Недобывшие

      Гнетущую тишину, повисшую в одной из палат частной клиники, нарушает только работа аппарата искусственной вентиляции лёгких и датчик, выдающий на экране хаотично изменяющуюся диафрагму сердечного ритма. В углу в кресле расположилась одинокая фигура, что безразлично наблюдает за работой клапана, снабжающего лёгкие кислородом, и выпускает вверх густое облако дыма. Казалось бы, в подобных заведениях не принято курить, да ещё и в присутствие больного, который цепляется за жизнь из последних сил после встречи с волком. Однако Со Чаныму глубоко насрать на это, ведь это его больница, а на койке валяется его почти что раб. Тот ещё должен своему хозяину, и лучше бы ему не подыхать, как псине подзаборной, иначе его долг перейдёт семье. А из всех родственников в живых у рыжеволосого парня остался только младший брат. И как же молоденький омежка, у которого ни гроша за душой, сможет позаботиться о карточном долге их с братом непутёвого отца? Думается, Чаным сможет подыскать для него местечко в одном из борделей. У его «друзей» в последнее время как раз появилось пристрастие к худощавым и бледнокожим тощим мальчишкам, которые похожи скорее на детей, нежели на сформировавшихся течных омег. Грёбаные извращенцы, от которых тошно самому Со, но в той же степени и глубоко похуй на их ублюдские предпочтения. Альфу в общем и целом не интересует ничего, кроме той выгоды, что эти люди могут принести. И если для этого необходимо забыть о собственной совести, что ж, она давно уже у него атрофирована.       Мужчина не выпускает изо рта сигарету, даже когда в палату входит лечащий врач. Бета недовольно морщит нос, но ничего не говорит, молча проходит к окну и открывает настежь, впуская потоки свежего воздуха внутрь. Он так же молчаливо подходит к пациенту, осматривает его, вносит показания в медицинскую карту и вскоре покидает палату, оставляя коршуна наедине со своей животинкой.       Со всё это время неотрывно смотрит в одну точку, о чём-то напряжённо размышляя и потирая висок. У него натурально уже болит мозг, если такое вообще возможно, от того, как же его достало проёбываться на каждом шагу. План, который изначально казался безупречным, потерпел крах и, как результат — прибавил к прочим хлопотам ещё и полумёртвого пацана, чья помощь бы сейчас очень даже пригодилась. Глядя на это безжизненное тело, вдруг вспоминает его слова, те самые, что смогли пошатнуть стоическую выдержку альфы и почти позволили зверю вырваться наружу. Омега. Вот оно — слабое место волка. И есть только один способ заставить его пробудить зверя.       — Приведи его омегу, — отдаёт он короткий приказ одному из своих цепных псов.       Так или иначе, сегодня это наконец-то свершится. Чаным так долго ждал, и вот время пришло: лицезреть воочию проклятие самого Бога.

* * *

      Окрылённый приятным предвкушением, Чимин входит в кабинет своего омеголога после того, как медбрат назвал его по имени.       — Ты выглядишь хорошо, — радушно приветствует его уже знакомый врач, — и здоровый румянец на щеках присутствует. Неужели это то, о чём я думаю? — не переставая улыбаться, интересуется омега, пока заканчивает вносить данные в компьютер, а после всецело обращает своё внимание на Пака.       — Да, мой альфа теперь со мной, — как-то застенчиво и очень тихо сипит тот, заламывая маленькие миниатюрные пальчики до хруста суставов.       Его сердце, взбунтовавшееся в плену своей грудной клетки, бьётся с такой неудержимой силой, что он чувствует каждый удар, как удар молота, напоминая о своей живой природе. В тот момент, когда с трудом выговаривает слова, словно каждая буква — камень, который он поднимает, чувствуя его вес, Чимин внезапно осознаёт, как его дыхание становится тяжёлым и неправильным, будто оно борется за каждую каплю воздуха. Волнение теснит горло, вызывая дрожь в коленках, угрожающих поддаться под его весом. В глазах омеги отражается беспокойство, а на лбу выступают маленькие капли пота. Он ощущает тревогу, что избыток слов может обернуть его мечты обратно в пыльные фантазии, подобно мягкому песку, что ускользает между пальцами. Но, вспоминая спокойное, почти безмятежное лицо Чонгука утром, Чимин чувствует, как страх постепенно уступает место надежде. Той самой, где вера в светлое будущее со своим альфой с каждым мгновением обретает всё более явственные черты.       Ибо волки выбирают себе только одну пару и на всю жизнь.       С улыбкой, наполовину из-за избавления от бремени, соглашается на приглашение врача и располагается на кушетке, обнажая свой живот и приспуская штаны.       — Так, посмотрим, — деловито начинает доктор, выдавливая немного геля и обмакивая в него же стилус для скрининга.       Парень чувствует, как вязкая субстанция медленно распространяется по его коже, морщится от неприятного ощущения прохлады. В уголках его ума пробуждаются дурные мысли, пронизанные воспоминаниями о том, как недавно он так же лежал в этом кабинете и с ледяным спокойствием заявил о своём желании избавиться от будущего ребёнка. На языке ощущается горечь, когда он подавленно проглатывает ком, подступивший к горлу. Омега не может сдержать дрожь, охватившую его тело, как попытка избавиться от навязчивых мыслей. И когда вздохи становятся слишком частыми и заметными, это привлекает внимание доктора, добавляя к ощущению беспокойства ещё и чувство неловкости.       — У тебя что-то болит? — останавливается тот, убирая руку от живота и сосредоточенно всматривается в лицо пациента.       — Нет, — поджимает губы, — просто… спасибо вам, — омега в недоумении выгибает бровь на внезапный порыв, — спасибо, что не дали мне совершить ошибку в тот раз.       — Ах, милый, — разворачивается всем корпусом на крутящемся стуле и свободной рукой накрывает ладонь беременного, — я ведь тебе говорил, что тебе просто нужно время, чтобы принять свою беременность. Тем более это ребёнок от любимого альфы, я ведь прав?       Пак медленно кивает в ответ, отводя взгляд. Часто моргает, стараясь сдержать поток внезапно нахлынувших слёз. Каждый клип пушистых ресниц — старание удержать эмоции под контролем, но слёзы всё равно настойчиво наливаются, и он борется с ними, как с неожиданным наводнением.       — Я так часто плачу в последнее время. Это нормально? Я такими темпами не ослепну до родов? — усмехается в попытке отвлечься от своего состояния на грани очередного эмоционального всплеска.       — Нормально, — тепло улыбается омеголог, и в уголках глаз образуется сеточка из морщин от того, сколь искренен омега с тем, кто для него уже давно намного ближе, чем просто один из пациентов. — Ты наконец-то перестал подавлять в себе омежью сущность. Люди плачут не потому, что они слабые, а потому, что они были сильными слишком долго. Я знаю, что тебе было трудно, и ты считал, будто не заслуживаешь быть счастливым. Но всё это такая пыль на самом деле, Чимин, ведь ты не одинок, нет. У тебя есть твой альфа и скоро у вас родится малыш. Будущий отец, наверное, на седьмом небе от счастья?       — Он ещё не знает, — как-то виновато закусывает нижнюю губу, зубами цепляя шелушащуюся кожицу и срывая ту.       Врач молча качает головой, но его выражение лица лишено осуждения. Он снова поворачивается к экрану, невольно придерживая дыхание, прежде чем приложить аппарат к животу омеги. Проводя им вверх-вниз несколько раз, взгляд напряжённо фиксируется на изображении, с лёгким прищуром всматривается, и внезапно на лице появляется восторженное выражение, брови поднимаются, а губы расплываются в яркой улыбке, словно только что обнаружил нечто удивительное.       — Ну тогда у тебя есть отличный повод наконец-то ему всё рассказать, заодно порадовать новостью, что у вас будет…       Но тот не успевает договорить, его на полуслове прерывает внезапно ворвавшийся в кабинет аспирант. Мужчина сердечно извиняется несколько раз, кланяясь, и спешит сообщить о том, что главврач срочно вызывает омеголога к себе.       — Это не может подождать? — раздражённо чертыхается про себя, когда из-за внезапного движения теряет чёткую картинку. — У меня вообще-то пациент. Я закончу осмотр и приду.       — Простите, господин Юн, но это срочно, сказали немедленно.       — Господи, да что у вас там произошло? — гулко вздыхает и ставит аппарат для скрининга на специальную подставку. — Пожар? Наводнение? Омега рожает четырёх за раз? — поднимается на ноги, попутно снимая перчатки и бросая их в урну рядом. — Чимин, подожди меня тут, я скоро вернусь.       Сердце замирает в груди, и парень опускает глаза на почерневший экран, совершенно теряясь в моменте разочарования. Его глаза отражают тоску и недоумение, когда он осознаёт, что не сможет узнать сейчас долгожданную новость. Внезапно море эмоций разбивается о скалу уныния, заполняя его душу пустотой, а затем омывает её волнами трепета и бесконечного желания. Улыбка, медленно расцветающая на медовых устах, свидетельствует о любви, наполняющей его сущность, и о том, как жаждет он встречи с малышом, который уже столь дорог ему.       — Маленький мой, — воркует будущий папа, с нежностью и некой осторожностью кладёт маленькую ладошку на свой живот и гладит мягкую кожу.       Чимин так любит этого маленького человечка внутри, почти так же сильно, как и его отца, и он удивляется самому себе. Тот, кто никогда не ощущал тепла родительской заботы, кто всегда чувствовал себя ничтожным перед глазами того, кого считал своим миром в детстве, вдруг обнаружил в себе способность к подобным чувствам. Он не мог не гордиться собой, ведь оказался достаточно сильным, чтобы не дать прошлым травмам испортить такое уязвимое и драгоценное будущее. Омега больше не сожалеет ни о чём. Знает — его счастье заключается в альфе, что выглядит до жути пугающим для окружающих, но таким любящим и заботливым только рядом с ним.       Спустя несколько минут наедине в уютное пространство омеги бесцеремонно вторгается всё тот же аспирант.       — К сожалению, у господина Юна сейчас срочное совещание, и он сильно задержится, поэтому просил передать вам, что свяжется позже и назначит новую дату для осмотра, — сообщает он, заметно нервничая.       Наверное, действительно случилось что-то серьёзное в больнице. У Чимина не возникает абсолютно никаких подозрений, он спокойно встаёт, самостоятельно вытирает с кожи остатки геля и одевается. Краем глаза замечает, как мужчина мнётся, переступая с ноги на ногу, но не придаёт этому значения. И зря. Ведь стоит ему ступить шаг, как внезапно подлетевший альфа придавливает больно лопатками к стене. Омега предпринимает жалкие попытки вырваться, отбиваясь и царапая чужое лицо. Пак не успевает открыть рот, чтобы позвать на помощь, ему грубо зажимают его ладонью и резким движением вонзают шприц прямо в шею. Всего пара секунд — и мир перед глазами меркнет, погружая того в кромешную тьму с застывшим на губах именем альфы, которого так отчаянно хотел призвать в момент своей самой сильной уязвимости.

* * *

      Настойчивые стуки вкупе с не перестающим трезвонить дверным звонком будят Чонгука внезапно и неприятно. Альфа сперва резко дёргается, а затем со стоном переворачивается на спину и проводит рукой по лицу, зачёсывая отросшие пряди назад. Тело уже не болит, но странная тяжесть ощущается повсеместно. Всё из-за глубинного процесса регенерации, когда он буквально погружается в глубокую спячку, так называемую фазу исцеления, что может длиться вплоть до нескольких суток, в зависимости от степени и тяжести повреждений. Эта его волчья особенность, к которой уже привык, но каждый раз вынужден сталкиваться с «побочными эффектами» своей животной сущности.       Чонгук, не глядя, проводит рукой по второй половине постели и, почувствовав холод простыней, вместо родного тепла своего омеги, недовольно хмурит брови. Тем временем раздаётся очередной гулкий удар, доносящийся из коридора, и следом слышится чей-то голос, зовущий Чимина по имени. Альфа недовольно кряхтит, поднимаясь с постели, и едва не падает на пол, в моменте потеряв равновесие из-за внезапно возникшего головокружения. Он встряхивает головой, придерживаясь одной рукой за край кровати, несколько раз быстро моргает широко раскрытыми глазами.       — Какого?.. — бубнит себе под нос, шаркающими шагами направляясь к двери, которую вот-вот выломят к чёртовой матери с той стороны.       Не взглянув даже в дверной глазок, Чон открывает её и на пороге застаёт побагровевшего от криков и всего трясущегося, как осиновый лист на ветру, Тэхёна. Омега в упор смотрит на альфу своими огромными глазами-блюдцами, то раскрывая, то вновь смыкая губы, как рыбка. Не то чтобы он удивлён, застав того дома у своего друга, но где…       — Где Чимин и почему он не берёт трубку? — выпаливает внезапно, как на духу, Ким и протискивается мимо парня, заходя внутрь квартиры. — Чимин! — окликает по имени, получая в ответ… ничего? — Где он? — оборачивается слишком резко и чуть не врезается в грудь подошедшего сзади Чонгука, от чего мгновенно отскакивает в сторону, запрокинув голову и взглядом встревоженным впившись в сонные черты.       — Он разве не должен быть в университете? — трёт висок, продолжая испытывать странное помутнение на грани с головной болью.       — Ты время видел? Уже шесть часов вечера.       — Сколько? — отнимает руку от головы, и взгляд мгновенно проясняется. — Мать твою, я так долго спал…       — Чонгук, он пропал! — теряет терпение омега. — Чимин не пришёл сегодня в университет, его нет в танцевальной студии, я даже в клубе был…       — Сегодня ведь среда.       — Да какая нахрен разница? Ты пьяный, что ли? Не слышишь, что я говорю? Чимин пропал! — уже кричит прямо в лицо альфе.       Со второго раза до сознания Чонгука наконец-то доходит смысл сказанных слов. С бешено колотящимся в груди сердцем он срывается с места и бежит в спальню, где оставил свой телефон. От волнения дыхание спирает, а руки трясутся, как в припадке жестокой лихорадки, и он роняет устройство на пол, не успев толком разблокировать. Проклиная самого себя, опускается на колени и достаёт его из-под кровати. И когда, спустя мучительно долгие гудки, Чимин отвечает на звонок, у Чона по спине ледяные мурашки пробегают, а глаза кровью наливаются, кожа вокруг них покрывается тёмными расщелинами, будто сквозь них просачивается то самое древнее проклятие. Зрачки мгновенно вспыхивают красным, пугая Тэхёна, что тут же отпрянул и, не сумев удержать равновесие, рухнул прямо на пятую точку.       — Забавно, что у своего омеги ты записан как «волчонок», — рокочет мерзкий голос из динамиков, и Чонгук прекрасно знает, какой же падали он принадлежит. — Он знает, кто ты? В курсе, что трахается с чудовищем и убийцей?       — С-со Чаным, — рычит альфа, крепко сжимая телефон в руке до осязаемого слухом треска пластмассы, — если с головы моего омеги упадёт хотя бы волосок, клянусь, я выпотрошу твоё блядское тело собственными руками и заставлю сожрать.       — Как жаль, что мне насрать на твои пустые угрозы, волчонок, — совершенно безразлично отвечает Чаным, очевидно, вовсе не впечатлившись словами Чона. — У тебя мало времени, поспеши. И не смей приводить кого-то с собой. Поверь, ты не захочешь знать, что я сделаю с этим розововолосым чудом, если ты притащишь за собой хвост, — на заднем фоне раздаётся бессвязное мычание и слышится цокот языком. — Какой он у тебя непослушный, меня это начинает уже утомлять. Заткнись! — следом звук удара.       — Тварь, не смей его трогать! — гарчит Чонгук, и его грудь заходится ходуном из-за частого и рваного дыхания. Из последних сил удаётся сдерживать волчью сущность, он на грани. Контроль почти покидает человеческое сознание, но Чон крепко сжимает кулак, с дрожащим подбородком выдыхает через рот. — Где ты?       — Заброшенный завод на юго-западе от города. У тебя час времени. Тик-так, волчонок, — и звонок резко обрывается.       — Р-ра-а-а! — вырывается из грудной клетки истошный вопль дикого зверя.       Телефон выскальзывает из рук, и Чонгук падает на колени, сгибаясь пополам. Цепляется пальцами за волосы и сильно тянет, продолжая не то кричать, не то рычать. Тело прошибает разрядами, начиная неконтролируемо содрогаться, будто в припадке, и альфа заваливается на ребро. Внезапная вспышка боли заставляет его позвоночник изогнуться в странной форме, сопровождаемая хрустом костей и истошным криком агонии. Чон почти на физическом уровне ощущает, как внутри него витиеватые соединения ДНК разрушаются, их обволакивает тьма, окрашивая кровь чёрным, проникает на уровне атомов и пробирается к самому сердцу, где заключена звериная сущность.       — Тэхё-он, у-у-ходи с-сейча-а-ай, — стонет Чонгук, после зубами, которые уже вытягиваются в острые волчьи клыки, впивается в собственные губы, прокусывая плоть и заливая весь рот кровью.       — Ч-что с тобой? — еле проговаривает омега, ошарашено вылупив глаза на происходящее. Он будто окаменел весь, не в состоянии пошевелиться, онемев всем телом от шока.       — Убирайся! — выплёвывает вместе с алой жидкостью, та пачкает губы и подбородок, и ударяет по полу ладонью, на которой хрящи уже ломаются, химерно преображаясь в нечто чудовищное.       Уловив взглядом то, чему едва ли мог найти объяснение, Ким, сам, едва сдерживая внезапно нахлынувшие от страха слёзы, отползает спиной назад, почти до самой двери и, лишь ухватившись за косяк, кое-как поднимается на совершенно не держащие его ноги. Ещё один рык альфы — и омега сломя голову бросается прочь, почти падает, но успевает ухватиться за мебель, снова срываясь на бег. Не оборачиваясь, Тэхён бежит вниз по лестнице, игнорируя лифт, и аж до самой автобусной остановки не замедляется, хотя за ним никто не гонится.       Чонгук тем временем сопротивляется как может, вступая в иллюзорную схватку с самим собой же, точнее, тем самым нечто, что норовит вот-вот вырваться на свободу.       — Нет, ты не можешь сейчас выйти наружу, — обращается к волку альфа, лёжа на полу и глядя на своё отражение в зеркале. Знает, что тот его слышит и прямо сейчас подавляет человечность, чтобы освободиться. — Я нужен Чимину. Остановись! — снова хруст, теперь уже тазобедренного сустава. — Умоляю, — кашляет, пачкая брызгами кровавыми светлый ковёр, — я… мы должны спасти его. Это же наш омега!       Последнее слово разносится эхом в сознании, чтобы после, рассеявшись, осесть на его стенках. И зверь отступает. Но только в этот раз.       — Спасибо, — благодарит он волка, хотя это же его, мать вашу, тело, но вынужден считаться с сущностью, что заключил в нём же грёбаный Бог.       Кости деформируются в привычное состояние, не умаляя той боли, что испытал, когда запустился внутренний механизм обращения. Обратный процесс занимает гораздо меньше времени, и спустя всего пару минут состояние приходит в норму (хотя, на самом деле Чонгук по-прежнему ни черта не в порядке). Альфа, пошатываясь, встаёт сперва на четвереньки, сплёвывая на пол остатки крови. Чимин точно убьёт его за испорченный любимый ковёр. Пускай. Главное, что он будет жив, чтобы это сделать.       С этими мыслями парень поднимается на негнущиеся ноги и кое-как натягивает на себя одежду, всё ещё испытывая болезненные импульсы по всему телу. Будто в тумане, потерянный во мраке, он покидает квартиру, выходит на улицу и садится в свою машину. В навигаторе вводит геолокацию, карта выдаёт ему самый короткий маршрут, который, тем не менее, должен занять не менее полутора часов, которых у Чона, блять, нет. Волк отнял у него и так слишком много времени, и теперь на всё про всё остаётся не более сорока минут. Даже не пристёгиваясь, Чонгук резким поворотом ключа в зажигании заводит автомобиль и уже через несколько секунд рваным движением выезжает на проезжую часть, игнорируя возмущённые сигналы встречных машин.       Внезапно салон заполняет звук входящего звонка, тот косится, но, увидев имя вызываемого абонента, сбрасывает звонок. Крепче сжимает тугую кожу руля до скрежета и выжимает педаль газа в пол, проносясь стремглав на красные светофоры и повторяя про себя, подобно мантре: «только бы успеть».

* * *

      Зловоние сырости с примесью гнили, ударившее в нос, и пробирающий до костей холод — первое, что чувствует Чимин, когда открывает глаза и обнаруживает своё тело лежащим на бетонном полу. Он медленно приходит в себя, ощущая острую боль в голове. Осматривается расфокусированным взглядом, перед которым мир по-прежнему остаётся размытым, и понимает, что находится в тёмной пыльной комнате на заброшенном заводе. Серое свечение проникает сквозь прорехи в стенах, создавая жуткую атмосферу. Стальные балки, обвалившиеся со временем, отбрасывают жуткие тени на полу. В воздухе витает запах горелого дерева, а в углу омега замечает какую-то нечёткую фигуру. Страх охватывает его, когда он вспоминает, как его похитили, и сердцебиение ускоряется, отдавая сильной пульсацией по барабанным перепонкам. Пытаясь встать, Чимин чувсвтует, как ноги отказываются слушаться, словно он прикован к земле. И только повернув голову на странный звон, понимает, что так оно и есть — его лодыжки закованы в цепи. Буквально. Мало того, что какие-то ублюдки воспользовались беззащитностью омеги, похитив того прямо из кабинета омеголога, так ещё и посадили на привязь, как какую-то вшивую псину.       Превозмогая жуткую тяжесть во всём теле, Пак всё же находит в себе крупицы сил, чтобы приподняться в сидячее положение. Обхватив ладонями ржавые цепи, несколько раз дёргает на себя, сам не понимая, чего хочет этим добиться. Будто в мгновенье в хрупких руках обнаружилась бы нечеловеческая сила, дабы сломать стальные кольца. Но всё, что у него получается, — это лишь испачкать руки, которые следом брезгливо попытается вытереть об штаны. Все его чувства — от безысходности до ярости — смешались воедино, пока липкий страх расползался внутри черепной коробки, где рой из мыслей медленно начинал сводить с ума. Кто? Зачем? Почему именно его, Чимина? Кому мог помешать ничем не выделяющийся, кроме своей внешности, конечно же, омега? Чтобы так цинично и безжалостно обойтись с ним. Да ещё и беременным. Даже если заведомо похитители не знали о положении, им наверняка донёс об этом тот конченый аспирант. Хотя, наверное, со стороны Пака было бы слишком наивно требовать к себе особого отношения, учитывая, где и в каких обстоятельствах он сейчас находится.       — Всё будет хорошо, — шепчет он малышу, обнимая себя обеими руками за живот, — твой отец, непременно, вытащит нас отсюда.       — Какая очаровательная вера в своего альфу, — эхом проносится по пустому пространству хриплый голос, заставив омегу вздрогнуть и снова зазвенеть цепями. — Я тоже очень надеюсь на то, что он скоро будет здесь, — из полумрака перед Чимином появляется незнакомый альфа, и в его очертаниях узнаёт тот самый силуэт, который заметил, когда только очнулся.       — Кто вы? Какого чёрта здесь происходит, и почему я в цепях? У вас что, фетиш на средневековые пытки?       — А ты дерзкий, — скалится, — хотя я был бы куда более удивлён, если бы омега Цербера оказался тихим и покладистым.       Его тон отражается мерзкими мурашками, что пробежались по спине. Внутри всё сжимается от ледяного пристального взгляда, и омега инстинктивно сводит руки плотнее на животе, подгибая колени к груди. Этим жестом демонстрирует поистине животрепещущее желание оградить своего ребёнка от опасности, даже когда осознаёт, что на самом деле совершенно беззащитен, но ведь у крохи никого больше нет, кроме его папы. И если не Чимин, то кто ещё позаботится о нём?       Но самого Чаныма, похоже, такое поведение не более чем забавляет, судя по тому, как он прыснул и прикрыл глаза на мгновение.       — Мне нет дела до твоего отпрыска, омега, — подходит ближе и останавливается прямо перед тем.       — Если вы меня хоть пальцем тронете, Чонгук этого так не оставит. Он найдёт вас и переломает… — вдруг смолкает, когда его лицо внезапно хватают и больно сжимают подбородок до ощутимых красных отметин, что наверняка останутся после. Как и царапины от острых конечностей неведомых божеств на россыпи колец на пальцах незнакомца.       — Но это не значит, что я не смогу заставить тебя заткнуться, если ты не прекратишь мне действовать на нервы своей болтовнёй, — грубая ладонь смещается вниз и крепко смыкает пальцы на тонкой шее, затрудняя дыхание и вынуждая открыть рот в жалких попытках вдохнуть воздух. — Мне ничего не стоит свернуть тебе шею прямо сейчас. Чонгук всё равно придёт за тобой, и если хочешь в последний раз увидеть его, то лучше заткни свой прелестный ротик, пока это не сделал я.       Мужчина с силой отталкивает от себя, и Чимин, не удержав хрупкое равновесие из-за по-прежнему вялого состояния после вколотого препарата, отлетает назад, подобно тряпичной кукле, едва успев выставить ладони. Любой другой омега на его месте бросился бы в слёзы, стал молить о пощаде, но не розововолосый, чьё естество пропиталось яростью и самым, что не есть праведным гневом. Внутренние демоны нашёптывают лихие заговоры, побуждая к действию, и Пак действительно порывается вперёд, чтобы встать, но цепи всё ещё остаются главным препятствием. Сверлит злостным взглядом злосчастные оковы, продумывая возможные способы избавиться от них, однако размышления его прерывает звук до боли знакомой мелодии, и омега встревоженно вскидывает голову.       — Забавно, что у своего омеги ты записан как «волчонок», — сомнений не остаётся — это телефон Чимина, и какого-то хрена он оказался в руках этого мерзкого альфы. — Он знает, кто ты? В курсе, что трахается с чудовищем и убийцей? — кривит отвратную гримасу, думая, что улыбается, и косится на Чимина.       — Да чтоб у тебя язык отсох, — выпаливает тот в сердцах, на что Со сразу же реагирует и отмашкой велит одному из своих приспешников заткнуть неугомонного.       Чьи-то холодные и отвратно смердящие руки хватают омегу за лицо, зажимая рот ладонью, пока второй шарит в карманах в поисках чего-то подходящего на кляп. Им оказывается какой-то обрезок ткани, служивший, по-видимому, подобием носового платка. Альфа силой заставляет Чимина раскрыть рот и засовывает так глубоко, что тот ощущает рвотные позывы, и как в уголках глаз стремительно проступает влага. Руки ему так же безжалостно заламывают и грубой верёвкой, мгновенно впившейся в нежную кожу на запястьях, связывают, обездвиживая.       — Как жаль, что мне насрать на твои пустые угрозы, волчонок, — холодно бросает Чаным, разворачиваясь всем корпусом к едва ли успокоившемуся Паку. Тот не оставляет попыток проклясть весь род альфы до седьмого колена даже будучи связанным и с гадким обрезком во рту. — У тебя мало времени, поспеши. И не смей приводить кого-то с собой, — подходит ближе, — поверь, ты же не захочешь знать, что я сделаю с этим розововолосым чудом, если ты притащишь за собой хвост, — бесцеремонно проводит всей пятернёй по розовым прядям, на что в ответ Чимин дёргает головой в сторону, уходя от прикосновения, чтобы следом метнуть испепеляющий взгляд и промычать о том, куда он самолично засунет Со его долбанную руку, если ещё хоть раз прикоснётся к нему. — Какой он у тебя непослушный, меня это начинает уже утомлять. Заткнись! — Чаным ударяет с такой силой, что лицо омеги по инерции разворачивает в сторону, и он мог бы вновь упасть, если бы не стоявший позади альфа, на чьи ноги завалился спиной. — Заброшенный завод на юго-западе от города. У тебя час времени. Тик-так, волчонок, — последнее слово срывается с уст ублюдка и за ним телефон летит безжалостно в стену, разбиваясь на мелкие осколки. — Ну вот и всё, — снова протягивает руку, но в этот раз уже хватает за волосы и тянет назад, вынуждая омегу запрокинуть голову и посмотреть ему прямо в глаза, — скоро твой альфа будет здесь. Ты прекрасно справился со своей ролью приманки для волка, умница, — другой рукой несколько раз шлёпает по щеке и так же резко отстраняется, бросив напоследок своему человеку приказ не сводить глаз с непослушной бестии.

* * *

Marion Barfs Clint Mansell, Kronos Quartet

      Старый чёрный Mercedes вынужденно тормозит на бездорожье, зарываясь колёсами в болото. Чонгук несколько раз нервно дёргает за ручник, переключая скорости и выжимая педаль газа до упора, но это приводит к тому, что автомобиль только глубже погружается в рыхлую и мокрую после недавнего дождя почву. Смотрит на время, пять минут, у него осталось чёртовых пять минут. Недолго думая, с размаху распахивает водительскую дверь и, не заботясь о сохранности транспорта, бросает тот прямо посреди леса. В самой глуши, где солнечный свет почти не проникает сквозь густые ветви древних ветхих деревьев, становится трудно ориентироваться, спасает только волчье зрение, которое альфе приходится применить вместе с чутьём в поисках проклятого заброшенного завода. Слишком рискованно, но у Чонгука просто нет другого выбора. Зверь — единственный, кто способен сейчас помочь. Он слышит его, чувствует, как когтистые лапы изнутри скребутся о стенки рёбер, требуя больше свободы. Волк не согласен на меньшее: ему нужна полная власть, чтобы упиться ею и утолить свой звериный голод.       Ненасытный монстр, что привык питаться чужим страхом, — на самом деле, худшее воплощение божьей кары. Тот, кто пролил кровь однажды, был вынужден испытывать неподдельную жажду повторить это снова. И кто знает, где та тонкая грань, когда монстр, которого так долго удерживали взаперти, наконец-то вырвется и окончательно поглотит человеческую сущность безвозвратно.       С горящими во тьме адским пламенем глазами альфа пробирается сквозь густую чащу, словно идёт по видимому шлейфу из феромонов своего омеги. Лишь будучи волком, он ощущает их даже на расстоянии километров, и никакие другие запахи не смогут сбить его с намеченного пути. Дыхания от безостановочного бега почти не хватает, кажется, будто лёгкие воспламенились и жаром обдали всю грудную клетку, в которую хочется впиться когтями и разорвать на части, выпустив огнево наружу. Ещё немного и альфа, задыхаясь и кашляя, замечает за деревьями очертания почерневших после пожара стен здания. Едва он успевает войти внутрь, как на него наставляют сразу несколько оружий, два из которых автоматы, а третий… арбалет? Будь у Чонгука хотя бы лишняя секунда, он бы нашёл время удивиться, но всё, о чём может сейчас думать — это Чимин.       — Где он? — грохотом разносится по помещению нечеловеческое рычание, когда глаза красные не находят омеги.       — Ты опоздал, — выходит из тени Чаным, волоча собственноручно за собой Чимина, по-прежнему связанного и с кандалами на ногах. Чонгук тут же срывается с места, но его останавливает выстрел, он в последний момент успевает увернуться от пули, пролетевшей у его ног. — Не так быстро, — дёргает розововолосого к себе Со и ударом ступни по внутренней стороне колен вынуждает упасть на них же, звонко лязгнув цепями о бетонный пол.       — Отпусти его, мразь, — рявкает альфа, и сердце его заходится в бешеном ритме, когда видит, как самую драгоценную часть его падшей души, подобно зверью заковали. На красивом лице замечает следы от ударов и запекшуюся кровь на разбитой губе, от чего звереет ещё пуще. — Ты, блять, покойник, Со Чаным. Я ведь предупреждал, что убью тебя, если с головы Чимина упадёт хотя бы волосок.       — Ты не в том положении, чтобы угрожать мне, — заводит руку за спину тот и достаёт из-за пояса штанов пистолет. Одним ловким движением снимает с предохранителя и наставляет на Пака. — Твой омега умрёт, если ты не явишь волка, — упирается холодным дулом прямо в висок пленника.       — Ты не посмеешь!       — Что ж, — разочарованно хмыкает, — ты не оставил мне выбора.       Выстрел. Следом пронзительный крик, и сердце Чонгука пропускает удар, когда он видит, как Чимин заваливается на бок, а из его плеча хлынула кровь, окрашивая багровым ткань прежде белоснежной блузы.       — Следующая вышибет ему мозги. Яви зверя, иначе я убью вас обоих! — выкрикивает Чаным, его нервозность отражается в том, как трясётся пистолет в его руке.       И альфа в мгновение ока теряет последнее связующее звено с человечностью, отдавая всего себя во власть проклятия.       Он в судорожных конвульсиях падает ниц, ощущая, как плоть его начинает хаотично предаваться чудовищной метаморфозе. Одежда рвётся под натиском, и тысячи мельчайших трещин появляются на его обнажённой коже, словно карта разбитых обломков, через которую пробивается густая шерсть, сверкающая оттенками опалов. Хруст разламывающихся костей сопровождается ударным воем, лицо искажается в подобие волчьей морды. Челюсть вытягивается, преображаясь в звериную пасть, разинув которую, обнажает острые клыки, и по ним стекает вязкая слюна, наполненная ядом проклятой волчьей крови.       Со с уверенным выражением победной ухмылки на губах встречает взгляд огромного чёрного волка, отличающегося не только своими габаритами, но и горящими красными глазами, являющими его истинную сущность.

Murphy's Body John Frizzell

      Зверь не успевает сделать рывок, как его тело пронзает серебряный болт из того самого арбалета. Вопль боли разрывает воздух, но прежде чем он сделает следующий шаг, его бедро прошибает ещё один снаряд, и волк издаёт новый вой, наполненный страданием.       — Кончайте с ним, — грозно произносит Чаным, словно вынося смертный приговор.       Из-за его спины выходят ещё двое и выпускают целую серию выстрелов, однако вместо пуль в альфу летят дротики с седативными. Чон делает последний шаг, и следом волна головокружения охватывает его, он падает, ударяясь головой о холодный бетон.       Мохнатая грудь тяжело вздымается, взгляд волка встречается с омегой. Чонгук на последнем издыхании старается сохранять хрупкую связь с реальностью, скулит, ощущая, как силы стремительно покидают его, и он больше не в состоянии пошевелиться под воздействием препаратов. Чимин в неверии смотрит в ответ на чудовище, коим обратился его альфа, но не чувствует никакого страха, только острое желание сбросить с себя оковы и прижать к груди раненого зверя. Омега стремится прошептать те самые заветные слова своими окровавленными губами, жаждущими произнести клятву, о которой Чон даже не смел мечтать раньше. Но кусок ткани, зажатый в его рту и пропитавшийся кровью, придавая ей мерзкий вкус, мешает этому, как не прошедший барьер между его волей и миром вокруг. Парализованный болевым шоком от продолжающего кровоточить пулевого ранения, Пак медленно клипает глазами, приказывая себе не закрывать их. Нет, он должен видеть Чонгука, только так сумеет выдержать всё это.       «Не закрывай глаза, Чимин, не закрывай», — твердит самому себе и предпринимает попытку сдвинуться с места, тянется к своему альфе, что так нуждается сейчас в нём, но острая боль препятствует этому. Чимин только и может, что смотреть на лежащего на промозглом полу волка, который не отрывает от него своих кровавых глаз с застывшими в них слезами.       — А что с омегой? — слышит неразборчиво чей-то голос.       — Он больше не представляет никакой ценности, — небрежно бросает в ответ другой, — повезёт, если кто-то однажды обнаружит его останки и захоронит. Я не намерен с этим возиться.       «Не закрывай глаза, не закры…», — слабость одолевает сознание омеги, и последнее, что он видит перед тем, как отключиться — волка, как какую-то тушу, швыряют в клетку и напоследок всаживают в уже бессознательное тело зверя ещё несколько дополнительных дротиков со снотворным. И когда их силуэты исчезают в темноте, Пак проваливается в неё, унося за собой две жизни, ради которых зверь пожертвовал собственной.