Клинки и булавки

12Х г. после З.Э

Спета встречает их потрескиванием свечей и горячим, спертым воздухом. Особенно остро это ощущается при входе, когда мелкие капли недавно зачастившего дождя еще не успевают обсохнуть на щеках. Она невольно замирает, слегка покачиваясь с пятки на носок. Хорошо, что никто не может заметить это неловкое движение под тяжелыми складками юбки. Запах дождя постепенно сменяется горечью от оплывших свечей и пыли, которую поднимают с пола редко снующие здесь послушницы. Висенья уверена, что не смогла бы вспомнить их лиц, даже если бы сильно захотела. В последний раз она переступала порог Септы несколько лет назад, когда Джофф еще не появился на свет. — Не хочу остаться здесь надолго, — бормочет Джейс, подталкивая ее вперед. Его рука касается чуть ниже лопатки, что только сейчас дает ей возможность понять, как сильно утомила тело долгая дорога. Им отказали в удовольствии появиться в столице верхом на драконах, вместо этого усадив в душную, слишком маленькую по сравнению с небом, карету. И даже после долгого пути, они с Джейсом оказались вынуждены отправиться в Септу. Мать настаивала на этом без прежнего смеха, который был характерен ей в хорошие, счастливые дни. До этого лишь формальный, сейчас их визит казался ей едва не суеверным. Каждое появление наследников принцессы в замке, пожалуй, действительно нуждалось в помощи тех сил, что остаются за пределами человеческого зрения и разума. Они двигаются дальше с неожиданным, раздражающим грохотом. Каждый шаг гулом отскакивает от пола, катится к ближайшей стене и коснувшись монолита, мчится обратно. Как людям удается проводить здесь часы и дни, внутренне не содрогаясь от того, причиной какого хаоса они становятся? Висенья готова поклясться, что даже собственное дыхание становится слишком громким и неуместным, но контролировать его не выходит. Все попытки сводятся к тому, что ей приходится вдохнуть глубже прежнего и прекратить эту затею. Череп Балериона предстает перед ними прохожим на огромную тень. Сотни свечей вокруг него то извиваются подрагивающими языками пламени, то боязливо опадают к самой кромке расплавленного воска. Запах, до этого просто надоедливый, становится резким. — Ты помнишь, когда мы были здесь последний раз? — Джейс воровато оглядывается, надеясь, что безмолвные здешние обитатели оставят их наедине. Висенья не питает особых надежд на то, что он помнит, как стоит вести себя в этом месте. Джейс просто делает единственное, что хорошо помнит — вынимает из мраморного круга две лучины. Они лежат аккуратными пучками на почтительном расстоянии друг от друга, чтобы не походить на вязанку хвороста возле огня. — Зажжем свечи за тех, кто больше не с нами, — она понижает голос, но он все равно предательски громкий. В свой единственный визит они зажигали свечи в память о бабушке — светлом силуэте в маминых историях, дяде Бейлоне, которого даже мама не успела узнать как следует, и прошлом короле. Мать всегда говорила о нем с гордостью, но Морской Змей, в их нечастые встречи, называл его лжецом и самодуром. Висенья высматривает в дружных всполохах огня пустые места. Они находятся всего в двух шагах. Шесть свечей. Она тянет Джейса ближе, опять отвлекаясь на то, как шуршит по плитам подол ее собственного платья. В свете огня волосы брата вспыхивают рыжеватыми переливами, что пляшут в кудрях, ярче очерчивая мелкие завитки. Джейс не любит таких взглядов, но она не может не сравнивать его. С возрастом всякие сомнения гаснут окончательно. Висенья отлично помнит лицо человека, имя которого в их семье произносят быстро и едва слышно. — Харвин Стронг, — она не выдает и звука, только шевелит губами, но Джейс отлично понимает. Свеча вспыхивает моментально, огонь плавит не так давно остывший воск, быстро справляясь с тонкой коркой на поверхности. — Лейнор Веларион. Они так и не узнают его в изуродованном теле, которое находят в одной из комнат. Во всей шумихе их не замечают, а потом становится слишком поздно. После всего случившегося, Люк еще долгое время просыпался от дурных снов. Они преследовали его как в собственной спальне, так и в кровати Джейса. — Лейна Веларион, — очередная свеча озаряется светом с тихим шипением. Джейс опускает свою лучину среди свечей и прикрывает глаза. У них внутри звучат одинаковые имена и он знает, что она назовет все. — Эймма Аррен. Бейлон Таргариен. Их две свечи похожи на одну. Сросшиеся вместе из-за жара, на вид они не могут быть отделены даже ножом. До того фитили оказываются рядом в странных, спутанных положениях. Эймма и Бейлон тоже навсегда связаны вместе, пусть дорогому младшему брату их матери и удалось остаться в этом мире немногим больше. Висенья замолкает, наблюдая за тем, как огонь стремится по лучине к ее пальцам. Ближе и ближе. Остается одна свеча, имени которой она не находит. Всего одно блеклое пятно в океане света, который теперь видится ей почти полным. Она отводит от него взгляд, словно подсказка может находиться где-то под сводами зала. Но вместо букв ее взгляд натыкается на Септу. Она стоит чуть поодаль, но не старается остаться в тени. Ее взгляд отягощает, заставляет дрогнуть плечи. Висенья знает, что она ждет. Может, даже слышит как лихорадочно скачут ее мысли. Теперь не выйдет прижать тлеющую лучину к мрамору и уйти, оставив дело незаконченным. Решение приходит само. — Висенья Таргариен. Героиня всех ее детских игр. Слишком явный пример для ее матери, который та сумела привить своим детям. Она касается лучиной последней свечи, замечая резкое движение рядом. Джейс распахивает глаза и выглядит ошеломленным. Огонь теперь подрагивает рыжиной даже на его ресницах. — Зачем ты это сделала? — Его голос чуть охрипший от долгого молчания, от этого шепот становится совсем невнятным. — С такими вещами не принято шутить. Особенно в таком месте. — О чем ты? — Взгляд безошибочно определяет последнюю свечу среди других. Она уверена, что даже если несколько раз обойдет стол, сможет ее отличить. Тонкая и ровная, оставшаяся стоять даже среди огня. — Зачем ты назвала себя? — Джейс хмурится и шагает ближе, не желая чтобы злые нотки ударялись о стены. Это заставляет ее вздрогнуть. Висенья не думала о том, чтобы вложить в это действие подобный смысл. Неожиданно ног касается неприятное, холодное покалывание. Так бывает, если в поисках раковины или причудливого камня шагнуть в воду, подобрав одной рукой подол платья. — Висенью, — поправляет она. — Я вспомнила легенды о ней, — ответ кажется нерасторопным и глупым, но она не отводит глаз от чужого лица. — Едва ли кто-то часто произносит ее имя в этом зале. Джейс все еще остается хмурым и поглядывает на ряд свечей с явным недовольством. От этого делается не по себе. Покалывание ползет вверх, щекоча колени. Так бывает каждый раз, когда тревога касается ее своими костлявыми пальцами. Не важно где она застает старшую и единственную дочь Рейниры Таргариен — во внутреннем дворе замка, на пропахшем солью и водорослями берегу, или в собственной кровати. Призрачные иголки всегда поднимаются от ступней к самому горлу. — Не бери в голову, — наконец произносит Джейс так, словно принял какое-то сложное решение. — От этого места мне не по себе. Только выдержка позволяет им не сорваться на быстрый шаг, чтобы наконец покинуть Септу. Весь путь до парадной лестницы Висенья оглядывается по сторонам, стараясь словить взглядом ту самую женщину, что стала свидетельницей произошедшего. Сделать этого не удается. На пути им не встречается ни души, от чего хочется как можно быстрее оказаться на оживленных улицах, пусть и в заточении кареты. Они так увлечены этим желанием, что не замечают стены дождя, что успел обрушится на столицу за время их отсутствия. Холодные и потяжелевшие капли разом отрезвляют ее, больно ударяя по щекам и лбу, мгновенно вымачивая волосы. Пряди прилипают к воротнику платья золотыми нитями, тяжелея еще до того, как они преодолевают половину ступеней. Все вокруг становится скользким и Висенье приходится схватиться за чужую ладонь, чтобы не потерять шаткое равновесие. На Драконьем Камне на ступенях всегда, даже в ливень, похрустывает песок. Его приносят ветер и многочисленная прислуга, которой часто приходится выбираться на пляж. Песок остается на камнях даже после бури, забиваясь в трещины, или стекая в маленькие струйки, что потом оставляют после себя желтоватые полосы. Карета кажется спасительным клочком сухости, в котором она оказывается, только чудом не подвернув ногу на мокрой ступеньке. С выбившихся прядей срываются холодные капли, так что приходится забыть о манерах и утереть их таким же вымокшим рукавом. У Джейса, фыркающего напротив, вода капает прямо с носа. За стенами кареты суетится стража. Незнакомый голос раздает короткие приказы. — В последний раз я так вымок, когда мы попали в бурю, — Джейс пятерней зачесывает волосы назад, стараясь убрать их с лица. Вместо этого пальцы путаются в кудрях и он раздраженно и активно машет головой из стороны в сторону. Висенья недовольно вскрикивает, когда капли воды долетают до нее. Как только они вернутся в замок, позволить себе такую вольность станет невозможным. — Тогда мы были на драконах, — замечает она. — И было ветрено. В тот день только цепи помогли ей удержаться в седле. Возвращаясь домой, они угодили в скопление плотных грозовых туч, попеременно разражающихся таким грохотом, что даже Вермакс не остался к нему равнодушен. Они насквозь вымокли, стараясь найти в непроглядной серости нужный курс и только чудом смогли вернуться, заметив вынырнувший шпиль. Мейстр отвел на их лечение семь дней, пять из которых Висенья помнит только в дымке лихорадки. — Ветренно, — Джейс фыркает, но быстро возвращает себе серьезность. — Знаешь, я бы с радостью обменял все то время, что мы должны быть здесь на нахождение в кровати. Даже в бреду. Он добавляет последнюю фразу для пущей убедительности, но Висенья отлично понимает о чем идет речь. Их визит в столицу, пусть и приуроченный к радостному дню, не сулит ничего хорошего. Так было всегда. А может, все стало еще хуже в тот вечер, когда Люк ослепил их дорогого дядю на один глаз. — Послушай, — это вырывается у нее неожиданно, будто против воли. Впрочем, как и любая другая глупость. — Не говори матери о том, что случилось, хорошо? В Септе мы вспомнили о всех ушедших и отправились обратно. Без Висеньи. Она сама не знает почему такая маленькая, незначительная деталь вселяет в мысли холодную, колючую тревогу. — Говорю же, не бери в голову, — Джейс старается звучать безразлично, но его брови опять закладывают морщину на переносице. — Я ничего не скажу ей. — Она и без того переживает. Не нужно посвящать ее в то, что может трактоваться как дурной знак. Сейчас, когда карета въезжает на узкие, местами грязные улочки, Висенья старается отвлечься, рассматривая дома и людей вокруг. Джейс занят тем же, выбирая не развивать разговор дальше. Дождь заставляет большинство горожан отсиживаться за стенами своих домов, а тех, кого непогода застала в пути, жаться к навесам и искать ближайший кабак. Серость и рябь от падающих капель делает Королевскую Гавань похожей на Драконий камень, но одновременно с тем ярче демонстрирует все существующие отличия. Капли смывают со столицы весь напускной лоск, а бурные потоки воды вымывают из щелей мусор и очистки. Все это стремится со склонов вниз, чтобы потом осесть на злачных улочках, о которых украдкой переговаривается стража темными вечерами. Дурной знак. Она выдыхает так, что отзывается болью что-то за грудной клеткой. Все это изначально могло трактоваться как дурной знак, включая ворона с письмом из замка, разрушившего их устоявшуюся рутину несколько дней назад.