Гад.

— Кончилось это на букете лядвенцев, на букете лядвенцев и началось. Почти два года прожили спокойно, когда…       Голос блондина осип. Жадный, какой-то даже отчаянный глоток с горла ничуть не избавил от ощущения сухости во рту, зато глаза — на мокром месте. В носу защипало пуще прежнего и мужчина поступил в некоторой степени лицемерно, когда спрятался от незримого, но кожей ощутимого взгляда. А Вьёлет внимательно слушал. Боялся спугнуть откровение. — …Она убила… — Осечка. По коже пробежались мурашки. Брюс напрягся всем телом, прикусил онемевший язык. Он не смог поставить рядом со словом «убила» ни местоимение «её», ни тем более имя некогда горячо любимой женщины, которая подарила ему дочь и вскоре покинула их навечно. Не по собственной воле. — Я понял. — мрачно отозвался маг, когда пауза затянулась и он понял, что собеседник не в силах закончить фразу, звучащую как приговор.       Всё это время француз молчал. Плохо понимал, как себя вести: утешать или нет? Нужны сейчас Якову его прикосновения или лучше дать ему побыть с самим собой? Что сказать? Вместе с тем, как вдовец изливал душу, Визард чувствовал на себе все больший груз вины, смешанный с горьким сочувствием и растерянностью. Он ведь совершенно ничем не лучше Фреи. Он хуже, стократно хуже. На его руках кровь не одного человека, а уж сколько он погубил не напрямую — поди попробуй счесть. И Вьёлет этот процесс контролировал. Осозновал. Вьёлет смог добиться какого-то доверия в этом доме лишь потому, что не сумел и не успел существенно навредить кому-то из близких Брюса. Лишь потому, что Яков знал о его преступлениях исключительно из уст тех, кто сам не застал дьявола воочию. — Я не боюсь за себя. Я ни за кого так не боюсь, как за Марго. Не всё время, конечно, но стоит произойти чем-то странному — и первым делом меня охватывает мысль, что она может оказаться в беде. Однако… даже так у меня не поднимется рука оборвать чужую жизнь. Если только это не станет крайней необходимостью… Я не хочу снова ощутить на себе этот груз.

***

      Они не сговаривались посвятить конкретно этот вечер тяжёлым темам. Просто день оказался с самого утра безнадёжно испорчен. Пока все собрались возле усыпанных песком часов, пока Яков со своим учеником быстро и молча заделывали мелкие окна из чужого пространства, пока Марго замерла, бледная — Вьёлет с непонимающим лицом стоял посреди этой странной процессии, а сердце медленно охватывала паника. — Такое уже было. Папенька справится. — Девочка медленно отходила назад. Потянула за собой мужчину, по-детски прихватив за рукав. — Не надо им сейчас мешать…

***

— И от тебя я тоже чувствую исходящую опасность. — в груди кольнуло, замутило. — Борюсь с этим. Всё чаще забываюсь. Но память не обмануть.       Мужчина последним усилием воли сумел побороть вспыхнувшую обиду. На правду не обижаются, но в горле всё равно встал ком: — Ты прав. Мне нечем возразить.       У них на двоих сейчас полумрак, недопитое вино и глубокая досада. Вьёлет узнал, что у Якова тоже есть свои тёмные секреты, да только что ему теперь от этих знаний? Это раньше, может, пригодилось бы. Теперь же эти секреты будут хранить двое. А Визард будет иметь в виду. Так, на всякий случай. — Хочешь побыть один? — Пожалуй.

***

      Вьёлет любит ночь, потому что никто не мешает и не нарушает тишину. Со временем привычки могут меняться, подстраиваться под общий ритм. Но есть такие повадки, от которых окончательно избавиться невозможно — им только дай повод. Так они дали о себе вспомнить, когда настоящая усталость накатила лишь с первыми лучами солнца, а порядком затуманенный слух уловил шорохи и скрип половиц: кто-то проснулся и прошёл в сторону лестницы.       Пободный режим соблюдался французом месяцами. Исключения были редки и связаны в основном с необходимостью лично явиться куда-то в первой половине дня. Работал по ночам. Утром Яков находил плоды ночных трудов в мастерской и, если это было необходимо, вносил правки. В послеобеденное время советовались и пару часов работали в четыре руки. Вьёлет, как оказалось, назвался механиком не для красного словца и для обыкновенного шарлотана справлялся со своими обязанностями слишком хорошо. Это стало первым звоночком о том, что Брюс в дальнейшем не пожалеет об их сделке.       Вечерами Визард пропадал, причём также незаметно, как и возвращался. Пил. Картёжничал со «своими». Словом, прогуливал щедрую часть своего жалования и с лёгким сердцем приступал к работе, пока в голове весело и пусто. А утром Яков находил плоды ночных трудов в мастерской… порой в комплекте с прикорнувшим за столом французом. В очередной такой раз Вьёлет по пробуждении обнаружил себя пригретым тканью тёмно-бежевого кафтана.       Сегодня граф найдёт его в гостевой комнате во втором часу дня, во сне прижимающим к груди ту самую злосчастную колдовскую куклу. Тихо хмыкнет, улыбнётся и осторожно приляжет рядом, чтоб не разбудить. Помочь перебороть страхи могут чужие поступки. Не в одно мгновение, но могут.