Труп чародея

Его ласковой удавкой вытянуло из мягкой пушистой темноты. Первым настроился слух, и Гарри тут же выдохнул в блаженстве: нечасто ему выпадал шанс просто полежать в тишине, баюкующей вечно напряжëнную голову. Он бы и не подумал пошевелиться, если не одно но: Гарри не знал ни одного места, где мог бы так расслабиться, не отвлекаясь на чужие вопли. Он открыл глаза в любопытном недоумении. Желтоватые огни свечей не раздражали зрение, но ему всë равно пришлось проморгаться, чтобы привыкнуть. Он огляделся и почувствовал, как открывается рот: монолитные ребристые колонны цвета слоновой кости, стремящиеся ввысь и подавляющие своей громадностью, длинные ряды тяжëлых начищенных гранитных широких скамей и множество ярких, искусно выделанных фресок; они казались такими свежими, что ему думалось, что он сможет учуять запах красок и сырость извести, стоит только подойти. Гарри лежал в дверях между притвором и храмом и не имел ни малейшего понятия, как тут оказался. Он отродясь старался обходить церкви, тем более такие помпезные — ему всегда было неуютно и не по себе везде, кроме кладбища; сейчас же редкое благоговение в нëм затрепетало, как пламя свечи на ветру, наравне с нарастающим чувством собственной ничтожности. Гарри чувствовал себя лишним, осквернившим чудесное строение одним только поведением — он был уверен, что даже бродяги не посмели бы валяться, как распоследняя пьянь, посреди этого великолепия. Нахмурившись, Гарри попытался понять, как он здесь оказался; последнее, что запечатлелось в памяти — синюшные вздутые руки утопленниц, тянущие его ко дну. — Я… умер? — выдохнул непонимающе Гарри и тут же зашëлся в судорожном хриплом кашле, утирая жижу, грязным ручьëм бегущую по подбородку; звук получился булькающим из-за илистой воды, оставшейся у него во рту; эхо пронеслось по помещению и отразилось от куполообоазного потолка, возвращаясь троекратным «умер». Выплëвывая скрипящий на зубах песок, он осмотрел себя: те же одежды, в которых он мчался через лес, были изорваны и покрыты тиной. Полностью сырой, Гарри оставил на полу внушительную лужу; он принюхался к рукаву и сморщился — от него смердило, как от гниющей рыбы. Сожаление об испорченной рабочей одежде и реакции Вернона на это подняло в нëм голову, но Гарри просто рассмеялся: как нелепо у него расставлены приоритеты! Да и не всë ли равно, если он утоп? Надрывный смех прекратился так же резко, как и начался, и заместо него раздался тонкий скулëж. Гарри поспешно прикрыл рот дрожащими руками. Пальцы — злополучный перстень блестел золотом, — были онемевшими, холодными и странного желтоватого оттенка, ногти потемнели — когда он рассмотрел их, то понял: это была кромешная тьма. Конец. Всë. Слепая паника встала поперëк горла и рухнула в живот, опаляя ледяным огнëм. С хрипом проталкивая воздух в слипшиеся лëгкие, он вцепился в лицо сморщенными и такими же жëлтыми ладонями. Знание, что ещё рано, горело в нëм уверенным пожаром, и он не мог понять, откуда пришло понимание, что не время. Его мозг сосредоточился на крохотной части, не затронутой ужасом, и Гарри смог вдохнуть, не подавившись. — Может, это сон? Кошмар, да, один из странных кошмаров, это он, — захлëбывающеся пробормотал Гарри, нервно дрожа, — Просыпайся, Поттер, просыпайся же, ну! Сном это не было — самая что ни на есть реальная действительность, в которой он, господи прости, утонул! А если он стал живым мертвяком, как тот же Риддл? Гарри застонал, снова хлюпнув речной водой. Дëргано оглядевшись, Гарри ничего особого не заметил: храм и храм, самый обычный, — без всяких пентаграмм, кровавых жертв на алтаре или чем там увлекается нечисть, — разве что чистый и богатый — и без прихожан. Наверное, и к лучшему, потому что его бы подняли на вилы и сожгли, как распоследнюю ведьму, если бы увидели, как он тут восстаëт из мëртвых. «Где бы это место не находилось, отсюда нужно уйти», — понял наконец Гарри, углядев двери. Вскочив на слабых ногах и переждав головокружение, он прошаркал к арке и толкнул резное дерево: то не поддалось. Издав что-то между рычанием и рыданием, Гарри приблизился к узкому витражному окну; смахнув длинные свечи, он неловко залез на подоконник и дëрнул ручку. Гарри заведомо понял, что всë тут закрыто. «Ну уж нет, я тут не останусь!» — Я не останусь в этой ëбаной церкви! — одержимым полушëпотом повторил он, успокаивая себя, и, размахнувшись, лупанул по стеклу; мгновением позже взвыв, он рухнул и тут же прижал руку к животу, грязно ругаясь. — Не стоит так выражаться, Гарри, — со смешком укорил его тихий голос, — Мы, всё же, в Божьем доме. Гарри вскинулся, немедленно заткнувшись: ему казалось, что он тут один. Он видел, чëрт возьми, что был один! Конечно, это могли быть галлюцинации, навеянные Запретным лесом, — возвращающиеся оттуда люди всегда слышали голоса и потом, если не накладывали на себя руки, обходили кладбища, опасаясь покойников, — но нет: на ближайшей скамье, любопытно склонив голову, сидел старик. Голубые глаза с добродушным укором разглядывали его, валяющегося на каменном полу, а в длинную бороду были вплетены колокольчики; он носил странные одеяния, похожие на разноцветную рясу священника, и странный длинный колпак, водружённый на седую голову. — И снова здравствуй, Гарри, — проронил он негромко приятным голосом. — От-откуда вы меня знаете? — насторожился Гарри, медленно поднимаясь на саднящих локтях; вид мудрого старца — да любого в такой одежде, кто не являлся шутом на ярмарке, — доверия не вызывал, и он осторожно пополз к престолу, истерично думая, что сможет в случае опасности обороняться подсвечником — может, приложив достаточно сил, он смог бы проколоть старика насквозь. Но чтобы он потом делал с трупом?.. Гарри помотал головой: да он вообще не хотел убивать, что за идиотские мысли?! А, может, это фокусы мстящего за кражу Ридлла?.. Гарри сглотнул, пытаясь уловить его присутствие, но ничего подобного, как на кладбище, не ощущалось. — Мы уже виделись когда-то, Гарри. Неудивительно, что ты не помнишь: совсем ведь маленьким был, — прервал тот его мысли, качая головой и капли не обижаясь; на не очень-то и скрытный побег он лишь мягко усмехался, — Моë имя Альбус Дамблдор. Никаких Альбусов Дамблдоров Гарри в жизни не знал, о чëм и огрызнулся, кучкуясь около алтаря. Свечи, составленные на нëм, горели, а фитили дымились, но ничем не пахло, словно он оказался в пузыре. Вместе с гулом в ушах всë это напоминало то состояние транса, в котором Гарри оказался на кладбище, но всë же им не являлось: Гарри прекрасно себя контролировал и не чувствовал, чтобы на него давили, что, впрочем, мало его успокаивало. — Может, ты вспомнишь позже: твоë время нескончаемо, — загадочно улыбнулся Дамблдор, с необъяснимой лëгкостью поднимаясь с места, — Впрочем, давай о насущном. Как ты тут оказался, друг мой? Гарри ощерился и выплюнул сердито: — Я вообще не понимаю, что вы несëте, и знать вас не знаю! — Я не в обиде. И всë же, что ты здесь делаешь? — Я умер, чëрт возьми! Умер! — вырвалось у него яростным воплем. — Умер?.. Хм, неужели? — старик то ли не услышал, то ли проигнорировал его ругательство и подошëл ближе; Гарри, обливаясь потом, схватил один из подсвечников и шмыгнул за постамент. Сердце заполошно билось где-то в горле, похожее на огромную склизкую жабу. Страху этот знакомый-незнакомый дед нагонял на Гарри больше, чем мëртвый засранец-Риддл, из-за которого Гарри, кстати, и почил! Это казалось смешным прямо-таки до рыданий, но Гарри лишь удобнее перехватил конструкцию и сморгнул пот, застлавший глаза. — Я не буду тебе вредить, Гарри, но можешь оставить орудие, если так тебе спокойней. И, кстати, не думаю, что ты умер. С чего ты это взял? Старик застыл возле ступеней, не решаясь подойти ближе; Гарри зло хмыкнул: он и сам бы не стал подходить к человеку с подсвечником. — Потому что меня утопили! — рявкнул он в ответ. Комната теряла очертания, становясь по краям тусклой; дрожали своды расписных потолков, клубился полупрозрачный дымок у стен. — Прискорбно. А как именно это произошло? — участливо осведомился Дамблдор, перебирая что-то в руках. — Прискорбно?.. — как элегантно старик обозвал его безвременную кончину; сам Гарри назвал бы это «пиздой». Он с трудом выдохнул, пытаясь успокоиться, и высунул левую руку на обозрение, — Встретил нежить, — протолкнул Гарри сквозь зубы, — украл кольцо и сбежал. А тот нашëл меня. — И убил? — Не сам он. Мы договорились, что я отдам кольцо, я пошëл к нему, но доски не выдержали, а в воде меня топили руки. Он угробил меня! Натравил какую-то дрянь! Этот проклятый Риддл убил меня! — Мгм, Риддл, значит… Что ж, это на Тома похоже, но кажется мне, что не в этом случае, — почесал старик бороду; колокольчики отозвались громким перезвоном, тонущим в странном мареве писка, поглощавшего храм. — Тогда где я? — потерянно вскрикнул Гарри; он не узнал ничего, ещё больше запутался и впадал в отчаяние. — Думаю, мы поговорим об этом в следующий раз. И всë же ты жив, мой мальчик. — Объясните сейчас! И что значит «в следующий раз»? — До встречи, парень. — Да какого чëрта?! — Пацан!

***

— Пацан! — удар, обрушившийся на его щëку, обжëг. Гарри, больше машинально, чем осознанно, вскинул кулак вверх, сбивая кого-то с ног. — Да ты совсем больной! — зашипел голос, — Я начинаю жалеть, что ты всë ещё жив, идиот! Гарри, внезапно закашлявшись, перевернулся набок и выплëвывал воду, непонятно откуда взявшуюся. Неужели Даддерс всë же решился и попытался утопить меня, подумал он с мëртвой апатией, пытаясь подняться на дрожащие колени. Во рту стоял привкус речки, тины и рыбы, вызывающий неслабую тошноту, и Гарри, хлипнув, проблевался желчью и водой. — Мерзость какая, — сообщили ему с брезгливостью и вздëрнули на слабые ноги. Алые глаза требовательно смотрели в упор. — О, — устало выдохнул Гарри, в момент вспоминая, как барахтался в воде и пытался вывернуться из цепких пальцев, — Опять ты, — констатировал он. Риддл, державший его на расстоянии вытянутой руки, был недовольным и мокрым: капли падали с сосулек волос прямо на дëргавшийся нос, — Дерьмово выглядишь. Как драная мокрая кошка, — любезно добавил он, желая донести точную информацию, — Или как гниющая водоросль. Или- — В следующий раз я сам привяжу к тебе камень и буду смеяться над твоими жалкими попытками выплыть, — перебил Риддл мрачно, отступая, — Неимоверно счастлив, что ты жив, но ты можешь уже отдать кольцо? — выплюнул тот с самым постным лицом, которое когда-либо видел мир. Гарри, продираясь сквозь туман сознания, осмотрелся: они стояли — Риддл стоял, Гарри же качался из стороны в сторону и грозился повиснуть на чужой руке, — на берегу, у самых кустов камыша и рогоза, недвижимо застывших и не колышущихся вовсе. Остановились облака на небе, мерно светили луна и звëзды, не было ни единого, даже малейшего, следа ветра. — Что?.. — выдавил Гарри, не зная, чудится ему или нет. — Что «что»? Кольцо гони! — рявкнул Риддл, требовательно раскрыв ладонь; Гарри, не обращая внимания на жест, неопределённо махнул подбородком вокруг себя, — А, это… Чтобы вытащить тебя, мне пришлось остановить время раньше положенного. И за одно только это я жду свою вещь обратно. — Я же говорил, что оно не снимается, — ошарашенно пробормотал Гарри, дëргая перстень; все его мысли занимало «пришлось остановить время, чтобы вытащить тебя». Остановить время? Чтобы спасти его? Ему оставалось гадать, были ли слова какой-то чудной метафорой или это было одним из проявлений, которые мог творить Риддл. Чужой внимательный взор проследил за неудачной попыткой, — Спасибо за спасение. Хотя ты и пытался заманить меня к себе чуток раньше, но это было очень мило с твоей стороны. — Кольцо вообще не двигается? Ты слабо тянешь, — не отреагировал на благодарность Риддл. Скептицизм так явно вырисовывался в его поджатых тонких губах и аккуратных тëмных бровях, поднятых кверху, что Гарри, не будь таким уставшим, оскорбился бы. — Попробуй сам. Может, у тебя выйдет, — предложил он, пожимая плечами. Его пальцы уверенно обхватили протянутую кисть, и Гарри тут же дрогнул: холодная конечность напоминала лëд. Он отвëл глаза, когда его руку покрутили, чтобы удобнее взяться за кольцо. Бездумно посмотрев на деревья, Гарри кое-что заметил. Сначала подумал, что ему показалось, моргнул и снова пригляделся, слеповато щурясь — и ощутил, как размыкаются губы, вырисовывая идеальное «о». Раскормленная ворона, замершая в полëте, ему не померещилась. Это поражало: Гарри-то думал, что это был эвфемизм какой или что-то навроде, но Риддл действительно остановил время! Да это в голове не укладывалось: может, Гарри всë же захлебнулся, а теперь бредил, пока его тело погружалось на дно?.. Внезапная боль прошлась по всей руке, и Гарри дëрнулся, шикая. Риддл, досадливо морщась, отошëл. Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но был перебит. — Потрясающе, — дëрнул губами Гарри, горящим взглядом пожирая окружающее пространство и потирая руку: та почти закоченела от холода. Но надо же, заморозить время! Это было немыслимо, но он сам видел, как всë застыло; сердце в его груди суматошно билось, а лицо искривила широкая улыбка, — Странно, жутко, но как же потрясающе! Просто… Боже, это невероятно!.. Как ты сделал это? Риддл, ошалело замерший под градом вопросов, вдруг задумчиво склонил голову, и Гарри, притихнув, сглотнул вставший ком в горле. Сейчас, при ярком свете полной луны, близком расстоянии и глазами, наконец поймавшими фокус, без налëта ужаса и гнева, он смог рассмотреть Риддла лучше — и невольно поразился. Сейчас в Риддле почти не осталось той идеальной, выверенной, скульптурной красоты, к которой стремился Гарри на кладбище — и всë же он оставался притягателен, как бывают притягательны стихийные бедствия: смертельная опасность перемежается с гипнотическим очарованием; неукротимость, неизбежность и неимоверная мощь бури, заставляющая цепенеть. К Риддлу бы влекло и без всяких чар, отрешëнно понял Гарри, потому что тот был как свет для мотыльков. Это была дикая, мрачная, потусторонняя привлекательность: его кожа, ровная и гладкая, почти светилась изнутри, белея в сумерках; породистое, как любила говорить Петуния, лицо с острыми скулами и резкими чертами искажалось из-за эмоций, а глаза горели; движения, быстрые и вместе с этим плавные, почти текучие, гипнотизировали своей отточенностью, и Гарри подумал, что тот, наверное, очень долго тренировался этому — хотя, может, это из-за его призрачности? Гарри сам был ой как далëк от такой грациозности, — одна его осанка чего стоила, — да и не видел никого, кто мог бы так двигаться — по крайней мере, из людей. — Магия. А до тебя только сейчас дошло? Кажется, вместе со временем остановилось и твоë мышление, — язвительно заметил Риддл и приосанился: видимо, тот был падок на лесть. Гарри моргнул сухими глазами и почувствовал, как закололо щëки: Дурсли бы голову ему оторвали за то, что он так явно пялился. Он и сам захотел надавать себе за такую глупость: подумаешь, красивый парень! — Значит, всë-таки колдун, — заторможенно хмыкнул Гарри себе под нос и протянул ладонь, пытаясь не обращать внимания на насмешливо вскинутую бровь, — Гарри Поттер. Сирота, могильщик и несостоявшийся жених. Риддл мгновение мешкал, но потом осторожно протянул свою, — Гарри уставился на красный камушек, — всë так же внимательно разглядывая его. — Том Риддл. Нежить, маг и вполне себе муж, — ядовито представился он, усиливая хватку, — Перстень не снять до конца бала, так что держись крепче, Поттер. Гарри, поглощëнный странным открытием, что вроде как женат, — и не на Клариссе! — толком и понять ничего не успел, как его ноги подкосились, а тьма заползла в голову; странное ощущение, будто он погрузился в густую чëрную дымку, окутало его целиком. Туман окружил его коконом, а потом схлопнулся. Гарри перестал чувствовать верх и низ, пространство странно искажалось; он хотел было отступить, но его настойчиво потянули вперëд, и ему пришлось спешно перебирать ногами. Все его внутренности то подлетали, то падали, создавая неприятную щекотку в животе. Думать о чëм-либо было сложно, и он непременно бы потерялся в темноте, не сжимай его руку так крепко Риддл. — А… — Гарри, хотевший спросить, что за чëрт, открыл рот, в который тут же хлынул поток бурой жижи. Закашлявшись, он запнулся и полетел вниз, в зубастую пасть неведомого монстра. Слышался крик, такой далëкий, что, казалось, он доносится сквозь толстый слой ваты. Он всë падал и падал, и пасть становилась всë ближе, и Гарри уже чувствовал вонь гниющей плоти… Как всë прекратилось. Гарри обнаружил себя, сидящим на корточках, на подстилке из иголочек, жухлых листьев и пергаментных листов; удушливо хрипя, он схватился за горло и замотал головой из стороны в сторону. Вокруг раздавались голоса на разный лад, но сейчас это не было важным: Гарри не мог вдохнуть вот уже какой раз за этот долгий день. Страх, что ему никто не поможет, застыл в груди, когда он мельком увидел толкучку вокруг него. — …юда бы Снейпа… — …икажете, милорд?.. — …здесь!.. Его челюсти с силой разжали — Гарри как наяву увидел, как формируются синяки в виде уродливых грязно-синих точек, — и влили что-то в рот. На языке разлился вкус ядрëной мяты и каких-то трав, и Гарри, фыркнув пару раз, встал: неприятное состояние оставило его так же внезапно, как и застало. Он застыл в неловкости, с опаской оглядываясь. На него смотрела, по крайней мере, дюжина людей. Не людей, быстро поправился Гарри, а призраков. Он дëрнул ворот сюртука, чувствуя, как покрывается краснью — такое пристальное внимание кого угодно могло выбить из колеи. — Быстро очухался, живчик какой! — Так конечно, блэковские зелья кого угодно оживят!.. — послышался дружный смех, и глаз у непроизвольно Гарри дëрнулся. — А это, значит, и есть хозяйка бала? — Ну, что-то явно пошло не так, — с неуверенной улыбкой протянул рыжий парень, возвышающийся над остальными. — Не так?! Да это просто катастрофа! — кисло фыркнул мальчишка со странными, почти сверкающими волосами, указывая на нахмурившегося Гарри рукой, — Милорд, почему вместо хозяйки у нас вот это? — Умолкни, Драко! — зашипела, выйдя из-за других, статная женщина с короной кудрявых волос; еë тяжëлый взгляд остановился на Риддле, безучастно стоящем в стороне, — Милорд, рады… удачной?. охоте. Но почему мальчишка? Риддл, тяжело вздохнув, бесстрастно ответил: — Кольцо выбрало его, — и сразу же продолжил громче, прерывая назревающий гомон, — И с этим ничего не сделать! Начальный этап пройден, охота завершена. Хотя, конечно, можно было бы попробовать отрубить ему руку, но времени осталось маловато, — задумчиво закончил он, поглаживая подбородок под маниакальное хихиканье кудрявой женщины, доставшей нож. Гарри, посуровевший ещё на слове «охота», вспыхнул подобно спичке; желчь поднялась вверх и осталась на корне языка яростной горечью — вся благодарность за спасение, которую Гарри испытал к Ридллу, стухла подобно мясу, оставленному в тепле. — Сделай шаг, и я тебе космы со скальпом вырву! — рявкнул, скалясь на всех сразу, сорванно Гарри захлопавшей глазами женщине; полубоком повернувшись к Риддлу, он процедил, пытаясь отыскать остатки спокойствия, — Если ты вдруг забыл, я напомню: у нас договор — я тебе отдаю твоë кольцо, ты мне — моë, сделка проще некуда! Какая, к чертям собачьим, «охота», какой, нахер, «бал»?! Повисло гробовое молчание — Гарри слышал стук собственного сердца, отбивающий заходящееся стаккато. Люди — призраки, помилуй Боже его разум, призраки! — и так бледные, после его слов и вовсе обесцветились. «Кажется, сегодня я умру», — обречëнно, с затухающим смирением вздохнул Гарри, прищуренно разглядывая расномастную компанию: больше тридцати голов умещалось в маленькой светлой комнатушке, пропахшей цветами и благовониями. Рыжая и самая многочисленная семья быстро перемигивалась, явно понимая друг друга без слов; семья блондинов — назвать сына Дурако могли только те, кто ребёнка не хотел, — молча стояла с непроницаемыми лицами, и лишь по неестественно прямым спинам можно было понять, что с ними что-то не так; явно сумасшедшая женщина обнажала зубы, но молча переводила взгляд с Гарри на Риддла и обратно: ждала команду. Они не ждали, что он что-то вставит поперëк — и у Гарри, искавшего подвох ещë на мосту, потихоньку начала складываться мозайка из тех кусочков правды и лжи, которые скормил ему Риддл. Он застыл, облизывая пересохшие губы, и пытался отрешиться от оглушающего рëва в голове. Риддл, хмыкнув, оглядел его сжатые кулаки и медленно приблизился к нему; обманчиво-ласково обхватив его челюсть, он прошипел прямо в напряжëнное лицо: — Думаю, наядам стоило приложить больше усилий и вконец утопить тебя: куда проще снять перстень с покойника и найти кого-то более подходящего, однако сделанного не вернуть. С этого момента, Гарри Поттер, ты хозяин бала, и мне плевать, хочешь ты его проводить или нет — ты сделаешь это в любом случае, раз не в состоянии отдать кольцо. Теперь ты тут застрял, и только от тебя зависит, со всеми ли конечностями ты вернëшься домой, если вернëшься вообще, — Риддл с огнëм в глазах схватил его за волосы, стоящие дыбом, — Теперь я для тебя — Лорд, и ты должен слушаться меня, если не хочешь сильно пожалеть о том, что на свет появился. Надеюсь, я доходчиво объяснил, и в твоей дырявой голове отложилась информация. Ты всë понял, Гарри? «Запугать, значит, хочет», — неверяще подумал Гарри, в груди которого разлился жар. Неистовое раздражение, сковавшее его ещё с момента огласки дня свадьбы, цепко ухватилось за внутренности и ошпарило кипятком; оно загудело за зубами, а обида, трещащая и неожиданная, угнездилась в самом сердце. Гарри озверел. — Яснее некуда, мой Лорд, — показал, расплывшись в улыбке, слишком много зубов Гарри и, едва наклонив голову, выбросил тело вперëд. Макушка отозвалась вспышкой боли, но мягкий хруст, который он ощутил, восполнил всякие неудобства с лихвой. Вой боли отозвался в его душе сладостной песнью — ни церковный хор, ни перезвон колоколов, ни умелая игра на органе не могли сравниваться с этим наслаждением для ушей. Поднялся нестройный шум криков, содержащих что-то вроде «Мой Лорд!», «Господи» и «Ставлю мантии», но ни один из нежити не решался подойти; Гарри чувствовал ехидное ликование: никто, кроме его самого, здесь не знал, что «охота» на него велась с самого детства, и что он выучился играть в эту игру и выходить победителем. Гарри ухмыльнулся, посмотрел на Риддла, чьë неверие видеть было так забавно, и напряг ноги. Драться он умел с ранних лет — «охота на Гарри» была самой популярной игрой у деревенских мальчишек. Он мало что помнил с того времени, но один урок, вырезанный на коже и вплавленный в кости, точно вынес: сражаться нужно до конца; бить так, чтобы враг не смог понять, что происходит, чтобы не смог ответить; бить надо на поражение, до победы — или до самой смерти. Вот и сейчас Гарри не собирался щадить рук. Бешенство пронеслось по венам, добавляя скорости — Гарри прыгнул вперëд и повалил шокированного Риддла, ненароком зацепив кого-то закричавшего по пути. Пол задрожал под ними, опасно задребезжали склянки на столе. Успев нанести несколько ударов, Гарри получил в ответ; челюсть взорвалась болью, но это только плеснуло масла в огонь. Риддл, сумевший оказаться сверху, вскрикнул, когда он смог ухватиться за ветхие длинные одежды; они покатились, рыча и царапаясь, как дикое зверьë, пока не ударились о деревянные ножки. Гарри окатило стеклом и вонючей жижей, и он с брезгливым ужасом разглядел пожелтевшие глазные яблоки, которые раскатились под ними. С мерзким громким хлопком Риддл раздавил одно из них в ладони, а потом швырнул. Гарри, успевший зажмуриться, но не закрыть рот, чуть не обблевался, когда язык опалило спиртовой вязкой горечью — а уж когда его настигла вонь, с сдавленным воплем шарахнулся назад, тут же получая смазанный шлепок по щеке. Нащупав острый осколок, он махнул им перед собой, не открывая глаз; гневный крик дал ему секунду, и он устремился вперëд, вновь оказываясь на риддловых острых коленях. Дыхание прерывалось, голова кружилась, — воздух, ставший спëртым и сжатым, казалось, вот-вот вспыхнет, — а Гарри, совсем обезумев, пытался дотянуться до разъярëнных алых глаз, чтобы вырвать их к чëртовой матери, и одновременно противостоять тем, кто хотел подойти сзади. — Я убью тебя, убью тебя, убью, лживый ублюдок! — выплëвывал в бреду Гарри, отбрыкиваясь от рук, которые пытались оттащить его. Сейчас ему не было дела до других, сейчас во вселенной остались только он, Риддл и ядовитая злоба, гнавшая их двоих вперëд. — Я уже мëртв! — проревел Риддл и, снова поменяв их местами, удачным ударом разбил нос: перед глазами всë вспыхнуло, на глаза навернулись слëзы; кровь заструилась по лицу, заболели все царапины. Волна тошноты поднялась по пищеводу, и ему огромного труда стоило не рухнуть. — Всë ещё как девчонка бьëшь! — ломано, через силу усмехнулся Гарри, смаргивая влагу и звëздочки перед глазами, и лягнул ногой. Риддл, сдавленно заскулив, скатился с него и вслепую выбросил кулак; в ухе зазвенело, а Гарри вскрикнул, пытаясь прикрыть ноющее лицо: Риддл, очухавшись, уже метелил его. Удары сыпались градом, точные, даром что слабые. Гарри, задëргавшись, сумел ухватиться за чужие волосы и плюнуть; Риддл ошеломлëнно выдохнул, застыв, и Гарри с трудом выпустил клок тëмных волос, упавший вниз. Риддл, моргнув, внимательно, будто заново осмотрел его и вдруг дико улыбнулся. Слюна издевательски-медленно поползла по впалой щеке. Гарри замер, чувствуя ужас. — Я убью тебя. Ледяные длинные пальцы обхватили горло и сильно сжали, и Гарри обуяла волна отчаяния. Риддл ухмылялся, как одержимый, и пытался переломить ему трахею, и Гарри не хотел вот так умирать, и, затрепыхавшись, задел что-то ногами: тяжëлый шкаф с книгами опасно накренился над ними. Книги посыпались на них, тяжëлые и больно бьющие, но Риддл не остановился — его грудь часто и поверхностно вздымалась, волосы стояли дыбом, а мантия была измазана в крови, грязи и формалине. Губы у Гарри уже кололо сотней мелких иголочек, руки слабели, и он уже начал смиряться со своей нелепой кончиной, — которой за день? — как Риддл повернулся на визг, полный ужаса: — Боже мой! Огромный дубовый секретер падал. Едва в сознании, Гарри, инстинктивно обхватив ногами Риддла, притянул его к себе и обвил руками, и шкаф накрыл их, будто крышкой гроба.

***

— Э-эм, привет?.. Гарри, угрюмо сидящий в обманчивой тишине кладбища, повернулся на голос. Рыжий парень, его ровесник, возвышался над ним, но угрожающе не выглядел. Гарри поднял бровь. — Я не помешаю? — спросил тот неуверенно, неловко маясь около чьего-то могильного камня. Гарри молча подвинулся к самому краю, освобождая место на скамейке. Подавив желание огрызнуться, он выдохнул; облако пара зависло перед ним, а потом лениво уплыло по ветру. Парень, шмыгнув носом, приземлился рядом и поглядывал на него, открывая и закрывая рот. Гарри упрямо отвернулся; он не хотел ни с кем разговаривать: сил, и моральных, и физических, не осталось ни на что. Слава богу, рыжий не спешил нарушать его мнимый хрупкий покой. Они молча сидели за часовней; еë тень накрывала их и надëжно прятала во мраке, скрывая от чужой суетливой беготни. Здесь пахло сырой древесиной и мокрой землëй, а ещё тут почти никто не появлялся — Гарри недовольно метнул взгляд в парня, но тот только и ждал, пока на него обратят внимание. — Ты совсем ненормальный, раз навалял милорду, — шëпотом поделился парень, широко улыбаясь и протягивая руку, — Хотя это было здорово. Я Рон Уизли. Недоверчиво хмыкнув, Гарри пожал большую, словно печная заслонка, ладонь. На ощупь она была совсем как лëд — он почувствовал это даже сквозь слой бинтов, любезно найденных после того, как их с трудом вызволили из-под шкафа. — Гарри Поттер. Рон Уизли просиял, и его веснушки вспыхнули на бледной коже. Гарри моргнул, заворожëнный тем, как сильно россыпь пятен была похожа на просыпанную звëздную пыль. Он вновь осмотрел своего собеседника: и что же, это был удивительный парень. Огненно-рыжий, со странной стрижкой, высоченный, как башня, и с длинным носом; Гарри никогда не видел настолько ярких людей. Рон смутился пристального взгляда; взлохматив чëлку, он встряхнулся и вдруг выпалил, выглядя и смущëнным и очень любопытным: — А ты тут навсегда или потом на другое кладбище? — Э? Чего, прости? — Извини, это не моë дело, — смешался тот, густо покраснев, и поспешил продолжить, — Мне просто показалось хорошей идеей предложить остаться здесь… Лорд отойдëт, если извинишься, и позволит тебе остаться! — Э-э-э? В каком таком смысле «остаться»? — Гарри поморщился, и впечатление, которое произвëл весьма неплохой Рон, смазалось из-за дурацкой, проклятой фамилии. Помотав гудящей головой, он спросил, пытаясь уловить смысл слов, которые он не мог понять, наверняка, из-за сотрясения и недавнего шока, — Ты о чëм? — У нас полно свободных склепов, а в часовне есть пара комнат — думаю, ты сможешь жить с Перси: он жуткий зануда, но безобидный, главное, не мусорить, — быстро объяснил Рон, корча гримасу на «Перси». — А почему я должен здесь жить? — Ну, у нас дружное сообщество; тут тихо и мило, особенно когда мама не запрягает… Так что я и подумал, что тебе бы тут понравилось. Но если хочешь на другое кладбище — без проблем, можем видеться на Самайн! — Рон, — в недовольстве перебил Гарри, сжимая пульсирующие виски, — Как, по-твоему, я буду жить на кладбище? — Как обычно? — фыркнул Рон, с опаской глядя на Гарри, — Голова, что ли, болит? Странно, зелья должны были помочь. Хочешь, я ещё принесу? — Зелья? Причëм тут зелья, мы о кладбище говорим! Как «как обычно», Рон? Я, вот, живу в городе в доме, — по крайней мере, до тех пор, пока Дурсли меня не выкинут, додумал Гарри, раздражаясь: кажется, Гарри очень поспешил, и этот Рон Уизли оказался ещё одним идиотом, который считал, что будет ой как смешно предложить ему остаться здесь, когда он не имеет возможности вернуться домой. — Гарри, — медленно, будто разговаривая с глупым ребëнком, произнëс Рон, — Призраки живут на кладбище. Ты — призрак, ты должен жить на кладбище. — Что ты несëшь?! — рявкнул, наконец, Гарри, — Я жив! И как только проведу бал, то отправлюсь домой — в город за лесом, в свой дом! Рон широко раскрыл глаза и рот; его челюсть отвисла, демонстрируя крепкие зубы и красный язык. Всë так же недоверчиво глядя на него, он опëрся о скамейку и подался вперëд, втягивая носом воздух. Чувствуя, как горит лицо, Гарри отшатнулся, судорожно оглядываясь: если кто видел этот ужас, Гарри сгорит со стыда; его даже бульдоги Мардж так не обнюхивали! — Эй, какого дьявола ты творишь?! — шëпотом гаркнул он, стараясь отодвинуться. — Да от тебя же несëт мертвечиной! — заключил, не обращая внимания на возмущения, Рон, откидываясь назад, — Ты явно мëртв, Гарри. — Но… Но я не умирал, — выдавил Гарри севшим голосом, пытаясь уложить слова в голове. Что? — Ой… — Ага. Ой. О, я убью этого ëбаного Ридлла! — Чт- Стой! Стой, Гарри!