Caravan Palace — Lone Digger
Тюя уже несколько дней пропадал за городом вместе со своим новоиспечённым отчимом. Верлен, в которого, по его же словам, с возвращением Рэмбо и появлением Накахары вдохнули новую жизнь, даже толком не отдыхал, стоило только вернуться домой из отпуска во Франции, а сразу выманил подростка покататься на мотоциклах. Ну, как выманил: сначала он привёз ему навороченную аудиосистему на его мотоцикл, догадавшись о его наличии у Тюи по характерному рычанию, когда подросток неосмотрительно врубил полную скорость при разговоре с Верленом по телефону, и теперь Босс Фантом с креплениями в виде чёрной руки мертвеца украшал «девчачий розовый» Дукати с рогом дракона как украшением посередине руля; а потом со своей лёгкой руки неожиданно купил сам себе Тесту Стретту Неру и предложил Тюе потягаться. В первый раз на лице Тюи было написано чёткое и ясное: «Я хуею». Собственно, то же было и написано у Артюра, когда он, посвежевший, отдохнувший и вернувший себе человеческий цвет лица, увидел, на что соблазняет мальчишку Верлен — и на его лице были написаны все самые крепкие французские ругательства, которыми он не выражается только из-за присутствия рядом сына. Поль благоразумно поднял руки вверх в сдающемся жесте и ответил что-то вроде того, что Накахара (с характерной картавой «Р») уже взрослый юноша, да и не стоит забывать о том, что дерзкое молодое поколение наплевало на законы Ньютона о гравитации, и беспокоиться о том, что он может покалечиться — пустое дело. Рэмбо негодовал несколько дней, а потом, видимо, взвесил все «за» и «против» и отпустил ребёнка на три дня — с вечера пятницы, на выходные и до утра понедельника. С подписью на справке об отгуле на понедельник директору школы, что дитё прогуливает не по собственной прихоти, а по семейным обстоятельствам. Тут уж Верлен всплеснул руками и обратился уже к Тюе: «Я как раз по картам видел в полудне езды отсюда чудесную холмистую пустошь, будет где развернуться!» Поль был удивительным: полной противоположностью отца по отношению к рискам и активному образу жизни и в то же время старался быть Тюе собеседником и другом, которому можно доверять. А как ещё сблизиться с подростком, который обожает риск и мотоциклы? И если сначала Накахара относился к Верлену как к приложению к Рэмбо, то сейчас… В общем, во второй раз на лице у Тюи было написано не менее чёткое и не менее ясное: «Я сорвал джекпот и мне определённо нравится».
Накахара был согласен. Он ещё не знал, как с Верленом контактировать, но уже понимал, что взрослый не собирается ставить себя совсем взрослым и вполне себе тянется к общению с ребёнком, который уже и не ребёнок вовсе — жить можно, общие темы найдут. И потому Накахара уже второй день был далеко. Рычание Дукати под «Псайхо» и «Зверя, которым я становлюсь» из аудиосистем было лучше любой симфонии и музыки из рая. Особенно когда есть возможность резко тормознуть в развороте и поднять целую стену камней и пыли — волшебно!
Рюноскэ пропадал вместе с Атсуши. Конечно, с кем же ему ещё пропадать? Тем более что оборотень осмелел и позвал на свидание первым. Ну, вернее, не свидание, а «пошли вместе на- на-на с-с-с… на сви… на свитое птичками в парке гнездо посмотрим и погуляем!» Очаровательно, ага, аж розовая вата из ушей полезла. Дадзай морщился. «Пф, подумаешь, — Осаму закатывал глаза, подперев подбородок ладонью. — Голубки, чёрт возьми… Мне ни капельки не интересно. Пусть дальше на свои свидания ходят, гуляют в своём парке, держатся за ручки, лижут друг у друга мороженое». Дадзай против не был, нет. Перед тем как уехать, Накахара всю неделю выспрашивал у Осаму, всё ли с ним будет в порядке и не будет ли Дадзай злиться, если Тюя его оставит на несколько дней, и Осаму отрицательно качал головой — всё нормально, поезжай. Акутагава же, перед тем как уйти гулять с Накаджимой, спросил Дадзая прямо: «Ничего не случится, если я до утра уйду? Я буду рядом, у Атсуши. Возьму трубку в любое время. Ты понял?» Осаму на это фыркнул. С ним как с маленьким обращаются! Рюноскэ прищурился, нависая над сидящим за столом братом, и растрепал ладонью его волосы, уходя. «Если позвоню по видеосвязи, а ты не возьмёшь, я тут же вернусь домой, и Рашамон откусит тебе голову», — бросил он у дверей. Накаджима в последний раз принюхался, не уловив запах страха, душевной грусти или чего-то ещё, спокойно выдохнул и попрощался, сказав, что если что, то Дадзай желанный гость. Осаму только язык показал. Ему и одному прекрасно! Поиграет в приставку в какой-нибудь сольник, и никто не будет мешать.
Отец уже несколько дней как поправил здоровье и вышел на работу, Шибусава-сан дорабатывал последний день, прежде чем уйти в
спячку отдых.
Дадзаю предстояло провести всего один вечер наедине с самим собой, закупившись газировкой, чипсами и алкоголем. Но ближе к субботним шести вечера выяснилось, что пить в одного — скучно, а проигрыши в игре раздражают. Собственно, чем ещё можно заняться и где найти собеседника? Естественно, в баре! Ну, насчёт собеседников Осаму погорячился, потому что нормальных людей в таких местах не бывает. Но хотя бы посмеяться с них или выпить шотов можно будет. Осталось только найти тот паспорт, который спрятал от него Мори и в котором Дадзаю двадцать один. Хорошо быть высоким! Не придерутся, что неправда.
Вечерело, когда Осаму добрался до бара. Ему ещё и скучно было настолько, что юноша прошёл пешком пять остановок, насвистывая что-то себе под нос и уже даже не реагируя на то, что люди порой оборачиваются, заметив бинты на запястьях и шее. Чтоб выглядеть ещё взрослее, Дадзай всё-таки отказался от варианта футболки в пользу рубашки с пиджаком — так точно никаких вопросов не возникнет. А что? Всё равно уже не так уж и жарко, особенно ночью! А из бара до полуночи возвращаются редко. Кто возвращается до полуночи, тот скромный Атсуши или знает свою норму, переставая пить в одиннадцать и становясь жутко нудным. Перед самым выходом Дадзай сбросил младшему брату короткое сообщение, что он ушёл из дома навсегда часов до трёх и его тоже могут не ждать. Акутагава что-то ответил, но Дадзай уже не смотрел. В дверях он спохватился и надел на руку часы — за временем нужно следить, а телефон может и разрядиться, и выпасть, и тяжело его будет держать, если случится перепить. В компании с кем-то было бы, конечно, веселее, но в одиночку хотя бы ради атмосферы и чего-то более интересного на ужин, чем то, что стоит в холодильнике.
К слову, о холодильнике! Нужно поесть перед выходом. Обязательно! Во-первых, чтоб не тратить лишних денег на блюда в самом баре. Во-вторых, чтобы от первого бокала даже игристого на голодный желудок не унесло в безграничное веселье уже в девять вечера.
Спасибо, пап, что работаешь там, где твои сыновья могут находиться в квантовой транспозиции и одновременно быть и семнадцати-, и двадцатиоднолетними. Этакие подростки Шрёдингера! Ну не чудеса ли?
В этом баре, на самом деле, Осаму уже бывал. Один раз вместе с отцом, когда Мори в ужасе вломился через двери с маленьким Рюноскэ на одной руке, потому что старший сынок, который гордо шёл рядом, неожиданно исчез в тёмных дверях — прошмыгнул в ногах охраны в толпе людей и полетел «к весёлой музыке и разноцветным огонёчкам». Огай поймал его, когда ему, еле забравшемуся на барный стул возле барного стола, бесплатно наливали сок в бокалы для коктейлей, потому что его родитель наверняка где-то здесь и оплатит в общем счёте. Охрана от одного вида Мори-сама расступилась, и музыка стала мгновенно тише, один только сбежавший пятилетка не понял, за что его отсюда увели. Зато стакан подарили. Не пропадать же соку? Второй раз был, когда подростки лет в двенадцать гуляли далеко от дома и чисто ради интереса сунулись в приоткрытые окна здания с приглушёнными басами внутри; Дадзай чётко помнил, как стоял на мусорном баке, вытянувшись на цыпочках, Накахара подвис в воздухе рядом, Акутагава держался Расёмоном, а Накаджима в попытке допрыгнуть до окна допрыгнул — и влетел внутрь, на внутреннюю кухню. Тюе пришлось лететь следом, хватая перепуганную кошку и направляя обратно на улицу через окно, пока Рюноскэ держал его открытым и чёрной головой дракона отпугивал не менее перепуганных поваров, а Осаму смеялся так, что в какой-то момент потерял равновесие и рухнул прямо в мусорный бак, соскользнув с крышки. Четвёрку не поймала охрана только потому, что вопрос «Да вы хоть знаете, кто мой отец?» от Дадзая с банановой шкуркой на голове не был простой угрозой.
Теперь Осаму практически полноценный взрослый, посещающий бар самостоятельно. Ну, если не считать небольшого обмана с паспортом, но это нестрашно.
От светомузыки и мельтешащего изображения на экране над сценой вдалеке рябило в глазах. Нет, не конкретно сейчас, а когда уже подвыпьешь, вот Осаму и садится к этой вакханалии спиной, расположившись на одном из свободных барных стульев. Дадзай — любимчик девичьих толп, и не пройдёт получаса, как он спокойно вольётся в какую-нибудь компанию сам, если к нему до этого никто не подойдёт. Можно сказать, та самая песня, называющаяся «Парни не любят меня», создана для его своеобразных выходов на сцену, ведь, как гласят дальнейшие строки, «Парни не любят меня, потому что их девушки — любят». И нет, Осаму не стыдно. Он просит у бармена сразу три шота кофейных Б-52 и разворачивается к людям лицом, упёршись локтем в барный столик. Осталось понаблюдать, кому тут можно присесть на уши или хотя бы с кем повеселиться, в какой-то момент начав нести абсолютный бред с умным лицом и довольствуясь кивками. Поколение идиотов! Всё-таки дурачиться с друзьями, с которыми вырос и которых знаешь, как свои пять пальцев, немного не то, чем прощупывать почву перед новыми знакомыми и всё больше убеждаться, что пора растворяться в толпе, чем продолжать разговор со стенкой. Одной из первых мыслей было кому-нибудь позвонить, но… Услышат, что он в баре, и сразу начнётся тонна расспросов. Нет, не сегодня.
Басы музыки равномерно били по ушам, но, пока ты трезвый, это не особо беспокоит. К нему уже подошли две подвыпившие девушки, выглядящие не сильно старше, и, собравшись с силами, спросили, ждёт ли кого-нибудь молодой человек или почему он один. Не сказать, что Дадзай был безмерно счастлив компании… По ним уже было видно, что толком не поговорить о чём-нибудь, что Осаму было бы интересно, потому подошедшую так вовремя к нему официантку он осторожно взял за руку, взглянул проникновенно в глаза и тем самым своим голосом, который девушкам обычно нравится, спросил: «Не желаете ли совершить со мной двойное самоубийство?» Если официантка была сначала, мягко говоря, удивлена, а потом раздражена (мало ей пьяных посетителей!), то после услышанного её лицо приобрело оттенок непонимания и даже испуга. Конечно! Это как обаятельный красавчик-качок с вечеринки заведёт за угол и ни с того ни с сего предложит побаловаться травкой. «Спасибо, — девушка, видимо, работала не первый год, потому привыкла не реагировать на перлы клиентов неадекватно, — но я замужем, предложите кому-нибудь другому».
Тьфу, как скучно!
Но это уже хоть что-то поинтереснее бесконечного ужаса в глазах, будто этот высокий и странный парень с красивым лицом и видными теперь бинтами на руках и шее уже тащит тебя за плечи на крышу девятиэтажки, чтоб спрыгнуть вместе с тобой.
Вот только те две девушки, наблюдавшие эту картину, не отреагировали должным образом, смерив протрезвевшим взглядом и отойдя в сторону; одна из них хихикнула и сказала, что «у юноши хорошее чувство юмора». Осаму вздохнул, потушил одну из горящих маленьким синим пламенем стопок и сначала попробовал, отпив чуть-чуть, а затем опрокинул в себя целиком, взяв сразу после и второй, и третий. Хорошо пошло. Нужно будет взять ещё. В голове Дадзая в этот момент пронеслось чисто назидательным отцовским голосом: «Повезло, что ты не диабетик».
Девушки что-то щебетали по обе стороны, и Осаму даже периодически поддакивал, вставляя комментарии, как вдруг с одного угла барной стойки толпа малолеток — таких, как Дадзай, только постарше, но пониже — прекратила балаган и расступилась, замешкавшись и явно чего-то испугавшись. Осаму даже головы не повернул, подумав изначально, что уронили и разбили какой-нибудь бокал или телефон, но нет: бармен, протирающий бокалы, резко упёрся руками в стол, перегнувшись, и глянул на пол, а затем нажал на кнопку вызова охраны. Если там, ближе к сцене и столикам, люди не отвлекались, то возле бара случилась сумятица: девушки из компании что-то обеспокоенно говорили друг другу, а один из парней опустился на колено на пол. Дадзай из любопытства встал со своего стула, подходя ближе к тем, кто так же, как и он, заинтересовался произошедшим, и не пожалел: в кольце компании на полу лежал юноша и не двигался, словно резко упал в обморок. Охрана в чёрных костюмах ледоколами врезалась в компанию, ровно секунду переговорив с барменом-очевидцем, а затем, подняв парня под руками и ногами, потащила к выходу. Бармен вновь взялся за стаканы, а компания поредела и разошлась — кто к туалету приходить в себя, кто сразу на выход, за павшим товарищем. Музыка всё это время не прекращалась, и персонал, осмотревшись на месте, не стал поднимать тревогу, заработав в обычном темпе и вновь забегав по столикам. Штатная ситуация? Осаму нахмурился. Или здесь привыкли не реагировать на такое паникой? Ну, учитывая, что они знают, кто такой Великий и Ужасный Чумной Доктор Огай Мори… Ну, вернее, просто Мори-сама, но в голове все эти звания звучали эпичнее. Тёмненький бар, конечно. Но организация и атмосфера хороша. Оставалось надеяться, что бедняге вызвали хотя бы скорую, а не бросили к мусорным бакам у чёрного выхода с кухни.
Интересно, это он отравился или у него просто внезапно случился сердечный приступ? Дадзай чётко видел, что парень
не дышал. Задышит ли снова? Кто знает. Но Осаму чётко понял с этого момента, что его решение пойти в бар сегодня было весьма удачным. Просто из компании, которая понесла потери в виде одного бойца, остался некто последний, мрачной фигурой сидевший за барным столом практически у самого угла, куда, казалось, не дотягивает толком свет, и скучающим взглядом смотрящий на окружение, держа в руке стопку с прозрачным содержимым — джин, наверное, или что-нибудь наподобие, — а у второй прижав пальцы у ладони и периодически зачем-то рассматривая их. Чёрные волосы, в распущенном состоянии дотягивающие вроде как до плеч, а сейчас убранные в низкий короткий хвост, но это не было тем главным, что цепляло взгляд — главным было нетипичное для всего здешнего сброда лицо. У Тюи похожие европейские черты, но если у него
только они, то у этого всё абсолютно другое. Дадзай задерживает на чужаке взгляд, мысленно окрестив его не местным туристом, одетым в сиреневую рубашку с длинными рукавами и в обычные чёрные узкие брюки, и ему кажется, что чужак неожиданно перевёл взгляд на него, будто почувствовал, кто и откуда на него смотрит, но именно в эту секунду у Дадзая завибрировал телефон в кармане, и юноша, увидев имя контакта, замешкался и стремглав вылетел в туалет, чтоб музыка звучала приглушённей.
— Да-а, Тюя, что такое?
— Чего так долго не берёшь? — голос у Накахары немного недоволен. — Подожди, ты где-то не дома? Откуда шум?
— А, да я тут музыку слушаю, ещё и соседи празднуют что-то, — Осаму смеётся, радуясь, что ещё не успел накатить столько, чтобы язык заплетался. — Тебе что-то нужно?
— Мне? Да нет, — Тюя раздумывал над услышанным, но, видимо, спорить на стал. Осаму так умеет. — Просто позвонил узнать, всё ли в порядке.
— Ой, это что, не понимаю, забота? Ты волнуешься обо мне? Как мило, — Дадзай улыбается. — Не беспокойся, я жив и сыт, даже никого не убил.
— Чудесно, — тут уже усмехнулся Накахара, и где-то с его стороны взревел мотоцикл, а затем послышался вопросительный окрик на французском языке, на который Тюя, отодвинувшись от телефона, ответил тем же французским, прежде чем вернуться к разговору. — Ладно, я тебя понял. Звони, я на связи.
— Воу-воу, поосторожнее с языком, молодой человек, я могу и не сдержаться.
— Дадзай.
— Всё-всё, мне очень стыдно, — Осаму, продолжая улыбаться, глянул на себя в зеркало и встряхнул головой. Ну красавчик. Ещё даже не потрёпанный! Так и действительно не дашь семнадцать. — Давай, обязательно позвоню.
— И никого не убей, обещай мне.
— Обещаю.
Дадзай шмыгнул носом, убирая телефон в карман. Накахара волнуется… о да, ради этого момента стоило выжить. Осаму, поправив лацкан пиджака, поспешил выйти наружу, возвращаясь к бару. Чужак всё ещё там был, только теперь опрокинул в себя стопку с прозрачным алкоголем, со стуком поставив на стол и, зажмурившись, выдохнул носом. Пустая посудина отодвинулась к ещё таким четырём. Хм? Дадзай вскинул бровь, а затем, не спуская взгляда с парня, подловил проходящую мимо официантку. «Виски, пожалуйста, — он даже не смотрел на девушку. — Со льдом. Я буду здесь же. Это в счёт трёх Б-52».
Один несчастный бокал, казалось, несли чудовищно медленно, но Осаму не особо торопился. Он стоял лицом к бару, уже даже не слыша музыку, и краем глаза наблюдал, не уйдёт ли куда чужак. Ему удалось рассмотреть его получше, и чем больше он всматривался, тем больше парень приобретал какие-то жуткие черты: чересчур бледная кожа, будто век не видела солнца, мелко подрагивающие кисти рук, осунувшееся лицо, тени под глазами, сами глаза какие-то тёмные. Ей-богу, ему только когтей или клыков не хватает для полного образа! Он не делал ничего, кроме как устало пялился впереди себя и хмурился, чуть ли не скалясь, когда люди подходили слишком близко или вовсе толкали плечом, когда громко кричали и надолго задерживались в опасной близости. Затем, оставшись наконец один на ближайший метр за спиной, он подманил бармена рукой, будто у него были какие-то проблемы с коммуникацией, и негромко что-то сказал ему, и бармен кивнул, на всякий случай ткнув в доску с меню за своей спиной и уточнив. Ага, дефект речи! Или что-то подобное. Жаль, что Осаму не увидел, на что указал бармен. Когда виски наконец принесли, Дадзай поблагодарил официантку и, дождавшись, когда прозрачные шоты на тарелке принесут и будущему собеседнику, вместе со своим бокалом, отпив глоток, уверенным шагом проманеврировал между людьми, подойдя ближе и усевшись на освободившийся барный стул рядом.
— Сколько за тобой наблюдаю — грустный ты какой-то, — Дадзай, приветливо жмурясь и улыбаясь, повернул к парню голову. Парень, не ожидая, что к нему кто-то подсядет, искоса глянул на незнакомца, отпивая из очередной стопки. — Привет-привет. Я составлю тебе компанию, ты не против?
Чужак промолчал. В этот момент к его шотам бармен поставил закуску в виде… весьма странных солёных огурчиков, которыми он и закусил выпитое.
— А ты не особо разговорчив, — Осаму хмыкнул и сел к нему вполоборота, одну руку поставив на край стула, а другой держа стакан, чуть-чуть отпивая. — Что пьёшь? Джин? Абсент? Мартини?
Юноша слегка нахмурил чёрные брови, снова покосившись на Дадзая, хрустнув своей закуской и так и не ответив. Любой другой уже бы понял, что его компании не рады, но Осаму только хитро улыбнулся — его клиент. Он уже было хотел снова что-то спросить, не отставая, но в нос вдруг ударил знакомый запах.
Так пахнет подпольный склад отца или его руки, когда он снимает медицинские перчатки.
Спирт. Практически чистый. Принюхавшись, Осаму покосился на стопки и невольно в удивлении вскинул брови вверх, многозначительно кивая. В шотах чужака был не джин, не мартини, не абсент и не какой-нибудь прозрачный коктейль вроде Веспера или Гибсона — это была чистая водка.
— О, неплохо, — Осаму попытался глянуть чужаку в глаза, но вдруг обнаружил, что тот и так смотрит на него, не спуская глаз. Изучает. От его взгляда не по себе, но Дадзай крепок. — А ты не местный, да? У нас обычно больше пиво пьют или сразу что покрепче, но точечно. Виски там, коньяк, — он покачнул бокалом в руке. — Дай угадаю: точно откуда-то с севера.
Взгляд незнакомца не менялся, но Осаму показалось, что его тёмные глаза блеснули красным в свете бара. Необычно.
— Ладно, не хочешь, не говори, — Дадзай махнул рукой, резко сев к бару спиной и упёршись в стол локтями. Видимо, от смены положения телефону в кармане стало неудобно — он спикировал прямо на туфлю Осаму, шлёпнувшись на пол экраном вверх. — Ой-ой, ну куда же ты?
Дадзай ставит виски на барную стойку, наклоняясь и ступая одной ногой на пол, и поднимает одной рукой телефон, в это же время чувствуя, будто его второй руки что-то слегка коснулось. Осаму даже не придаёт этому значения, выпрямляясь, протерев о пиджак экран и убирая в карман брюк поглубже, а затем берёт виски обратно, делая глоток. Смотря наконец на неразговорчивого собеседника, он замечает резкую перемену в его лице: тот смотрит прямо на Дадзая, будто чего-то ждёт, но чем больше Осаму смотрит на него, тем больше чужак непонимающе хмурит брови. Дадзай улыбнулся.
— У меня что-то на лице? — юноша на всякий случай ладонью потирает щёки и подбородок, но никакой грязи на пальцах не обнаруживает.
Зато незнакомец наконец-то отвернулся от него и смотрит на свою руку, пошевелив пальцами, а затем, глянув вперёд себя, отрицательно качает головой и махом выпивает сразу две стопки, плотно зажмурившись и на ощупь со второго раза подняв с тарелки закусок маленький огурчик-мерзавчик, полностью отправив в рот и шумно выдохнув носом. Забавный тип.
— Слушай, а ты немой или как? — Дадзай повернулся к бару снова и подпёр подбородок рукой. — Нет, не подумай, я не хочу тебя оскорбить, это чисто из любопытства. Или у тебя с речью что-то? Нет, опять же, мне просто было бы интересно пообщаться с-
— Нет, я нормальный, — вдруг заговорил незнакомец, и Дадзай невольно прервался. Голос у него был неожиданно бархатным, вовсе не низким, как могло показаться от одного взгляда на парня, только слегка хрипел — видимо, от долгого молчания. Но именно по этой фразе Осаму и понял, почему собеседник не хотел раскрывать рта.
У него был достаточно слышный акцент. Нет, не французский, мелодичный и картавый, и не плавный английский — тут было что-то другое. Что-то будто… грубоватое. Округлое. С чеканкой инициалей и чересчур рычащей, звучной «Р». По-другому не описать. Слышать это было непривычно, но и собеседник тут же снова замолчал.
— О, вот как, — Осаму отпил из бокала, про себя ставя галочку, что разговорил-таки клиента. — А ты откуда конкретно, если не секрет? Просто сколько акцентов вокруг себя слышал, но ни разу твоего, — парень, слушая это, нахмурился, сжав руку в кулак, и Осаму не мог не заметить. — Нет-нет, он, кстати, для иностранца почти неразличим, честно. Если наш язык — не твой родной, то я в восторге, что ты его так хорошо знаешь.
Заявлять вот так сходу — глупо, Дадзай ведь не слышал, как незнакомец говорит сложные предложения. Но не оскорблять же с самого начала, коли сам подсел ему на уши? И это, кажется, было верным решением, потому что парень снова покосился на Осаму, поднеся к губам третью стопку, но не отпивая.
— Если хочешь, я могу говорить помедленней, — Дадзай на секунду зажмурился. — Ты поэтому не говоришь со мной? Чтобы я не слышал акцента?
Парень, отпив чуть-чуть, даже не поморщился, но, отставив стопку обратно на стойку, неожиданно повернулся к Осаму лицом полностью. Вот это прогресс!
— Не беспокойся, я не обращаю на это внимания, — Дадзай хмыкнул. — Ну, хорошо, скажи мне хотя бы имя. Я попробую угадать, откуда ты.
Но собеседник молчит. Осаму, сколько бы ни смотрел на него, ничего не добился — парень отвернулся, добил оставшееся в стопке и закусил, смотря куда-то вперёд. Появилась мысль, что он просто вусмерть пьян, вот и старается не трепать языком, но ведь он таковым не выглядит… Дадзай вздохнул, положив одну руку на стойку, а другой взявшись за свой стакан и сделав хороший глоток, зажмурившись и немного отвернув голову.
И в это время он почувствовал, как его руку на стойке накрыла чья-то холодная ладонь.
Осаму повернулся сразу, перестав чувствовать тепло от алкоголя в груди. Странный незнакомец сидел, подперев щёку правой рукой и смотря точно на Дадзая, а левой накрыл руку собеседника и будто снова чего-то ждал. Осаму с нескрываемым удивлением посмотрел в красные глаза незнакомца, на их руки, снова в лицо, снова на руки — и с отрицательным качанием головой, улыбаясь, он приподнял свободной рукой руку чужака, отложив в сторону, а своей освобождённой встряхнул и покачал указательным пальцем, с усмешкой поправив лацкан пиджака.
— А, так вот оно что, — Осаму ухмыльнулся. — Нет-нет, друг мой, извини, но в этом плане я занят и одолжений не делаю. Я просто хотел поговорить, не более.
Чужак действительно был странным. Он с неподдельным непониманием, если не ужасом, смотрел теперь на свои раскрытые ладони, будто сейчас у него сломался какой-то мирской шаблон, а затем, моргнув, положил одну руку себе на колено, а второй поднял оставшуюся стопку и выпил залпом, прижав к носу рукав своей рубашки и глубоко вдохнув.
Дадзай снова ждал того же самого: сейчас он закажет ещё водки и закуски, и Осаму вновь станет разговаривать со стеной, изредка получая ответы ни о чём. Он только сейчас заметил, глядя на свою руку, что циферблат его наручных часов в паутинку растрескался, словно Дадзай не заметил, как на его часы упала наковальня. Хм? Неужели так легко лопаются? Отец вроде никогда не покупает дешёвые вещи, качество которых сомнительно… Жаль. Осаму, хмурясь, проводит ногтем по трещинам, с неудовольствием понимая, что их вообще не починить.
Но вдруг чужак, хлопнув себя ладонями по коленям, широко улыбнулся, посмотрел на Дадзая и, вытянув руку, помедлив, положил её ему на плечо:
— Ладно, хорошо, ты весьма упрямый, моё уважение, — прислушаться — и не с таким уж сильным акцентом он говорит… — Официант! Будьте добры, госпожа, — парень обернулся на подошедшую девушку, — на сороковой стол Русский балет, Большой театр, Спутник и Месть Распутина. Всего по два. И любой закуски.
Осаму даже не скрывал изумления, оглядев чужака сверху вниз, а тот, проводив официантку взглядом, посмотрел на свою руку на плече Дадзая, затем — ему в глаза, усмехнулся и встал на ноги. Подождите-ка, у него всё это время был забронирован столик? Это что же получается…
— Идём за мной,
друг, — парень, обернувшись через плечо и убрав руки в карманы, снова широко улыбнулся. Действительно, жутковато, особенно от того, кто так упорно морозился около получаса, а затем так резко изменился и стал улыбчивым и разговорчивым. Ох уж эти иностранцы! — Ты же хотел поговорить?
Дадзай сердцем чувствовал подвох, но не порадоваться тому, что его, казалось бы, непробиваемая цель сдалась и раскрылась, не мог. Ладно, не такой уж он и простачок, чтобы от неверно принятого сюжетного решения его жизнь перевернулась или ещё чего хуже! Попробовать стоит.
Собеседник оказался ничуть не менее странным, чем казался раньше. Он ничего не говорил, сидя напротив, лишь сцепил руки в замок и рассматривал нового знакомого, всматривался в каждую деталь. Что ж, удивляться такому — грех, а раз уж Дадзай сам всё это начал, то и сел максимально расслабленно, закинув под столом ногу на ногу, скрестив руки на груди и откинувшись спиной на диванчики, прикрыв глаза. Собеседник казался теперь ещё более занятным. Джекпот! Когда одна официантка на двух подносах принесла всё то, что заказал новый знакомый с до сих пор неизвестным именем, из алкоголя в больших высоких бокалах, не коктейльных на тонких ножках или рюмках, а вторая официантка — большую тарелку закусок, он поставил перед Осаму один из бокалов (Дадзай, глядя,
насколько стаканы здоровые и
сколько в них алкоголя, нервно сглотнул), взял себе точно такой же и, подняв в руке, наконец заговорил:
— За знакомство, — он выглядел совершенно спокойным, предлагая чокнуться. — Иначе оскорблюсь.
— Нет-нет, я не против, — Осаму, разглядывая содержимое бокала, улыбнулся, но всё-таки напрягся: учитывая, какой этот тип странный… мало ли, что может быть туда намешано? — Не подскажешь, что это? Пью не так уж часто, в коктейлях разбираюсь плохо.
— Это Балет, — новый знакомый улыбнулся. — Водка, лимонный сок и ликёр. Интересуют пропорции?
— О нет, лучше спрошу как-нибудь потом, иначе сочтёшь меня любителем выпить, — Осаму приветливо жмурится, покачивая носком ноги под столом, и отставляет бокал на стол, указывая на три — вернее, шесть — оставшихся. — Не расскажешь, что это такое? Я больше по чистому.
— Хм, — собеседник встряхнул головой, и из его хвоста, забранного резинкой сзади, выпало несколько чёрных прядей. — Справа налево: Театр, Спутник и Месть. Последнее на моей родине зовётся также Распутин. Во всех есть водка, надеюсь, ты не против.
— Ни в коем случае. Продолжай, — Осаму подпёр подбородок ладонью, косясь на коктейли, но при этом, опустив вторую руку вниз, как бы невзначай ею встряхнул — и незаметно отстёгнутые ранее наручные часы слетели с запястья аккурат к ногам собеседника напротив. Знакомый прервался в описи состава и глянул вниз. Дадзай, также глянув вниз, криво улыбнулся: — Ох, я такой неаккуратный. Сейчас подниму.
— Сиди. Я подниму сам, — собеседник покачал головой и наклонился.
Этого Дадзай и ждал. В ту секунду, когда знакомый исчез под столом, Осаму быстро, приподняв бокалы, чтоб не шаркали по поверхности, поменял свой и чужой местами. Стоило убрать руки, как собеседник поднялся и услужливо протянул Дадзаю часы.
— Спасибо-спасибо, я твой должник, — Осаму убирает вещицу в нагрудный карман пиджака — все равно положение стрелок уже не разглядеть. — Ну, давай, за знакомство.
— Так бы сразу, — собеседник улыбнулся уголком губ и, подняв свой бокал, чокнулся им с другим поднятым бокалом.
Под мелодичный звон оба отпили, и если Дадзай сделал глоток, поморщившись, и отнял бокал от лица, то новый друг пил, задрав голову, до дна, при этом одним глазом насмешливо глядел на Осаму. Испытывает? А, так это своеобразный вызов? И как Дадзай не догадался! Осаму хмыкнул, посмотрел на свой бокал и вновь приложился губами к краю, понимая, что выпить нужно полностью.
Водка, оказывается, даже разбавленная хорошо даёт по лёгким. Дадзаю казалось, что он может заморозить своим дыханием всё, на что выдохнет. Балет неплохо взбодрил, и Осаму поспешил закусить первым, что попалось под руку, даже не чувствуя вкуса и сильно жмурясь. Кроме лёгких, если судить по ощущениям, вдарило ещё и по мозгам. Пить пиво из бутылки — это одно, а коктейли с водкой, ещё и в таком количестве… Пап, прости, я, кажется, спиваюсь.
Новый знакомый сидел напротив, подперев щёку ладонью и не спуская глаз с Дадзая. Когда последнего отпустило и тот перестал жмуриться, он усмехнулся и протянул руку для рукопожатия.
— С крещением, друг мой.
— Угу, — только и смог выдавить Осаму, глубоко вдохнув и чувствуя, как чуть подотпускает. Неплохой заряд бодрости. Дадзай не сразу протянул руку в ответ, пожимая, но смотря круглыми глазами в сторону. — Это знакомство я не забуду.
— Это ли не прекрасно? — знакомый хитро улыбнулся, несколько крепче на секунду сжав свою руку на руке Осаму, а затем тут же отпуская. Дадзай уже не обратил внимания.
Никто из них не упал замертво ни спустя минуту, ни спустя пять, ни спустя полчаса. Что ж, напитки не отравлены, Дадзай в этом убедился.
Но водка оказалась куда более бессердечной сукой, чем даже гравитация!
В процессе разговора Осаму выяснил вполне себе интересную вещь: иностранец оказался ничуть не менее эрудированным во многих сферах, что и сам он. В какой-то момент Дадзаю даже показалось, что у них происходит этакая шахматная партия, в которой никто друг другу не уступает, и шахом служит то, что кто-то пьёт первым, а матом — второй. Факты из истории? Пожалуйста. География? Легко. Политика? Не посмотрю, что ты из другой страны, всё равно знаю. Складывалось ощущение, что Дадзай может легко начать мысль вслух, а собеседник напротив её в любой момент продолжит, да не просто продолжит, а именно так, как её видит Осаму. Парень казался интересным и одновременно странным: единственное, что отличало его от отражения Дадзая в зеркале, это чёрные, как вороново перо, волосы и выдающий иностранную речь акцент. Нет, Дадзай не жалуется на своих друзей, на брата, на отца и другое взрослое окружение, — их глупыми назвать ну никак нельзя! — но чтобы за пару часов совершенно чужой человек по мозгам оказался твоей полной копией? Осаму периодически вглядывался в лицо напротив, рассматривая подробнее и запоминая детали, и вот каков парадокс: новый знакомый одновременно и выбивался из толпы, и казался совершенно обычным. Ни шрамов, ни родимых пятен, ни родинок, ни витилиго или чего-нибудь похожего — абсолютно чисто! И одежда обыкновенная. Дадзай не сразу заметил, что единственное, чего он не понимает — почему почти все в баре сейчас в туфлях, кроссовках, кедах или чём-нибудь ещё лёгком, а новый знакомый — в сапогах. Кажется, внутри виднелся ещё и мех. Мысленно Осаму сделал пометку, что, вероятно, у парня нарушено кровообращение или что-нибудь наподобие анемии, потому что ходит в тёплой обуви — значит, холодно. Пара отличий между юношами всё-таки была, как, например, любовь и её противоположность к людям, и если Дадзай любил внимание к своей персоне в любом обществе, умея создавать сценарный образ, то новый знакомый наоборот — избегал людей и терпеть не мог, когда к нему были прикованы взгляды. «Особенно в чужих странах не люблю, когда особо дотошные обращают внимание на акцент, — юноша на этом моменте покачал головой, закрыв глаза. — Сразу хочется, чтобы они
исчезли». Дадзай на это пожал плечами и усмехнулся: «Что ж, хорошо, что я сразу обозначил для тебя свою позицию насчёт этого». Парень на это улыбнулся уголком бледных губ.
Но ни на одну секунду, казалось бы, весьма приятного и придающего жизненные силы, вызывающего мозговой штурм общения Дадзай не забывал: точно так же, как он изучает нового знакомого напротив, так и новый знакомый изучает его. И у Осаму уж побольше отличительных черт будет — да те же бинты.
В целом, странный иностранец вызывал покамест только приятные впечатления. Удивительно и странно приятные, если быть точным. Осаму давно не встречал таких людей, с которыми можно поговорить обо всём и не чувствовать, как тебя тянут к поверхности повседневные темы.
Чем больше Дадзай пил, тем больше чёткость в глазах сглаживалась, а речь становилась более мелодичной и растянутой; утешало то, что собеседник не оказался киборгом-убийцей и пьянел точно так же, как собеседник. Когда на столе остался нетронутым лишь Распутин, на середине Спутника Дадзай почувствовал вибрацию в кармане. Он прервал разговор, чересчур громко поставив бокал на стол, показал указательным пальцем вверх, мол, «сейчас, подожди», кое-как достал смартфон из брюк и обнаружил две неожиданные вещи: во-первых, на часах почему-то было уже без пятнадцати одиннадцать, а во-вторых — пропущенных было уже два. На экране высвечивался звонок от брата, и Осаму, щурясь, сосредотачивал взгляд на зелёной кнопке.
— В-вынужден откланяться, — Дадзай глянул исподлобья на собеседника, но тут же накрыл глаза ладонью — всё немножко поплыло. — Я на секунду. Никуда не уходи, ин-наче я расстроюсь.
— А я никуда и- — товарищ прервался на икоту, прикрыл рот кулаком и кивнул, махнув свободной рукой. — Я никуда и не уйду, даже если з-захочу.
— Чудно, — Осаму встал, покачнувшись и понимая, что как-то перебрал с крепким алкоголем, и звонок уже сбросился, пока он доковылял до туалета, распахнул дверь и упёрся спиной в стену. Дадзай уже ткнул на контакты, чтобы перезвонить, но звонок раздался в четвёртый раз. Осаму его, естественно, принял, убрав одну руку в карман. — Да-а?
— Ты, мать твою, глухой, что ли? — на том конце весьма злобно заговорил Рюноскэ. — Тебе телефон для красоты или что?
— Ч-ч-ч, всё в по-олном порядке, — Осаму прикрыл глаза, улыбаясь. — Я не слышал. Извини.
— Подожди, ты… — Акутагава немного помолчал. — Ты пьян, что ли?
— Эх ты, — Дадзай мгновенно встряхнул головой, проморгался и заговорил так, будто язык и не прекращал его слушаться. — Обижаешь. Всего лишь культурно выпил, а ты уже в пьянстве обвиняешь.
— Я слышу, что ты не дома, кому ты врёшь? Атсуши отсюда твоим перегаром сносит с ног, — Рюноскэ начинал понижать голос — это выходило случайно, потому что сейчас он начнёт хрипеть и присвистывать, вдыхая. С недавних пор он всегда так злился. — Не говори мне, что ты ушёл куда-то один.
— Ну, конкретно ушёл — один, да, но сейчас я нашёл прекрасного собеседника. Такой умный, представляешь?
На том конце помолчали снова, ведь Дадзай говорил совершенно обычным голосом, а не растягивал слова и не менял интонацию, как выпивший. Вот как он, сука, это делает?
— Ладно, я тебе поверю, — Акутагава вздохнул. — Хоть ответил.
— А что, братец беспокоится? — Осаму, поморгав ещё, повернулся к зеркалу, смотря на слегка расплывающегося себя в отражении. — Как мило, сочту за комплимент.
— Давай не будем об этом, — Рюноскэ, судя по голосу, не хочет продолжать тему заботы. — Я услышал, что ты живой, мне достаточно.
— Передавай Атсуши привет!
— Передам. Но если мне потом отец передаст привет из-за того, что ты потенциально натворишь, я оболью бензином шкаф с твоей одеждой и подожгу, ты понял?
— У-у-у, и с каких пор ты стал таким злюкой? — Дадзай усмехнулся и шмыгнул носом. — Я тебя понял. И не звони сюда больше! И больше никогда мне не пиши, мы расстаёмся.
— О господь, за что мне это, — Рюноскэ шикнул и закончил звонок. Осаму убрал телефон в карман и тяжко опёрся руками о мраморную стойку с раковинами.
Притворяться трезвым — тяжело. Даже слегка затошнило, когда Дадзай опустил голову вниз. Он не обратил внимания на то, что в уборную кто-то зашёл, открыв дверь, но на неожиданный голос обернулся:
— О, ты всё ещё здесь, — Осаму поднял глаза и увидел вставшего в дверях нового знакомого, упёршегося плечом в дверной косяк и приложившего руку к лицу, закрывая один глаз. Хвост у него был растрёпан, и он, глянув походя в зеркало, стянул резинку с волос, встряхнув головой.
— Пф. Думал, что я помер тут? — Осаму фыркнул. — Идём, я закончил.
— Обожди, — новый друг склонился к раковине, включая ледяную воду и промывая ею лицо, а затем глядя на себя в зеркало. Осаму снова кажется, что тёмные его глаза отливают в зрачках кроваво-красным, словно товарищ в линзах.
Дадзай закатил глаза, подошёл ближе и хлопнул его по плечу, выводя из созерцания в зеркале себя любимого. На секунду их лица в отражении оказываются на одном уровне, и в голове Осаму мелькает мысль, что они в чём-то… похожи внешне?
— Идём уже.
— Угу, — только и кивнул парень, отлипнув наконец от зеркала и зашагав следом за Дадзаем.
Осаму аккуратно притормозил у стола, чтобы не вписаться в него, а вот новый друг, зевая на ходу и прикрывая рот рукой, закрыл глаза и ударился бедренной костью чётко в угол, а затем отшатнулся и шикнул, хмурясь и растирая ушибленное место. В момент удара также прозвучало что-то из крепких ругательств на проявившемся родном языке нового друга. У Осаму в голове тут же щёлкнуло — вот ты и попался, дружок. Матушка Россия тебе родина, а? Но разоблачать Дадзай не спешил, ведь он не сумел сдержать смеха, а вот товарищ злобно зыркнул на него и вместо своего места сел рядом, придвинувшись чересчур близко и прищурив глаза, положив одну руку на стол. Осаму, тут же замолкнув, но продолжая лыбиться, осторожно сдвинулся к стене, не спуская удивлённых глаз с собеседника. Парень, будто сосредотачивая на Дадзае взгляд, вскинул вторую руку вверх и медленно ткнул пальцем Осаму в грудь, глядя в глаза.
— Смешно тебе? — негромко проговорил собеседник.
И вдруг икнул, дёрнув плечами.
Дадзай, смотря то на палец на своей груди, то в глаза другу, не удержался снова и рассмеялся. Собеседник, поджав губы, чуть отодвинулся и рассмеялся тоже, не среагировав должным образом на то, что Осаму забросил на его плечи руку.
Спутник был допит, и в ход пошла последняя Месть в больших стаканах.
— А-а-а вот скажи мне, только честно, — Дадзай уже даже не пытался смотреть на товарища рядом, — я ведь наблюдал за тобой, прежде чем подойти, — проклятая икота! Осаму прикрыл рот кулаком, вызывая глухой смешок у собеседника, встряхнул головой и продолжил: — Т-ты как вообще на ногах ещё стоишь?
— Я? — парень, закусывая сырной палочкой с тарелки закусок, медленно перевёл взгляд на Осаму. — Ну… Знаю, как пить. Н-не в первый раз.
— Хочешь, правду скажу? — Дадзай подпёр щёку ладонью, но локоть на столе уехал в сторону, и Осаму, фыркнув, просто положил руку на стол. — Не похож ты на любителя выпить.
— Знаю, — юноша ухмыльнулся, подтягивая к себе последний стакан и смотря прямо на него, будто сейчас на его гуще гадать будет. — Я и не любитель. Просто раз уж здесь.
— Ты тут, кстати, проездом или как? По учё-ёбе там, не знаю, гостишь у кого, — Дадзай потянулся за сухариками. — Я нечасто вижу инострн… инострац… ино… короче, — Осаму нахмурился, — таких, как ты.
— Отец приехал сюда по работе, меня взял с собой, — парень поднимает стакан, желая уже приложиться, но в какой-то момент о чём-то задумался и притянул второй стакан по столу ближе к собеседнику, кивая и предлагая, мол, будешь? Осаму кивает, выпрямляясь и откидываясь спиной на спинку диванчика.
— О, а… — вопрос о матери почти сорвался с языка, но Дадзай поморщился и вовремя заткнулся, встряхивая головой и уже готовый отпить Мести, но внезапно его запястья касается холодная рука, останавливая. Рука, на самом деле, помедлила, Осаму видел из-под полузакрытых век, но всё-таки схватила. — Что?
— Нельзя, — парень качает указательным пальцем, придвинув по столу свой стакан, уже даже не трудясь его поднять. — У нас только на поминках не чокаются.
Дадзай тут же показал раскрытую ладонь в жесте «ничего не имею против» и чересчур резко опустил свой стакан до стакана товарища — алкоголь из своего немного выплеснулся на стол. Осаму медленно моргнул, произнося «ой», а вот друг только усмехнулся.
— Ты пыта-ался.
— Упс, не вышло, — Осаму пожал плечами, прикрыв один глаз, и сделал два больших глотка, уже даже толком не чувствуя алкогольной горечи. — О, а этот пошёл хорошо.
— Распутина любят все, если не пить его первым, — товарищ отпивает из своего стакана.
— Распутин… — Осаму, подумав, щурится. — Это что-то из европейской истории… кто-то. Да?
— Вы изучаете здесь нашу историю? — парень, потянувшийся за огурчиком, неожиданно замер, переводя на Дадзая удивлённый взгляд, вторую руку держа между своими коленями.
— Недолго, несколько пагагра… парага… ты понял, — Осаму фыркнул и положил руку на спинку диванчика, откинув голову вверх — его немного тошнило. — Но я сам ради интереса изучал. Вот и… вспомнил.
— Ты интересовался историей России? — друг даже не взял закуски, за которой тянулся, и убрал и вторую руку к первой, зажав между своими острыми коленками. — Почему?
— В средней школе я интересовался всем подряд, благо интернет всеобъемлющ, — Осаму усмехнулся, поднял голову, отпил из своего стакана и отодвинулся к стене, снова подперев щёку кулаком и закинув ногу на ногу. Пришлось расстегнуть одну из верхних пуговиц, чтобы легче дышалось и было прохладней. — А на память никогда не жаловался.
— Чудесно. Я тебя даже зауважал, — парень усмехнулся и вдруг, выпрямив плечи, придвинулся ближе к Осаму, упираясь в него спиной и ставя одну из ног на диван, согнув её в колене. Дадзай только бровь вскинул, но ничего не сказал.
— Я бы тоже зауважал тебя, если бы ты мне наконец представился.
Парень, державший глаза закрытыми, повернул голову, искоса глянув на Осаму. Дадзаю даже показалось, что тот вообще ни капли не пьян, если судить по одному взгляду.
— На практике вы не выговариваете правильно ни моё имя, ни тем более фамилию, не говоря об отчестве, — юноша вновь протянул для рукопожатия руку. — Но, если не вдаваться в подробности, у меня есть более простое название из инициалов.
— Ну давай, удиви, — Осаму поднял свою голову, протягивая руку в ответ.
Товарищ ухмыльнулся, хватая за ладонь и сжимая на ней холодные пальцы. Дадзай не почувствовал толком ничего, зато почему-то запястью стало резко свободно, будто пуговица на манжете расстегнулась или оторвалась.
— Приятно познакомиться, Дьявол.
— Дья- — Осаму хотел было повторить, но неожиданно прыснул со смеху, прикрыв второй рукой рот и чувствуя, как на ресницах проступили слёзы. — Почему-у? Извини-извини, я не… оно само, — Дадзай сквозь смех пытался успокоиться, глубоко дыша.
Но так называемый Дьявол, как ни странно, не изменился в лице. Он улыбнулся, поставив руки локтями на стол и сцепив пальцы между собой, сложив на них подбородок.
— Ты поймёшь позже, — Дьявол взялся за стакан, прикрыв глаза и выпивая его мерными глотками до половины.
— Ла-адно, — Осаму глубоко вдохнул и закрыл ладонями нос и рот, а затем потянулся руками вверх и вытянул ноги под столом. — А вот если честно, совсем честно, Лукавый ты наш, — он кладёт голову на стол, — лет-то тебе сколько?
Дьявол глянул на Дадзая сверху вниз, усмехнулся и точно так же положил голову на стол, опустив руки вниз.
— А тебе?
— А я первым спросил, — Осаму довольно щурил глаза.
— Ц-ц-ц, — Дьявол поцокал языком, зевнул, прикрывая ладонью рот, и положил руку на стол, сложив голову уже на неё. — Двадцать один.
— Какое совпадение, мне ведь тоже, — Дадзай продолжал хитро улыбаться, прекрасно понимая, что товарищ лжёт, как и он. — Будь я младше восемнадцати, меня бы сюда наверняка не пустили.
— И меня. Я заплачý.
— Что?
— То.
Дадзай нахмурился.
— Что за акт благородства?
— Впервые встречаю человека с таким же интеллектом, как у меня.
Осаму, поизучав лицо напротив, фыркнул, но всё-таки спустя несколько минут поднял голову, взявшись за стакан и делая несколько глотков. Хочет платить — пусть платит. Ему же страшно вставать на ноги, если честно. И страшно думать о том, каково ему будет завтра.
Дьявол тоже выпрямился в какой-то момент, ладонью вдарив по кнопке вызова официанта в столе. Осаму медленно моргнул, еле-еле достав из кармана телефон и смотря время. М, полвторого… Конфетка. Какие-то сообщения, но это нужно щуриться, чтобы прочитать. Осаму подносит телефон близко к лицу, стараясь не опускать головы, чтобы ком к горлу не подкатывал. Он только сейчас заметил, что пуговица на его манжете ослабла и перестала держаться потому, что треснула посередине, и, когда Дадзай её задумчиво коснулся, она раскрошилась. Что ж… ну и ладно, потом разберётся.
Парень рядом отвернулся, потирая затёкшую шею. Когда молодая девушка подошла, чтобы рассчитать припозднившихся гостей, Дьявол неосторожно резко принимает чек из её рук, касаясь пальцами её пальцев.
С соседнего стола вставала шумная и большая компания, проходя мимо, к выходу. Дадзай обернулся на гомон, глядя сонными глазами вперёд, и вдруг милая девушка в белой блузе и чёрной юбке, протягивающая товарищу счёт, падает на ровном месте, схватившись за сердце второй рукой и закатив глаза. Осаму чувствует, как неожиданно трезвеет, приподнявшись с места и круглыми глазами смотря на пострадавшую. Реакция Дьявола оказалась несколько иной, какую ему можно приписать в обычном состоянии, но, скорее всего, это из-за его промилле в крови: парень, вздрогнув и прижав к себе одну руку, схватил второй Дадзая за предплечье и потащил за собой, вскочив на ноги. Осаму даже сказать ничего не успел, еле уворачиваясь от спешащих к официантке людей, только оглянулся пару раз, прежде чем (испуганный?) Дьявол выскочил через чёрный выход на лестницу и, перепрыгивая ступени, выбежал на улицу, тяжело дыша и, наконец отпустив Осаму, упёршись руками в колени. У Дадзая от таких резких скачек закружилась голова, и он, толком не соображая, что произошло, вцепился пальцами в свои волосы и осел на асфальт прямо по стене, жмурясь. Он ведь только что за столом сидел, а минуты не прошло — и уже на улице…
— Ты чего? — Осаму похлопал себя по щекам, часто моргая и сосредотачивая взгляд на парне: тот отошёл к выключенному фонарному столбу, упёршись в него спиной и потирая виски́. — Что ты сделал с девушкой?
— Ничего, — низким голосом пробурчал Дьявол, хмуря чёрные брови. — Она упала прямо передо мной, я и испугался.
— Ей можно было бы оказать помощь, — Осаму растёр глаза, попробовав встать, но тротуар накренился, как палуба корабля при шторме, и пришлось остаться сидеть на асфальте, вытянув одну ногу.
— Окажут, — парень не раскрывал глаз, потирая теперь их уголки. — Она упала рядом со мной, что бы люди подумали?
— Ну… — Дадзай хотел бы ответить, что это неважно, но, подумав, всё-таки счёл это за аргумент. На кружащуюся голову думалось расширенней очень тяжело. В любом случае, девушке помогут — они там были не одни. Осаму махнул рукой и, сложив её на колено согнутой ноги, посмотрел в тёмное небо.
Дьявол спустя несколько минут подошёл и сел на тротуар рядом, одну из ног подогнув под себя, и перед лицом Осаму внезапно появилась фляжка. Дадзай отодвинул голову, всматриваясь в вещь перед глазами, а затем удивлённо посмотрел на парня. Тот, выдержав взгляд, не стал ничего говорить, лишь сделал из неё глоток сам, а уже затем протянул Дадзаю снова. Осаму хмыкнул, взяв флягу из чужих рук.
— Это было намёком, что не отравлено?
Дьявол хмыкнул, и в свете дальнего фонаря его глаза сверкнули красным, хотя на его лицо падала тень. Во фляжке была минеральная вода.
***
Мятые простыни взмокли, в комнате царит густой мрак. Чужие тёплые руки оглаживали по выступающим позвонкам на спине, переходя на бёдра и сжимая их пальцами до красных пятен. Дыхание вырывалось из груди с лёгким присвистом, кадык, сглатывающий вязкую слюну, двигался под чужими губами, влажно целующими шею. Рюноскэ только усмехнулся одними губами, когда Атсуши покрылся мурашками, стоило ему провести ногтями по его спине. Накаджима, оказывается, и рычать умеет, когда ему что-то не нравится или когда он испытывает дискомфорт, и это уже далеко не домашний котик — вполне себе тот самый Зверь, которому давно пора бы проснуться. Акутагава шипит, когда Атсуши в отместку слегка прикусывает кожу на его шее, а затем поцелуями спускается к плечу и ниже, придерживая руками под спиной. Оборотень стоял над Рюноскэ на коленях, согнувшись, и его футболка лежала где-то на полу, упав с постели; рубашка Акутагавы с коротким рукавом зацепилась за изголовье. Атсуши расстёгивает ремень чёрных узких брюк одной рукой, пока Рюноскэ что-то шепчет ему на ухо, приподнявшись на локте, а пальцами свободной руки зарывшись в белые волосы на затылке, слегка сжимая.
— Я даже не знал, что ты умеешь показывать зубы, — Атсуши кожей чувствует, как Рюноскэ ухмыляется. Всё он знает. Когда надо, Накаджима это умеет. Но надо бывает редко.
— Повода не было, — у оборотня голос стал ниже обычного, и он, повернув голову, целует скулу, целует уголок губ и коротко вдыхает, касаясь губами губ Рюноскэ. Рюноскэ закрыл глаза, подавшись вперёд. Смелей!
…От телефонного звонка Акутагава резко распахнул глаза, замерев, и Накаджима, нахмурившись, отпрянул назад. Оба синхронно повернули головы в сторону засветившегося на столе экрана, а затем переглянулись, не понимая — это какая-то обоюдная галлюцинация, или их взаправду
перебили прямо во время прелюдии?
— Да ладно? — Накаджима, если честно, никогда более не чувствовал себя таким обманутым. Серьёзно? Сейчас?!
— Что за… херня, — Рюноскэ, от возмущения закашлявшись, поднимается и садится на кровати, когда Атсуши выпрямился и отодвинулся назад. Телефон звонил настойчиво и, кажется, не думал замолкать. Нет, это какая-то шутка.
— Кто это? — Накаджима выглядел весьма страдальчески, сев на постель нормально и свесив ноги к полу. Надо было полностью раздеваться сразу, а то остались в штанах оба — и вот, сглазили! Обидно.
— Чт- Дадзай? — Рюноскэ, щурясь от света и, подойдя к столу, глядя на экран, видел, что входящий-то от брата. Это точно какая-то шутка. И если, когда Акутагава возьмёт трубку, это действительно окажется она, то Осаму настанет полный #@*%*@#! — Да?
— Бра-атец! — голос, раздавшийся с того конца, не сулил ничего хорошего. Осаму растягивал слова, ещё и икнул после первого же обращения. — Рю-ю-ю, как дела? Я т-бя не разбуди-ил?
— Ты- Ты сколько выпил? — Акутагава невольно закашлялся от возмущения и удивления, упёршись рукой в стол. С расстёгнутым ремнём брюки предательски сползали по ногам вниз, и приходилось их подтягивать. — Ты охренел?
— Да я чуть-чуть… — Дадзай громко шмыгнул носом. — Я как стекло, п-нимаешь?
— Ты… господь, — Рюноскэ хрипло вздыхает и потирает рукой переносицу, а затем снова подтягивает брюки. — И что тебе нужно? Ты до утра планируешь возвращаться, или мне сразу просить отца вызывать скорую?
— Чш-чш-чш, кипятиш-шься, — Дадзай что-то пьёт, пока говорит, и ему очень повезло, что он не рядом с братом сейчас, иначе Акутагава бы ему врезал. — Я уже всё, собирался домой.
— Ну так собирайся, мне зачем звонить?
— Собраться — собрался, а домой — ни-икак.
— И на что ты намекаешь?
— Бра-атец… забери меня?
— Ты шутишь, что ли?
— А я что, похож на клоуна-а?
— Сейчас — очень, — Рюноскэ тяжко вздыхает. — Ты вообще не в состоянии?
— Я как бы в нём, но как бы я не уверен. Я не слишком себе доверяю сейчас.
— И где ты?
— Ну… ну помнишь, бар… Атсуши ещё провалился в окно кухни…
— …А, этот, — Акутагава закатил глаза. — Тебе повезло, что не так далеко. Жди.
— Ты настоящий друг!
— Утром поговорим, придурок! — Рюноскэ прошипел последнюю фразу, отключаясь и со стуком возвращая телефон на стол. Злости не хватало. Ну вот надо же так!..
Мягкое касание со спины привело в чувства. Акутагава обернулся через плечо, и рядом стоял Атсуши, протягивающий ему рубашку.
— Что случилось? Где Осаму? — Накаджима обеспокоенно склонил голову к плечу, следя, как Рюноскэ одевается.
— Как Тюя уехал, так он во все тяжкие. Спивается. Примерно на уровне невменяемости, — Акутагава застёгивает пуговицы, а затем взъерошивает свои волосы, чтоб выглядеть более-менее не помято. — Я за ним.
— Мне пойти с тобой?
— Нет, я сам, — Рюноскэ махнул рукой. — Верну его домой и вернусь к тебе, хорошо?
— О, подожди, — Атсуши вдруг метнулся к своему шкафу, доставая свою белую толстовку и протягивая Акутагаве: — Ночью прохладно, надень.
Рюноскэ только бровь вскинул, глядя на чудесную одежду, посмотрел на Атсуши и, хмыкнув, накинул через голову, снимая капюшон с тигриными ушками. Нет, Акутагава, конечно, носит мешковатые вещи вроде своей толстовки, но толстовка Атсуши выглядела совсем здоровой, закрывая кисти рук. Рюноскэ глянул на себя в зеркале в полумраке и усмехнулся.
— Извини, чёрных нет, — оборотень, светясь в темноте жёлтыми глазами, как большая кошка, показался со спины. Рюноскэ без зазрения совести, приложив руку ко рту и не изменившись в спокойном взгляде, разглядывает его без футболки. — Точно не нужно помочь?
— Точно. Я один быстрее справлюсь, а с тобой он будет разговаривать, всё затянется, — Акутагава тяжко вздохнул, направившись ко входной двери по тёмному коридору, и Накаджима вышел за ним, щёлкая выключателем на стене и включая свет. Рюноскэ зажмурился, на ощупь надевая кеды. У Атсуши от света причудливо сузились зрачки, пока он стоял рядом и открывал дверь, и Акутагава, выпрямившись, поймал момент и огладил юношу по щеке, целуя в уголок губ. — Я быстро.
— Ага… — Накаджима только улыбался, проследив и прослушав до самого конца, как Рюноскэ выйдет из парадной на улицу.
Обернувшись, в окне он увидел, как чёрная с белыми пятнами лента, пересекая двор, взмывает ввысь, цепляясь за крыши домов, и Расёмон, сверкая красными глазами и алым свечением по краям, утаскивает хозяина в воздух за собой. И никакое такси не нужно! Сплошная экономия.
Улицы пестрели редкими фонарями вдоль дорог, и Рюноскэ приземлился в одном из тихих спящих дворов, который, судя по навигатору, располагался рядом с нужным местом. Пришлось сначала бежать через дорогу к нужному зданию с тёмными окнами, а затем, встретившись с закрытой дверью бара, понять, что нужно искать вокруг. Акутагава уже хотел звонить, но вдруг увидел странную машину, подъезжающую к бару с лицевой стороны: она была сильно не здешняя, выглядящая как-то потрёпанно и неотёсанно, квадратно, что ли, и фары круглые, словно это не машина, а раритет на колёсах. Но нужно отдать должное — она блестела чернотой, как чистое ночное небо, и диски были новыми, белоснежными. Рюноскэ встал за углом бара, глядя на номера, и понял он из него только цифры — 666. Странные буквы до и после цифр не были английскими, и регион, судя по всему, тоже неизвестный. Акутагава встряхнул головой, раздумывая, не кажется ли ему, но нет — машина погасила фары и замерла, а из неё с первых двух сидений вышли двое. Сначала показалось со спин, что девушки — одна была с длинными распущенными волосами цвета серебра, а у другой была коса цвета пшеницы, — но больно высокие, да и голоса на неизвестном и странном языке зазвучали такие, что явно не женские. С силой хлопнув дверью с водительского сиденья и, судя по интонации и громкости, выругавшись, поднимая с тротуара отлетевшее боковое зеркало и бросая его в открытое окно, тот, что с косой, в причудливых полосатых штанах и белой футболке, осмотрелся и указал куда-то за другой угол здания, а тот, что был с распущенными волосами, в белой рубашке и тёмно-серых штанах, что-то ему ответил, и оба двинулись по указанному направлению.
Что-то Рюноскэ подсказывало, что неплохо было бы проверить. Чего ему ночью бояться? У него отец заправляет всей ночной жизнью города! Юноша вообще должен себя хозяином чувствовать в это время суток, вот и двинулся тенью следом, на всякий случай сфотографировав странную машину спереди.
А потом он услышал знакомый голос и прибавил шаг.
Заглядывая за угол, к чёрному выходу, он увидел на тротуаре двоих, сидящих прямо у стенки и разговаривающих друг с другом на вполне себе родном и понятном языке. Те, что вышли из чудной машины, подошли к одному с чёрными волосами, а вторым был, конечно, Дадзай, к которому Рюноскэ поспешил выйти из тени. Осаму, увидев брата, медленно поднял голову и отсалютовал, но так резко, что ударил рукой в стену и айкнул.
— Братец! — он заулыбался, потирая ушибленную кисть, а вот Акутагава, косясь на двух высоких парней с девчачьими причёсками, нахмурился, однако наклонился, чтобы поднять Дадзая под рукой. Тяжёлый! В любой другой раз Рюноскэ обвил бы его Расёмоном, но сейчас перед чужаками светить ручным драконом не хотелось. — А я знал, что ты меня не бросишь!
— Заткнись, — Рюноскэ не спускал глаз с чужаков, которые поднимали, видимо, нового знакомого брата, того самого собеседника, только уже под двумя руками, и со стороны того, что с косой, сильно высокого, этот собеседник перестал касаться ногой земли. Пока «седовласка» повернул голову черноволосого на себя, что-то негромко спрашивая на непонятном языке, этот высокий и с косой встретился взглядом с Акутагавой, и оба смотрели друг на друга несколько секунд, а затем высокий кивнул. Рюноскэ, признаться честно, был немного растерян, видя ещё и шрам поперёк одного из глаз чужака, но также кивнул в ответ, и парочка после этого потащила нового знакомого старшего брата к странной машине (тот шёл вполне себе твёрдо, только с сильно опущенной головой, будто на ходу заснул), а вот Дадзай еле ноги волочил.
Рюноскэ достал телефон из кармана, чтобы вызвать такси, только тогда, когда странная машина завелась, показалась из-за угла, развернулась и уехала в противоположную сторону.
***
— Вы оба дома?
— Дома, — Рюноскэ сидел на диване в зале, когда позвонил отец. — А что?
— А Атсуши-кун? Он дома сейчас?
— Ну, у себя.
— Зови. Мне нужно поговорить с вами четырь- ах, да, точно, Тюя-кун же в отъезде… — Мори вздохнул. — Тремя. С ним поговорю потом отдельно.
— О чём? — Рюноскэ хмурится, спустив ноги к полу. — Я не виноват.
— Очень хорошо, что ты ни в чём не виноват и раскаиваешься заранее, но в этот раз вы тут ни при чём, — судя по голосу, отец был чем-то обеспокоен. — Я буду дома минут через двадцать. И про Атсуши-куна не забудь.
— Хорошо.
Акутагава завершает звонок и откладывает телефон на диван. Был вечер воскресенья, и Осаму, спящего на его, Рюноскэ, постели до сих пор, требовалось разбудить. Этот проклятый пьяница упал на кровать младшего брата вчера ночью, даже не потрудившись залезть к себе, и мгновенно вырубился, и Акутагава только небеса поблагодарил за то, что сейчас он вернётся к Накаджиме. Перед тем как уйти, он стянул с Дадзая пиджак и принёс из ванной комнаты таз на случай, если кое-кого будет тошнить (а его, чёрт возьми, будет!), из кухни притащил бутылку минеральной воды и угольных таблеток и положил на полу рядом. Он уже хотел уйти, но на всякий случай оставил записку рядом с таблетками, что вернётся завтра утром.
У дверей он, подумав, развернулся, закатил глаза, достал телефон Дадзая из кармана и поставил его на зарядку. Приписал в записке, что его телефон на столе. Теперь можно уходить.
Атсуши оказался душкой. Пока Рюноскэ не было, он по-быстрому сготовил романтический ужин из всего того, что было в холодильнике, и Акутагава второй раз за день поблагодарил небо за то, что теперь их точно никто не побеспокоит просьбами забрать. В конце концов, любовь любит тишину. Если заменить слагаемое «любовь» на Рюноскэ, а слагаемое «тишина» — на Атсуши, то ничего не изменится.
Когда Акутагава вернулся ближе к полудню следующего дня, совершенно довольный, сытый и спокойный, его чуть удар не хватил, когда по приходе он не обнаружил Осаму в комнате, зато услышал из полуприкрытой ванной комнаты шум воды. Врываясь через двери и уже будучи готовым упасть в обморок, он обнаружил Осаму, опустившего голову под холодную воду в кране, успокоился и иронично спросил, как погодка на море. Дадзай пробурчал что-то нечленораздельное и отмахнулся. Видок у него, конечно, был прекрасный, ещё и часы где-то расхреначил в хлам. Так ему и надо.
Таз стоял рядом с душевой кабинкой. Чистый, ещё даже влажный и пахнущий мылом. Значит, пригодился. А таблеток не было, как и половины бутылки минеральной воды.
После ванной комнаты Осаму, стянув с себя рубашку и штаны и элегантно оставив их у дверного косяка, без всяких завтраков и обедов вернулся в комнату обратно и лёг спать. Снова. Рюноскэ махнул на него рукой и ушёл с телефоном в зал. Правда, у старшего пришлось позаимствовать бледный тон, чтобы скрыть пятна на шее и ниже. Ну, те, которые можно увидеть.
А теперь нужно было будить этого Ленина и приводить в чувства, чтобы не выдал свой вчерашний променад перед родителем, потому как можно быстрее был вызван Атсуши — вдвоём растолкать легче, чем в одного. Накаджима прибежал, как на пожар, запыхавшись, и лишь потом выяснил, что он нужен лишь как тягач.
Осаму вставать не хотел. Осаму вообще ничего не хотел, но его никто не спрашивал, поэтому он сел, а Рюноскэ повесил ему на голову его футболку с шортами, мол, надевай и только рискни позволить папе себя разоблачить.
Когда Мори вернулся, Акутагава честно сказал, что Дадзай недавно проснулся. Честно? Честно. А про остальное он талантливо не договорил, его ведь никто не спрашивал. Все трое сидели на диване рядком, лишь Осаму упёрся руками в колени и закрывал ладонями лицо, периодически посматривая сквозь пальцы. Отец действительно выглядел взволнованным, он даже толком не переоделся, лишь обувь снял и пальто. Он не говорил ничего, только выдал всем троим распечатанные листы. Одинаковые. Каждому по два. На вид — чьё-то резюме. Дадзай щурится, приглядываясь к первому.
— Что… что за имя? — у него голос низкий, и он откашливается. — Я не могу прочесть.
— Кто это? — Атсуши задаёт куда более логичный вопрос, обнюхав бумагу. — Впервые вижу.
— Зачем? — Рюноскэ поднимает глаза на отца.
Мори снова ничего не говорит, лишь поднимает с кофейного столика пульт и, кинув взгляд на настенные часы, включает телевизор. По нужному каналу идут новости, и первая из них гласит, что в городском баре найдены мёртвыми два человека. Причина смерти: остановка сердца. И нет внешних вмешательств.
От названия бара у Акутагавы внутри холодеет. Он круглыми глазами смотрит на Дадзая, но тот вперил удивлённый взгляд в экран. Накаджима тоже явно понял, что к чему, но вопросов не задаёт, смотря то на Рюноскэ, то на Осаму.
— Итак, дети, — Мори делает громкость тише, но телевизора не выключает, а сам начинает ходить по комнате, — вернее, молодые люди, послушайте меня внимательно. Я не просто так собрал вас троих здесь, хотя хотелось бы сразу четверых, но не суть. Вам придётся быть с этого момента крайне осторожными, и это даже несмотря на то, что вы одарены.
— П-почему? — Накаджима нервно сглатывает.
— Атсуши-кун, твой отец тоже в курсе происходящего, — Мори не прекращает ходить из угла комнаты в угол. — Но в любом случае. Мне поступила информация, что в городе замечен глава Русской мафии, название их организации — «Мёртвый дом». Всё о нём вы можете лицезреть на первом листе. Запомните его фамилию. Мы пока не знаем его целей, поэтому — между нами — ситуация отмечена красным уровнем угрозы.
— До-су-то… — Рюноскэ читает по слогам. — До-су-то-е-фу…
— Досотоевосский? — Дадзай прищурил глаза, встряхнув головой и посмотрев на отца.
— Достоевский. На русском языке читается так.
— А что за второй лист? — Атсуши подал голос, после того как обнюхал бумагу ещё раз, вдруг что упустил? Но ничем не пахнет. Жаль.
— А на втором листе — будущий глава организации, — Мори наконец остановился, тяжко вздохнув и накрыв глаза рукой. — Сыну Достоевского-старшего семнадцать лет, он ваш ровесник и он прибыл сюда вместе со своим папашей. Зовут Фёдор. Запомните его лицо и остерегайтесь любого, кто похож на него, я вас настоятельно прошу. Мы бросили все силы, чтобы выследить и отгородить от наших филиалов. И, конечно же, от вас, — Огай делает паузу. — Вчера он был замечен в районе этого бара в центре города. Последствия вы видели по новостям.
Рюноскэ и Осаму молчат, переглянувшись. Один Атсуши, пробежавшись глазами по второму листу, задал вопрос:
— Он что, тоже одарённый?
— К сожалению, — Мори устало садится в кресло. — И его сила с названием «Преступление и наказание» очень опасна.
— Насколько? — Рюноскэ нервно сглотнул, еле оторвав взгляд от прикреплённой к досье фотографии.
— По нашей внутренней шкале угрозы — С+.
Атсуши хотел бы спросить, что за внутренняя шкала, но внезапно вспомнил про загадочные
уровни, которые все четверо обнаружили в досье на самих себя в базах данных офиса Мори-доно, когда искали информацию о Верлене. Единственный, кто из них был уровня С — это Тюя с его взрывной силой, когда он теряет контроль. Что же означает С+?..
— И что он делает? — Акутагава внимательно смотрит на отца.
— По данным свидетелей, он убивает прикосновением, и его сила абсолютно ему подконтрольна. По крайней мере, во всех тех случаях, которые были нами зафиксированы, — Мори смотрит на старшего сына. — Осаму, тебе тоже нужно быть крайне осторожным. Мы не знаем, подавит ли твоя способность его способность.
Дадзай не поднял головы. Он был единственным, кто не задал ни одного вопроса. Он гипнотизировал взглядом фотографию Фёдора Достоевского, смотрящего на него своими карими, с красноватым отблеском глазами с досье сына главы Русской мафии. Той самой, одной из самых жестоких и страшных. Бледное лицо, чёрные прямые волосы до плеч, ни одной отметины.
Рядом с ним есть парочка фотографий более плохого качества с подписанными от руки именами его, видимо, напарников, друзей или телохранителей: один высокий, со шрамом на глазу и длинными светлыми волосами, убранными в косу — Н. (К?) Гогору, — второй — с длинными высеребрянными волосами, больше похожими на седые, и перебинтованной от недавней на момент запечатления на камеру травмы головой — И. (В?) Гончаров. Сама же его, демона-младшего, кличка, обозначение, название на латинице под именем на оригинальном языке и в переводе на японский гласит короткое и простое: «Fyodor D. Evil».
«На практике вы не выговариваете правильно ни моё имя, ни тем более мою фамилию».
«Ты поймёшь позже».
