Гад.

I. Отрицание

— Я стараюсь быть честен с тобой, но не могу. Ещё не определился. Не хочу, чтобы ты вдруг решил, что я отвечаю взаимностью из чувства долга или вины. Отнюдь. — И всё-таки мои чувства — это точно не пустая страсть. И точно не мальчишество. — А если мои — как раз таки оно? Не смейся. Мне было некогда любить. Я не знаю, как протекает влюблённость. У нормальных людей, по крайней мере. — Вьёлет нехорошо улыбается. Хищно и бездушно. — Но что-то же ты чувствуешь?       Яков не смеет просить большего. Чужая душа — потёмки. Чтобы заполучить хоть немного откровений от Визарда — нужно очень долго ждать и много стараться. Добиваться его благосклонности мирным путём, но продолжать держать в узде. — Чувствую, что мы оба ходим по острию ножа. Это не может хорошо закончится. Рано или поздно кто-то ранится, потому что нам не следует слепо верить друг другу. Однако… ты хороший друг, который во-многом мне симпатичен. — Ты размышляешь слишком пессимистично. Тебе есть, что терять? — Не дави на больное, щенок. Есть, и очень даже много, хоть ты и отнял половину. — Уж прости, такая у меня работа.       Непринуждённая вечерняя беседа за чаем. Цель беседы — понять друг друга и самих себя. Не слишком романтично, но избавлено от остатков напускной официальности и испульсивных порывов. — Все равно ненавижу тебя. — Ну-ну. — Брюс от чистого сердца смеётся. Слова магистра имеют для него значение, но не напрямую. Вьёлет — это не ради, а вопреки. Это когда угрозы и пренебрежительность становятся извращенной формой заботы — не хочу навредить, так что не лезь. Это про недоверие ко всему живому, потому что сам злоупотребляешь ложью и не видишь краёв. Ему нельзя указывать пальцем в очевидное. Рано или поздно Визард сам найдёт свою правду. Ради всеобщего блага с этим нужно смириться. — Ты тоже не подарок.

II. Гнев

      Нервное постукивание грифелем по черновому листу вторит мерному ходу часов. Секунда в секунду — лёгкий удар. Ревновать внимание Якова к мальчишке… как же низко и глупо. Гардемарин ему открыто ненавистен — это не менее глупо и низко, ведь причина лишь в постыдном поражении.       Сгорбившись над бумагами, он совершенно ничего не может придумать. Наипростейшая задача перенести в масштаб размеры деталей не поддаётся никакому решению. Всё мешает. Всё отвлекает от дела. Разговоры графа с учеником на периферии слуха смешались с похмельной головной болью и совершенно сторонними мыслями в адскую какафонию. Это отражается гримасой отвращения на лице. Вьёлет потирает пальцами переносицу. Задумчиво прикусывает нижнюю губу.       В голове хронически творится чёрт-те что. Раздражает всё и вся. Визард не соответствует собственным ожиданиям. Снова чувствует себя совершенно чужим. Всё воспринимается слишком остро. Реакция следует соразмерная. Мужчина резко отодвигается из-за стола и спешно покидает кабинет, хлопнув дверью. Так, словно его кто-то обидел.

***

— Я хочу взять небольшой отгул.       Естественно, Яков понимающе согласился. Переутомление было видно невооружённым взглядом. Очень хорошо, по его мнению, что Вьёлет наконец-то начал себя беречь.

Как же.

      Вторые сутки подозрительно тихо. Тогда Брюс ещё не знал, что отгул от работы подразумевал полное исчезновение магистра из поля видимости, слышимости и досягаемости. Не знал, что пропадут некоторые личные вещи Визарда. Некоторые, но не все, как бы намекая на его возможное возвращение. Может да, может нет. Не знал, что умеет одновременно испытывать столько противоречивых эмоций.

***

— Я всё понял! — Вьёлет безумно собой гордится. Улыбается щербатой улыбкой, стоя на пороге. За спиной бушует ночной ливень. — Я скучал по тебе! Скучал, понимаешь? По тебе!       Насквозь мокрый, в стельку пьяный, безмерно осчастливленный собственным открытием. Принёс букет рябины. Яков ещё ничего не понял, но уже готов отхлестать француза этим букетом по лицу. И взбешён, и удивлён, и рад. Не хочет слушать. Только вполголоса, чтоб никого не разбудить, ругается, клянётся выпороть и раз за разом спрашивает, где этот сукин сын пропадал все четыре дня.

III. Торг

— Ты знаешь. Я не могу. — граф простодушно смотрит в глаза возлюбленного из-под светлых ресниц. Покорён, приручен, но по-прежнему непоколебим в действительно важных вопросах. С наступлением темноты, в тёплом свете камина, Вьёлет обретает страшную власть поиграться не только с душой графа, но и с его наиболее уязвимой в такие моменты оболочкой. Нависает над чародеем, оперевшись коленом о край кресла.       Ладони жадно сжимают чужие бёдра, медленно скользя вверх-вниз по ткани узких кюлот. Изучают наощупь тонкую талию, выпирающие тазовые кости. Дозволено прикасаться только там, но и это кажется безумной щедростью. Яков бездумно принял этот дар: другая такая возможность может больше не представиться. — Хотя бы часть, mon ange. Ты же всё равно останешься сильнее.       Он не может. Даже за томное «Всё, что угодно» и долгие поцелуи — он не может снять запрет на магию. Ему хватит смелости позволить Визарду продолжить. Ему хватит сил вынести это испытание. Ему с лихвой хватит самообладания сдержаться, но не хватит столько гордости, чтобы охриплым полушёпотом не начать умолять облегчить свои страдания. Клясться простить французу эту шалость, что бы тот ни решил, но вымаливать пощаду.       Вьёлет приятно поражён этой выдержкой. Одобрительно мурлычет себе под нос, когда невесомо касается главной болевой точки кончиками пальцев и ловит Якова на том, что тот успел сдержать рефлекторное движение навстречу. Глухо зарычал, запрокинув голову, но успел и сдержал.       Брюс слишком светлый, галантный и волевой человек, чтобы взять силой. Даже зная, что тёмный маг нагло пользуется его джентльменскими качествами. Немилосердно продолжительно и смело. Безупречен в том, насколько неприкосновенным остаётся, открыто усмехаясь в лицо своей жертвы. Играется на самом низменном, но даже после этого, даже после самых нелепых происшествий остаётся в глазах блондина самым утончённым из злодеев. — Ох, mon ami, как же ты упрям… — Просто попроси о чем-то другом. — мужчина задыхается от переполняющего изнутри жара. Смотрит с мольбой, хотя уже принял свою судьбу. Магистра не переубедить. Он затыкает любовника, продвинув колено вглубь мягкого кресла. Яков почти добит этим давлением, но даже не пытается сопротивляться. Достойный соперник. — Ничего другого мне не нужно.       Это очень подло, но простительно. Вьёлет нашёл бы куда более убедительную точку давления для шантажа, если действительно так сильно хочет добиться чего-то конкретного. Мог бы приставить к доверительно открытому горлу мужчины нож для писем и успеть его прирезать, но вместо этого считает чужой пульс, раз за разом проходясь поцелуями вдоль пульсирующих вен. — Ты ждёшь, что я передумаю? — Очень. — Но ты ведь понимаешь, что этого не произойдёт? — К сожалению. — И всё равно терпишь? — Да.       У чародея красиво огрубел голос. Он хрипловато стонет на каждый укус. До синяков сжимает бедра француза. Страдает, но не смеет оттолкнуть мучителя. — А ты? Ты ведь тоже понимаешь, что и я не передумаю? — Понимаю. — И всё равно терпишь? — Терплю.