Мортидо

             Кай стал ближе. Я пыталась себя заставить осознать, что именно он делает и хочет сделать: он пробуждает, влечёт и дразнит, чтобы и во мне, несмотря на всю мою безжизненность, разжечь страсть, а после не дать ей удовлетворения; он хочет мучить и сводить меня с ума, и поэтому нельзя поддаваться его ласкам. Нельзя, но я поддавалась. Не могла остановить Кая. Он требовал, он желал нежности и тепла. Он расстегнул верхние пуговицы моего «камзола», так что теперь его рука, проскользнув под ткань, беспрепятственно обхватила мою грудь чашей ладони. И моё сердце теперь бьётся там, под его прикосновением настолько нежным, что кажется холодным, настолько интимным, что создаёт дистанцию. Чем больше я верю в его телесную и душевную жажду любви, тем дальше отступаю. Он хватает, держит, ласкает и нежит тёплыми ладонями всю мою обнажённую кожу. Он зовёт и отказывает сразу, но вот мои руки уже скользят по его плечам к шее, превращая каждый миллиметр прикосновения в бесконечность. Ладони переплетаются у него на затылке, удерживая расстояние между нами даже лучше, чем когда упирались ему в грудь. Всё обман. Его тепло и запах густеют сладким дымом в моей голове, прежде чем рассеяться без следа.              Предвкушение накрывает меня и прячет ото всех сомнений. Мысли мутнеют. Тяжёлое дыхание вырывается из груди тихими стонами. Кай держит настолько крепко, настолько неодолима его сила, что беззащитность заставляет вопреки желаниям молить о свободе, поддаваясь страху стать зависимой и больше не желать свободы. Его страсть — кипящий котёл; он тащит меня туда вслед за собой на ледяных цепях. Я растворяюсь в Кае, в его руках, на его губах, в его дыхании.              Мы оказались в полумраке свечей его комнаты. Кай нежно не отпускал и властно разжигал мою чувственность. Я горела в одно мгновение всем своим существом. Принадлежала ему. Он был для меня всем миром, всей вселенной. Я не была его частью, я была в нём. Была его кровью и текла по его венам, была в его сердце, пульсировала в нём. Он овладел моей душой, но тело не тронул. Только объятия, прикосновения к чувствительное коже и поцелуи угождали желанию.              Сладострастная мука — бесконечная, не ведающая удовлетворения. Истома, лишающая сил и рассудка. Сон наяву, отягощённый упрямой реальностью. Умолять я не могла. Не могла просить. Не могла надеяться. Я покидала своё тело, которое не удовлетворяло меня, и погружалась в густой мрак Кая — в багровый туман, в кокон бархатных крыльев его страсти. Лишь такое зыбкое соитие было открыто мне.              Моя эгоистичная плоть долго не отдавалась эфемерной страсти, но когда истома погрузила в липкое оцепенение, я вспыхнула и обернулась тем же густым туманом, путаясь в ласковой паутине по имени Кай. Мы смешались. Сначала где-то над кроватью. Потом где-то в атмосфере, в космосе, где-то за пределами бытия. Мы касались друг друга отголосками наших исчезновений в пульсирующей бесконечности, волнами прокатывались под кожей, по самой сути наших тел, где дыхание гравитации втягивало нас обратно в пределы плоти, которую в следующее мгновение размывало в невидимый океан, чтобы принять в себя новую волну. Этот чувственный прибой прикосновений пенился и хлестал берега отзывчивых возбуждённых покровов целую вечность. А после наступил экстаз, взорвав миллионы вселенских галактик. И ярким дождём звёздной пыли я обрушилась с неведомой высоты в шёлковую бездну простыни, где каждый её изгиб ловил меня, как луну ловят в сети ночные небеса. И ничего не осталось кроме уютной чёрной пустоты и тепла потухшего взрыва. Меня покачивало словно в лодочке у берега, словно в утробе матери. Я так и не пришла в себя и погрузилась в опустошённый сон.                     Меня разбудил шум моря и крик чаек.               Чистый солнечный свет, словно блик на воде, озарял раннее утро. Послышался тихий скрип из-за того, что сквозняк чуть сдвинул занавеску на карнизной струне. Кай мирно спал рядом со мной. Было стыдно вспоминать ночь, и оттого было стыдно даже от мысли, что я встречусь с Каем взглядом.              Он (проклятье, призрак, маньяк) сейчас был умиротворённым, словно младенец. Я не могла понять, что чувствовала к нему, потому что, глядя на него, ощущала себя странно. Я чувствовала боль внутри себя, бездну, неприкрытую и бесконечную, снова чувствовала себя Алисой, провалившейся в кроличью нору. Всё слишком странно с ним.              Утро всегда было для меня ненавистно. Я не хотела, чтобы Кай сейчас проснулся и посмотрел на меня. Хотелось сбежать, и поэтому осторожно вылезла из кровати, накинула халат и скрылась за дверью. Когда я кралась, чтобы покинуть замок, то обнаружила, что здесь сегодня было много работников. Два раза мне настойчиво предлагали позавтракать и тем самым чуть не сорвали мой побег. Деньги так и лежали в Ёрике, или у Ёрика, уж не знаю, как сказать, чтобы не обидеть необычного бухгалтера. В общем, я взяла приличную сумму денег и пошла к авто.              Снова не хотелось уезжать. Здесь было так хорошо. Чисто, безлюдно, тихо и опасно. Почему я убегаю, словно вор? Почему у нас не было секса этой ночью? Почему всё так странно?              На порог замка вышел Кай в халате. Я торопливо села в автомобиль, и вопреки настойчивому оклику, умчалась прочь.              Проезжая мимо дома привратницы, заметила, что окно, из которого я вылезала, было до сих пор распахнуто. И вдруг пришло осознание, что больше ничего и не изменилось с тех пор, как я впервые увидела хижину. Ни мой автомобиль, ни мои ноги так и не протоптали тропинки к лесу. Судя по траве, складывается впечатление, что сюда никто никогда не приходил. И замок ведь не виден с моря. Иллюзии, про которые рассказал вчера Кай, существуют на самом деле. Что ещё из его истории правда? Он проклятье? И проклятье, которое может убить? Я быстрее уехала подальше от леса, поглубже в город от чувства преследования, которое настигало словно тень грозовой тучи.              Бывает, иногда до чесотки хочется узнать какой-нибудь секрет, а узнаешь его, так сразу и хочется забыть. Вот и мне было не по себе от того, что узнала. Поэтому я отвлеклась и вернулась к земным заботам: продлила прокат авто на два дня, купила платье к предстоящему балу и возвратилась в Мираж к полудню.              Сейчас меня окружали обычные люди, обычные отдыхающие, обычное светское веселье, и немного отлегло от души, отступил страх перед суеверными легендами. Казалось, вот я и встрепенулась — вернулась к реальности. Мне захотелось погрузиться в мир просто-людей, повеселиться вместе с ними, пообщаться на обычные темы. Мне захотелось повстречать Кая здесь и узнать, как бы тогда всё сложилось бы между нами. Я почувствовала себя частью живой и весёлой толпы. Но так продолжалось не долго.              В фойе меня окликнул портье.              — Это просили передать Вам, — сказал он, протягивая мне конверт.              Я замерла в нерешительности, силясь принять послание, но моя левая рука крепко схватила правую, и я не могла заставить их разомкнуться.              — Кто просил? — с подозрением уточнила я.              Мужчина терпеливо держал протянутый мне конверт и спокойно отвечал:              — Молодая девушка просила. Прежде я её не видел.              — Она остановилась здесь? — поинтересовалась я и наконец приняла письмо.              — Нет. Она оставила это и сразу же покинула пансион.              — Как она выглядела? — меня немного раздражало, что его приходится пытать, ведь он мог бы и сам рассказать все подробности; к чему такая скрытность.              Портье мялся в нерешительности, поглядывая на мои руки. Спохватившись, я судорожно стала рыться в сумочке в поисках денег, осознав, что этот любезный человек хочет чаевые за свою любезность. Когда я протянула ему деньги, он с готовностью описал мне девушку как высокую брюнетку, стройную, эффектную, но её лицо было скрыто под огромными чёрными солнечными очками и за широкими полями шляпы.              — Спасибо, — задумчиво произнесла я, узнав в описании предположительно Рию.              Я собралась уходить, с любопытством разглядывая белый чистый запечатанный конверт, но портье в последний момент продолжил разговор, и было заметно, что он сам не одобряет такой свой порыв, но какое-то более благородное чувство заставляет его всё же осторожно обратиться ко мне.              — Говорят, Вы часто ходите в лес? Что Вы там делаете?              Я и не подозревала, что обо мне здесь могут говорить, что могу быть объектом хоть и случайных, но чьих-то внимательных наблюдений. С другой стороны, к лесу кроме меня никто не ходит, и мне должно было прийти в голову и раньше, что мои прогулки привлекают внимание.              — Гуляю, — мой ответ был пронизан фальшивой беззаботностью.              Портье был смущён, как и должен, ведь он лезет не в своё дело. Интересно, это простое любопытство или он хочет меня предостеречь? Может, он знает что-то о Сакраме и Кае?              — Вы кого-нибудь там встречаете? — как можно деликатнее продолжал портье.              — Нет, — солгала я, потому что, а что я ему скажу?!              — Но… там есть что-нибудь странное?              — Нет. А к чему эти вопросы? — маскируя тревогу под светское любопытство, спросила я. — Что-нибудь случилось? Или это как-то связано с письмом?              — Вы слышали что-нибудь о Каролине?              — О Каролине де Фегероа? Да, как и любой в этом городе, — по моей спине пробежал липкий холодок.              — Тогда Вы, наверняка, знаете, что, по легенде, Каролина исчезла во время августовского полнолуния, — вкрадчиво произнёс мой неожиданный доброжелатель.              А потом он огляделся и добавил тихим голосом:              — Вам угрожает опасность.              Он был прав — от этой правды стало грустно. Почти выдавая себя, я ответила:              — Но мне ничем уже нельзя помочь… — Здравомыслие заставило меня смягчить впечатление скептическим: — Я имею в виду, что это всего лишь местная страшилка. Я не верю в такие вещи.              На мою улыбку портье молча кивнул, как будто соглашаясь, и я ушла. Только было не понятно, с чем именно он согласился: с тем, что мне нельзя помочь, или с тем, что легенда — вымысел.              И всё же реакция портье пробежала по моей коже очередной волной мороза. Я зашла в номер и тут же распахнула окно от резко-неуютного чувства. Мысли о том, что кто-то может догадываться, а тем более знать, что со мной происходит в Сакраме, оборачивались во мне стыдом. И как следствие вернулось ощущение, что я здесь лишняя и непонятая; вспомнилось всё, чем мне досаждало общество и от чего я бежала прежде.              Мне перехотелось толпы и её веселья и очень захотелось обратно к Каю. В такт моему меняющемуся настроению с улицы донёсся тот жуткий, но весёлый смех, словно чокнутые карпатские вампиры празднуют закат.              Конверт, до того небрежно брошенный на тумбочку, теперь взывал к моему любопытству. И как только презрение к обществу приглушило во мне стыд перед ним же, я вернулась к своему приключению.              ~~~       «Он поступит с тобой так же, как и со всеми. Не верь ему. Он заодно с дьявольской женщиной. Уезжай из города. Беги без оглядки. Они нас используют. Не верь ни одному, ни другому — никому».       ~~~              Странное письмо было подписано именем Рии. Ну, и о чём она говорит? Я ревновала Кая к ней, и разумеется, сейчас мне хотелось поступить вопреки её предостережениям.              Попытки других нагнать страх гневили меня, и я бунтовала, как дитя, которому запрещают играть с опасной игрушкой.              Что им всем надо? Мне не нужны их предупреждения и советы. Я не боюсь того, что может случиться в Сакраме. Не боюсь того, кем может оказаться Кай. Я хочу этого не бояться. Я боюсь только своей прежней пустой жизни. И если у Кая не приготовлено для меня конторское пыльное помещение для изощрённых пыток офисной работой, то пожалуй, остальное меня не пугает.              И к тому же, зачем ты (Рия) передала мне приглашение, если хочешь, чтобы я бежала? В письме не называешь имён. Ты чего-то боишься, и всё же я тебя не знаю и не стану слишком доверять.              Приглашение лежало на столе, а купленное к балу платье висело на дверце шкафа. Мой настрой попасть на бал был решительным, хоть бы этот бал правил сам Сатана. (тьфу-тьфу-тьфу)              От последней мысли стало жутко. Но предчувствие чего-то мрачного и мистического увлекало и будоражило.              Я прилегла отдохнуть.