Труп чародея

Тьма, пришедшая с Ла-Манша, накрыла английские леса, шотландские горы, ирландские равнины и уэльские фьорды. Тонули в тени города и деревни, дороги и мосты, и только серебряная луна, пробиваясь сквозь тонкую вуаль облаков, освещала землю. Выли дико собаки, щетинились кошки, торопились по домам запоздавшие люди, и лишь неясные силуэты были спокойны. Неторопливо, будто под водою, двигались все в одном направлении; единым косяком рыб плыли сотни миль полупрозрачные силуэты животных и людей к одному из старых, заброшенных кладбищ на севере Шотландии, чтобы попасть на праздник жизни, устроенный их Лордом, а путь их был устлан догорающей полынью и слабо мерцающими огоньками тыкв. Занималась ночь Самайна; начиналась новая пора не-жизни и Дикой охоты, и неспокойно было в Соединённом Королевстве.

***

Гарри передëрнуло, когда дрожащее пламя витой свечи отразилось в еë глазах; казалось, что на миг в этой мутной серости показалось всë адское племя и осклабилось в угрозе, а потом так же быстро пропало в слякоти. Прокашлявшись, — хриплый надсадный звук отразился от стен и разнëсся по церкви завыванием упыря, — он отвëл взгляд от изогнутых в приятной улыбке полных губ и покосился на книгу на аналое. Репетиция началась четыре часа назад и никак не могла закончиться. В нём ли, беспокойном и уставшем, дело, в недовольных ли Дурслях или в чете Смитов, которые с каждой прошедшей минутой выглядели так, будто готовы были идти за ружьями, но толковых результатов не было до сих пор. Если бы Гарри предложили описать ситуацию одним словом, то, скорее всего, это было бы слово «паршиво». Он прибежал сюда с работы, когда напарник, Робардс, невзначай упомянул о его, господи прости, невесте и том, что она с радостью станет женой юного могильщика. Гарри, весь день копающийся в промозглой грязи, даже не переоделся: на чëрные одежды, испачканные кладбищенской землëй, брезгливо косились даже бездомные попрошайки под резными дверьми. Так что да, «паршиво» весьма точно описывало весь тот цирк, в котором он участвовал. Вечерело. Тусклый свет фонарей проникал сквозь грязные блëклые витражи, и в этих расплывчатых лучах лениво танцевала вековая пыль. Тëмные дубовые скамьи матово мерцали, а сизый дымок вился кольцами и собирался под расписным сводом; удушливо пахло ладаном, томным, густым, сладким и бальзамическим, путающим сознание и щиплющим нос. Церковь, небольшая и, на удивление — вот, значит, куда ушли его пожертвования, — симпатичная, казалась Гарри самыми страшными казематами, а вес чужой тонкой девичьей ручки тянул вниз, как самые тяжëлые кандалы. — Итак, мистер Поттер, ещё раз, — раздался властный недовольный голос, совсем не подходящий для божьего посланника. Впрочем, Гарри не мог его винить: на месте священника он бы вообще запретил даже на милю приближаться к храму. Он, хотя и посещал воскресные службы, в Бога не верил: житьë с Дурслями вообще искореняло и веру, и надежду, и любовь. С трудом сморгнув мутную пелену, Гарри начал проговаривать проклятую клятву, мечтая о тишине и, может, чашке чая: — Своей рукой я развею твои горести, а чаша твоя… — Да святого ради! — громыхнул священник. Прикрыв испещрëнное морщинами, как реками на карте, лицо, старик сглотнул пару раз и проговорил: — Мистер Поттер, это свадебный обряд, а не конкурс на самого быстрого чтеца в библиотеке. Будьте добры, произносите речь торжественно, а не так, будто хотите призвать дьявола. Заново. Кларисса Смит впилась в его ладонь острыми ногтями, а потом, скривив лицо, указала подбородком на аналой. Сейчас она казалась Гарри почти красивой: тëмно-коричневое платье под горло, светло-русые, будто припорошëнные пеплом волосы в корзиночке, миловидное лицо. Гарри захотелось сплюнуть: он с детства знал, что за приятной внешностью скрывалась та ещё мерзавка. Кларисса и девчонкой была гадкой, а уж с возрастом и вовсе стала мегерой — особенно когда начинала тянуть гласные, жалуясь отцу. Он перехватил свечку — воск ужалил мозолистые от лопаты руки — и поднял молитвенник. Старый текст на жëлтом пергаменте расплывался и плохо читался; буквы складывались в слова, слова — в предложения, но весь смысл ускользал от него. Гарри умел читать, но сейчас словно резко разучился; может, дело в том, что мысли его кружились далеко-далеко за пределами святой земли — например, в хижине на окраине города, куда он обычно убегал на обед. Там работал его хороший друг, наливающий ему чая и угощающий зубодробительными кексами за счëт заведения. Хагрид был огромным детиной выше семи футов роста и с таким же большим сердцем, но даже он говорил, что свадьба эта добром не кончится. И если уж недалëкий Хагрид видел, что вся эта затея — дерьмо полнейшее, то Гарри и подавно. Ранние браки он не принимал; понимал, конечно, для чего это делается, но всë равно не любил ужасно: слишком уж часто он сталкивался с теми, чей медовый месяц заканчивался поножовщиной. Он, расчертив последние страницы в тонкой книжице, куда обычно записывал заказы, интереса ради вëл счëт: для их небольшого городка количество смертей счастливых молодожёнов было аховым. Конечно, случались и исключения: его родители жили душа в душу, но и они в конечном счёте покоились в общей нищенской могиле. Исключения случались — однако они были подтверждением того, что ранние браки — плохая идея. Из невесëлых мыслей его вывел яростный рëв: — Поттер! Дëрнувшись, Гарри огляделся: побелевшая Кларисса, испуганный священник, тлеющая бумага, разъярённые Дурсли… — Ох ты ж!.. — с трудом проглотил он ругательство, когда иссушенный талмуд вдруг вспыхнул. Свечка упала, окатив воском тëмное платье завизжавшей — и наверняка оглушившей всех летучих мышей в радиусе сотни миль — Клариссы, а Гарри думал об инквизиции, ведьмах и том, как ему всë надоело. Помимо дыма запахло и палëными волосами — это он попытался смахнуть пламя рукой. Гам поднялся со всех сторон: на одной высокой ноте вопила невеста; священник ругался, как портовый моряк, и старался отобрать книгу; Смиты, недовольные Гарри с самого начала помолвки, под шумок живо пытались откреститься от идиота-зятя; Вернон одновременно и успокаивал Петунью и Мардж, и заверял Смитов в Гаррином волнении, а не в отсутствии мозгов; а Дадли, выглядящий, как уродливый амур-переросток, гомерически хохотал, повизгивая и смахивая слëзы. Гарри швырнул молитвенник на пол под страдальческий вой священника, потоптался по нему и, схватив кубок с вином, выплеснул содержимое. Жар, опаливший кисть, поднялся и остался ярким румянцем на щеках. Слово «паршиво» издевательски помахало ему метафорической ладошкой и дымом уплыло к расписному потолку, оставив после себя краткое «кошмар». — Э-э-э, — глубокомысленно выдавил Гарри осипшим голосом, — простите, Бога ради, я не специально… — Не специально?! — взвыл Пирс и взмахнул руками. Грязная ряса потушила все свечи на старинном канделябре. — Это переходит все границы! Не выучили обет, сожгли древний псалтырь и чуть не сожгли церковь, что дальше?! — Пожалуйста, простите, я просто… Переволновался?.. — Вы ещё и спрашиваете! Вам уже восемнадцать лет, вы женитесь, должна же быть у вас хоть какая-то ответственность, — старик критически оглядел его и сморщился от предыдущего утверждения. — Пока вы, мистер Поттер, не научитесь думать своей пустой головой, делать вам в церкви и семейной жизни нечего. Уходите, и чтобы духу вашего тут не было! — недовольно засопел Пирс, тыча в Гарри канделябром. — Но… — Вон! Съëжившись, Гарри скользнул к выходу, споткнувшись по пути пару раз. Бродяжки ехидно зубоскалили над ним, столпившись у притвора, и он сжал челюсти, вылетев на улицу. Снаружи, несмотря на конец октября, стояла ужасная духота, какая случается только перед летними грозами. Гарри рванул воротник рубахи, хватнув ртом побольше воздуха и тут же пожалев: невыносимо пахло рыбой. Каждый заезжий путник издалека знал, чем живëт городок; рыболовный промысел кормил многих жителей, а тем, кто горбатился, как Гарри, на другой работе, приходилось довольствоваться вонью, впитывающейся в кожу. Заскрипели засовы; Кларисса, озлобленная и оскорблëнная, процедила что-то очень похожее на «чëртов придурок» и, подхватив юбку, уцепилась за своего старшего брата, который повëл еë домой. Женщина в летах поспешила за ними, сплюнув Гарри под ноги и всë бормоча себе проклятия под нос. Сумасшедшая карга была пра-какой-то-бабкой Смитов, и знали еë в городе как склочную и ненормальную тëтку — Гарри точно знал, в кого пошла его дражайшая суженая. Последним вышел отец семейства: Грегор Смит, перехватив трость, поспешно спустился по ступеням и скрылся на соседней улице, не слушая окликов Вернона, тщетно пытающегося за ним угнаться. Гарри всë смотрел в удаляющуюся спину, когда его резко развернули. — Ты!.. Вернон возвышался над ним и в своëм сером костюме походил на старый надгробный камень, который Гарри всë пытался выкорчевать, чтобы использовать место под новое захоронение. Гарри лишь успел прикрыть глаза, прежде чем его обдало слюной. — Ты хоть понимаешь, что натворил, мальчишка?! — зубы у Гарри клацнули, когда дядя встряхнул его, как нашкодившего щенка; цвет чужого лица из красного медленно переходил в пурпурный, и Гарри малодушно надеялся, что Вернона сиюминутно хватит инфаркт. — Ты сорвал мне такую крупную сделку только потому, что ты — идиот! Да ты вовек со мной не рассчитаешься, пока не подохнешь на своей работе! Я тебя сгною, клянусь, сгною, и ты можешь копать себе яму уже сейчас! — Ох, Вернон, а я говорила тебе! — вставила Мардж, переваливаясь с ноги на ногу. Даже крупный Дадли с трудом придерживал женщину, пока она медленно спускалась к ним. — Говорила же, что поганую кровь воспитанием не исправить! Нужно было свернуть ему шею в детстве, а не играть в благородство, Вернон; ещё с пелëнок было ясно, что ничего хорошего от этого ждать не придётся. Вернон притих, а Гарри метнул злой взгляд на эту свинью в парике. Мардж его ненавидела с детства, и это было взаимным чувством. Тëтя Петуния недовольно поджала губы, но промолчала, пытаясь оттащить мужа: в окнах уже показались любопытные лица горожан, привлечëнных криками. — Свояк, конечно, был тем ещё кадром: мало, что нищеброд, так ещё и спутался с кем-то, потому и сдох, — продолжала Мардж под важные кивания Дадли. — Но твоя сестра, Петти… Ничего не хочу сказать плохого о твоих родных, но сестра у тебя была никудышная! Гарри зашипел, оскалившись на дëрнувшую его лапищу. — Как говорится, если сука попалась с изъяном, то и щенки будут ненормальные. Не стоило ждать ничего путного от союза двух пропащих ублюдков, и не нужно было тратить время и силы, чтобы сделать из урода человека. Старшие Поттеры сдохли, как собаки, и этого недобитка тоже нужно было зашибить, чтобы не мучаться. Гарри не понял, как вырвался из цепкой хватки — казалось, будь перед ним ров с крокодилами, он бы и его перепрыгнул, не заметив никакой трудности. Он видел перед собой одутловатое лицо, три колышущихся подбородка и жемчужную нитку на толстой шее — отпечатки былого лоска и могущества, признаки явного достатка и нежная, не знающая труда кожа. Желчь подскочила к горлу вместе с обидой и застаревшей свирепостью, привкус на корне языка стоял такой, будто он съел хорошую такую жменю горчанки. Шлепок вышел отменный — Мардж неловко повалилась наземь, потянув за собой вскрикнувшего кузена. Ответный удар чуть не выбил Гарри зубы; его голова отпружинила от каменной плитки, как детский мячик. Вернон что-то кричал, но Гарри за звоном в ушах не слышал. Его ладонь горела и зудела, а кровь из рассечëнного лба заливала и без этого плохо видящие глаза, но всё же он смог разглядеть дуло револьвера, наставленное на него. Гарри сглотнул вязкую слюну и не смог выдохнуть: как бы часто он не сталкивался со смертью, готов к ней он не был. Пронеслась дурацкая мысль, что ему хотя бы не нужно будет жениться на цербере в девичьем теле. Дëргающейся от злости рукой Вернон прицелился и выстрелил. Громкий хлопок эхом разнëсся по площади; звук отскочил от серых стен и вернулся назад, оглушив. На миг показалось, что он умер, но потом звуки, запахи и чувства сразили его, как сражает молния гнилое дерево. Тëтя Петуния, висящая на руках взбешённого мужа, вопила во всë горло, а люди выбегали из домов, узнавая у попрошаек, которые всë это время наблюдали за ними, что случилось. Растерянно глянув на худую тëтю, которая с трудом сдерживала Вернона, и поднявшись на дрожащих ногах, Гарри пошатнулся в сторону, замер, а потом припустил что есть мочи. Раздавались крики, зажигался свет в окнах, а Гарри бежал, перепрыгивая через уродливые кусты и огибая безвкусные кованые калитки. Проносились мимо грязные каменные дома и пыльные витрины магазинов, мелькало что-то на периферии зрения, и он не мог понять, в глазах это рябит или крохотные жëлтые огоньки действительно мерцали, когда он бежал. Гарри задыхался, но летел так, будто дядя со сворой собак уже следует за ним; ему всë слышался выстрел, обрывающий все мысли. Ужас гнал его, как гнали зверьë охотники, и он не мог, не смел остановиться. Топот его шагов раздавался, казалось, на весь город, но сердце заглушало эти звуки; пот и кровь заливали лицо, и он бежал вслепую. Поскользнувшись пару раз, Гарри чуть не прошиб головой стекло паба, когда, наконец, добежал до окраины. Огибая здание, Гарри взглянул на небо, затянутое тучами, и рухнул, надсадно хрипя. В носу свербел запах горького дыма, а на языке чувствовался привкус пороха и крови. Наступившие сумерки отлично скрывали его в тени угла, но долго он тут не пересидит. Послышались вдалеке голоса, залаяли собаки — кажется, его небольшая фора истекла, и Гарри искали. Он очень удивится, если после произошедшего его не поднимут на вилы. Взгляд метнулся к лесу за мостом — там его точно бы не стали искать: в Запретном лесу слишком опасно, особенно ночью, а усилия, затраченные на поиски, не стоили того. Хотя он ударил Мардж — может, они пойдут за ним на край света, чтобы отрубить руки. Голоса становились громче, а Гарри подумал, что смерть от волчьих зубов будет не такой обидной, как от руки родственничка. Встав на слабых ногах и держась во мраке, он поковылял к деревянному навесному мосту, под которым текла река, сегодня отчего-то особенно бурная; он был на середине, покачивающийся и ищущий равновесие, когда толпа людей с факелами увидела его. Выстрел задел деревянный поручень, а вовремя пригнувшийся Гарри зло пробормотал: — Попробуй найти! И рванул в лес всë так же на карачках.

***

Пытаясь хоть как-то избавиться от напряжения, Гарри говорил: напевать детские песенки и считалочки, которых он знал всего шесть и которые шли по кругу, ему надоело уже спустя пару часов. Сумерки сменились ночью, а он всë шëл, перестав оглядываться в первые полчаса. Ледяной воздух обжигал напряжëнное горло, и он пытался не закашлять. В мëртвой тишине леса Гарри был совсем не к месту: под ним жалобно хрустели ветки, хриплое дыхание эхом отдавалось в чаще, а сдавленные ругательства распугивали всë живое вблизи. Тропинок тут не было, и ему приходилось лезть через кусты и пригибаться под деревьями, чтобы пройти вперëд. — Грëбаный лес, грëбаная Мардж, грëбаное всë! — шипел Гарри себе под нос, растирая трясущиеся руки в попытках согреться. — Будь проклята эта свадьба, и эти Смиты, и этот сраный город! — он сплюнул и выпрямился, тут же запутавшись волосами в ветках. Костеря себя, чащу и Дурслей, он рванул в сторону и тут же опрокинулся на промëрзшую землю, чуть не оставив скальп в назидание остальным глупцам. Небо закрывали сплетавшиеся кроны деревьев, и можно было идти хоть с закрытыми глазами — так темно было. Запретный лес назвали так не оттого, что здесь находились земли богачей, — эту мëртвую зону обходили даже солдаты. Шанс смерти в лесу был равен девяноста процентам, а оставшиеся десять предполагали безумие, если человек всë же возвращался живым. Далëкий вой с трудом побудил подняться на ватных ногах; он надеялся, что это выли сытые псы, а не голодные волки. Отряхнув чëрный выцветший сюртук, болтающийся на нëм, как на вешалке, Гарри зашагал в случайную сторону. Глубинный, какой-то животный страх, смутная обида и всë ещё горящая ярость подгоняли его, и самым верным решением Гарри счëл спрятаться поглубже в лесу и переждать ночь или две, а потом покаянно прийти обратно. — И что потом? — сам спросил себя он, разгоняя гробовую напряжëнную тишину, — Господи, и что потом-то?! Сыграю свадьбу, заведу детишек и буду закапывать тела до самой смерти? Жизнь мечты, родители бы гордились, — задумчиво проговорил он, отпихнув еловую ветку с пути. Та отлетела обратно, чуть не выколов глаза. Ругаясь и на ощупь стирая с лица засохшую кровь вперемешку с грязью, Гарри ступил вперëд. Зубы стучали, губы и пальцы немели — могильный холод пробирал до костей, и он кутался в одежду и втягивал шею в плечи, пытаясь хоть немного сохранить тепло. Его потряхивало, и он не мог с точностью сказать, из-за температуры или надсады это происходит. — Свадьба, ха! Ловко придумано и через задницу сделано, всë по Дурслевым заветам! Да чтоб тебя!.. — споткнулся он и еле удержался на ногах, в последний момент вцепившись ногтями в кору дерева. — Кларисса специально выбрала эту клятву, чтобы выставить меня дураком. «Освечу твой путь, потому что буду твоей свечой», ну что за хрень? Иссиня-чëрные кроны переплетались между собой всë теснее, изморозью покрывались пожухшие остатки травы. Гарри чихнул пару раз, уловив странный горько-терпкий запах, и утëр нос, составляя клятву так и сяк. — Рукой своею я развею твои горести, горе твоë я развею руками, я развею твоими руками свои грусти… Чушь, чушь, чушь! — захмыкал он себе под нос, дрожаще улыбаясь. В глазах помутнело, тело повело в сторону, тошнота крепко сжала его желудок — он остановился на пару минут, чтобы отдышаться и продолжить путь. — Этой рукой я развею все твои горести, — патетично взмахнул он кистью, обращаясь к ближайшему ракитнику. Мелодичный еле слышный перезвон раздался будто в голове. Гарри замер, чуть не впечатавшись больным лбом в выросший будто из ниоткуда кедр. Прищурившись в темноту, он пытался понять, откуда раздался звук. Было слышно лишь его дыхание, и он побрëл дальше, на всякий случай слева направо перекрестившись. Ноги гудели, но кустарник проредел, и он мог идти без особых проблем — даже густой туман, стелющийся молочной дымкой у земли, не мешал ему переступать кочки с завидной и запоздалой ловкостью. Надо поворачивать, твердил ему здравый разум, пока отчаяние в сердце шептало об избавлении. Он упрямо ускорился, приспособившись к крутящемуся вокруг миру. — Этой рукой я развею все твои горести, — торжественно и громко начал Гарри, тут же сорвавшись на захлëбывающиеся смешки. — Чаша твоя да не опустеет, ибо я стану вином для тебя! Гарри безудержно захохотал в голос, утирая горячие слëзы, которым не было конца. Теней на границе зрения становилось всë больше, и он с весельем думал, что все бредни про лес, ходящие по городу, оказались правдой — не умрëшь, так свихнëшься. — Этой свечой я буду освещать тебе путь во тьме!.. — выплюнул он с весëлой лютостью в голосе. Горло хрипело, и вместо трогательной нежности клятва была наполнена угрозой. Дыхание срывалось, но он не обращал на это внимания: Гарри, даже не оборачиваясь, чувствовал взгляды на себе — теперь он точно знал, что и в начале леса за ним наблюдали не дядя со своей сворой и не волки. — Волки были бы предпочтительнее, это точно, — судорожно прошептал он одними губами и запетлял между деревьями. Огоньки, изначально еле видимые, сейчас вспышками солнца слепили его, а горечь в воздухе стояла такая, что на неë можно было повесить лопату. О, как он жалел об отсутствии лопаты!.. С шалой улыбкой он прикинул расстояние между громадными корнями и разбежался: — Надева-а-а!.. — конец оборвался воплем, когда он повалился вниз. Верх и низ поменялись местами, тело заскользило по сырой земле. В панике пытаясь уцепиться хоть за что-то или оттолкнуться ногами, он смог затормозить, врезавшись во что-то. Падение длилось буквально несколько секунд, но все внутренности подлетели к горлу, будто он летел с Седлбека. Милостью Божьей его стошнило не на себя. Утерев рот грязным рукавом, он медленно сел, пытаясь прогнать приступ головокружения и боли в боку, которым он ударился. Свет резал чувствительные глаза, и он с удивлением уставился на круглый диск луны в бархатном чернильном небе. Звëзды, миллионы звëзд мерцали с небосвода, и он с детским изумлением проследил созвездие Дракона. Гарри прижал кровоточащие ладони к груди и с опаской огляделся, пытаясь увидеть пропавшие тени. Бледный свет выхватывал заросшие мхом кривые камни и мрачные фигуры одноруких ангелов, а туман, ставший совсем густым и белым, как молоко, ластился к ногам, словно брошенное животное, изголодавшееся по ласке. Небольшую поляну, скрытую от посторонних глаз густыми зарослями снежноягодника и пахучей можжевелы, сверху прикрывал купол из еловых лап, а в самой высокой точке сияли луна и звëзды. Это было прекрасно в той же степени, что и тревожно. Он надрывно засмеялся такой иронии: убежать от кладбища, чтобы в конечном счëте оказаться на другом кладбище. Пальцы затряслись, ком встал в горле, и он едва проглотил отчаянный злостный крик. Гарри опустил мутные глаза вниз на штуковину, которую сбил, и неожиданно успокоился: кривенький крест, который он поначалу принял за деревце, надломился под ним. — О, Боже ж ты мой, — виновато вздохнул Гарри, поспешно ища во внутреннем кармане чистый платок. Тщательно вытерев руки о кипельно белую ткань с косо вышитой «Г», он вытащил моток верëвки, которую таскал с собой на работу. — Сейчас всë исправлю… Именно в этот момент Гарри благодарил Робардса, который не хотел тратить лишние деньги на замену надгробий. Робардс был опытным гробовщиком, давно служащим на Дурслей, и с самой юности он выучился не тратить там, где можно было ещё подделать что-то своим трудом и подручными средствами. Он быстро перемотал части бечëвкой, сунув туда пару крепких веток для надëжности, и поставил иссохшееся дерево обратно. Вышло, может, и не так симпатично, но зато он больше не сломается под птичьим весом — Гарри, едва ли весивший сто тридцать фунтов, без проблем снëс его. — Ну, извиняй, э-э-э, — Гарри подслеповато прищурился, пытаясь разобрать надпись, — Дональд Уизли?.. Нет-нет, Рональд! Да, прости Рональд, и покойся с миром. Он с неловкой улыбкой похлопал по кладбищенскому кресту и медленно поплëлся дальше, по привычке собирая мусор в карманы и полы сюртука — так же, как обычно и делал на работе. Рональд Уизли 1880-1897 Брат, сын, друг, жених

Фред и Джордж Уизли

1878-1897

Чëрт побери, здесь внизу очень темно!

Джиневра Уизли 1881-1897… Он с профессиональным интересом разглядывал могилы: тëмные и, несомненно, дорогие мраморные плиты принадлежали неким Малфоям, а вот под скромным камнем с выбитой на нëм лампой покоилась Гермиона Дж. Грейнджер. Несмотря на общее запустение, кладбище сохранилось неплохо, можно сказать, хорошо, и даже увитая плющом крохотная часовенка выглядела крепкой и надëжной. Гарри быстро решил, что она подходит для убежища, временного уж точно. Он оказался на окраине и обошëл порядка тридцати надгробий, когда кое-что заметил; готовясь скинуть гору ветоши и сухих ветвей, Гарри зацепился взглядом за величественное дерево. Положив ношу около молоденького орешника и небрежно отряхнув одежду от мелких пауков, он осторожно пробрался сквозь спутанные громадные корни и провëл пальцами по шелушащейся коре, пытаясь разглядеть что-то, что настойчиво ускользало от внимания. Под плоскими тëмно-зелëными хвоинками что-то было. Гарри с редкой для него аккуратностью отвёл ветвь и огладил глубокие царапины на стволе. Он гулко сглотнул, когда понял, что топчется по чьей-то могиле. Незаметная и спрятанная, вырытая в самих корнях, она располагалась в отдалении от кладбища. — «На неосвещëнной земле хороним мы иноверцев, ведьм, самоубийц и преступников, ибо отреклись они от Бога и вынуждены теперь скитаться меж миров, ибо Бог един и законы Божии едины», — процитировал Гарри одного из знакомых монахов, занимавшегося организацией служб. — И кто же ты? Ведьма или преступник? Вырезанное Том Марволо Риддл не ответило. Гарри понятливо фыркнул и вновь проследил старые зарубки — имя без лет жизни и эпитафии. На душе стало совсем тошно: он задумался о том, что его могила будет точно такой же: заброшенная и никому не нужная, безымянная. Тоскливо хмыкнув, Гарри опустил ветку обратно и задумчиво еë рассмотрел. Он медленно достал из глубокого кармана брюк крохотный свëрток и развернул грубую ткань. Узенькое серебряное колечко с кусочком красного камушка — всë, что осталось от его матери. Все после себя что-то оставляли: кольцо от матери, лопата от отца, захоронения от Гарри, а вот Риддл оставил загадку и тянущее сожаление. Гарри крутанул прохладный ободок в саднящих пальцах, а потом искренне прошептал: — Надевая тебе на палец это кольцо, Том Марволо Риддл, я прошу тебя стать моим мужем. Кольцо задело хвою, чуть не обломив еë, но всë же село как влитое. Гарри вяло улыбнулся, отвесил сдавленный из-за боли поклон и потащился к часовне. Равнодушно глядела луна, насмешливо подмигивали звëзды; полынь догорела. Звенящий воздух разрезал голос. — Согласен.