Недобывшие

Get You The Moon Kina feat. Snow

      Уязвимым быть страшно. Для Пак Чимина так и вовсе сродни смертельному приговору. Он слишком привык к тотальному контролю в любой плоскости, и когда собственная жизнь отказалась развиваться далее по заранее продуманному сценарию, Чимин почувствовал себя тем самым слабым и почти беззащитным омегой, чью роль отвергал с ярым остервенением. Тот, кто привык разрушать общепринятые меры и действовать наперекор чужим ожиданиям, не заметил, как сам погряз в водовороте жизненных обстоятельств.       Чимин никогда не думал об отцовстве. Не то чтобы в далёком будущем, он вообще не планировал заводить детей и связывать себя узами, о чём свидетельствует отсутствие метки, хотя они с Чонгуком пробыли вместе достаточно долго, с учётом всех коллизий в их отношениях. Терпению и выдержке альфы можно только позавидовать. Порою омега невольно задавался вопросом: «неужели он правда так сильно меня любит?» Когда у самого эти три слова вызывали жжение на кончике языка, будто сотни раскалённых игл впивались в мягкую ткань при попытке произнести такое простое: «я тебя люблю». Всякий раз, слыша очередное признание Чона, внутри всё сжималось в нервный ком, по телу пробегала дрожь, а в голове мерзким откликом отбивались о стенки сознания слова собственного родителя в пьяном угаре:       — Ты маленькое гнусное чудовище, заставляешь своего несчастного папу страдать каждый проклятый день. Почему я должен о тебе заботиться, если я никогда не хотел, чтобы ты рождался? Говоришь, что любишь меня? Так избавь меня тогда от своего существования! Исчезни! Провались сквозь землю и дай мне нормально жить!       Вот каким был ответ первого человека, которому сказал «люблю». Пятилетний мальчик с тех пор зарёкся, что больше ни одна живая душа не услышит от него этого. И свою клятву, как крест, нёс долгие годы. Думал, что так будет всегда. Пока не встретил его — своего альфу.       Чонгук голыми руками смог сломить стены, покрытые ядовитым плющом из страха и отторжения, на месте разрушенного воздвиг алтарь, у подножия которого возложил свои душу и сердце. Подобно Церберу, коим нарекают иные, охранял от скверны место, что отныне окрестил святым. На пепелище сломленных надежд взрастил светоч истинных чувств, проникших так глубоко в омежье естество. И распустились дивные цветы, кроваво-алые лепестки пропитались любовью и волчьей преданностью, как символ незыблемой привязанности — альфа никогда не покинет омегу, которого избрал своим.       Каждой клеточкой своего бренного тела Чимин ощущает эту связь, особенно сейчас, когда она так явственно раскрывается день ото дня вместе с тем, как растёт внутри него их дитя. Никогда не верил, что всё это может оказаться правдой. Правдой, где он, омега, испытывает на физическом уровне потребность в присутствии альфы, не просто альфы, а отца своего ребёнка. С первого дня, узнав о беременности, Пак не может избавиться от давящего чувства тревоги, испытывая недомогание. От одной только мысли о Чонгуке, сердце заходится бешеной тахикардией, а температура тела вмиг достигает критически возможных пределов. Особенно тяжело становится по ночам. Растущее беспокойство не отпускает ни на миг, заставляя глубже зарываться в ворох чоновой одежды внутри свитого на постели гнезда, чтобы ощутить успокоение, хотя бы самую малость. Бестолку. Ничто не может заменить живого присутствия альфы.       И в этом Чимин совершенно точно убеждается после момента долгожданной близости, в которой позволил себе без остатка раствориться и весь, от макушки до пят, пропитаться тягучим древесным запахом. В ту ночь он впервые спокойно заснул и не видел кошмаров. Но эффект оказался кратковременным, следующие ночи омега вновь провёл как в агонии: у него болезненно ломило все кости, и жар не спадал до самого утра. Тэхён не отходил от друга ни на шаг, бессонные ночи они коротали на двоих в квартире Пака, пока тот продолжал стоически сопротивляться природе, ведя с ней заведомо проигрышный бой.       Но, помимо прочего, омеге не давали покоя и вполне обыденные проблемы для беременного. Гормоны, подобно вирусу, взбунтовались против Чимина: излишняя восприимчивость абсолютно ко всему, может заплакать просто потому, что не получилось открыть банку с клубничным джемом, а ему так хотелось чего-то сладенького в три часа ночи. Убийственным оказался тот факт, что вслед за однозначными изменениями в организме следуют и другие, в особенности это коснулось пищевых привычек. То, что раньше Пак ни за что в жизни бы не позволил положить себе в рот, теперь без раздумий съедает всё, и даже самую отвратительно вредную из-за количества калорий. Вдобавок к пищевому беспределу — перманентная усталость, рассеянность и дни напролёт в обнимку с унитазом из-за обострившегося токсикоза. Тех, кто говорит, что беременность — самый прекрасный период в жизни любого омеги, хочется послать к дьяволу или куда подальше. Потому что сам Чимин чувствует себя скорее больным, нежели беременным. О чём непрестанно плачется лучшему другу, а Тэхён только и может, что смиренно выслушивать все капризы беременного омеги, в сотый или тысячный раз задавая себе немой вопрос: почему на его месте не Чонгук?       — Тэ, я уже не могу, — жалобно скулит по телефону, — это точно сын Чонгука, — ласково гладит маленький животик через ткань чонгуковой футболки, как будто и не сетует вовсе, — так изводить бедного меня могут только Чоны.       — Что на этот раз? — Ким еле сдерживает смех на том конце провода.       — Ты же помнишь, как я обожал трюфельное мороженое?       — Угу.       — Так вот, теперь я не могу его есть, — хнычет, — меня от одного запаха стошнило, а вкус и вовсе стал невыносимо дерьмовым. А я так хочу именно трюфельного мороженого, — уже плачет Чимин, очаровательно утирая маленькими пальчиками горячие слёзы на приятно пополневших и налившихся здоровым румянцем щеках. — А ещё, кажется, у меня снова поднимается жар.       — Ты можешь всерьёз заболеть, если будешь и дальше игнорировать вашу связь, — неприкрытое беспокойство отчётливо сквозит в голосе омеги. От былого веселья не осталось и тени следа.       — Тэхён-а-а, — страдальчески стонет Чимин. Он и сам, чёрт возьми, это понимает, но ему страшно. И страх этот ничем не может обусловить.       — Чимин, это не шутки, — продолжает настаивать на своём Тэ, — твой организм даёт тебе уже прямо понять, что тебе нужен альфа рядом. Тебе нужен Чонгук.       — Я не готов, — предпринимает очередную попытку убедить лучшего друга. Как будто Ким Тэхёну больше всех надо. — Да и как ты себе это представляешь? Что я ему скажу?       — Правду, Мин-а, ты скажешь ему правду. Ну, или подожди ещё месяц, и тогда уже ничего говорить не надо будет, потому что всё и так станет очевидно, когда сперва в комнату будет заходить твой беременный живот, а потом уже ты, — может показаться, что от собственной шутки Тэхён широко улыбается, но на самом деле он, расхаживая по их с Мином кухне, довольно театрально закатил глаза и, включив громкую связь, положил телефон на столешницу. — Ты же сам мне говорил, что вы решили начать всё с чистого листа.       — Вроде как, — вздыхает.       — Это ещё что значит?       — Ну, с той поездки на озеро Чонгук больше не появлялся, даже не звонил.       — А ты ему?       — С какой стати мне ему звонить первым? — удивлённо спрашивает Чимин, будто Тэхён сморозил какую-то несусветную глупость.       Он, Пак Чимин, и звонить первым? Скорее Ад покроется льдом, чем этот гордый омега соизволит поддаться слабости и сделать первый шаг. А Чимин, как мы знаем, ненавидит быть слабым. Особенно когда дело касается чувств, которые он совершенно очевидно испытывает, но из-за глупых принципов продолжает скрывать под маской сильного и независимого.       — Тебе не кажется, что ты уже немного перебарщиваешь со своей игрой в недотрогу? — парирует Ким, доставая из холодильника лазанью и включая духовку, чтобы разогреть перед приходом своего альфы.       — Эй, ты вообще-то должен быть на моей стороне! — беспомощно булькает в ответ розововолосый и хмурится, услышав звук домофона.       Он никого не ждёт и не имеет ни малейшего представления о том, кто может прийти к нему в столь поздний час. Инстинктивно напрягается, чувствуя нарастающую тревогу, но с каждым шагом она как будто рассеивается сама собой. Чимину кажется, что это происходит благодаря ощущению поддержки его друга, которого он уже слушает вполуха. Однако, открыв дверь, понимает, что дело вовсе не в Киме. На пороге стоит не кто иной, как его собственный альфа.       — Чонгук, — лепечет не своим писклявым голосом омега, не в силах сдержать улыбки.       — Привет, солнце, — улыбается в ответ и тут же расслабляет губы из-за болезненности ощущений.       — Чонгук? — врывается в их маленькое уютное пространство Тэхён, всё ещё оставаясь на линии. — Он пришёл?       — Да, я тебе перезвоню, Тэ, — наспех прощается и завершает звонок, так и не услышав последних слов брюнета о том, что он должен перестать медлить и рассказать всё уже сегодня. — Что у тебя с лицом? — спрашивает Чимин, щурясь от неприятного вида побоев и слегка касаясь распухшей щеки кончиками пальцев. — Прости, — виновато произносит, сжимая руку в кулак и пытаясь её убрать.       Но Чон мягко перехватывает тонкую кисть и притягивает к себе, обнимая. Он кладёт свои большие ладони парню на макушку и между лопаток, а Чимин, ойкнув, сразу же льнёт к нему и обвивает альфу за талию под расстёгнутой курткой. Ему вдруг становится так хорошо и спокойно. Маленький внутренний зверь мило заурчал, тягучий древесный запах волка окутал его повсеместно, заключая в нежный кокон, где так уютно. Где чувствуешь себя как дома. Чимину хочется увековечить их объятия в каменном изваянии, только бы остаться в этих заботливых и любящих руках навсегда.

You gave me shoulder when I needed it Ты подставил мне своё плечо, когда я нуждался в этом You showed me love when I wasn't feeling it Ты показал мне свою любовь, когда я не чувствовал её

      Он и представить себе не может, как сам же действует на Чонгука. Стоило тому учуять родной ягодный запах, как волчья сущность вдруг встрепенулась, рыкнула и бросилась грудью на стальные прутья, в которых замкнута внутри сознания. Чтобы после вздохнуть, смягчившись, и опустить чёрную макушку, прикрыв горящие красные глаза. Склониться перед своей истинной парой и позволить себе быть усмирённым одним лишь взглядом пылких янтарей.       — Я скучал по тебе, — тихо говорит Чонгук, проводя пальцами по розовым прядям, вплетаясь в них и пропуская сквозь.       Омега поднимает голову и смотрит на своего альфу, чтобы убедиться, что это не сон. Он чувствует растекающуюся по телу нежность и внезапный прилив тепла в области солнечного сплетения, когда Чонгук мягко и почти целомудренно целует его в лоб. Именно так и проявляется та самая связь, когда омега наконец-то снова чувствует присутствие своего альфы. Все волнения стихают, и Чимин инстинктивно прижимается плотнее, чем неосознанно причиняет боль парню. Чон еле слышно протяжно шипит, но это не ускользает от чужого внимания.       — Что такое? — высвобождается из пленительных объятий омега и окидывает взглядом с ног до головы.       Без промедления тянется к краю одежды и задирает ткань, оголяя поджарый торс, на котором темнеют и постепенно проявляются пятна от гематом. Так и замирает, потупив взгляд, не в силах произнести ни слова.       — Всё нормально, это просто царапины, — успокаивающе проговаривает Чонгук, пытаясь разжать крепко вцепившиеся в его одежду пальцы Чимина. Он чувствует волнение омеги, его внезапно усилившиеся феромоны, и как внутри него нарастает волна паники, словно снежная лавина. — Солнце, — бережно накрывает раскрасневшиеся щёки Чимина своими шершавыми ладонями, — со мной всё в порядке, — ласково проводит по мягкой коже. — Посмотри на меня.       — На тебе же живого места не осталось, — всхлипывает тот.       — Это пустяки, — ловит подушечкой большого пальца первую слезинку, вторую же впитывает губами, поочерёдно целуя сперва с одной, а после с другой стороны. — Пожалуйста, успокойся. Твои слёзы причиняют мне боль в стократ сильнее той, которую я испытываю из-за повреждений.       Но как Чимин может думать о чём-то ещё, когда Чонгук в таком состоянии? Как может не беспокоиться, когда его альфа едва стоит на ногах? И вообще… что происходит с ним самим? Он не знает, дело ли в беременности и её влиянии на гормональный фон или в чём-то другом, но прямо сейчас единственное, чего он хочет — это позаботиться о своём альфе. Исцелить его раны, зацеловать каждую из них своими губами, чтобы унять боль и забрать её себе.       — П-позволь мне позаботиться о тебе, — собравшись с духом, говорит Чимин, озвучивая своё желание. Затем он убирает руки альфы со своего лица, сплетает их пальцы, тянет его на себя и, наконец, закрывает дверь на замок.       Не давая возможности даже разуться, сразу ведёт в сторону ванной. Заходит первым и включает горячую воду, роется на полках в поисках каких-то масел, добавляет несколько капель и воздух в моменте наполняют ароматы трав. Чимин несколько раз проводит рукой по воде, проверяя температуру, пока Чонгук наблюдает за ним со стороны. Опирается здоровым плечом на дверной косяк, даже сквозь острую боль не может не улыбаться при виде столь редких моментов проявления чувств со стороны омеги. Альфа подходит ближе и осторожно касается чужого плеча, слегка сжимая его. В ответ он чувствует, как его руку накрывает маленькая и хрупкая ладонь. Розововолосый оборачивается и поднимает голову. Его взгляд наполнен нежностью, и Чон совершенно теряется. Кто этот человек и что он сделал с его бестией?       — Тебе нужно принять ванну, это поможет расслабиться и снять напряжение с мышц. Но твои руки… — Чимин хмурится, глядя на свою кисть, лежащую поверх чонгуковой. — Тебе, наверное, будет очень больно, если мыльная вода попадёт на открытые раны. Я помогу.       Омега поднимается на ноги и мягкими движениями проводит ладонями по массивной груди напротив, ныряя внутрь рукавов, снимает куртку, а после футболку. Альфа не противится, наоборот, помогает себя раздеть целиком.       — Садись в ванну и расставь руки в стороны, чтобы вода не намочила раны, — командует Чимин. Он, широко раскинув ноги, устраивается позади Чонгука на небольшом табурете, который стоит у изголовья ванны.       Выдавив на ладонь побольше шампуня, начинает медленно втирать в волосы Чона, массируя кожу головы. Парень блаженно прикрывает глаза и откидывает голову назад, опираясь затылком на кафельный бортик ванной. Чимин почти готов поклясться, что услышал нечто наподобие животного рокота, издававшегося вместе со стоном удовольствия.       — Подними голову, мне же неудобно, — просит Пак, но его просьба благополучно остаётся проигнорирована, — не делай вид, будто уснул, — ответом служит лишь слабая полуулыбка на разбитых губах, что следом вытягиваются с вполне очевидным намёком. — Я, конечно, обещал позаботиться о тебе, но наглеть не надо.       — Всего один, — Чонгук открывает глаза, и взгляд его становится похож на маленького, но очень хитрого щеночка, который умело использует невинность, как рычаг давления, — чтобы не болело.       — И не стыдно манипулировать своим состоянием? — еле сдерживает улыбку.       — Вообще ни разу.       — Ладно, — сдаётся на выдохе, — но только один, — предупреждает, прежде чем наклониться и оставить лёгкий поцелуй на раскрытых губах.       — М-м-м, всё ещё болит.       — Во мне ангельского ноль целых и хрен десятых, Чонгук-а, — сжимает пряди на макушке альфы и тянет в полсилы, — и терпения уж точно такого нет. Ты… — запинается, ловя на себе очередной просящий взгляд снизу вверх. — Ох, — вздыхает, — чёрт с тобой.       Чимин осторожно приближается к Чонгуку и мягко касается уголка его губ, стараясь не задеть разбитую часть. Он чувствует, как чужое дыхание становится теплее прямо у своих губ. Альфа обнимает его за плечи, и омега, повернув голову, позволяет ему взять инициативу в свои руки. В этот миг времени всё живое как будто замерло, а весь мир сжался до размеров их объятий. Взгляд Чонгука полон нежности и слегка затуманен, его руки скользят вниз и крепче обвиваются вокруг талии, приближая своё счастье ещё ближе. Чимин, отвечая на это прикосновение, кладёт мокрые руки на щёки Чонгука, осторожно, словно боясь причинить боль.       Тишина между ними наполнена неизреченными словами и чувствами, которые никогда не нужно высказывать вслух: они говорят друг с другом взглядами, прикосновениями, молчанием. Этот момент — их собственное убежище от остального мира, место, где могут быть открытыми и уязвимыми друг перед другом.       Поцелуй был коротким, но в нём выражена вся глубина их чувств. Они отстранились друг от друга, глаза Чонгука светились счастьем, и Чимин знал: в этот момент их души, наконец, нашли друг друга среди шума и суеты жизни.       Таким было их единение — тихим и искренним подтверждением того, что на этом чёртовом свете, прогнившем до самого ядра Земли, они не одни, а вместе способны преодолеть любые препятствия.

'Cause you are, you are the reason why I'm still hangin' on Ведь ты, ты — причина, по которой я всё ещё держусь 'Cause you are, you are the reason why my head is still b'ove water Ведь ты, ты — причина, по которой я всё ещё на плаву

      — Я люблю тебя, — и сердце омеги пропускает один удар.       Он смотрит с приоткрытыми устами, на которых застыло ответное признание, но не может себя перебороть. Снова это давящее чувство, проклятые воспоминания, что не позволяют освободиться от болезненных оков прошлого.       Чонгук внимательно наблюдает за Чимином, заметив его колебания.       — Не нужно отвечать сейчас, — говорит парень, улавливая суть момента. Его голос тёплый, и он улыбается, стремясь облегчить напряжение. — Просто знай, что мои чувства никогда не изменятся. Что бы не случилось, я не перестану любить тебя, потому что я просто не могу иначе. Ты так глубоко в моём сердце, что никакие силы, потусторонние или высшие, не смогут тебя вытеснить из него. Я готов вечность ждать, если это будет означать, что ты будешь рядом со мной.       — Я буду, — вместо тысячи признаний, даёт своё тихое обещание розововолосый. Даже не подозревая, что для его альфы оно значит намного больше, чем те другие три слова.

* * *

      Чимин входит в свою комнату, чтобы взять вещи для Чонгука. Он замирает на пороге и смотрит на свою кровать, где лежит гора подушек, пледов и одежды альфы, сваленная в беспорядочное гнездо. Оглянувшись через плечо, закрывает за собой дверь и быстро подходит к шкафу. Он хватает всё, что может поместиться, и запихивает внутрь, не заботясь о порядке.       В этот момент в комнату заходит Чонгук, обмотанным только полотенцем на бёдрах. Омега, тяжело дыша, держит в руках одну из старых футболок альфы.       — Ты всё ещё хранишь мои вещи, — замечает тот, склонив голову набок.       Если бы он только знал, как много на самом деле его вещей здесь, и что Чимин почти не расстаётся с ними. Даже сейчас на нём надета одна из футболок Чонгука, умело скрывающая совсем ещё маленький беременный животик.       — Я… это… — не находит слов в своё оправдание.       Да и что он может сказать? «Не то чтобы мне нравился твой стиль, просто так вышло, что я беременный от тебя и из-за этого не могу спать по ночам. Ты не мог бы оставить ещё пару вещей, но со свежим запахом?» — фурией проносится до безумия абсурдная мысль. И чтобы отделаться от неё как можно скорее, омега просто швыряет вещь, что держал до этого в руках, прямо в лицо альфы, желая стереть это самодовольное и жутко смущающее выражение.       — Оденься, а я пойду схожу за аптечкой.       Чимин направился было к выходу, но у самой двери Чонгук нежно удержал его за запястье, потянув парня обратно к себе. В его жесте не было настойчивости, скорее тихое приглашение остаться ещё на мгновение. Будто те пару минут, которые потребовались бы, чтобы сходить на кухню и вернуться, на самом деле оказались вечностью без любимого. Чимин оборачивается, встречаясь со взглядом напротив, и в этом взгляде такая глубина, что омега снова чувствует, как его сердце пропустило удар.       «Неужели догадался?» — мурашками по коже пробежалась очередная мысль, заставляющая поёжиться.       — Подожди, — тихо произносит альфа, смотрит мягко, словно боясь испугать. — Просто… ты в порядке?       Чимин задерживает взгляд на Чонгуке, и его дыхание на мгновение учащается.       — Да, — наконец-то отвечает, находя в себе силы говорить честно. — Я чувствую себя лучше, когда ты рядом. Это… это не всегда легко признавать, но это правда.       Уголки губ Чонгука поднялись в лёгкой улыбке. Его тёплые руки скользнули к локтям своего омеги, прежде чем осторожно обнять за плечи, укладывая розововолосую макушку себе на грудь. Чимин снова инстинктивно прижимается ближе, слышит, как размеренно стучит так любящее его сердце в чоновой груди, и чувствует, как всё его омежье естество растворяется в трепетности момента.       И как он только мог думать, что сможет прожить без этого замечательного мужчины? Разве мечты о славе стоят того, чтобы лишиться тепла родных объятий? Бездумные жертвы на пути к тому, что никогда не сможет подарить счастье, на которое способен лишь живой человек, сотканный из плоти и крови, и по венам его растекается любовь. Та самая, исцеляющая.       «Ты невероятный глупец, Пак Чимин», — мысленно произносит самому себе в укор.       Когда Чонгук неохотно, но всё же выпускает из своих объятий, Чимин на мгновение даже забывает, зачем и куда вообще он шёл. Опомнившись, через минуту уже возвращается, держа в руках большую белую пластиковую коробку с изображенным посередине красным крестом. Без промедления усаживает альфу на край кровати и сам опускается напротив. Открывает крышку и достаёт всё необходимое: обеззараживающее средство, мазь для заживления, бинты и пластыри. Может показаться, будто у парня целая мини аптека дома, потому что он занимается танцами, и нередко суждено было случиться травмам, но нет. Всё это Чимин по большей части хранил для Чонгука, который после каждого своего поединка приползал залечивать свои телесные и душевные раны к любимому. Прямо как сегодня.       Чимин снимает колпачок с антисептика и протягивает левую руку ладонью к верху, своим жестом прося Чонгука протянуть свои в ответ. Пшикает несколько раз, откладывает в сторону и следом выдавливает немного мази, распределяя между подушечками пальцем, прежде чем нанести на открытые участки ран. Чимин выглядит сосредоточенным, легонько хмурит брови и губы пухлые поджимает. Чонгук, глядя на него такого, не может сдержать улыбки. Он уже почти не чувствует боли, только приятную тяжесть от того, как мышцы растягиваются, и на лице ясным отблеском виднеется его безудержное счастье. То, с каким трепетом омега перевязывает его большие ладони белоснежным бинтом, спрашивая, не туго ли, как рассматривает с разных сторон, чтобы, не дай Бог, не задеть ненароком и не причинить тем самым дискомфорт. Чимин внимательно следит за реакцией альфы, будто его собственная жизнь зависит от того, как хорошо он справится с этой задачей. В этот момент для него нет ничего важнее, чем благополучие и здоровье Чонгука, и он готов сделать всё возможное, чтобы помочь ему преодолеть боль и страдания. Чон стоически, как и подобает альфе, ни одной эмоцией, ни одним дрогнувшим мускулом не выдаёт себя. Но Чимину это и не нужно. Потому что он чувствует своего альфу на уровне инстинктов, и если ему плохо, то омега, несомненно, ощущает это каждой клеточкой своего тела.       Он завязывает маленький узелок на запястье и поднимает ласковый взгляд, который в моменте становится встревоженным, когда вспоминает, какие ужасающие и уродливые синяки скрывает ткань надетой на Чона футболки.       — Нужно намазать их тоже, — хочет самостоятельно снять одежду, но забинтованные руки мягко останавливают его.       — Не надо, оно само пройдёт.       — Что значит не надо? — возмущённо переспрашивает Чимин, принимая суровый вид. — Перестань противиться и дай мне сделать всё как следует, — дёргает руки в попытке освободиться, но Чонгук продолжает удерживать. — Пусти.       — Солнце, я правда в порядке.       — Я сказал, отпусти, — рычит он, не замечая, как молниеносно сменяется его настроение из-за того, что ему мешают позаботиться о своём альфе. Пускай даже это и делает сам альфа.       — Чимин…       — Хватит спорить со мной. Мне нельзя нервничать вообще-то… — осекается на полуслове, едва не сболтнув лишнее, — просто сними футболку и ляг уже, — быстро переводит тему и отворачивается, начиная как-то слишком нервно собирать медикаменты обратно в коробку, оставляя только мазь.       Чонгук снисходительно усмехается и повинуется указаниям омеги, столь властного в своём желании проявить заботу. Чимин опускает коробку на пол и снова взбирается на кровать, подползает ближе и садится на колени, подгибая под себя ноги. Губы непроизвольно кривятся, и подбородок предательски подрагивает, пока влага вновь подло собирается в уголках глаз. Омега просто не способен контролировать свои чувства, хотя далеко не в первый раз видит подобное на теле альфы. Руки совершенно не слушаются, едва не роняет тюбик, пока пытается выдавить мазь. Чон замечает это и приподнимается на локтях.       — Давай помогу, — предлагает он и тянется за мазью.       — Нет, я сам, — хлюпнув носом, отводит руки в сторону и наконец-то справляется с долбанным тюбиком, что после небрежно отбрасывает в сторону.       Распределяет вязкую субстанцию и растирает, согревает, чтобы следом медленными и плавными движениями втереть в кожу. Чонгук откидывается на подушку, плотно сжимает челюсть, чтобы не обронить ни единый звук от того, как на самом деле болезненно отзываются прикосновения любимых рук. Он видит, как трепещут уже влажные ресницы и как часто моргает его драгоценный, чтобы и самому не дать слабину, когда его партнёр так в нём нуждается. Но одинокой слезе всё же удаётся вырваться наружу, прокатившись по красивому лицу.       — Чимин-а, — ласково зовёт по имени, накрывая своей ладонью маленькие хрупкие на своей груди.       — Пообещай, — перебивает, не в силах больше сдерживать рвущийся наружу плач, — пообещай, — поднимает голову и утопает в двух чёрных омутах напротив, — что ты будешь осторожен. Я… — всхлипывает, оказываясь вновь в коконе из объятий.       Несмотря на боль от резких движений, Чонгук бережно укутывает Чимина собой. Мягко гладит по волосам и молчит, вопреки острому желанию наконец-то расспросить обо всём, что происходит с ним и между ними в последнее время. В особенности, что послужило таким кардинальным изменениям в самом Чимине.       За все годы парень ни разу не видел, чтобы его розововолосая бестия проронила хотя бы слезинку. Впервые это случилось в больнице, когда обуянный животными инстинктами Чон не смог сдержать зверя, так рьяно защищающего свою территорию. Во второй раз Чимин поддался чувствам на берегу озера, и сегодня он плачет уже во второй раз за вечер. А причиной каждый долбаный раз является он — Чонгук. За что самому Чону хочется вспороть собственную глотку в наказание за страдания, которые вынуждает, пусть и неосознанно, испытывать любимого.       — … я не переживу, если с тобой что-то случится, — на выходе произносит омега.       Раскрасневшимся носиком трётся о шею альфы, наполняя лёгкие его древесным ароматом. Он так нуждается в нём, как в воздухе. Нет. Он и есть воздух.       — Ты никогда меня не потеряешь, — и свою клятву волк запечатлевает поцелуем, прижавшись израненными губами к дрожащим губам напротив.       Чонгук продолжает шептать Чимину слова утешения, легонько покачивая из стороны в сторону, словно убаюкивая маленького ребёнка. Тот медленно засыпает под звуки размеренно бьющегося в такт собственному сердцу, чувствуя, как тепло Чона окутывает его.

And if I could I'd get you the moon and give it to you И если бы я мог, то я бы достал для тебя Луну и подарил бы её тебе

      И пока омега мирно спит, как маленький котёнок, прижавшись к боку альфы, последний готов провести всю ночь, не сомкнув глаз, чтобы оберегать его покой.

And if death was coming for you I'd give my life for you И если бы смерть пришла за тобой, то я бы отдал свою жизнь за тебя

* * *

      На следующее утро Чимин просыпается первым. Распахнув глаза, не сразу понимает, почему не может пошевелиться, и только спустя мгновение осознаёт, что полностью обвит руками и ногами Чонгука, придавившего его тем самым к постели. Смещает взгляд на безмятежное выражение лица спящего, и губы сами собой расползаются в солнечной улыбке. Кое-как высвободив одну руку, не может отказать себе в желании прикоснуться. Плавно проводит кончиками пальцев по щеке, спускается к губам, осторожно обводя те, и останавливается. Омега сконфуженно осматривает и понимает, что следов от ран почти нет, и на месте, где, несомненно, должны были остаться хотя бы мелкие рубцы, совершенно чистая кожа. Он аккуратно приспускает одеяло и осматривает торс, ошеломлённо отмечая, что и на теле нет синяков, которые ещё вчера переливались буро-лиловыми оттенком.       «Что всё это, чёрт возьми, значит?»       Шумно втянув воздух носом, Чимин подавляет порыв разбудить Чонгука сейчас же и задать вопрос в лицо. Аккуратно выпутывается из-под него и сползает с кровати. Бросив последний взгляд через плечо, обещает себе, что они сегодня непременно поговорят, ведь им давно пора.

* * *

      — Ты ему не рассказал? — на том конце провода тон Тэхёна звучит почти обвиняюще, но на деле оказывается скорее обеспокоенным.       — Нет ещё, — Чимин беспристрастно крутит в руках листик с направлением на анализы. — Но я сделаю это сегодня, — уверенно заявляет он и поднимает голову, когда слышит своё имя, — мне пора, Тэ, встретимся в универе, я буду ко второй, — даёт обещание, которому не суждено сбыться.