The Godfathers

Robbie Williams — Party Like a Russian party like a russian, end of discussion! dance like you've got concussion, put a doll inside a doll! party like a russian, disco seduction! have it like an oligarch!

Атсуши бежал, как никогда раньше. Он бежал, зажав бутерброд в зубах и жуя на ходу, не боясь подавиться. Бежал, словно за ним бежит взбешённая стая бродячих псов, почуявшая кошку, и им плевать, что единственное, что в Накаджиме есть от кошки — это его принадлежность к семейству кошачьих. Утро было на редкость прохладным, небо — пасмурным, но мальчишке холодно не было; ему и так холодно бывает редко, он накидывает толстовки или олимпийки только тогда, когда начинает крупными хлопьями падать снег, а тут он практически всю дорогу бежал, едва не взвалив язык на плечо. Он проспал. Снова. А попросить отца отвезти было уже неактуально — он выехал из дома раньше, чем Атсуши проснулся. Проклятье! Сворачивая во дворы и мельком оглядывая их на наличие людей, он в прыжке обращал ноги в тигриные лапы и передвигался широкими отрывистыми шагами, не брезгуя отталкиваться ими от деревьев или фонарных столбов, набирая скорость в коротком полёте. На последних поворотах Атсуши встряхивал и руками, становясь на все четыре и в один прыжок пересекая двухполосные дороги; он почувствовал себя Осаму, когда, не посмотрев на наличие машин, вылетел из-за угла прямо под нос одному автомобилю, под оглушительный гудок от испуга приземлившись на передние лапы, пройдя по инерции на них несколько метров, опустившись на ноги и побежав уже совершенно обыкновенно дальше, бросив неаккуратное: «Извините!» Накаджиме — ничего, а вот девушка за рулём, с круглыми глазами наблюдавшая за незнакомым подростком, который бросился под её машину и на её глазах куда-то дел звериные конечности от наверняка аниматорского костюма, чуть не поседела. В телефоне наверняка висят сообщения с вопросами, куда делась их общая кошка, но если Атсуши остановится ответить, он точно потеряет драгоценные секунды, а потом ему возместят время опоздания сорока листами сочинения на тему «Почему я опоздал?» от руки, естественно. Ворота школы совсем рядом, и Накаджима, чтобы не оббегать забор кругом, с разбега прыгает на ограждение, подтягиваясь на руках и перемахивая на территорию, спеша к главным дверям. Двор школы очевидно был пустым, и Атсуши казалось, что увидь его из окон кто-нибудь из учителей — он с этим взглядом в спину проживёт всю жизнь, как со шрамом и родимым пятном, а не дай бог увидит Фукудзава-доно — испепелит на месте. Останется от перспективного оружия мафии юного оборотня только чёрное пятно на тротуаре. Накаджима встряхнул головой, чувствуя облегчение, когда наконец скрылся под высоким и широким козырьком над главными дверьми. Правда, на периферии зрения что-то замаячило, и Атсуши, переводя дыхание, чтобы не задохнуться в здании, невольно обернулся через плечо. К воротам подъехала, зарычав тормозами, знакомая глянцевая чёрная машина, и из раскрывшейся передней двери вылетел, будто кем-то ещё и вытолкнутый, неожиданный Накахара-бог-из-машины-Тюя, выход которого сопровождал голос водителя: «Лети во взрослую жизнь!» На водительском сиденьи на секунду засветилась чья-то светлая голова, прежде чем водитель махнул рукой в белой перчатке на прощание и дверь захлопнулась. Тюя, особо не смотря по сторонам, в несколько прыжков преодолел расстояние до школьного крыльца и только у дверей едва успел затормозить, чтобы не врезаться в Атсуши. Машина, зарычав снова, галантно растворилась в пустых утренних улицах, а растрёпанный вид Тюи говорил только о том, что товарищ тоже по какой-то причине опоздал. — Проспал? — Проспал, — Атсуши уверенно кивает головой, не видя смысла врать. — Понимаю, — оба пожимают друг другу руки, входя в здание и уже было бросившись к главной лестнице на второй этаж, но Тюя вдруг хватает Атсуши за воротник сзади, остановив. — Если мы пойдём так, придётся идти мимо кабинета математики. Накаджима, поразмыслив ровно секунду, сопротивляться не стал, и оба, спустившись обратно на первый, свернули к лестнице влево. Там всё равно кабинет даже ближе. Школа была так тиха, как бывает только тогда, когда идут уроки или того пуще — контрольные и экзамены. Каждый шаг, казалось, отдавался эхом в светлых стенах, каждый вздох звучал раскидистым порывом ветра. Издалека, с начала левого крыла коридора рядом с центральной лестницей, слышался зычный голос учителя алгебры, объясняющего, как решать логарифмы параллельному классу. Поднимаясь на второй этаж и уже более-менее восстановив дыхание, Атсуши мельком бросает взгляд на одну из дверей — их классный кабинет, и благо что дверь прикрыта настолько, чтобы удалось проскользнуть незамеченным. Ода-сан, конечно, не настолько страшный в плане наказаний за опоздания и прогулы, как Куникида-сан, хоть и является классным руководителем, но тут больше играют чувства вины — преподавателя не хотелось заставлять разочаровываться в подопечных. Тюя, не доходя двери, переходит на цыпочки, проходя почти крадучись мимо, Атсуши же просто сбавил шаг — он от природы ходит тихо, — но резко остановился. Тюя, видя, что камрад за ним не идёт, обернулся назад, хмуря брови и одним взглядом словно спрашивая причину остановки. Накаджима замер за дверью классного кабинета, приподняв голову и к чему-то по-звериному прислушиваясь. Накахара следит ещё несколько секунд, ожидая, когда Атсуши раздуплится, но тот, необыкновенно для него заинтересовавшись услышанным, повернулся к двери лицом и пришагнул ближе, поманив Тюю рукой, мол, иди сюда. Будь на месте Атсуши Осаму, Тюя и не подумал бы подходить — тот интересуется всем, от важных новостей до сплетен, — но если уж даже Накаджима встал, то там определённо что-то стоящее внимания. Атсуши дёрнул появившимся тигриным ухом на макушке, ловя каждое слово. Тюя тихо вернулся обратно, вставая рядом и внимательно слушая. — …я разговаривал со всеми ними лично, и у меня сложилось вполне хорошее впечатление о них, — спокойный голос Оды-сана звучал со стороны его рабочего стола. — Их проходные баллы нужного уровня для их класса, так что не вижу проблемы. Единственное замечание — один из них не очень хорошо разговаривает на языке. Как бы это не помешало ему в сдаче промежуточных аттестаций. — И всё же Вы прекрасно знаете, кто отец одного из них, — второй голос неожиданно принадлежал Фукудзаве-доно, и от него Тюя едва не присел — если директор поймает их на опоздании из-за подслушивания, им двоим сразу проще сквозь землю провалиться, чем пытаться оправдаться перед отцами. — Знаю. Читал, — Ода-сан вздыхает. — Но наше положение безвыходно, Юкичи-доно. Открытая агрессия к такому контингенту не сыграет нам на руку ни с какой стороны. — Вот и я так подумал. Педсовет назначен на конец этой недели, так что… — Я Вас понял. Остаётся надеяться только на то, что как абстрактные дети они не доставят проблем. — А я Вам говорил несколько лет назад, что нужно срочно добирать людей в Ваш класс. А теперь поздно. — Не умаляйте мой педагогический стаж. На любого ребёнка можно найти управу, если подобрать правильный подход, — голос Оды-сана стал строгим. — К тому же при личной встрече они не выглядели откровенно маргинально, как их, прошу прощения за выражение, малюют. — Про таких есть другая пословица, Сакуноске-сан, — голос Фукудзавы-доно приблизился вместе с его шагами, и у Атсуши, когда он дёрнулся, сердце ушло в пятки. Тюя же стоял твёрдо, полностью увлечённый и сосредоточенный на том, что слышит. — Волки в овечьих шкурах. Первую неделю побудут паиньками, а потом? — Им также невыгодно действовать в открытую, если у них есть какой-то план. Вернее, не у них самих, а у тех, кто выдаёт им план их действий, — скрипнул стул на колёсах — Ода-сан повернулся к двери, а директор остановился где-то посреди. — В школе много людей, под присмотром не должно случиться ничего… из ряда вон выходящего. — Но Вы ведь понимаете, что речь идёт не о простых смертных? Они неспроста пришли именно в эту школу. Они прекрасно знали, в какой класс попадут. Вернее, к кому. — Родительский комитет не останется в стороне, не беспокойтесь. Я проведу собрание на следующей неделе. Могу даже вызвать на личную беседу группу риска. — Тогда оповестите Ваш класс. — Я и собирался это сделать, пока не пришли Вы. Придётся отнимать время у… где у них сейчас урок? — Посмотрите в расписании. — Так… история на втором. Накахару и Накаджиму как током ударило, стоило им услышать про собственный урок. У них и так голова перегружена странной информацией, стопроцентно касающейся их класса, а тут ещё и этот стресс-фактор! Оба быстро переглянулись, понимая, что не успеют убежать тихо, и Тюя, не медля, подхватывает Накаджиму под руками, засветившись алым и отталкиваясь ногами от пола. Гравитация в очередной раз послана самим Накахарой Тюей, потому что ему так удобно, и оба, приземлившись прямо у двери нужного кабинета, залетают на порог, встав столбом. Рампо-сан, стоящий посреди кабинета, медленно обернулся, снимая очки и вскидывая бровь. — Надо же, кто пришёл, — он с нехорошей улыбкой разворачивается к опоздавшим, и Накахара в непонятках бросает взгляд на их места. Естественно, на них обоих с удивлением и даже неким возмущением смотрят оба Мори-младших, ведь как это так: всегда если и опаздывают, то только они, но никак не Накахара или Накаджима! Опоздавшие даже не сразу понимают, что двое ожидающих сидят совсем не на своих местах, а на новых, на четвёртом ряду у окна, а их привычные места пустуют. Как и места Атсуши и Тюи. А между последней партой Дадзая и второй партой Акутагавы и перед ней подозрительно зияют свободные столы. — Вы весьма вовремя, молодые люди. — Извините, я- мы- — Атсуши начинает лепетать, по стене стараясь пройти к своему месту, но историк ловко подходит к ним обоим и ненавязчиво за плечи вытаскивает на середину класса. — Ваши объяснения слушать я не хочу, буду честным, а объяснительные или изощрённые сочинения на сорок страниц мне лень будет читать, поэтому будете историческими пособиями по Советско-Японской войне с августа по сентябрь тысяча девятьсот сорок пятого года. Поделитесь, кто из вас будет какой стороной, — Накахара и Накаджима с непониманием переглянулись, — а я покамест определю план действий… …Тюя даже не особо понимал, что делает, просто смотрел на указки рукой преподавателя или на схемы мелом на доске. Вся его голова была занята подслушанным разговором и тем, что Ода-сан так и не появился. Он вообще планировал заходить или его что-то сбило? Где он? Задержался с директором? То и дело Накахара поглядывал на часы, а Накаджима, ещё до входа в класс убрав тигриные уши, прислушивался ко всему, что происходит за дверью. Их одноклассники что-то записывали в тетрадях, спрашивали точно так же, как и тот же Осаму, и, когда демонстрация Маньчжурской операции прошла успешно, Атсуши и Тюя быстро прошли на свои места. На те самые, которые были рядом с Мори-младшими. Их никто не развернул на полпути, следовательно, они всё поняли правильно. Четыре пустующих парты на другом конце класса как бы только подтверждали то, что они услышали. — Кто нас сместил? — Тюя обернулся к Осаму, спрашивая вполголоса и поглядывая на историка, чтобы не сделал замечания. — Кто бы знал, — Дадзай передёрнул плечами, вытягивая длинные ноги вперёд, а руками хватаясь за край своей парты, приблизившись к Накахаре. — Просто попросили освободить и пересесть. Была версия, что туда что-то пролили или просыпали, но раз Атсуши никак не отреагировал… — Где вы были? — к Тюе полубоком повернулся Рюноскэ, смотря то на него, то на Атсуши впереди. — Трамвай сломался, — Дадзай полушёпотом влез в разговор, сложив голову на руки и хитро ухмыльнувшись, на что Акутагава только глаза закатил. — Проспал, — Накаджима выложил учебник на стол вместе с тетрадью, усевшись наконец прямо и вдохнув. — Я тоже, — Накахара достал только тетрадь, сбросив сумку на пол и упёршись локтем в спинку стула позади. — Но дело не в этом. Мы с Атсуши кое-что услышали. Накаджима, обернувшись и посмотрев на Тюю, нахмурил светлые брови, и оба друг другу кивнули. Посмотрев ещё раз на Рампо-сана, что-то вещающего, Атсуши поманил Рюноскэ рукой к себе, и тот, слегка приподнявшись, опёрся грудью о парту, приблизившись к оборотню, а вот Накахара повернулся к Осаму, приложив ладонь ко рту с одной стороны. Дадзай встряхнул головой, взъерошив рукой свои волосы, и с интересом поглядел на Тюю. — К нам в класс собираются добавить нов- Договорить не успели ни Накаджима, ни Накахара. В это время деликатно распахнулась дверь класса, и на пороге появился Ода-сан. Дадзай тут же поднял голову, махнув классному руководителю рукой и широко улыбнувшись, но тот, поймав взгляд подопечного, приложил палец к губам, а сам вкрадчиво поинтересовался у историка: — Могу я занять пять минут? — Но только пять! — Рампо-сан мгновенно переключился, поправив очки на носу и скрестив руки на груди, отойдя к своему столу. — Отсчёт пошёл. — Прелестно, — руководитель зашёл в кабинет, оглядев ещё раз свой класс, пересчитав по головам, щурясь на те места, которые обычно никогда не пустуют, и вспоминая прогульщиков, а затем, вздохнув, начал: — Вы уже взрослые, господа, поэтому долго томить вас не буду. Теперь вас станет больше до конца учёбы здесь… — здесь Ода-сан будто бы обречённо покачал головой. — Да не будем о грустном. Юноши, будьте добры, войдите.

Тюя медленно сдвинул брови к переносице, развернувшись на своём месте к дверному проёму и не отрывая от него взгляда.

Секунду никто не входил. За дверью послышалась негромкая возня, и вдруг с задорным выкриком «Разойдись!» (Ода-сан отшатнулся к доске за спиной, а Рампо-сан отпрыгнул к своему столу, держа очки за дужку) в дверной проём кабинета акробатическим колесом влетает один из новеньких. Его длинные светлые волосы, убранные в косу, взметнулись вверх и рухнули на пол, когда он, встав на руки и дважды прошагав на ладонях, вскочил на ноги и упёрся руками в бока, широко улыбаясь. Он был одет в белую футболку, на время его прыжков взметнувшуюся вверх, оголившую подкачанный живот и сейчас криво осевшую, зацепившись за край штанов в чёрно-белую полоску, и на правом его глазу была светлая медицинская повязка. Девчонки в классе в большинстве своём вдохновенно вздохнули.

Осаму, сидевший до этого, подпирая голову рукой, выпрямил плечи, и его заинтересованный взгляд понемногу начал наполняться ужасом.

Следом за новеньким «вихрем», демонстративно закатив глаза и безмолвно накрыв лицо рукой в-опять-это-дерьмо-жесте, через порог класса истории зашёл второй из новоприбывшей компании, и у Дадзая нехорошо засосало под ложечкой, когда он подобрал руки под грудь. Чёрные прямые волосы до плеч были убраны в короткий хвост на затылке, серая рубашка, руки убраны в карманы чёрных брюк, а вот лицо ничуть не изменилось с последней встречи — такое же холодное, спокойное и непритязательное. На тощем и будто невесомом чёрном рюкзаке за спиной раскачивался туда-сюда брелок в виде улыбающейся крысиной морды. Когда взгляд тёмно-красных глаз пересёкся с одним-единственным взглядом в конце класса, прикованным к нему, на тонких губах возникла слабая ухмылка.

Атсуши, нервно сглотнув, чувствовал, как с каждой секундой его сердце бьётся все сильнее и болезненнее, шерсть на руках и ногах под одеждой, на затылке встаёт дыбом, а воздух накаляется и щекочет нос — в классе жидким железом разлился и придавил к полу запах влажной, свежей земли и едва уловимый аромат чёрного пороха; такой аромат надолго воцаряется в помещении, в котором только что была совершена череда выстрелов. К человеку такой запах весьма приставуч.

В дверях за патлатым парнем появился ещё и третий — длинные светлые, словно седые или высеребренные, волосы были убраны в высокий хвост, который он элегантным жестом руки сбросил с плеча, светло-зелёные его глаза оглядели кабинет, а шаги оказались тихими, почти бесшумными. Его запах, как уловил оборотень, смешался с запахом высушенных трав, и Атсуши, зажимая нос и рот, беззвучно чихает, вздрогнув и на секунду отвернувшись. Все трое встали бок о бок друг с другом, выглядя максимально расслабленно, и оглядывали новых одноклассников.

Рюноскэ всю эту мучительно долгую минуту будто забыл, как дышать, и вдох его после молчания был сдавленный и хриплый. Не отводя взгляда серых глаз с трио у доски кабинета, он медленно потянулся к ручке окна сбоку от себя. Второй этаж не так уж и высок, если подумать…

Смотреть на лица с обложек журналов и фотографий в соцсетях — это не вызывает и капли тех чувств, которые испытываешь, когда смотришь на лицо вошедшего поздней ночью в бар человека, идентично совпадающее с лицом на розыскной листовке с пометкой «Особо опасен! Найти живым или мёртвым!» рядом с ним на дверном косяке. — Ребята не из нашей страны, но не думайте, что из-за этого они знают наш язык хуже вас, — Ода-сан поправил очки на лице и окинул свой класс взглядом. Естественно, мимо его глаз не прошло то, как xtnd`hrf njq cfvjq uheggs hbcrf переменилась в лицах. — Вы уже взрослые, конфликтов возникать не должно… Я надеюсь. Представьтесь, молодые люди, будьте добры. — Фёдор, — знакомым ледяным голосом с улыбкой на губах заговорил знакомый Дьявол, и Дадзай на его словах прищурился. Почти дежавю. — Иван, но, как подсказывает практика, иностранцам проще звать меня Айвэн или Ваня, — парень с длинным хвостом серебряных волос держал руку у подбородка, локоть этой руки подпирая второй рукой, и создавал впечатление одновременно и очаровательного тихого интеллигента, и, как бы это сказать, суки, которая может поставить на место. Тонкие запястья, бледное скуластое лицо. Третий не представлялся. У Рюноскэ промелькнула в голове строка со вторым прихвостнем Достоевского-младшего, но хотелось услышать вживую. С широкой улыбкой посмотрев на своих товарищей и дождавшись тычка в бок от парня, представившегося Фёдором, он вдруг резко вскинул руки вверх, а затем одну отвёл назад, а другой махнул к полу в поклоне: — Николай! — звонко объявил он, также резко выпрямляясь. — Можно Коля, Микола, Гоголь, Гогору, длинный чёрт, только чур не бросать в терновый куст! Девчонки с первых парт засмеялись. Тюя, слушая это, инстинктивно закатил глаза; естественно, ещё один клоун и дамский угодник. Попадался ему уже на пути такой… Атсуши, казалось, не слышал практически ничего. Сердце билось так, что заглушало всё вокруг; на виске будто вена взбухла. По слуху резало каждое новое имя, и, когда представился третий новенький, это его будто добило. Стоило троице после ещё каких-то слов Оды-сана пройти на свободные места в другом конце класса, а классному руководителю удалиться, Накаджима, зажавший руки под партой между колен, взглядом прожигал стол. Он не чувствовал страха как такового, но от волнения трясло тело. Оборотень не был готов к таким изменениям в рутине, и потому, в какой-то момент резко зажав рукой рот, вскочил на ноги, бросил историку «Можно выйти?» и вылетел в коридор, убегая в уборную. От страшных запахов замутило так, что ещё бы чуть-чуть — и от переживания вырвало бы завтраком и шерстью прямо в классе. От увиденного Тюя несколько вздрогнул, провожая Атсуши взглядом, а вот Акутагава даже не дёрнулся, что странно. Акутагава вообще будто забыл, как двигаться, с момента появления новеньких в классе, упёршись взглядом куда-то впереди себя в одну точку. Накахара, вскинув брови вверх, тихо прочистил горло и бросил взгляд на новичков: Достоевский-младший сел точно на бывшее место Дадзая, Гогору с длинной косой — на его собственное, Тюи, бывшее место, а, кажется, Гончаров — на место Атсуши, качнув голову и смахнув хвост с плеча за спину, прежде чем усесться за парту. Гоголь, длинный и, казалось, даже немного выше Дадзая, вытянул ноги вперёд, под стул Гончарова, и внезапно повернул свою белую голову на Накахару, будто почувствовав на себе взгляд синих глаз. Тюя нахмурился и тотчас отвернулся, подперев щёку рукой, и начал медленно садиться полубоком, смотря в окна. Инстинкт самосохранения подсказывал не поворачиваться к ним спиной, а вот здравый смысл упорно толкал к мысли не смотреть в их сторону. Ладно… нужно быть наготове с гравитационным полем. «Дьявол», сидевший за ним, даже не доставал тетрадей, скрестив под партой ноги и подперев подбородок двумя руками, не поворачиваясь на Осаму. Друг ещё называется… Среброволосый Ваня единственный достал из своей сумки одну белую толстую тетрадь с небольшой жёлто-зелёной надписью на русском языке в левом верхнем углу — Дадзай даже невольно подивился своему зрению. Гоголь хоть и был высоким, но не намного, а сидел так, будто эти парты принесли из начальной школы. Осаму прищурился, фыркнул и также вытянул и свои ноги, демонстративно несколько громко стукнув пятками кроссовок о пол. О да. Николай, услышав странный звук, единственный повернулся, но не понял, откуда он произошёл. Взгляд упал на такого же высокого, как он, японца с тёмно-каштановыми, немного отросшими и пушистыми, вьющимися волосами — тот самый, от которого они с Ваней забирали Фёдора неделю назад. Ух ты, трезвым он даже выглядит получше! С рыжими волосами на японца вообще не был похож, учитывая, что рыжина явно была естественной. Но маленький. Может, гибрид японца с каким-нибудь ирландцем. Такому сравнению Гоголь усмехнулся про себя, не слушая, что говорит японский историк в начале классе. А смысл? Он всё равно половину не понимает. О! А вот этого чёрненького он помнит. Он забирал нового друга Фёдора точно так же, как и Коля с Ваней — самого Фёдора. Они ещё кивнули друг другу, перед тем как Доста запихали на заднее сиденье в машину. Странно, казалось, он как-то поживее был, чем сейчас — замер, как каменное изваяние. Интересно, чего это он? Гоголь зевнул, окинув взглядом оглядывающихся на него японок, думая о том, что всё-таки азиаты не в его вкусе, и закинул руки за голову, потягиваясь. И краем единственного глаза он заметил движение в углу класса. Тот самый длинный дружок Доста точно так же забросил руки за голову и потянулся, жмуря один глаз, а вторым глянув на Николая. Гоголь медленно выпрямился, сдвинув к переносице светлые брови. Он что, передразнивает его? Что-то новенькое. Николай щурит единственный глаз, откинувшись на спинку стула и скрестив руки на груди, закинув одну ногу на другую. Движение на периферии зрения не заставило себя ждать — японец повторил. Ух ты! Что за игра? Это вызов? Тогда Гоголь, глянув на преподавателя, чтобы откровенно не наглеть, сел к «попугаю» полубоком, закинув на спинку стула руку и склонив голову к плечу. Если это вызов, он должен ответить. И японец, выждав минуту, словно не обязан, повторяет позу, глядя глаза в глаза. Николай, уже было разочаровавшийся в попытках собезьянничать, широко улыбнулся. Дуэль так дуэль, паныч! Только, раз правила не обговорены, я могу и по своим играть. Гоголь прикладывает указательный и средний пальцы к уголку своего не скрытого повязкой глаза и оттягивает его, имитируя узкий глаз. Нужно прощупать почву, насколько далеко можно заходить… Японец в ответ закрывает рукой свой правый глаз, отвечая на провокацию имитацией повязки. Элегантный ход, пижон, блядь. В любую позу, в которую садился Гоголь, садился и Дадзай, и всё это происходило в абсолютном молчании и за спиной учителя. Гончаров что-то быстро записывал гелевой ручкой, подперев щёку ладонью и не обращая внимания на адский цирк за своими плечами, Достоевский переводил взгляд со своего компаньона на друга-из-бара и обратно, Накахара из-за плеча наблюдал, как кривляется Дадзай, и только Рюноскэ не поднимал головы, двинув ею лишь один раз — когда брызгал беродуалом в рот, чтобы стало легче дышать. Некоторые одноклассники также поворачивались, смотря, чем занимаются новенький и староста класса, и прошла бы эта пантомима мимо историка, если бы не одно но. В какой-то момент Осаму резко откинул голову назад и вернул её в нормальное положение, и Николай, естественно, тут же повторил. Вот только Гоголь не учёл, что у Дадзая, в отличие от него, нет длинных волос, и, зацепившись кончиком своей косы за край стула, он взмахнул руками, от испуга вцепился в хвост Гончарова впереди (тот глухо вскрикнул), стулом задел парту Достоевского сзади и грохнулся вместе со своими товарищами в проход между партами вместе с оглушительным звонком из коридора. От резкого звука Тюя подскочил на месте, готовый ощетиниться, как Атсуши, и броситься в атаку, Рюноскэ в один прыжок вскочил на подоконник, а Осаму расхохотался, слегка касаясь рукой Накахары впереди — тот понемногу начинал угрожающе светиться алым. Не став дожидаться, пока новички поднимутся, Дадзай пользуется тем, что Рампо-сан со смехом отчитывает святую троицу, и проскальзывает среди одноклассников на выход первым с высоко поднятой головой, намекая, что и Тюе, и Рюноскэ лучше бы поторопиться. Оборотень был обнаружен стоящим у двери уборной в коридоре. Его сумка болталась у Осаму на плече, а сам Атсуши выглядел каким-то чуть ли не позеленевшим. Дадзай усмехнулся, широко разведя руки в победном жесте, и одной он цепляет Накаджиму за плечо, разворачивая и заталкивая в туалет обратно. За ними же, с силой пнув порог, заходит Тюя, сжимая кулаки до взбухших вен на кистях, и проскальзывает Рюноскэ бледной тенью, тотчас прильнув к раковине и умываясь ледяной водой. Когда он сдавленно задышал, Осаму слегка похлопал его по спине. — Эй, полегче, ихтиандр. — Заткнись, — свистяще шипит Рюноскэ в ответ, встряхивая головой и брызгая каплями воды с волос. Он упирается руками в края раковины, смотря на ещё не выключенную, бегущую из крана воду. — Это всё выглядит, как огромная подстава, — Накахара скрипит зубами, косо поглядывая на дверь и думая, найдут ли новенькие их здесь или даже искать не будут? — А я в рот ебал такие подставы! — Злюка в полметра, — Осаму усмехнулся, закинув руки за голову и выглядя расслабленным. — Атсуши, ты-то в порядке? Мы думали, ты умер. — Порядок, — Накаджима встряхнул головой и растёр шею рукой, даже криво улыбнувшись. — Немного переволновался. Извините, что бросил. — О, ты пропустил поистине великое зрелище, — Осаму широко улыбается. Голос каждого тонет в шуме полного старшеклассников коридора, также периодически захаживающих сюда. Пришлось отойти в угол. — Я их уделал, как котят. — Правда? — Атсуши, подойдя к Рюноскэ и доставая из его бокового кармана ингалятор, протягивая ему на ладони, оглянулся на Осаму. — Да, конечно, в его же стиле и уделал, как всегда, — Тюя цедит сквозь зубы, убрав руки в карманы и явно сминая пальцами упаковку сигарет, борясь с желанием закурить в школьном туалете, чтобы не отхватить выговор. — Он начал играть в обезьян с тем длинным в полосатых штанах, пока тот не навернулся прямо со звонком. Две клетки мозга нашли друг друга, блядь, — рыжий всё-таки достал из кармана краешек сигаретной коробочки, посмотрел на неё, вздохнул с зажмуренными глазами и спрятал обратно — нельзя, дотерпи. — Ой, да ладно, первый раунд был за мной, — Дадзай фыркнул. — О да, спасибо, что привлёк к себе внимание этих людей, которых мы в первый раз видим! — Накахара рыкнул, резко подавшись вперёд будто с намерением вцепиться зубами Дадзаю в глотку, но тот подался корпусом назад, выдержав тяжёлый взгляд синих глаз, и схватки не произошло. Тюя перешёл на агрессивный полушёпот: — Что, думаешь, это просто-напросто совпадение, что они пришли именно в наш класс?! — Ч-ч-ч, мы ещё ничего об их намерениях не знаем, не кипятись, чайничек, — Осаму выставил вперёд руки ладонями от себя в жесте «подуспокойся». — Это всё ещё выглядело, как ты, сделав гадость, тактично слинял. — Нужно быть осторожнее, — вдруг низко прохрипел Рюноскэ, после того как брызнул беродуалом, пришёл в себя и прокашлялся. — И под осторожностью я имею в виду… ничего не использовать, — он обвёл серыми глазами Атсуши и Тюю, ни на секунду не задержав взгляда на старшем брате. — А тебе бы поменьше возникать, — в любой другой раз Акутагава наверняка бы попытался Дадзая ударить под рёбра, но, видимо, не располагал духом и силами сейчас для таких манёвров. Атсуши стоял рядом, готовый поддержать, если что, но пока не нужно было. — Ну всё, я враг народа, — Дадзай цыкнул, закатив глаза и скрестив руки на груди. — Всего лишь поиграл немного. — Игры свои на потом оставь, — Тюя хмурился, но уже не так сильно злился, смотря куда-то в пол. — К слову об играх, — когда прозвенел звонок, Атсуши вклинился в разговор, нервно сглотнув: — У нас сейчас физкультура. Все четверо переглянулись. Чем-то нехорошим веяло от следующего урока, на который они уже опоздали. А нехорошим веяло, потому что этот Длинный в Полосатых Штанах™ явно не выглядел неспортивным. …И чутьё почти никого не подвело, потому нехорошее случилось вдвойне. На подходе к раздевалке четвёрка успела вовремя: из неё как раз выходила святая троица с некоторыми японскими одноклассниками. Все трое вещали: — На родине я учился в классе А, — глухо поделился Фёдор. — А я и в А, и в Б, — сказал Иван, рассматривая свои ногти, прижав их к ладони. — О, а я и в А, и в Б, и в В, — радостно зазвенел Гоголь. Четвёрка не поняла ни слова, хотя язык был им родным. Что-то на тёмном русском наречии из великой Снежной. На разминке всё было хорошо: Длинный, одетый в белую футболку с маленьким вышитым крокодилом на груди справа и чёрные штаны с белыми полосками по швам, лидировал во всём — в нём, казалось, неиссякаемый запас энергии, который Тюя старался игнорировать; «Дьявол» не снимал чёрной траурной олимпийки, и складывалось чувство, что эта олимпийка принадлежала даже не ему — слишком длинная, с такими белыми полосками, как и штаны; а вот Сребровласка покамест никак себя не проявлял, теперь вызывая чувство самого адекватного из всей троицы, с надменным и спокойным лицом держась рядом с Гоголем. Что было примечательно, Достоевский почти сразу выдохся на пробежке, сойдя на второй круг и держа руку на сердце. Тю, хилый какой! Когда Длинный в Полосатых Чёрных Штанах™ пробежал три круга по стадиону и не устал, он начал периодически, пока преподаватель отворачивался, делать колёса, подскакивая с места вверх, делая кувырок через голову и вновь вставая на ноги, будто ничего не было. Тюе стоило больших усилий не реагировать, хоть Осаму и подначивал: «Что, меня за принятый вызов ругал, а сам сейчас что делаешь?» Накахара рычал в ответ. Накаджиме в этом плане было легче: хоть он на уроках физкультуры часто не брезговал использовать силу Зверя, в этот день он был тише воды ниже травы, только хмурился и делал вид, что всё в порядке. Повезло только Рюноскэ, забившемуся в теневой угол трибун и наблюдающему оттуда, как незримому стражу старого заброшенного дворца. Освобождение по состоянию здоровья творит чудеса! Но, когда физрук снизошёл до подтягиваний, Накахара почувствовал, как натянулась, раскалившись добела, струна его терпения. За Достоевским наблюдал Дадзай, и тот на чистом японском негромко изъяснился преподавателю, что максимум, что он сможет сделать с этой перекладиной — дотянуться до неё рукой, и физрук, ещё плохо знакомый с новичками, на первый раз спустил всё на тормозах, отправив стоять в сторонку. Фёдор действительно выглядел не лучшим спортсменом, и Дадзай, глядя на это, только довольно ухмыльнулся, демонстративно вызвавшись первым и не то что подтянувшись — на последний свой пятый раз, налёгши грудью на турник и перевернувшись головой вниз, сумел приземлиться на ноги и отряхнуть хлопками руки. Ваня подошёл к турнику молча, единственный подтягивающийся лицом к трибунам, а не к полю, и в завершение красиво раскачался ногами и по дуге спрыгнул, встряхнув головой с убранными в хвост светлыми волосами (физрук ворчал, что с длинными волосами, тем более парней аттестовывать не будет, но результат сказал сам за себя), и где-то на этом моменте многие одноклассницы издали вздох. Женщины… Атсуши достигать Олимпа не стремился, но, когда подошла его очередь, подтянулся трижды, сорвался и грохнулся на пол на все четыре конечности, отбив ладони, ведь они не были лапами, благо что на нём всё заживало, как на собаке. Несколько девочек также подтянулись, хотя для них это не было основным нормативом, и самыми последними остались молчаливый на время сдачи, но улыбчивый Гоголь и хмурый, мрачный Накахара, ожидавший, когда же грёбаный энерджайзер вызовется. И Гоголь в самом конце поднял руку, сказав, что ещё ничего не сдал. Тюя напрягся, убрав руки в карманы. Длинный в Полосатых Чёрных Штанах™ подошёл к перекладине, прикрывая одной рукой рот в зевке, а вторую вскинув вверх и, подпрыгнув, ухватившись ею за перекладину, не сбавляя темпа подтянулся десять раз на одной, будто разогреваясь. Когда счёт пошёл за десятку, он зацепился второй рукой, а первой, чтобы отдохнула, отцепился. Когда вокруг одноклассники начали скандировать его имя, удивляясь выдержке, ближе к счёту «тридцать» Николай взялся-таки обеими руками за турник, но уже не подтягивался, а приподнялся на уровень груди и резко вскинул кверху ноги, замерев в стойке. С его слегка вспотевшего лица не сходила широкая улыбка. И струна терпения с треском порвалась. Тюя пробился сквозь толпу одноклассников, в один прыжок, оттолкнувшись от ступеней лестницы, достигнув перекладины, схватившись за неё обеими руками и, раскачавшись, сделав несколько кругов солнышка, без намёка на свечение встав на руках книзу головой и бросив гневный взгляд в сторону Николая. Блондин со свисающей к полу косой будто повернул голову к плечу, наблюдая, как Накахара медленно отвёл в сторону одну руку, оставшись стоять на другой. — Так, юноши, хватит, — пробурчал физрук, хмуря брови и обращая на себя внимание молодых и горячих солдатов. — Зачёт у вас обоих есть, слезайте и готовьтесь к игре. То, что физрук развернулся и ушёл, было его ошибкой, ведь ни Гоголь, ни Накахара не слезли. Одноклассники заулюлюкали, а вот к наблюдающим за принятым вызовом Дадзаю (он стоял, поставив руки в боки и легко улыбаясь) и Накаджиме (оборотень сцепил руки в замок и нервно смотрел на новичка, с которым соревновался друг) с трибун подошёл Акутагава, прикрывая рот мокрым платком и хмуря куцые брови. Все трое, в какой-то момент переглянувшись, синхронно перевели взгляд на стоящих в стороне Достоевского и Гончарова, естественно, пересёкшись взглядами. Красные глаза пересеклись с тёмно-карими, и оба взгляда блеснули, прежде чем троица и пара вновь посмотрели на своих акробатов. Тюя уступать не планировал. Он перескакивал с одной руки на другую, не меняя положения, и оба одновременно, глядя друг на друга, в какой-то момент развели ноги в стороны, балансируя на одних руках. Гоголь в какой-то момент отпустил одну руку, склонившись вбок и с размаху сделав сразу два солнца, и Накахара, нахмурившись, повторил, только на этот раз он оторвался руками и резко встал на ноги на перекладине. Николай, упираясь в перекладину грудью и болтая ногами в воздухе, только удовлетворённо хмыкнул, без проблем залезая наверх и точно также вставая на ноги на турнике, вот только он ещё и приподнял одну из ног, как цапля. Тюя, балансируя и едва заметно покачиваясь, сжал руки в кулаки, тяжело дыша; его не угнетало только то, что оппонент также глубоко вздыхал, пытаясь восстановить дыхание. И вдруг Накахара, о чём-то смекнув, с вызовом протягивает Гоголю руку, не говоря ни слова. Одноклассники вздохнули, на секунду замолчав, и Тюя ловит на себе взгляд Фёдора: приложив руку к подбородку, он бесстрастно наблюдал за противником своего товарища. Николай в ответ смотрит на троицу японцев в другой стороне, видя единственным глазом, как его сверлит взглядом тот Длинный, что его Передразнил™.

Та не бійся, не чіпаю я його… принаймні зараз.

Гоголь хватает Накахару за руку, и оба резко приседают на турниках, обвивая их ногами и со свистом переворачиваясь вниз головой. Кто-то из девочек внизу со страхом просит быть осторожнее, но никто из противников и глазом не моргнул — эту битву вот так в середине прерывать нельзя. И Николай, с улыбкой кивнув Тюе, отпускает перекладину, летя вниз. Накахара, скрипнув зубами, крепко вцепился в руку Гоголя своей, и по инерции Гоголь пролетает по дуге, словно оттолкнувшись ногами от воздуха и схватившись ими за перекладину, на которой висел Тюя. Рыжий быстро смекнул, что теперь его очередь, и, вдохнув побольше воздуха в лёгкие, он отпускает свой турник. Николай держит. Даже удивительно. Тюю слегка раскачали, и он точно так же цепляется за чужую перекладину — оба парня поменялись местами. Схватившись руками за турники, оба раскачались и спрыгнули на пол, приземлившись на одно колено каждый. Оба тяжело дышали, упёршись в пол руками, лица вспотели, светлые и рыжие пряди налипли на кожу, а футболки взмокли. Посмотрев друг на друга, они встали — Тюя рядом с Гоголем был ростом ему по грудь, — и Николай, смахнув косу с плеча, выставил вперёд кулак в немом предложении отбить. Тюя, поставив одну руку вбок, вскинул бровь, но на жест ответил — парни стукнулись кулаками в завершение дуэли. Одноклассники гудели, и соперники разошлись к своим. В Тюю из рюкзака Рюноскэ прилетела бутылка воды. Атсуши с восторгом начал говорить, что Накахара был великолепен («Честно, я даже не знал, что ты так умеешь!»), а вот Дадзай, стоя рядом, смотрел отнюдь не на победителя. Он смотрел на Гоголя, подошедшего к Гончарову и Достоевскому. Вернее, на то, как Достоевский с бесстрастным лицом тянется к товарищескому плечу рукой. Эта секунда показалась ужасно длинной — в памяти всплывали события из бара, в котором погибло два человека в ту ночь, когда там был Осаму. Но Николай, посмотрев на то, как друг похлопывает его по плечу, только улыбнулся и похлопал по бледной руке в ответ. Не упал. Жив. Интересно. — На две команды разбейсь! — скомандовал физрук, вернувшийся с несколькими мячами в руках. Гоголь и Накахара, было видно, подвыдохлись, хотя, казалось, два вечно заряженных аккумулятора нашли друг друга. Тюя сел на первый ряд трибун, бросив преподавателю, что потянул запястье или что-то такое, а Николай, оценив обстановку и видя, как физрук строит класс по командам, махнул рукой, схватился за колено, изобразил гримасу боли и, хромая, приковылял на другой конец трибун, вытянув ноги совершенно безболезненно. Атсуши с каким-то ужасом в глазах проводил Тюю на отдых, понимая, что теперь он с Дадзаем остался один, но Дадзай заверил, что всё путём. Он-то не чувствовал запахи стадиона! Нет, не эти отвратительные запахи потных тел и дезодорантов. Подозрительные дорожки, пахнущие льдом и порохом, вели к новичкам — Ивану и Фёдору. Казалось бы, что такого? Главный энерджайзер выбыл и, возможно, до конца урока не присоединится, можно расслабиться. Но вдруг один из выкатившихся на поле мячей ногой остановил Гончаров, встряхнув головой и убирая хвост с плеча за спину. Взгляд спокойных зелёных глаз, устремлённых, как показалось, на Атсуши, ведь оборотень случайно поймал его взгляд на себе, перестал сулить что-то безобидное, когда на губах Гончарова впервые появилась улыбка. И мяч полетел точно в сторону Накаджимы. Оборотню показалось, что от этого метеоритного падения засвистело в ушах. Выстроенные по обе стороны команды располагали русскими только с одной стороны, и ни Атсуши, ни Осаму в ту команду не входили. Проклятый волейбол!.. Накаджима не то чтобы умел играть, он просто старался отбивать летящий в него мяч и не погнаться за ним, когда он откатывался в сторону. Теперь же он стал мишенью, и ему это не нравилось. Дадзай, стоящий неподалёку, резво пригнулся, и мяч просвистел над его головой. Одноклассники из другой команды сначала замолкли, а потом удивлённо заулыбались, внезапно поняв, какая сила в виде новичка на их стороне. А вот Атсуши, еле увернувшийся от мяча и не рискнувший его отбить, не реагировал на недовольство своей команды, он вообще сомневался, что Иван или Фёдор умеют играть, а не убивать. На вышибалы команды не было! И всё-таки, когда от пасов новичков из команды выбыло сразу три человека, сбившись, как кегли, Накаджима нервно сглотнул, нахмурившись. Гончаров, единогласно выбранный атакующим, подбрасывал мяч на руке с мягкой улыбкой, будто погладить Атсуши хочет, а не сломать его лицо мячом. Стоп… а не вызов ли это? Оборотень с удивлением смотрит на Дадзая, атакующего сейчас с их команды и ещё живого, и бросает взгляд на Достоевского: тот стоит как бы в противоположной команде, но как бы в стороне, и наблюдает. Вот он. Он пугает больше всего. Хорошо, что вызовов от него Атсуши не поступало. Боже, уважаемый преподаватель, зачем ты ушёл в подсобное помещение! Неужели тебя совсем не интересует игра школьников в волейбол, которую ты видишь за свою жизнь чаще, чем стены родной квартиры?.. Но вызов есть вызов. Если Ивану нужен Атсуши, Иван его получит. У Зверя внутри и без тигриного обличья припасены в кармане кошачьи инстинкты! Никто из класса, выбывших на скамью, даже не подозревал, что Накаджима, оказывается, прекрасно реагирует на мяч соперников, если на поле рядом с ним минимальное количество человек. Он отбегал, пригибался, уворачивался в бок и проезжал грудью по полу, одной рукой отбивая мячи и не позволяя им приземлиться на свою голову. Он уже даже не следил за Гончаровым, он следил за мячом, ведь рикошетами от ударов с ног сносило и команду, в которую входили новички. А так и не скажешь, что у Вани такая сила! Не сносило только Фёдора, стоящего в стороне и кусающего ноготь на большом пальце. Дадзай краем глаза заметил, как Атсушины зрачки стали широкими и чёрными. Точь-в-точь как у охотящейся ягуарунди! Ну, или подставить любую другую дикую кошку, звучащую пафосно и круто. Тигр уже избито, а тут ягуа- Додумать Осаму не успел. Внезапно в его висок сбоку прилетает что-то громоздкое и резиновое — мяч, — да настолько резко, что у него перед глазами темнеет, а он, как сбитая башня, как стоял, так и рухнул на пол. Накаджима было бросился к другу, но со скамьи в это время подскочил Накахара, подбегая к сбитой высотке и, наклонившись, оттаскивая на маты в углу стадиона за руки, там похлопав по щекам и приводя в чувства. Атсуши, оглянувшись, с ужасом понял, что остался один. Из команды. Ну что ж. Накаджима, бросив взгляд на Гончарова, с нахальной улыбкой подбрасывающего мяч на руке, размял кулаки. Давай, нападай, я готов. Подброшенный вверх мяч, описавший в воздухе дугу, как выпущенная стрела, зигзагом полетел влево, и Атсуши, подпрыгнув в воздухе, на секунду прищурился, считая траекторию. Это всё напоминало охоту за лазерной указкой, только если бы она жгла кожу при попадании в руки. Накаджима с силой ударил рукой с незаметно и на секунду отросшей тигриной подушечкой и приземлился на пол синхронно со звуком удара мяча о чьё-то тело — и Достоевский, стоявший в стороне, отлетел на несколько метров, приложившись о покрытие стадиона головой и съехав на пол. Ваня, увидев это, с ужасом вздохнул, и с трибун тут же подорвался Гоголь, в несколько шагов преодолев расстояние и приподнимая Фёдора под руками, быстро заговорив на непонятном языке. Фёдор был в сознании, но тёр затылок, приподняв голову и злобно зыркнув в сторону оборотня. Упс… контакт не удался. Но это и не было контактом. Это было местью за Дадзая. Гончаров впервые разозлился — это видно по хмурому лицу. Атсуши, с одной стороны, и рад, что сумел вывести на эмоции и показать, что на что-то способен, но с другой — страшно представить, в какие вышибалы будет играть разгневанный русский. Ничего, Накаджима тоже уже разогрелся! Когда до звонка осталось две минуты (Дадзай объявил время, сделав руки рупором и крикнув), Атсуши перестал жалеть оппонента. Он отбивал мячи буквально из любого конца поля, не уступая в скорости настоящей кошке, бегающей за шариком с колокольчиком внутри. Ваня не сдавался также, запуская мячи всё сильнее и сильнее, пока один из них, не врезавшись в пластиковое сиденье трибун, не расколотил его на две части. Испуганные одноклассники разбежались в стороны, даже те, у кого болели ноги, и Атсуши отметил для себя, что пора заканчивать. Сверкнув глазами, он поймал мяч руками, отдавая пас сопернику, и, когда соперник побежал к сетке, тоже рванул вперёд. С оглушительном треском мяч лопнул под руками с одной и другой стороны, и у Атсуши, заметившего краем глаза, как острая чёрная стрела со стороны трибун пронзила мяч, от страха зрачки стали чуть ли не размером с радужную оболочку, а Гончарова взрывной волной снесло в сторону, и он, покачнувшись, наконец упал, тяжело дыша. Накаджима, взъерошенный, устало улёгся на траву, раскинув руки в стороны. Перед глазами плыли белые облака на голубом небе. Погода поразительно прояснилась с утра… Сбоку раздались шаги, и на фоне голубого неба появилась знакомая чёрная голова. Рюноскэ, держащий руки в карманах и сдвинувший к переносице куцые брови, осмотрел свысока сначала оборотня, присев на корточки рядом и слегка погладив по белой голове, а затем повернулся к Гончарову. Атсуши уже не хотел видеть эти светлые глаза, а вот Акутагава с удовольствием пересёкся с ними взглядом. Они не видели, как Дадзай, держа ладонь на виске и растирая его, пока Тюя сидел рядом, придерживая за плечо, протянул вторую руку Достоевскому, которого Гоголь тащил мимо него. И, как то ни странно, рукопожатие произошло, вот только Осаму после этого резко схватился за голову, словно боль усилилась. Когда из подсобного помещения между трибунами вышел физрук, увидев, что весь класс раскидан по трибунам, все корчатся и трут ушибленные конечности, а на поле стоят всего три человека, он выронил из рук деревянный планшет со списком класса. — Вы что, как десять негритят, по одному пропадать будете, как только я ухожу?! — мужчина злился, указав пальцем куда-то в сторону здания школы и уже выискивая взглядом тех, кого придётся нести. — Быстро все в медпункт! Проверю пофамильно! Следующих уроков не было. Вообще. Йосано-сан в медпункте не удивилась, когда в распахнутой двери показалась голова Осаму Дадзая из 3-Е, не удивилась также, когда за Осаму Дадзаем потянулись Тюя Накахара, Атсуши Накаджима и Рюноскэ Акутагава, но когда вслед за ними в кабинет начал вваливаться весь класс, оставаясь ещё и в коридоре, хромающие и стонущие, держащиеся за головы и потирающие руки, Йосано ужаснулась, широко распахнув глаза. Она уже даже не обратила внимания на новичков, также прошедших в кабинет (Иван еле перебирал ноги, Фёдор держался за голову, Николай придерживал их обоих, стоя между ними), только в панике пересчитала по головам посетителей и скомандовала медсестре позвонить классному руководителю, а уж классный руководитель пусть обзванивает родителей или пишет в чат, что весь класс — это тридцать калек в два ряда, на всех кушетках и в коридоре у стен. Кровоточащих ран ни у кого не было, но ушибы, синяки и ссадины — коллекцией. В общем, по ощущениям школьный медперсонал за один день израсходовал все запасы пластырей, хлоргексидина, перекиси, повязок, заживляющих мазей и угольных таблеток с лекарствами посильнее — некоторых, кому прилетело в голову, тошнило, и Осаму Дадзай на удивление не был исключением. Четвёрку, ввалившуюся в кабинет первой, первой же и выперли вон, запуская следующих страдальцев. Атсуши обработали ладони в ссадинах, Осаму перемотали голову бинтом, Рюноскэ дали успокоительных, чтобы перестал нервничать и не брызгал три раза подряд сильное лекарство, а Тюя поддержал легенду, что потянул запястье, и вышел с перемотанной рукой. Отойдя немного дальше шумного коридора и по наставлению вбежавшего в медкабинет классного руководителя отправляясь домой, у Акутагавы, Накаджимы и Накахары едва не одновременно зазвонили телефоны, и Дадзай с подозрением глянул в экран телефона брата, видя контакт отца. Ну понятно, кого в семье больше любят! А вот Тюе звонил Верлен. Интересно, это потому что Артюра удар хватил или «отчим» первым взял трубку? — Ребёнок, я доставлял тебя в школу полностью целым, а Артюру звонят с паникой, что ты весь поломался, как куколка. Мне как твоему отцу в глаза смотреть? — голос Поля на том конце казался вроде и безразличным, но Накахара, общающийся с ним уже продолжительное время, слышал беспокойные нотки. — Ты с кем-то подрался? Тебя забрать? — Атсуши, кот мой родной, что произошло? — голос Шибусавы-сана в телефоне Атсуши был настолько громким и рычащим, что Накаджима невольно отодвинул экран от уха. Отец не злился, но голос этот звучал у него только тогда, когда он начинал обращаться. Чёрт, пап, всё в порядке же! — Мне выезжать? — Рюноскэ, младший мой, что случилось с тобой и жив-цел ли мой старший? — голос Мори на громкой связи у Акутагавы, чтобы Дадзай не прислонялся ухом к уху и не мешал, звучал не то полу-испуганно, не то ещё и устало. Отцу в последнее время неплохо достаётся по нервной системе, и неудивительно, что он обеспокоен сильнее обычного. Ода-сан очень не вовремя со своей паникой насчёт того, что все дети умирают и их нужно срочно на ИВЛ, в хирургию, реанимацию и куда-нибудь ещё. — Я вызываю скорую и выезжаю. Все четверо переглянулись. Все трое отцов сразу в одно место и туда же, где их дети? Это звучало, как хитросплетённый план по сбору всех на одной точке, и от осознания всем четверым стало не по себе: Атсуши вздыбился, Тюя нахмурился, у Рюноскэ дрогнул зрачок, а Осаму выглядел крайне удивлённо на грани испуга. Ладно себя не берёжет, но папа?.. Все четверо, вцепившись в телефоны, синхронно вскрикнули, и от неожиданного крика все в другом конце коридора вздрогнули. — Нет! Мы дойдём сами!