The Godfathers

AViVA — Blame it on the Kids

— Так, ещё раз: меня вызвали куда? — Ну… — Атсуши нервно сглатывает, заложив руки за спину и смотря под ноги. — К Фукудзаве-доно… — То есть, к директору? — Ну… да? — И по какой причине? — Тацухико, перед воротами школы забирая белые волосы в хвост, вздохнул, глядя на главные двери. Зол он не был хотя бы потому, что знал, что юный оборотень чисто физически не мог натворить чего-то такого, за что его нужно было бы отругать, но интересно ему было — действительно, за что? — Ну там… ничего такого… — Если бы то действительно не было ничем таким, мы бы сейчас были дома, а не ехали к концу второй смены к директору твоей же школы. — Ты же не будешь злиться? — Если бы был зол, ты бы уже это понял, — Шибусава пожимает плечами. — Так в чём ты провинился? — Ел на уроке. Тацухико как шёл, так и остановился. Видимо, у второй смены всё ещё шли последние уроки, потому в коридоре было прохладно и тихо; когда-то он сам был таким же школьником, хотя, казалось, это было уже минимум лет двадцать назад. Только во время его отрочества к директору вызывали за разбитое мячом окно, за драку в коридоре или перепродажу булочек из столовой на несколько йен дороже, за поджог тряпки в мужском туалете для срабатывания пожарной сигнализации и срыва уроков… А тут — ел на уроке, и всё — к директору, докладная, штраф, отчисление и штамп в аттестате как непригодного к обучению. Шибусава нахмурился, поглядев на сына и скрестив руки на груди. — Ты ел на уроке, и тебя вызывают к директору? — Ну да… — Странно это, — Тацухико огляделся, остановив взгляд на учительской и поймав себя на огромном порыве зайти для начала туда, чтобы спросить, могут ли вызвать на ковёр к местному школьному богу и дьяволу в одном лице за еду, достанную из рюкзака на уроке, но встряхнул головой: раз учитель возмутился, значит, проблема либо в его педагогических способностях, либо в том, что сын что-то не договаривает… — Ладно, идём. Юный оборотень вырос у него, конечно, несколько робким, даже несмотря на то, что внутри него сокрыта неведомая сила, и то, что он боится вызова к директору по такому пустяку, неудивительно. Вернее, он даже не боится, он сильно волнуется, хоть и знает, что за незакрывающийся в силу вечно голодного Зверя рот отец его никогда не ругал. Всё то время, что оба поднимались по главной лестнице на второй этаж и шли до кабинета директора в его правом конце (Шибусава шёл спереди, Атсуши семенил сзади, шагая так тихо, как может только кошка), мужчина не мог перестать думать о том, какие нынче пошли придирчивые школы: осталось ставить низкие баллы за то, что дети пришли в школу мокрыми после дождя, и исключать из них за первую двойку в начальной школе. И вроде ведь даже не лицей! И не гимназия. Обыкновенная общеобразовательная школа со своими достоинствами и недостатками, отзывов на которую поступало больше положительных, чем отрицательных, и на педагогов мало кто жаловался. Казалось бы, в чём подвох? А вот он: вызов к директору за еду на уроке! И главное, как странно: вызвали именно сейчас, посреди шестого учебного года, а не, например, три года назад, когда, по словам Рэмбо-младшего и Мори-младших, он втихую понадкусывал все цветы на классном подоконнике. Какой-то странный тоталитаризм. — Если хочешь, можешь подождать за дверью, — Тацухико глянул на табличку на двери: «Кабинет директора». — Если понадобишься, я тебя позову. Атсуши не ответил, только кивнул, отходя к стене и тупя взгляд в пол. Для присесть на лавочку рядом ноги не сгибались. Шибусава, постучавшись, открывает дверь и скрывается за ней, а Накаджима уже нервно кусает губы. Чёрт возьми… надо же было так влипнуть! И зачем он согласился идти самым первым, мог же отказаться, мог же попросить Тюю идти первым! Или Дадзая с Акутагавой. Их всё равно двое, им полегче как-то… Нагрузка всегда распределяется более равномерно по двум и более объектам под действием давящей на них силы, а у него отец целого оборотня воспитал без сучка и зарубинки! Мало ли, на что он способен в гневе… Парень, поёжившись, слыша звуки за дверью, сначала мнётся, а потом отпускает тигриное ухо, припадая им к стене. Любопытство — не порок, но оно может здорово помочь понять, оставаться ему здесь или лучше отойти в противоположный конец коридора. — Фукудзава-доно, вызывали? — Тацухико стоит на пороге, смотря на человека в кожаном кресле с высокой спинкой за столом. — Я отец Накаджимы Атсуши из… Шибусава прекрасно понимает, что его тигрёнок с чутким слухом слышит всё, что происходит в кабинете, а потому, стараясь, чтобы всё выглядело натурально, не позволяет тому заподозрить, что отец и директор школы давние знакомые, и обращается к Юкичи официально. — Да, да, я помню, — господин Юкичи, вступая в его игру, выглядит более чем адекватным человеком, не похожим на того, кто стал бы вызывать родителей из-за докладной, в которой написано, что ребёнок ел на уроке: седина волос говорит о возрасте, строгие чёрные брюки, белая рубашка, рабочие руки, явно сильно старше родителей своих учеников. И сам Тацухико, и Рандо-сан, и Мори-сан не раз видели его на школьных линейках в начале каждого года, и он своей спокойной и статной манерой речи, своим видом не вызывал никаких негативных эмоций — мудрый человек, без заскоков относящийся к выходкам детей хотя бы потому, что это — дети. Что-то тут не так. — Присаживайтесь, Шибусава-сан, надолго не задержу. — Атсуши сказал мне, что я вызван сюда по причине того, что… — Тацухико хотел бы заявить прямо сейчас, что отрывать его от законного отдыха по такому пустяку как минимум нелогично, но, глядя на Фукудзаву, открывшего ящик стола и доставшего оттуда стопку документов, возмущение как-то само из горла не шло. Он сел, упёршись руками в колени. — В общем, не хотелось бы голословить с самого начала, но можно ли услышать причину моего вызова лично от Вас? — Минуту, Шибусава-сан. Я бы не стал Вас тревожить без должного повода, — Фукудзава перебирает углы белых листов, пробегая глазами шапки, останавливаясь на каких-то, вытягивая повыше и убирая их обратно. — Сами понимаете, если бы всё было так легко, мои педагоги разобрались бы и без родительского вмешательства. — Мне уже даже интересно, что такого вытворил мой сын, чтобы я оказался здесь, — чем больше господин Юкичи говорил, тем больше Тацухико убеждался, что было бы откровенным бредом с его стороны дёргать работающего человека из дома на разбор полётов по какому-то пустяку. Тут явно что-то не чисто. — Неужели что-то настолько серьёзное, что понадобился я? — Не то чтобы, но я посчитал, что будет нелишним, если Вы сами на это взглянете, — Фукудзава в какой-то момент откладывает стопку бумаг на край стола, достав три листа и протягивая их мужчине напротив. Тацухико, вскинув бровь, невольно достал из-за пазухи белого халата очки, надевая и принимая документы в руки. Все — докладные от руки, и все три от разных учителей. — Я бы и сам изложил Вам суть проблемы, но побоялся, что без письменного подтверждения Вы просто не поверите. Смекалистые шибко дети нынче пошли, на словах может показаться небылицей. Чем дальше Шибусава читал, тем всё больше его лицо менялось со скептического на удивлённое — белые брови постепенно поднимались кверху, и одним пальцем пришлось придерживать очки за дужку справа, сложив документы на колени. Фукудзава, сцепив руки в замок и положив их на стол, молча наблюдал за тем, как отец его ученика теряет веру в реальность. — Наверное, здесь я должен отдать должное Вашему сыну за то, что он наверняка сказал Вам, что причина Вашего вызова сюда — то, что он ел на уроках, — Шибусава слушает, но не отвлекается от чтения: докладная от математика, историка и учительницы химии. — И отчасти он был прав. Но, как я понимаю, Атсуши-кун не уточнил, что он ел, верно? Тацухико, перечитав последнюю докладную ещё раз, посмотрел в сторону и усмехнулся. Вот надо же так придумать… — Теперь Вы понимаете? — Юкичи выглядит всё также спокойно. — Все три докладные пришли разом, потому я и не смог без Вас обойтись. Поймите, я не сержусь, это очень… занятное решение проблемы, но от этого страдает успеваемость других учеников. — Я понимаю, — Тацухико улыбнулся, глянув на докладные снова. Вот честное слово: осталось только в рамочку повесить и перечитывать на вечер перед ужином, как газету с анекдотами. — Спасибо, что предупредили. Я с ним поговорю. — Поверьте, никто ничего бы не заподозрил, если бы один из наших молодых учителей не наткнулся на видео в одной из соцсетей на страницах одного из наших учеников, которое называлось не как иначе, как, кхм, «Здоровый тигр съедает наши домашние работы». Если перефразировать, примерно так и будет звучать. — О господи, — Шибусава накрывает лицо рукой, качая головой. — Как наивны дети в своей простоте. Придумать такой великолепный план и так легко раскрыть все карты. — И не говорите, — Фукудзава слегка улыбнулся, намекая на комичность ситуации. — Наш историк, Эдогава-доно, и был тем, кто обнаружил это видео, и докладная от его имени была написана, по его словам, только ради того, чтобы его ученик не травил себя бумагой. Ну, и чтобы послужила заодно письменным подтверждением, что и такое в жизни бывает. — Хорошо, я Вас понял. Я могу забрать это на память или?.. — Можете, конечно, — Юкичи откинулся спиной на спинку кресла, махнув рукой. — Правда, должен вас попросить об одном одолжении в отношении Вашего сына, Шибусава-сан. — Мм? — Тацухико встал, складывая пополам три листа и убирая за пазуху во внутренние карманы вместе с очками. Он только сейчас обратил внимание, что один из шкафов с другими школьными документами возле одной из стен стоит как-то странно, отодвинутым от второго шкафа — это бросается в глаза как минимум тем, что за ним стена более яркая и пустая, без каких-либо дипломов и благодарностей на стене. Складывалось ощущение, что сдвинутый с места шкаф что-то скрывал собой. Ну да ладно, это не его дело. — Объясните Атсуши-куну, что след зубов дикого животного, как заметила наша преподавательница по химии с химико-биологическим образованием Йосано-сан, невозможно спутать со следами зубов домашних животных. Иными словами, отдать тетрадь тигру на растерзание, а затем сказать, что домашнюю работу съела собака, будет как минимум некорректно. — Я обязательно проведу с ним беседу, — Шибусава улыбнулся. — Теперь я могу идти? — Конечно. Спасибо Вам за то, что уделили школе время. Атсуши отлип от стены за секунду до того, как Шибусава раскрыл дверь и вышел в коридор в гораздо более приподнятом настроении, чем приходил сюда. Мальчишка глянул на него снизу вверх, как бы анализируя по его лицу, нужно ему бежать или можно расслабиться, и на протянутую к нему руку зажмурился, но его лишь потрепали по голове. Парень сразу улыбнулся, перестав сутулиться, пока Тацухико не опустился на колено, глядя сыну в глаза. — Скажи мне честно, дорогой мой, кто тебя надоумил на это? Ты же не стал бы вдруг делать это сам, Атсуши. — Да это случайно вышло… — мальчишка глянул отцу в глаза, но, видя, что тот не собирается никуда идти, пока Накаджима ему не объяснит, вздохнул, глядя в пол: — Осаму и Тюя перекидывали по классу тетради через голову Рюноскэ, но одна случайно чуть не улетела в окно и я поймал её зубами. — И это всё? — Ну… — мальчишка шаркнул ногой, и Тацухико, вздохнув, встал, скрестив руки на груди. Атсуши невольно потирает затылок. — Я слишком сильно сжал зубы и откусил половину… Это была тетрадь Дадзая по английскому, и он первый сказал, что его домашку съела его собака, и Агата-сан простила. — Хм, дай-ка угадаю: то, что откусил от его тетради ты, видели все? — Угу. — Как же ты согласился на такую авантюру? Ты же всегда был против таких рискованных действий. — Они приносили мне булочки из столовой, бутерброды, шоколад и соки… — Ну ясно, — Шибусава, усмехнувшись, покачал головой. — Впредь если и будете такое вытворять, то хотя бы в интернет не выкладывайте. Учителя хоть и взрослые люди, но ведь тоже умеют пользоваться сетями, некоторые причём получше вас. — Я не знал, что кто-то выложит это в сеть! Да и в принципе заснимет. — А теперь знаешь, — Тацухико вздыхает снова, потрепав мальчишку по голове. — Ладно, идём домой, я ещё даже не готовил ничего. Голодный, как собака. — Мы могли бы заехать по дороге в Макдональдс… — В принципе, один раз можно… — Шибусава пожимает плечами, убирая руки в карманы халата. — Возьмём тебе несколько буклетов, ты же у нас бумагой питаешься. — Ну пап, это было всего несколько раз! — Никаких «пап», ты теперь на бумажной диете. — Но я не буду больше, обещаю! — Ничего не слышу.

***

Тюя сидел на скамейке, нахмуренный, держась руками за край сиденья. Скамья эта страшная, прямо у дверей кабинета директора, и, как правило, когда на ней кто-то сидел посреди учебного дня, этому кому-то остаётся пожелать лишь удачи. Вот и юному рыжему она нужна была, как никогда. Он сидел, глядя в пол, и ждал. Тишина в коридоре не сулила ничего хорошего, она напрягала своим звоном. Из-за дверей кабинетов доносилась негромкая речь преподавателей вторых смен, некоторые кабинеты молчали — либо они были пусты, либо за ними шли самостоятельные с контрольными. Накахара давно ушёл бы домой, не дожидаясь, когда за ним в свой перерыв заедет отец по дороге домой (он часто так делал, приезжая в квартиру пообедать), но он не мог: его ждал Страшный Суд. Накаджима вчера отстрелялся, теперь настала его очередь. Слава богу, что он не первый, но лучше бы сегодня Дадзай с Акутагавой пошли: их двое, им легче! А у Тюи отец многое близко к сердцу воспринимает, вдруг что-то случится… Он знал, что был виноват. Но это ведь случайно вышло?.. Рандо уже по голосу сына в телефоне понял, что что-то случилось. Учитывая, что намедни вечером они обсуждали, как Шибусава был у директора по поводу Атсуши, звонок ребёнка только усилил переживания. Нет, мальчишка не плакал и не злился, просто голос у него был какой-то… напуганный, что ли, севший. Он ничего такого не сказал, просто попросил приехать в школу после его уроков, и говорить по делу отказывался. Мол, приедешь и сам всё узнаешь… Ни холодно ни жарко от таких заявлений, хотя Артюра в холод и бросило. Лишь бы с Тюей всё было в порядке! В голове разворачивались картины сломанных рук или ног, пробитой головы, разбитого носа. Сам подрался? За кого-то вступился? Защищался? Откуда-то упал? Вылетел на дорогу? Что могло случиться? На нервах он едва не пропустил красный свет, успев затормозить в самый последний момент. Ну да, ещё штрафа не хватало. Пришлось выпить воды и вымыть лицо, чтобы прийти в себя. Господи, что за школы пошли, калечат детей! О всевышний, дай бог с мальчишкой всё хорошо. Рандо выбежал из машины без пальто, вспомнив лишь о шляпе на заднем сиденьи и ставя машину на сигнализацию. День солнечный, но для него всё равно прохладно; пускай. От надуманных переживаний глубоко грудью вдохнуть не получается, мужчина часто дышит, прикрывая рот рукой в перчатке и быстро вбегая по главной лестнице на второй этаж, ища глазами в этой тишине сына. Он сказал, что будет где-то на втором этаже, но вот где — не уточнил. Его рыжую голову Артюр видит издалека, не обращая даже внимания, возле какого кабинета мальчишка сидит, и быстро подходит, опускаясь на колени и взяв за руки вздрогнувшего ребёнка: — что случилось? — голос у Рэмбо сильно осел и охрип, пока он пытался отдышаться и разглядывал Накахару с ног до головы на предмет повреждений; почему-то именно эта мысль въелась в голову, не допуская никакую другую. — с тобой всё в порядке? — П-пап, я в порядке, — Тюя не ожидал, что отец появится настолько быстро, и его сердце от испуга забилось быстрее. — что тогда? — Рандо ещё раз осмотрел сына и, посмотрев в его глаза, сел на скамью рядом. — что-то с учёбой? с кем-то повздорил? — Нет, я… Досказать мальчишка не успел. Дверь рядом с ним открылась, и на пороге показался Фукудзава-доно. Видимо, он вышел поговорить с самим Тюей, но родитель привлёк внимание. — Господин Рэмбо, Вы уже здесь, — Артюр, прищурившись, встал на ноги, отдавая шляпу Тюе в руки. — Очень вовремя, у меня к Вам есть разговор. Рандо посмотрел на Тюю, отвернувшегося в сторону, снова поглядел на директора и погладил сына по рыжей голове одной рукой, откашлявшись в кулак. — что-то по поводу успеваемости Тюи? — Нет, как раз-таки с нею у Вашего сына всё в порядке, — Фукудзава скрестил руки на груди, стоя спиной к раскрытой двери своего кабинета. Тюя, глядя то на директора, то на отца, невольно втянул голову в плечи, сжав в пальцах тулью родительской шляпы. Ой-ой-ой, он прямо-таки чувствует, как ему сейчас влетит… Успокаивало только то, что отец не убирал руки с его головы, изредка поглаживая и не напрягая ладонь в желании отвесить первый в жизни подзатыльник. — Проблема в ином. Рэмбо вопросительно глянул на сына, и тот, встретившись с отцовским взглядом, изобразил максимально виноватую эмоцию. Обычно отец на это вёлся… — Пройдёмте в кабинет. Если хотите, я даже не буду закрывать дверь. — как скажете, — Рандо проследовал за директором, переступая порог и оставляя Тюю позади: мальчишка даже с места не сдвинулся, нервно сглатывая и предчувствуя нехорошее. Ай-яй-яй, влетит-влетит… В кабинете Фукудзавы-доно оказалось ещё двое учителей: одного Рэмбо угадал из рассказов сына о математике-монстре, уроки у которого как бы интересные, но как бы больше походящие на муштру (и по нему это видно: убранные в длинный хвост светлые волосы, строгая белая рубашка и строгие чёрные брюки с лакированными туфлями, ещё и очки, необъяснимо как придающие лицу строгости); второй, видимо, был либо непроблемным, либо новеньким, потому что на кого-то невысокого, в очках и узкими-полуприкрытыми глазами, выглядящего максимально расслабленно, стоящего спиной к одному из шкафов и скрестившего руки на груди, с белой сигаретой во рту и убранными в короткий хвост тёмными волосами, в жилете и чёрных ручниках на закатанных рукавах белой рубашки, джинсах и обыкновенных кедах (Рэмбо не мог не обратить на такой внешний вид внимание), ни один из компании детей не жаловался. Оба молча глянули на вошедшего к директору родителя, и Рандо мог бы почувствовать себя неловко, если бы не боящийся чего-то его ребёнок в коридоре, за которого он готов вспомнить все проклятия на своём родном языке и использовать свои силы на всю мощь, если понадобится. — Рампо-сан, будьте добры, — Фукудзава-доно протянул руку вперёд, стоя боком, и пошевелившийся тот самый второй либо непроблемный, либо новый молодой преподаватель вынул белую сигарету изо рта, оказавшуюся чупа-чупсом на белой палочке, кивая. — Уно моменто! — он наклоняется куда-то под директорский стол, берёт леденец обратно в рот и кидает начальнику в руки непонятно откуда взявшийся футбольный мяч. Фукудзава-доно точно его ловит, показывая родителю, вопросительно вскинувшему бровь. В его глазах немой вопрос насчёт мяча и происходящего, но озвучивать его не стоит: директор снова смотрит на двух педагогов в своём кабинете. — Куникида-сан, Рампо-сан, я попрошу. — Будет сделано, — преподаватель с чупа-чупсом размял руки, хрустнув костяшками. — Как скажете, — математик, наконец-то сдвинувшись с места, закатил рукава рубашки до локтей. Он взялся за шкаф со своей стороны, историк в свою очередь подлез в щель между шкафом и стеной с другой, упираясь спиной во второй шкафный бок и ногами — в стену, и оба сдвинули шкаф за пару секунд на его законное место. Каково же было удивление Рандо, когда за шкафом открылась… размером с этот самый мяч в руках Фукудзавы-доно дыра. Минута немого молчания прервалась отряхнувшим руки Рампо-саном, ухмыльнувшимся и убравшим леденец изо рта. — Сильное у нас нынче поколение пошло, не правда ли? — Позавчера, когда у класса Вашего сына был урок физкультуры на улице, — Фукудзаве-доно даже показывать никуда не нужно: Рэмбо и так видит сквозь дыру в стене стадион на заднем дворе школы, — в мой кабинет влетел этот мяч. Не подумайте о моей предвзятости к Вашему ребёнку, но так может только он. Артюр молчит, нервно сглотнув. Не отводя взгляда от дыры в стене, он берёт из рук Фукудзавы-доно мяч, посмотрев сначала на него и… да нет, он сразу убедился, что дыра именно от него. — я верю, что это он, — говорит наконец родитель. — ох… сколько с меня? — Нет, — господин Юкичи внезапно качает отрицательно головой, скрестив руки на груди. — Принимая в школу детей с такими способностями, как у Вашего, мы полностью берём на себя ответственность и расходы за такие проблемы. Рандо невольно встряхнул головой. Что? — нет, Вы не понимаете, я правда могу заплатить за ремонт. — А мы правда не нуждаемся в этом, милорд! — вдруг подал голос Рампо-сан, вынув леденец изо рта и выглядя таким расслабленным и улыбчивым, будто его только веселит эта ситуация. — Не переживайте вы так, не ваш первый и не ваш последний, но, право сказать, ваш отличился. Разбавил наши серые будни! — Рампо-сан, будьте сдержанней, — математик, поправив манжеты рукавов, зло глянул на коллегу. — Такие ситуации как минимум опасны для других. — Собственно, зачем мы Вас и пригласили, — Фукудзава переключил внимание на себя. — Мы, конечно, могли бы поговорить с Тюей насчёт этого, но родительское слово явно будет для ребёнка весомее, чем учительское, учитывая его возраст. Господин Рэмбо, — Рандо растерянно глянул на директора, — напомните Тюе-куну, что его сила крайне высока и что ему было бы неплохо не применять её на территории учебного заведения. Здание мы сможем восстановить, а вот здоровье остальных учеников, в том числе и психическое, восстановить будет уже сложнее. — хорошо, я Вас услышал. спасибо, что оповестили. Тюя вздрогнул, когда с порога вышел отец, закрыв за собой дверь и без единого слова сев рядом, смотря куда-то вдаль. В его руках был мяч, который он не то вернуть забыл, не то ему отдали, словом, несколько минут он сидел в полном молчании, тихо и глубоко дыша. Накахара попытался заглянуть в его лицо, поджав губы и положив ладонь на отцовскую руку, но по его лицу невозможно было что-либо понять. Мальчишка нервно сглотнул, поёрзав на месте, прежде чем подать голос: — Пап? — да? — Рандо не отвёл взгляда от далёкой дали, но голос его стал более спокойным и тихим. — Извини, я не хотел, — Тюя сел обратно и шмыгнул носом, утирая его рукавом. — Оно как-то само получилось. Я честно не знал, что он с такой силой, и в стену, и потом грохот, и мы испугались… Артюр не ответил. Он молча аккуратно забрал за тулью шляпу из рук сына, надев её на рыжую голову, отдал ему на колени мяч и вдруг обнял — Накахара невольно вздрогнул, взявшись за отцовскую руку. — Пап, ты чего? — такой пустяк, — негромко заговорил Рандо, неожиданно нервно усмехнувшись, и прижался щекой к шляпе на голове ребёнка, вздохнув и смотря вдаль снова, огладив по плечу. — такой пустяк… — Пап, ты о чём? — …так, ни о чём, — Рандо глубоко вздохнул и улыбнулся. — главное, что ты в порядке. — Ну да, я в полном порядке, — Накахара невольно смутился: он ожидал, что его будут ругать, а его обнимают, словно он котёнка из колодца спас. — А что насчёт… ну, вот этого? — он кивнул на мяч в руках. — ничего. забудь. просто впредь будь аккуратнее со своей силой, хорошо, мой стойкий оловянный солдатик? Рэмбо смотрит так, что Тюя невольно улыбнулся. Всё волнение как рукой сняло. — Хорошо. Я обещаю! — вот и славно, — Артюр встаёт, и сын вскакивает на ноги следом. — если хочешь, по пути заедем в Пьер Гермэ. или Садахару Аоки. — Но нам же не по пути совсем, пап. — ничего страшного, сделаем круг, — Рэмбо улыбнулся, похлопав по плечу и шагая вперёд. — от того, что мы потратим на дорогу на двадцать минут больше, ничего не случится. — Тогда поехали! — Накахара улыбается так искренне, что Рандо хочется зажмуриться: солнце сегодня светит слишком ярко. — Ты же не злишься на меня? — у всех в жизни всякое бывает, а это так, пустяк. — Я честно-честно больше не буду. Я просто заигрался и… — значит, это послужит тебе опытом в дальнейшем. Какая разница, дыра то в стене или разбитое окно. Всё можно исправить деньгами, всё ими же можно вернуть, даже обучение в школе, из которой хотят исключить за провинность… всё, кроме эфемерного и неуловимого доверия близких. Накахара Тюя — умный мальчик, отец в нём не сомневается, и если он сказал, что больше не будет так делать, то значит, что он действительно сделает для себя выводы. Главное, что с ним всё хорошо, что он здоров и цел, что ничего себе не сломал и что ему не больно, а настроение можно улучшить сладостями от Пьера Гермэ или Садахару Аоки. И что, что не по пути?

***

Признать честно, единственным из троих людей в машине, кому не было бы похуй на ситуацию, был сам Мори-старший. Акутагава сидел спереди, смотря в окно с максимально обыкновенным для себя уставшим от жизни видом, Дадзай занял всё заднее сиденье, упёршись ногами в чистых разных носках (пару он, видите ли, не нашёл ни к одному, ни ко второму) над стеклом двери и лёжа с руками на груди, изо всех сил изображая из себя дремлющего либо действительно задрёмывая по дороге в школу. В связи с чередой вызовов к директору Артюра и Тацухико, уезжающих с работы чернее тучи, а возвращающихся домой совершенно новыми людьми с новым мировоззрением и проседью в волосах, Мори был готов ко всему, только не к тому, что он услышит из уст Фукудзавы-доно. Его вызов как раз-таки был неудивителен, потому что это закономерно: если что-то натворил один, значит, как минимум ещё двое из этой весёлой компании в этом замешаны, только не сознаются. На вопрос, с какой целью Огаю нужно сорваться с дома и ехать до школы вместе с детьми, оба только переглянулись и пожали плечами, будто его зовут объявить благодарность за чудесно воспитанных детей. Ха-ха, какая шутка…

Сообщение от: А. Рэмбо 18:16. не волнуйся! главное чтоб оба были здоровы и целы 18:17. от остального можно откупиться

Сообщение от: Т. Шибусава 18:20. Директор спокойнее скалы. Он словно слишком много дерьма в своей жизни видел, чтобы реагировать на выходки не только наших — любых детей. 18:21. Думаю, даже если они бы кого-то убили, он бы и бровью не повёл… 18:22. Но на всякий случай лучше проверить, нет ли за зданием школы оцепления из полиции.

Сообщение от: О. Мори 18:24. Учитывая, что первым шёл ты, Тацухико, со съеденными тетрадями, а потом Рандо с дырой в стене, я боюсь представить, что вытворили мои, если вызывают по нарастающей степени тяжести… ヾ(。＞＜)シ На этих двоих надеяться было нельзя: они забьют арматурой в подворотне или сожгут чей-то дом и останутся с такими же лицами, какие у них сейчас: полу-отрешённое от мира у одного, интересующееся всем аморальным, и абсолютно мизантропичное у второго. Дадзай жевал жвачку, Акутагава не вынимал чёрных наушников из ушей, а Мори позади них хмурился и чувствовал себя так, будто он и дети поменялись ролями, ведь его же, по сути, вызвали к директору. Он встряхнул головой прямо у кабинета, чувствуя, как у него дёрнулось нижнее веко, и откашлялся в кулак руки в белой перчатке, прежде чем постучаться. — Так, давайте повторим, — он хмуро глянул на обоих, и старший ради приличия прекратил жевать, а младший вынул один из наушников, — пока мы там, ни один из вас не раскрывает рта, а если кто и раскрыл, то второй не старается его переспорить. — Да поняли мы, — Рюноскэ вздыхает, хмуря свои куцые бровки, но Мори лишь устало потирает пальцами переносицу. — Не старается переспорить, ударить, пнуть, укусить, чем-то кинуть, перекричать, перерычать, перегавкать, — на этом моменте Огай глянул на Осаму, и тот отвёл-я-ни-при-чём-взгляд в сторону, держа руки в карманах. — Ни звука. Сидим смирно, не вертимся, не пытаемся настроить высоту, подвинуть стул, отодвинуть, раскачиваться на нём, пытаться отломать подлокотник, прогнуть спинку, что-то отковырять от обивки или её же поцарапать, взять что-то со стола, взять что-то из кабинета… Список пополнился ещё на несколько позиций, прежде чем Мори закончил простым и понятным «Поняли?», а в ответ ему ясное и чёткое, синхронное: «Поняли». — Вот и прекрасно. Уж двадцать минут вы способны высидеть без фокусов, — мужчина вздохнул, посмотрев в потолок и положив руку на ручку двери, тихо, одними губами, произнеся: — Упаси господь от уничтожения этого прекрасного дня… Фукудзава-доно стоял у окна, когда в дверь вошёл вызванный им родитель, а впереди него прошли виновники торжества, не чувствующие своей вины. Директор и слова не сказал, проводив их взглядами до кожаного дивана у стены. — Мори-сан, рад Вас видеть, — пока мальчишки усаживались на место, Огай, смерив их строгим взглядом, прошёл до стула напротив директорского стола. — Присаживайтесь, у меня к Вам разговор. — Уже в предвкушении, — Мори негромко прочистил горло, усевшись на указанное место и кинув через плечо взгляд на сыновей — покамест сидят смирно, не пытаются подраться. — Так насчёт чего я здесь? — Ничего сверхъестественного, что потребовало бы вмешательства извне, — господин Юкичи сел на своё место, вздыхая и сцепив руки в замок на столе. — Но ничего такого, что можно было спустить им с рук. — Я внимательно слушаю. — Итак, прежде чем начать, хочу сказать… — Огай, сидя с закинутой на ногу ногой и держащийся руками за колено, проследил за взглядом Фукудзавы-доно за свою спину. — Если разговор затянется, мальчики могут свободно брать стаканчики и пить воду из кулера у двери, могут взять конфеты из миски рядом и выйти за дверь, только тихо, — на этих словах оба Мори-младших поглядели на директора заинтересованными взглядами, но Фукудзава-доно уже смотрел на их отца: — А теперь с Вами, Мори-сан. — Зря Вы с ними так мягко, — Огай покачал головой, понимая, что сейчас он им не указ. — Именно из-за такого Вашего к ним отношения я и здесь. — Если дети будут меня бояться, моё педагогическое образование мне не принадлежит, — Юкичи отрицательно качнул головой. — В любом случае, Вы уже здесь, поэтому излагаю суть проблемы. Дело в том, что примерно неделю назад преподаватель математики, Куникида-сан, которого мальчики прекрасно знают, — кажется, при звучании этого имени оба парня поёжились, — не смог провести контрольную работу, потому что листы с вариантами контрольных работ пропали с его стола, стоило ему выйти из кабинета на минуту. — Это всё прекрасно, но при чём тут мои сыновья? — Во-первых, сейчас речь только про одного, про второго позже, — Мори обернулся через плечо на парней, и по одному лишь взгляду на них понял, что речь сейчас не о Дадзае. — Во-вторых, будьте добры дослушать. Контрольную в тот день пришлось перенести на следующий урок, но ситуация повторилась, и Куникида-сан решил не только отложить проверочный тест до начала ныне текущей недели, но и проследить, что происходит. Собственно, подходя к сути проблемы… — Фукудзава-доно сделал паузу, вздохнув. — Ваш сын Рюноскэ, не вставая с места, спускал свою способность до учительского стола уничтожать листы, в этот раз прихватив с собой и флешку с этой же работой, принесённой на случай, если исчезновение бумажного варианта повторится. Мори медленно обернулся. Осаму сидел, как ни в чём ни бывало, спустив ноги на пол и не вынимая рук из карманов, упёршись спиной в диванную спинку, зато Рюноскэ, сидя прямо, смотрел совершенно в противоположную сторону и делал вид, что не чувствует на себе никакого взгляда. Чует кошка, чьё мясо съела, паразит. Огай развернулся только тогда, когда господин Юкичи протянул ему бумагу с докладной с края своего стола — собственно, докладная на Акутагаву от Куникиды-сана. Бедный педагог. Мори, молча читая лист бумаги, только тяжко вздохнул, нервно сглатывая: ему было страшно представить, что натворил Дадзай. — И… что с этим делать? — Я думаю, Ваша задача и так ясна, Мори-сан. Вам достаточно попросить Вашего сына не уничтожать диагностические работы, иначе успеваемость как его, так и остальных сильно пострадает. С нас — более внимательное отношение к таким вещам. — Понял, — Мори перечитал докладную ещё раз, по почерку прекрасно понимая, какой Куникида-сан человек: требовательный, строгий, вкладывающий в головы будущего поколения максимум того, что знает сам, и требующий от них такой же отдачи. Собственно, Огаю понятно, почему дети называют его монструозной машиной. Высшие баллы он ставит, но, как говорил Дадзай, «знал бы ты, какой ценой я её заработал!» Почерк многое рассказывает об этой цене. Оставалось надеяться, что педагог не затаит личную обиду на ученика, иначе кое-кому придётся несладко. Кажется, голос Огая дрогнул, когда он наконец оторвал взгляд от бумаги: — И как теперь? Писать контрольную в одиночку? — Нет, с самим преподавателем непосредственно всё улажено. Он понимает, что это дети. В конце концов, все мы были детьми со своими причудами, нужно быть терпимее. — Это мудро с его стороны, — Огай нервно сглатывает, с закрытыми глазами складывая докладную на младшего пополам. — А что насчёт Дадзая? Он на чём попался? — Минуту, пожалуйста, — господин Юкичи начал разбирать кучу других бумаг с края стола. Оборачиваться на мальчишек уже не хотелось, пускай он и слышал, как один из них встал и забулькал кулером у двери; ему бы такую непоколебимость в повседневных делах! У Мори складывалось ощущение, что отчитывают именно его, а не его детей через родителя. Вот ведь… Голь на выдумки хитра. Два паразита. — Прошу, ознакомьтесь. Думаю, это не нуждается в озвучивании. «Только бы не убийство, только бы не убийство…» — зная Дадзая, эти мысли не казались такими абсурдными. У Огая едва рука не затряслась, когда он потянулся за документом, пытаясь сосредоточить взгляд на размашистых словах. Прошу обратить внимание… ученик такого-то класса… урок физкультуры… канат… попытка суицида… Подождите. Пытался повеситься на канате? Всего-то? — Это какая-то шутка, — Мори нервно усмехнулся, потирая шею. — Докладная на Дадзая из-за этого? — Да, как видите, — Фукудзава-доно развёл руками. — Понимаете, в этом году у нас был набор нового педагогического состава, и физрук был одним из новеньких. Ещё не привык. — Слава богу, — Огай расслабленно выдыхает, чувствуя непонятную радость. Он-то ожидал минимум торговли наркотиками за школой, максимум — убийства, раз Дадзая озвучили самым последним, а тут какая-то попытка повешения на школьном канате! Какой пустяк… — И это всё? — Это всё. Спасибо за то, что уделили школе время, — Мори приложил руку к груди, перечитывая докладную на старшего сына из-за попытки суицида на уроке, как какую-то благодарность за спасение утопающего. — Вы свободны. Не забывайте про мою просьбу о беседе с Рюноскэ. — Обязательно с ним поговорю, — Мори с нервной улыбкой повернулся на мальчишек: ну хотя бы не в двойном размере! Тем более так тихо себя вели. Прямо-таки не два паразита, а два молодца. Ни звука за всю беседу! Ни шороха, ни драки. Даже смятый стаканчик на полу не валяется — чудо, а не дети. Стоило Огаю на ватных ногах встать, прощаясь и подходя к мальчикам, Дадзай, бросив на отца взгляд, вдруг брызнул струёй воды изо рта прямо в лицо брату, и, пока тот возмущённо отряхивался, звонко выкрикнул Фукудзаве-доно: «До новых встреч!» Вот где оказалась собака зарыта. Когда Акутагава замахнулся и отвесил брату подзатыльник, Мори закатил глаза: нет, всё-таки два паразита. Ну да, было бы странно, если бы никто из них не выкинул ни одного фокуса за двадцать минут тишины. Как говорится, бойся, когда ребёнок притих.