Мортидо

             С рассветом к девяти часам утра мы как призраки прячемся по офисам. Странный ритуал. Другой жизни я не знаю, почему же всё в моей жизни кажется мне таким странным? А когда после пяти я выхожу из офиса, становится немного тоскливо, особенно по пятницам. Тоска теперь случается со мной всё чаще и по разным поводам.              Как будто праздник подходит к концу. Он ещё не закончился, но гости уже начинают расходиться. Неторопливые прощания, на-посошок снова и снова, половина гостей уже в куртках, но ещё не ушли и вот-вот уйдут. Мучительное завершение, которое никак не наступит, и так не хочется, чтобы оно наступало, но оно ведь неизбежно, и это мучает.              Примерно такая тоска. Примерно такие ощущения испытывает девушка двадцати пяти лет, когда одна половина её подруг уже замужем, а вторая, вроде бы не занятая поиском мужей, как и она сама, но и они, по крайней мере, одна из них неожиданно нашла себе парня. И ни у кого нет больше на тебя времени. Парни не звонят. Да и сама ты уже не знаешь, чего, в сущности, хочешь. Ни на что нет сил. И ты начинаешь вспоминать былое.              Всегда так с прошлым: оно просто есть и разрушает настоящее, потому что ты всегда оглядываешься и тоскуешь, думаешь, что всё могло быть иначе. И всё же, это заблуждение. Всё может быть лишь так, как оно есть сейчас. И если то, что есть сейчас, тебя не устраивает, тогда тоска начинает причинять физическую боль.              В жизни многие вещи причиняют боль. Самые прекрасные вещи причиняют боль. Любовь причиняет боль. Рождение ребёнка тоже причиняет боль. А ведь это самые прекрасные вещи, которые нам дарит мир. За всё надо платить, даже за дары. Но у нас есть веские основания всё же принимать эти дары. Самая главная плата впереди. И все мы понимаем, что глупо иметь в должниках смерть, поэтому нужно брать от жизни всё.              Все хотят оставить после себя «след», потому что все когда-нибудь умрут. И все ужасно боятся умирать, поэтому обретают бессмертие через свои дела, а главным образом, через своих детей. Размножение — это реализация инстинкта бессмертия смертной клетки. Вероятно, я бессмертна, потому что инстинкт размножения отсутствует во мне напрочь.              Во мне есть какие-то иные инстинкты, продиктованные физиологией, которые с возрастом кажутся мне всё более отвратительными. Не то чтобы я мечтаю спариваться, но моя плоть жаждет эротической власти над собой другого человеческого существа, преимущественно мужского пола.              Пятница, вечер, тоска, воспоминания, ускользающая молодость, утраченная, нет, попусту растраченная юность… красное вино…              После полуночи мысли заиграют по-новому. Я буду стыдиться их утром. Я не знаю, как поступить. И я устала думать.              Почему я не могу себя представить в облике жены. Это уж точно не моя роль. И дело не во множестве печальных примеров семейной жизни перед глазами, а в чём-то ещё.              Должна бы случиться любовь, зависимость, неизбежность. И всё должно было бы кончиться, но всё началось заново. Сердце обнулилось.              С этими мыслями я шла в октябрьскую пятницу с работы. Мне стало зябко, как будто я попала под проливной дождь в ветреный день. Плечи опустились, спина округлилась. Глаза наполнились слезами, которые словно линзы покрыли зрачки, так что пространство передо мной чудовищным образом искривилось, и если бы этой дорогой я не ходила бы прежде сотни раз, и оттого не помнила бы её наизусть, я сейчас не смогла бы ступить ни шагу. Я не позволяла слезам течь, так что они несколько минут пеленой стояли в глазах, а потом хлынули по щекам, и нельзя было их остановить. Распущенные волосы спутывались и электризовались, руки замерзали, дышать было трудно. А желанная темнота никак не наступала.              Мы должны были встретиться сегодня с подружками, но всё отменилось из-за парней и мужей. Мне и так в последнее время было нестерпимо одиноко, и эта встреча была для меня надеждой почувствовать, что я ещё кому-то нужна и интересна, но я снова оказалась одна. Я была предана, обнажена и выставлена на посмешище безумной толпе, которую я презирала всем сердцем в этот момент. Во мне что-то сломалось. Надо мной словно смеялся весь мир.              Внезапно приступ прекратился. Я отёрла от слёз лицо, поглубже утопила голову в капюшоне и зависла, глядя на мелькание фонарей в окне троллейбуса. Всё закончилось: грусть, мысли, слёзы, и дорога в какой-то момент тоже закончилась. Но я знала, что день-другой спустя приступ повторится: по какой-нибудь другой причине я непременно вскоре разрыдаюсь. Теперь это для меня норма. Мои слёзы просто ищут повода, но созрели они уже давно.              Я отрицала навязчивые мысли о том, что плачу от любви. Мне бы хотелось, чтобы причиной была любовь. Моя фантазия хотела выдать желаемое за действительное. Но во мне не было любви, и я это знала. Её просто не может быть. Чтобы любить, нужно уметь сосуществовать с другим человеком, более того нужно желать этого сосуществования. А я не вынесу никого рядом с собой, тем более человека, который возомнит однажды, что может претендовать на моё внимание, внемля своим прихотям. Я не хотела рушить романтику, поэтому не утоляла навязанное желание оказаться в отношениях.              Не важно. То будет после. Главное, что сейчас в моей душе покойно.              У меня уже голова раскалывается от музыки, но такое ощущение, если я её выключу, весь мир исчезнет.              А в субботу ближе к обеду меня охватывает утомительная тяжесть во всем теле. Странное чувство, как перед отправкой в дорогу, когда уже нет сил ждать, всё потеряло значение, хочется наконец выйти из квартиры, хочется уже войти в поезд. А потом ты нетерпеливо ждёшь, когда пейзаж в окне вагона начнёт двигаться. И если всего этого не происходит, что-то замедляется, а особенно, если ты никак не выйдешь из квартиры, например, слишком рано ещё, то всё тело ломит, хочется выть от томления.              И я вою. В моём вое можно услышать: «Как изменить жизнь?»              В реальности, может, и никак. Но я могу представить то, что не могу иметь, то, что не могу пережить. Могу вообразить, как вдыхаю морозный воздух через открытую форточку и представляю, что убегу из своего душного поместья. Словно меня по расчёту хотят выдать замуж, но моё сердце принадлежит другому.              Только всё не так, всё наоборот. Сказочная погода. Зима, минус один, вечер, часов семь. Снег свежим покровом по щиколотку устлал территорию перед домом. Снег мелкий мокрый и когда, влетая в открытую форточку, касается моей кожи, то вызывает праздничное оживление, ощущение прохладной сказочной свежести. Хочется слушать ту песню из «Анастасии»*; и кажется, что с минуты на минуту выяснится, что я дочь императрицы, и меня увезут в роскошные хоромы.              А воздух пахнет теми двадцатилетними пьянками, и как Кэтрин из «Грозового перевала», сказать бы дуэнье*: «Я хочу в поле! Хочу снова стать девчонкой, полудикой, смелой и свободной; и смеяться в ответ на обиды, а не сходить из-за них с ума! Почему я так изменилась? Почему, едва мне скажут слово, кровь закипает во мне адским ключом? Я уверена, что стала бы вновь самой собою, — только бы мне очутиться среди вереска на тех холмах. Распахни опять окно — настежь!» (цитата — «Грозовой перевал», Эмили Бронте (1847))              Но как-то не убегается. Вроде никто и не держит, а не бежится. Некуда. Как же тупо складывается моя жизнь. Каких-то полгода назад я верила, что мир огромен, что в нём так много места, и я смеялась над людьми, толпящимися в очередях и общественном транспорте. Не то чтобы сейчас я ровненько встала в толпу, но что значит некуда бежать? Беги куда хочешь! Год назад я хотела в Румынию, куда-то ещё. А теперь никуда не хочется. И эта зима как подол платья, что сейчас скроется за дверью; и от меня настойчиво что-то уходит, нечто ускользает. Время, молодость, жизненная энергия. Последней во мне, действительно, всё меньше с каждым днём. Кажется, это из-за того, что я уже готова смириться со своей скучной бухгалтерской работой в офисе. Я сдалась. Я как будто продала душу, а то, что мне давали взамен и не взяла. Или наоборот, я продала душу в тот момент, когда нарушила свою отчаянную клятву и вернулась в бухгалтерию. И теперь я как демон, как призрак с рассветом вынуждена прятаться в офис. Я предала себя. И возможно, если вскоре не изменю свою жизнь, не избавлюсь от бухгалтерского клейма, то буду ненавидеть себя вечно.                           ___       * "Анастасия" (Anastasia), мультфильм, США, режиссёры: Гари Голдман, Дон Блут (1997): песня «Когда-то в декабре».              * Дуэнья — няня, следящая за девушкой или молодой женщиной. (Википедия)