Мортидо

             В один из вечеров, в очередном злачном месте, где я пыталась развлечься, меня нашёл Ян. Кажется, он нарочно здесь появился. Передо мной то и дело вставали мерзкие картины той злосчастной ночи, и приходилось силой их рассеивать. Я вела себя с Яном, как полагается благодарному за помощь человеку: угодливо и льстиво. Искренности моему радушию, пожалуй, добавляло сходство Яна с Каем, потому что последнему я была бы рада, несмотря ни на что.              Но я отчётливо знала, что передо мной именно Ян: хотелось язвить, даже дерзить, но как-то нескладно получалось, и позор прошлой встречи как будто только больше подчёркивался. С Яном я не смогла быть такой же разговорчивой и уверенной в себе, как с недавними прочими. После нескольких глупых попыток продемонстрировать независимость, ум и цинизм, которые выставили меня в ещё более дурном свете, я уняла свой пыл. Ян был слишком молчалив и мрачен как Кай, и в то же время не как Кай. Мне всё сложнее стало говорить глупости, и в конце концов я совсем замолчала. Мой одурманенный хмелем ум, сводил общение с Яном к тому, что я просто думала в его присутствии.              И как только я погрузилась в мысли, они снова закружили в пустоте и унеслись потоком в клубы путанных воспоминаний и иллюзий. В памяти мелькнул тот странный вечер в Маяке Одиночества, когда была первая трапеза и меня спросили — знаю ли я, чего хочу.              Может, и не знаю. Хочу ли хоть чего-либо? Разумеется, я чего-то хочу. У меня есть мечта — я чувствую это. Но проблема в том, что узнать её не получается. Она заперта за какой-то старой, поросшей мхом и паутиной дверцей в моём сознании. Я когда-то заперла её и теперь не знаю, как отварить. Как понять, в чём моя мечта? Чего я хочу? Как отпереть дверь, которая не поддаётся на мои усилия?              Я хочу быть желанной, бесконечно желанной, — думала я, видя перед собой такой вожделенный мною образ Кая, хоть это был вовсе и не Кай. И я хочу желать, бесконечно желать. Я хочу его, хочу быть рядом с ним, при всём его уродстве. Он ведь становится лучше со мной, — почему-то я так решила. Для меня он самый лучший. Только он не рядом, даже когда рядом. Потому что рядом только его облик. Но что-то странное в присутствии его облика происходит во мне.              Я ловила себя на мысли, что аромат Яна меня смущает. Словно я только что, сказала ему при всех, что хочу его. Это не просто обонятельные ощущения, это томление всего моего существа. Кто он такой? Откуда во мне, ни разу с момента возвращения из Бардо не испытавшей искреннее сексуальное желание, вдруг взялась необузданная страсть?              Ведь я хотела лишь Кая до сих пор. Я хотела целовать его каждую секунду, но каждую секунду, снова и снова, его не было рядом. И я целовала воздух или собственную коленку. Я представляла тяжесть его тела, укрываясь одеялом. Я искала его в своих воспоминаниях. И он был рядом облаком моих желаний.              Лишь эта отдалённость создаёт для меня близость. Ничто настоящее, реальное не утешит меня так, как иллюзия. Мои фантазии ярче настоящих уродливых интерпретаций. Если глупый мир не способен подстроиться под меня, то я уж точно не стану подстраивать изобилие своих фантазий под его скудность.              Если мир неспособен любить меня, то и я неспособна любить его. Потому что происходящее вокруг — это скорее ненависть ко мне, нежели любовь, — подумала я с отвращением.              И снова меня пронизывало и до дрожи пробирало ощущение одиночества. Словно я всё ещё в той башне над обрывом, а за окном гроза, и лишь яркий свет молнии освещает мою темницу — такой угрожающий, но всё же единственный источник света. Я твоя вечная любовница, а ты моё вечное проклятие — моё одиночество, мой Кай…              И в такие моменты я чувствую себя злом. Во мне вся суть зла — оно вечно жаждет любви и никогда не может иметь её. Никогда…              Но Ян так смотрел на меня… его голос был таким притягательно низким, и его шёпот уводил в дебри мечтаний о наслаждениях. Он обещал мне Рай своим присутствием. В моём организме взрывались фейерверки адреналина и феромонов. По моим венам тёк коктейль страсти.              Мне бы и хотелось сбежать, но истома меня обессиливала. Мои жалкие попытки отвлечь своё внимание разговорами не удались.              — Зачем ты здесь? — спросила я у Яна, когда уже сомневалась в том, что в следующую минуту не брошусь ему на шею с поцелуями.              — Ты искала его близости, не так ли? Но ничего не получила? — безо всякой застенчивости или сочувствия спросил он о моих отношениях с Каем.              Я не ответила. Это не то, что я хотела услышать. Это не помогало, не отвлекало, а наоборот обезоруживало. Мне стало безумно стыдно, и я, наверно, покраснела.              Я больше не пыталась заговорить, а пыталась в мыслях убедить себя уйти. Что-то мне подсказывало, что вечер ужином Ян не планировал заканчивать. Хотя на самом деле мне было уже глубоко безразлично, насколько плохо я поступаю, потому что, не успел мой план созреть, как Ян дал ход своему плану.              Мы ехали в его автомобиле за город. Пьяненькая я пыталась веселиться. Просила водителя ставить музыку. И то ли случайно, то ли нарочно, но заиграла песня, которую я однажды слышала на террасе кафе возле Миража. Слова в ней напоминали язык, на котором местные жители разговаривали в Бардо. Меня охватило отчаянное желание двигаться в танце, которое перемешивалось с грустью. Песня, похоже, стала хитом. Я заставила водителя ставить её снова и снова. Кай в моих воспоминаниях, его облик (Ян) рядом со мной. Я между мирами, где-то в космосе, плавно двигаюсь — и плыву, и лечу одновременно. Безумно захотелось плакать. Не хочется жить дальше. Это ошибка. Это неправильно.              — Тебе придётся помочь мне, — неожиданно сказал Ян, когда открыл двери огромного дома, к которому мы приехали.              Он за локоть завёл меня внутрь. Когда он отпустил мою руку, меня немного стало штормить от ряби чёрно-белой ёлочки пола. Дверь в дом закрылась — ловушка захлопнулась.              — Что с тобой? — забеспокоился? он.              — Пол, — покачиваясь ответила я.              — Погасите лампы и уходите прочь, — громко приказал он немногочисленным работникам, которые расставляли на столе блюда и вина. Хотя, быть может, с сервировкой давно уже было покончено, а сейчас они задерживались здесь из любопытства.              Свет выключили.              Потрескивающие поленья в огне камина вскармливали ярко-оранжевые языки пламени, которое придавало притягательность тёплого уюта пледу из звериного меха, небрежно брошенному прямо у камина.              Ян снова подхватил меня за локоть и отвёл к тому пледу. Я уселась в тёплый мех у огня, обняла коленки и истерично зарыдала. Близнец Кая подал мне бокал красного вина.              — Не реви.              Я выпила. Ян обновил. Я снова залпом выпила. И так в третий раз. После чего он забрал у меня бокал:              — Хватит, — решил он.              Щёки мои покрыл хмельной румянец. Я чуть расслабилась. Опухшими от слёз глазами посмотрела на красивое лицо.              — Хочу ещё, — попросила я.              — Будет тебе ещё. Снова и снова…              Почти нежно прошептал он, снимая с себя рубашку. И мой взгляд остался прикованным к обнажающемуся телу и маслом сползал по нему по мере того, как исчезая, растворяясь, ткань его одежды открывала передо мной всё новые виды. Я пришла в себя только, когда он опустился ко мне. Хотелось начать сопротивляться, и я бы так и сделала, если бы не "Кай", которого видела перед собой. Сопротивление в ту же секунду было сломлено моей же фантазией. Неспокойный, но мягкий свет каминного огня бронзовой позолотой ложился на наши обнажённые тела, но всё же наполовину нас поглощал полумрак, и моё падение в бездну казалось не столь явным. Неловкое, неуверенное начало, а после — только страсть: жадные поцелуи, горячие прикосновения, солоноватый привкус чужого плавящегося в истоме тела.              — Думаешь, это он? — жёлчно прошептал Ян в ответ на мою покорность. — Хотя мне всё равно, о чём ты думаешь. В конце концов, это он притворяется мой.              — Кай, — звала я, извиваясь в руках, которые замерли, пока его губы произносили эти странные слова.              Он ухмыльнулся, грубо схватил меня и накрыл мой рот своим, настойчиво проникая языком во влажное тепло. Дерзко, с обидой. Как будто знает, что берет чужое, но считает, что по праву принадлежит ему. Я не отличала его от Кая, я хотела, чтобы это был Кай, и Каю я прощала грубость.              — Ты возьмёшь меня туманом? — бредила я, когда он опустился поцелуями на шею, одновременно мягко сжимая в ладони мою грудь и талию.              — Мне не нужен туман, — ответил он свирепо. — У меня есть член.              И снова плотоядный, голодный поцелуй оглушил меня. Я вдруг вспомнила, что Кай может прикасаться и чувствовать прикосновения только, когда он урод, и сквозь ток столкновения мурашек от удовольствия и ужаса, я начала отчаянно брыкаться.              — Нет. Остановись. Хватит, — умоляла я, боясь открыть глаза и увидеть безобразные черты.              Он жёстким уверенным движением раздвинул мои ноги, лёг между ними и уткнулся в меня членом, готовый войти. Взмокшие от соков, набухшие половые губы "целовали" прохладную головку, и внутри у меня всё пульсировало, раскалялось до предела, моя природа была против страхов, даже больше: страхи возбуждали сексуальное желание покориться и отдаться ужасу. Тело хочет его, несмотря ни на что. Всё во мне задрожало и защекотало от нетерпения. Он не отпустит. Я неуверенно обняла его за плечи. Мои глаза открылись, потому что я должна это видеть.              Но передо мной было красивое лицо Кая.              — Как? — простонала я, потому что в то же мгновение он вошёл в меня, растягивая и причиняя ноющую боль.              Я слегка выгнулась, запрокинула голову, вытянулась и вздрогнула от резкой распирающей заполненности.              — Вот так, — шептал он мне в губы.              Частое дыхание сбивало с мысли, но я посмотрела на него снова, чтобы убедиться.              — Ты лгал? — не верила я.              — Я и сейчас лгу, — он толкнулся, а мой стон теперь больше походил на шумный выдох от неожиданности.              Натяжение било током с каждым новым толчком, но мышцы быстро привыкали и расслаблялись. Ян постепенно набирал темп, ритмично двигаясь внутри меня. Я пьяно улыбалась и плавно проваливалась в наслаждение.              Я была счастлива. Забыв обо всём: о том, где я, с кем и почему, — я просто была счастлива от того, что он, его тело доставляли мне удовольствие. Я отвечала неистово, хотела его, уже обладая — уже принадлежа. Дыхание захлёбывалось само в себе — кружилась голова от нехватки воздуха — я не успевала полноценно вдохнуть, когда очередное грубое проникновение выбивало из моей груди стон. Когда казалось, что больше нет сил, новая волна безжалостного блаженства приводила в чувства — острым лезвием страсть вспыхивала снова. Горело внизу, горело везде, моё тело открывалось навстречу грубой ласке — изгибалось, выгибалось, подставлялось. Прикосновения жадно щипали, кусали, хлестали каждый участок моей раскалённой кожи. И снова, и снова. Каждую клеточку пронизывала покалывающая мягкость "шипов" меха, на котором я лежала. Всё вокруг обволокло жаром, влагой и пленом. Я плохо воспринимала себя в реальности, я просто чувствовала, что мне тепло, хорошо, я счастлива, и я в безопасности, потому что нужна — нужна, чтобы трахать. И меня трахали до звёзд из глаз, до слёз, до трясущихся ног, до изнеможения. И когда фейерверк из ощущений разбил меня окончательно на атомы оргазма, я первым осенним листиком в безветренный день опустилась на землю и прильнула к ней без сожалений в поисках утешающей прохлады.       Там же у камина, на меховом пледе мы и уснули.              Я проснулась раньше Яна. Его рука крепко держала меня в объятьях. В камине тлели угли. По-домашнему пахло кофе и выпечкой. Я ужаснулась, когда поняла, что под пледом лежу голая рядом с голым Яном. Думала, мне приснилось. Лицемерно хотелось забыть прошлую ночь, картинки которой теперь так ярко всплывали перед глазами, исполосованные рябью отблесков живого огня, словно тенью решётки страсти. Умиротворённый Ян улыбался во сне, а его тело источало тепло и приятный сладкий аромат. Я видела в нём Кая, который наконец стал настоящим, и так хотелось прижаться к нему, поцеловать, увидеть, как он проснётся: счастливый и влюблённый в меня.                    Он не Кай. Хватит, — подумала я и поднялась с пледа так, чтобы не разбудить Яна. Оделась в то, что первым попалось под руку. Накинула меховую парку, явно мужскую. Обулась в чьи-то валенки. Очень хотелось есть, и я взяла со стола горячий блин, завернула в него кусок мяса только с пылу с жару, прихватила вино, оставшееся после вчерашнего, и вышла на улицу.              Пасмурная сухая снежная погода за ночь намела высокие сугробы. Но мне нужно было идти подальше отсюда, идти домой, нужно было скрыться от совести, и я шла куда глаза глядят в лес. На ходу ела и пила. А спустя полчаса заблудилась, слегка захмелела и услышала странный вой. Волк?              Я замерла, но меня выдавало тяжёлое дыхание, которое шумно и клубясь паром вырывалось из груди после долгой прогулки по сугробам.              Кругом стояла тишина и ничего не маскировало меня, потому что в лесу как будто не осталось ни птиц, ни белок. Как будто даже ветра не стало, и снежинки беззвучно, словно призраки, опускались на ветки и сугробы. Только вой волка и моё дыхание. Вой как будто был всё ближе. Я оборачивалась, паниковала, слышала шаги, а потом встретилась с голодными глазами смотревшего на меня волка. Как смешно всё закончилось. Я так не хотела быть чьей-нибудь игрушкой: ни мировых правителей, ни толпы, ни Кая, но стала едой — едой обычного серого зверя, на шкуре которого сегодня всю ночь занималась любовью…              Откуда-то из-за деревьев прогремел выстрел. Я подскочила. Напуганный волк убежал.              — Далеко собралась? — послышался голос Яна.              Он нашёл меня. В распахнутой такой же как на мне меховой парке его обнажённая грудь плавила снежинки, которые неосторожно осмеливались коснуться горячей кожи. Ян шёл ко мне с ружьём за плечом. В этот раз он уж точно спас мне жизнь. Его неприкрытая сексуальность, моя отвратившаяся гибель, жар на морозном воздухе — всё это закончилось безоглядным обладанием друг другом, страстью, которой не хватило ночи, которой было тесно в духоте, которая была слишком очевидна в полумраке, но совершенно слепа в заснеженной белизне. На контрасте наших переплетённых в объятиях и стонах горячих тел и окружающего мороза ещё острее, ещё приятнее ощущались близость и экстаз. Мы были на грани — мы выживали, мы согревали эту зиму, мы плавили льды.              Закончилось всё также резко, как и началось, и Ян за руку вернул меня в дом.              — Не выпускать её! Всем передайте! Уйдёт, уволю всех, — проорал он работникам.              ~~~              — Я хочу уйти, — сказала я за ужином.              Он всезнающе ухмыльнулся, с вызовом посмотрел на меня, но ничего не ответил.              ~~~              Несколько дней я жила в своё удовольствие. В здешней жизни было нечто Сакрамное. Мне готовили ломящиеся столы разнообразных очень вкусных блюд. На гобеленах гостиной разыгрывались адские сражения и райские наслаждения. В галереях и павильонах картины и скульптуры рассказывали свои истории. Оранжерея и небольшой парк на территории дома слушали и надёжно хранили мои тайны. Библиотека же дарила мудрость множества прожитых жизней. Я рисовала масляными красками на холстах восхитительные местные пейзажи, а по вечерам слушала прекрасные фортепьянные мелодии, которые играл Ян. Развлечений хватало, чтобы не заскучать и чтобы отвлечься.              Когда же я встречала Яна, он смотрел на меня, похабным взглядом мольбы и похоти, но ничего не требовал, ни к чему не принуждал. А один раз, я стала случайным свидетелем, как он давал распоряжение лучше заботиться обо мне, и это мне показалось очень милым. Тогда всё изменилось.              Он словно избегал меня, не желая принуждать к любви. А мне наоборот стало интересно всё чаще попадаться ему на глаза. Хотя мысли о Кае и останавливали меня, я предательски думала, что с Каем всё сложно, а Ян — он прост, он плоть, он здесь и я могу его коснуться.              Как оказалось не только я могу его коснуться. Ещё одну сцену я вскоре наблюдала. Как-то ночью что-то разбудило меня, и я зачем-то вышла пройтись по коридору, разведать, что за шум. Спросонок меня увлекли за собой подозрительные звуки, и я нашла их источник. За приоткрытой дверью в одну из комнат я увидела, как Ян трахал трёх девушек сразу. Я подошла незаметно и не смогла отойти. Смотрела, любовалась, воровала их наслаждение. Он заметил меня и даже поманил к себе. В то же мгновение пристыженная я ушла в свою комнату.              Горячка забирала меня весь следующий день, рисуя передо мной ночные картины. И вечером я вошла в его комнату и закрыла за собой дверь.              — Уходи, — грозно приказал он.              — Нет, — дрожал не только мой голос, всё моё тело содрогалось от вожделения.              — Тогда пеняй на себя.              В его глазах разгоралась похоть. Он едва сдерживал порыв.              — Уходи, — прикрыв глаза, посоветовал он.              Я же пошла к нему. Но не успела сделать и нескольких шагов, как он подхватил меня, отнёс на кровать и стал целовать: порывисто, покусывая, мокро. Он не раздевал меня, а рвал на мне одежду. А мне срывало крышу. Он взял меня в тот вечер полностью, без остатка; насладился и стонами моего удовольствие, и слезами отчаяния. Я отдавалась и сопротивлялась, я была нежной и капризной, мне было надо, но было нельзя — только мои желания не значили ничего — Ян всё решил за меня. Мы оба погрязли друг в друге на несколько сладостных дней.              Мы жили лишь тем, что занимались сексом. Ян был неутомим и страстен. А я была в пылающем Раю, окружённом ледяным Адом.              Я предавала себя, Кая, одиночество, но была счастлива.