Клинки и булавки

135 г после З.Э.

Море накатывает на берег не волнами — щербатыми, пенящимися ступенями. Они оказываются совсем близко, манят ступить на пенящуюся поверхность и оказаться на волнующемся полотне, что врезается в линию горизонта. Как далеко можно уйти, если подойти ближе, не боясь намочить ноги и потерять атласные лодочки туфлей, что оставляют причудливые отпечатки на мокром песке? Ей нравится море в эти часы, когда солнце скрывается за сколотым горизонтом из гор, делая мир темнее обычного. По вечерам бриз становится чуть холоднее и Аннора закутывает ее в шаль из мягкой, воздушной и едва ощутимой шерсти. Шаль легкая и длинная, ветер треплет ее края и пытается выдернуть брошь, которой заботливые руки скрепляют края на груди. Аннора делает это так легко, подворачивая лишнюю ткань в причудливые складки, что можно подумать, будто она занималась этим всю свою жизнь. — Там, за морем, куда холоднее, чем тут, — говорит она, когда чуть наклоняется, чтобы их глаза смотрели друг на друга. Ее лицо уже расчерчивают тонкие линии скорбных морщин, но зеленые глаза все еще искрятся силой, присущей женщинам куда моложе. — Там есть остров, на котором часто бывает шторм. Его зовут Драконьим Камнем. — Там и живут все драконы? — Конечно, там они прячутся в скалах. Эймме сложно верить в драконов, сколько бы раз она о них не слышала. Воображение рисует их огромными, с чешуйчатыми крыльями и тупоносыми мордами, из которых неожиданно могут вырваться сокрушающие потоки пламени. Разве могут они жить в мире, где есть маленькие пташки с желтыми грудками, которых они с Дианой кормят во внутреннем дворе их дома? Что-то настолько огромное не может ужиться с маленьким. Драконы кажутся ей инородными, совсем неподходящими тому миру, который она знает. Но Эймма тоже не подходит ему. Светловолосая, с блеклыми ресницами и тонким носом, она не похожа на остальных детей, которых можно встретить тут. Все они загорелые от палящего солнца, с жесткими темными кудрями и вечно пыльными от беготни по улицам ступнями. Они стоят на берегу совсем одни. Левин оставляет их у моря, поднимаясь чуть выше, чтобы проверить силки. Теперь его расшитый жилет незаметен на фоне гор, присыпанных песочной пылью. Дорогой атлас сливается с ними почти полностью. Горы похожи на шпили, что вздымаются к небу изломанными зубцами и каждый раз терпят поражение в попытке насадить на острие одну из тысячи звезд. Однажды Левин сказал, что она принесла за собой не меньше десятка, когда появилась здесь. Они должны были дарить людям надежду. — Эта дорожка на воде, — она указывает на серебристую полосу, что призывно колышется вслед за волнами. — Куда по ней можно дойти? Эймме кажется, что каждая дорога должна куда-то вести, как ведут тропинки сада. Куда ведет трепещущая дорожка, что вырисовывается на дрожащей темноте водной глади? Может ли она привести ее к Луне, как это бывает в старых сказках, которые ей читает Диана? Или по ней удастся прийти к загадочному острову с драконами, о которых Аннора шепотом рассказывает ей перед сном? Ей не нужно шептать — они всегда остаются в комнате одни, но она почему-то делает это, бесконечно поправляя подушки и не поднимая глаз. Словно боится, что ее услышит кто-то посторонний. — А куда ты хочешь добраться? — Не знаю, — признается Эймма. Вырваться из мыслей о острове сложно. — А драконы живут только там? На этом острове? Громкий оклик Левина прерывает их, скачет по склону, эхом отражаясь от каменных стен. Он радостно поднимает руку с тушкой кролика, которого держит за уши. Очередной трофей, что займет место на большом, все еще слишком высоком для нее столе. — От моря ночью можно подцепить всякую хворь! — Предостерегает он своим хрипловатым, сварливым голосом. — Будем возвращаться. Левину не нравится море. Он смотрит на него с опаской и плохо скрытой злобой. Иногда, забываясь, по мужицки сплевывает на песок у своих ног и бормочет что-то неразборчивое, кидая острые взгляды на горизонт. А еще Левин никогда не ловит рыбу сам, предпочитая этому силки, или шумных торговцев. Но в ее глазах даже отсутствие манер не делает этого грубоватого человека хуже. Эймма подхватывает шаль и спешит к крошащимся ступеням, что ведут наверх. Ноги утопают в песке, но она не обращает на это никакого внимания, преисполненная воодушевления. Хочется узнать, видел ли Левин остров, о которых говорит Аннора, но та обрывает порыв, хватая Эймму за ладонь. Ее рука оказывается теплой и слегка подрагивающей. Как и нижняя губа, что чуть выпячивается вперед, в ранее невидимой ей гримасе. — Дракон твоей матери жил в тех скалах, — говорит она быстро и тихо, почти прижимаясь к ее макушке губами, словно собирается опять оставить на ней поцелуй. — Огромный дракон с бронзовой чешуей, на котором она могла долететь куда угодно. Эймма широко распахивает глаза и мгновенно затихает, теперь поглядывая на спину Левина с опаской. Мертвый кролик покачивается в его руках, схваченный за уши. Теперь разговор становится секретом. Как и все то, что связано с ее матерью, о которой Аннора говорит так мало, что Эймма жадно впитывает любые крохи. И если черты отца она, по словам Анноры, всегда может рассмотреть на своем лице, то неизвестная женщина манит ее отсутствием каких либо упоминаний о себе. В сказках, которые она слушает долгими вечерами, ее отец предстает королем. Но Аннора никогда не называет мать его королевой.