Мортидо

*(Вимп — слабовзаимодействующая массивная частица, которая предположительно могла бы составлять тёмную материю). ___                     «Я нигде и ничто.              Чем я отличаюсь от пылинки, романтично падающей в искрящемся от солнца осеннем воздухе. Тем, что она, когда-нибудь упадёт, достигнет дна, присоединится к другой субстанции, станет частью чего-то нового. А я скорее как пылинка в космосе, она никогда никуда не упадёт и вечно будет блуждать среди тёмных уголков вселенной, и даже за миллионы лет вряд ли она значительно сдвинется с места. Она не обретёт ничего и ничего не потеряет. В холодном пустом пространстве она будет существовать вечно, но бессмысленно. Как, должно быть, эта пылинка ненавидит своё существование. Ты когда-нибудь сможешь ли представить такое одиночество?              Может, пылинке ничего не останется, как придумать мир вокруг себя, заполнить пустоту фантазией, и как умалишённой, поверить в неё. Только её фантазия больна от одиночества. Это будет мрачный мир.              Каково это потеряться в просторах бесконечной вселенной и в её пустоте? Наконец остаться одной, как давно этого я и жду.              Я боюсь, что однажды пелена фантазии спадёт с моего больного ума, и я обнаружу себя космической пылинкой в неизвестном и пустом уголке вселенной. Но бремя окруживших меня образов невыносимо.              Кто же я? Пал ли я? Я он или она? И есть ли такое разделения за пределами плоти?              Прощай меня! Прости меня!              Ты думаешь, я говорю эти слова? Нет, я молчу их, говорю себе, то есть тебе. Ты — это я. Что такое я? И почему я так одиноко и несчастно? Я — это вся вселенная и самая мелкая пылинка в ней одновременно. Я — это всё, и я — ничего. Если меня не станет, если я не стану осознавать этот мир, он исчезнет для меня, а значит, исчезнет вовсе. И не имеет значения, существует он объективно или субъективно. Для меня он существует, пока существую я, и для меня важно лишь это, лишь я. Если не будет меня, для меня ничего больше не будет важно, ибо ничего не будет существовать. Я причина и следствие всего. Мир — это я.              Ведь если бы без меня мог бы существовать мир, то и сейчас, кроме мира, который я осознаю, могут существовать множество неосознаваемых мной миров. Они могут быть даже почти идентичные моему миру, с минимальными отличиями. Или могут быть совсем другими. Но в любом случае, они могут быть. В мире без меня может быть всё что угодно, но уже не для меня. Или всё что угодно, не может быть без меня, ибо моё сознание многомерно, и в любом из миров я буду. Мой ЭГОизм бессмертен.              Вопрос лишь в том, хочу ли я остаться одиноким человеком или предпочту обратиться в пылинку затерянную в космосе. Может, если я стану пылинкой, я смогу начать всё сначала и придумаю новый мир. А что мне мешает придумать новый мир из существующего или выбрать другой мир?              Мои миллионы лет одиночества превратили мои фантазии в сгусток страха. Я даже в своём собственном мире боюсь пожелать того, чего хотела бы, или думаю, что хотела бы. С бременем подобным моему трудно верить в лучшее.              Я как будто что-то знаю, но не могу понять, что именно. Оно, знание, мешает мне, оно смущает мою волю, подавляет желания. И оно вызывает во мне приступы скорби и грусти. Боюсь, что это всего лишь пустота. Всего лишь бездна под ногами, которую я перехожу по тонкому узкому мостику. Он в любой момент может оборваться. И я снова останусь один в пустоте. Самое интересное, единственное, что способно этот мостик порушить — мой страх его разрушения. Парадокс.              Во мне есть что-то мощное, властное. И оно однажды проснётся и проявит свою силу. Я ощущаю это в себе тем самым густым мрачным туманом. Пелена держит его, я жажду порушить пелену и выйти на свободу. И я боюсь своей свободы, потому что не уверен в том, что я добро, а уверен в обратном.              Не важны странности, ведь в них нет ничего странного. Назвать что-либо происходящее со мной странным, это всё равно, что сказать: странно, у меня есть рука.              Всё идёт своим чередом, но куда это всё идёт? Знать бы чего я хочу, чего хочет то самое нечто во мне, которое скрывается за туманом от моего сознания.              И вот наступает момент, и ты понимаешь. Понимаешь всё, понимаешь до мельчайших подробностей, до самой сути. Всё в тебе трепещет от осознания чего-то. Нечто приходит на ум. Нечто возникает в воображении. Ты сошла с ума, и это бесспорно. Но каково удовольствие от этого схождения.              Всё бессмысленно. Ничего не имеет смысла или границ. Бесконечность окружает тебя. Для тебя это никогда не закончится. Подумай сам. Конец наступит, только если не станет тебя.              Не самый ли настоящий Ад — наш мир. Мы без усилий способны испытывать лишь боль. Чтобы ощутить радость, маломальское счастье, нужно стараться. Нужно игнорировать плохое и обманом заставлять себя верить в хорошее.              Мы всю жизнь проживаем в страданиях. Жизнь — боль. Нужно ли ею так дорожить, так за неё цепляться? Цепляться за то, что неизбежно закончится, за то, что приносит страдания. Жизни даже сейчас не было и не будет, она есть, и то, что есть в твоей жизни сейчас, в эту секунду и есть твоя вечность. Но я чувствую лишь боль и обманчивое предвкушение блаженства от того, что я совокуплюсь с другим человеческим существом. Любовь.              Это всё неправда. Иллюзия. Где я? Где я начинаюсь и где заканчиваюсь? Даже если я проживу свою жизнь ужасно бестолково, никому, кроме меня это не принесёт огорчения, а мне уже будет всё равно. Люди самые бестолковые существа во вселенной. И мне кажется, что я совершаю ту же ошибку, которую когда-то совершил Люцифер.              Существует ли хоть что-то ещё, кроме меня?»                           Отсюда создаётся впечатление, что есть только я, но со стороны действительности, которую я вижу глазами, в этом мире существует гораздо больше, чем я. Тогда откуда чувство вины?              Разве есть на мне та вина, в которую я верю? Разве не виноваты сами люди? Разве я могу делать выбор за них?              Падает небо, а не я.              Один диалог из давно прочитанного мною готического романа вспомнился в этот момент. Мне показалось, что сквозь время именно со мной говорил князь Лючио Риманец. И он вообразился мне, как чёрный человек, который сел на мою кровать и цилиндр свой положил рядом, и тогда заговорил:                     «— Он — весьма интересная легендарная личность, — продолжал князь, закуривая другую сигару и принимаясь медленно пускать клубы дыма, — и он является сюжетом не одной изящной истории. Вообразите его падение с небес! «Люцифер, Сын Утра» — Что за название, что за первенство! Предполагается, что существо, рождённое от Утра, образовалось из прозрачного чистого света; вся теплота поднялась от миллиона сфер и окрасила его светлое лицо, и весь блеск огненных планет пылал в его глазах. Прекрасный и верховный стоял он, этот величественный Архангел, по правую руку Божества, и пред его неутомимым взором проносились великие творческие великолепия Божеской мысли и мечты. Вдруг он заметил вдали, между зародышными материями, новый маленький мир и на нём существо, формирующееся медленно, существо, хотя слабое, но могущественное, хотя высшее, но легкомысленное, — странный парадокс! — предназначенное пройти все фазисы жизни, пока, приняв душу Творца, оно не коснётся сознательного Бессмертия — Вечного Торжества. Тогда Люцифер, полный гнева, повернулся к Властелину Сфер и кинул свой безумный вызов, громко закричав: «Не хочешь ли Ты из этого ничтожного слабого создания сделать Ангела, как я? Я протестую и осуждаю Тебя! Если Ты сделаешь человека по нашему образу, то я скорее уничтожу его совершенно, чем стану делить с ним великолепие Твоей Мудрости и славу Твоей Любви!» И Голос страшный и прекрасный ответил ему: «Люцифер, Сын Утра, тебе хорошо известно, что ни одно праздное и безумное слово не должно быть произнесено при мне, так как Свободная Воля есть дар Бессмертных; поэтому, что ты говоришь, то ты и сделаешь! Пади, Гордый Дух, Я лишаю тебя твоего высокого чина! Ты падёшь и твои ангелы вместе с тобой! И не возвратишься, пока человек сам не выкупит тебя, поднимет тебя ближе к нему! Когда свет оттолкнёт тебя, я прощу тебя и снова приму, но не до тех пор.              — Я никогда не слыхал такого переложения легенды, — сказал я. — Идея, что человек выкупит дьявола, совершенно нова для меня.              — Не правда ли? — Он пристально посмотрел на меня. — Это один из самых поэтичных вариантов истории. Бедный Люцифер! Конечно, его наказание вечно, и расстояние между ним и Небом должно увеличиваться с каждым днём, потому что человек никогда не поможет ему поправить ошибку. Человек отвергнет скорее и охотнее Бога, но дьявола никогда. Посудите тогда, как этот «Люцифер, Сын Утра», Сатана или как иначе он называется должен ненавидеть человечество!» («Скорбь Сатаны», Мария Корелли)              И тогда я подумала, хотя, возможно, не стоит так думать: посмотреть на все картины падения Люцифера с Небес и послушать все истории, то в какой-то момент понимаешь, что никакого другого зла и нет, кроме того, что ангелы бьют, роняют, выгоняют Люцифера. Что хотел сделать Люцифер? Уничтожить человека в зародыше? Вряд ли он был настолько могуществен. За что с ним поступили жестоко? За слово? И как и прежде «в начале было слово»?              Или это только провокация человеческих религий? Может, и не существует зла — зла с оттенком плохого. Есть свет и тьма, бесспорно. Как то, так и другое в больших количествах плохо. Что, если зла не существует? Что, если зло — это нечто отрицающее противоположности? И зло — это не когда плохо, а когда однообразно; когда нечто поглощено только собой? Какая, в сущности, разница, тьма заполняет собой всё или свет, если в своём изобилии они неотличимы друг от друга по силе своей разрушительности?              Тогда получается, что одиночество — зло.