Мортидо

             Кай сначала ссылается на всякие легенды и мистические события, а потом некоторые из них с лёгкостью разоблачает, объясняя реальными технологиями. Я подумала, а ни всё ли, что здесь происходит, — его рук дело и его продуманный замысел? Что-то он говорит, а что-то оставляет в тайне. Может, и Каролины не существует. А если существует, то она должна где-то быть в замке.              На следующий день, пока Кай куда-то снова исчез, я бродила по замку в поисках лаборатории, в которой должна была находиться Каролина. Она наверняка где-то в подвале, в надёжном укрытии. В Сакраме, как и в Маяке, был нижний этаж. И я решила туда спуститься. Внизу я обнаружила странную комнату — нечто вроде просторной гостиной. Ничего лабораторного. Но на всякий случай нужно было всё осмотреть.              — Наконец-то, ты здесь! — эти слова были произнесены женским голосом из моего сна, голосом из детского воспоминания.              — Кто это? — в испуге крикнула я и пошла по комнате в поисках говорившей.              Но никого кроме меня здесь не было. Только собственное отражение напугало меня, когда я проходила мимо зеркала. Сначала меня успокоило то, что это всего лишь отражение. Я остановилась и прислушалась. И вдруг краем глаза я увидела, что моё отражение живёт своей жизнью.              Я видела себя. Но какая-то другая я существовала по ту сторону стекла. Она молчала, как и я. Смотрела на меня, как и я. Но она улыбалась, в отличие от меня. И её улыбка выглядела зловеще.              — Ты знаешь, кто я? — спросило «она».              — Моё отражение, — ответила я.              Моё, но не меня. Кто она? Моя тюрьма? Моё одинокое заточение?              — Да, это ты, но в клетке и безо всякого выбора. В самом бессмысленном плену, которому от тебя ничего не надо, и он оставит тебя здесь навсегда, навечно, и забудет о твоём существовании, — говорило отражение.              Наверно, так превращаются в «русалок». Загипнотизированная зеркалом, я замерла на месте, а в мыслях пыталась заставить себя уйти отсюда, но ничего не получалось.              — Каролина, — произнесла она.        Но до меня не сразу дошло, что так она представилась. А когда я это осознала, мне стало легче, и дикое ощущение пустоты отступило.              — Так это ты сделала Кая таким? — слова сами вырвались, и смутное понимание, что я говорю сама с собой, вызвало чувство вины, ведь я упрекала Каролину, которая сейчас «была» мной.              — Конечно! Во всём виновата мать! Как удобно! Что ты знаешь обо мне и о нём?! Не тебе судить. Ты никогда не была на моём месте, и как поступила бы ты в положении вроде моего — тебе тоже неизвестно, — обиженно произнесла Каролина.              Она кажется немного безумной, немного не в себе, хотя можно ли вообще рассуждать о душевном состоянии этого нечто. Но пусть говорит. Чью же ещё историю, как не её, мне следует услышать. Ведь всё это случилось, потому что у неё когда-то была жизнь.              — Хотя мы похожи с тобой, — продолжила Каролина. — Ты тоже считаешь, что самый лучший способ уничтожить этот мир — это уничтожить себя. Так вот представь себе, как однажды я решила покончить с собой и так последовать за мужем, потому что он был мёртв, да и к тому же своей смертью я бы избавила мир от болезни, которая делала меня ущербной и непременно сделала бы ущербными и моих детей. Тогда мне казался мой выбор правильным. И всему миру просто нужно было позволить мне сделать выбор.              Но у других было своё эгоистичное мнение. И кое-кто тоже сделал выбор, который считал правильным. Я говорю про учёного, про Доминиана, про опекуна Кая и Яна, про того, кто меня, точнее моего ребёнка во мне, спас. И вернул меня из смерти, потому что, видимо, не мог жить без меня.              Благодаря его научным экспериментам я стала оцифрованным разумом. А теперь вообрази разочарование, когда ради свободы я шагнула в бездну, но очнулась и всё в той же тюрьме, всё в той же жизни, и теперь ещё более безвольной. Моё сознание блуждало по электронным схемам машин, по проводникам в проводах, оно искало способ дать о себе знать, потому что не передать того ужаса, когда ты есть, но никто об этом не знает. Это как очнуться, но быть парализованным, всё видеть и слышать, но не мочь пошевелиться. Это как сонный паралич. И в некотором смысле, это как очнуться в гробу, в могиле.              Вот только я была не в могиле. Физически я была бессильна, но токи носили моё сознание. Тогда я не была ограниченна в незримом присутствии, как сейчас, и могла слушать и наблюдать в любой точке Сакрама, так что в день моих «похорон» я слышала признание отца. Меня обманули снова. Оказалось, что там, куда я хотела уйти и откуда не возвращаются, не было моего возлюбленного. И Доминиан знал об этом. В очередной раз я смотрела в глаза людского эгоизма. Но плакать и страдать я уже не умела.              Всё, что у меня было, и оно у меня было — это одиночества. И я помню, каким очевидным было для меня решение: я отделила от себя это чувство — моё маленькое чудовище.              Доминиан совершенствовал меня, точнее он думал, что делает это он, хоть и не понимал, как у него получается, потому что на самом деле это я совершенствовала саму себя и его наработки тоже. И когда ребёнок, точнее теперь уже два ребёнка появились на свет, тогда и я воплотилась. Кай родился уродцем, но для него нашлась маска.              Теперь мир должен был познать одиночество, на которое была обречена я. Они будут его пить, а потом пойла не станет.              Я заставлю их пить. Этой отраве всего лишь нужно придать идеальный вкус. И мой сверхразум решил задачу.              В тот момент, когда Доминиан уже не на шутку меня боялся, я предложила ему вино. Идея сработала. Покупатели захотели «Яд Одиночества», и дороги назад не стало.              Доминиану ничего не оставалось, кроме как ждать, когда наступит страшный день и я прерву производство вина. Теперь у него была власть, но он стал рабом своей власти. С одной стороны я — капризная и непредсказуемая, но источник вина; с другой — прожорливые и требовательные покупатели этого вина.              Сакрам и его секреты были лишь под моей защитой. И Доминиан бросался из крайности в крайность, в поисках управы на меня, чтобы производство не прекратилось.              Доминиан любил Яна, но Кай оказался способным учеником. И поэтому именно Каю он передавал знания — ещё одна глупая попытка обхитрить меня. Да, к безобразному близнецу я была сильно привязана, но Доминиан всё же не понимал, что такое Кай, и решил, что на моей больной привязанности можно сыграть, так же как можно сыграть и на будущей влюблённости Кая, которая обязательно должна с ним случиться, если создать для того подходящие условия. Но у него не хватило мозгов даже, чтобы понять, в кого именно Кай влюбился. А уж на то, что Кай придёт к мамочке и попросит её мстить, если его любимая умрёт, совсем уж нелепо было надеяться.              Кай носит в себе проклятье одиночества, а значит, при желании, и при моём согласии, сможет им управлять: или остановит, или пустит побеги на весь мир. А Доминиан с Яном устраивают охоту на призрака — на меня. Думают, если не будет меня, то угрозы, что вино появится снова, тоже не станет.              Или надеются отыскать на жёстких дисках секреты производства и держать общество в страхе, потому что теперь большинство не помнит ужаса мора, не верит в его причины, и захочет «вино» снова. Доминиан чёкнутый. И Ян ему под стать.              А я, как и все вы, просто хотела жить.              «Ты хотела мстить», — подумала я про себя.              Каролина немного помолчала, давая мне переварить услышанную историю, а потом продолжила:              — Кай тебя любит. Никто дольше суток ещё здесь не был. И никто отсюда ещё не уходил. Кроме тебя. И твоей подружки благодаря тебе. А что до Рии, так она никогда не оставалась в Сакраме дольше пары-тройки часов. Сакрам хотят разрушить. Кай — чека на гранате. И он в моих руках. Если он станет угрозой мне — бам. И так кстати ты уже здесь. А уж тогда станет ясно, будет он мстить или нет.              Её отражённые руки потянулись ко мне. Я испугалась, хотя достать до меня она не могла, но я огляделась в поисках защиты, нашла огнетушитель и схватила его, готовая запустить им в зеркало.              — Бам! — со злостью повторила я её слова. — И твоё стекло разобьётся. Останется выдернуть провода и спалить проклятую лабораторию!              — Чего же ты ждёшь? Вперёд! — Каролина зловеще рассмеялась.              Когда я уже была готова бросить в неё огнетушитель, в комнату ворвался Кай в образе урода. Он заслонил собой зеркало.              — Не тронь стекло! — прорычал он мне.              На его безобразном лице эмоции искажались неправильными, несимметричными чертами, поэтому точно угадать настроение не получалось. Он злится? Или он умоляет?              Каролина засмеялась ещё более зловеще.              — Теперь покажи, насколько ты не боишься своих чудовищ, — сказала она мне.              Грудь Кая вздымалась в тяжёлом дыхании, как будто он был в ярости. Он всё же зол на меня за попытку уничтожить Каролину. Он шёл на меня. Забрать огнетушитель? Хочется верить. В страхе я до сих пор не замечала насколько баллон тяжёлый. Я опустила его на пол и побежала прочь отсюда. До меня доносилось яростное рычание Кая, обрывки его слов, обращённых к Каролине. Но я не останавливалась, не стала слушать. Я добралась до своей комнаты и заперлась там.              Конечно, глупо было с моей стороны лезть в дела Кая. Почему я вообще так разозлилась, что аж захотела разбить зеркало с Каролиной? Она меня вынудила? Довела? Манипулировала? Возможно. Мне теперь так стыдно.              За двери послышались шаги.              — Диана, спустись в гостиную, пожалуйста, — Кай говорил хрипло, но спокойно, даже расстроено.              — Прости, — прошептала я. — Не знаю, что на меня нашло.              — Я не злюсь. Ты меня тоже прости. Я не хотел напугать. Но, пожалуйста, спустись. Не бойся меня. Поговорим там.                    — Хорошо.              — Возьми с собой девять песо, — добавил Кай и ушёл, не дожидаясь вопросов.              Взяв ключ и кинжал со стола, я набралась смелости и вышла в гостиную, хотя румянец стыда всё ещё пылал на моих щеках.              У бара сидел Кай в истинном облике. Мне стало страшно. Я остановилась подальше от него.              Кай недовольно посмотрел и подошёл ко мне. Он забрал цепочку с ключом и повесил её мне на шею, потом он обнял меня за талию и обхватил запястье руки с ножом, словно готовясь к танцу. Он ловко управлялся со своим несуразным телом — его движения были уверенными и парадоксально грациозными. Он был так близко. Он совсем не стесняется своего безобразия и даже больше, считает, что и меня оно не должно отталкивать. Хотя я чувствовала, что дрожу. Кай не был мне противен, но он был страшен. Он монстр, к которому я вынуждена стоять близко, которому нужно смотреть в глаза, весь вид которого дик. Он не отпускал меня. Безобразный рот растягивался в подобие издевательской улыбки, голову он наклонял так, чтобы ловить мой взгляд, огромные кривые пальцы хватали мой подбородок, не позволяя отвернуться или уклониться, и хоть в глубине своей глаза его были всё теми же глазами прежнего Кая, сейчас их обрамляли заросшие, опухшие даже не мешки, а шишки век, — всё его лицо как будто выковыряла из глины самая неискусная бездарь. Мне должно было быть противно, но я не понимала, почему я чувствую не отвращение, а смущение. Краснею. Пытаюсь отвести взгляд не потому, что не хочу на него смотреть, а потому что хочу. Потому что то, как он смотрит, от этого быстрее бьётся сердце. Но и отводя взгляд легче не становится — я натыкаюсь на его руки, грудь, плечи. Он нескладный, перекошенный, но огромный, сильный и держит нежно и так тепло. Я дрожу, но не от страха, не от отвращения. У меня подгибаются коленки. Я чувствую себя не в плену, а в безопасности. В моих глазах стекленеют слёзы.              — Тебе неприятны мои объятия? — с ехидной улыбкой спросил Кай. — Напугал?              В ответ я только и смогла что шумно проглотить ком в горле.              — Ну извини, — продолжил он, всё понимая неправильно. — Такой уж я, — он прижал меня к себе ещё плотнее.              У меня перехватило дыхание. Его ладонь принялась поглаживать запястье моей руки, в которой я держала кинжал. И его нежность так обессилила меня, что мои пальцы разжались, и с тихим звоном серебряное лезвие упало на гранитный пол.              — Ты даже не представляешь, что́ не сумела удержать сейчас. Если ты хотела уйти от меня, разбив Каролину, то у тебя ничего не получилось бы. Но вот эта вещица у твоих ног могла бы помочь.              Язвительность Кая сбивала с толку. Он и второй рукой теперь обнял меня. Он боялся, что я причиню ему вред этим кинжалом? У меня не было таких мыслей.              — Кай, — начала я, но запнулась.              — Что? Отпустить?              — Нет.              — Нет? — удивился он.              — Я не собиралась втыкать в тебя этот кинжал. Взяла его, потому что ты попросил.              Мои руки лежали у него на предплечьях. Я сжала в ладонях ткань рукавов его рубашки.              — Мне не нужно было идти к ней. Прости.              — Диана. Ты придёшь к ней всё равно. Все приходят. Но сейчас…              Его лицо слишком приблизилось к моему. Я чувствовала его дыхание на своих губах.                    — Что ты делаешь? — мой голос дрожал.              — Хочу поцеловать тебя, — шептал он.              — Нет, — выдохнула я.              Он прижал меня к себе плотнее. Мои руки упёрлись в сгибы его локтей. Страх смешался с волнением и тем возбуждением, которое ещё недавно зарождалось, а теперь ослабляло меня и превращалось в ужас и отвращение к себе.              — Пожалуйста, перестань, — просила я.              — Не могу, — выдохнув смешок, ответил он спокойно. — Я хочу тебя.              Мне стало совсем жутко. Я не могу. Так нельзя. Я дрожала.              — Диана, ты замерзаешь. Я же могу тебя согреть.              Его дыхание ласкало мои щёки, глаза, губы. Его ужасное лицо просило о нежности. Но я не могла поцеловать эти губы, не могла позволить этим губам целовать мою кожу. Мне страшно.              — Кай, пожалуйста, остановись, — взмолилась я, когда почувствовала, как его ладони пришли в движение и огромные сильные пальцы гладили и сжимали через одежду мою талию.              — Видишь, как неудачно ты обронила кинжал? Он бы тебе очень помог.              — У меня бы рука не поднялась.              — Правда? А если бы я сделал так? — и он ловко и нежно одной рукой наклонил мою голову, и шея оказалась открыта ему для поцелуев, он без промедления присосался к коже, второй рукой удерживая меня прижатой к нему.              Голова закружилась. Глаза закрылись. Не знай я, как он выглядит, то и не поняла бы, что так сладко целуют кривые, безобразные губы.              — О! Я вижу тебе нравится, — насмехался он.              А потом посерьёзнел и его полушёпот блуждал то рядом с моим ухом, то рядом с губами, то снова на шее, и тягучим мёдом стекал в сознание, и погружал в оцепенение истомы:              — Диана, я не остановлюсь. Я хочу тебя. Хочу ласкать и целовать всё твоё обнажённое прекрасное тело. Хочу увидеть, как твоя кожа вспыхнет алым румянцем от моих прикосновений. Хочу отдавать своё тепло твоей холодной бледности, словно закат, который дарит снегу краски стыда и возбуждения. Хочу чувствовать в ладонях нежную полноту твоей груди, а на языке ощущать, как твердеют соски, когда я поочерёдно обхватываю их губами, посасываю и покусываю, пока они не станут настолько чувствительными, чтобы ты захныкала. Хочу трогать мягкость твоих бёдер, подниматься всё выше по ним своими грубыми пальцами и наконец почувствовать бархатную влажность губ между твоих ног, почувствовать тугость и жар внутри тебя. Хочу перебирать струны нервных окончаний твоего клитора и чувствовать, как ты вибрируешь всем телом в подступающем оргазме. Хочу чувствовать твою внутреннюю пульсацию на моём члене в мгновения высшего наслаждения. Хочу заполнить тебя, излиться в тебя, остаться в тебе. Хочу, чтобы ты сочилась удовольствием. Хочу пробовать тебя на вкус, хочу слушать твои всхлипы, стоны и мольбы, хочу твой запах, хочу, чтобы ты пахла мной. Я хочу этого слишком давно, я жду этого бесконечно долго, я хочу этого так отчаянно, я схожу с ума от желания, поэтому не остановлюсь.              Я старалась смотреть на Кая, хотела помнить, какой он. Но глаза постоянно закрывались, и я уплывала в его руки, в его соблазнение. Его губы, дыхание, голос и слова жадно блуждали по моей коже, по моей чувственности, осязаемо дотрагивались к каждой ниточке удовольствия и впрыскивали в меня тягучий сок томления; и ладони прикасались нежно, сминали мягко, аккуратно, но настойчиво, властно, не принимая отказов, а когда его взгляд окунался в мой, всё внутри меня вспыхивало.              Я дрожала от возбуждения, внизу горело и скручивало, ноги слабели. Я чувствовала себя увязшей в шёлковой, накрепко обездвиживающей паутине этого безобразного паука вожделения.              — Кай, пожалуйста, прекрати, не надо, — по моей щеке скатилась слеза поражения. Он словил её губами под линией челюсти.              — Тогда, останови меня, — прошептал он в самое ухо. — Хотя, — неожиданно бодро, без налёта озабоченности вдруг сказал он и отпустил меня из своих объятий, немного подержав за плечи, пока не убедился, что я могу стоять без поддержки. Кай пошёл к бару, продолжая говорить: — Есть один проверенный способ избавить тебя от страхов и сомнений.              Пока он шёл и болтал, я с трудом стряхнула с себя наваждение от его слов, отыскала и подняла кинжал.              Когда он обернулся ко мне, одновременно с этим наполняя бокал из бутылки Яда Одиночества, то чуть не перелил через край, отыгрывая изумление, заметив в моих руках кинжал. Но вовремя остановил рубиновый ручеёк вина. И насмешливо выдохнул.              — Прислушалась, значит. И что будешь делать? Убьёшь, лишь бы не стать моей?              Он снова подошёл ко мне очень близко. Я неуклюже держала ножик, лишь слегка наклоняя его лезвием к Каю.              — Выпей для храбрости, — бокал не нужно было протягивать, Кай стоял слишком близко.              Я выпила. Глубокий широкий бокал. Треть бутылки, похоже. До дна. Я вернула бокал и хотела сказать: «Ещё». Как тогда.              — Бей в сердце, — отвлёк Кай.              Он расстегнул рубашку на груди, чтобы показать, куда именно нужно всадить нож. Он направил лезвие в моей руке туда. Оно коснулось кожи.              — Не убью, — возразила я.              — Почему?              — Посадят.              — Только поэтому? — Кай расхохотался и этот смех заставил его отойти на несколько шагов.              Заодно он вернул пустой бокал на бар.              И вдруг вспыхнуло электрическое облако.              Кай, каким я его знала, оказался на месте урода.              — С ним ты уже покувыркалась. Теперь моя очередь. А если убьёшь, тогда скажешь, что это была самооборона, — опять зарябило облако, и снова появился монстр. — Спасалась от изнасилования.              Он резко подошёл, обнял и бесцеремонно стал ласкать, обнимать и целовать меня. Как будто нарочно пугая, заставляя противиться. Я извивалась в его руках, сопротивлялась, просила остановиться, но ударить кинжалом не могла.              — Однажды, — говорил он взволнованно, продолжая упрямые, безжалостные ласки, которые я хоть и старалась, но не могла остановить, — ты уже была в моих руках. Ты и тогда могла стать моей. Я заслужил тебя. Я так долго ждал. Диана, отдайся или убей. Я никогда не смогу отпустить тебя, а если ты будешь рядом, я всегда буду желать тебя. И всегда буду брать.              Я перестала дёргаться. Услышанное сковало волю и надежду. Он тоже остановился.              — Кай, — сквозь слёзы заговорила я. — Зачем ты так? Я не могу.              — Выбирай.              Я крутанулась и выпуталась из объятий.              Кай мрачно оскалился. Я поспешила к выходу из замка, выбежала на улицу и бросилась к лесу. Кай кричал мне вслед со зловещим смехом, просил остановиться, вернуться и убить его — мол, больше ничего не поможет избежать его любви.              Было очень темно. В лесу Кай начал меня догонять. Я стала спиной к дереву и беспорядочно поворачивалась то в одну сторону, то в другую, где мне виделись тени. Было очень страшно, я запуталась, это точно Кай? Здесь только мы? Или кто-то ещё? Я звала, но он не отвечал, не успокаивал, не уверял в безопасности. А тени всплывали то там, то там. Я совсем извелась от страха. И когда что-то схватило меня, я, резко разворачиваясь, ткнула ножом вперёд. Он просто был у меня в руках. Я не собиралась. Не хотела. Но он был в руках, а я испугалась. И вот… Кай застал меня врасплох в этом мраке и точно сердцем напоролся на лезвие. Наверно, он просто хотел обнять меня. Наверно, это просто игра. Но у меня был нож. И теперь огромная тень, хромая и пошатываясь, отошла от меня. Безобразный монстр попал в колодец просвета, и его слегка озарило ночное небо. Кай вынул нож из груди и отшвырнул его, падая на колени.              Мне не показалось, что я победила, наоборот, казалось, что я проиграла. От безысходности я съехала спиной по дереву вниз. Тем временем чудовище на последнем издыхании прошептало, что любит меня и легло на землю.              Только тогда я поняла, насколько глуп и слеп мой страх. Я поняла, что не хочу потерять Кая. Всё это время я бежала не от чудовища, а от любви. Меня до безумия пугало это чувство и оборачивалось в моём сознании угрозой. Я ведь люблю его ещё с тех пор, как он был призраком в детстве. И не потому что он был красив, я просто люблю его.              Только его внешность не просто некрасота — он безобразен настолько, что трудно вообразить, сколько понадобится времени, чтобы привыкнуть, и можно ли привыкнуть вовсе. Не понимаю. Запуталась. Я бы смогла? Хоть когда-нибудь? Посмотрела бы на него с мыслью, что хочу его? Нет. А он говорил, что не остановится. Какой у меня был выбор? Принести себя в жертву? Закрыть глаза? Напиться и закрыть глаза? Бывает ли любовь такой?              Только теперь всё это неважно, теперь у него нож в сердце. Он исчезнет навсегда. Он уже исчезал. Я напишу новый дневник. Я снова заточу его в ту тюрьму. Слёзы не остановить. Какой чудовищный план.              Мой страх никогда не был снаружи, он живёт в глубинах моей память и в рубце на моём сердце, в кровавой подписи под обещанием больше никогда не любить.              А что, если тогда, в детстве, когда призрак рассуждал о том, что не может поступить со мной жестоко и заточить меня в подвале своей тюрьмы, я испугалась не того, что это может случиться, а того, что я хочу, чтобы он меня запер. Я испугалась себя. И бежала я всё это время от собственного безобразия.              И тогда я подползла к умирающему Каю. Сквозь слёзы мне ничего не было видно в темноте. Я нащупала рану на его груди. Старалась остановить кровь. И чувствовала, как с каждым ударом его сердце, пытаясь продлить жизнь, наоборот выталкивала наружу сквозь рану драгоценную кровь из тела Кая. Он умирал. И я даже не могла его отчётливо увидеть в этот последний момент. Жар его дыхания утихает, а кровь его сочится сквозь мои пальцы, мгновенно остывает и источает липкий металлический запах. Я убила его.              Кай не может умереть. Я убеждала себя в том, что он не человеческое существо, и каким бы особенным ни был бы кинжал, он не может убить Кая.              Только это не помогало. Сил не осталось.              — Не умирай, — шептала я. — Я люблю тебя.              И я наклонилась и поцеловала его в безобразные губы. Ещё тёплые и приоткрытые уродливые губы любимого одиночества. Я не надеялась на ответ. Это был прощальный поцелуй.              Но Кай ответил. Его губы с каждой секундой двигались увереннее и настойчивее. Я не понимала, ведь он умирает. Но вопреки происходящему и случившемуся, он словно оживал. Дыхание становилось всё чаще и глубже. Кай обхватил меня сильными руками, и я потеряла контроль над собой. Мне попросту показалась, что я сошла с ума и выдаю желаемое за действительное. Тело стало ватным, и меня в сидячем положении удерживал уже не позвоночник, а руки Кая. Он поднялся. Я оставалась перед ним на коленях.              Он жив. Я не могла пошевелиться, чтобы не спугнуть успокаивающую мысль. Кай взял меня на руки. Моя голова лежала прямо возле раны на его груди. Она источала не кровь, а цветочный дым, который густо, как никогда, заключал меня в кокон. Я отключалась, и казалось, что на этот раз навсегда. Подумалось, что я просто замёрзну за ночь в лесу. Часть меня не верила в происходящее, не верила в то, что я выбралась из леса, что меня унёс невредимый Кай.              Однако сознание вернулось ко мне утром. А рядом лежал Кай. Он крепко обнимал меня. Он был жив и дышал. Он всё ещё был уродлив. Небольшое алое пятно на рубашке говорило, что крови Кай почти совсем не потерял, хотя я до сих пор чувствую, как она пульсировала ручейком сквозь мои пальцы. Сейчас рана совсем не кровоточила, но затянувшейся не выглядела. Больно ли ему?              Кай был безобразен, силён и умиротворён. Я рядом с ним. Приют в его руках снова утянул меня в сон.