Голубой огонь в сердце Европы

Ночное небо, словно дорогое загадочное полотно, раскинулось над мощным зданием Нурменгарда. Призрачную луну загораживали плотные облака, которые быстро проплывали мимо, но все никак не давали блеснуть серебряному свету. Звезды появлялись одна за другой, подобно светлячкам, они просыпались под вечер, ставя себе цель предстать во всей красе перед чужим взором и освятить путь заблудшим. Мир же засыпал. Всё спокойно. Только не на душе Геллерта. Неизвестность его никогда не тревожила, но сейчас что-то не давало покоя. В подобные ночи он выходил на веранду и травился, раскуривая трубку, выкручивая её в изящных пальцах. Не сказать, что это сильно помогало, но хотя бы успокаивало на время. Будто бы обнуляя таймер бомбы, которая должна была вот-вот взорваться. Но она снова возвращается к изначальному времени. И начинается по-новой. Сейчас он, к сожалению, не мог себе этого позволить. Его ожидало много неоконченной работы. Взгляд мага перескакивал с одной строчки на другую. И, когда выдавалась минутка, Геллерт отрывался от бумаг, пристально вглядываясь в жалкое тело, лежащее на кровати. Он выискивал в нём признаки жизни, обращая внимание на каждую мелочь. Почему-то именно эта маленькая еврейка вызывала в нём особые чувства. Внутри он будто бы уже поставил эксперимент. Очнётся ли она без посторонней помощи или придется потом выносить труп? Почти любому человеку это покажется жестоким. Мужчина встал и подошёл к окну. На небосводе были видны облака, которые находились значительно ниже кабинета. Будто под его ногами. Он возвышался над ними. И не был намерен падать. У него уже были видения про Вторую мировую войну много десятков лет назад. Она была ужасна, кошмарна. А что ещё хуже – предотвратить он её не мог. Всё усугублял тот факт, что её устроили не волшебники, а обычные магглы, которых никто в серьёз давно не воспринимал. Только им могло на такое хватить смелости? Или... Тупости. Жестокости? Когда-то давно, только познакомившись с Артурианой, он, будучи маленьким мальчиком, долго недоумевал по поводу положения Мерлина в Камелоте. Это же самый сильный волшебник, о котором когда-либо знала история. Слагались сказки, мифы. Возможно, ещё при его жизни. Почему же он работал на маггла, у которого из волшебного только меч, который он и то получил без всяких усилий, в подарок? Вероятно, если бы всем управлял Мерлин, Артур бы остался жив, а Камелот продолжил существовать и не превратился в жалкие руины. Тогда сильнейший волшебник не оказался в заточении. Тогда к нему прислушивались бы, а не принимали как должное. Почему Мерлин не захотел власти? Почему позволял собой вертеть? Столько вопросов было в его голове тогда. И даже сейчас, будучи взрослым, он затрудняется на них ответить. Зато теперь он понимает, какого быть советником маггла, который его не слушает и слышать не хочет. Но если ему недолгое сотрудничество с Гитлером нужно не просто так, то зачем Мерлину был нужен Артур? Какую он выгоду получал от их союза? Гриндевальд всё дальше и дальше уходил от реального мира, пребывая на земле лишь физически. Наверное, надо было идти спать, но совсем не хотелось. Внизу раздался шум ветра, который ворвался в комнату и разметал документы по столешнице. Один листок отлетел и проскользнул в щель между дверью и полом. Безобразие. Но это повело сознание в другом направлении. Он, как заворожённый, подошёл к выходу и приоткрыл аккуратно дверцу, шагнув в запутанный, бесконечный коридор, который был построен подобно лабиринту его собственного сознания. Вдруг вдалеке раздался перестук каблуков. Отсюда можно было слышать всё, что происходит внутри здания. Исключая покои жильцов, каждый из которых имел право на частную жизнь. И тюремные камеры. Ведь не особо приятно засыпать под плачь и вой беспрестанно раздающиеся из гнилых застенков. Кое-кого Геллерт считал особенными отбросами общества, в частности – предателей. Замок был построен с целью знать то, что происходит в любой его точке. Каждое движение не окажется незамеченным. Даже ночью. На то рассчитана планировка, которую разрабатывали одни из лучших архитекторов. — Сэр? — раздался удивленный, кажется, женский голос. Гриндевальд резко повернулся, секунд десять молча разглядывая стену, не обратив внимание на человеческую фигуру, которая стояла перед ним. Он поднял улетевший минуту назад листок. — Вы до сих пор чем-то заняты? — изумление его соратницы усилилось, кое можно было понять по тону её голоса. Волшебнику понадобилось несколько секунд, чтобы осознать, чему так была удивлена Розье. Обычно он оставался необнаруженным, когда выходил куда-то за пределы своего кабинета ночью. Он почти единственный знал, как в этом здании обойти все препятствия. Но сейчас аристократка явно застала его не в расположении духа. Точно, те шаги принадлежали ей. — Добрая ночь, Винда. Как видишь, я пленник своей деятельности. На чужом лице отразилось неодобрение. — Чем же вы заняты в столь поздний час? Гриндевальд вошёл обратно в кабинет, где стоял полумрак и горела одна несчастная лампа, которая была направлена в самый темный угол. Жестом он пригласил внутрь и свою последовательницу, которая впорхнула туда, как мотылёк в форточку. Она воздержалась от комментариев, когда перед ней предстал хаос, состоящий из уже успевших разлетевшихся бумаг не без помощи сил из открытого окна. Теперь всё окончательно перемешалось. Повисло неловкое молчание. И Розье присела на стул. Она ждала причину, по которой её пригласил сюда Геллерт. Может быть ему нужна помощь с его бесконечными делами? Или... Что-то ещё? Волшебница высматривала ответ на его лице. Революционер собрал документы, что были разбросаны по всей территории кабинета. И снова сложил всё по комплектам, оставив их на столе. После он бесшумно подошёл к Винде со спины. Она почувствовала небольшой холод сзади. И даже покрылась небольшим количеством мурашек, когда мужчина склонился над ней. Девушка почувствовала его горячее дыхание и запах тяжёлого табака. Вдруг свет погас. И единственным источником видимости стала луна, которая пребывала сейчас в виде еле заметного через облака полумесяца. — Кажется, светильник пора менять, — наконец оборвал гнетущую тишину Гриндевальд. Свет полыхнул. Розье слегка поморщилась. И её взгляд остановился на маленьком теле девочки. Её дыхание еле слышалось. — Она уже второй день не приходит в себя? Зачем она вам? Революционер не спешил отвечать. Он, проворачивая в руках лампу, пытался найти поломку. — К чему такие сложности, сэр? Вы же можете использовать Люмос, — неуверенно, но заинтересована добавила его сторонница, чтобы скрыть снова появившуюся в разговоре паузу. В последнее время Гриндевальд часто предпочитал молчать. — Это ксеноновая дуговая настольная лампа. Была изобретена совсем недавно в Германии. И даже пока не представлена своей компанией. Я ею заинтересовался, и мне отдали один из уже имеющихся экземпляров, — спокойно объяснил волшебник. После небольших махинаций светильник загорелся ещё более ярким белым светом, который заставил волшебницу прикрыть глаза от боли. Она явно не разделяла увлеченности к маггловским изобретениям. Поэтому не нашла, что ответить. — Если лишить волшебников магии, то они окажутся почти бессильными перед технологиями, которые изобрели магглы. Они более приспособлены к жизни, чем мы. Как бы сложно это не было признавать. Чем больше мы прячемся, тем страшнее и мощнее становятся изобретения людей. И не всегда даже волшебник может себя защитить от последствий исполнения творений обычного, но умного человека. — Но они же просто прячутся за своими технологиями. Тем более никто у нас магию не отберёт, — как-то враждебно Розье глянула на несчастную лампу. — Как знать, что может придумать человек, загнанный в угол непреодолимой силой? Среднестатистический волшебник не следит за продвижением и созданием новых изобретений. И застать его врасплох будет просто, если он столкнется не с заклинанием, а с чем-то, что ему неизвестно, — его пальцы нервно постукивали по столу. — Я думаю, что вы преувеличиваете. — Может быть. Но мне хочется рассмотреть большинство вариантов, которые только могут прийти на ум. Я долго находился в обществе главы германского народа. Его психология интересна, но мышление примитивно. Поверхностный человек, сумасшедший с манией величия. Но ведь не все магглы такие, верно? Они разные, как мы, — уголки губ мага слегка поднялись вверх, — ведь в глазах кого-то я тоже кажусь безумцем. Но в отличие от людей, которым пока недоступна магия, волшебники запросто могут создавать то, что изобрели магглы... Хотя бы этот пистолет. Волшебник поднял со стола оружие и покрутил его в руках. До этого он лежал на стороне, Розье просто не обратила внимания. Она лишь несколько раз видела подобное. И даже не была уверена, как эта штука работает. Пистолет был изготовлен из блестящего металла, с характерными немецкими символами и эмблемами, которые обычно используют фашисты, вот только от остальных его отличал маленький знак Даров смерти, который красовался прямо на рукоятке, которая была изготовлена из тёмного дерева, с тщательно вырезанными узорами. Форма орудия была строго симметричной, с гладкими линиями и острыми углами. При свете лампы он слегка мерцал. Работа была явно выполнена в подарок на заказ. — Кажется, это может... Убить? Ранить? — Верно. И маггла. И волшебника. Как и наши заклинания, на расстоянии или вблизи. Здесь главное — прицелиться. Мы слишком отстали от мира, в котором сейчас живут и эволюционируют обычные люди, которые с помощью науки могут создавать то же самое, что мы с помощью магии. — К чему вы клоните, сэр? — Винда сжала ткань своего чёрного винтажного платья, — Мы всё равно ушли дальше. Вы видите угрозу в людях? — Наши знания о магглах слишком устарели, это может доставить нам немало проблем. Мотылёк, который, преодолел головокружительную высоту и оказался в кабинете, азартно вилял крыльями и стучался о лампу, как будто радуясь, что она снова заработала и пытаясь её расцеловать. Его движения напоминали дикий танец, исполненный под аккомпанемент тишины, которая снова опустилась на покои революционера. Насекомое стремилось к средоточию света, но каждый раз, касаясь его тепла, отпрыгивало, будто испуганное загадочными, волшебными для него лучами. Кажется, что этот маленький красавец забыл обо всём на свете, потерялся в своем собственном мире мечтаний, поглощённый чарующим белым огнем. — На самом деле мы друг друга боимся. — Разве? — не притворно удивилась волшебница. — Обычным людям недоступна магия. Это формирует страх перед неизвестностью и даже в какой-то степени безысходность, поэтому некоторое время назад была инквизиция. Волшебству в их системе мира нет места, ведь там уже правят физические законы, наука... Они заменяют умение колдовать на возможность создавать технику, умение пользоваться ею, как и многим другим. Таким образом магия им становится не нужна. Они развиваются в этом направлении довольно-таки быстро. Как и их общество. Последний раз уклад жизни волшебников же менялся, когда мы ушли в подполье. Но в наших силах это изменить. Мы более совершенные создания. Гриндевальд как-то удовлетворённо улыбнулся. И расслабил наконец свои плечи. А прядь его золотых волос, подобная пламени, упала на один из голубых глаз, закрывая ему обзор. Его взгляд был устремлён на этот раз прямо на свет лампы. — И мы друг друга, если хорошо не постараемся, не поймём. Также, как и это насекомое, которое попало ночью в луч света, стремится к нему, пытаясь найти выход из замкнутого пространства. Но все его надежды разбиваются о стекло, которое мешает ему объединиться с искусственным солнцем. Мотыльку же не объяснить, что это не то, что он ищет. Розье сидела молча и рассматривала того человека, за которым она пошла в свое время по доброй воле. За всё время, проведённое с ним, с каждым новым днём, понимать его идеи становилось все сложнее. Откровенничал революционер довольно редко. Часы пробили ровно час ночи. — Наша задача сейчас не овладеть, а совладать. Прежде всего с самим собой, чтобы понять другую сторону. — Но мы тоже в праве требовать от соседней стороны такого же поведения. Иначе ничего не выйдет, — заметила Винда. Этот ответ явно понравился Геллерту. — Конечно. Каждый ищет своё место под солнцем. — А останется ли для всех место? — тихо произнесла волшебница, её темные брови сошлись у нее на переносице. Гриндевальд предпочёл на этот раз промолчать, давая соратнице шанс на свободомыслие. — Но вы же не намекаете на... — в зелёных глазах промелькнуло недовольство и даже небольшой испуг. Но такого, возможно, и следовало ожидать. Гриндевальд умел удивлять. Раздался спокойный смешок, который смёл все опасения. Винда слегка дрогнула от неожиданно нахлынувшего раздражения, но это ничуть не испортило на её аристократическую осанку. Зачем он так пугает? — Если быть честным, то магглов подавляющее большинство. Не хотелось, только выйдя в свет, сразу казаться в их глазах врагами. Нужно время. Кстати о времени, Винда. Полагаю, сейчас тебе бы хотелось отправиться отдыхать, чтобы завтра, как обычно, блистать и затмевать всех? Кажется, чужая реакция его только посмешила. Винда улыбнулась. — Да, пожалуй. До утра, сэр. Когда Гриндевальд остался один, он откинулся на спинку кресла. Спать уже окончательно расхотелось. Неплохо бы заварить себе кофе или что-то покрепче. Продолжить начатое. И можно было бы просидеть так до первых лучей солнца, если бы его не потревожили движения еврейки. Она начала немного трястись. Мужчина перевернул её в свою сторону, чтобы рассмотреть поближе. Она наконец начала подавать признаки жизни, помимо дыхания и еле прощупывающегося пульса. Значит не так уж и слаба, как он предполагал часами ранее. Геллерт бы давно мог отправить её куда-то в другое место. Не хранить в своем кабинете и вообще даже забыть о её существовании на какое-то время, если бы не шрам, который разглядел у неё на плече. Он был спрятан за лёгкой ночнушкой. Две неаккуратные линии, что пересекали друг друга красовались около привычного номера, который давали всем заключённым в германских концлагерях. Вероятно сделанные тупым ножом. Это сообщало о том, что она сбежала из очень интересного места, защищённого несколькими десятками волшебников и ещё большим количеством солдат-магглов, учёными... Из места, откуда пока никто живой из подопытных не выбирался. А она смогла? Из всего штаба ему не с кем было обсудить подобное. Ведь толком он никому не сообщал, чем ещё занимается совместно с фюрером. Распространение подобной информации ему крайне не хотелось. Особенно сейчас. Стук сердца девочки усилился и стал в разы громче, будто бы сейчас орган выпрыгнет из груди. Её измученные пальчики, которые днями ранее сдавливали из последних сил пистолет, сейчас просто сжимали пустоту. Она медленно открывала глаза, словно пытаясь пробудиться от долгого кошмара, который много дней и ночей изматывал. Но здесь её уже поджидал другой. Её веки ощущались для нее ужасно тяжёлыми. Взгляд же был полон недоумения и страха. На этот раз она была абсолютно беззащитна. Девочка почувствовала боль в теле, словно каждая клетка её организма напоминала о прожитых страхах. Она попыталась резко сесть, но слабость овладела ей, заставляя её опуститься обратно на мягкую, на удивление, кровать. Она оглядела комнату в поисках ответов, но всё вокруг казалось нереальным и далеким. Сознание возвращалось к ней нехотя. Малышка до сих пор блуждала среди тумана, который постепенно рассеивался. Но нескольких секунд ей хватило, чтобы понять и вспомнить, кто перед ней сидит. Какое-то время он молчал. — Почему... — прошептала теперь уже пленница. — Наконец ты очнулась, Schatz. — Почему... Почему вы меня не убили. Я... Не могу больше. Не могу, — горячие слезы полились из её опухших глаз, обжигая впалые щеки, — Я уже не могу терпеть это... Не могу. — "Терпеть это"? Гриндевальд отвёл взгляд в сторону, чтобы хотя бы первое время не нервировать заложницу. На самом деле он не мог быть уверенным в том, не оборвётся ли от такого количества переживаний её маленькое сердечко. А ведь причины не только в эмоциях. Она находилась в незнакомой комнате. Совершенно одна. Одна, потому что единственный, кто сидел с ней рядом — ее враг, который по неизвестным причинам оставил её в живых. Нет, естественно ему её не было жалко. Что за смешная шутка? Наверняка, думала она, он хочет продолжать её пытать. Например, за то, что она слышала их разговор с этим подонком Гитлером или по ещё какому-то другому фактору. Да хотя бы за то, что она еврейской крови? Она не могла залезть неприятелю в голову. Да и какая ей была разница, по какой причине её убьют. Сейчас тяжёлый вес имеет предлог, под которым она осталась в живых. Но узнать его тоже очень страшно. Спорить и кричать бесполезно. И быстро отнимало силы. Хотя, что было отнимать? Она только очнулась, а уже чувствовала полное опустошение. Она боялась даже взглянуть на него, который для неё, маленькой, был подобно чудовищу, взрослому монстру, который выбивался из рамок привычного ей образа фашиста. Вдруг в её руку уткнулось что-то холодное. Она вздрогнула с особой силой. И даже не успела себе нафантазировать ничего более страшного, чем... — Вы хотите меня отравить? — её хриплый голос, в котором были отчётливо слышны нотки недоверия и испуга, заставил Геллерта хмыкнуть. — Выпей, умереть от обезвоживания после всего, что ты пережила — ужасно глупо. Мне бы хотелось ещё с тобой поговорить. Он быстро понял, что она не сможет самостоятельно держать кружку. Поэтому поднес её ближе к потрескавшимся детским губам и слегка наклонил, второй рукой придерживая её голову. Холод обжёг её щеки, рот немного приоткрылся. Кажется, уже от безысходности. Она выпила всё до последней капли, на удивление, даже ни разу не подавившись. Девочка ведь далеко не сразу действительно поверила в то, что это обычная вода. Яд же разный бывает, он не сразу действует. И может проявляться даже через несколько часов! Она стала покачиваться из стороны в сторону, будто бы флаг корабля, который неизбежно потонет. От такого у неё слегка закружилась голова. Поэтому твердая рука мага остановила "игру". Схватив её за плечо, он долго всматривался в неё и дотронулся своими холодными пальцами до шрама. Она очередной раз вздрогнула. "Да что же ему нужно..." Пока в её взгляде он мог прочитать ужас, страх и каплю ненависти, на которую у неё хватило сил. — Schatz, помнишь что-нибудь до момента, пока ты не услышала наш разговор с Herr? Еврейка сильна побледнела. Половина её лица потемнела, а дрожь снова усилилась. Ее маленькие, но довольно острые ногти вонзились в её ладошки. Она начала их медленно царапать. Оказалось, что у неё достаточно сил, чтобы содрать с них кожу. Потекли узкие, неровные дорожки крови. Запах металла быстро дошел и до Гриндевальда, который застыл в одной позе в ожидании ответа. По правде говоря, он немного схитрил. Пока девочка лежала без сознания, он пытался пару раз заглянуть в её мысли с помощью омута памяти. Но кроме обрывочных воспоминаний ничего не нашел. Они совсем не складывались в целую картинку. В выражении её лица скрывалось больше информации, чем в том, что он видел в её голове. Казалось, всё стёрли подчистую, чтобы никто и никогда не смог заглянуть туда и что-то узнать. Через пару секунд взгляд еврейки стал стеклянным и как будто не живым, как у куколки. — Я... Не помню абсолютно ничего, что было до момента, как я попала в лес, — она стала, как Винда несколько минут назад, перебирать в руках нервно одеяло. Он знал, что она говорит правду, ведь её ответ был предвиден сильно заранее. Так его вопрос становится почти бесполезным, если бы не её реакция, которая показывала ведь тот мрак, что она забыла с чужой помощью. Из них двоих он знал о ней гораздо больше, чем она о себе. Некоторые выводы можно было сделать по одному только шраму, который он позже обязательно выжжет, чтобы никто больше не узнал, к какому делу она была причастна. — Ничего страшного... После минуты молчания Гриндевальд вздохнул. Разбираться дальше с ребенком ему не хотелось. Все, что нужно было — он уже узнал. Но чтобы он попал обратно в руки тех, откуда чудом сбежал... Или там были другие обстоятельства, по которым девчонка оказалась на свободе, это не важно. Если это случится, то у него не будет такого замечательного шанса испробовать вкус запретного плода. Ведь по договору такой информацией он не имел права владеть в одиночку. Точно также как и фюрер. И всё действительно оставалось конфиденциально до этого момента. Но эти проблемы он решит чуть позже. — Раз ты не знаешь своего имени, придумай его самостоятельно.