Мортидо

             Всякое представление о реальном мире начинает исчезать под тяжестью таких мыслей. И я чувствую, что реальность оставляет меня. Сознание проигрывает любопытству, и его поглощает отражение, обращая в ничто, но слишком красиво, чтобы испугаться и отвернуться.              Я буквально видела, как реальность уходит. Дослушав мои мысли, гости стали вести себя, будто они на светском приёме, а я оказалась аквариумной рыбкой, которая наблюдает все это из толщи воды и стекла и лишь воображает свой диалог с гостями.              Вечеринка закончилась. Публика покидала замок. Это был первый раз, когда я смотрела конец бала. Гостья в белом покидает зал последней. Секунда, за которую она переступала порог, для меня длилась несколько минут опустошающего ощущения расставания.              Она неуловима. И она уходит. Я уже вижу лишь край подола её платья, который сейчас скроется за дверью; чувствую сквозняк, уносящий аромат её духов; словно уносится вдаль мягкий свет золотистых ламп, который горел до неё и будет гореть после; а за окном темнота в огнях и сырость дождей. И я понимаю, что это всё. Её каблуки стучат уже слишком далеко, а её смех звенит для кого-то другого. И вся атмосфера, созданная ею, растворяется в воздухе и несётся вслед за ней, а со мной остаётся лишь бездна пустоты. Она ушла, а я остаюсь, и со мной остаётся вся пустота, которую раньше заполняла она.              Вот как ушла моя реальность.              Инфернальный сон, или рвущаяся реальность, или чем бы то ни было, отступало. Можно сколько угодно считать, что ты понял мир, но с наступлением утра ты усомнишься в своём понимании. Ты откроешь глаза, ещё объятая негой ночных иллюзий, фантазий и снов, и столкнёшься с холодным, трезвым и жестоким взглядом синеющего утра, и тогда новая волна унизительного стыда сделает твоё расставание с тёплой кроватью невыносимой пыткой.              Я очнулась на диване в гостиной, в красном платье, на груди у Кая, хотя не помню, как уснула. Кай проснулся вслед за мной. Было раннее утро. И стыдливые мысли я отгоняла тем, что теперь меня интересовало не устройство мира, а детали сюжета.              Вокруг не было следов вечеринки, что облегчало эмоциональное похмелье. Кай умиротворённо улыбался. Ко мне возвращалась навязчивая мысль о том, что всё — это я, в чём я сейчас, конечно, сомневалась, во всяком случае, не знала, что с этим представлением о мире делать и как с ним жить.              — Я не понимаю, почему играю в это ваше безумие, — обратилась я к Каю, надеясь получить объяснение произошедшему прошлой ночью.              Он с нежностью посмотрел на меня, и хриплым ото сна голосом загадочно сказал:              — Ты демонстрируешь ту покорность, которую однажды будешь вправе требовать от других. Нарабатываешь авторитет, оттачиваешь навык, учишься у лучших. И однажды ты победишь.              — Настанет ли то время? И не хочу я ни от кого ничего требовать. Мне не нужна ничья покорность, — капризничала я и поднялась на ноги, чтобы размяться.              — Даже моя? — с улыбкой спросил Кай.              — От твоей покорности ничего не зависит. Она ничего не изменит.              — Ты уже близка. Остался последний шаг.              — Какой шаг? — обессиленно спросила. — Я с трудом понимаю, что происходит. У меня появилась новая теория: это наркотическое опьянение, не иначе. Ты что-то подмешиваешь в вино? А как ещё всё объяснить? У тебя нет никакого плана. Мне кажется, ты просто садист или ещё какой-нибудь вид извращенца. Ты проводишь жуткие опыты над моим мозгом, да? Ты тренируешься контролировать сознание? В чём суть всего этого? Я подопытный кролик?              Кая смешила моя комичная истерика.                    — Злу надо всё контролировать. Добру нужна только удача. И знаешь ли, удача на моей стороне: мне нужен всего лишь набросок плана и имитация контроля, всё остальное получится само собой.              Стало ли мне понятнее после такого объяснения — нет. И раздражение вспыхнуло с новой силой.              — Хочу кофе, — буркнула я и пошла в кухню.              Кай нагнал меня и не дал заняться приготовлением самой.              — Капучино, — нагло заказала я.              Кай заботливо и довольно улыбнулся. Это странно, но забавно, потому что я рассчитывала позлить его.              Скрежет кофемолки, рычание капучинатора, тарахтение варки — самый приятный шум в мире. А потом тонкие струйки аромата в воздухе наконец вдыхаются и взрываются на рецепторах тягучим предвкушением кисловато-горькой бодрости.              — Мне не надо было возвращаться, — я спокойно расхаживала по гостиной, попивая кофе, разглядывая всё вокруг. — Мне не надо было рассказывать Лизе о тебе. Если бы не она, я бы не вернулась…              — Вот тебе урок: никогда не взывай к жалости другого человеческого существа и сама остерегайся, чтобы тебя жалели.              — Мне надо было её здесь бросить, да? — я задумалась на минуту и продолжила: — К тебе, Кай, у меня тоже есть жалость, сострадание, желание помочь. Ты просил меня о помощи. Когда ты на меня смотришь, я почти слышу твою мольбу. Но ты заблуждаешься — тебе не нужна помощь.              — Опасность моего заблуждения в том, что ты готова блуждать вместе со мной. Ты мне не доверяешь и всё же идёшь следом. Тебе интересно, что будет дальше. Ты меня не понимаешь и надеешься найти объяснение моим поступкам. А что если его нет?              — Нет-нет! Ты манипулируешь моей жалостью. Ты не честно поступаешь. И какое-то объяснение определённо есть. Вот скажи, всё-таки, Сакрам, Бардо — это «ты» или «я»? Может у меня больше власти здесь, чем я думаю?              — Не всё в мире двоичный код. Не всё либо ноль, либо единица. Что если я случайный вариант — чем хочу быть сейчас, тем и буду, в угоду твоему наблюдению. Ты видишь лишь то, что я хочу тебе показать — я знаю, когда ты смотришь. Я призрак, демон. Я не ошибка — я твоё намерение, твоё скрытое намерение. Я твоя самая большая тайна даже от самой себя. Я не вне, я внутри.              Он не продолжил, но я мысленно закончила реплику Кая: «Я — это ты». Стало очень странно, но я постаралась отогнать от себя эту мысль и принялась язвить:              — Ты моё одиночество, ты моё намерение… А я наблюдатель? Я перестану тебя наблюдать, и ты исчезнешь? С глаз долой из сердца вон. Я проснусь от этого сна, и тебя не станет. Как тебе такой план?              Кай загадочно улыбнулся, отвёл от меня взгляд и уставился в окно будто бы выше пейзажа, куда-то в небо. Я проследовала глазами за его взглядом. Там было просто небо в облаках с редкими проблесками синевы.              — Что ты видишь? — спросил он.              — Небо.              — Видишь ли ты Луну?              — Нет.              Кай перевёл взгляд на меня.              — Но ты же не сомневаешься в том, что Луна существует, хоть и не видишь её прямо сейчас.              — Не сомневаюсь, — ответила я.              — Луна существует независимо от того, смотрю я на неё в данный момент или нет, — продолжал свою мысль он. — Но существование Луны напрямую зависит от того, есть ли вероятность, что я на неё посмотрю, даже если при этой вероятности я никогда на неё не взгляну.              — То есть, выбора у меня нет. И от Луны, и от тебя мне не избавиться простым прекращением созерцания, — заключила я. — Чувствую себя такой опустошённой и умиротворённой. Всё является ничем, а ничто — нечто. Я — это ты. Ты — это я. Всё настолько непонятно, что понятно абсолютно. Абсолютная свобода?              — Это пройдёт, — сказал Кай, отвечая не только на мой вопрос об абсолютной свободе, но и на все мои мысленные разглагольствования.              «Это пройдёт», — универсальный ответ на всё.              — О, нет-нет! Пусть не проходит, пусть так и останется, — и я говорила не только об абсолютной свободе, но и обо всём, что сейчас было реальностью.              — Всё проходит, потому что быстро надоедает, — не унимался философски отстранённый Кай.              — Действительно, — согласилась я неохотно. — Мы друг другу тоже однажды надоедим и пройдём. К чему тогда всё?              — К тому, чтобы начаться, быть и закончиться.              Жестоко, обидно, но — правда.              «Не заканчивайся! Остановись! Замри навсегда!» — умоляла я вселенную в своих мыслях.              — Разве я могу закончиться? Разве мы можем закончиться? — возражала я Каю.              — Очень верное наблюдение! Очень правильный вопрос. Чтобы получить на него ответ нужно много времени. И ответ этот придёт слишком поздно. В том и суть жизни, что нет ответов приготовленных заранее, чтобы что-то узнать, надо это пережить.              — Есть кое-какие ответы, которые я уже должна получить, ведь я кое-что пережила, — сказала я.              — Опыт бесполезен, но лишь он реален.              — И всё-таки кое-какая польза от него возможна. Мы ведь с тобой давние знакомые. Ты сам говорил, не дневник Каролины должен был меня вернуть сюда, а календарик. Я знаю о Сакраме множество подробностей с разных точек зрения. Знаю истории людей, которых никогда не встречу. Знаю фальшивые истории, знаю домысленные рассказы. Но с тобой я провела много времени, и всё же рассказ о твоей роли в истории Сакрама слышала лишь вскользь.              — Моя роль раскрыта в чужих историях.              — Но я хочу знать, тогда, в детстве, что ты чувствовал, зачем ты встретился со мной? Зачем открылся?              — Я самый скучный персонаж во всем этом каламбуре судеб. Мне не хочется вспоминать детство. Оно было таким же одиноким, как моя нынешняя жизнь до тебя. А поступкам моим есть лишь одно объяснение — любопытство. И мы с тобой в этом очень похожи.              — Кай, пожалуйста.              Он посмотрел на меня своими чёрными глазами, которые умоляли оставить его историю в прошлом. Но я не сдавалась.              — Хочу услышать твою часть легенды о проклятии, — безжалостно попросила я снова.        Одиночество сдалось и покорно отдалось во власть моему жестокому любопытству.