Недобывшие

      Держать на поводке зверя, что рвётся к своему омеге, оказалось не так просто. Чонгуку то и дело приходилось натягивать раскалённые цепи, что впивались в шею волка, оставляя после себя кроваво-рваные раны. Он не может, он не хочет соблюдать эту грёбаную дистанцию, но понимает — должен. До тех пор, пока не будет чувствовать себя твёрдо стоящим на ногах, собственная совесть не позволит переступить, пусть и до одури желанную, конкретную черту. Единственное, что могло сравниться с силой любви альфы, — это его же принципы и слово. Обещание волка — не просто закон, это клятва. И Чонгук намеревается сдержать данное Чимину на берегу озера, под сенью ниспадающего на небосвод заката обещание.       — Я рад, что ты решил наконец-то взяться за голову и принять предложение спонсора, — Юнги одобрительно кивает, наблюдая за интенсивной тренировкой донсена за пределами клетки.       — Мне нужны деньги, — Чонгук произносит по слову в перерывах между ударами.       — А что так вдруг?       — Я должен купить дом.       — Дом? — удивлённо переспрашивает Мин.       — Да. В котором мы будем жить с Чимином.       — Ты опять за своё? — закатывает глаза альфа. — Всё ещё продолжаешь жить в своих влажных мечтах об этом омеге?       — Чимин дал мне второй шанс, — младший наносит последний удар, к которому прилагает больше силы, чем к предыдущим. Останавливается и выпрямляется, чтобы поймать обеими руками летящую по инерции обратно грушу. — И я сделаю всё, чтобы не просрать его, — поворачивается к хёну и демонстрирует львиную долю решимости во взгляде, чтобы у того не осталось сомнений, что это не очередные, как он выразился, «влажные фантазии».       — Я в ахуе, — красноречиво резюмирует Юнги, — Санта Барбара по сравнению с вашими отношениями — просто скучная мелодрама. Это у вас какой уже сезон? Шестой? Или седьмой? Я просто сбился, какой это по счёту второй шанс?       — Хён, ты совсем в меня не веришь? — голос Чонгука звучит почти обиженно.       Хотя он совершенно не удивлён скепсису со стороны альфы. Сколько раз тот забирал его из полицейского участка и других злачных мест, когда после очередной ссоры с Чимином Чон слетал с катушек и ввязывался в очередные неприятности, — не счесть. Потому что эта парочка хуже итальянской семьи. Они не просто бьют посуду, они крушат всё вокруг, и нередко под раздачу, сами того не желая, попадают их лучшие друзья.       Юнги ведёт долгие беседы с офицерами, убеждая тех, что Чонгук на самом деле не совсем уж отбитый на голову. Ну, сломал дорожный знак, ну, разнёс к херам собачьим пол бара, ну, набил рожу какому-то хмырю, потому что ему показалось, будто тот произнёс вслух имя Чимин (других ведь в этом мире, кроме Пака, не существует). С кем не бывает?       Тэхён же в свою очередь играет роль укротителя строптивого. Строптивого алкоголика, если быть точнее. Если Чонгук свою злость вымещает на других, то Чимин заливает безбожным количеством мартини вперемешку с текилой. А потом говорит свою любимую фразу: «пьяная гайка — резьбе не хозяйка». И тут начинается игра похлеще Квиддича. Потому что вместо золотого Снитча Киму приходится ловить розовую бестию по всему клубу, успевая отбиваться от таких же пьяных в стельку альф, а порою даже омег, что не удивительно — Пак Чимина хотят все.       И ладно, если бы это оказалось вершиной общей пришибленности этой парочки. Причина их расставания (того самого, седьмого по счёту, после которого они окончательно перекочевали из статуса «в отношениях» в «недобывшие») пестрит на фоне прочих проделок ярким таблом с неоновой надписью «идиоты».

1 год назад

      — Ладно, я сдаюсь. Давай, кончай, — Чонгук вальяжно откидывается на спинку стула, складывая руки в замок и облокачиваясь на них затылком.       — Что? — медовые губы вытягиваются в удивительном «о».       — Кончай, говорю, — повторяет с самым невозмутимым выражением лица.       — Думаешь, я этого не сделаю? — Чимин наклоняется ближе к экрану телефона, зафиксированного на профессиональной стойке для съёмки, буквально впиваясь взглядом в самодовольное лицо парня по ту сторону.       — У тебя духу не хватит.       — Ну хорошо, — отстраняясь, — у тебя есть пять секунд, чтобы заставить меня передумать. Пять, четыре… скажешь что-нибудь?       — Шторы ужасные, — расплывается в улыбке альфа, всё ещё убеждённый, что у его омеги-любителя-манипуляций на самом деле не хватит смелости с ним расстаться по-настоящему.       Розововолосая макушка оборачивается назад, оценивающим взглядом пробегается по белоснежным шторам с лёгким отблеском золотых нитей на солнце. В самом деле? Что ж…       — Прощай, Чонгук.       И Пак кончил. Если быть точнее, закончил. Полуторагодовые отношения оборвались вместе с отключением видеозвонка. Чон не сразу осознал это, даже когда спустя неделю все его аккаунты по-прежнему были заблокированы, а лучший друг омеги сообщил, что тот уехал на каникулы в Испанию.       Чимин — тот ещё король драмы, и если ему хотелось разыграть очередной спектакль обиженного на весь мир и на своего альфу, то Чонгук не стал ему мешать.       Ровно до момента, пока случайно не застаёт Тэхёна за просмотром прямого эфира, где эта мармеладная задница с копной ярких зефирных волос лежит на шезлонге и провокационно играется губами с трубочкой из-под коктейля, рассказывая про испанские прелести.       — А вот главная из них, — переводит камеру на загорелого альфу с красивым до одури, подтянутым телом. — Хосе, поздоровайся с моими подписчиками, — говорит на испанском, и мужчина машет рукой, улыбаясь, а после ныряет в бассейн.       — Эй, ты что творишь?! — только и успевает воскликнуть Тэхён, прежде чем у него выхватывают телефон из рук и разбивают о стенку.       — Куплю новый, — гаркает Чонгук, а после уходит, хлопнув дверью так сильно, что та едва не слетает с петель.       С горячей головой и полной убеждённостью в том, что Чимин ему изменяет, альфа не придумывает ничего лучше, кроме как отплатить той же монетой. Хотя по нему многие сходят с ума, он остаётся недосягаем, потому что самый популярный парень встречается с главной стервой университета. Никто не рискует связываться с омегой, известным своей любовью к броским нарядам и сумочкам от Dior. А ещё жестокостью и беспощадностью к тем, кто из-за нарушения функций серого вещества в черепной коробке допускает мысль, что может соперничать с самим Пак Чимином.       Чтобы привести пример, не стоит далеко ходить, достаточно вспомнить случай двухмесячной давности. Во время тренировки чирлидеров, бедняжка Сонхо совершенно «случайно» упал с пирамиды и сломал себе ногу. И вот так совпадение, буквально день назад этот же омега был замечен в критической близости рядом с Чонгуком, они мило о чём-то беседовали во внутреннем дворике университета. Чимин не стал даже разбираться, что у этого крысёныша на самом деле с его парнем общий проект по истории искусств. Сонхо явно не стоило совершать оплошность и прикасаться к плечу альфы.       Не хватит пальцев на руках и ногах, чтобы пересчитать количество подобных выходок. Чон же на это никогда внимания не обращал. Ну или делал вид, что не замечает, прекрасно зная характер своего омеги. Ревность — его главная слабость, и Чонгук намеревается надавить на неё как можно сильнее, чтобы от разъедающего чувства Пака разорвало на части, когда узнает. О, альфа непременно постарается, чтобы тот узнал об этом, при чём со всеми возможными подробностями. Пусть прочувствует всё то же, что и он, когда увидел этого блядского испанца с его блядской белоснежной улыбкой, особенно отчётливо выделяющейся на фоне симметричных пухлых губ и смуглой коже.       — Чонгук? — отвечает заспанным голосом Сонхо.       — Да, привет. Ты сейчас не сильно занят? — альфа мнётся на месте, переступая с ноги на ногу. Уже в моменте начинает давать мысленно заднюю, но вспоминает лицо испанской прелести, и решимость возрастает с удвоенной силой.       — Ну, нет, — мямлит омега.       — Я могу к тебе приехать?       — З-зачем?       — Ну, я, эм… — чешет затылок и не придумывает ничего лучше, кроме как: — Мне нужна помощь с домашкой.       — Чонгук, — голос Сонхо вдруг становится серьёзным, даже удивительно, откуда в этом захудалом тельце вдруг появляется столько смелости, — я не смогу тебе помочь. Ни с домашкой, ни с чем-либо другим. Не звони мне больше, пожалуйста. Если Чимин узнает…       — Мы расстались.       — Это не имеет значения. Я бы не хотел оказаться с двумя сломанными ногами.       — Что? О чём ты говоришь?       — Не важно. Пока, Чонгук.       — Стой, Сонхо…       Но телефонный звонок уже отключился. Альфа до скрежета сжимает трубку в руке и замахивается, собираясь превратить и его в ошмётки пластика, но вовремя останавливается. Вместо этого из груди вырывается вполне реальный вопль, походящий на рычание дикого зверя. Трясущимися от злости руками открывает телефонную книгу и начинает пролистывать список контактов. Чертыхается, припоминая, как на второй месяц отношений Чимин любезно «помог» избавиться от номеров телефонов всех омег, кроме Тэхёна разве что, и преподавателя по английскому, и не забывал периодически мониторить ситуацию с новыми добавлениями в телефоне своего парня. Странно, что номер Сонхо не отправился следом в утиль. Омеге, видимо, просто некогда было, ведь последние пару месяцев у него был рот полон забот. И нет, не членом альфы, а процессом смакования от выедания мозга по чайной ложечке по поводу и без. Не тот парфюм, опоздал на пять минут, одежда не подходит к той, которую сегодня напялил на себя этот модник-огородник с обложек глянцевых журналов. За последнее вообще хотелось откровенно каждый раз приложиться головой самому. Парень носил почти всегда исключительно чёрную или просто тёмную одежду, и эта шестидесятикилограммовая заноза в заднице знала об этом! Но продолжала доёбываться ко всему. Просто потому, что может себе позволить, прекрасно понимая, что альфа не то что возразить не сможет, а ещё станет извиняться и чуть ли не в ножки кланяться.       Чонгук любит Чимина со всеми тараканами, которых уже знает по именам.       И от этого начинает ещё сильнее свирепеть, когда до расплавленного под жаром ярости сознания наконец-то доходит смысл собственных слов.       «Мы расстались».       — Да какого хуя? — спрашивает самого себя вслух.       Действительно. Какого? Ссоры никогда не являлись чем-то удивительным для этой парочки. Скорее, легче пересчитать те дни, когда их не было. Но за ними всегда следовали бурные примирения. Чонгуку в некоторой степени даже нравилось это — заниматься ментальным мазохизмом. Скучные и покладистые омеги никогда не были в его вкусе. Ему нужны яркие, красочные эмоции, чтобы выворачивало наизнанку от желания затрахать. До смерти. Но сейчас Чону хотелось просто убить. Их обоих.       Он еле дожил до конца недели. Путём нехитрых манипуляций выудил у Тэхёна информацию о рейсе, на котором прилетает Чимин. И когда омега прошёл паспортный контроль, то первое, что его ждало по возвращению домой, — злой до трясучки Цербер, готовый прямо посреди аэропорта накинуться и разорвать в лоскуты. Пак делает шаг назад, но понимает, что бежать ему некуда.       — Ну как Испания? — интересуется Чонгук, когда парень всё же подходит к нему.       — Жаркая, — бурчит неразборчиво омега, буравя взглядом из-под тонких бровей.       — Прямо как тот испанец? Как его там? Хуе? Хоре?       Чимин поджимает губы, понимая, что исправлять сейчас Чонгука равносильно тому, чтобы собственноручно сорвать чеку с гранаты и кинуть себе же под ноги.       — Хорошо отдохнул? Понравилось скакать на члене своего матадора?       А ещё он понимает, как же до жути возбуждающе выглядит ослеплённый ревностью Чон. Омега всегда твердил, как же она его задолбала, но в тайне течёт каждый раз от того, как яростно его альфа метит свою территорию и заявляет права. Оказывая сопротивление, Чимин на самом деле всегда хотел быть покорён.       — Ну а ты? — переходит в наступление, умело перевоплощаясь из роли добычи в ещё одного хищника. — Скольких сучек ты успел поиметь, пока пытался меня из своей опальной головушки выбросить? — нежно касается чужого виска, запуская пальцы в волосы, проводит ими и легонько массирует, воочию наблюдая, как от простого жеста альфа перед ним из грозного волка превращается в милого щеночка и почти хвостиком виляет от удовольствия.       — Я ждал тебя, — хрипит Чонгук, обвивая в ответ талию своего бывшего-нынешнего-будущего парня, — и теперь тебе не удастся от меня снова сбежать, — крепко сжимает пальцы до ощущения лёгкой боли и склоняется в омежьему уху, чтобы вместе с горячим дыханием выдохнуть: — Я собираюсь вытрахать из тебя всю душу, чтобы у тебя вообще не осталось больше сил даже меня изводить своими выходками.       И Чонгук своё обещание-угрозу сдерживает. Едва пара переступает порог квартиры, альфа тут же припечатывает омегу за горло к стенке, нависает над ним и жадно впивается в пухлые губы. Он больше кусает, чем целует, а Чимину только это и надо, он уже чувствует, как от подобного ткань его кружевного белья неприятно липнет к промежности, а на светлых хлопчатых штанах расползается мокрое пятно. Чон абсолютно не церемонится, с треском сдирает одежду с Пака — та ему вряд ли когда-то ещё пригодится. Прямо в коридоре, подхватив за округлые бёдра и заставив обвить его ногами, снова прижимает уже обнажённой спиной к стене и вместе с тем, как его губы дразнящими короткими поцелуями проходятся по чувствительной шее, проникает сразу двумя пальцами в податливую дырочку, что от изобилия природной смазки раздаются характерные хлюпающие звуки. Омега выстанывает имя альфы, обездвиженный, он только и может, что умолять попеременно повторяя «ещё» и «пожалуйста», когда к двум добавляется третий палец и продолжает растягивать, но теперь уже медленно. Издевается. Чонгук ведь обещал, что отомстит за выходку, и вот сейчас он именно это и демонстрирует. Пусть у самого яйца уже болят от переполненности и стоящий колом член больно трётся изнутри о грубую ткань джинс, желание довести Чимина до состояния полного разрушения куда сильнее.       — Чонгука-а, я больше не могу, — плачет, уткнувшись лбом в плечо парня, — пожалуйста, — снова переходит на мольбы, — мне нужен твой член, я хочу твой узел, альфа, — разбито требует из последних сил, почти умирая от того, как длинные пальцы альфы внутри нарочно входят ровно на ту длину, чтобы едва задеть простату, и снова выскальзывают, не позволяя почувствовать долгожданную разрядку.       — Хочешь мой узел, маленькая ты сучка? — Чонгук не может сдержаться, чтобы не использовать против Чимина очередной приём — омежью слабость перед кинком на грязные словечки. И за это получает вполне заслуженный укус в изгибе шеи, где обычно альфы ставят метки. — Думаешь, ты заслужил его после того, как вытрепал мне остаток нервов и свалил в Испанию?       — Ты не посмеешь, — поднимает затуманенный взгляд, — нет, Чонгук, даже не думай, — тянется за поцелуем и крепче обнимает, — я больше так не буду, — мычит он, прижимаясь к губам напротив.       — Какая же ты зависимая от моего узла сучка, — разрывает поцелуй и немного отстраняется, — ради него готов забыть про гордость, — вводит пальцы одним резким движением и наконец-то надавливает в первый раз на чувствительную железу, от чего Чимин самозабвенно закатывает глаза и откидывает голову назад, ударяясь затылком о стену, — свои принципы, — снова надавливает, вырывая из омежьей груди очередной сдавленный стон, — может, ещё скажешь, что любишь меня?       — Не перегибай, — сипит Пак, ощущая, как его маленький член уже во всю истекает предэякулятом и готов взорваться в следующее мгновение от сверхстимуляции.       — Неужели это так сложно? — замирает, переставая двигаться. — Мне вот — нет. Я люблю тебя, бестия.       — Чон Чонгук, — шипит сквозь плотно сцепленные зубы, — если ты сейчас же не вставишь в меня свой долбаный член, я тебе его отгрызу и сделаю из него дилдо, чтобы я мог себя ублажать сам, когда захочу.       — Ну уж нет, солнце, я тебе такого удовольствия не предоставлю, — выводит пальцы и обеими руками удобнее подхватывает парня, из-за чего тот вновь шипит, потому что потная кожа успела прилипнуть к стенке, — должна же у меня остаться хоть крупица власти над тобой, — улыбается в губы, когда предвкушающий долгожданное омега снова льнёт с поцелуем, пока его несут в спальню. — Ты и так меня всего поработил, — бережно опускает на прохладные простыни, — но я собираюсь тебя затрахать до потери пульса, — вжикает молнией и наспех избавляется от одежды, освобождая бедный орган от оков, — а после, — опускается сверху, любовно оглаживает кожу молочных бёдер, мнёт её и параллельно трётся головкой члена о сжимающуюся вокруг пустоты расселину, что так и просится оказаться наконец-то заполненной, — залюбить, — толкается и медленно входит, — до смерти, — вгоняется на всю длину до основания яиц, что Чимина аж подбрасывает на постели. — Я собираюсь любить тебя всю жизнь, — произносит по слову между толчками, — потому что ты мой, — целует под ушком, где сильнее всего концентрируется ягодный запах. — Никому, — кусает за мочку, — никому не отдам, — уже рычит и начинает сильнее вбиваться в омежье нутро, заполняя собой до краёв.       Хочется выть от того, как приятно сдавливают его плоть мягкие стеночки, когда альфа выпускает зверя наружу, и случается сцепка. Он зарывается лицом в изгиб плеча розоволосого, мажет пересохшими губами по ключицам, плотнее прижимается всем телом, размазывая между их животами белёсую, которой омега успел уже дважды излиться и сейчас подрагивает от подкатывающейся третьей волны на фоне микрооргазмов, что он испытывает от узла внутри. Хотя ему и трудно дышать под весом огромного альфы, Чимин обнимает любимую широкую спину, плавно водит руками по перекатывающимся под бронзовой кожей крепким мышцам, собирая и растирая капельки пота, пока оба восстанавливают дыхание.       — Я не против, — вдруг произносит Пак.       — О чём ты? — бубнит ему в шею Чонгук, совершенно не желая отрываться от ягодной сладости, чтобы поднять голову.       — Ты прав, что я зависим от тебя и секса с тобой, поэтому я не против, чтобы ты и дальше продолжал трахать меня до потери пульса. Но, — и на этом «но» Чон вынужденно всё-таки приподнимается, ощутив какое-то странное щемящее чувство в области солнечного сплетения, будто его собираются снова бросить, даже несмотря на то, в каком положении они находятся в буквальном смысле в эту минуту, — на моих условиях, — успокаивает альфу. — Мне нужно больше свободы, поэтому… как насчёт того, чтобы остаться бывшими с особыми привилегиями?       — И как ты себе это представляешь? — нервно дёргается и сам стонет из-за своих действий, из-за которых узел внутри натягивается и становится больше неприятно, чем наоборот. — То есть я для тебя буду кем-то вроде члена по вызову? Так ты ко мне относишься после больше года отношений? — Чону в моменте становится так обидно, что хочется встать и уйти прямо сейчас, но из-за сцепки он намертво приклеен к омеге ещё на ближайшие полчаса. И, кажется, Чимин прекрасно это осознавал, когда решил завести подобный разговор. Чтобы альфе не было куда деться.       — Не заводись, волчонок, — ласково проводит руками по спине, решая сменить тактику, — просто у нас в последнее время ссора на ссоре по поводу и без. И я подумал, что нам будет полезно какое-то время побыть отдельно, чтобы каждый сконцентрировался на своей жизни. Тем более, что я вполне серьёзно настроен заняться карьерой. Не буду же я всю жизнь крутиться у шеста. Мне нужно больше, понимаешь?       — Я не собираюсь тебя ни с кем делить, Чимин. Я убью каждого, кто посмеет к тебе приблизиться. И мне насрать, как это будет называться: бывшие с привилегиями или недобывшие, — он пропускает руку и крепко хватает розововолосого за подбородок. — Ты — мой. Тебе ясно?       Чимин было уже открыл рот, чтобы возразить, что ну вот и причина, по которой он хочет взять паузу в отношениях, — Чонгук совершенно его не слышит. Но понял, что бесполезно. Альфа не просто ревнивый, он собственник на всю голову, и омега уже смирился с мыслью, что его даже смерть не спасёт от лап зверя. Потому что тот пойдёт за ним и в ад (а именно там и откажется Пак, ибо от Дьявола в нём куда больше, нежели от Бога), как и подобает верному Церберу. Но Чимину грех жаловаться. Он тоже вполне способен на убийство, если учует отдалённые нотки чужого запаха на своём альфе.       Им невыносимо трудно друг с другом, но отдельно ещё хуже. Их связь причиняет боль, подавляет волю и выворачивает стенки сознания наизнанку. Всё это так неправильно и отравляющие, но они просто не способны отказаться от того, чтобы быть поглощёнными тьмой, что проникла в их сердца и связала крепче любви.