмуря глаза. Горячее дыхание чуть ли не белыми парами вырывается изо рта, пока Рюноскэ двигает бёдрами. Он резко ссутулился, когда его члена коснулись чужие горячие пальцы — огладили головку, стирая с неё белёсые влажные капли, обхватили ладонью полностью, двинув вверх-вниз. Очаровательно логична зависимость движений руки от движений самого Акутагавы. Рюноскэ чувствует жар в животе. Что и говорить, ему самому ужасно жарко. Ноги напряжены — вот-вот пойдёт судорога. Ещё немного, чуть-чуть, вот так… сейчас, вот сейчас, подожди, сейч- Акутагава всхлипнул, резко откинувшись назад и вцепившись рукой в согнутое колено Атсуши за спиной. Ноги свело приятной судорогой. Внутри он сжимается горячими влажными стенками, и Накаджима закусывает собственную руку, зажмурившись и откинув голову назад. По члену прямо на живот оборотню стекает сперма. Рюноскэ тяжело дышит, убрав наконец ото рта ладонь и выдыхая им же с хрипотцой вверх. Атсуши стоит больших усилий приподнять голову, чтобы окинуть партнёра взглядом: — Ты задыхаешься? — Нет, я… — Рюноскэ даже голову не опустил, махнув рукой. — Мне хорошо. Дай отдохнуть. — А я? — Тц. Кончать в презерватив — такое себе удовольствие. Постараться ж ещё надо, чтоб одновременно, так что проще потом закончить самому. Ну, или с помощью чужой руки… Акутагава приподнялся, хрипло охнув, когда член вышел из него с влажным хлюпом, и сел на край постели, оглаживая ноги. Накаджима приподнялся на одном локте и неуверенно сел, упёршись руками ко влажную простынь. — Я думал, будет больнее, — Рюноскэ откашлялся, не сразу прикрыв рот кулаком. — Я же старался. — Ну спасибо, — Акутагава повернул на Атсуши голову, а затем медленно опустил взгляд. Накаджима уже было машинально потянулся чем-то прикрыться, но Рюноскэ толкнул его ладонью в грудь, приблизившись и встав на колени рядом. — Теперь мой черёд. Прохладная рука коснулась твёрдого члена, и оборотень поклясться готов — уже бы кончил, если бы пальцы сжались чуть сильнее. Рюноскэ, вдохнув побольше воздуха, вжимается влажными губами в губы Атсуши, смазано целуя и продолжая водить рукой вверх и вниз, оглаживая ладонью по головке. Накаджима ахнул Акутагаве прямо в губы, чуть отстранившись — теперь рука Рюноскэ тоже мокрая. Если не смыть вовремя, ещё и липкой станет. Атсуши отрывисто дышит, приложив ладонь к своему лбу, Рюноскэ же продолжил смотреть ему в лицо, опустив одну из ног на пол, второй по-прежнему стоя коленом на постели. — Принеси мне полотенце. — Прине- — Атсуши, не дав опомниться, целуют в щёку, и Акутагава, щёлкнув пальцем и позвав способность за собой, уходит в тёмный коридор, слегка прихрамывая — от судороги потом ноги затекли. Накаджима встряхнул головой, приходя в себя и накрывая себя по пояс простынёй — всё равно в грязное бросит. — Принесу… Душ значительно помог прийти в себя. Накаджима уже готов был что-нибудь приготовить, после того как хорошенько обрызгал всю квартиру аэрозолем с лавандой из уборной, чтобы совсем уж скрыть всё содеянное от чуткого нюха взрослого оборотня, как вдруг в двери начал поворачиваться ключ. Акутагава, благо уже высохший и одетый, с испугом выглянул из комнаты, Атсуши резко обернулся на дверь, стоя в коридоре. Оба переглянулись, понимая без слов, что Шибусава-сан вернулся домой, и оба метнулись к окну. Выпуская Расёмона чёрными лентами на манер паучьих лап, юноша выскакивает наружу, вцепившись острыми когтями способности в стену, напоследок обернувшись к Атсуши — тот упёрся руками в подоконник, не сводя с Рюноскэ взгляда жёлто-сиреневых глаз. На прощание Акутагава опустился аккурат на уровень лица Накаджимы, протянув к его лицу руку, подцепив пальцами за подбородок и оставив на губах оборотня поцелуй. — В следующий раз я буду сверху, — Атсуши даже отреагировать не успел никак, как партнёр дал отмашку рукой и резко спустился вниз, поджав ноги и полностью доверившись Расёмону.