Недобывшие

Избавь нас, Боже, от тех, кто думает, что исполняет его волю.

      Лишь оказавшись наедине с самим собой, Намджун наконец-то признаётся себе, что даже у его могущества есть предел. Юнги прав: тело ведьмака сотворено из той же плоти и крови, что и у обычных людей. Достаточно одного выстрела или несовместимой с жизнью травмы — никакая магия тут не поможет. Удивительно, правда? Тот, кто способен вырвать из лап смерти, подарив второй шанс, совершенно беспомощен, когда дело касается самого себя.       Он тихо прикрывает за собой массивные двери и оборачивается. Его ладонь прижимается к шершавой поверхности, и от прикосновения руны, скрытые от посторонних глаз, вспыхивают голубоватым свечением вдоль всей дверной рамы. Ведьмак убеждается, что они по-прежнему надёжно оберегают его жилище. Только после этого он отходит в сторону и убирает руку, и магические символы снова исчезают. Ему спокойно от того, что племянник и омеги остаются в надёжном и безопасном месте. Но одновременно тревожно, что вынужден покинуть их одних в столь непростое время. Однако Намджун понимает, что никто, кроме него, не сможет помочь Чонгуку.       Чимин — его возлюбленный истинный — пошёл на риск, когда согласился провести ритуал. Он доверился ведьмаку, хотя до их встречи понятия не имел о существовании магии и другого мира — непостижимого для простых смертных. Намджун не сумел в полной мере выразить свою благодарность словами, но он действительно невероятно восхищён смелым поступком омеги.       Теперь черёд самого Кима сделать всё возможное, чтобы отыскать своего названого сына и вернуть его домой, к семье, где его ждут брат, любимый и их ещё нерождённый малыш.       Перед особняком, рядом с внедорожником беты, стоит припаркованный старый Merсedes, который Юнги недавно пригнал из леса, где его бросил владелец. Намджун плотнее поджимает губы и подходит к автомобилю, смотрит на трещину на лобовом стекле, а после как-то слишком резко отворачивается, хватается за ручку и резво дёргает на себя. Сев в машину, не церемонится, громко захлопывая дверцу с характерным грохотом такой силы, что ещё немного и окна в доме бы затряслись от ударной волны. Окольцованные пальцы крепко сжимают руль, и кончики непроизвольно начинают искриться от неконтролируемого выброса магии. Управлять хаосом, из которого происходит сама ведьмачья магия, непросто. И порою этот самый хаос способен поглотить разум, если погрузиться в него слишком глубоко.       Намджун бросает взгляд на зеркало и замечает, как по его глазным яблокам уже расползаются чёрные витиеватые узоры, заполняя тьмой всё светлое пространство. Мужчина жмурится, крепче вцепившись в руль, дышит тяжело, рвано, чувствует, как сердечный ритм набатом отдаёт по барабанным перепонкам, заглушая все сторонние звуки в и без того давящей тишине салона. Шепот в голове становится громче, множество голосов сливаются в одну сплошную какофонию мракобесия, а в следующий миг тело ведьмака прошибает крупным разрядом. Он чувствует ледяные прикосновения умерших душ, что молят его о милосердии и просят пустить на ту сторону, не в силах больше выносить боль, что терзает неупокоенных.       Великое заблуждение, будто со смертью человек перестаёт испытывать муки.       Намджун ощущает, как кровь в его жилах начинает закипать, а по телу распространяется невыносимый жар. Одна за другой души появляются из неоткуда, тянутся к его руке и являют маятнику всю свою жизнь за несколько секунд. Их так много, что Ким не в состоянии справиться с самим собой, взвывает, откидываясь головой назад и крепко вжимаясь затылком в подголовник сидения. Такого давно не было. Подобное происходит только, если где-то поблизости произошло нечто ужасное, повлёкшее за собой гибель одновременно большого количества людей. Кажется, ещё немного — и они разорвут душу самого ведьмака на части, но когда последняя из них тянется к его кисти, тот вдруг приходит в себя и открывает глаза, поворачивая голову к светлому сиянию фантома. Он всматривается в нечёткие очертания несколько секунд, слыша жалобный стон, а после позволяет наконец-то прикоснуться к себе.

Sacrifice

Abel Korzeniowski

      В зрачках Намджуна вспыхивает яркое пламя. Десятки людей в панике бросаются в разные стороны, однако их отовсюду гонит стремительно расползающийся огонь. Среди быстро мелькающих смазанных картинок особенно внимание привлекает изображение распятого Иисуса. По его лицу стекает краска, превращая некогда очертания человека в нечто безобразное. Терновый венец на голове плавится, золотыми потёками опаляя лоб, веки, нос и губы сына Божьего. Всё это пугающее зрелище сопровождается криками несчастных священников, на чьи одежды перекинулись языки пламени. Они умирают медленной и мучительной смертью, пока огонь разъедает их кожу до самых костей. Они в западне, им не выбраться. Последний вскрик — и видение исчезает вместе с душой, сумевшей наконец-то покинуть мир живых.       Началось.       Отмирая и приходя в себя спустя долгие минуты нахождения в этом трансе, мужчина дрожащей рукой тянется к кнопке «start/stop» и лишь со второго нажатия заводит машину. Разгибает одеревеневшие пальцы второй руки, в которой всё это время держит компас, и видит, что на его ладони остаётся след, словно от ожога. Сомнений больше нет. Смерть священников — вовсе не совпадение. Колесо Сансары продолжает раскручиваться с такой силой, что процесс становится необратимым. У Намджуна мало времени. У Чонгука, похоже, его вовсе не осталось.       С рёвом мотора внедорожник срывается с места. Он отъезжает задом до самых ворот, выезжает за них и за считанные секунды набирает скорость.

* * *

Нет Предназначения… Оно не существует. Единственное, что предназначено всем, — это смерть.

      В глазах наблюдающего за происходящим со стороны отражается пламя. Альфа стоит на краю обрыва и смотрит с высоты, как огонь стремительно распространяется вокруг, как чума, подхваченная лёгким дуновением ветра. В этот момент он чувствует себя на вершине. Не только в буквальном смысле, но и в том, что он властен вершить судьбу не по чьему-то предписанию, а так, как ему самому вздумается.       Дьявол когда-то был падшим ангелом, а в этом существе от рождения нет ничего светлого. Его душа с самого начала была объята тьмой, что с каждым годом только разрастается, поражая органы и разум, подобно неизлечимой заразе.       Если Бог существует, то почему бы ему не избавить мир от плохих людей, позволив хорошим строить этот мир? Ответ довольно прост: Бог уже давно не смотрит на Землю, он не контролирует жизни своих творений; он позволил им тонуть в собственных грехах без шанса на искупление. Ибо дети его обратились отродьем, от которого тот предпочёл отречься.       — Этот пожар и правда был так необходим?       Зловещая улыбка на лице Чаныма даёт трещину, и уголки губ опускаются вниз. Он хотел насладиться моментом, но его беспардонно прерывают, лишив возможности в полной мере упиться ощущением собственного могущества и вседозволенности.       — Разве я спрашивал у тебя мнения, отец Серафим? — вынужденно оборачивается к священнику, не скрывая своего пренебрежения ни в тоне, ни во взгляде.       Ему смешно от самой мысли, что у этого продажного священнослужителя с душой, прогнившей не меньше, чем у самого Со, вдруг проснулась совесть. Где же она была, когда он обрекал своих братьев, слепо доверяющих ему, на верную гибель? Когда собственными руками обливал горючей жидкостью изображение Спасителя, а после поджёг невинных людей прямо во время совершения службы? Тогда ему было не жаль, а сейчас вдруг стало не по себе? И это его, Чаныма, ещё называют ублюдком.       — А что, если Папа узнает о случившемся? Я имею в виду, он в любом случае узнает о пожаре. Но что, если ему станет известно о том, что Грааль всё-таки нашёлся? — всё не унимается святой отец, продолжая тараторить без умолку и изрядно выводя альфу из себя.       — И как же он об этом узнает? Кто ему расскажет? Мертвецы не умеют говорить, — на лице Со вновь появляется зловещая ухмылка. Мужчина инстинктивно пятится, когда тот приближается к нему. — Ты сам в этом сейчас убедишься.       Одним молниеносным движением Со хватает ничего не подозревающего священника и, не дав ему опомниться, сталкивает с обрыва. Тело с глухим звуком ударяется о камни внизу, и вокруг него стремительно расплывается тёмная лужа крови.       — Ну вот и всё, — стряхивает ладони друг о друга, словно очищаясь от невидимой грязи, — теперь уж точно не осталось свидетелей.       Двое альф, напоминающие своим видом безмолвные статуи, с хладнокровием смотрят на то, как их господин расправляется с очередным бесполезным мусором, исполнившим свою роль в грандиозном спектакле и взамен оваций встретивший свой печальный конец.       Чаным без сожалений сжигает мосты, обрывая все ниточки, что могут привести к нему таких же искателей заветной реликвии — последнему из орудий Страстей Христа. Он прекрасно знает о том, что архиепископ и словом не обмолвился перед Папой Римским о находке восьмилетней давности, как и о том, что всё это время они искали проклятую душу Каина, способную отворить врата в усыпальницу, где много сотен лет Святой Грааль остаётся под надёжной защитой. И теперь, когда те немногие, кто был посвящён в тайну, больше никогда не смогут о ней заговорить, а единственные доказательства огонь безжалостно превращает в пепел, никто и ничто не в состоянии помешать Со Чаныму совершить задуманное.       — Сколько осталось времени до посадки? — непринуждённо спрашивает альфа, оборачиваясь к своим приспешникам. Будто минутой ранее он не убил ещё одного человека, запросто сбросив с обрыва, как какую-то тряпичную куклу.       — Ровно час, — отвечает один из мужчин, взглянув на наручные часы. — Нам стоит поспешить, пока волчара в себя не пришёл.       — Разве вы не вкололи ему двойную дозу, чтобы усыпить, как я и велел?       — Всё так, — подаёт голос второй альфа, — но у него же блядская регенерация работает, как не знаю у кого. По пути сюда нам пришлось всадить ему ещё столько же, когда очухался и начал разносить фургон изнутри.       — Этот проклятый реально монстр какой-то, — кивает напарнику, — мы ему кости ломали, чтоб волком оставался, накачивали седативными, но ему хоть бы хны. Живучая скотина, однако.       — Не перестарайтесь, — сурово предупреждает их Чаным, — эта псина мне живой нужна. Ну всё, хватит языками чесать, по машинам.       Извилистая дорога вдоль лесной чащи никогда не была многолюдной, а сегодня и вовсе пустует, что, несомненно, на руку Со. Сидя на переднем пассажирском сидении, он беспристрастно листает новостную ленту в интернете, особо не вчитываясь в кричащие заголовки о недавней трагедии в церкви Святого Петра.       Согласно информации журналистов, в результате пожара погибло около пятнадцати священнослужителей и примерно столько же прихожан. Но масштабы трагедии придаёт и тот факт, что вместе с церковью сгорела одна из самых старинных церковных библиотек в стране. По данным из публичных источников, в ней хранились священные книги, их возраст составлял более трёхсот лет. К сожалению, библиотеку, как и человеческие жизни, спасти не удалось. И только Чаныму, единственному из всех живых, известно о том, что человечество утратило намного больше, чем уникальные экземпляры Библии и молитвенники. Но своими знаниями альфа ни с кем не собирается делиться и решительно настроен уничтожить любого, кто посягнёт на реликвию, которую мысленно уже присвоил себе.       — Погода испортилась, — сообщает мужчина за рулём, включая фары дальнего света.       Со отрывает взгляд от экрана смартфона и смотрит перед собой на лобовое стекло, по которому активно бегают дворники, смахивая капли дождя. С каждым их взмахом дождь становится всё сильнее, обрушиваясь стеной и отрезая возможность разглядеть что-либо дальше пары метров перед собой. Ещё только едва перевалило за полдень, а небо затянулось густыми и тёмными тучами, создавая впечатление стремительного приближения ночи.       — Выглядит так, будто Бог в самом деле разгневался на нас, — хрюкает водитель, смеясь.       Но Чаным его веселья не разделяет. Он хмурится, всматриваясь вдаль и прищуриваясь. Взглядом улавливает, как впереди мелькнуло что-то странное, напоминающее человеческий силуэт.       Дождь продолжает создавать помехи, и в какой-то момент земля перед ними буквально разверзается. Бетонное покрытие асфальтовой дороги идет крупными трещинами. От внезапной попытки затормозить даже сквозь закрытые окна в салоне раздается тонкий скрип шин, а сам автомобиль разворачивает прямо посреди дороги. Второй, не сумев справиться с управлением и вовремя затормозить, врезается в водительскую дверь первого. Сидящего за рулем осыпает осколками разбившегося окна. Самый крупный из них вонзается прямо в шею водителя, задевая сонную артерию. Он в панике хватается за раненое место, чем совершает фатальную для себя ошибку — вгоняет осколок еще глубже, и кровь незамедлительно хлещет через рот. Альфа инстинктивно тянется рукой к сидящему рядом Чаныму, в надежде получить хоть какую-то помощь, но Со лишь отпихивает от себя захлебывающегося собственной кровью мужчину, хаотично дёргая наощупь ручку. Когда дверь наконец-то поддаётся, он вываливается из огромного внедорожника, приземляется прямо на колени и вовремя выставляет перед собой ладони, чтобы не «поцеловать» асфальт. Дрожащие ноги еле удерживают равновесие, ему приходится ухватиться за дверь в попытке подняться. Беглым взглядом он осматривается по сторонам. Никого. Чаным делает шаг и спотыкается, не разглядев одну из расщелин, выворачивающих асфальт буквально наизнанку.       После столкновения вокруг воцаряется зловещая тишина, прерываемая только звуком дождя. Вдруг альфа слышит шорох и резко оборачивается, но дорога пуста. Ещё один подозрительный звук заставляет его снова оглянуться. Опять никого. Возможно, это лишь грёбаные галлюцинации, но Со всё равно достает пистолет из нагрудной кобуры и снимает с предохранителя. Крепко сжимая оружие обеими руками, он медленно движется вдоль автомобиля. Подойдя ко второму внедорожнику, заглядывает в пассажирское окно, но никого не обнаруживает внутри. Тогда он обходит машину спереди и…       — Ёб твою мать, — отскакивает в сторону, отворачиваясь от увиденного и прикрывая рот тыльной стороной ладони, сжимающей пистолет.       На земле лежит уже бездыханное тело его второго помощника, обвитое корнями вдоль всего туловища. Глаза закатились и покрылись паутиной лопнувших капилляров от удушья, а на лице застыла гримаса последнего крика о помощи с разинутым ртом. Чаным не может поверить своим глазам. Корни, будто живые, продолжают шевелиться, обвиваясь вокруг мёртвого тела, словно некие зловещие щупальца. С ужасом наблюдая за этим зрелищем, альфа медленно пятится назад, не сводя глаз с кошмарной картины. Его дыхание учащается, сердце бешено колотится в груди, а в голове стучит единственная мысль: «Что здесь, нахрен, происходит?»       Он слишком поздно обращает внимание на то, что двери прицепа, в котором они везли проклятого, распахнуты настежь. Позади раздаётся гортанное рычание, и Со оборачивается, встречаясь с горящими красными глазами. Волк скалится, обнажив ряд острых зубов, гавкает и начинает ещё громче рычать, когда альфа наставляет на него оружие. Чонгук делает шаг вперёд, медленно и угрожающе. Каждая мышца его мощного тела напряжена, готовая к прыжку. Чаным понимает, что одно неверное движение и зверь бросится на него. Но отступать некуда, а пистолет внезапно кажется бесполезным против этой адской твари.       — Не делай глупостей, Каин, — произносит он, стараясь взять под контроль дрожащие руки. — Сомневаюсь, что твоя волчья регенерация поможет тебе, если я выстрелю тебе прямо в голову.       Со делает выстрел, но волк был слишком быстр. Он отпрыгивает в сторону, избегая пули, и тут же оказывается ближе. Ещё один выстрел — и опять мимо. Паника охватывает Чаныма всё сильнее, он не останавливается, бездумно опустошает магазин в попытке задеть зверя, пока со стороны не слышится чей-то крик:       — Чонгук, нет!       «Отец…»       Волк встрепенулся от знакомого голоса и отвлекается всего на мгновение. Именно тогда Чаным уличает момент и выстреливает, задевает по касательной лучевую кость на передней лапе, отчего Чон издаёт жалобный скулёж.       — Ты ещё кто такой? — перекрикивая дождь, обращается к незнакомцу и переводит оружие на него.       Намджун видит, как Чонгук подгибает раненную лапу, глядя на своего родителя, и прижимает уши к макушке. Это становится спусковым крючком для ведьмака. Его глаза снова обволакивает тьма. Руны, начертанные на руках, вспыхивают ярким свечением, заметным даже сквозь толщу одежд. Он широко расставляет руки, и с его губ срывается несвязное для окружающих и ведомое лишь ему одному бормотание.       Чаным сперва не понимает, что происходит, а после замечает, как земля рядом с ним начинает дрожать и сквозь щели асфальтного покрытия выползают те самые корни, что умертвили его прихвостня. Всего одно решающее мгновение. Либо Чаным, либо Намджун. И ровно в тот миг, когда один из корней подползает достаточно близко к ноге Со, раздаётся очередной выстрел. Альфа жмёт ещё раз на курок, но слышит только щелчок пружин. Его магазин пуст.       «Блять».       Мужчина поднимает испуганный взгляд, готовясь встретить свою смерть. Но вместо этого видит иную картину. Ведьмак, держась за бок, еле волочит ноги, шатаясь из стороны в сторону. Сияние рун исчезает, и он падает на колени прямо в грязь, а затем заваливается на бок.       Пронзительно громкий вой зверя выводит Чаныма из оцепенения. Тряхнув головой, окончательно приходит в себя и без раздумий срывается с места. Отбрасывает теперь уже бесполезный пистолет в сторону, кощунственно переступает через тело и садится во второй автомобиль, который пострадал меньше и всё ещё на ходу. Транспорт легко заводится, альфа нервно дёргает коробку передач, сдаёт назад, разворачивается и давит на педаль газа, уезжая прочь.       Сгорбившись и поджав хвост между задними лапами, Чонгук с трудом переступает, прихрамывая, и понуро тявкает, обращаясь к Намджуну. Он подходит к ведьмаку и тычется мордой в его плечо, прося встать. Из последних сил тот принимает сидячее положение, всё ещё прижимая руку к ране, что обильно кровоточит и оставляет багровое пятно на его одежде.       — Ты жив, — с трудом выговаривает слова Ким. Тянется к волку и поглаживает мокрую от дождя макушку. — Я так боялся, что не успею, — говорит с волнением и обнимает сына, зарывшись лицом в его густую шерсть на шее.       Альфа льнёт к своему родителю, укладывая морду на его плечо и прикрывая глаза. Он так испугался, увидев раненого Намджуна, страх за собственную жизнь отошёл вовсе на второй план. Слишком отчаявшийся Чон был уверен, что ему нечего терять, потому без сомнений бросился бы на Чаныма. Истекая кровью сам, перегрыз бы ему глотку и забрал ублюдка с собой на тот свет. Чонгук и помыслить не мог, что отец придёт за ним. И сейчас, прижимаясь всем телом к Киму, чувствует его родительское тепло и защиту, и то, как собственная рана уже не так болит.       Однако в сердце альфы распаляется с новой силой неумолимая жажда мести. Сознание рисует самые кровожадные способы расправы, и Чонгук, прежде никогда не убивавший намерено, готов впервые пойти на подобное осознанно. Гнев и ненависть, как черная туча, окутывают его разум, подавляя любые остатки сострадания и милосердия. Он уже проклят. Так пусть же проклятие окажется правдивым — он станет тем самым убийцей, которого Бог обрёк на вечные муки. Ведь хуже того, что альфа потерял своего омегу и их ребёнка, случится с ним уже не может.       Волк неохотно выпутывается из объятий и поворачивает голову в том направлении, где скрылся Чаным. Снова рычит, его взгляд ожесточается, а радужки глаз пуще прежнего вспыхивают ярко-красным. Ким замечает это и понимает, о чём сейчас думает Чонгук.       — Иди за ним. Я в порядке, — он ласково треплет шерсть на волчьей груди, и тот смотрит на него с сомнением, различая тяжёлое и прерывистое дыхание. — Я буду ждать тебя дома. И твой омега тоже.       Не ожидавший услышать подобное Чонгук неосознанно отшатывается в сторону, наступая на подстреленную лапу. Но он не чувствует боли, будучи слишком шокирован только что сказанным Намджун. Волчьи глаза расширяются, а сердце замирает на мгновение, прежде чем начать бешено колотиться. Мысли путаются, эмоции вихрем проносятся в его голове: недоумение, страх, гнев и, возможно, отголоски надежды. В этот момент мир вокруг кажется размытым, и Чонгук ощущает себя словно в водовороте, потерянным и неуверенным в том, что из всего правда, а что предсмертный мираж.       «Чимин жив», — отголосками проносится в сознании, медленно доходя до разума.       — Чимин жив, — будто прочитав мысли того, вторит им ведьмак, слабо улыбаясь. — И твой ребёнок тоже. Это он привёл меня к тебе. А теперь иди, — кивает в сторону, куда до этого смотрел Чонгук, — знаю, что тебе это нужно. И я не стану осуждать. Только вернись домой живым, сынок.       Чонгук поддаётся вперёд и едва не валит Намджуна на землю, врезаясь в него. Он позволяет родителю обнять его, принимая благословение, и в следующий миг срывается на бег, игнорируя ноющую боль в раненой лапе. В груди пылает решимость на грани с отрешённостью. Каждый шаг отдаётся эхом в голове, усиливая ощущение неотвратимости его миссии. Волк мчится сквозь лесную чащу, временами заносясь на размокшей почве, и счёсывает бока о мелькающие деревья.       В небе вспыхивает молния, озаряя всё вокруг ярким светом. За ней следует ещё одна, звучат гулкие раскаты грома. Но Чонгук не останавливается, продолжая бежать по следу своих же феромонов, пропитавших его «клетку» насквозь. И он почти настигает Чаныма, однако, прежде чем успевает приблизиться, очередной удар молнии проносится прямо перед ним. Молния попадает в высокое и массивное дерево, вынуждая его повалиться. Большой ствол обрушивается на проезжающий в этот момент автомобиль Чаныма. Внедорожник останавливается, из-под капота тут же начинает валить дым, а сам альфа оказывается в ловушке: механизм замков выходит из строя, и он не может открыть дверь.       Карма, мать твою, или Божья кара — равносильно плевать. Волк не знает, что или кто решил ему помочь, но так даже лучше. Он осторожно спускается по крутому холму, порыкивая при виде тщетных попыток Чаныма выбраться. Чонгук не замечает того, как постепенно животная натура берёт верх над человечностью. Видит перед собой добычу и целенаправленно, как и подобает хищнику, крадётся к ней медленно, зная, что та не убежит. Со, подобно загнанной дикой свинке, мечется из стороны в сторону, не зная, куда ему деваться. По его позвонку пробегает холодок, мурашки покрывают кожу вместе с тем, как отчётливое понимание прорезается сквозь пелену паники — ему конец.       Чонгук делает ещё шаг, и его лапа замирает в воздухе, так и не ступив на землю, когда в его зрачках отражается та самая, чёрт бы её побрал, Божья кара. Да, это всё-таки она. Иначе не объяснишь то, как машина внезапно взрывается, и её ударной волной отбрасывает в сторону, а упавший ствол дерева отлетает в другую.       Мир вокруг будто замедляется, Чон видит каждую деталь происходящего: огонь, охватывающий машину, обломки, разлетающиеся во все стороны, и шлейф дыма, поднимающийся к небу. Тот, по чьей вине погибло столько невинных душ, сам же сгорает в огне своего тщеславия и алчности. Смешанное чувство удовлетворения и шока охватывает чоново нутро: месть свершилась не по его воле, но она состоялась. Тяжесть, долгое время давившая на его сердце, понемногу ослабевает. Боль и гнев уступают место спокойствию и странному ощущению завершённости.       Волк прижимает уши к макушке и на полусогнутых лапах отходит. Запах горючего с примесью озона и жжёной человеческой плоти неприятно режет острый нюх. Он морщится, дёргая носом, словно пытается избавиться от зловония химикатов, но те заполняют собой всё пространство вокруг. Смрад проникает в лёгкие, вызывая чувство тошноты и головокружения. Медленно пятясь, Чонгук чувствует, как каждое движение снова отзывается болью в лапе, но это уже не имеет значения.       Ублюдок мёртв.       А дома альфу ждёт семья и любимый омега.

* * *

      С того момента, как Намджун покинул дом, Чимин не просыпается. Сначала Тэхён настороженно беспокоился, считая это дурным знаком, но затем успокаивается. Дыхание Пака размеренное и тихое, пульс — расслабленный. Лишь бегающие под веками глаза выдают то, что омеге, возможно, снится что-то неприятное, однако лицо его остается безмятежным.       Омега сидит в кресле рядом с другом, наблюдая за ним в полумраке комнаты. Только приглушённые звуки дождя за окном нарушают тишину. Он наклоняется чуть ближе, чтобы убедиться, что с тем всё в порядке, когда вдруг слышит тихий скрип открывающейся двери, и по комнате проскальзывает тонкая полоска света.       Юнги неуверенно высовывает голову в дверной проём и тихо произносит:       — Я приготовил ужин. Пожалуйста, спустись и поешь что-нибудь, ты со вчерашнего дня ничего не ел.       — Я не голоден, — холодно отвечает Тэхён, не поднимая головы. Его голос звучит отстранённо, но под этой ледяной маской скрывается буря эмоций. Всё ещё злится, хотя уже не уверен, на своего парня или на себя.       Юнги, однако, не собирается сдаваться. Приблизившись к своему омеге, который делает вид, будто не замечает, опускается на колени перед ним и осторожно берёт его ладони в свои. Лёгкое дрожание чужих рук не ускользает от внимания Мина, но парень по-прежнему демонстративно отводит взгляд, стараясь сохранить видимость безразличия.       Альфа улыбается краем губ: «Такой упрямый, — думает он, — такой же, как и я. Моя маленькая копия».       Эти мысли приносят ему своеобразное утешение, и приятное тепло обволакивает всё внутри, сосредотачиваясь в области солнечного сплетения. Альфа чувствует прилив нежности к своему омеге, несмотря на все разногласия.       Какими бы трудными ни были периоды в их жизни, Юнги всегда был готов идти на уступки, даже если не считал себя виноватым. В сложившейся ситуации верил, что поступал правильно, защищая свою пару от опасности и создавая вокруг них маленький уютный кокон, где было место только для двоих. Никакие проклятия, магия и тайны не должны были коснуться их. Однако у судьбы всегда свои планы, и Юнги не мог предугадать всех её поворотов. Он хотел как лучше, но получилось как всегда — и это осознание наполняет его лёгкой горечью и решимостью исправить всё, пока не поздно.       — Я не уйду, пока ты не поешь, — альфа крепче сжимает ладони омеги, заставляя того наконец взглянуть ему в глаза. — Ты нужен мне, и я не могу спокойно смотреть, как ты изводишь себя голодом.       Тэхён чувствует, как в груди что-то дрогнуло, будто треснула хрупкая оболочка, сдерживающая бурю. Ему хочется ответить грубостью, выплеснуть боль словами, но вместо этого из его глаз хлынут слёзы — горячие, солёные, обжигающие кожу, словно раскалённые капли дождя. Все накопленные эмоции — гнев, обида, боль — выплёскиваются наружу, как разорвавшаяся плотина, и он больше не может их сдерживать. Его плечи дрожат, а из груди вырывается прерывистое дыхание, превращаясь в хриплый, отчаянный стон.       — Почему ты всегда думаешь, что знаешь лучше? — всхлипывая, шепчет. — Я не ребёнок, чтобы жить в коконе, который ты для меня создал. Я хочу быть частью твоего мира, не только твоим защищённым омегой.       — Я боюсь потерять тебя, — еле слышно признаётся мужчина. — Ты — всё для меня, и я не могу представить свою жизнь без тебя. Всё, что я делал и о чём молчал, было только из желания защитить тебя, малыш. Мой мир далеко не такой красочный, в нём было достаточно места для боли и потерь, и я не хотел взваливать этот груз на твои хрупкие плечи.       — Мне нужно, чтобы ты доверял мне, — продолжает Тэхён, обнимая Юнги. — Доверял, что я справлюсь с трудностями вместе с тобой, а не прятался за твоей спиной.       Юнги вздыхает, чувствуя, как их сердца бьются в унисон, напоминая о нерушимой связи, что скрепила их меткой на шее омеги.       — Я больше не буду скрывать от тебя ничего, — альфа в успокаивающем жесте проводит рукой по шелковистым и приятно пахнущим, дурманящим природным запахом волосам омеги. — Мы преодолеем всё вместе, — прижимается губами к виску в нежном поцелуе. — Но сейчас, пожалуйста, давай поедим. Нам обоим нужно восстановить силы.       Ким слабо кивает, но затем его взгляд снова падает на Чимина, лежащего неподалёку на кровати. Он хмурится, его беспокойство не ослабевает.       — Но Чимин, — произносит тот, отстраняясь, — я не могу оставить его.       — Он сейчас спит, ему нужен отдых, и ты тем, что сидишь рядом с ним, вряд ли чем-то бо́льшим сможешь помочь, — тихо проговаривает Юнги, ласково касаясь щеки своего парня и поворачивая его лицо к себе. — Я знаю, что ты беспокоишься о Чимине, но, пожалуйста, Тэхёни, — его голос становится ещё мягче, почти шёпотом, — не нужно делать это в ущерб самому себе. Позволь теперь мне позаботиться о тебе.       — Хорошо, — выдыхает, покорно опуская голову.       Они выходят из комнаты, держась за руки, альфа выпускает ещё немного успокаивающего феромона, и его омега окончательно расслабляется. Приятный запах еды щекочет чувствительное обоняние, а желудок исполняет самые настоящие дифирамбы от предвкушения, и Тэхён только сейчас понимает, как же на самом деле сильно проголодался. Он усаживается за стол в ожидании, пока Юнги насыпает в две глубокие тарелки ещё горячий джан каль гуксу. Когда перед ним опускается тарелка и пары наваристого бульона заставляют сосочки на языке поджаться, за окном что-то вспыхивает, привлекая внимание обоих.       — Гроза усиливается, — подмечает Мин, опуская на стол вторую тарелку.       Но странное предчувствие вынуждает Тэхёна подняться с места и подойти ближе к окну. Тот с напряжением осматривает лужайку перед домом, и вдруг его глаза расширяются от ужаса — вскрикивает, прикрыв рот ладонью. Юнги вздрагивает, и суп из ложки, застывшей на полпути, расплескивается, пачкая скатерть. Прибор с грохотом падает обратно в тарелку. Подскочив, Юнги в несколько широких шагов оказывается рядом с Тэхёном. Сердце пропускает удар, а в следующий миг альфа, не раздумывая, стремглав выбегает на улицу, прямо под холодный, проливной дождь.       — Намджун! — вскрикивает, подбегая к дяде. — Что случилось? — бегающим взглядом осматривает того и замечает окровавленную руку, еле зажимающую рану, из которой не перестаёт течь кровь.       — Меня подстр… — кашляет, цепляясь второй рукой за плечо племянника, — меня подстрелили.       — Твою ж мать… ты же обещал! Обещал, что с тобой ничего не случится. Намджун-а, как ты мог так рисковать собой…       — Нет времени, — останавливает чужой порыв бета, а после снова заходится диким кашлем, — нет времени объяснять. Я потратил остаток сил на то, чтобы портал перенёс меня сюда и сейчас мне нужна твоя помощь, Юнги.       — Ты чем, блять, думал? Почему ты не использовал этот грёбаный портал, чтобы перенестись в больницу? Ты же кровью истекаешь!       — Пуля прошла на вылет. Тебе нужно лишь обработать мне рану и зашить её.       — Ты с дубу рухнул? Я что, похож на человека, который на такое способен? Да я дырку себе на носках не в состоянии сам зашить, а ты просишь меня зашить тебе рану от огнестрельного?       — Юнги, — Намджун слабо сжимает плечо альфы из последних сил, смотря тому прямо в глаза, в то время как в собственный мир постепенно начинает терять свои очертания, — прекрати истерику и просто помоги мне.       Альфа смотрит на старшего и в неверии качает головой. Как, мать вашу, Намджун себе это представляет? У ведьмака от собственной магии совсем уже мозг поплавило? Иного объяснения происходящему сумасбродству просто не находится. Но Юнги всё равно помогает дяде встать, закинув его руку себе на шею. Ким не в состоянии и шагу ступить, и Мину приходится подхватить его на руки. Он заходит в дом, пыхтя и краснея от усилий, которые требуются ему, чтобы донести и уложить бету прямиком на кухонный стол.       — Тэ, убери посуду со стола и принеси с ванной чистые полотенца, — командует альфа. Он убирает руку Намджуна и задирает края рубахи. Кривится и отводит взгляд, хотя кровь видит не впервые, но зрелище всё равно не из приятных.       Поражённый Тэхён, стоявший с приоткрытым ртом у окна, отмирает лишь после того, как Мин второй раз окликает его по имени. Омега быстро уносит тарелки, швыряет те в мойку и буквально бежит в ванную комнату, чтобы принести полотенца.       — Где аптечка? На кухне?       В ответ раздаётся только сдавленное мычание. Похоже, у него сильный жар, предшествующий агонии, в которую ведьмак медленно, но уверенно погружается с каждым промедлением, что допускает всё ещё растерянный и не понимающий, что ему делать Юнги.       Вскоре на столе рядом с раненным оказываются разложенные медицинские приспособления, среди которых обеззараживатель, медицинская игла и специальная нить для накладывания швов. Одному Богу известно, откуда в доме беты все эти предметы, совершенно не напоминающие обычную домашнюю аптечку с йодом и активированным углём. Намджуна переворачивают на бок и подкладывают под голову свёрнутое в несколько раз полотенце. Юнги при помощи Тэхёна обрабатывает себе руки и снова смотрит на рану, сглатывает. Дрожащей рукой он берёт стерильную марлю и обильно смачивает её дезинфицирующим средством. Сперва вытирает кровь вокруг простреленной дыры в боку, бросает полностью пропитавшуюся алым на пол и берёт новую, чтобы обработать саму рану. Его руки начинают трястись ещё сильнее, контролировать собственное тело становится труднее, и альфа неосознанно сильнее нажимает на больное место, вырывая из намджуновой груди громкие стоны.       — Отойди, — не в силах больше наблюдать за потугами Юнги, Тэхён отпихивает его в сторону, забирая из рук пинцет с марлей. — Продезинфицируй мне руки, — командует он, и голос его звучит так властно, что альфа тушуется, но после выполняет указание.       Ким осторожно, стараясь как можно меньше надавливать на саму рану, обрабатывает её, и вскоре у его ног оказывается ещё несколько окровавленных бинтов. Он снова просит Юнги налить ему в руки антисептик, обмывает кисти в нём, как водой из-под крана, не заботясь о том, что часть проливается на пол. Делает глубокий вдох и берётся за иглу, продевает в неё нить. Вводит острый кончик под кожу, но от первого же стежка кровь снова начинает течь.       — Юнги, не стой столбом! — рявкает омега. — Ты должен вытирать кровь, пока я не закончу. Бинты, Юнги!       Тэхён сам не понимает, откуда в нём — хрупком омеге, что от вида крови прежде сознание чуть ли не терял — вдруг пробуждается так много стойкости и хладнокровия, чтобы самостоятельно накладывать швы. То, чего он никогда в жизни не делал и понятия не имеет, насколько верны его действия. Вряд ли его любимые сериалы можно считать достаточно хорошим пособником. Парень полагается лишь на интуицию и молится проклятому Богу, чтобы всё получилось. На мгновение прикрывает глаза, переводя дыхание, и снова приступает, пытаясь игнорировать болезненные стоны Намджуна, который от болевого шока даже пошевелиться не может.       Никто не знает, как много проходит времени, когда Ким накладывает последний шов уже на пояснице. Закончив, он шумно выдыхает через рот и хватается окровавленными руками за край стола, роняя голову вниз. Намджун больше не издаёт ни звука, и это заставляет омегу вновь всполошиться, когда в сознании мелькает тревожная мысль. Бросив иглу и обогнув стол, приближается к лицу ведьмака и трясущимися пальцами отчаянно старается нащупать пульс на шее.       — Живой, — с придыханием всхлипывает Тэхён и только сейчас позволяет эмоциям овладеть собой. Слёзы градом обрушиваются на его побагровевшие от напряжения щёки, и теперь он содрогается всем телом, больше не в силах себя сдерживать.       — Ты справился, — Юнги привлекает парня к себе и укладывает его голову себе на грудь. — Чёрт возьми, ты сделал это, — добавляет уже тише, и омега обхватывает его руками, вжимаясь и пачкая одежду альфы кровью его дяди.       — Я сделал, сделал, — повторяет Тэ, всё ещё не веря в то, что он действительно смог. Смог спасти жизнь человеку, которому ещё утром угрожал всадить нож по самую рукоять. Омега и не думал об этом, просто действовал на уровне инстинктов, но где-то в глубине души закрадывается мысль и маленькая надежда на то, что Намджун сможет принять этот его жест за извинения, когда очнётся.       — Я был не прав, — вдруг изрекает Мин, и чужой плачь утихает. Ким поднимает голову и с недоумением смотрит на своего альфу. — Когда думал, что тебе нужна моя защита. Ты намного сильнее меня, — наклоняется и касается своим лбом его, — такой смелый и отважный. Ты будто точно знал, что и как делать, а мне оставалось лишь наблюдать со стороны и восхищаться тобой.       — Я не знал, — честно признаётся тот, смаргивая остатки слёз. — И мне было безумно страшно, Юнги. Но я чувствовал, что должен. Намджун, он, — переводит взгляд на побледневшее и измученное лицо ведьмака, — он дорог тебе, а значит, и мне. Как бы я не был зол, но Намджун действительно спас Чимину жизнь, я перед ним в неоплатном долгу за это. Ведь Чимин для меня как родной брат, — снова поворачивается к альфе, — как и Чонгук для тебя.       — Каждый из нас готов бороться и защищать дорогих сердцу людей. Порою даже ценой собственной жизни, — он проговаривает это, глядя на своего родителя с щемящим чувством в груди, — наверное, так и поступает семья. Мы не связаны кровью, однако наши узы намного прочнее и нерушимее.       — Как думаешь, ему удалось? — спрашивает Тэ, вновь прильнув щекой к груди к Юнги и крепче обвив его за талию.       — Намджун бы ни за что не бросил Чонгука. Он скорее пожертвовал бы собой, но не тем, кого считает сыном.       — Тогда почему он не привёл Чонгука вместе с собой?       — Не знаю, малыш. Нам остаётся лишь ждать и надеяться, что мой брат скоро вернётся домой.

* * *

      Тэхён ещё раз обрабатывает залатанные, но не совсем умело, раны Намджуна и заклеивает их широкими пластырями. Ким по-прежнему без сознания, поэтому Юнги приходится отнести его в комнату и самостоятельно уложить на кровать, подперев тело ведьмака с двух сторон подушками, чтобы тот во сне не завалился на спину или живот и старательно наложенные омегой швы не разошлись.       Тем временем сам омега остаётся на кухне убирать последствия. Он был слишком взволнован и в состоянии аффекта не до конца осознавал безрассудство, на которое его подтолкнуло внутреннее чутьё. Повсюду так много крови, и это заставляет ужаснуться. Скатерть безвозвратно испорчена — Тэхён сразу же сворачивает ту, убрав со стола. Он оставляет её на полу и направляется на кухню, чтобы принести мусорное ведро и выбросить все отходы.       Сердце так рьяно грохочет в груди, отдавая сильной пульсацией в ушах, его немного подташнивает. Поскорее бы избавиться от всего, что напоминало о случившемся. Парень не придаёт значение приближающимся шагам, думая, что это вернулся Юнги. Однако когда он разворачивается, то так и застывает со смятой скатертью в руках.       — Тэхён? — хрипит Чимин, придерживаясь одной рукой за порез на животе, а второй — за мебель, испытывая всё ещё жуткую слабость во всём теле. Его взгляд не сразу улавливает обстановку, но отчётливый запах крови, ударивший в нос, заставляет осечься и широко распахнуть глаза. — Ч-что здесь произошло? Это кровь Чонгука? — он не чувствует здесь присутствия феромонов своего альфы, но это первое, что приходит омеге на ум, ведь ни о ком другом не может думать.       — Нет-нет, — отбросив ткань в сторону, Тэ спешит подойти к другу, заслоняя собой вид на обеденный стол, что послужил сегодня местом проведения самой что ни есть настоящей операции. — Это не его кровь.       — Тогда чья?       Тэхён закусывает нижнюю губу, не зная, какие подобрать слова или что придумать на ходу, чтобы не заставлять беременного омегу ещё сильнее нервничать, когда тот находится и без того в критическом состоянии. Он тянется к локтю Чимина и легонько разворачивает, приговаривая: «Тебе сейчас нельзя волноваться», но Пак отдёргивает свою руку и выглядывает из-за плеча Кима. Видит те самые окровавленные бинты на полу, вдыхает носом едкий запах антисептика и морщится.       — Тэ, что здесь произошло? — требовательно повторяет свой вопрос Чимин.       И у Тэхёна в самом деле не остаётся выбора, кроме как рассказать правду.       — Намджуна ранили, мне пришлось зашивать ему раны.       — Ты что? — брови омеги от неожиданности взлетают вверх, выгибаясь широкой дугой. — Погоди, как это ранили? Кто? Он в порядке?       — Я не знаю, Мини, — раздосадовано пожимает плечами. — Намджун у себя, но он без сознания, Юнги сейчас с ним.       — А Чонгук? — на последней гласной голос ломается, переходя на писк. Чимин сильнее прижимает ладонь к животу, ощущая, как внутри всё стягивает в тугой узел, когда Тэхён, прикрыв глаза, отрицательно мотает головой. — Где он? Намджун не смог его найти? — Ким тянется к омеге, чтобы обнять и попытаться успокоить, но его грубо отталкивают. Глаза янтарные поблёскивают подступившей влагой в тусклом свете комнатного освещения, а нижняя губа начинает дрожать. — Где мой альфа? Где Чонгук?       Последняя тонкая преграда разрушается, и Чимин впадает в натуральную истерику.       — Чимин, пожалуйста, прошу, успокойся, — Тэхён снова предпринимает попытку приблизиться и в этот раз прилагает усилия, чтобы заключить брыкающегося Пака в кольцо. — Он вернётся. Вернётся, слышишь?       Но Чимин не слышит. Не верит. Почему они все что-то скрывают?       «Ты никогда меня не потеряешь», — так некстати всплывает в памяти обещание альфы, что он не сумел сдержать.       — Ты обещал, — словно в бреду бормочет сам себе под нос Пак, — обещал, обещал, обещал, — с каждым повторением всё громче всхлипывает, а после умолкает. И в следующий миг из его омежьего нутра вырывается самый настоящий вой, походящий скорее больше на звериный скулёж зверя, который потерял свою пару.       Не в силах больше выносить тяжесть обрушившегося осознания, ноги розововолосого подкашиваются, и он оседает на пол вместе с Тэхёном. Ким не выпускает его из своих объятий и, уткнувшись в паково плечо, глушит собственный плачь.       Больно. Как же, блять, больно…

* * *

Renegade

Aaryan Shah (зациклить)

      Чимин замыкается в себе. Никого к себе не подпускает, даже Тэхёна, за исключением тех случаев, когда друг настойчиво пытается запихнуть в него хотя бы немного еды. Самому Паку кусок в горло не лезет, однако ребёнок ни в чём не виноват. Ради него насильственно заставляет себя глотать пищу, норовящую всякий раз выйти наружу из-за нежелания самого желудка принимать её.       Он почти не покидает салон чонгукового автомобиля, свернувшись калачиком и подогнув ноги, мостится на водительском сидении, уткнувшись носом в подголовник, что ещё хранит след феромонов его альфы. Запах очень слабый, и омега жадно вдыхает жалкие остатки, чтобы почувствовать хотя бы эфемерно присутствие любимого рядом. Ему так невыносимо мало этого, маленький зверь внутри жалобно завывает, будто пытается призвать свою пару в такой способ. Но день сменяет ночь, следом наступает новый рассвет, а Чимину кажется, что он навечно погряз в беспросветной тьме, из которой не видит выхода. Тяжёлым камнем уходит вниз, на самое дно океана своей печали, задыхается от боли и продолжает тонуть, тонуть, тонуть…       Ребёнок чувствует, несомненно, каждое изменение в настроении омеги. Он ещё не может никак подать признаки своего существования: ни шевельнуться, ни пнуть куда-нибудь в печень, чтобы напомнить родителю в очередной раз о себе. Но Пак не забывает о своём малыше ни на миг. Только сын и спасает его, удерживая на краю пропасти, не давая сделать последний шаг и провалиться в бездну, потеряв себя насовсем.       Сумерки опустились на небосвод, окрасив его в приглушённые тона синего, а Чимин снова сидит в уже привычной позе внутри машины, обнимая себя руками за живот. Глядя в одну точку, но совершенно не видя ничего перед собой, перманентно водит ладонью по округлости на своём теле, успокаивая малыша или сам ища у него утешения. Ведь он — единственное, что осталось у омеги после того, как у него отняли его альфу, вырвали из сердца безжалостно, оставив на месте бедного органа только изувеченные останки плоти. Слёз на осунувшемся лице больше нет — Чимин плачет внутри, внешне не выражая никаких эмоций, словно у него отключили вообще способность чувствовать.       Пак потерял счёт времени, сколько он уже так просидел, ведь для него оно утратило всякий смысл. Тишина ночи накрывает его, как тяжёлое одеяло, усиливая чувство одиночества и потери. Снаружи слышатся редкие звуки — отголоски лая бродячей собаки, проезжающая где-то далеко машина, шорохи ветра. Постепенно они начинают раздражать, и омега сдвигается с места, чтобы дотянуться до приборной панели и закрыть маленькую щель на приоткрытом окне. Бросает мимолётный взгляд, снова отворачивается и замирает на месте. Неужели он настолько отчаялся, что сознание, словно издеваясь, подкидывает ему картинки того, что на самом деле видеть не может?       Чимин жмурится, ощущая, как к горлу подступает ком, и хочется разрыдаться от собственной немощности. Но какая-то неведомая сила вынуждает снова посмотреть туда, где из ночного мрака на него в ответ смотрят два горящих красным заревом глаза.       — Чонгук, — срывается с пересохших и потрескавшихся губ.       Ступор проходит не сразу. Принятие реальности наступает лишь тогда, когда волк первым делает несколько шагов, прихрамывая на больную лапу, что ещё не успела исцелиться до конца. Пак путается в собственных конечностях, пока пытается вылезти из машины, а затем выбирается наружу и медленно обходит Mercedes, всё ещё не уверенный, что сознание не играет с ним злую шутку.       Они со зверем не прерывают зрительный контакт, пока тот устало перебирает лапами, явно истощённый за сутки непрерывного бега. Чонгук не позволял себе останавливаться ни на мгновение, даже на скромный ночлег. Не хотел терять драгоценные минуты, отделяющие его от долгожданной встречи с любимым.       Альфа не дал Каину поглотить себя, выстоял. И пусть по-прежнему находится в теле волка, разум остаётся светлым и нетронутым монстром, замкнутым внутри. Это всё ещё Чонгук. Чонгук, который так невыносимо сильно любит своего омегу, что не может сдержать себя, его звериные глаза часто моргают, прогоняя накапливающуюся влагу в уголках. Сложив уши на макушке, он подходит совсем близко и осторожно обнюхивает очертания выделяющейся под одеждой маленькой округлости. С надеждой поднимает взгляд на Чимина.       — Это твой сын, — судорожно выдыхает омега, когда его альфа в обличье волка прикрывает глаза и тычется мокрым носом. — Твой, — трепетно касается чоновой макушки и пальцами утопает в густоте его смоляной шерсти. — Твой, — повторяет уже шепотом.       Чонгук прижимается всей мордой к беременному животу и готов поклясться, что почти слышит, как бьётся крохотное сердечко его маленького сына. И это заставляет волка тихонько заскулить от счастья, потираясь о тёплое тело омеги.       Он дома. Ведь Чимин и есть его дом.