Недобывшие

      — Он уже довольно долго в таком состоянии, — Тэхён аккуратно, лёгким движением пальцев смахивает взмокшие пряди со лба Чимина и кладёт на него свежий компресс, пропитанный какими-то неизвестными омеге травами. — Когда Чимин очнётся?       — Не знаю, милый, — рука Юнги мягко касается плеча возлюбленного и несильно сжимает, растирая подушечками пальцев затвердевшие от напряжения мышцы. — Чимин потерял много крови, прежде чем мы нашли его. Это чудо, что Намджуну удалось сохранить ему жизнь с помощью магии.       — Магии, — хмыкает Ким, всё ещё находясь в некой прострации и не до конца осознавая, что они не в каком-то долбаном фэнтези сериале от Netflix. — До сих пор не могу поверить, что весь этот пиздец — правда. Я собственными глазами всё видел, но всё равно не могу. И ты, — оборачивается слишком резко, и ладонь с его плеча соскальзывает, повиснув вдоль тела альфы, — как ты мог скрывать от меня подобное? Ты понимаешь, что Чимин чуть не умер! — повышает тон, но в моменте осекается, когда чувствует под своей собственной рукой шевеление чиминовой и снова оборачивается к нему.       — Прости, знаю, что должен был, но я…       — Если бы я знал, то ни за что бы не стал уговаривать Чимина дать Чонгуку ни первый, ни десятый шанс, — говорит он, крепче сжимая чужую кисть в своей и поднося к губам побелевшие костяшки. — Я не уберёг тебя, — шепчет, обращаясь уже к Чимину, бормоча слова извинений и утыкаясь губами в мягкую кожу его руки.       — Ты не виноват, Тэ.       Юнги порывается снова прикоснуться, но замирает с вытянутой на полпути рукой, когда его парень холодно бросает, даже не обернувшись:       — Уходи, Юнги. Я не хочу тебя сейчас видеть. Мне нужно позаботиться о Чимине, и у меня совершенно нет сил выслушивать твои очередные оправдания.       У мужчины ком к горлу подкатывает, он впервые в жизни слышит настолько отчуждённый тон омеги, от которого по телу пробегает целый табун мурашек и в затылочной части начинает покалывать. Тэхён любит Чимина, считает своим самым родным и близким человеком, таким, каким Юнги вряд ли когда-то сможет стать, несмотря на их особенную связь и даже метку. Ким слишком привязан к семейным ценностям и их олицетворению, а Пак для него и есть семья. Альфа мог бы возразить, что он тоже считает своего омегу уже семьёй, пускай у них пока отсутствует официальное подтверждения в виде штампа в паспорте. Да и важно ли это? Но сейчас это и правда не имеет никакого смысла, как и обиды самого альфы. Понимает, что заслужил каждую крупицу той ледяной лавины, что обрушивает на него омега, не удосужившись и взглядом окинуть, когда велит убираться.       Будто почувствовав момент, когда племянник так нуждается хотя бы в чьей-то поддержке, в комнату заходит Намджун. По-видимому, он успел услышать последние слова Тэхёна, так как легонько коснулся предплечья Юнги и тихо произнёс почти возле самого уха:       — Дай ему время, чтобы принять всё. Пойдём, нам нужно поговорить.       Но он и с места не сдвигается, будто ногами к полу прирос. Всё стоит и умоляюще смотрит на сгорбленную спину своего драгоценного омеги, чтобы тот хотя бы ещё разок обернулся. Хватит мимолётного взгляда — альфе будет этого достаточно, только бы перестать ощущать съедающую изнутри пустоту, что медленно заполняет липкий страх: Тэхён никогда его не простит, если Чимин так и не откроет глаза.

Несколькими днями ранее

      Когда Тэхён на грани истеричного состояния звонит Юнги и дрожащим голосом пытается объяснить увиденное, альфе хватает нескольких обрывков фраз, чтобы понять, в чём дело. Он роняет коробку со спортивным снаряжением прямо посреди зала и, даже не позаботившись о сохранности имущества, рванул к автомобилю, умоляя не класть трубку и говорить с ним, пока не приедет за парнем.       Сказать, что Тэхён пребывал в глубоком шоке — не сказать ничего. Он еле шевелит языком, издавая всё чаще какие-то нечленораздельные звуки, пока не замолкает, и только его судорожное дыхание из динамиков помогает альфе самому не сорваться. Юнги предпочёл бы, чтобы Тэ никогда не узнал об этой стороне его жизни, чтобы продолжал жить в неведении. Не потому, что Мин не доверял своему омеге, скорее наоборот: чем дольше тот находился в неведении, тем лучше для него. Но чувство безопасности оказалось столь же призрачным, как и желание самого мужчины уберечь любимого человека. Тэхён вынужденно оказался втянут в то, чему совершенно не мог найти объяснений.       Скрывать больше не было смысла. Юнги пришлось рассказать ему всё. И о проклятии Чонгука, и о том, к кому он намеревался обратиться за помощью, когда автомобиль затормозил у невысокого здания с надписью «Ремонт аудио- и видеотехники».       — Здра… — только открыл было рот мужчина в очках, когда звякнул колокольчик на входной двери.       — Мне нужно отследить телефон, — с порога выпаливает альфа, игнорируя все приличия и хороший тон. У него нет времени на все эти сраные приветствия, как и на объяснения.       — И тебе привет, Мин. Ты так-то не по адресу, братан. Я завязал. Вот, дедулькам вирусы после порнухи чищу, — указывает на стоящий перед собой ноутбук.       — Да не гони мне лысого, — как по щелчку в Юнги перемыкается рубильник и из его рта начинает литься речь, какую уже явно давно никто от него не слышал: — Я тебе не лох дворовой, чтобы ты мне пиздел, что не работаешь в чёрную. Я заплачу в два раза больше, только отследи этот ебучий телефон. Жизнь дорогого мне человека в опасности, — рывком преклоняется через стойку и за грудки хватает альфу с такой силой, что у него очки слетают с носа и падают на стол, — и если ты сейчас же не начнёшь стучать своими кривыми пальцами по клавишам, я тебе их нахуй повыкручиваю так, что ни один хирург потом суставы на место не вставит. Усёк? — грубым движением встряхивает мужчину, и тот в ответ кивает болванчиком, мыча невнятное «хорошо».       Юнги смиряет альфу грозным взглядом и отпускает, если быть точнее, отпихивает так, что программист чудом приземляется обратно в своё кресло, а не падает на спину, расшибив себе черепушку о металлический сейф позади. Он чересчур поглощён бурей собственных эмоций, чтобы заметить, как его омега, вошедший следом, весь натурально сжался, втянув голову в плечи. Тэхён никогда не видел своего альфу настолько злым, да ещё и разговаривающим подобным образом. Создавалось впечатление, будто он вовсе не знает этого мужчину и видит впервые в жизни. Если бы аура могла в самом деле источать токи, то всех присутствующих убило бы разрядом в несколько сотен тысяч вольт, перед тем, как задохнуться от внезапного выброса феромонов, что отдают гарью.       Тэхёну в какой-то момент буквально становится нечем дышать. Он едва успевает выскочить на улицу, прежде чем его тело сгибается пополам и из него неконтролируемым потоком извергается всё, что этим утром стало его скудным завтраком — кофе. Затем он просто начинает уже давиться воздухом в попытках откашляться.       — Малыш, что с тобой? — раздаётся откуда-то сверху обеспокоенный голос его альфы, но брюнет не может найти в себе сил даже поднять голову. — Иди ко мне.       — Нет-нет, — протестует Тэхён и уворачивается от чужих прикосновений, — не трогай меня, — снова кашель. — Твои, — внезапная слабость окатывает омегу подобно ушату ледяной воды, и он, запутавшись в собственных ногах, падает прямо на грудь своего альфы, — твои феромоны. Я не могу дышать, — жадно хватает ртом воздух и задерживает дыхание, чтобы вновь не стошнило. — Отпусти меня, — умоляет на последнем издыхании.       Юнги рывком подхватывает его на руки и уверенно направляется к машине. Осторожно укладывает омегу на заднее сиденье, нажимает кнопку, и окно плавно опускается, впуская в салон прохладный поток воздуха. Захлопнув дверцу, он отступает в сторону, позволяя лёгкому ветерку унести тяжёлый аромат, оставляя вместо него свежие ноты цветущих деревьев. Сделав ещё несколько шагов назад, Юнги с усилием сжимает и разжимает кулаки. Внутри его разрывает на части — желание забыть обо всём и остаться рядом с Тэхёном борется с необходимостью держать себя в руках. Он едва удерживает себя от того, чтобы вместо угрожающего запаха горящего костра выпустить мягкий, успокаивающий еловый аромат.       Сердце сжимается от боли, когда он видит, как прекрасное лицо омеги искажается гримасой страдания. Тот, кто всегда был для него прибежищем, тихой гаванью, теперь причиняет боль, почти осязаемую, разрывающую изнутри через их связь. Кадык нервно подрагивает на каждом вздохе, а тонкая вздувшаяся венка бьётся в безумном ритме у самого основания шеи, рядом с меткой альфы, которая сейчас пылает, словно свежий ожог.       Мин делает шаг к машине, но брошенный мимолётный взгляд на вывеску напоминает альфе о не менее важном. Чонгук. Жизнь его донсена находится в опасности. И если своему омеге альфа сейчас просто не в силах помочь из-за собственных переживаний, что выдают его сущность, то он должен попытаться спасти хотя бы брата.       В несколько быстрых шагов мужчина оказывается вновь у входа и широко распахивает дверь, ударившуюся о каменный фасад здания с такой мощью, что местами посыпалась штукатурка.       — Я почти закончил, — чуть ли не взвизгивает старый знакомый, когда над ним нависает грозная фигура теряющего терпения Юнги. — Нужно подождать пару минут, пока идёт соединение со спутниками. Так, сигнал пошёл, — минута, две, три, — есть!       — Сделай так, чтобы сигнал транслировался на мой телефон, — швыряет смартфон прямо на клавиатуру, и другой успевает вовремя поймать его, спасая обоих от фатальной ошибки, что могла привести к сбою в программе из-за неверного нажатия на одну случайную клавишу.       — Это займёт больше времени, пока я буду устанавливать программу на твой телефон. А ты сказал, что чья-то жизнь в опасности. Давай лучше я буду в телефонном режиме говорить координаты, куда тебе ехать.       — У меня есть идея получше, — он перегибается через стойку и, выхватив свой телефон обратно, вместе с ним забирает и ноутбук.       — Ты чё творишь, придурок?!       — Верну, когда спасу брата.       — Какого нахрен брата?! У тебя отродясь никого не было! — кричит уже ему в спину, следом подрываясь со стула и, обогнув стол, хватает за одежду, чтобы остановить. — Ты хоть представляешь, сколько стоит этот ноут со всем, что в нём есть?       — Не вынуждай меня сейчас тратить драгоценные минуты на то, чтобы начистить тебе рыло. Я же сказал, что верну, блять! Я, в отличие от тебя, людей не наёбываю и слово своё держу. А сейчас отпусти меня, иначе пожалеешь, что на свет таким мелочным ублюдком родился, — и хватка разжимается.       — Учти, я знаю, где тебя искать, говнюк! — бросает он вслед уже удаляющейся фигуре.       На пределе возможной скорости Юнги несётся сквозь поток машин, обгоняя и чудом умудряясь избегать столкновений, пока не выезжает на трассу, плавно уходящую вглубь лесопосадки. Нервно бросает взгляд каждые полминуты на экран ноутбука, лежащего на переднем пассажирском сидении, время от времени поглядывая в зеркало заднего вида, чтобы убедиться, что Тэхёну не стало хуже из-за его агрессивной манеры вождения. Но, кажется, омега настолько истощён, что его сознание на уровне инстинкта самосохранения предпочло просто отключиться от реальности, и он уснул. Мин задерживает взгляд немного дольше на спящем Киме и упускает из виду момент, когда красная точка на карте перестаёт мигать и по центру высвечивается надпись «сигнал утерян».       — Блядство! — ударяет по рулю всей пятернёй и злостно захлопывает крышку ноутбука.       Не глядя, нащупывает рядом на сидении свой телефон и нажатием экстренного вызова набирает номер Чонгука. Звонок, как и стоило ожидать, отклоняется после короткого «абонент находится вне…». Чертыхнувшись ещё одной добротной порцией всевозможных ругательств, Юнги набирает другой номер и вот там ему отвечают после первого же гудка.       — Нет времени объяснять, но Чонгук в опасности. Кажется, у него снова случился срыв. Его омегу выкрали какие-то твари и…       — Где ты сейчас находишься? — прерывает его низкий голос на том конце, звучащий как-то слишком спокойно.       Чёрт возьми, порою этот человек пугает до жути тем, как умудряется сохранять хладнокровие даже в самых пиздецовых ситуациях. Хотя чего стоит ещё ожидать от такого, как он.       — Я за чертой города.       — Что ты видишь перед собой?       Юнги наклоняется немного вперёд, всматриваясь в указатели перед собой и крепче прижимая телефон к уху.       — Здесь какой-то указатель. Секунду, — щурится, — не может быть! — вдруг ошеломлённо восклицает, чуть не роняя устройство. — Завод. Думаю, что Чимин и те, кто его похитил, находятся там. В этом лесу больше ни черта нет.       — Я знаю это место. Жди меня.       Звонок обрывается внезапно, Юнги не успевает даже удивиться, откуда тому известно о местоположении забытого Богом предприятия, прекратившего свою работу, кажется, ещё до рождения самого Юнги.       Его отвлекает сдавленный стон, раздавшийся с заднего сидения. Мин оборачивается, обеспокоенный тем, что Тэхёну, возможно, стало хуже, но парень продолжает лежать с закрытыми глазами, свернувшись клубочком, как котёнок, и поджимая колени к груди. Тусклый свет редких фонарей, пробивающийся сквозь тонированные окна машины, мягко освещает его лицо, придавая ему безмятежное выражение, несмотря на тревожные звуки.       Альфа нервно проводит рукой по своим длинным чёрным волосам и глубоко вздыхает. Холодный воздух, просачивающийся через приоткрытое окно, пробирает до костей, добавляя ещё больше напряжения к общей ситуации. Внезапно, как по щелчку, на лобовом стекле стали появляться маленькие разводы от капель, всего через минуту обрушившиеся шквалом проливного дождя. Капли громко стучат по крыше автомобиля, создавая ритмичный, но тревожный аккомпанемент их беспокойству.       Мин снова смотрит на дорогу, стараясь разглядеть что-нибудь в густом тумане, опустившемся столь же неожиданно, как и внезапно начавшийся дождь. Дорога была пустынной, и только редкие огни уличных фонарей прорывают мрак. Внутри машины царит тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Тэхёна и буйством природы снаружи. Юнги чувствует нарастающее напряжение по мере того, как приближается к повороту и, свернув, вдали замечает до боли знакомый старый Mercedes, небрежно брошенный у обочины. Он тормозит и следом выбегает из машины прямо под дождь, промокая мгновенно до нитки. Машина оказывается пустой с оставленным ключом прямо в зажигании. Альфа растерянно осматривается по сторонам и вздрагивает, когда из его собственной Toyota раздаётся рингтон. Едва не поскользнувшись на размокшей почве, он спешит обратно.       — Я нашёл его, — тем же спокойным тембром сообщает Намджун.       — Чонгука? Он в порядке?       — Нет, Чонгука здесь не было, я нашёл его омегу, и он ранен.       — Я сейчас приеду, — тянется к ключу, чтобы снова завести машину.       — Не стоит. Омега потерял слишком много крови, я смог замедлить его сердцебиение пока что. Поэтому я перенесу его к себе через портал.       — Портал, — нервно усмехается Юнги, откинувшись затылком на подголовник, и слизывает каплю, стёкшую по мокрым прядям и упавшую прямо на губы, — ну конечно. Иначе бы откуда у погоды началась внезапная течка. Мне стоило догадаться раньше, что это всё ты.       — Следи за словами, Юнги, я тебя старше как минимум на несколько тысяч лет.       — Ладно-ладно, не кипятись, ведьмак, я скоро приеду. Но я не один, — вновь оборачивается на мирно, насколько это вообще возможно в данной ситуации, спящего Тэхёна. — Мой омега со мной. И я не могу оставить его одного, не после того, как Чонгук почти обратился у него на глазах.       — Привози своего омегу. Ему, как и омеге Чонгука, будет безопаснее оставаться у меня, пока мы не найдём самого Чонгука и не выясним, что произошло.

Наше время

      Чимин медленно пробуждается, словно выныривая из тёмной воды. Его голова тяжела, и он чувствует, как пульсирующая боль в плече напоминает о себе с каждым ударом сердца. Веки кажутся налитыми свинцом, оттого невыносимо тяжёлыми, но омега всё-таки заставляет себя открыть глаза. Мир вокруг него, сначала размытый, постепенно обретает чёткость.       Комната погружена в полумрак, лишь несколько полос света пробиваются сквозь увесистые бархатные шторы. Он замечает, что находится в огромной кровати с резными деревянными столбами, покрытой толстым стёганым одеялом, которое кажется неожиданно тяжёлым и тёплым. Потолок высокий, украшенный старинной лепниной, а стены обиты панелями из тёмного дерева, придающими комнате внушительный и мрачный вид.       Омега понимает, что никогда не был в этом месте раньше. Волнение смешивается с любопытством, заставляя рассматривать каждую деталь. Ему становится немного не по себе от ощущения, что он находится в чьём-то частном пространстве, наполненном воспоминаниями и тайнами прошлого. Оглянувшись, взгляд цепляется за изысканные детали интерьера: изящные канделябры на стенах, небольшой столик с набором для письма и стопкой книг в кожаных переплётах. Воздух в комнате пропитан лёгким запахом старой бумаги и воска, смешивающимся с ароматом травяного чая, который доносится с подноса на столике рядом с кроватью.       Тишину нарушает лишь слабое потрескивание камина, расположенного у одной из стен. Его мягкий свет танцует на старинных портретах, висящих в массивных позолоченных рамах. Лица на них кажутся строгими и таинственными, как будто наблюдают за происходящим в комнате. В углу стоит громоздкий дубовый шкаф с резными дверцами, рядом с ним — старинное кресло с высокой спинкой и изящной обивкой.       Внимание привлекает небольшая дверца, ведущая в смежное помещение. Возможно, это кабинет или гардеробная. Рядом с дверью стоит высокая напольная лампа с абажуром из витражного стекла, бросающим мягкий разноцветный свет на пол. Всё здесь кажется таким старинным, наполненным историей и тайной. И отчего-то пугающим.       Когда дверь открывается и Тэхён входит в комнату, Чимин ощущает некоторую степень облегчения. Но его мысли всё еще заняты вопросами: где он находится и как сюда попал? Ощущение неизвестности и новизны окружает его, как плотный туман, но вместе с тем в этом месте есть что-то уютное и безопасное, что позволяет ему немного расслабиться, несмотря на боль и усталость.       — Ты наконец-то очнулся, — тихий, но полный беспокойства голос проникает в сознание Пака.       Он пытается пошевелиться, но тело не слушается. Каждое малейшее движение вызывает острую боль в плече. Тихий стон срывается с ещё незаживших, покрытых тонкой коркой запёкшейся крови губ, и это заставляет Тэхёна встревоженно броситься к кровати, мягким прикосновением к плечам останавливая омегу. Ким берёт соседнюю подушку и, заботливо приподняв розововолосую макушку, подкладывает под затылок.       Чимин пытается сказать что-то, но его горло пересохло. В ответ на его попытки друг осторожно подносит стакан воды и помогает сделать несколько маленьких глотков. Прохладная жидкость мягко струится по горлу, принося облегчение. С каждым глотком Чимин чувствует, как к нему постепенно возвращаются силы.       — Как долго я был без сознания? — выдавливает он из себя; голос звучит слабо и хрипло.       — Несколько дней, — отвечает Тэ, в глазах которого читается смесь облегчения и беспокойства. — Но теперь ты в безопасности. Мы позаботились о тебе.       — А ребёнок? — слабая ладонь ложится поверх одеяла на беременный живот.       — С ним тоже всё в порядке, — улыбается, накрывая своей ладонью поверх чиминовой, и успокаивающе проводит указательным пальцем поперёк вздувшейся венки на внешней стороне кисти. — Он маленький воин и очень сильный.       Чимин выдыхает и слабо улыбается, кивая, хотя каждое движение даётся с трудом. В его голове проносятся обрывки воспоминаний: страх, боль, звук выстрела. Он ощущает, как на глаза наворачиваются слёзы, когда перед ним так явственно оживает образ Чонгука, а в ушах застывает хруст ломающихся костей и отчаянный звериный вой.       — Чонгук… он… — слёзы душат, и омега срывается на плачь, не способный больше произнести ни слова.       Тэхён наклоняется и осторожно обнимает друга, чувствуя, как у самого влага непроизвольно собирается в глазах и мокрыми дорожками стекает по впалым щекам. Он боится даже вообразить себе, что пережил Чимин, что он увидел, но догадывается. Омега переводит дыхание, отстраняется и, проведя рукой по бледному лицу розововолосого, неспешно начинает говорить. Он рассказывает обо всём, что успел за это время узнать от Юнги и Намджуна, тщательно подбирая слова, чтобы не причинить ещё больше боли. В его голосе слышится тёплая забота и поддержка, как бы подтверждая, что они вместе пройдут через все испытания.       — Я тогда сказал: «Да вы издеваетесь надо мной, может, вы ещё скажете, что единороги существуют, а по средам к вам приходит пить чай архангел Михаил?», — эмоционально жестикулируя, проговаривает Тэхён, в надежде хотя бы немного разрядить обстановку. Но по лицу Чимина, с которого вовсе краска сошла, догадывается, что тот находится в совершенной растерянности, как и сам Ким, когда впервые услышал про все эти проклятия, переселение душ, магию и существование самого ведьмака, история которого на фоне всего прочего звучала не менее обескураживающей.       Ким Намджун — один из семи ведьмаков, выживших после восстания, случившегося много сотен лет назад. Тогда часть из его клана, желая избавиться от своей участи быть маятниками для душ умерших, взбунтовались против Всевышнего и попытались разрушить потусторонний мир, за что их души были обречены на забвение, и больше ни одна не смогла переродиться.       Ещё одно заблуждение из Библии, которую все считали истинной: Ада, как и Рая, больше не существовало.       После того как иудеи убили того, кто был послан им для собственного спасения, Бог отвернулся от людей, закрыв навечно для них врата своего царства, как и преисподней. Он понял, что его творения уже давно перестали нести в себе первородный смысл. И тогда Бог создал ту сторону — место, куда после смерти попадают все души без исключения. Он сотворил хранителей врат — избранных, кто прикосновением своим помогали душе перешагнуть черту между миром живых и мёртвых.       Ведьмаками они сами себя стали называть гораздо позже. Обладая столь могущественной силой, не сразу, но те обнаружили в себе и другие способности, предшествующие появлению первой магии, которая, как оказалось, ещё со времён сотворения Земли питала её. У их силы было только одно ограничение — время. Душа ведьмака проживала всякий раз человеческий отрезок жизни, а после переселялась в тело иного беты. Так дар оставался лишь в руках избранного, ведь беты не способны производить на свет потомство.       — Но откуда Чонгук знает ведьм… — запинается и сглатывает несуществующий ком в горле. Ведьмак… Чимину всё ещё сложно переварить до конца тот шквал информации, что обрушивает на него одним разом Тэхён. — …Намджуна. Они как-то связаны?       — Я его вырастил, — низким баритоном отвечает вошедший Намджун, которого омеги, будучи увлечены беседой друг с другом, не сразу заметили. — Как и Юнги. Папа Юнги скончался, когда ему было всего лишь пять, и так уж вышло, что я переродился в теле его дяди, поэтому был вынужден взять опеку на себя. А родители Чонгука погибли в автокатастрофе, мы с Юнги нашли Чонгука в лесу, когда он уже обратился в… волка.       — Так вам с самого начала было известно, кто он?       — Да, — уверенно кивает и присаживается в кресло напротив кровати.       Им предстоит долгий разговор, и Намджун готов ответить на все вопросы, ничего не утаивая. Хотя простым смертным и не дозволено было знать ничего ни о самих ведьмаках, ни уж тем более об их способностях, данный случай является исключительным. Чимин не просто случайный свидетель, он часть истории, о которой Ким намеревался ему поведать.       — Я помню каждую из своих жизней, но Каин — нет. В этом и заключается его проклятие: несмотря на перерождение души в новом теле, он вынужден совершать тот же самый грех из поколения в поколение. Он не выбирает, в чьём теле ему переродиться, поэтому Чонгук стал для него всего лишь очередным сосудом.       — Неужели Чонгук тоже убил своего брата? — почти шепчет Пак, не веря, что сам подобное вслух произносит.       — Всё не так, как ты думаешь, — спешит его заверить ведьмак, наклоняясь вперёд и опираясь локтями на свои бёдра. Подперев подбородок сложенными пальцами в замок, он пытается сформулировать мысль, подобрав верные слова. — Это случилось ещё когда Чонгук был в чреве своего папы. У него был близнец, и так уж природой заложено, что порою один плод может поглотить другой. Будучи ещё бессознательным эмбрионом, он совершил убийство брата, и, похоже, этого оказалось достаточно, чтобы стать подходящим сосудом для души Каина. Возможно, ещё и потому, что в тот момент где-то поблизости умерла предыдущая реинкарнация, а душа не может взять и переселиться в тело на другом конце планеты. Это так не работает.       — Разве Бог не может контролировать перерождение душ? Зачем он позволял каждый раз Каину перерождаться в новом теле? — вмешивается в разговор Тэхён.       — Ты что-нибудь слышал о вечных муках? — переводит безэмоциональный взгляд на младшего омегу. — Личина волка далеко не главный компонент проклятия. Любовь — вот, чем проклял Бог Каина. Любовью, которой он никогда не сможет насладиться, ибо каждый раз собственными руками убивал своего истинного.       — У-убивал? — у Чимина в моменте глаза округляются до размеров колец Сатурна, а сердце начинает биться чаще в груди, где-то на грани самой настоящей тахикардии.       — Метка, — снова возвращает внимание к Паку. — Во время укуса в тело омеги проникал волчий яд, и тот умирал прямо на руках своего альфы. Со смертью омеги к Каину возвращались воспоминания о всех его прошлых реинкарнациях, и это заставляло его испытывать муки совести. Нередко Каин совершал самоубийство — ещё один грех. Или сходил с ума.       — Откуда вам всё это известно? Неужели вы знали все его перерождения?       — Нет, конечно же. Но я напомню тебе, что я ведьмак — проводник в мир мёртвых. И когда душа проходит сквозь меня, я вижу почти всю её жизнь. Вот откуда мне известно о некоторых сосудах Каина.       — Как вы смогли среди стольких запомнить именно его?       — У души Каина особый след, — задумчиво произносит бета, потирая большими пальцами челюсть у подбородка. — Если быть точнее, его душа совершенно бесцветна. И это трудно было не заметить.       — Так, выходит, я всё ещё жив, — здоровой рукой омега тянется к шее и кончиками пальцев касается своей запаховой железы под ухом, — потому что на мне нет метки Чонгука? И наш ребёнок…       — «Что случилось однажды, случится и дважды. Колесо Сансары запущено», — так гласит пророчество. Однако Чонгук — единственный, кто знал всю правду до того, как случилось запечатление, которое непременно привело бы к твоей смерти. Только по этой причине его семя смогло оплодотворить тебя и впервые омега, являющийся истинным для Каина, смог понести дитя.       Чимин, чьё лицо за долгое время побелело до неузнаваемости, наконец, оживает от чарующего лёгкого розоватого румянца и возвращает на него признаки живости и эмоций. Он стеснительно отводит взгляд, испытывая внутреннее волнение. Слова Намджуна звучат так чертовски смущающе, но в то же время тембр его голоса такой умиротворяющий, что омега ощущает его успокаивающую ауру, будто погружённый в феромоны, которые бета на самом деле испускать не может. Но его спокойствие растворяется в воздухе так же быстро, как и пары уже давно остывшего чая.       — Те, кто схватили Чонгука, — кто они? Зачем тот мужчина заставил Чонгука принять обличие волка и как он вообще узнал о проклятии?       — Этого я, увы, не знаю, — Намджун шумно втягивает воздух через нос и поднимается с места.       — Мы должны найти его. Вы же ведьмак. Неужели ваша магия не способна на это?       — Всё не так-то просто, как ты думаешь. Это не то, что ты, возможно, привык видеть в этих ваших сериалах и мультиках, — усмехается. — Никаких блёсточек в воздухе и взмахов волшебной палочки. Всё намного сложнее и… опаснее.       — Что это значит? — брови омеги изгибаются, отражая на лице смятение и оттенки страха, но он всё равно настойчиво желает знать ответ, о чём свидетельствуют его очередные попытки пошевелиться.       — Моя магия завязана на крови, — поясняет ведьмак.       — Вам нужна моя кровь? — сцепив крепко зубы, чтобы не взвыть от боли, Чимин поднимается и садится на кровати. Он протягивает руку запястьем кверху, не сводя с Намджуна взгляда, полного отчаянной решимости. — Вот, возьмите столько, сколько вам потребуется, только умоляю, найдите Чонгука. Просто возьмите, — поднимает руку выше, — возьмите мою кровь.       — Это не поможет, — мягко касается руки розововолосого и опускает ту, — потому что вы никак с Чонгуком не связаны кровно. Вы не родственники, и на тебе нет его метки. Твоя кровь здесь бесполезна, уж прости за грубость.       — Но тогда чья? — Чимин внимательно прослеживает за тем, как взгляд Намджуна скользит по нему вниз, останавливаясь где-то на уровне живота. Омега опускает свой собственный и крепче сжимает край одеяла, прижимая тот к телу. — Ребёнка? — его голова резко взметнулась вверх, и он сильнее сжимает ткань в кулаке. — Вам нужна его кровь?       — Чимин, я не стану просить тебя о подобном. Чонгук мне как родной сын, и я не меньше твоего хочу найти его, но ты сейчас слишком слаб и…       — Если это никак не навредит жизни малыша, — прерывает его Пак, — то просто сделайте это.       — Ты себе даже не представляешь, на что соглашаешься. Тебе будет очень больно.       Ведьмак поворачивается к Тэхёну, его взгляд напряженно ищет поддержки, но вместо этого он видит, как блеснули глаза Кима от восхищения, когда Чимин произнёс следующее:       — Я выдержу, правда. Любую боль, любые пытки, я готов пойти даже на самые отчаянные меры, чтобы спасти Чонгука. Он — мой альфа и отец моего ребёнка.       Намджуну становится совершенно очевидно: Чимин так просто не отступит. Он в самом деле настолько преисполнен в своей решимости, что пойдёт за своим альфой и в огонь, и в воду. Омега способен даже отправиться за ним на ту сторону, где обитают души мёртвых, только бы Чонгук вернулся к нему. Глубокое чувство уважения и того самого восхищения, что прежде отразилось в глазах другого омеги, теперь откликается и в самом ведьмаке. Он оказывается покорён силой духа и непоколебимой преданностью Чимина.       Любовь обладает особенным даром — менять сердца людей. И даже тех, кто в ней ранее признаться боялся. Чимин, в отличие от Чонгука, о своих чувствах никогда не говорил, наивно пытаясь убедить самого себя, будто ничего такого не испытывает к альфе. Но не заметил, как просто «альфа» превратился в «мой альфа» и таковым и остался, даже когда омега продолжал топить и пытаться сжечь в себе чувства, те оставались нерушимы. Они, подобно маленькому росточку, проникли в самую суть омежьего естества ещё во время первой встречи. День ото дня, из года в год прорастали внутри, расцветая буйством красок, среди которых красный выделялся на фоне прочих. Символ их особенной связи, той, что даже Бог не сумел разорвать своим проклятием. Ибо чувства Чонгука с Чимином оказались сильнее. И ребёнок, чьё маленькое сердечко отбивает свой ритм в такт с чиминовым, служит напоминанием об этом.       То, что ранее ощущалось путами на шее, подобно порочному кругу, который ни один не был способен разорвать, оказалось на самом деле красной нитью судьбы. И в тот момент сказки об истинных перестали быть таковыми — они обратились реальностью, где два любящих человека готовы ради друг друга послать к чёрту весь мир, и даже самого Бога.       Но укоры совести, как острие раскалённого лезвия, оставляют глубокие порезы на душе воспоминаниями, что просачиваются в разум в тот момент, когда Чимин во всеуслышание наконец-то заявляет о своей любви впервые. За каждое неосторожно брошенное грубое слово, в ответ на сотни признаний в любви, каждое расставание и попытки убежать от отношений, становится невыносимо больно, и сердце бедное, объятое сплетением рёбер, кровью обливается. Чимин погряз в этих отношениях, подобно омуту, и, честно говоря, всплывать на поверхность совершенно не хочется. Человек может пытаться избавиться от обстоятельств, сменить место, людей, но куда бы не пошёл, он всюду берёт с собой себя. И правда в том, что Чимин всегда любил Чонгука, просто был слишком горд (труслив), чтобы признаться себе в этом. Думал, если не будет иметь слабостей, то ничто и никто не сможет его сломить, причинив очередную боль. Но Чонгук не был слабостью, он — сила, питающая омегу; он — его дом; он — его семья. Ради своего альфы столько собственных правил и принципов нарушил, и каждый, каждый, чёрт подери, стоил того, чтобы сейчас, прижимая ладонь к своему ещё маленькому, но уже круглому животу, ощущать сокровенное душевное тепло от мысли, что этот ребёнок — их с альфой продолжение, плод истинной любви.       Умереть за любовь не сложно. Сложно найти любовь, за которую стоит умереть. Чимин всегда был для Чонгука такой любовью. Но сам альфа стал для своего омеги той любовью, ради которой хотелось подарить жизнь любой ценой.       — Чимин, ты точно уверен? — предпринимает последнюю попытку образумить омегу Намджун, но тот ни в какую его уговорам не поддаётся. Лишь только веки прикрывает, согласно кивая в ответ. И совершенно обезоруженный Ким глубоко вздыхает, бросив нечитаемый взгляд на Тэхёна, обращаясь уже лично к нему: — Возьми, — он вкладывает в его ладонь свёрнутую в жгут ткань. — Я нисколько не преувеличивал, когда говорил, что будет очень больно. Твоя задача проста. Следи за тем, чтобы Чимин ни в коем случае не выпустил кляп изо рта, иначе он откусит себе язык и захлебнётся кровью.       Что ж, вот теперь-то Чимин, кажется, начинает здорово волноваться. Однако, взяв себя в руки, одним махом прихлопывает змея, сеющего смуту в его голове. Он справится. Должен, мать его, справиться. Чонгук ведь так сильно в нём сейчас нуждается. И омега ни за что себя не простит, если позволит дурацким сомнениям вскружить ему голову, заставив сомневаться в правильности своего же решения. Ещё хотя бы мгновение, и он точно не выдержит. Поэтому собственным руками выхватывает из рук друга импровизированный кляп и вставляет его себе в рот, крепко сжимая зубами грубую ткань.       — Если ты готов, я начинаю, — в последний раз предупреждает его Намджун. Чимину же остаётся только крепко зажмуриться, абсолютно замирая.       Ведьмак делает один глубокий вдох перед тем, как, наконец, коснуться кожи омеги своими пальцами. Плавными и неторопливыми движениями на слегка округлившемся животе он пеплом от сожжённого многовекового древа выводит известные только одному ему символы, что оказываются ничем иным, как древними рунами. И едва губы его начинают беззвучно шевелиться, проговаривая заклинания на мёртвом языке, голос Намджуна сильно меняется, опускаясь на несколько тонов ниже. Настолько ниже, что кажется, словно бы он исходит из самой преисподней. Зрачки его стремительно темнеют, и вскоре белок целиком заливает непроницаемая чернота. Честно говоря, зрелище довольно жуткое. На жилистых руках тут же появляются бугристые вены, что с каждым словом ведьмака всё сильнее вспыхивают огненным заревом. Да так, будто по ним не кровь течёт, а самая настоящая лава растекается.       Тэхён невольно вздрагивает и будто бы весь изнутри поджимается. Крепче сжимает в своих ладонях тонкие плечи Чимина, оказываясь не в силах оторваться от созерцания происходящего. Ким наблюдает за всем как завороженный, пока в его собственных, расширенных от страха радужках наглядно отражаются волшебные знаки, выведенные на Чимине тонким слоем серого пепла. И растворяются они прямо на его глазах, проникая под самую кожу.       Как только последняя нарисованная руна целиком и полностью исчезает, тело Пака тотчас же заходится огнём гореть неистовым, а позвоночник дугой выгибает над кроватью. Омега болезненно стонет, зубами впиваясь в жгут до скрипа челюсти, пальцами раздирая под собой простыни. Он ощущает жар, дикий и невыносимый. Повсеместный и неискоренимый. Как если бы все его органы в один момент начали изнутри плавиться, обжигая сотни костных переплетений, превращая их в уродливые обугленные останки.       — Что происходит? — Тэхён суматошно мечется взглядом между искажённым от боли лицом Чимина и до чёртиков невозмутимым Намджуном, чей голос становится ещё более пугающим и сюрреалистичным.       Но его в тот же самый момент отвлекает омега, что, крепко-накрепко схватившись за его запястье, больно впивается ногтями в кожу, сдавливая её и оставляя за собой следы полумесяцев. Тэхён морщится, закусив нижнюю губу почти что до крови, чтобы и самому не завопить от сильной боли. О том, чтобы вырвать руку из цепкой хватки Чимина, и речи не идёт. Пусть даже его собственная кожа невыносимо жжётся от изрядно горячих прикосновений. Свободной рукой он касается лба друга, аккуратно убирая с него влажные и слегка запутавшиеся розовые пряди, глядя прямиком ему в глаза, без слов клятвенно обещает: «Я тут, я рядом, я с тобой».       Однако, когда Чимину кажется, что предел уже достигнут и самую худшую боль он уже испытал, случается именно то, что Намджун имел в виду под тем самым «будет очень больно». В руке ведьмака каким-то образом оказывается нож, напоминающий скорее какой-то средневековый кинжал с изогнутым волной лезвием, по всей своей длине покрытый множеством рун. И это самое лезвие вонзается в нежную плоть беременного омеги, рассекая ту с чрезвычайной легкостью, подобно листу бумаги. Чимин окончательно теряет себя, растворившись в агонии, целиком и полностью охватившей всё его нутро.       Намджун делает совсем маленький, но довольно глубокий надрез, и вместе с тем, как окровавленное орудие выходит наружу, по животу омеги струйками начинает стекать кровь прямиком в маленький флакончик. Наполнив который, ведьмак закрывает пробкой и спешит спрятать в карман. Дальше он проводит большим пальцем вдоль по надрезу, принимаясь рану заклинать, и уже вскоре кровь полностью останавливается.       Рука Чимина, прежде крепко сжимающая тэхёнову, безвольно падает на простынь ладонью кверху, и сам омега почти отключается, склонив голову на бок. Вместе с тем, как ритуал оканчивается, пелена черни рассеивается и в глазах беты, возвращаясь к нормальному цвету, а кожа его снова бледнеет. На её фоне некогда взбухшие вены на его руках выделяются ещё сильнее, но теперь хотя бы приобретают свой природный голубоватый оттенок.       — Он и правда очень сильный омега, — тихо проговаривает Ким, приближаясь к лицу того и вынимая изо рта жгут.       — Вы разрезали ему живот, — выдавливает из себя по слову всё ещё шокированный произошедшим омега. — Блять, вы буквально вспороли беременного омегу, как какую-то тушу! — вопит он, словно собрался в следующий момент накинуться с кулаками.       — Я предупреждал, что моя магия опасна. Но Чимин справился и я горжусь им.       — Если с ним или ребёнком что-то случится после этого, клянусь, я сам в вас этот кинжал всажу по самую рукоятку, — Тэхён не лжёт, он правда исполнит обещанное, если проделки этого колдуна причинят хоть какой-то вред его драгоценному мальчику.       — Тэ, — с кашлем вырывается изо рта неразборчиво, — Тэ-Тэ, я в порядке, — сипит Чимин, оставаясь где-то на грани между реальностью и беспросветной тьмой, что так и манит в свои сети.       Взгляд Намджуна мрачнеет. Похоже, Тэхёну удалось задеть его за живое. Но не пустой угрозой, а тем, что омега его племянника допустил мысль, будто он, вырастивший и воспитавший Чонгука как родного сына, которого никогда не имел за все свои тысячи лет жизни, мог причинить вред его истинному. Это нечто более глубокое и болезненное, чем любая физическая рана. Ведьмак, привыкший к вечной жизни и постоянной утрате, нашёл в Чонгуке смысл своего существования. И вот теперь кто-то смеет сомневаться в его намерениях и чувствах.       Он стоит неподвижно, глаза горят яростью и обидой. Тишина в комнате становится тяжёлой, давящей. Воспоминания о долгих ночах, когда он учил альфу справляться со своей второй сущностью, о бесчисленных советах и наставлениях, о моменте, когда тот впервые назвал его «отцом», проносятся перед глазами. Всё это оказывается под угрозой из-за одного неверного представления.       — Ты действительно так думаешь? — наконец изрекает ведьмак, его голос дрожит от сдерживаемых эмоций. — Ты правда считаешь, что я способен на такое предательство? Чонгук для меня — всё. Я бы отдал свою жизнь за его счастье.       Сидя на кровати, Тэхён смотрит на него с сомнением, но в его взгляде промелькнула тень сожаления. Он понимает, что зашёл слишком далеко, что его слова могли ранить гораздо глубже, чем он ожидал. Однако и Намджуну следует понимать, что Чимин для Тэхёна тоже очень дорог, и в первую очередь омега будет стараться защитить именно его, а уже после беспокоиться о других.       — Я просто хочу быть уверен, что Чимин в безопасности, — отвечает Тэ, стараясь звучать уверенно. — И его жизни больше ничто не будет угрожать.       Ведьмак медленно кивает, и напряжение на его лице уступает место некоторой мягкости.       Тэхён говорит всё это с заботой, скорее из желания уберечь, нежели обвинения. Но несмотря на это, чувство обиды продолжает тлеть внутри беты.       — Тэхён, — произносит он тихо, но твёрдо. — Запомни одно: я никогда не причиню вреда тем, кого люблю. И если Чонгук выбрал Чимина своим истинным, значит, он тоже под моей защитой. Но не смей больше сомневаться в моих намерениях. Ты понятия не имеешь о том, скольким я пожертвовал ради Чонгука, когда пошёл против воли Господа и рассказал ему о проклятии. Я вмешался в судьбу, изменил её, и в конце меня непременно будет ожидать расплата за содеянное. Но даже сейчас я продолжаю делать это. Потому что Чонгук — мой сын.       С этими словами ведьмак выходит из комнаты, оставляя Тэхёна наедине с его мыслями.       Чимин, за время их разговора не издавший больше ни звука, всё же не смог долго противостоять тьме и позволил той объять себя, утащив вновь в свои недра.       Ким замечает это не сразу, поражённый услышанным. Ему даже не приходило в голову, что между Намджуном и Чонгуком может быть что-то бóльшее, чем простое знакомство. И в моменте становится жутко стыдно за свой длинный язык, который стоило бы проглотить иногда, а не выпаливать как на духу всё, что на уме. Похоже, Юнги не единственный, перед кем Тэхёну придётся просить прощения за свою резкость, когда достаточно остынет, чтобы вновь не наговорить лишнего, и снова будет в состоянии думать о чём-то, кроме произошедших событий. Со своей совестью непременно сведёт счёты, но позже. Сейчас его главная задача — оставаться рядом с Чимином и не покидать его до тех пор, пока тот вновь не придёт в себя и Ким убедится, что омега и его ребёнок действительно в порядке.

* * *

      — Меня два часа не было, а вы уже успели провести ритуал. Задержись я ещё на час, вы бы тут без меня устроили конец света и судный день? — ёрничает Юнги. Видит, что дядя его хмурый и темнее тучи, будто ещё немного и в самом деле разразится раскатами грома прямо в кабинете.       Добрые намерения племянника остаются без внимания Намджуна. Он никак не реагирует на них, продолжая рыскать по полкам в поисках нужной карты. В его памяти по-прежнему стоит образ враждебного Тэхёна, а в сердце тлеет угасший, но все ещё горячий костёр выжженных обидой чувств. Однако ведьмак не спешит делиться своими тревогами, тем более что и у Юнги с Тэхёном, похоже, хватает своих причин для недомолвок. В условиях такой нестабильности последнее, чего Ким хочет, — это усугублять ситуацию межличностными разборками.       Молча, наконец-то отыскав, Намджун осторожно достаёт из-за сваленных в кучу старинных книг в одном из шкафов деревянный тубус, покрытый замысловатой ручной резьбой. Вскоре на столе оказывается карта, необходимая для завершения цикла ритуала поиска. Она совершенно не похожа на привычные людям в смартфонах или туристических брошюрах. На плотную оленью шкуру с внутренней стороны нанесены причудливые изображения густых лесов и извилистых рек, окаймленных древними символами и надписями. Юнги едва может их разобрать из-за изогнутого и кривого почерка, напоминающего сплетение ветвей в ночном лесу. Карта кажется живой, будто в ней скрыта древняя магия, оживляющая нарисованные пейзажи. И это не метафорическое сравнение, так оно и есть на самом деле.       Стоит ведьмаку окунуть кисть во флакон с кровью Чимина и начертить той руны на каждой из четырёх сторон света, как перед глазами в моменте происходит та самая магия. Капли крови медленно ползут по коже убитого зверя, огибая горные равнины, стекаются к самому центру, образуя зловещий узор. Намджун аккуратно кладёт поверх кровавой лужицы компас, на циферблате которого отчётливо виднеются те же руны, что прежде ведьмак начертил на карте. Через трещины в старом латунном корпусе кровь просачивается внутрь, заливая собой выцветший с годами циферблат, и указатель начинает быстро крутиться против часовой стрелки, пока не замирает в одном положении. Мужчина берёт в руки компас и разворачивается, прослеживая за тем, как стрелка вместе с ним изменяет своё направление, указывая далеко не на север, а в неведомую даль.       — Сработало, — торжественно заявляет он, одним жестом захлопывая крышку.       — Я поеду с тобой, — уверенно говорит Юнги и обходит стол, но его останавливает выставленная поперёк груди рука дяди.       — Нет, ты останешься здесь и присмотришь за омегами.       — Но ты даже не знаешь, кто похитил Чонгука и как много их.       — Я ведьмак, уж как-нибудь справлюсь, — легонько шлёпает племянника по щеке, как непослушного щеночка. — Чимин ещё очень слаб, Тэхён один не справится. Мой дом надёжно защищён рунами, и чужак никогда не сможет переступить порог, пока я не приглашу его в дом, как его хозяин. Поэтому следи за тем, чтобы омеги не покидали это место. Запасов продуктов должно хватить надолго, но я постараюсь управиться так быстро, как только смогу.       Намджун ожидает, что Юнги начнёт протестовать и спорить, как это обычно бывало. Но никак не то, что Мин обнимет его, крепко вжимая в себя и утыкаясь лбом в острую ключицу.       — Береги себя. И вернись домой живым. Вместе с братом.       — Я верну сына домой, не беспокойся, — Намджун успокаивающе по-отцовски гладит по затылку, легонько похлопывая по волосам. — Ну всё, что ты тут нюни распустил, — беззлобно журит он младшего, когда слышит тихий всхлип и чувствует кожей влагу, что не смог удержать в уголках глаз альфа.       — Твоя душа бессмертна, но не тело, Намджун-а, — шмыгает носом Юнги, втягивая остатки лёгкого шлейфа излюбленного парфюма своего названого родителя, — и если с ним что-то случится, то я больше никогда тебя не увижу. А я не готов терять никого из вас, — поднимает голову и смотрит покрасневшими от слёз и напряжения глазами на бету.       Это нечто уникальное: Мин, обычно стойкий и непоколебимый, предстаёт перед родителем совершенно открытым и уязвимым. Никто, даже его омега, никогда не видел его в таком состоянии. В глазах альфы отражаются страхи и тревоги, которые он старался скрывать от всех, кроме своего дяди. Его самый большой страх — потерять того, кто ему роднее всех.       — Ничего со мной не случится, я обещаю, — проговаривает ведьмак, прижимаясь губами к тёмной макушке и прикрыв усталые веки, а после покидает кабинет, оставляя племянника одного.