Недобывшие

Желудок принимает в себя всякую пищу, но пища пищи лучше: гортань отличает пищу из дичи, так разумное сердце — слова ложные.

      В молчаливом созерцании издалека проходит целая вечность. Чонгук совершенно сбивается со счёта прошедших дней, недель, но всё это время не приближается к Чимину в университете, тайно продолжая следить за омегой в поиске ответов на свои вопросы. Ему жизненно необходимо получить их, чтобы успокоить своего внутреннего зверя, грозящего сорваться с цепи с того самого дня. Следов присутствия другого альфы не обнаруживает, и это только сильнее изводит хищника, что жаждет вернуть себе принадлежащее по праву. Чимин не носит метки, но даже высшим силам очевидно, что судьба его неспроста оказалась связана с Чонгуком. В чреве омеги с каждым днём крепнет чоново дитя крови и плоти. И пускай волк не ведает о наследнике, он ощущает эту связь на клеточном уровне. Неведомая сила магнитом притягивает к тому, кого сердцем и душой избрал своим. А Чон и не думает сопротивляться ей. Следует на зов, точно зная, что тот приведёт его по следам маленьких ног, обутых в Dior, к заветной цели.       Чонгук чувствует, что Чимин что-то скрывает. Не верит словам про нелюбовь, ибо во взгляде янтарном хоть и пляшут черти, но стоит им столкнуться с глубиной иных, как тут же наспех прыгают в омут, чтобы в нём утопиться и на дне сыскать покой. Его славный омега, такой бойкий и смелый, когда дело касается других, и совершенно беззащитный перед альфой, которому пытается доказать обратное.       — Не надо быть сильным, сильным буду я. Просто будь нежным и люби меня, — сотни раз твердил Чон.       Но Паку, с его строптивым характером и ярым сопротивлением всему, что равносильно слову «слабость», эти слова, как любителю классики концерт Metallica, — совершенно по барабану. Как и альфе то, что омега себе там напридумывал про сильного и независимого. Чёрта с два.       С этим настроем он уверенно движется в направлении танцевальной студии, точно помня время, когда Чимин арендует её для своих тренировок. Заходит в небольшое трёхэтажное здание, минуя лестничный пролёт, проходит по длинному узкому коридору и останавливается у нужной двери. Дёргает за ручку, и та плавно поддаётся, до слуха тут же доносится негромкая мелодия без слов, но самого танцора не видно у пилона. Парень проводит взглядом по помещению и замечает своё розововолосое чудо в отдалённом углу. Задрав свободную по силуэту футболку и прижав ткань подбородком к груди, стоит лицом перед зеркальными панелями и что-то внимательно изучает на теле, проводя не спеша ладонью по нему. С расстояния Чонгук не в состоянии разглядеть, что на самом деле прямо в этот момент омега оглаживает едва округлившийся животик и хмурится, о чём-то напряжённо размышляя. Он делает шаг и тем самым выдаёт себя, Чимин в моменте вздёргивает голову, обернувшись, и соскользнувшая ткань тут же скрывает собой его «секрет».       Паника, подобно безжалостным волнам в самый дикий шторм, окатывает Пака, заставляя внутренне сжаться, а внешне попятиться назад, но не слишком далеко, так как довольно быстро упирается лопатками в холодную поверхность, наблюдая, как к нему приближается Цербер. Крадётся, словно хищник, скалясь. Омега чувствует надвигающуюся угрозу вместе со сгущающимся древесным запахом, инстинктивно прикрывает крохотной ладошкой живот, сминая футболку. Чонгук подходит почти вплотную, в силу своего роста нависает над Чимином, когда опирается руками по обе стороны от его головы, заключая тем самым в импровизированный капкан. Попался.       — Ч-что ты здесь делаешь? — еле шевелит подрагивающими устами, продолжая вжиматься позвоночником в зеркало, словно желая увеличить расстояние хотя бы то на сколько-то между альфой и маленькой горошиной внутри себя. Которая уже и не горошина вовсе, а обрела очертания маленького человечка: голова, ручки, ножки, — если верить словам омеголога. Смотрит, запрокинув голову.       Чонгук ощущает кожей трепет ресниц, подмечает, как испуганно сужаются и вновь расширяются зрачки напротив.       Что это? Омега его боится?       — Ты нервничаешь? — отвечает вопросом на вопрос, не переставая напирать доминирующей аурой. Он и не вспомнит, когда в последний раз ощущал себя на вершине пищевой цепочки рядом с тем, кто всегда оказывал сопротивление. Но в этот миг не может не упиваться вновь обретённой властью.       — Ты застал меня врасплох, — почему-то честно признаётся Чимин, неровно выдыхая на последнем слове.       — А ты ждал кого-то другого? — Чонгук переходит в наступление, задавая наконец-то волнующий все эти грёбаные бесконечные дни вопрос.       — Никого я не ждал, и тебя уж точно, — омега вдруг вспоминает о своём характере, который спешит продемонстрировать, собирая по кусочкам былую дерзость. — Я ведь велел тебе оставить меня в покое. Зачем ты следишь за мной?       — С чего ты взял, что я слежу за тобой?       — Я знаю твой запах наизусть, альфа. Куда бы я не пошёл, я везде чувствую его. Для тебя не существует слова «нет», не так ли? Но моё «нет» тебе придётся зарубить на носу, — набирается смелости и тычет пальцем в грудь парня. — Держись от меня подальше, Чон Чонгук, — толкает уже всей пятернёй, однако неподвижная Китайская стена продолжает стоять на месте, даже не шелохнувшись.       Чон и вовсе пропускает мимо ушей всю гневную браваду, совершенно отключив мозг и слуховой аппарат после фразы омеги о том, что он знает его запах наизусть. Зачарованно глядит сверху вниз, расплываясь в улыбке, чем заставляет Пака сконфуженно свести брови к переносице, а пухлые губы сжать гармошкой, насупившись. Да что не так с этим альфой? Он его тут отчитывает вообще-то, а тот лыбится, как влюблённый школьник.       — Хочу тебе кое-что показать.       — Ты меня вообще слушаешь? Я же сказал тебе…       Нет, Чонгук Чимина совершенно не слушает. И не собирается. Просто молча подхватывает на руки, игнорируя яростные брыкания и добротную порцию отборного мата, сопровождающегося поколачиваниями и шлепками куда не попадя, несколько из них приходятся по лицу, задевая кончиками ногтей кожу и заставляя альфу зашипеть, а после только крепче прижать к себе.       — Вещи, придурок! — выпаливает на издыхании Чимин, принимая своё поражение. — Ты забыл мои вещи! — ударяет кулаком по плечу.       Парень останавливается у самой двери и бросает на Пака быстрый взгляд, затем разворачивается и идёт обратно. Даже и не думая отпускать омегу вместе с ним присаживается на корточки, той рукой, что держит под коленями, цепляет сумку на полу и снова поднимается на ровные ноги. Чимину же остаётся лишь обречённо вздохнуть и поудобнее ухватиться за чужую шею, уронив голову себе на предплечье.

* * *

      — Ты привёз меня чёрт знает куда, чтобы показать пни в лесу? — сетует Чимин, брезгливо переступая выемки в почве, образующие собой маленькие лужи после недавно прошедшего дождя. Дорогущие кроссовки явно не предназначаются для подобного рода прогулок в забытой Богом глуши, и это становится только дополнительным поводом для раздражения парня, который хоть и ворчит на ходу, но продолжает следовать за альфой. Как будто у него есть выбор, когда Чонгук мёртвой хваткой вцепился в ладонь и тащит за собой, как безвольного телёнка на поводке. — Так я уже видел главное полено в своей жизни, — дёргает за руку, указывая на сплетённые между собой пальцы, — вот.       — Потерпи немного, мы почти пришли, — успокаивает он капризного омегу.       Совсем скоро они действительно останавливаются на краю небольшого обвала, а впереди открывается вид на озеро, на берегу которого располагается уютный двухэтажный домик с косой крышей. Чон любезно подаёт руку и помогает Чимину осторожно спуститься по крутой лестнице вниз. Подойдя ближе, Пак отмечает для себя, что дом довольно внушительных размеров, намного больше, чем показался на первый взгляд издалека. Выполнен в классическом стиле охотничьих угодий, целиком из дерева, если вдохнуть полную грудь, можно ощутить приятный запах древесины — или это запах самого альфы окутывает повсеместно — омеге однозначно нравится. Он слегка неуверенно поднимается на веранду и любовно проводит рукой по шершавой поверхности перил, улыбка сама по себе расцветает на пухлых губах. Где-то в груди альфы в этот момент сердце с разгону врезается в стенки рёбер и разбивается на сотни маленьких осколков, но это ощущается приятно. Наблюдает со стороны, как его драгоценный с интересом изучает пространство вокруг, пальчиками скользит по ручной резьбе вокруг окон, от восхищения приоткрыв чувственный ротик, словно маленький ребёнок, попавший в тот самый домик на опушке леса из сказки.       — Тебе нравится? — тихо спрашивает Чонгук, подходя со спины и обнимая омегу, сложив руки на его животе.       От удивления немного склоняет голову на бок, почувствовав под пальцами вместо привычно плоских и высушенных изнурительными тренировками рельефных мышц пресса, нечто мягкое и приятное на ощупь. Сколько бы Чонгук не просил Чимина перестать себя мучить бесконечными диетами и позволить набрать немного веса, тот никогда не соглашался. А тут вдруг поправился всего за несколько недель? Однако, как бы не был силён интерес разузнать всё, Чон решает оставить это на потом. Сейчас он просто счастлив быть здесь, рядом со своим омегой, обнимать его, пока позволяют и не отталкивают, вдыхать сладкий ягодный аромат, что вязкой патокой обволакивает слизистую дыхательных путей, проникая в лёгкие подобно исцеляющим парам. Альфа чувствует, как от этой близости что-то сломленное в нём оживает, а дикий зверь больше не пытается зубами разгрызть стальные прутья своей клетки. Он, свернувшись клубочком, мирно посапывает в уголке, пока физическая оболочка его хозяина ластится и просит совсем немного тепла.       — Да, — так же тихо отвечает Чимин.       Парень почти не шевелится, пока мягкое дыхание щекочет чувствительную кожу возле уха, а руки Чонгука на собственном маленьком беременном животике выглядят так красиво, так правильно. Разрешает себе на несколько секунд поддаться слабости и представить, что они в самом деле счастливая семейная пара, которая приехала на отдых в свой загородный домик у озера. Воображение, разыгравшееся не на шутку, подавляет остатки трезвого рассудка, и омега растворяется на уровне атомов в сладкой неге такой прекрасной иллюзии, что даже откидывает голову на плечо альфы, отдавая в его руки всего себя.       — Я бы хотел, чтобы это был наш дом, — терзает своим признанием и без того размякшего в его объятиях Чимина, от чего тот прикрывает усталые веки, прислушиваясь к хрипловатому голосу. — Чтобы мы приезжали сюда, когда нам захочется тишины и покоя, отдохнуть от навязчивой и шумной городской суеты. Летом мы могли бы наслаждаться тёплым лучами солнца на берегу озера, ты ведь не любишь людные пляжи, верно? А зимой — греться у камина и пить твоё любимое какао, я даже согласен добавить в него целую гору маршмеллоу, хотя терпеть их не могу, — усмехается.       Каждое слово ласкает слух, убаюкивая внутреннего омегу, что всё это время так изнывал, места себе не находил, каждую ночь от тревожности окапывался в постели — вил гнездо — среди множества подушек, пледов и вещей, которые альфа оставил после себя. Они уже давно не пахнут им, но Чимину нужно хоть как-то обозначить присутствие Чонгука. И сейчас, когда он находится так близко, инстинкты самозабвенно берут верх. Пак оказывается слишком наивен в собственной убеждённости, будто сможет так просто избавиться от того, к кому всегда неосознанно тянется. Он мог бы списать всё на эффект от беременности, что это на самом деле гормоны путают ему мысли, и после рождения ребёнка, которого планировал отдать на усыновление, всё вернётся на круги своя: омега снова будет погружён в свои стремления достичь высот, стать успешным, богатым, обрести славу. Вот только вся его надуманная броня обращается прахом в одночасье и рассыпается после альфьего:       — …и топот маленьких ножек по деревянным половицам. На втором этаже самая просторная и светлая комната, думаю, она идеально подойдёт для детской, — оглаживает животик через ткань футболки, проводя подушечкой большого пальца по выпуклому пупку, не подозревая, что в это самое мгновение неосознанно касается того места, где уже зародилась новая жизнь — его наследие, дитя волка.       А у Чимина душу выворачивает наизнанку, к горлу подступает ком, а по румяным щекам текут слёзы. Он довольно слышно хлюпает носом, чем вызывает беспокойство у Чонгука, тут же оборачивающего его за плечи к себе лицом.       — Солнце, почему ты плачешь? — чуть ли не урчит Чон, его голос становится ещё мягче, и омега начинает сильнее плакать из-за этого. Тянется руками, чтобы утереть влагу, но альфа опережает его и сам накрывает щёки своими большими тёплыми ладонями, впитывая в кожу солёную жидкость. — Неужели я расстроил тебя? Прости, — притягивает к себе, укладывая голову на грудь, и ласково проводит по любимым розовым прядям, — я не хотел на тебя давить. Но я так сильно тебя люблю, что не могу без тебя, я правда задыхаюсь, когда ты не рядом. Мне кажется, что я просто не способен больше дышать воздухом, в котором нет частиц твоего аромата, — целует в макушку, вдыхая тот самый ягодный запах и прикрывая глаза.       Каждое признание проходится острым лезвием по омежьему сердцу, раня и вынуждая стенать пуще прежнего и ненавидеть, испытывать презрение к самому себе за то, что отталкивал всё это время, что хотел убить их ребёнка и сделал бы это, если бы не врач, наотрез отказавшийся проводить прерывание беременности. Чувство вины поглощает всецело, топит в своих водах, побуждая раскаяться в грехах, ибо мысли — тоже грех. И порою бóльший, нежели совершение действия, ведь малодушие само по себе куда хуже.       — Почему я? — только и получается выдавить из себя сквозь неконтролируемый глас вопиющего в пустыне.       — Потому что ты единственный, с кем я хочу провести весь остаток своей жизни. Раньше ты не воспринимал всерьёз, для тебя это были всего лишь слова. Но теперь всё будет иначе. Только потеряв тебя по-настоящему, я осознал, как оплошал. Тебе всё это время нужна была уверенность, обусловленная поступками, что ты всегда будешь со мной в безопасности. И я готов доказывать тебе, что достоин тебя и твоей любви, — снова касается родного лица, мягко приподнимая и прося этим жестом посмотреть в глаза, что Чимин и делает, хотя с трудом различает очертания из-за пелены слёз. — В тот день ты сказал, что не любишь меня, но сделал это, стоя спиной, так ни разу не обернувшись, и теперь я понимаю, почему. Это была ложь, которую ты бы никогда не смог произнести, глядя мне в глаза.       — Я не… я не… — задыхается, в попытке солгать вновь, но не получается. Потому что Чонгук, чёрт возьми, прав. — Поцелуй меня, — неожиданно просит, нет, умоляет омега.       И альфа не медлит, выполняет просьбу, накрывая столь желанные губы своими. Они оба ощущают то отчаяние, что пронзает их насквозь, как тоска по друг другу становится вдруг так сильно осязаема на физическом уровне. Чон прижимает своего омегу к телу, но поцелуй не углубляет, лишь нежно сминает пухлые половинки, выцеловывая на них очередное признание. Любовь — слишком мало для описания того, что Чонгук чувствует к Чимину. Это и трепет, и восхищение, и поклонение, и благодарность — целая гамма чувств с разными оттенками. Ради любимого готов пойти на любой риск, пожертвовать всем, что когда-либо имел, забыть о волчьей гордости и опуститься на колени, покорно склонив голову. Плевать на ядовитые речи, обвиняющие альфу в бесхребетности и атрофированности собственного достоинства. Ни у кого из них никогда не было такого омеги, как Пак Чимин. И сам Чон даже не хочет знать, изменилось бы их мнение, узнай они, каково это — быть рядом с таким, как он.       Потому что волк никогда не позволит никому и шагу ступить на его территорию.       — Чонгук, я… — шепчет Пак, когда немного отстраняется, чтобы вдохнуть воздуха.       — Не отказывай мне, — теперь уже умоляет Чонгук, — я не требую ответа прямо сейчас, не стану заставлять вернуться. Всё, о чём я прошу — дать мне время и не прогонять. Позволь быть рядом и заботиться, показать тебе, что я способен обеспечить то, в чём ты так нуждаешься.       Слово за словом стирает уже почти рассеявшиеся преграды, и когда последняя из них исчезает вовсе, его сокровище коротко кивает, даруя своё немое согласие, чем заставляет грозного волка самого пустить одинокую слезу, испытав в моменте истинное счастье.       — Отвези меня домой, — сипит Чимин, ощущая себя совершенно обессиленным после столь эмоционального потрясения.       Он всё ещё не до конца осознаёт, как одна короткая поездка смогла перевернуть его внутренний мир с ног на голову и переменить в нём так много. Или за это стоит благодарить маленького волчонка, что одним лишь появлением так круто изменил жизнь своего папы? Даже если тот пока не готов рассказать отцу о его существовании, для самого себя принимает твёрдое решение: он никому не отдаст своего малыша. Как и своего альфу.