The Godfathers

— Шибу-сан, Шибу-сан! — раздались два голоса наперебой, детских и звонких, и сэр Дракон обернулся; что там Дракон — Мори, закинувший ногу на ногу, отвлёкся от чтения книги, а Рэмбо, скрестивший на груди руки, опустивший голову на плечо и дремавший, тотчас встрепенулся. — Что такое? — голос Дракона, молчавшего до этого, начал с непривычно низких и рычащих нот, но Тацухико тотчас откашлялся, приложив кулак ко рту, и тон наконец пришёл в норму — в мягкий тенор. Перед ним и перед скамейкой во дворе, на которой сидели Рандо-сан и Мори-сан, встали соответственно Рандо-младший и старший из Мори-младших, и если второй, тяжело дыша, упёрся руками в свои коленки в пластырях, то первый со съехавшей матросской кепочкой, любезно подобранной отцом, указывал пальцем куда-то в сторону деревьев во дворе. — Там… уф, — Осаму, выдохнув, наконец выпрямился. — Шибу-сан, там… — Панамку поправь, — негромко проговорил Мори, и Осаму, прежде чем продолжить говорить, утёр нос рукавом и схватил жёлтую панамку на голове, подтянув её ровно на макушку, после чего взглянул на отца — тот кивнул, и Осаму вновь посмотрел на Шибусаву. — Там- — теперь заговорил Тюя, но Рэмбо наклонился вперёд, вытянул к нему руки и подманил к себе. — Там- пап! — Тюя заговорил снова, но Рэмбо поправил ему белую матроску на голове и тем самым перебил, поэтому мальчишка нахмурился и с выражением детского возмущения, искреннего и даже чересчур натурального, взглянул на отца снизу вверх, но тот лишь улыбнулся и сложил ладонь в ладонь, любуясь своим сокровищем. — Шибусава-сан! — Тюя наконец топнул ногой и посмотрел на сэра Дракона. Вместе с ним наконец заговорил и Осаму, и оба заголосили в унисон: — Там Атсуши забрался на дерево и не может слезть! — Ну, беда, — Тацухико, наблюдавший всё это время острыми змеиными глазами за происходящим на дереве и под ним, проморгался, перевёл на мальчишек нормальный человеческий взгляд и пожал плечами. — Показывайте, где он. Мальчишки убежали вперёд, и Тацухико, единственный из взрослых в футболке, рукавами врезавшейся в мышцы его рук и благо что не очерчивавшей проступающую чешую на груди и плечах, зашагал вперёд, махнув убранными в белый растрёпанный хвост волосами. Мори, предпочитавший простолюдинским футболкам чёрные или тёмного цвета банлоны с высокими воротниками, проследил за мальчишками и вновь уткнулся в книгу с латинским названием — очевидно, что-то из медицины или хирургии, — Рэмбо же единственный был одет в пальто, благо что не застёгнутое; под солнцем в таком виде ему было комфортно и тепло. Под роковым деревом, к которому Шибусаву привели Осаму и Тюя, встал младший из Мори-младших — Рюноскэ, и из спины его чёрной футболки торчали едва светящиеся красным шипы Расёмона, которыми он, очевидно, пытался снять с дерева Атсуши… Но, очевидно, не получалось, раз на помощь позвали великого и могучего Дракона. Рюноскэ, услышав приближение, обернулся; к груди он прижимал плюшевую игрушку чёрной зверушки — не то дракона с красной пастью, не то кошки, не то собаки; словом, неведомой, но мило выглядящей божьей твари. На его, мальчишки, чёрной голове красовалась точно такая же жёлтая панамка, как на голове его старшего брата, но одет мальчишка был в тёмные и футболку, и шорты, в отличие от братца — тот был контрастом по сравнению с ним, в белой футболке и голубых шортах чуть ниже колен. Складывалось ощущение, что Мори одевал их по-разному, чтобы издалека не путать… Тюя был одет в тёмно-синий детский костюмчик, напоминавший форму маленького моряка, просто потому что Рэмбо не жалел денег и одевал сына хорошо и со вкусом. Белое же пятно Атсуши было сложно не заметить даже с другого конца двора, где и сидела троица взрослых, и сейчас взгляд змеиных глаз Тацухико, скрестившего руки на груди, был обращён на сына. — Сына, ты как там? Нормально? Юный оборотень сидел на одной из толстых веток, склонивших свою листву к «грибку» песочницы, служившему зонтом при дожде для небольшого участка песка и небольшой группке детишек, решивших вдруг переждать непогоду под ним. Сидел он не просто так, а как настоящая кошка, вцепившись передними лапами, показавшимися вместо рук из-под рукавов белой футболки, в ветвь, и дикие его кошачьи глаза указывали на то, что мальчишка был напуган. Словом, всё было так, как было всегда — забраться Атсуши мог, а вот спускаться уже было страшно. — Н-нормально, — пролепетал юный оборотень дрожащим голосом в ответ отцу, и глаза его стали принимать облик человеческих, с круглыми зрачками и каре-жёлтой радужкой вокруг. — Тогда спускайся. — Н-не могу! Тацухико вздохнул. Рядом с ним стояли Рэмбо-младший и оба Мори-младших, и Шибусаве оставалось только гадать, почему ни у кого из оставшейся троицы не возникало желания забраться куда-то высоко, а у его сына оно всегда было, причём действовало оно только в одну сторону. Белый в чёрную полоску хвост стучал под ветке и листьям вокруг, Атсуши прижимался грудью и подбородком к своему спасительному островку, без которого он бы точно упал, но точно бы остался невредим, только ребёнок этого не знал. Шибусава вздохнул, утерев пальцем нос. — Шибу-сан, мы уже пытались, — Осаму протянул руку вверх и подёргал Дракона за край футболки. — Рю пытался, Тюя пытался… — Я пытался! — воскликнул Тюя и в доказательство своих слов подпрыгнул на месте, светясь красным и взлетая в воздух, аннулируя гравитацию. До чуткого слуха Дракона донеслось, как со скамейки подорвался Рандо, но Дракон одним движением руки схватил мальчишку, зависшего где-то над его плечом, за ногу и плавно опустил на землю, как постепенно сдувающийся воздушный шар. — Но он не хочет. А я могу его поднять! Я сильный! — не унимался Тюя. — Он только с этой веткой спустится, наверное, — Осаму шмыгнул носом и похлопал младшего брата, молчаливого и всегда серьёзного не по годам, по плечу. — Рю его тянул Рашамоном своим, но он не отцепился. — Верю-верю. Так, дети, отойдите, — пробасил Шибусава и вместе с этим опустил руки, отведя их чуть назад и покачав ладонями, имитируя тот же жест, о котором сказал, и Осаму, Тюя и Рюноскэ отступили на несколько шагов, причём Акутагава крепче прижал к груди свою плюшевую игрушку. Шибусава же подошёл ближе, прямо под то место, где застрял 6едняжка-Тигр. — Та-ак, котёнок, прыгай. Я поймаю. — Высоко! — пискнул Атсуши с ветки и крепче вцепился в неё когтями, сжавшись в комок и обвивая ветвь хвостом. — Я снизу и я ловлю, — Шибусава сжал и разжал пальцы вытянутых вверх рук. — Или ты мне не доверяешь? — Страшно! — Атсуши зажмурился и прижался щекой к ветке. — А зачем ты туда полез? — Там сидела птичка… И залезать было не страшно! — Что я говорил по поводу того, что птичек мы не едим? — Тацухико вздохнул и, убедившись, что Атсуши не спрыгнет сам, огляделся по сторонам. Если мимолётный полёт маленького пацана могут и не заметить или даже счесть за то, что мальчишка сидел на плече взрослого, то фокусы с телом Дракона точно заметят… И тогда Шибусава пошёл на хитрость, обернувшись к тройке детей, стоявших на земле: — Ну-ка, архаровцы, покрутитесь тут, чтоб пыль стояла стеной! Парням повторять по два раза не было нужно: Тюе только рукой махни — он сделает это и без просьбы, а Рюноскэ подтолкнёт его старший брат. Юный Рэмбо-младший, сжав руки в кулаки, резво сорвался с места и стал передвигаться широкими прыжками, от которых поднимались в воздух песок и пыль, а младший из Мори-младших выпустил из рукава свою чёрную змею, почувствовавшую, что от неё хотят, и резко очертившую вокруг дерева круг, создавая туманную завесу, словно мимо площадки у дома проехал огромный грузовик с гремящими колёсами. Эта пыль тотчас осела бы, если бы не Тюя, схватившийся ладонями за землю и не заставивший завесу зависнуть в воздухе, едва заметно светясь алым цветом. Осаму, снявший панамку с головы и прикрывший ею пол-лица, наблюдая одним полуприщуренным глазом за происходящим, напоминал прораба на стройке, только маленького и ещё без образования. Именно эта завеса и нужна была Тацухико, ведь мало ли, что за ней может почудиться? Из-под его серой футболки на землю рухнул красный хвост с кисточкой на конце и золотыми пластинами внизу, скрывающими нежную кожу под ними. Он всё удлинялся и удлинялся, собираясь на земле у ног кольцами, как послушная змея, и наконец, когда хвост был весь выпущен, Шибусава оттолкнулся ногами от земли и плавно взмыл вверх, опираясь на хвост, как на надёжную и крепкую опору. Дракон покачивался в воздухе, продолжая как будто бы сидеть на собственном хвосте, и, стоило ему достигнуть ветки дерева, он осторожно огладил сына по спине и, привлекая к себе его внимание, протянул к нему руки. Атсуши, приоткрыв один глаз, с удивлением взглянул на появившегося рядом отца, потом взглянул вниз, пытаясь понять, как родитель оказался вот тут так быстро, а потом снова перевёл напуганные кошачьи глаза на отца — и тот улыбнулся, демонстрируя выступающие из-под нижней губы нижние клыки. Как только Атсуши втянул когти, Шибусава легко подхватил его, прижав к груди, и также мягко спустился, вставая на ноги и втягивая хвост обратно. Завеса улеглась тотчас, и Тюя выпрямился, отряхивая ладони. — Целый? — Тацухико, как только Атсуши перестал впиваться пальцами в его футболку, вытянул его на руках перед собой и осмотрел с обоих боков. Атсуши кивнул. Тацухико поставил его на ноги и слегка похлопал по панамке. — Вот и отлично. Иди играй. — Извини, пап, — Атсуши выглядел понуро, утирая рукой нос. — Всё хорошо, — Шибусава усмехнулся своим низким голосом, и юный оборотень взглянул на него снизу вверх. Видя, что отец совершенно не озабочен ситуацией, он моргнул, возвращая себе свои человеческие глаза без тени испуга в них, и улыбнулся. — Только одно правило, — Тацухико присел на корточки, сложив руки локтями на колени. — Скажи-ка мне его. — Мм… — Атсуши дёрнул носом, задумавшись. — Не охотиться на птичек и не есть их? — Два правила. Это первое. — Не залезать на деревья, — Атсуши шаркнул ногой по песку. — Хорошо. — Потому что? — Потому что я боюсь высоты. — Отлично. Теперь беги, — Шибусава снова осклабился, показывая нижние клыки, и похлопал Атсуши по плечу. — Я там, с остальными стариками. Атсуши хихикнул и тотчас подбежал к своей компании, мгновенно забыв о небольшой оказии с деревьями. Шибусава же, выпрямившись, несколько времени наблюдал за тем, как дети мгновенно увлеклись какой-то игрой вроде пятнашек или чего-то такого. В один момент он увидел, что Атсуши засмотрелся на пролетевшего мимо воробья, но отвлёкся, стоило старшему из Мори-младших его окликнуть. С таким страхом юный оборотень, рождённый не летать, но лазать по высотам уж точно, как его предки-тигры из джунглей, далеко не пойдёт. Нужно было что-то делать. Когда вечер начал темнеть, а до сна оставалось уже совсем не так много, Атсуши, отвлёкшись от рассматривания книжки с картинками в обнимку с плюшевым тигром, с удивлением выглянул из комнаты и увидел, как отец двигает мебель в зале и словно пытается затеять ремонт в неоправданно поздний час. Атсуши, схватившись ручками за дверной косяк, с любопытством наблюдал за тем, как отец то появляется, то исчезает в дверном проёме, и, когда сэр Дракон с отпущенными сквозь белые волосы золотыми рогами, в длинных домашних штанах и серой майке с размаху швырнул матрац с постели прямо рядом с высоким шкафом и обернулся, высматривая сына глазами, Атсуши вздрогнул и на пол-лица скрылся за дверным косяком, а отец вдруг клыкасто улыбнулся и пробасил: — Иди-ка сюда, маленький хищник! Атсуши поспешил удрать, однако Тацухико был быстрее. Дракон оказался рядом, хватая сына под руками и легко подбрасывая его в воздухе, и тот, часто заморгав, хихикнул; и Тацухико подбросил его на руках снова, ловя и усаживая себе на плечо. Атсуши улыбался, не осознавая той участи, которая его ждёт… Мальчишка уже хотел было слезть отцу на руки и попросить подбросить его ещё, но Тацухико, прошагав по коридору в освещённый жёлтым зал, вдруг подхватил его под руками и одним движением усадил прямо на шкаф. Мальчишка даже не сообразил, как вдруг пол стал таким далёким — дальше, чем даже рост отца, — но на всякий случай отполз к стене и впился в Тацухико испуганными кошачьими глазами. — П-пап, сними! — Не-а! — Дракон клыкасто улыбнулся. — Где это видано, чтобы кошки боялись высоты? — Я боюсь! — Значит, поправим это дело! — Тацухико хлопнул руками и отошёл в сторону, указывая ладонью на пружинистый, белый матрац на полу. — Прыгай. Ровно несколько секунд Атсуши был уверен, что папа сошёл с ума. После — Атсуши осознал весь ужас своего положения, и когти обращённых в лапы рук вцепились в край шкафа. Параллельно с тем, как на лице ребёнка расплывался страх, улыбка на лице Шибусавы всё больше растягивалась. — Ну, чего же ты? — Тацухико скрестил руки на груди и склонил голову к плечу. — Я не б-буду, — нервно сглотнул мальчик. — Сына, ты кошка. Кошки приземляются на лапы при падении. Ты не ушибёшься, здесь мягко. — Мне страшно! — А как же ты собираешься побороть свой страх, мм? — Н-никак… — Хм… задача. Атсуши, по всей видимости, прыгать действительно не собирался. Тогда Тацухико огляделся в комнате, будто что-то прикидывая в уме, а потом, щёлкнув когтистыми пальцами, забрался с ногами на кресло, а с его спинки закинул руки прямо на шкаф. Атсуши наблюдал, как его отец пусть немного неуклюже, пусть упираясь ногами в стенку и царапая острыми когтями вместо ногтей, но всё-таки сумел забраться к нему, сыну, наверх, из-за чего шкаф скрипнул и покачнулся, а дверцы приоткрылись. Теперь на шкафу сидели двое: маленький оборотень, чьи руки были пушистыми тигриными лапами, а глаза — жёлтыми и кошачьими, и большой оборотень, сгорбившийся, чтобы не упираться рогами в потолок, и подобравший ноги, сидя больше по-собачьи, нежели по-человечески. Красный его хвост с золотой гривой и кисточкой сгрудился за его спиной, упёрся в стену и с тихим шуршанием чешуи спал к креслу. Атсуши поспешил придвинуться к отцу поближе и схватил его лапами за майку. — Смотри, что у меня есть, — заговорщицким тоном начал Тацухико, привлекая внимание сына, и рукой полез в карман своих штанов, пошуршав по ткани когтями и вдруг чем-то звякнув. Зрачки Атсуши тут же расширились, и он мгновенно опустил голову по направлению отцовской руки. Тот наконец вынул из кармана обыкновенный кошачий мячик, уже немного потрёпанный, которым иногда играл мальчишка, когда над ним брала верх его звериная сущность. Стоило руке с мячиком дёрнуться вправо, звеня игрушкой внутри, Атсуши мгновенно проследил за рукой вправо, стоило руке повести влево — и Атсуши тоже смотрел влево. Шибусава улыбнулся, сжал мячик в руке и размахнулся: — Хочешь? Тогда лови! Происходи действие на полу — Атсуши сорвался бы с места ещё до того момента, как Тацухико распрощался бы с игрушкой. Но в этот раз юный оборотень не сдвинулся с места. Он повторял головой скачки мячика по полу, пока тот не скрылся в коридоре, а потом проморгался и зло посмотрел на отца. — Я не побегу за ним. — Да? Жаль, — Шибусава усмехнулся и пожал плечами, вздохнув. — Думал, сработает. Тогда поборем страх вместе, — пробасил он, и Атсуши вновь вскинул на него голову. — Не так страшно прыгать вниз, а, когда папка рядом? — Ты большой! Тебе лететь до пола меньше. Это нечестно, — Атсуши фыркнул. Поспорить с логикой ребёнка было решительно невозможно! — Но почувствую ведь я падение так же, как и ты. — Нет! — Да. — Нет! — А ну не спорь, — теперь фыркнул и Тацухико, и из его ноздрей к потолку взвились белые струйки дыма. Атсуши смотрел на него, нахмурившись, и Тацухико, прищурившись и недовольно пробуя змеиным языком воздух, поднял одну из рук и совсем слегка подушечками пальцев потянул сына за щёку. — Ты кошка. Ты ничего себе не сломаешь при падении. — Сломаю! — Тогда я докажу, что нет, — с этими словами Шибусава осторожно отстранил Атсуши от себя и хрустнул шеей, разминаясь. — Смотри и запоминай! Атсуши дважды моргнул кошачьими глазами, глядя, как отец, неловко развернувшись на небольшом для него пространстве, повернулся к сыну лицом, улыбнулся и вдруг оттолкнулся рукой от стены. Он падал словно в замедленной съёмке, и юный оборотень припал лапами к краю шкафа, с ужасом наблюдая, как его большой и сильный отец рухнул на матрац всем телом, как его белые волосы взметнулись в воздух и как его хвост зашуршал чешуёй по стене, глухо шлёпнулся на кресло и сполз на пол следом за хозяином. Не то чтобы ящерицы, змеи и остальные пресмыкающиеся были элегантны в падениях… Матрац продавился, но выдержал вес того, кто обычно и спал на нём, и вскоре принял прежнюю форму, когда Тацухико, приоткрыв глаза, перевернулся на спину и сложил руки на груди. Атсуши взирал на него большими жёлтыми глазами с расширенными чёрными зрачками, и появившиеся уши на его голове прижались к белым волосам. — Ну, как тебе? — Тацухико хлопнул себя ладонями по груди, вскинул ноги вверх, пощупав предварительно под рогами, не зацепился ли ими за край матраца, и сел, встряхнув головой. — Я жив и цел, а я даже не кот. Прыгай! Атсуши моргнул и исчез на шкафу. Вероятно, это было отказом. Шибусава хмыкнул и в задумчивости сложил ноги лотосом, упёршись локтем в колено и ладонью подперев подбородок. Как бы заставить ребёнка преодолеть страх?.. Решение пришло быстро. Всего-то нужно показать, что это не страшно, а весело! Шибусава не заставил себя долго ждать, забравшись на шкаф снова, но уже не сказав Атсуши ни слова. Он лишь откашлялся, привлекая к себе сыновье внимание, повернулся к стене лицом, закинул руки за голову и покачнулся назад, падая на матрац спиной и с невозмутимым выражением лица, даже расслабленным, упав так, будто давно уже лежал в этой позе и отдыхал. Следующее падение было несколько креативным: Тацухико рухнул прямо на свой хвост, сложенный кольцами, отпружинил немного вверх и уже только после этого оказался на мягком плацдарме. Атсуши поглядывал на него, но прыгать, конечно, не решался. — Смотри, я и бомбочкой могу, — как бы невзначай бросил Шибусава, взобравшись на шкаф и упав с него, обхватив ноги руками. — И кувырок могу сделать! — в следующее своё падение Тацухико, тяжело вдохнув, попытался перевернуться в воздухе в очень ограниченном для себя пространстве между шкафом и потолком, коснувшись края шкафа лбом и кувыркнувшись вниз. — И мне… очень весело и ни капли не больно, — устав повторять одно и то же, Дракон не без усилия взобрался на шкаф снова, покачнув его под своим весом и едва не уронив, из-за чего шкаф пришлось отпустить и рухнуть в кресло вместо матраца. Падение было непредвиденным. Тацухико рыкнул, сжал зубы и медленно сполз на матрац, раскинув руки в стороны и пытаясь отдышаться. Если бы несколько лет назад ему сказали, что он будет прыгать со шкафа на пол в человеческой конуре, которую люди называют квартирой, и показывать кошке, что она точно не ушибётся при прыжке с небольшой высоты, причём кошка станет его сыном, он бы рассмеялся этому храбрецу в лицо, а потом откусил бы ему голову длинной драконьей пастью. Поэтому, лёжа с закрытыми глазами, он совсем не ожидал, что что-то скользнёт когтями по шкафу и вдруг резко приземлится ему прямо на живот. В этот момент Тацухико едва не согнулся пополам — помогли лишь грудные пластины, скрытые одеждой, но и то не совсем. Оскалившись и упёршись локтями в матрац, а ноги — вскинув, Шибусава, чувствуя, как болит желудок и как слезятся глаза, замер, наблюдая, как на его животе задними лапами и на груди — передними стоит Атсуши и смотрит отцу прямо в глаза, будто не веря, что только что сделал. Шибусава моргнул змеиными глазами, смахивая морок с лица и возвращая человеческий взгляд. Он уже приподнял дрожащую руку, чтобы погладить похрабревшего сына по голове, как тот вдруг сорвался с места, неприятно царапнув когтями задних лап по животу, взобрался по креслу, размахивая хвостом в разные стороны, ловко запрыгнул на шкаф, царапнув когтями и по нему, и не успел Тацухико встать на ноги, наблюдая за движениями сына, как Атсуши резко показался с самого верха и снова спрыгнул. Севший на матрасе Шибусава издал задушенное рычание и повалился обратно на спину. А Атсуши… Атсуши вновь сорвался с него в бег и поспешил забраться по креслу на шкаф. В третий раз прыжка Шибусава успел откатиться на пол, когда Атсуши приземлился точно на матрац. Взгляды их снова встретились. Юный оборотень был вздыблен шерстью на лапах, а хвост у него стоял распушённой трубой. Тацухико нервно сглотнул и криво улыбнулся. — Ну как? — вкрадчиво спросил он, напряжённо глядя сыну в лицо. — Хочу ещё, — буркнул Атсуши и прошёлся у отца по спине, отчего Шибусава, лежащий на локтях, впечатался в пол и решил больше не вставать. Мальчишку пришлось ловить в охапку, чтобы успокоить, и жестоко защекотать. Атсуши смеялся, когда Шибусава перевернулся на спину и прижал его к себе, а потом обвил своим хвостом и поднялся на ноги вместе с ним, раскачивая из стороны в сторону — Атсуши с радостью визжал, и лапы его болтались в разные стороны. Тацухико, поглядывая на сына через плечо, постепенно уменьшал интервал «качелей», и Атсуши, сам того не замечая, постепенно укачивался. По крайней мере, когда сэр Дракон взял юного оборотня в руки, осторожно укладывая на его постель, тот даже не сжал отцовский хвост в объятиях, настолько был сонным. Единственное, что беспокоило Шибусаву, так это то, что завтра сегодняшняя храбрость может забыться… Да и прыгать со шкафа на матрац под отцовским присмотром — это не то же самое, что прыгать, например, с дерева или забора на твёрдую землю. Опасения были напрасны. Но только насчёт Атсуши. На следующий день во время прогулки теперь уже Атсуши вместе с Тюей, юным гравитационным манипулятором, бежали до взрослых с криками: «Мори-сан!», ведь приободрённые храбростью юного оборотня Осаму, Рюноскэ и Тюя решили спрыгнуть с высокого дерева все вместе. Спрыгнуло только двое, и особенно был горд собой Атсуши, приземлившийся на ноги и руки без всяких проблем. Рюноскэ, побоявшегося слезать вниз даже с помощью способности, прижавшего к себе свою плюшевую игрушку, и Осаму, держащегося за ствол дерева и болтающего ногами, пришлось спускать самим. Мори почему-то зло поглядывал на Шибусаву.

***

— Ц-ц-ц, — почмокал губами Осаму, протягивая руку вперёд, — иди сюда! Он, держа мяч у ног, заглядывал за угол дома, к которому отец его обычно не отпускал, и смотрел, как стая бездомных собак роется в мусоре. Большие были далеко и не обращали на мальчишку, коих за день видели десятками, никакого внимания, а вот небольшая чёрно-белая собачонка, у которой чёрной были шея и спина, словно накидка, а белый цвет остальной шерсти был уже больше серым, нежели белым, единственная стояла неподалёку и смотрела на Осаму, заинтересованная вторжением на территорию псов маленького человека. Однако, несмотря на все попытки мальчишки подозвать хотя бы её, она не двигалась с места. — Ну, девочка! — Осаму пошевелил пальцами протянутой руки, и собака только принюхалась и двинула полувислым ухом с чёрным пятном. Задумавшись, Осаму присел на корточки и склонил голову к плечу, словно заглядывая мелкой собачонке под брюхо, а потом выпрямился на ноги и кивнул сам себе: — Да, точно, девочка. Иди сюда, я тебя не обижу! Но собака, не изменяя своему поведению, даже не подумала приблизиться. Наоборот, оглянулась назад, когда за спиной что-то зашуршало, и Осаму увидел, как один из крупных псов, забравшийся в приоткрытый мусорный бак, вытащил громоздкий не то пакет, не то изрядно помятый пластиковый контейнер в решётку и бросил на тротуар; вместе с ним на асфальт упала алюминиевая банка из-под газировки, и она, покатившись, едва не стукнула собачонку по задним лапам. Отскочив, собака принюхалась и поспешила урвать хотя бы кусочек какой-нибудь кожуры, окончательно потеряв к мальчишке интерес. — Ну же!.. — Осаму в попытке вернуть на себя собачьи глаза даже сделал шаг вперёд, но сзади раздался окрик, от которого мальчик замер. — Осаму! Ну-ка уйди оттуда! Что тебе там нужно?! Это, без сомнения, кричал отец, заметивший, что старший из двойняшек куда-то подевался с площадки, и обнаруживший его глазами там, куда ходить запрещал. Нет, ну, а что делать ребёнку у мусорного бака? Мало того, что запахи там отнюдь не как из задворья ресторана, так ещё и пролито может быть что-нибудь, разбросаны могут быть какие-нибудь старые и мокрые деревянные поддоны, все в занозах и ржавых гвоздях, крысы и другая заразная и бесхозная животина. — Блин… — Осаму, втянув голову в плечи, поспешил схватить мяч в руки и отбежать в сторону. От двора это злачное место отделяла дорога для машин, и, хоть мальчик знал, что машины и мотоциклы ездят возле домов очень медленно, всё равно посмотрел направо и налево. По большей части, он просто знал, что, если так не сделает, отец выговорит ему ещё и за это, и, как только нога мальчишки ступила на траву за поребриком и он оказался на территории площадки, он услышал окрик, только теперь уже ближе: — Осаму! Подойди ко мне! В голосе отца слышались металлические нотки. Или уставшие? Осаму, увидевший, как к нему направилась его компания, после окрика Мори тут же замершая, и не отпустив мяча из рук, тут же зашагал к отцу. Шибусава-сан сидел вальяжно, закинув руки за спинку скамейки и откинув назад голову; кажется, он дремал. Рандо-сан же обеспокоенно глядел то на Огая, то на его, Огая, сына, приближающегося к нему. Огай стоял на ногах, упёршись одной рукой в бок, и, как только Осаму подошёл к нему, потупив взгляд в землю и шмыгнув носом, опустился на одно колено. — Сколько раз я просил тебя туда не ходить? — низким, но спокойным голосом спросил Мори. — Много, — Осаму шаркнул ногой, утерев рукавом нос. — А зачем ты туда ходишь? Осаму молчал. Он огладил мяч в руках, потупив на него взгляд. — Осаму. Я не буду ругаться, — Мори вздохнул, шумно вдохнув носом, и положил руку сыну на плечо. — Что там такого интересно, что тебя туда тянет? — Там собачки, — почти шёпотом проговорил Осаму. — И зачем тебе эти грязные и блохастые собачки? — Мори покачал головой. — Они не грязные! — Осаму вскинул голову и посмотрел в глаза отцу. — Я хочу их погладить. — Поверь мне — лучше не стоит, — Мори погладил Осаму по плечу. — Мало ли, какая бактерия у них в шерсти и слюне? Заболеешь. — Не заболею. Я осторожно. — Они ещё и кусаться могут, — Мори нахмурился. — Не суй свои маленькие руки им в пасть, хорошо? Вообще туда не ходи. Осаму промолчал. Он снова шаркнул ногой и опустил взгляд в землю. — Осаму, пообещай мне, что туда не пойдёшь и трогать этих грязных собак не будешь, — Огай сделал паузу. — Осаму. — Не буду трогать… Теперь не ответил Мори. Он вновь положил одну руку старшему сыну на плечо, а тыльной стороной второй руки осторожно прикоснулся к его подбородку, вынуждая мальчишку взглянуть себе в лицо. При взгляде в тёмные глаза сына Огай прищурился, но, вздохнув, потрепал его по волосам и встал. — Очень надеюсь на твою сообразительность. Иди гуляй, — и, отойдя к скамейке, добавил: — Пить не будешь? Есть сок. Осаму, шмыгнув носом, услышал предложение о соке и закивал. Огай, сев обратно на скамейку между спящим Шибусавой и Рандо, вынул из сумки два маленьких тетрапака с рисунками яблока и апельсина на них. Рандо, увидев это, поспешил порыться в своей сумке, и в счастливом неведении оставался только Шибусава, ведь он дремал и не обращал внимания на окружение. Правило родительства гласит: если пьёт или ест один, значит, пить или есть резко захотят все остальные… Однако Мори был не так прост: окинув взглядом остальных трёх детей, занятых чем-то возле песочницы, он подманил старшего сына к себе и предложил ему один из тетрапаков. Осаму, выбрав яблочный, явно был ничуть не подброшенным сыном Огая, потому что не подумал поворачиваться к своим компаньонам спиной, принимая напиток из отцовских рук. Выбрасывая уже через минуту сжатый тетрапак в мусорное ведро рядом, Осаму побежал обратно, к песочнице. Рандо, проводив его взглядом, посмотрел на Мори, и тот, открывая книгу, хмыкнул, мол, учитесь, счастливые родители с одним ребёнком! Чем больше детей, тем больше хитростей узнаёшь, а хитрость о том, что второй ребёнок ничего не захочет, если ничего не увидит у первого, изучается самой первой и стоит на полке знаний где-то между вселечащим подорожником и переходом дорог на зелёный свет. Не успел Осаму приблизиться к горкам песка, к нему тут же подбежала его закадычная компания — ураган-Тюя, робкий-тигр-Атсуши и молчаливый-как-рыба-он-же-младший-брат-Рюноскэ. — Ты чего так долго? — с возмущением накинулся на Осаму Тюя, толкнув мальчишку в плечи. — Чего толкаешься? — Осаму бросил мяч под ноги и толкнул Тюю плечом в ответ. Тот, отшатнувшись, тут же бросился вперёд и впечатался плечом в плечо Осаму, вздёрнув конопатый нос и нахмурившись. — Я тебя сейчас удах-х-хю! — Я пех-х-хвый, — Осаму нахмурился в ответ, нарочно передразнивая картавость Тюи. — Попх-х-хобуй! — И попх-х-хобую! И быть бы драке, и разнимать бы Мори и Рандо своих сыновей, вновь сцепившихся из-за какой-то мелочи или даже без повода, но в это время в лицо Осаму, в щёку, прилетела чёрная плюшевая игрушка, вынудив его зажмуриться, а между ним и Тюей возник вдруг Атсуши, втиснувшийся между их плечей и раздвинувший обоих мальчишек руками, обернувшимися тигриными лапами. — Давайте не будем драться? — Атсуши, никогда не выступавший за конфликты и применявший свой тигриный облик не ради демонстрации силы, а исключительно развлечений для, неловко улыбнулся и посмотрел сначала на Тюю, а потом на Осаму, не сойдя с места, пока оба не разошлись в стороны. — Давайте жить дружно, ага? Рюноскэ смотрел на брата с укоризной, поднимая с земли игрушку и прижимая к себе. Осаму, поймав на себе этот взгляд, закатил глаза и попытался скрестить руки на груди, положив левую руку на правую, потом поменяв их, а потом, сложив их так, словно сидел за невидимой партой, рыкнул и дёрнул руками вниз, сжав их в кулаки. — Хватит на меня так глядеть! — посмотрел он зло на брата, но тот лишь прищурился и фыркнул, вздёрнув нос. Взглянув на Атсуши, а затем — на Тюю, отвернувшегося от него, Осаму вздохнул, поджав губы, и поднял мяч с земли, кинув его над головой Атсуши прямо в плечо Тюи. — Пошли играть, мелкий. — Сам мелкий! — Тюя тут же отреагировал, хватая мяч, отскочивший от земли. — Вышибалы! — Нет! — только и успел пикнуть Атсуши, перед тем как пригнуться и закрыть голову руками. — Да! — Осаму, тотчас повеселевший, побежал назад. Ему не нужно курировать младшего — тот слинял, используя свой Расёмон, ещё до того, как Атсуши пригнулся. Этого молчаливого жука ещё нужно выловить, прежде чем запятнать! Игра длилась недолго. Первым от компании откололся молчаливый Рюноскэ, вынырнувший из своего укрытия за деревом и устремившийся короткими перебежками к отцу. Мяч пролетел в сантиметре от него; он попал бы ему в бок, если бы мальчишка резко не затормозил, побежав к родителю уже после того, как мяч ускакал вперёд, на проезжую часть. «Ши-иш!» — выкрикнул Осаму невнятное, просто чтобы привлечь внимание Тюи к тому, что чем ближе к родителям, тем ближе к запретной зоне для игр, и Атсуши с облегчением свалился с дерева, пытаясь спрятаться там от снаряда, сметающего всё и вся на своём пути. Трое наблюдали, как младший из Мори-младших молча протянул к отцу руку, и тот вынул из-за пазухи маленькую упаковку апельсинового сока. Следующим за Рюноскэ побежал Атсуши, а за Атсуши — Тюя. Осаму, не чувствуя ни голода, ни жажды и оставшийся у песочницы один, побежал подобрать мяч и невольно бросил взгляд на поворот к мусорным контейнерам. Его взгляд встретился со взглядом чёрно-белой собачки, вылизывающей бумажный пакет у стальной сливной трубы — остатки разворошенного мусорного бака. Она подняла голову, облизывая морду, стоило Осаму показаться в её зоне видимости, осмотрела мальчишку, снова сунула нос в пакет, но, ничего в нём не найдя, скрылась за углом дома — там, где была вся её стая. Собачонка, очевидно, была голодна. Осаму обещал не трогать собак. Но про то, чтобы не приближаться к ним, он ни словом не обмолвился. Мальчишки сидели на ступеньках, ведущих к горке. Рюноскэ пил апельсиновый сок, тихо шурша трубочкой, Тюя забрался наверх, держась за перила и стоя наверху горки, окидывая площадку острым взглядом, словно капитан корабля, забравшийся на мачту, Атсуши жевал булочку с мясом, сидя на самой нижней ступеньке, и именно к нему подошёл Осаму, положивший мяч у ног и протянувший мальчику руку с просьбой дать попробовать кусочек. Атсуши даже не задумался, отламывая добрую половину, на что Осаму, не прикоснувшись к булочке губами, зажал её в руке и побежал куда-то вон с площадки, постоянно оглядываясь на отца на скамейке. Первым ему наперерез бросился Тюя, остановив его у самого поребрика, и сжал руки в кулаки. — Куда это ты? — Чш! — Осаму прижал палец к губам, видя, как к нему подбежали Атсуши и младший брат. Нахмурившись, мальчик вновь бросил серьёзный взгляд на родителей, но, поймав на себе взгляд Мори, улыбнулся и отломил ветку ближайшего куста, мол, это он за ней побежал в запретном направлении — и только… — Нам нельзя сюда ходить, — Тюя прищурился. — Мне не нравятся запахи, — Атсуши, дожёвывая булочку и нервно сглатывая, втянул голову в плечи. Рюноскэ не сказал ничего. Он лишь нахмурился и с силой дёрнул старшего брата за рукав футболки. Осаму зло посмотрел на младшего и стукнул его ладонью по затылку, а тот чуть было не укусил старшего за запястье, когда резко вскинул голову. — Правильно, Рю, так его, — Тюя сжал руки в кулаки, говоря медленно, зато выговаривая ненавистную букву. — Пойдёмте со мной, я вам кое-кого покажу, — Осаму хитро сверкнул глазами и обошёл Тюю сбоку, кивая на поворот за дом, к мусорным бакам. — Мы никого трогать не будем, только покормим, — и с этими словами мальчишка потряс булочкой у друзей перед глазами. — Мне… не нравится, — Атсуши отрицательно покачал головой. Тюя же смотрел туда, куда кивнул Осаму. Ему тоже было немного любопытно, но если уж отец его попросил не соваться в то место, то Тюя и не будет. — Пойдёмте. Мы быстро! — Осаму заулыбался, видя, что, кажется, соблазнил компанию на запретную вылазку. — Они не заметят. Тюя, поглядев на сияющего Осаму, перевёл взгляд на сомневающегося Атсуши, а затем и на Рюноскэ. Всегда серьёзный младший брат Осаму, прижимая игрушку чуть ли не к своей щеке, с блеском заинтересованности в серых глазах поглядывал туда же, куда указывал Осаму… Тюя вздохнул и оглянулся на отца, желая убедиться, что им не попадёт за нарушение запрета вчетвером. — Только быстрх-хо, — бросил мальчишка и кивнул Осаму. Тот заулыбался и тихо повёл остальных трёх за собой, схватив младшего за руку, чтобы не выкинул чего-нибудь. Атсуши шёл чуть ли не спиной вперёд, опасаясь, что их увидят. Собаки разворошили добрую часть мусорного контейнера, и половина сейчас отдыхала в тени у холодных стен дома, высунув языки или вовсе разлёгшись, закрыв глаза, и вытянув лапы. Мальчишки выглянули из-за угла, причём Осаму передал руку Рюноскэ Тюе, а сам шагнул вперёд, подзывая причмокивающим звуком свою чёрно-белую фаворитку. Та как будто не реагировала, показываясь из-за бака только задней частью с хвостом, но, стоило Осаму вынуть из-за спины руку с булочкой и помахать ею в воздухе, мгновенно высунулась наружу вся, вопросительно подняв уши. Некоторые из остальных её «коллег по несчастью» тоже повернули головы на двуногих гостей, но подойти рискнула только одна — грязно-белая, с чёрной «накидкой» на шее и спине, уже знакомая, пусть и шапочно, с тем, кто принёс что-то вкусное. Дикарка подходила осторожно, периодически останавливаясь и поджимая то одну, то другую тонкую лапку, словно асфальт был обжигающе горяч, и поглядывала тёмными глазами-бусинками с воспалёнными красноватыми белкáми то в лицо Осаму, то на его руку с пирожком. Тюя затаил дыхание, крепче сжав руку Рюноскэ, когда собака приблизилась совсем и, встав в шаге от Осаму, поджимая хвост между задних ног, потянулась носом к пирожку. Атсуши забыл, как дышать, когда собака слегка приоткрыла пасть и неуверенно взяла угощение из мальчишеских рук, отойдя на несколько шагов назад и быстро заглотив добычу, почти не жуя её, боясь, как бы «коллеги по цеху» не отобрали. После она обернулась. Осаму ей улыбнулся, вытирая ладонь о штанину шорт, и готов был уже протянуть руку прямо к своей новой подруге, но его вдруг схватили за руку и потянули назад — то Атсуши, что-то почувствовав своим звериным чутьём, предпочёл ретироваться прежде, чем всем четверым попало бы. Повезло: они оказались у злополучных кустов, из-за которых и совершили свою вылазку, точно в тот момент, когда Мори-доно окликнул их: — Дети, отошли от дороги! Что вам тут не играется? И дети послушно отошли. Тюя даже побежал к отцу, когда тот подозвал его. Атсуши поднял мяч с земли, а Рюноскэ продолжал поглядывать за своё плечо на подворотню с мусорным баком, видя, как там мельтешат ленивые бездомные собаки. Осаму вдруг резко выбил мяч из рук Атсуши, ударив по нему снизу, и мяч, описав дугу в воздухе, шлёпнулся на землю и отскочил от неё, покатившись по площадке. Все вновь отвлеклись на мяч, решив сыграть в довольно простую игру — не дать ему упасть и коснуться земли. В какой-то момент Тюя размахнулся и с силой ударил по мячу — собственно говоря, вся мячи улетали за пределы площадки именно от его ударов и бросков, и, когда мяч пролетел над головой Осаму, тот бросился за ним, обернувшись на бегу и махнув рукой, мол, я принесу! Мяч ударился о поребрик и отскочил на пустую дорогу, подкатившись к стене дома с трубой для слива дождевой воды с крыш, и Осаму, подбежав к нему, увидел, как чёрно-белая собачонка стоит у самого угла дома и заглядывает мальчишке в глаза. Она будто спрашивала: «А ты принёс мне что-нибудь ещё, друг?» Осаму смотрел на собаку, медленно выпрямившись и оставив мяч лежать у ног. Собака виляла хвостом, сделав к мальчику шаг и поджав в ожидании лапку. Мир вокруг, такой шумный и цветной, с окликами его имени, перестал существовать, когда собачка потянулась носом к протянутой ладони, в которой какое-то время назад было вкусное угощение. Тщательно обнюхав пальцы, она снова взглянула Осаму в глаза, не понимая, где же ещё что-нибудь съедобное? Осаму, замерев от предвкушения, поднял руку в попытке погладить подругу по голове. Он не знал, что бездомная собака воспримет движение рукой как угрозу и, оскалившись, зарычит, делая выпад вперёд с чётким намерением сжать свои зубы на опасной человеческой кисти, пусть и маленькой. Зубы сомкнулись. Но боли Осаму не почувствовал. Рука, как оказалось, не была его — руку в пасть собаке подставила красивая златокурая девушка с ясными голубыми глазами и в красном платье, и улыбалась она совершенно спокойно, глядя на отшатнувшегося назад мальчика, будто ей вовсе не было больно и страшно. В груди, подкатывая к горлу, расцвёл такой горячий и обжигающий цветок, что Осаму не смог его сдерживать, позволяя ему прорасти в лицо и выйти с горячими слезами по щекам и хриплым криком изо рта. Его в одну секунду подхватили на руки, отрывая от земли и прижимая к себе, и он, крепко обхватив отца за шею, уже даже не слышал, как громко и испуганно взвизгнула собака, из пасти которой исчезла рука прекрасной девушки, явившейся буквально из ниоткуда, и под брюхо которой со всей силы пнули носком чёрной туфли. Отлетев на добрых метра два, собака, скуля, подскочила на месте и умчалась прятаться за мусорный бак, перепугав всех остальных своих собратьев. Мори стоял, оглаживая старшего сына по голове и спине, и слушая, как тот, испугавшись не меньше маленькой и подлой четвероногой твари, рыдает навзрыд, что у Осаму случалось довольно редко, если не сказать, что такое у него случалось вообще. Мальчик уткнулся лицом в отцовское плечо, не разжимая рук с его шеи. Если бы Мори вовремя не выпустил Элис, заметив, что старший сын всё-таки добрался до проклятой собаки и тянет к ней руки, Осаму пришлось бы зашивать прокус и проходить курс болезненных уколов в живот от бешенства. То, что Осаму укушен не был, не помешало ему испугаться до неизмеримого детского ужаса и никак не мочь успокоиться. Рюноскэ, которого Мори подозвал к себе, был взят одной свободной руку за руку и первым пропущен в двери квартиры, покуда Осаму продолжал сидеть на второй отцовской руке. Полегче ему стало уже в ванной комнате, когда Мори осторожно умыл его лицо мокрой ладонью, говоря негромким голосом, что всё в порядке и так сильно надрываться не стоит. Прошло, по меньшей мере, около получаса, прежде чем Осаму успокоился и только шмыгал носом, сидя у Мори на коленях, уткнувшись отцу в грудь и держа его рукой за рукав. Рюноскэ, в глазах которого открылось целое море испуга за брата, всё это время был рядом и наблюдал сначала издалека, ошарашенный громким звуком и тем, что старший брат вообще умеет так делать, а потом, когда стало тише и Осаму выпил стакан воды, сел рядом на табурет, протягивая ему свою чёрную игрушку. Ближе ко сну, конечно, ужас дня забылся. Вечером Осаму даже разыгрался с Рюноскэ в своей комнате, словно ничего и не было, и Мори уже было подумал, что всё в порядке, но вдруг снова услышал полный страха крик из детской и едва не рассёк лоб, споткнувшись на пороге детской и чуть было не вписавшись лицом в дверной косяк. Испугавшийся внезапного звука младший стоял у дверей, а старший забился в угол, с ужасом смотря на разворошенный ящик с игрушками — на вершине из машинок, самолётов и прочих безделушек лежала, отброшенная в страхе, маленькая фигурка собаки. Мори только тяжело вздохнул, понимая, чем всё это может обернуться, и молча забрал игрушку, выбрасывая её в мусорное ведро. Уложив мальчишек спать, он тихо вытащил игрушки в свою комнату и полночи разбирал все их сокровища, избавляясь от всего, что было собаками и их напоминало. Убедившись же, что мальчишки крепко спят, Мори, понимающий, что сегодня не уснёт, с широко раскрытыми глазами тихо вышел на улицу, вынув из домашнего сейфа пистолет с глушителем. Пришлось вызвонить спящего Рандо, чтобы тот своим кубическим Озарением немного помог совсем заглушить подозрительные для чужих ушей звуки. Шибусава, чья машина пребывала в вечном беспорядке, вышел самым последним и был усажен за руль, а в багажник его полетело около десятка тяжёлых мусорных мешков — кидал их Мори, чей взгляд успокоился и был сейчас непроницаем, а Рандо отказался к ним даже прикасаться. Так же тихо, как и ушёл, Мори вернулся, первым делом вымыв руки и закрыв сейф обратно, а следом — проверил, не проснулись ли мальчики. Рюноскэ спал, свернувшись клубком под одеялом и оставив небольшое отверстие для носа, тихо посапывая, а Осаму, словно его ничего и не беспокоило за целый день, раскинулся звездой, наполовину сбив одеяло в ноги и съехав головой с подушки вниз. Мори, пошевелив пальцами и бесшумно сглотнув, осторожно приподнял старшего сына за голову, возвращая его на подушку как можно аккуратнее, и прикрыл его одеялом по пояс, смотря на умиротворённое лицо с тёмными кудряшками пушистых волос, спадающих на лоб. Не закрывая дверь до конца, Мори вышел, закрывшись уже на кухне. Следующим утром Осаму отказывался выходить на улицу. «Там собаки», — сказал он как отрезал и убежал в комнату. Рюноскэ посмотрел на отца вопросительным взглядом, мол, что, прогулки не будет? Мори пожал плечами, и Рюноскэ, разувшись, прижимая игрушку к себе, подбежал к старшему брату, сначала присмотревшись, как тот сел в углу комнаты, обняв колени, а потом сел рядом и протянул ему своего плюшевого друга. Мори, понаблюдав эту картину, ненадолго задумался, а затем, до чего-то догадавшись, вызвонил Шибусаву как последний контакт в книжке звонков, а потом, подойдя к мальчишкам, протянул к ним руки: «Пойдёмте посмотрим в окно. Там Тюя и Атсуши кое-что покажут». Рюноскэ сначала посмотрел на отца, но не встал, переведя взгляд на старшего брата, а Осаму, моргнув, шмыгнул носом и утёр его рукой. Мори кивнул младшему, и Рюноскэ взял брата за руку, вставая и утягивая его за собой, вынуждая его встать следом. Мори усадил на подоконник сначала старшего, потом младшего, и встал рядом: «Вон, смотрите». И Осаму, привстав на коленки и взявшись ладонями за стекло, увидел, как Тюя, появившийся прямо под окном, прищурился, разглядывая Осаму, а затем, увидев и его, и Рю, и даже Мори-доно, заулыбался, замахал им рукой, запрыгал на месте и указал в сторону злополучного поворота за угол, за которым вчера и случилось страшное. Осаму сжался, царапнув ногтями по стеклу. Но оттуда, прямо из подворотни, показался Атсуши, отряхнулся и, увидев Тюю, только развёл руками в стороны. Место у мусорного контейнера было совершенно пусто. — Пойдём гулять? — негромко спросил Мори. — Собак нет. Горизонт чист. Рюноскэ посмотрел на отца, а потом перевёл взгляд на старшего брата. Осаму ещё некоторое время смотрел, как Тюя, убежавший к Атсуши, точно так же заглянул внутрь, скрылся за углом, появился из-за него на улице целый и невредимый, и только после этого кивнул и улыбнулся. — Пошли, — он спрыгнул с подоконника, поспешив к двери. Мори спустил на пол Рюноскэ и облегчённо выдохнул. Сердце его забилось в спокойном темпе.

***

Ноги были ватными и не слушались, когда мальчишка пытался бежать. Он находился в незнакомом доме, маленьком, чужом и холодном, и за дверью стояло что-то, что очень хотело забрать его себе для очень, очень плохих дел. Тюя не мог знать, что именно незнакомая и враждебная сила хочет с ним сделать, но он почему-то знал, что лучше на глаза ей не попадаться. Дом был погружён в дымку, едва осязаемую, но ноги в которой проваливались словно в болотную тину. Тюя стоял перед дверью, за которой был кто-то тихий и бесшумный. И почему-то Тюе казалось, что оно не входит только потому, что не умеет пользоваться дверной ручкой… Или чего-то ждёт. Тюе некуда прятаться, когда дверь наконец распахивается, впуская в холодный дом лунный свет. У неведомой силы определённо человеческие очертания, но внушает она страх такой, словно только дотронется — и Тюя исчезнет из этого мира и из памяти людей навсегда. Он хочет бежать, но ноги его не слушаются. В голове у него всплывают образы холодного и колючего одиночества, забвения на долгие годы, причём забвения как существующего факта, а не как слово, которое Тюя даже не знает, и ужасающей, просто нестерпимой боли, которую вряд ли может выдержать обыкновенный человек. Рядом не будет никого: ни отца, ни друзей, ни расположенных к нему людей, с которыми можно поговорить. Тюя хочет бежать, но неведомая сила настигает его прежде, чем он успевает увернуться хотя бы в сторону. …И Тюя просыпается. Смотрит широко раскрытыми глазами в тёмный потолок, и темнота душит его, и тело оцепенело в ужасе. Под одеялом, по всему телу холодно и неприятно от прошибшего Тюю пота, а стоит пошевелиться — и кажется, что недружелюбная темнота заберёт. В панике мальчик мечется взглядом по комнате: шкаф грозит раскрыть свои двери и впустить в Тюину комнату чудовищ, дверь грозит открыться и явить мальчику что-то ужасное, а под кроватью обязательно затаился монстр, желающий схватить ногу ребёнка сразу же, как только тот ступит на пол, и утащить в страну… как же это страшное слово? В страну, где никто Тюю не знает и не помнит. И Тюя, вцепившись руками в одеяло, за секунду накрывается с головой и замирает, надеясь, что то, что может наблюдать за ним сейчас, реагирует только на движущиеся объекты. Потянулось долгое время, отдающееся электрическими покалываниями по рукам и ногам. Сердце оглушительно билось в груди и висках, а пальцы ослабели настолько, что Тюе не хватало сил, чтобы освободить из жаркого и обжигающего плена хотя бы нос. Его била дрожь. Комната сужалась, хотела сдавить Тюю темнотой, забрать с собой. Не существовало больше игрушек на полу, кресла-мешка и цветастого ковра в виде барашка; была только злая тьма — колючая, болезненная и пугающая. Смотреть в неё сравнимо смерти. Тюя ещё не до конца осознавал понятие гибели как слова, как значения её для любой человеческой жизни, но помнил, что отец однажды сказал: «не будет ничего, сыночек, — интонация Артюра была печальной. — ни твоих игрушек, ни мультиков, ни меня». И Тюя ощущал всем своим маленьким существом, что погибнет именно сейчас, когда лежит на своей кровати совершенно один и задыхается, не в силах приподнять одеяло, чтобы вдохнуть холодного воздуха. А потом возникла мысль, солнечной стрелой осветившая тёмную голову. Отец! Папа спал в комнате напротив по коридору. До него нужно было всего лишь дойти, потому что крикнуть Тюя не смел. Чем больше он двигался и шумел, тем больше привлекал внимание чудовищ из шкафа, кровати и из-за двери. Нужно было лишь опередить всех этих монстров! А рядом с отцом они не тронут, потому что папа сильный и взрослый. И Тюя, нервно сглотнув, несколько минут собирается с силами, прежде чем рывком откинуть одеяло и подскочить, на ватных ногах спрыгивая на пол и, поскользнувшись, вылететь в коридор. В коридоре темно. Тюя замер, положив ладонь на дверь отцовской спальни. Слева, у входной двери, царит абсолютная темнота. Тюя напряжённо в неё вглядывается, боясь увидеть что-то, с чем ранее был незнаком… Он крепко прижал вторую руку к груди, зажмурившись и посмотрев вправо, в сторону кухни. Дверь туда раскрыта нараспашку, из окна льётся желтоватый свет дворового фонаря, падает квадратом на пол, освещая нижние полки кухонного гарнитура. Хочется броситься к свету, к теплу, но… Но какие гарантии, что никого нет сейчас под окном и что никто оттуда не посмотрит в квартиру? Очертания чужого и враждебного дома из сна совсем исчезли из головы, но осязаемая квартира сейчас не смотрится выигрышнее. Единственное отличие — Тюя может бегать. И именно это он делает, толкая дверь в отцовскую спальню и врываясь внутрь. Мальчик замирает, заглядывая на постель и присматриваясь, как спит отец. Волосы у него распущены, растекаются тёмным водопадом по подушке, одна из прядей пересекает лицо, полууткнувшееся в одеяло. Лицо отца абсолютно умиротворено; одной рукой из-под одеяла он обхватывает сам себя за бок, а вторая протянута к голове и лежит под шеей. Вторая половина его укрыта одеялом, но под ним видно, что ноги поджаты. Отец всегда спит тихо и неподвижно, и Тюе в какой-то момент даже становится стыдно, что он его разбудит… Тюя замер на месте. Ещё не поздно отступить и тихо вернуться к себе. Выспится ли отец завтра? А если будет уставшим, то Тюя будет знать, что по его вине. Но этот сон… Полная беззащитность обуяла вновь, окутала, как плотное одеяло, не дающее продохнуть. Стоит Тюя голыми ногами на полу, а пальцы вовсе скрываются под небольшим пространством под постелью. Становится невыносимо страшно, стоит Тюе опустить взгляд вниз в ожидании, что вот-вот оттуда высунется чёрная рука и утащит с собой. Сердце забилось, как заведённая шкатулка, и Тюя, чувствуя, как глаза наполняются слезами, легко залез на отцовскую постель, упал на живот и заполз под одеяло, крепко прижавшись к Артюру и сжав в руках рубашку его пижамы. Артюр тут же проснулся, сонно моргая и в первые несколько секунд не понимая, что происходит. Опустив глаза, он с удивлением обнаруживает маленького сына, прижавшегося к нему так, словно они и засыпали вместе, и вдруг приподнимается на локте, распахивая одеяло, и тянется рукой к светильнику над кроватью, нажимая на кнопку и озаряя постель и стены мягким жёлтым светом. — Тюя, что случилось? — негромко спрашивает Рэмбо, щурясь и потирая глаза ладонью. Тюя, чувствуя, как со светом отступает и страх, как волны моря от берега, раскрыл глаза, проморгался и перебрал пальцами по отцовской пижаме. — чего-то испугался? тебе приснился плохой сон, солнышко? Папа всегда был проницателен. Тюе даже не понадобилось раскрывать рта, чтобы признаться в своём страхе, и он закивал, зажмурившись и опустив голову книзу, словно намереваясь сжаться в клубок. Артюр зевнул, прикрывая рот ладонью, и мягко погладил сына по волосам. — всё хорошо. это просто сон, он больше тебе не приснится, — он лёг обратно и похлопал ладонью по постели рядом с собой, выше, чем лежал Тюя. — двигайся ко мне ближе. Тюя, чувствуя, как оцепенение и покалывание в ногах спадает, приподнялся на руках и придвинулся туда, куда позвал отец. Артюр уже было потянулся рукой к выключателю света, но, немного подумав, убрал руку и придвинул ею Тюю к себе ближе, прижимая к груди и накрывая его одеялом. — что тебе снилось? — негромким голосом поинтересовался Рэмбо, закрывая глаза с намерением скоро заснуть вновь. Он погладил сына по спине и выпрямил ноги под одеялом. Тюя, лёжа рядом с отцом, им же обнимаемый и уже успокоившийся, задумался, стоит ли вообще говорить отцу об этом. Если попытаться сказать через рот, что его напугало, будет звучать совсем глупо!.. Мальчишка опустил голову, глядя на свои руки и перебирая пальцами, потирая ногти и занимаясь чем угодно, но не тем, чтобы начать рассказывать о сне. Рэмбо это видел, глянув одним глазом на сына, поэтому глубоко вдохнул, выдохнул и перевернулся на спину, закинув одну руку за голову, а второй придвинув Тюю к своему боку. — я всегда рядом и от всего защищу. спи, — негромко сказал он. — bonne nuit, mon soleil. Тюя потёрся об отцовское плечо, закинув на его грудь руку и прикрыв глаза. С отцом было спокойнее и теплее, хотя не то чтобы Тюя замерзал. Артюр, наоборот, всегда накрывал сына, раскрывавшегося уже спустя час сна и сбивавшего одеяло в ноги, а то и на пол. Сейчас же Тюя не хотел ни раскрываться, ни даже двигаться. В голове было тихо и покойно, и даже воспоминания о кошмаре не так сильно будоражили его память, как это было в комнате, в темноте. Спал он крепко и без сновидений. Рэмбо не стал его будить тогда, когда посреди ночи, освещённой лампой и от того не очень спокойной, сынок, которому свет совсем не мешал, вдруг завозился и с силой пнул отца в рёбра, отчего тот мгновенно вышел из дрёмы и прикрыл рот рукой, чтобы в голос не охнуть, а ближе к утру Артюр вовсе замёрз, не обнаружив одеяла рядом, зато найдя причину — Тюя во сне не контролировал своей способности, поэтому вместе с одеялом и подушкой подлетел почти к потолку и спал в форме звезды. Рэмбо пришлось встать ногами на кровать и осторожно выпутать сына из одеяла, взять на руки и отнести в его комнату. Солнце лилось в окна, хоть было всего и пять часов, и Рэмбо тешил в себе надежду выспаться ещё немного… Но проснуться пришлось полвосьмого утра, когда Тюя проснулся и чересчур шумно стал играть в своей комнате. Следующей ночью Артюр проснулся от того, что кто-то тянул его за одеяло и, кажется, даже звал его, но звал негромко и даже робко, словно не желая резко вырывать человека из сна: «Пап… папа… па-ап…» Артюр распахнул глаза, вмиг потяжелевшие веками, уставился в потолок, а потом повернул голову в сторону: у постели снова стоял сын, как и в прошлую ночь, и тёр один из глаз, стараясь не смотреть отцу в лицо. Артюр тут же поднялся на локтях и сел, протягивая руки к Тюе и поднимая его себе на колени, скрытые одеялом. — чш-ш-ш… — сон с Рэмбо сошёл, но, стоит ему прикрыть глаза, он тут же чувствует, как отключается. Встряхнув головой, он уставился в стену перед собой и лишь затем перевёл взгляд на рыжую макушку сына у своей груди. — опять плохой сон? Тюя не отвечает, только трёт одной рукой глаз, а второй сжимает пижамную рубашку у отца на плече. Он шмыгнул носом, и Рэмбо, немного отклонившись спиной назад и продолжая прижимать мальчика к себе, тянется одной из рук к прикроватному столу, над которым свисают провода лампы — её-то он и включает, озаряя спальню мягким жёлтым светом, а затем берёт платок с самого края и подносит к лицу сына, осторожно утирая им мокрые глаза и веснушчатые щёки. — всё хорошо, я рядом, — Артюр проморгался, наклонившись к Тюе и коснувшись губами его рыжей макушки. Тюя шмыгал носом, но постепенно успокаивался, обхватив отца обеими руками и прижавшись щекой к его пижаме. — ч-ч-ч, всё хорошо, — Рэмбо, прикрыв глаза, погладил Тюю по плечу и спине, тепло выдыхая прямо в макушку, а потом, дождавшись, когда Тюя успокоится, взял его на руки и сошёл с постели, шагая прямо в детскую комнату. Кровать у Тюи маленькая, а Рэмбо для неё слишком длинный, но, садясь на неё, Артюр, продолжая прижимать сына к себе, осторожно улёгся на бок вместе с ним и уложил его головой на подушку, обнимая одной рукой, а второй поправив свои волосы, убрав их за спину. Ноги даже в поджатом состоянии выглядывают за пределы кровати, но в носках они не слишком мёрзнут. Тюя, шмыгнув носом, всё ещё прячет лицо у отца на груди, зажмурившись и не желая смотреть в темноту за спиной. — что тебе приснилось, солнышко? — Рэмбо зевнул, огладив сына по спине. — Мне… — в этот раз Тюя не стал отмалчиваться, но слова явно не клеились в предложения. — Я… как будто меня… не знаю. — если тебе снились чудовища, мы их всех испепелим, правда? — Тюя кивнул, но больше ничего не сказал. Тогда Артюр продолжил: — тебе снились не они? Мальчик отрицательно покачал головой. Рэмбо вздохнул, вытянув одну из ног и упёршись спиной в боковую стенку постели. — Мне… Меня хотели забх-хать, — неуверенно начал Тюя подрагивающим голосом. — Я был в каком-то доме, там было темно. Я хотел убежать, но не мог… почему-то. Сон с Артюра как рукой сняло. Он замер, глядя куда-то вперёд, в боковину шкафа, стоящего рядом с детской кроватью, и невольно сжал пальцы на руке сына. — почему ты не позвал меня? — голос Артюра несколько сел. — Я же спал, — Тюя вздохнул и потёр рукой глаз, повозившись немного на месте будто с намерением перевернуться на другой бок, но передумал, найдя себя в безопасности в объятии отцовских рук. — Не знаю, почему не позвал. Тебя там не было. Артюр шумно выдохнул носом и перевернулся на спину, искренне надеясь, что не спихнёт сына, поэтому крепче прижал его к себе и даже чуть приподнял, чтобы Тюя мог наполовину улечься ему на грудь и плечо. Тюя обхватил отца одной рукой, сжав пальцы на пижаме. — Тюя, — начал Рэмбо негромко, — солдатик мой, — Тюя поднял на отца голову, — запомни, пожалуйста, одно: если тебе понадобится моя помощь, тебе стоит лишь позвать меня, хорошо? — Тюя смотрел на отца своими ясными голубыми глазами. — вместе мы победим любое зло. — И… И побьём их? — и побьём, — Артюр слегка улыбнулся. — испепелим и изничтожим до атомов. а знаешь почему? — Рэмбо посмотрел вниз, и Тюя смотрел на него во все глаза. — потому что я всегда с тобой. никто и никогда тебя у меня не заберёт. — А тебя — у меня, — Тюя вдруг упёрся руками в постель и в отцовскую грудь, заглядывая Артюру в лицо. — Ты меня тоже зови! И я их всех побью. Вот так! — мальчик махнул кулаком в воздухе, и Артюр усмехнулся. — обязательно, — Артюр подтянул Тюю к себе, целуя в макушку, и тот тихо засмеялся, падая головой отцу на грудь. — а теперь давай спать. ночь ещё долгая. — А если мне снова пх-хиснится плохое? — я ведь рядом. ты не будешь один, и я никому не дам тебя в обиду, — Артюр погладил Тюю по голове, чувствуя, как Тюя трётся о него щекой и укладывается поудобнее, закинув на него ногу. Глядя в потолок, Рэмбо почти шёпотом произнёс: — знаешь, завтра мы кое-что сделаем, и больше ты не будешь бояться. — Пх-хавда? Что? — завтра и узнаешь. — Мне интех-хесно! — нет-нет, узнаешь только следующим днём. — Ну пап! Тогда я не буду спать. — хорошо, не спи, — Рэмбо улыбнулся и уронил голову обратно на подушку, зевая и прикрывая ладонью рот. — мы просто полежим с закрытыми глазами пять минут, хорошо? — И после этих пять минут ты мне р-р-расскажешь, что будет, да? — конечно. Уже через несколько минут Тюя спокойно дышал, и Артюр, глядя в потолок и прикрыв рукой глаза, прикидывал расположение люминисцентных звёзд, которые собирался завтра принести. Следующим вечером Тюя был в восторге, когда Рэмбо показал ему целый набор звёзд, планет и комет, клеящихся к потолку, и сын, обладая способностью аннулировать гравитацию, расклеил свою солнечную систему так, как только хотел. Единственной наклейкой, которую приклеил сам Артюр, было само Солнце с ветвистыми лучами, рядом с которой Тюя с размаху прилепил самую маленькую, но самую близкую к Солнце планету — Меркурий. Артюр так и сказал: «это Солнце — я. а планета — это ты. самая близкая ко мне звезда, — Тюя стоял у отца на плече, придерживаемый его рукой, и рассматривал свою работу на потолке. — а знаешь, почему так? — Тюя отрицательно покачал головой. — потому что в чёрном и тёмном космосе, который мы видим только ночами, я всегда рядом с тобой и всегда буду тебя греть — и днём, и ночью. правда?» Мальчишка засмеялся и закивал. Ближе к ночи он снова подлетел к своей маленькой солнечной системе на потолке и чёрным фломастером нарисовал на Солнце и Меркурии две точки в виде глаз и широкую улыбку. Он засыпал, глядя на то, как ярко над ним светятся его звёзды, планеты и кометы, и чувствовал лишь умиротворение. В эту ночь его не беспокоили плохие сны, как и в следующую, как и через день… Артюр купил повязку на глаза, понимая, что без неё больше не заснёт.

***

— Однажды две девочки решили вызвать Пиковую Даму, — заговорщицким шёпотом заговорил Осаму, подсветив своё лицо фонариком. — Дождавшись, когда дома никого не будет, они выключили свет в ванной комнате и нарисовали губной помадой ступеньки на зеркале, сверху которых была дверь. Они зажгли свечи и начали говорить: «Пиковая Дама, приди!» И так — три раза… Свет в комнате был выключен, горели лишь три свечки на столе для атмосферы. Тюя вскинул бровь, сидя рядом в позе лотоса и сложив руки на колени ног. Атсуши, обнимающий подушку, во все глаза глядел на Осаму, ожидая продолжения. Рюноскэ встал с дивана, зашагав на выход из комнаты. — Сейчас приду, — негромко бросил он, заворачивая в коридор. — Испугался? Так и знал! — Осаму провёл фонариком от дивана до младшего брата, на что тот с недовольным лицом показался в дверном проёме. — Нет, — сказал он как отрезал. — Извините, что у нас в квартире только одна уборная. — Ой, отговорочки, — Осаму усмехнулся, на что Рюноскэ хмыкнул, после чего в коридоре зажёгся свет и хлопнула дверь санузла. — Тебе пять лет, что ли? — Накахара закатил глаза, прерывая тем самым Дазая. — Все знают про этот бред. Да, Атсуши? — Тюя перевёл взгляд на оборотня, но тот лишь отрицательно махнул головой. — Да ладно… — Тс! — Осаму потянулся и стукнул фонариком Тюю прямо по макушке. Тот рыкнул и отшатнулся, взмахнув рукой, но Осаму вовремя сел на место и остался невредим. — Не перебивать рассказчика. Так вот. На чём я остановился? А, да! В общем, после того как эти две девочки призвали Даму в третий раз, свечи потухли, а где-то неподалёку раздался стук каблуков, будто кто-то спускался по лестнице… А знаете, откуда этот звук шёл? — Осаму резко дёрнулся в сторону Атсуши, и тот, икнув, упал на спину. — Из зеркала! В квартире подростки были одни. Ну, как, подростки — им было всего-то по двенадцать лет. Отцы задерживались на работе все вместе, вот Осаму и придумал, что, пока взрослых нет, с их же разрешения они все вчетвером посидят у кого-нибудь дома. Ни Тюя, ни Атсуши против не были, но ни один из них не рассчитывал на то, что Дазай задумал вечер страшных историй. Проблема была в том, что в Накахаре критицизм всего и вся перевешивал чувства паранормального, а Накаджима вздрагивал от каждого шороха и слова: «Бу!» Акутагава, открывая друзьям дверь, только удручённо покачал головой, пропуская их внутрь. Он-то знал, что для них всех уготовил старший брат… — Эти девочки почувствовали холодное дуновение в их шеи, словно за их спинами кто-то стоял, — Дазай понизил свой голос. — И, когда стук каблуков достиг самой нижней ступени… — Что? — шёпотом спросил Накаджима, вцепившись когтями лап в подушку. Где-то в коридоре послышался звук сливного бачка, а потом дверь хлопнула снова. Судя по шагам, Рюноскэ предпочёл не возвращаться в комнату, а пошёл сразу на кухню. — Ничего! — Дазай взмахнул фонариком, как волшебной палочкой, и откинулся назад, упёршись рукой в ковёр. — Ничего не было. Девочки убежали из ванной комнаты, а потом и вовсе разошлись по домам. Атсуши часто заморгал, не понимая, в чём дело. Он вопросительно поглядел на Тюю, но тот, согнувшись и подперев подбородок ладонью, только зевнул, но, заметив, что Атсуши на него смотрит, кивнул на Осаму, будто знал, что ещё не всё. Атсуши нервно сглотнул. — А… а чем всё кончилось? — робко спросил он. Зря спросил. Дазай вдруг вскинул руки вверх, вскочил на ноги и резко нагнулся к Накаджиме, вновь подсветив своё лицо фонариком: — А за то, что они не стёрли лестницу и дверцу с зеркала, наутро их нашли мёртвыми! А в руке каждой была карта Пиковой Дамы! Атсуши от неожиданности снова упал на спину, весь вздыбленный, и поспешил включить свет в комнате. Осаму хохотал, держась за живот, Тюя же потянулся руками вверх и зевнул, прикрыв рот ладонью. — Видел бы ты своё лицо, Атсу! — Осаму утирал слёзы. — Уф… Испугался, как девочка! — Н-несмешно! — глаза у Атсуши были большими, круглыми и кошачьими, ярко-жёлтыми, с расширенным чёрным зрачком. — Я… Я не испугался… Просто ты н-неожиданно подскочил. — Атсуши, забей ты на него, — Тюя встал на ноги, покачавшись из стороны в сторону. — Ничего этого не было. Придумал кто-то, — парень указал на улыбающегося Дазая, — а такие, как он, повторяют. — Я и не думал, что такое было, — Атсуши попытался криво улыбнуться, вместе с этим встряхнув лапами, превращая их в руки, и приглаживая шерсть на шее под футболкой. — У тебя есть перекусить что-нибудь? — Тюя задал этот вопрос, уже выходя из комнаты. — Страшилки твои меня утомили. Атсуши, пойдём. — Ага, — ошарашенно кивнул тот, растрепав себя по волосам, а потом встряхнув головой, приглаживая и шерсть, и волосы на затылке. — Осаму, ты с нами? — Я в своём доме. Конечно, я с вами! — Дазай зашагал следом, по пути стуча в дверь санузла. — Эй, ты что там, в сливном бачке утонул? Рюноскэ стоял на кухне, жуя бутерброд. Осаму, заходя на кухню, потрепал младшего по волосам, на что тот рыкнул и отмахнулся. Тюя глядел, что есть в холодильнике, пока Атсуши вдруг развернулся и направился в ванную. — Я сейчас лицо умою, а то глаза вернуть не могу, — неловко усмехнулся он, включая свет и скрываясь за дверью. — Так, и что тут у тебя е- Тюин вопрос резко прервался задушенным криком и прыжком Атсуши из ванной в коридор. Все трое переглянулись, прежде чем прибежали к перепуганному оборотню, вновь вздыбленному и с расширенными чёрными зрачками, и Тюя с силой распахнул дверь, влетая в ванную первым. Три пары глаз сначала озадаченно огляделись по полу и потолку и только потом остановились на зеркале. На стекле над раковиной красовалась нарисованная чем-то кроваво-красным лестница, наверху которой были приоткрытая дверца. — Чё за нахрен? — Тюя, сжав руки в кулаки, подошёл поближе, протянув руку и мазнув пальцами по одной из ступеней в самой середине странного художества, растерев краснь на подушечках и принюхавшись. — Чем это нарисовано? — Ах, я понял, — Осаму хмыкнул и похлопал Рюноскэ, стоящего рядом, по плечу. — Очень умно, братец. Я почти поверил. — Чему? — Рюноскэ вскинул куцую бровь, дёрнув плечом. — Да-да, строй из себя дурачка, — Дазай подошёл к Накахаре, поглядев на размазанную «краску» на его пальцах, а затем мазнул пальцами по зеркалу и коснулся красно-розовой подушечкой щеки Тюи. Отпечаток остался. — Хм, весьма правдоподобно, знаешь. Даже помаду где-то нашёл! — Что? — Рюноскэ рыкнул. — Ты хочешь сказать, что это я сделал? — Ну да, а кому ещё? Не папа же вернулся домой, быстро нарисовал эту штуку на зеркале чужой женской помадой и также бесшумно убежал. — Хочешь сказать, что я подошёл к зеркалу добровольно? Акутагава скрестил тонкие руки на груди, прищурившись и глядя на Дазая. Тот, стоя рядом с отмывающим помаду Накахарой в раковине, всё ещё улыбался, но в глазах его было видно, что мысли мечутся от одной к другой. Его младший брат с детства боится всяких ужастиков и связанных с ними зеркал — страх проявился в какой-то момент, когда им было, кажется, лет по пять или шесть, и с тех пор Рюноскэ либо наотрез отказывался даже заглядывать в зеркало, либо, закрывая руками глаза, быстро пробегал мимо. По этой причине отец заимел привычку задвигать дверцу шкафа с одеждой, на котором было зеркало во весь рост, за обычную деревянную дверцу, а из комнаты мальчишек маленькое зеркало на стене вовсе пришлось убрать. Чем старше младший брат становился, тем меньше выражался этот его страх, но в комнатах с зеркалами Рюноскэ старался не задерживаться, а то и вовсе их занавешивал, разворачивал к стене или чем-нибудь задвигал. Осаму часто смеялся, но Рюноскэ в ответ пародировал лай собаки сам или включал звук на телефоне — и Дазай, кривясь, прекращал. Так что… Замечание Рюноскэ про зеркало вернуло Дазая на землю, и он озадаченно обернулся на зеркало, рассматривая рисунок лестницы с приоткрытой дверцей, уже не казавшийся таким глупым. — Никто из нас троих не выходил из комнаты, только ты, — Осаму усмехнулся, но уже как-то невесело. — Ты и нарисовал. — Я в туалет выходил, а в ванную даже не заглядывал, — Рюноскэ нахмурился. — К-как он там появился?! — Атсуши, несмело подошедший с другой стороны и заглянувший в ванную, глянул на зеркало одним глазом и вновь скрылся в коридоре. — Как-как, — Тюя сполоснул лицо и встряхнул мокрыми руками, вытирая их о штанины джинс. — Ты сильно по сторонам смотрел, когда сюда пришёл? Я вообще руки на кухне вымыл. Значит, этот придурок и нарисовал, — Тюя толкнул мокрой ладонью Осаму в плечо, и тот обиженно стал растирать намокшее место на руке. — Ему же заняться нечем, кроме как нас пугать. Да, Осаму? — Ага, делать мне нечего, кроме как помадой зеркала поганить, — Дазай фыркнул и скрестил руки на груди. — Во-первых, откуда мне взять помаду, умник? Во-вторых, мне отец голову оторвёт, если я это не ототру. — Да кто тебя знает, откуда ты помаду надыбал? — Тюя нахмурился и повернулся к Осаму лицом. — А вот то, что Мори-сан тебе башку открутит, уже более правдоподобно, конечно. — Кто бы это ни нарисовал, — выкрикнул Атсуши из коридора, — давайте быстрее это сотрём, п-пожалуйста! — Резон, — Рюноскэ кивнул и отошёл на шаг назад. — Я не буду это делать. — Эй! Я, что ли, буду это делать?! — Осаму всплеснул руками. — А кто? Я? — Вместе уж! — Я к зеркалу ни за что не притронусь. — Всё, не ной, — Тюя покосился на зеркало, смотря в нём на отражение своего недовольного лица. — Я помогу. Вдвоём быстрее ототрём. Осаму вздохнул, но вынужден был согласиться. Зеркало было кристально чистым, когда из зала послышался очередной вскрик и топот ног — то на светлую кухню вылетел Атсуши, ударившись о раскрытую дверь ванной комнаты. Осаму и Тюя переглянулись, прежде чем бросить губки в раковину и в считанные секунды оказаться на пороге зала, где и стоял Рюноскэ и молча глядел вглубь комнаты. Тюя уже с опаской стал глядеть по окнам и стенам, но никаких рисунков кровью, лесенок и сатанинских звёзд не заметил. Всё было как обычно. — Что случилось? — Свечи не горят, — хриплым голосом ответил Рюноскэ. И точно: сразу после его слов Осаму и Тюя уставились на стол. Три свечи, зажжённые Мори-старшим для атмосферы, были потухшими, и от них даже дым не вился — значит, потухли они какое-то время назад. — Ц, хорош кота пугать, — Осаму фыркнул и оставил на лбу Рюноскэ щелбан. Тот дёрнулся и махнул рукой наотмашь, шлёпнув старшего брата по плечу. — Он нам сейчас всю квартиру разнесёт. — Ты идиот? — Акутагава оскалился, отшагнув назад и случайно толкнув с обеих сторон Накахару и Дазая, остановившись в коридоре. — С чего бы Атсуши пугаться, если бы я при нём их потушил? — Ну, он не заметил, значит, — Дазай пожал плечами, не сводя глаз со свечей. — Атсуши — и не заметит? — Рюноскэ поджал губы. — Он первым всё слышит и видит. Тюя молча прошёл в комнату, с опаской подходя к свечам и почему-то поглядывая на тёмные окна. На улице прошёл чёрный силуэт человека, и Тюя, почувствовав, как страх пробежал мурашками по позвоночнику, поспешил задёрнуть шторы. — Сквозняка нет, — как-то удручённо подметил Тюя и, косясь на свечи, бодро дошёл до выхода из комнаты, не поворачиваясь к свечам спиной. — Все на кухню, быстро! Атсуши сидел под столом, обхватив руками колени. Рюноскэ сел на стул, поставив на него одну из ног, и смотрел в пол. Тюя стоял у кухонного гарнитура, скрестив руки на груди. Один Осаму ходил из стороны в сторону и поглядывал в коридор, в сторону входа в зал. — А когда родители возвращаются? — негромко поинтересовался Атсуши из-под стола. — Не отвечают. Но должны скоро, — Тюя держал телефон перед собой и печатал, видимо, отцу. — Нет, ну, этому должно быть логичное объяснение, да ведь? — Осаму не прекращал ходьбы. — Нарисовал, допустим, Рю. Я ведь знаю, что я не рисовал. Если бы я хотел пугать, я пугал бы более изощрённо… Например, рассказал бы про гроб на колёсиках. — Н-не надо! — Атсуши под столом схватился руками за голову. — Осаму, реально, не надо, — Тюя фыркнул. — Призовёшь ещё кого-нибудь. — Трусишки, — Дазай хихикнул, и Акутагава злобно на него взглянул исподлобья. — А свечи наверняка потухли из-за дуновения ветра. Необязательно ведь сквозняку быть от окна. Может, Атсуши или Рюноскэ слишком резко вошли внутрь, вот воздух от них и двинулся, а свечкам хватило. — Меня больше беспокоит рисунок, — Тюя прикусил губу. — Вы не боитесь, что эта херня могла появиться ещё на каких-нибудь зеркалах? Нет, ну, раз уж у нас тут рисунки появляются без участия человека. Осаму поглядел на Тюю и пожал плечами, а затем перевёл взгляд на младшего брата и оборотня под столом. Тащить проверять зеркала Рюноскэ — дело гиблое, тем более что Осаму всё-таки склонялся к тому, что это каким-то образом дело младшенького, а просить Атсуши — тем более. Накахара пошевелил носом, шумно вздохнул и подвигал плечами. — Осаму, пошли. Где у вас тут ещё зеркала? — У отца в кабинете и у входной двери. — Я в кабинете проверю, — Тюя ступил в коридор, — а ты в прихожей. Пошли. Быстрее посмотрим — быстрее вернёмся. Накахара, положив руку на плечо и хрустнув шеей, толкнул закрытую в кабинет Мори-доно дверь, прежде чем войти в темноту и включить свет. Дазай же пошёл по светлому коридору, ещё издалека пытаясь вытянуть шею и разглядеть, не появилось ли чего на зеркале. Он с замиранием сердца ждал лестницы и там, но стекло, хвала всем богам, было абсолютно пустым. Он спокойно выдохнул, стоя к кухне спиной, но вдруг присмотрелся к чему-то на комоде — к чему-то, что здесь никогда не лежало. Приглядевшись, он увидел, что маленькое и прямоугольное было картой дамы пик из карточной колоды. Мурашки пробежали по позвоночнику. — Здесь ничего нет! — выкрикнул Тюя из кабинета Мори-доно. Ничего сказать Дазай не успел. В квартире резко погас свет, и на секунду воцарилась абсолютная тишина. Осаму забыл, как дышать, чувствуя, как от страха немеют пальцы рук и ног, а потом вдруг услышал далёкий звук, доносящийся откуда-то… как будто не из квартиры. Это был стук каблуков по лестнице. …Услышав оглушительный визг прямо за дверью, Мори поспешил вставить ключ в замок и распахнуть дверь с такой силой, с которой никогда раньше так не делал. За спиной его, от неожиданности споткнувшись о ступеньку и схватившись за его плечи, застучал каблуками сапог Рандо, а самым последним вверх взвился змееподобный Шибусава-сан, передняя часть которого уже была наверху, а задняя только подтягивалась с улицы, царапая когтями ступени внизу. Ударив по включателю света, Мори увидел старшего сына, забившегося в угол коридора, зажимающего руками рот и с полными страха глазами смотрящего на обычную маленькую карту из колоды, которую Рюноскэ попросил у отца днём ранее — научиться фокусам или попытаться построить карточный домик, что-то такое. В это же время вся квартира зажглась лампами благодаря чёрным нитям Расёмона, непонятно почему содрогающимися. Сын Шибусавы, вздыбленный и с дикими глазами, болтался на кухонной люстре, вцепившись в неё когтями лап, а сын Рандо как ошпаренный выбежал из кабинета Мори, поскользнувшись и упав на пол. Младший же сын Мори, Рюноскэ, единственный чуть не задыхался от смеха, закрыв рот рукой и сгорбившись на стуле в кухне — вот почему его способность, протянутая по всей квартире и не видная в темноте, дрожала. Когда-то давно, когда Рюноскэ было около пяти или шести лет, в прихожей на него едва не упало зеркало, ещё не приколоченное к стене и покачнувшееся ровно в тот момент, когда младший ждал старшего в коридоре, а когда зеркало начало падать, с ужасом замер и стал смотреть, как его отражение неестественно к нему же приближается. Отец выбежал из своей комнаты одновременно со старшим сыном — из своей, когда в коридоре раздался грохот. Рама зеркала упёрлась в противоположную стену, не долетев до головы его младшего сына, но от удара полностью разбившись на крупные осколки и осыпав ими весь пол. Посреди всего это стоял Рюноскэ, чью игрушку вырвало из его рук одним из осколков и распоров, и в глазах его застыл такой ужас, что он даже плакать забыл. Разрыдался он только тогда, когда чудесная златокурая девушка в красном платье стала собирать осколки, а отец поднял его на руки и стал успокаивать. Зеркала в прихожей после этого долго не было, а отражения Рюноскэ стали вселять тревогу. Когда старший брат добрался до детских книг-страшилок, он, конечно же, первым их рассказывал младшему, а тот больше всего цеплялся за страшные истории с зеркалами и отражениями и вскоре совсем стал избегать даже самых маленьких отражений в доме, прося отца сходить с ним в ванную комнату, например, и подождать, пока мальчик вымоет руки или умоется. На все вопросы Мори, какого чёрта происходит и чем так сильно Осаму запугивает Рюноскэ, Осаму лишь разводил руками, а Рюноскэ продолжал молчать. Чем старше Рюноскэ становился, тем менее иррациональным казался страх из детства, но зеркал он всё равно старался избегать и надолго перед ними не задерживаться. Однако Дазай продолжал его подкалывать: «Ну да, зеркало же тебя укусит! Кинется, как залает, как вцепится в руку, у-у-у!» И ведь ничего в ответ не скажешь — именно этого Осаму и боялся, что собака на него кинется и укусит, а зеркало — вот оно, неподвижное и неживое, обычный продукт деятельности человека. И Рюноскэ иногда злился на себя, что боится смотреть в зеркало сам и по сторонам. Однако всё это осталось в прошлом, начиная с сегодняшнего вечера, ведь вечер стал идеальным временем, чтобы отомстить Дазаю и его тупым шуточкам и дразнилкам. Не составило никакого труда хлопнуть дверью туалета, а самому тихо пробраться в ванную и порисовать на зеркале самой дешёвой помадой, купленной на карманные деньги. Да, стоять перед зеркалом в темноте было страшновато, особенно когда на фоне старший брат травил самую нелюбимую Рюноскэ страшилку, но предвкушение от эмоций перебило любой страх. Затушить свечи бесшумным и быстрым Расёмоном, когда Атсуши отвернулся, было проще простого, подложить карту на комод — ещё проще, а выключить свет за спинами Осаму и Тюи было делом времени. Единственное, чего Акутагава не рассчитал, так это то, что Рандо-сан своими каблуками очень хорошо ему поможет — можно сказать, Акутагаве просто повезло. Дазай визжал, как самая настоящая перепуганная девочка, и этот звук стал слаще любимой песни в наушниках. Для их отца день стал не менее удивительным — его старший сын, храбрый и хитрый, в ужасе кричал от простой продуманной шутки, а младший, угрюмый и молчаливый, заливался смехом до слёз. Жертвами обстоятельств стали лишь Тюя и Атсуши. Но не требует ли победа таких жертв?