Vires in nexu

      — Грейнджер.       Гермиона жалобно мычит в подушку, лениво переворачиваясь. Пэнси снова шепчет ей в ухо с соседней кровати, что она придвинула вечером.        — Грейнджер, ты не спишь. Хватит притворяться, — все тем же настойчивым шепотом продолжает та.        Тусклый свет луны просачивается в комнату сквозь толстые портьеры. Он падает с панорамных окон на пол, едва освещая широкий с красивыми обкладками рабочий стол, шкаф высотой до потолка с зеркалом на все дверцы и глубокое мягкое кресло напротив.        Лица Пэнси Грейнджер не видит. Только видит силуэт нависшей тени. Выглядит устрашающе. Правда, до тех пор, пока Паркинсон чуть не хрюкает от резкого вдоха, когда Гермиона слепо толкает ее вбок. Грейнджер прячет улыбку и накрывается мягким одеялом с головой, недовольно пробурчав:       — Тогда не мешай мне притворяться.        Она чувствует прогнувшийся рядом матрас. Паркинсон тянет с нее одеяло, придвинувшись ближе.        — Я не стану, как только ты повернешься ко мне, — мягко шепчет она. От такого ласкового тона Гермионе хочется прижаться к длинному теплому телу и безоговорочно слушать все, чтобы та ни попросила.        Грейнджер сонно разлепляет ресницы, уставившись на размытый силуэт головы Пэнси с каре.        — Обещаешь?       — Обещаю, — с нескрываемой улыбкой усмехается она.        Гермиона переворачивается, оказываясь целиком лицом к лицу с Паркинсон. И едва заметно кивает, приготовившись слушать.        — Это важно, — наклоняется ниже Пэнси. Тон у нее вмиг становится серьезным. — Меня давно мучает вопрос. Насколько плохо у тебя с памятью?       — С моей памятью все отлично, — она даже не жалеет глаза пошире раскрыть, возмущаясь. Плевать на этот долгожданный, еле подступающий сон. Всю сонливость как рукой сняло. — Если ты не помнишь, на пятом курсе я могла пересказать весь семестр вплоть до каждой…       — Я не об этом, — ее глаза в темноте мигают единственным в своем роде неповторимом закатом. — Насколько плохо ты помнишь то, что было до этого?       — Ну, вчерашние события я точно помню. Еще которые были месяц назад — тоже, и немного раннее, кажется помню, — Гермиона загибает пальцы, перечисляя.        Пэнси испытывающе смотрит на нее некоторое время, когда Грейнджер, хихикнув, продолжает.        — Ладно, я поняла, о чем ты, — былая усмешка улетучивается, как только она продолжает. — Но я не помню ничего, что было до ритуала.        В какой-то миг ей кажется, что этого достаточно. Потому что говорить больше не хочется. Гермиона ерзает в постели, снова ощущая эту ползучую прохладную кожу на своей. Шепот. Бесконечный шепот и шипение змей. Бесконечные слова. Она все еще помнит, как горела сама. Не столько внешне, сколько внутренне. Не столько кожа, сколько душа. Она будто снова ощущает противный железный привкус во рту, как тогда. Она умирала. Умирала и воскресала тысячи раз. Ей казалось, что хуже пыток Беллатрисы не будет. Пока не почувствовала, как сгорела полностью. До тла.        После этого больше ничего не имело значения. Гермионе ничего не хотелось, кроме как умереть. Ей не хотелось дышать, потому что легкие горели. Не хотелось видеть, потому что глаза жгло от нестерпимой боли. Не хотелось слышать из-за постоянного многоголосого шипения над ухом. Ей хотелось раствориться. Хотелось исчезнуть и провалиться сквозь ветер, туман и дым. Хотелось стать ничем.        Грейнджер еле сглатывает. Во рту сухо. Сердце отбивает бешеный ритм, норовя протолкнуться сквозь ребра. Воздуха в комнате становится катастрофически не хватать.        Гермиона судорожно пытается ловить воздух ртом, но безуспешно. Горло будто сдавили.        Прошло. Это давно уже прошло. У Темного Лорда ничего не вышло. Грейнджер выжила. Но выжила ли? Опустошенность в груди молчала. Буравила только.        Грейнджер чувствует, как теплая ладонь ложится ей на спину, нежно и медленно поглаживая. Только сейчас Гермиона замечает, насколько сильно вздрагивает при каждом вздохе.        — Грейнджер, я рядом, — расслабляющим тоном успокаивает Паркинсон. — Все закончилось.        Грейнджер пытается глубже дышать, ощущая тяжелую тишину на своих плечах.       — Прости меня, — шепчет Пэнси, не останавливая своих убаюкивающих движений. — Прости меня. Я не подумала, о чем говорю.        Но в голосе ее Гермиона слышит вину не только за это.        Переступить. Главное — просто переступить это.        Вдох. Непрошеная, давно сдерживаемая слеза метит мокрым следом висок. Выдох. Переступить не получается. Грейнджер раньше думала, что если совсем не думать об этом, не вспоминать, воспоминания исчезнут. Заберут свои отравляющие эмоции вместе с собой и оставят ее в покое.        Как наивно.        Просто у Гермионы были дела. Она старалась помнить только об одной цели. Цели, которую она старательно вынашивала, сидя в проклятой камере. Перестав думать об остром конце камня, лежащего в другом углу темницы, и о своих венах под тонкой коже на костлявых кистях. Как отомстить им всем и спасти тех, кого еще можно спасти. Желательно не умерев самой. Но даже так будет лучше. Гораздо лучше, чем умереть от несбывшихся мечт семидесятилетнего психопата.        Грейнджер легким движением руки смахивает укатившуюся слезинку.        Цели. У нее были цели. И одна из них мирно посапывает в соседней спальне. Время придет. Гермиона просто выжидает, затаившись. Она получить все нужные сведения для тщательного анализа. Да. Именно это ей нужно.        И Грейнджер не станет жалеть, что расклеилась перед Паркинсон. Возможно, ей давно нужно было хоть какое-то проявление эмоций на этот счет. Тем более от Пэнси она не ощущала сулившей опасность угрозы. Это не потому, что Паркинсон неоднократно повторяла ей об этом. Почему-то сердцем Гермиона ощущала взаимное согласие, доверие и понимание.        Однако, разумеется, она не станет спешить так быстро соглашаться с внутренним голосом. Во имя своей же безопасности. Поэтому Грейнджер может дать расплывчатый ответ, общую информацию и посмотреть на всю картину разговора для дальнейшего обдумывания.        Она глубоко выдыхает и вновь поворачивается к Пэнси.        — Ничего, — судорожный выдох от последствия пережитых эмоций. — Ничего. Просто…Как бы я в курсе основных событий, будто я просто прочитала о них в книге по истории. Общие знания, — она глубоко вздыхает и подпирает подушку в изгиб локтя, устраиваясь удобнее. — Только у меня ощущение, что я перестала помнить о них с ритуала со змеями. Я так и не поняла, зачем он был проведен.        Пэнси внимательно слушает, задумавшись. Принимает ту же позу. Гермиона это отмечает, стараясь не менять своей.        — Хочешь сказать, ритуал так подействовал на тебя?       — Я не знаю. Я ни в чем не уверена, — и это правда. Гермиона давно пыталась разгадать эту головоломку. — Почему ты спрашиваешь?       Гермиона видит, как Паркинсон немного отклоняет голову. Хотя зачем это, если в темноте итак ничего не видно.        — Просто мне интересно, каково это. Не знать о своем прошлом. О том, через что пришлось пройти, и как это было.        Грейнджер горько усмехается, откинувшись на спину. Она так легко это сказала. С Пэнси в целом всегда было легко. Такая атмосфера рядом с ней и манила, и отталкивала одновременно. Но Гермиона выбирает первое. Уж лучше с ней, чем совсем никто.        — Мне самой это интересно, поверь. Но вряд ли я бы тебе рассказала об этом, даже если бы помнила. Уж прости, — косо смотрит на нее.        — Я и не прошу, — Пэнси пожимает плечами. — Только думаю, что может тебе помочь в этом.        Паркинсон тоже откидывается на спину. Разглядывает потолок, на котором ярко отбрасываются тени высоких хвойных деревьев с улицы. Они качаются, перемигиваются между собой. Грейнджер тоже смотрит на них. Сна — ни в одном глазу. Последние слова Пэнси вызывают все больше вопросов.        — Зачем тебе это? — Гермиона прищуривается, приподнявшись на локтях и наклонив голову в сторону.        — Мне незачем. Это нужно тебе. Я не посягаю на твои личные знания об Ордене, даже если бы я не была Пожирательницей. Но ты можешь использовать эту информацию в своих целях, — она подминает подушку под себя, намереваясь перевернуться на другой бок. — Бей первой, или ударят тебя раньше.        Взгляд Грейнджер стекленеет. Она застывает, обдумывая ее слова. Это ведь правда. Как бы много она ни помнила, эти сведения всегда будут ей на руку. Только бы вспомнить. Только бы понять…       — Не хочу напоминать о моих первых словах тебе, Грейнджер.       В темноте комнаты лунный свет вторгается сквозь окна уже смелее. Отчетливо освещая половину комнаты. Указывая на богато расшитые узорами портьеры в пол. Подчеркивая панорамность окон и вид оттуда. Весь город. Весь мир. Глубокой ночью он еще прекраснее. Разноцветные перемигивания света из других домов. Быстро перемещающиеся шары желтого и голубого света фар.        Город живет. Магглы живут. А война еще продолжается. Глядя на этот ничем и никем не потревоженный мир, сложно представить его в разрушениях и руинах. Грейнджер невольно думает, что ей точно не хотелось бы отдать этот город на растерзание Волдеморту.        Хотя бы этот кусок земли пусть останется нетронутым. Не напоминающим обо всем этом. Пусть здесь будет просто жизнь. Бурлящая и настоящая.          Последние слова Паркинсон повисают в воздухе и звенят как колокол. Напоминают Гермионе об этом. То, с каким спокойствием и невозмутимостью она говорит об отсутствии своего желания убить или подставить Грейнджер, имеет свой эффект.        Но Гермиона… просто осторожничает.        Взгляд на Пэнси. Та лежит неподвижно. Дышит ровно и размеренно. Но не спит…  Гермиона понимает это по блеснувшим в темноте зрачкам. И Грейнджер хочется спросить Паркинсон еще кое о чем.        — Спрашивай.        — Что? — недоуменно моргает Гермиона.        Пэнси снова к ней поворачивается, шурша одеялом.        — От тебя идут невербальные волны вопросов. Я их чувствую сквозь все одеяла, в которые ты завернулась, — складывает подушку в локте. — Спрашивай, — повторяет она.        Грейнджер молчит некоторое время. Ей многое хотелось бы узнать. Очень многое. Почему Пэнси не знала об этом месте. Почему она видела очки… круглые, которые в точности напоминали очки Гарри. Почему ей не дали поймать того неопознанного парня. Почему Малфой ведет себя так… так по-другому? Почему после повторного воскрешения и того, как она стала Пожирательницей, он кажется другим. Когда Грейнджер строила планы о мести в темнице, легче было приводить себе аргументы. Но сейчас… сейчас кроме этих аргументов Гермиона не может вспомнить больше никаких. Малфой как будто не делает ничего жестокого при ней. Пока. И последнее. Кому так сильно задолжала Пэнси, что остается с Грейнджер рядом. Остается наставлять и помогать. И что этот человек сделал.        Наверное, с этого и стоит начать.        — Кто это? — спрашивает Гермиона, наклоняясь к Пэнси с вопросительно взлетевшими бровями. — Кто этот человек, которому ты сильно задолжала? Он из Ордена? Или кто-то из шпионов? Он жив?       Паркинсон глубоко вздыхает, смотря на потолок. Вместе с ее выдохом шевелятся на потолке и тени ветвей. Пэнси становится еще более серьезной, обдумывая ответ на каждый ее вопрос.        — Как много вопросов, — снова пауза. — Знаешь, не все так просто, Грейнджер. Я скажу только одно. Этот человек жив и может оказаться всем сразу.        В голове Гермионы зарождается еще множество вопросов. Но Пэнси ее опережает.        — Да, Грейнджер. Я правда больше не могу тебе сказать.        Ясно. И Грейнджер не станет ее осуждать. Хотя бы это знание на немного успокаивает ее душу. Значит, есть кто-то, кому еще не все равно на нее. Кто знает, что она жива и хочет, чтобы выжила. Возможно, и цели Гермионы тоже будут оправдываться не только местью Темному Лорду, которого очень пошатнет смерть Малфоя, но и этот человек. Может, когда все закончится, она узнает, кто это.        Это закончится. И у нее есть по крайней мере еще одна причина, чтобы закончить.        — Сегодня Малфой… — голос у Гермионы отчего-то дрогнувший, — он упомянул, что сожалеет об утрате Глории. Что произошло?       Паркинсон закидывает руки за голову, ухмыляясь.        — Хочешь знать всю историю, Грейнджер?       Гермиона незамедлительно кивает. Просто отличная возможность узнать об этом. Выяснить хотя бы, к кому она ходила сегодня, очень было бы неплохо. Пэнси откидывается на выровненную подушку.        — Тогда слушай, Грейнджер. Это довольно длинная история.        Гермиона подминает одеяло под щеку, перекинув волосы назад. Слушает, вся внимание.        — У тети Глории был муж. Николас Малфой. Еще до Первой Магической войны его родители переехали туда для укрепления политических отношений. Так там родился и жил Николас. Женился на Глории. Детей у них не было. А вот при знакомстве с семьей Люциуса и Нарциссы она очень полюбила Драко. Почти каждые выходные и каникулы она проводила у них дома. Особенно часто она к ним приезжала, когда Люциус отбывал в другие страны по работе. Нарцисса с Глорией стали как родные сестры. Малфой буквально был ее воспитанником, а она — его второй матерью. В общем, с самого рождения окруженный женской любовью, он и после никогда не страдал из-за ее отсутствия, — усмехается она.        Гермиона лишь немного приподнимает уголки губ. Только чтобы поддержать разговор, разумеется. Не потому, что  слышать историю детства Драко забавно и увлекательно.        — Так что так он и рос у тети Глории на руках, пока не началась непонятная, а потом и опасная история с крестражами. Муж Глории, Николас, велел ей возвращаться. Я была в тот день у них. Нам было тогда по четырнадцать. К тому моменту Глория почему-то стала все реже нас навещать. Та встреча была для нас долгожданной. Она как раз хотела приехать на его день рождения, но…        Паркинсон замолкает на миг, запнувшись. Даже в темноте ее глаза выражают легкую боль.  — Четвертый курс, — тянет Грейнджер, пытаясь понять, к чему клонит Пэнси. — Кубок трех волшебников. Гарри выиграл, и… вернулся Он, — в горле стремительно становится сухо. —Он пришел к вам, не так ли?        Выдерживая паузу, Паркинсон начинает дышать неровно. Она немного отворачивается в сторону.        — Он не просто пришел. Он влетел. Вторгся. Ворвался в Мэнор. Он разрушил половину поместья. Даже после продолжительных извинений Люциуса Он заставил несколько раз всю семью Драко прочувствовать их вину. Тетя Глория, до последнего неверившая словам мужа, успела взять меня и через скрытый камин испариться. Но Драко… Она хотела взять и его тоже, но магия крови, подействовавшая на всю семью Люциуса и наложенная вместе с заклинанием Лорда, не позволила ему покинуть поместье. Никому из них. Все происходило там, при нем. Больше всего Темный Лорд показательно отыгрывался на Нарциссе.        Гермиона чувствует, как ускоряется ее сердце. Как шумно вдруг становится в голове из-за слишком громко бегущей в венах крови.        Малфой. Четырнадцать лет. Вся ненависть к нему вмиг отходит на задний план, позволяя этой истории перевариваться в мыслях Грейнджер. Будто она еще не знает ее конца, начиная изучать с самого начала. Долгожданная встреча с любимой тетей оборвалась, не успев даже начаться. Он собирался провести свой день рождения со своей семьей. Темный Лорд истязал Нарциссу. Женщину, которая была для него всем. У него на глазах.        Господи.        Она уже так давно не произносила его имени. Но сейчас, когда Гермиона узнала об этой части жизни Малфоя… Это было так жестоко. Так больно. Она не может представить насколько, если даже сама еле сдерживается от норовивших пролиться слез.        — А дальше? — хриплым не своим голосом спрашивает Грейнджер.        — Дальше я не знаю, — шумно выдохнув, отвечает Пэнси. — Это все, что я слышала от тети Глории. Сам Драко никогда мне не рассказывал о том дне.        Проходит минута. Две. Гермионе кажется, что вечность. Тяжесть услышанного густым тягучим осадком ложится на ее плечи, мучительно медленно сползая вниз. Утягивая ниже.        Вот значит какая вся история. Пэнси только что ей рассказала об очень личном прошлом Драко. Пэнси. О прошлом Малфоя. И Гермиона не может понять, уловка это или нет. Ей всегда казалось, что Паркинсон — хранитель его тайн. Доверенный сообщник. Может, Грейнджер ошибалась. Просто услышать такую версию истории… Нет, не версию. Саму суть ее, о которой никому больше неизвестно.        Спросить, зачем Пэнси рассказала ей эту историю, Грейнджер не решается. Возможно, той просто нужно было поделиться. Возможно, Паркинсон решила показать ей, что доверяет. Может быть, она хотела, чтобы Гермиона знала об этом. Но опять же. Зачем?        Когда-нибудь она спросит об этом. А сейчас ей необходимо ловить каждое ее слово, запоминая все в мельчайших деталях.        — А ее муж? Николаса убили? — все еще хриплым голосом снова спрашивает Гермиона.        — Нет. После того дня я некоторое время жила с ними. Тетя Глория не могла себе простить, что не сумела забрать Малфоя с собой. Поэтому, переживая вину, она вымещала всю свою заботу на мне. Вскоре за мной пришли родители. Я уехала. А потом, когда Темный Лорд затаился у них в поместье, проводя каждые жуткие собрания там, во время некоторых каникул Драко удавалось навестить тетю. Я тоже иногда ездила с ним. Но мои родители старались ограничить мое общение с ним в связи с последним инцидентом, — Паркинсон немного ерзает в постели. — Я замечала это. Ее еще большую, даже наверное, слишком ярко выраженную заботу по отношению к нему. Когда он спрашивал, как у них дела и все ли хорошо, даже когда слышал, что что-то не так, она никогда с ним это не обсуждала. Никогда. Всегда уводила разговор в другое русло, избегая его дотошных вопросов. Она не говорила с ним о политических, внешних делах, которые хоть как-то были связаны с Темным Лордом.        Ее муж здесь занимал хорошую должность. Он был советником президента. Николас очень любил Глорию. Но с приходом Темного Лорда к власти он не видел никакого другого выхода, кроме как заключить соглашение с ним. При входе с нами в союз Норвегия обошлась малой кровью. Наверное, самой малой. Было только несколько непослушников, которых быстро заткнул Малфой. Отчасти должность его дяди сыграло главную роль на это соглашение. Через него ему было гораздо проще следить за делами, происходящими тут. Но не прошло и полугода с момента заключения союза, как он погиб. Случился сердечный приступ. Так нам сказали очевидцы. Глупцы. Мы знали, что его скорее отравили. Но того, кто это сделал так и не нашли. Сомневаюсь, что тому осталось долго.        Последнее Пэнси говорит с усмешкой. Нехотя Грейнджер становится солидарна с ней, но не может не спросить, выказывая заинтересованность.        — Вы напали на след?       — Возможно, — кивает Паркинсон все с той же ухмылкой. — Но расследование продолжается.        Вот чем еще занимался все время Малфой. Параллельно заключая сделки, отдавая приказы, ведя войска в бои, строя военный план, он успевает вести расследования. Расследования, ведущие к жестокой мести. Да, Гермиона отлично наслышана об этом его искусстве.        Интересно, а он уже напал на след Ордена? Конечно, напал. Круглых очков его взгляду было достаточно, чтобы незамедлительно приступить к этому. Но Грейнджер опередит его. Информации теперь более, чем достаточно, чтобы можно было надавить на чувствительную точку. Потому что эта чувствительная точка Малфоя — такая точка во всей армии Волдеморта. Она обгонит эти ужасающие грядущие события, ударит раньше и наконец встретит того, кому все это время было не все равно на ее жизнь.        И Гермиона продолжила бы так думать, если бы не глухой толчок в груди.        Что-то, только что кольнувшее ее сердце, заставляет снова вспомнить услышанную ранее жестокую историю.        Нет. Нет, нет, нет. Только не сейчас, пожалуйста. Грейнджер даже пытается не дышать, чтобы случайно не включилось охватывающий ее гнев от несправедливости.        Ярость. Холодная ярость заполняет ее вены. Течет вместе с кровью, заставляя снова и снова прокручивать в голове этот поток мыслей. История, рассказанная Пэнси, занимает самое первое место в ее разуме. Возведенная на пьедестал, она заставляет снова и снова переживать ее.        Ненавидит. Грейнджер так ненавидит Волдеморта. Возможно, эта последняя капля упала на его чашу весов, перевешивая устоявшееся мнение Гермионы относительно Малфоя в свою сторону. Возможно, все было бы по-другому. Да. Все действительно было бы иначе. Он разрушил столько жизней, столько мечт, столько земель. Своей отвратительной гнилой душой он отравил все вокруг.        Возможно, и Драко не пришлось бы воевать на его стороне. Просто в самый долгожданный и волнительный момент его тоже разрушили. Растоптали и заставили с этим жить. Подчиняться. Ему пришлось проводить свою жизнь в окружении таких… людей. Возможно, он бы не стал таким…       Нет. Гермиона мотает головой. Гарри жил в окружении ужасных людей. Он рос вообще без родителей, с людьми, которые заставили его жить в закрытой комнате под пыльной лестницей, которые ненавидили его всегда и выказывали ему это своим каждым словом. Гарри жил без чьей-либо любви и поддержке. И он остался хорошим человеком.        Никто не запрещал Малфою перейти на сторону добра. Светлой силы. Примкнуть к Ордену, в конце концов. Он мог сделать это, еще когда война только начиналась. Когда каждый определял свою сторону, к которой принадлежал. Но он не стал. Драко сам выбрал этот путь. Распоряжался чужими жизнями так, как ему хотелось. Наиболее худшим способом.        Где-то на задворках сознания Грейнджер чувствует болезненный укол несправедливости. Но она тут же его отталкивает куда-то очень далеко. Заставляя даже не раздумывать об обратной стороне.        Итак хватает.        Боже. Все мысли путаются коконом этих предположений. Какая сейчас разница раздумывать над этим? Просто теперь Гермиона видит более раскрытую картину. Имеет более полное представление. Сейчас не время задаваться риторическими вопросами. И уж тем более сомневаться.        Тюль слегка пошатывается из-за резко дунувшего ветра из приоткрытого балкона. Вместе с залетевшим прохладным ветром на голову Грейнджер опускается тяжелая, тянущая нега усталости. Мозговой штурм постепенно угасает, позволяя окунуться в желанный сон.        Перед тем, как глаза окончательно слипнутся, Гермиона мельком бросает взгляд на Пэнси. Та уже спит. Грудь ее мерно поднимается и опускается.        Грейнджер не откажется от своего плана. Пока ей просто надо разузнать побольше о военном положении. Завтрашняя встреча с президентом покажет многое. 

***

      — Я устала.        Грейнджер потягивается за пошатывающимся столом. Тусклый свет лампы еле освещает палатку. Уже ночь. Снаружи слышатся монотонные стрекотания сверчков. Свежий морозный воздух тревожит ткань шатра у входа, заставляя ту приоткрыться.       Прогулки ветра часто приводят к его порывистому появлению в палате, несмотря на расширенные согревающие чары.        Гермиона плотнее кутается в свитер и подминает под себя ноги, зевнув.        — Осталось немного, Гермиона, — говорит парень,сидящий напротив.        У него светлые волосы и яркие веснушки на щеках. Он лучезарно улыбается.       — Ты замерзла?       — Эм…нет, — прячет кончики пальцев в рукавах пушистого свитера. — Тогда, — она откидывает волосы назад, небрежно разделяя волосы на пряди для косы, — давай закончим эту страницу и на сегодня все, Рольф.         Он кивает, не спуская с нее глаз, и Гермиона чувствует, как тяжелый плед окутывает ее плечи. Она украдкой смотрит на Рольфа, поднося к губам дымящуюся кружку кофе.        — Не стоило…       — Давай продолжим.        Так они и сидят. Под покровом ночи, шум сверчков в компании друг друга, теплого пледа и кофе, склонившись над кипой пергаментов и замысловатым текстом в черном переплете блокнота.        — Думаю, это слово больше походит на «змею», а не на «клыки», — говорит Грейнджер, перелистнув предыдущую страницу для сравнения. — У тебя что?       — Я тоже согласен, — опускает взгляд на пергамент под блокнотом. — Но только «змеи», — мягко улыбнувшись, кивает он. Его русые кудри повторяют движение его головы.        — Много? С чего ты взял? — сразу принимается перепроверять собственные записи на пергаменте Грейнджер.        Рольф рвано выдыхает из-за тихого смеха.        — Вот же, — тычет пальцем в несколько раз перечеркнутое слово он. — Видишь, здесь до этого предложение начинается «они должны явиться…», тогда это будут «змеи».        Гермиона снова проводит руками по волосам, поправляя затянутую наспех косу.        — Да, точно, — заправляет прядь за ухо по привычке. Дурацкой привычке, которая просыпается, когда кому-то удается застать ее врасплох.        Отчасти поэтому Грейнджер и комфортно в компании Рольфа. Он внимательный, и с ним приятно работать над переводом.        — Гермиона, подожди, — он останавливает ее руку своей, прервав ее запись. — Здесь будет немного по-другому. Смотри.        Он указывает на какой-то символ. Улыбается. Гермиона только кутается сильнее в плед, внимательно смотря на пергамент. Ей нравится. Очень нравится работать вот так, используя умственные способности на древне-римском языке. Она не одинока в этом.        Звон в ушах сопровождается давлением в висках. Гермиона резко садится в кровати и морщится от головной боли. Разум кипит, а мозг готов взорваться.        Раннее яркое солнце рвется в их комнату сквозь занавески и стекло. Бьет в глаза из щели, которая как назло приоткрыта именно со стороны Грейнджер. Сознание плавится еще больше. И Гермиона щурится, прикрываясь от лучей одеялом. Плюхается в постель и кутается в него, как куколка в коконе. Кажется, сейчас только шесть утра. Но никто не встал. Она прислушивается. Да, вокруг только тишина.        Взгляд вправо. Пэнси на месте. Спит и даже похрапывает немного.        Господи. Такого пробуждения не было у Грейнджер давно. Она торт пальцами виски, стараясь унять боль. В голове будто набатом пульсирует само сердце.        Рольф. Рольф. Рольф.        В этой части забытого воспоминания она наконец увидела его самого. Узнала, как он выглядит, и поняла, о ком говорил Волдеморт до этого. Правда, это представление никак не пробудило ничего больше. Ни того, каким он был как человек. Как к нему относились в Ордене. Да, Гермиона теперь точно знала, что он из Ордена. Пришел, то есть. Потому что очевидно его не было в первоначальных союзниках или среди основного Отряда Дамблдора.        С Рольфом она переводила какой-то дневник. И этот парень важен Волдеморту. Пока еще неизвестно почему. Что ж. Ничего, позже она все равно узнает. Просто надо внимательно следить за своими снами. Желательно запоминать детали. Может, наконец удастся сложить пазл воспоминаний воедино.        Гермиона чувствует сухость во рту. Вода просто необходима. Тем более спать больше не хочется. Мысли загружены. Сегодня сложный день. Конечно, если будет хоть какой-то намек на желания прилечь, она обязательно его исполнит.        Она тихо выбирается из постели и идет на кухню. А вот там плотные темно-серые занавески задернуты.  В комнате темно. Ни единого источника света. Но палочку Грейнджер оставила в спальне. Ничего страшного, если она выпьет стакан воды в темноте.        Гермиона набирает воду из кувшина. Залпом опрокидывает желанное удовольствие и давится, едва увидев пару сверкнувших серых глаз. Она шумно откашливается, оперевшись о столешницу.        — Ты… ты что тут делаешь? — хриплым голосом спрашивает Грейнджер. Заправляет прядь спутавшихся в гнездо волос за ухо.        Малфой сидит за барной стойкой в углу кухни. Его даже будто тени обволакивают. Его поза неподвижна. И Гермиона его вряд ли заметила бы, если бы не блеск глаз, будто полоснувших по ее лицу.        Белая рубашка расстегнута и раскрыта нараспашку. Измятая. Он не спал. Бледная кожа в темноте ярко выделяется. И лишь поэтому Грейнджер бросает беглый взгляд на тугие, упругие грудные пластины. Ниже опускать глаза ей кажется уже недопустимым. Не только потому, что это было бы откровенным разглядыванием. Нет. Просто Гермиона помнит его в своем первом сне с воспоминанием. Она просто боится убедиться в том, что это правда. Подкаченные плечи и грудь и так говорят сами за себя.        Он крутит в руке бокал, разглядывая плещущуюся по стенкам коричневую мутную жидкость с наигранным интересом. Затем лениво поднимает дикий хищный взгляд на нее, отчего ей кажется, будто ночная рубашка растворилась прямо на ней.        — Доброе утро, Грейнджер, — вот его ответ. Сухой, как его голос. Драко салютует ей, приподняв левый уголок рта, и опрокидывает бокал.        — Не рановато для алкоголя? — Гермиона складывает руки на груди, уперевшись бедрами в столешницу. Всякая надежда на доспать исчезла вместе с тем, как вода попала не в то горло.        Малфой ухмыляется. Нагло оглядывает ее с головы до голых ног. Грейнджер специально не стала надевать штаны прошлой ночью. И причиной была не только жара под теплым одеялом. Гермиона решила, что так она проверит его. Его намерения. Насколько он может отвлекаться. То есть нет. Насколько она его отвлекает и привлекает, чтобы он мог что-либо выдать.        Грейнджер переступает с одной ноги на другую, ощущая вместе с ползучим вверх-вниз краем ткани пристальный взгляд вслед за открывающейся кожей.        — Для него никогда не рано.        Взгляд снова ей в глаза. Драко со вздохом откидывается на спинку стула, будто вдоволь насладившись зрелищем.        — Храп Блейза разбудил? Или Пэнси?        — Нет. Никого из них не слышала. Просто я не устала, — она больше не чувствует себя загнанным зверьком рядом с ним. Она чувствует себя тоже хозяйкой положения.        Драко лишь хмыкает и снова хищно улыбается, и Гермионе кажется, что его зубы блестят каким-то оттенком.        — Сны мучали?       На миг Грейнджер теряется. Это слишком прямой вопрос. Она несколько раз моргает, обрабатывая информацию.        — Бывало, — уклончиво отвечает она.        — Я просто слышал, потерянная память может возвращаться через сны, — говорит Малфой, смотря куда-то в сторону. Говорит так, будто просто озвучивает мысли. — Ты смотри, их-то хотя бы не забудь. Они нам понадобятся, — и снова ухмылка.        Нет. Нет, ну пожалуйста. Паркинсон ведь не разболтала ему все, о чем они говорили вчера, правда? Потому что в это верить она отказывается. Тогда остается другой вариант. Грейнджер растеряла навыки окклюменции, почему-то думая, что никто к ней в голову и не залезет.        — Вообще-то я даже не пытался, — вдруг будничным тоном говорит Драко.        У Гермионы приоткрывается рот. Он ведь не…       — Перестань, — хмурится она и мысленно воздвигает каменную стену, в несколько раз ее утолщая.        — Я ничего не делаю, — пожимает он плечами, давя улыбку и поднимая руки вверх. От этого жеста у Гермионы что-то вспыхивает перед глазами и тут же гаснет. — У тебя все на лице написано.        Грейнджер все еще недоуменно смотрит на него после минувшего впечатления.        — А насчет снов я просто предположил, — Малфой щелкает пальцами, и в бокале вновь возникает та же жидкость. — Но ничего не могу обещать, если вдруг тебе приснюсь я.        Гермиона вдруг вспоминает свой самый первый сон из прошлого. Ей снились они с Драко. Они лежали вместе, полностью нагие. Тогда он ей многое пообещал. Очень многое. Такое, что, вспоминая сейчас его слова, ее снова берет за сердце. Ей до сих пор нужны эти слова. Слова просто нужны. Неважно от кого.        Но вместо всего этого она лишь прикусывает нижнюю губу и приподнимает брови, встречая пристальный сощуренный взгляд Драко.        — Могу поспорить, я тебе уже снился, не так ли? — догадывается он с некоторыми победными удовлетворенными нотками в голосе.        — Если так, то вряд ли по твоим стараниям. Вполне возможно, я сама хотела пофантазировать перед сном, — каждое слово она тянет. Говорит достаточно медленно, чтобы каждое слово впиталось, вклинилось, вошло в его слух.        На этот раз брови взлетают у Малфоя. Он ничего не говорит. Только смотрит. Смотрит. Разглядывает. Уже внимательнее. Немного удивленно, но больше заинтересованно. Драко довольно облизывает взглядом каждый открытый участок тела Гермионы. Ничуть не стыдясь. А Грейнджер и не пытается ничего с этим поделать. Она только стоит и томно моргает, будто подставляясь под его взгляд.        Проскользнув глазами мимо голых предплечий с закатанными рукавами, ключиц и шеи, он снова смотрит ей в глаза. Проходит несколько мгновений, после чего, будто смаргивая наваждение, на его лице мелькает маска отвращения, а затем следует серьезный взгляд. Малфой приоткрывает рот, собираясь что-то сказать, но на кухню приходит Блейз, мелькая своими оранжевыми пижамными штанами в горошек. Торс у него голый.        Без всяких слов приветствия или что-то на них похожее он сразу же открывает холодильник.        — О, ну только не говорите, что у тебя нечего есть, — недовольно говорит Забини. — Здесь только  бутылка, бутылка и… подождите, — он тянет выдвижную полку, — не поверите, снова бутылка. Малфой, ты что, пустился во все тяжкие?       Драко так и сидит с недопитым бокалом вина, лениво постукивая пальцем по стеклу, словно ничего до этого здесь не было. Грейнджер мельком замечает, как он бросает на нее взгляд и, убедившись, что она не повернула ни на миллиметр своей головы в сторону Забини, удовлетворенно откидывается на спинку.        — Хочешь, я тебе тоже дам?       На какое-то мгновение в глазах Блейза блестит наигранное заинтересованное удивление. А когда его взгляд падает на бокал, то разочарованным тоном он говорит:       — Если ты про вино, то нет, спасибо.        — Охуенно, — в тон ему слышится сзади. — Не успела я проснуться, слышу тут же гейсие шуточки.       Пэнси выходит шелковом розовом халате до середины бедер.        — Никто не виноват, если ты их не переносишь. Вот нам всем хорошо, правда, Грейнджер? — он разводит руками, вопросительно смотря на нее. — Ау.        Гермиона только открывает рот, как ее прерывает недовольное бурчание Забини, в которого только что прилетела такого же апельсинового цвета рубашка от Пэнси.        — Не хочу знать, почему я нашла ее у себя под кроватью.        Она наливает себе воды, смотрит в оставленный Блейзом открытый холодильник и встает возле Грейнджер.        — Да, не густо. Предлагаю пойти в Вайнил.        — И встретиться с миссис Малфой? — тянет Забини. — Я только за. Просто напомню ей, насколько я душка.        Гермиона в ответ ему посылает приторную улыбку, когда Блейз отправляет ей воздушный поцелуй. 

***

      После завтрака в Вайнило, на котором Забини очень успешно продемонстрировал свои навыки обаяния, заставляя тетю Глорию часто смеяться и краснеть, из-за чего за завтрак она почти ничего не взяла, все четверо Пожирателей направляются по направлениям, заданным Малфоем в баре. Поскольку бал назначен только на вечер, то времени этого дня у них предостаточно. Каждому члену их маленького сообщество поручено задание.       Так Блейз должен посетить Сенат в Норвегии для обсуждения деталей бала и выуживания некоторой информации по поводу диадемы. Пэнси — на утреннюю выставку для установления связи с президентом, который оказался ярым фанатом магловской живописи. А Малфой… что ж, Малфой никогда не изменяет своим принципам.        Он оставляет Грейнджер с собой, чтобы пойти и прогуляться, как он сказал.        Прогуляться, черт возьми.        Даже если бы у Гермионы было все терпение мира, она бы никогда не смогла сохранить его в себе надолго. Потому что запас теряется с каждым его новым странным действием.        Но Грейнджер не станет выказывать ему истинные чувства. Она просто легко улыбается ему и берет под руку, когда он вытягивает локоть. Довольно с нее настоящих эмоций, которые он уже видел. Пора бы начать вести и свою интригу.        — И что это за место? — интересуется она.        — О, не волнуйся. Это не бар. Кое-что поинтересней.        Его голос звучит слишком мягко. Даже обманчиво. Но с очередным поворотом вдоль оснащенной негорящими фонарями улицы Гермиона видит причину его странного приподнятого настроения.        — Зачем мы пришли в ювелирный?       — Затем, что женщина, которую я сопровождаю на бал, должна выглядеть соответствующе.        Гермиона начинает оглядываться.        — И где она?       — Слева от меня. Если хочешь поконкретней, я опишу ее более детально, — Драко разворачивается к ней лицом, смотря прямо в глаза. — У нее непослушные кудрявые каштановые волосы, — убирает выбившуюся серебристую прядь за ухо. — Большие карие глаза. Чувственные губы, — перемещает ладонь к основанию ее шеи, туда, где начинают расти нижний ряд волос на голове. — Заостренный нос и… — начинает медленно массировать кожу головы большим пальцем, — и ей очень идут мужские рубашки, которые оголяют почти всю поверхность бедра, но скрывают самое интересное.        Господи. Ей очень хочется попросить его прекратить эти действия. Она уже открывает рот, но губы ее складываются в протяжное «о», когда она пытается что-то сказать.        Боже, как приятно.        — Малфой, перестань.        Слова даются с трудом, но она еле себя заставляет. Что ж, зато она точно знает, что интересует его. Достаточно отвлекает, чтобы ему захотелось ей купить украшения.        Он так же медленно убирает руку, ничего не говоря. Просто смещает ладонь теперь к ее талии, легко подталкивая ее кончиками пальцев идти вперед.        — Добрый день, чем я могу вам помочь? — раздается учтивый голос ювелира в магазине.        — Мы ищем что-то особенное моей даме на сегодняшний вечер, — Драко отходит от Гермионы и рассматривает разной формы ожерелья и колье.        — Я могу вам предложить несколько вариантов. Вас интересует украшения на шею, не так ли?       Грейнджер стоит некоторое время у входа, осматривая помещение. Оно залито солнцем из-за постоянно проникающих лучей сквозь огромные окна с каждой стороны. Драгоценные камни сияют, отбрасывая блики на пол и потолок.        — Что скажешь, милая? — Малфой указывает ей на одно из дорогих ожерелья, которые предложил ему ювелир.        Гермиона несколько раз моргает, стараясь не ослепнуть от вида блещущих камней и не исказить лицо в гримасе удивленной неприязни от наигранной слащавости Драко. Подходит ближе, рассматривая украшение.        — Я думаю, оно… — взгляд вдруг замечает другое изделие. Изделие, которое небрежно держит в руках Малфой, заинтересованно разглядывая его. — Мне нравится это, — кивает она на колье в руках генерала.        Камни здесь отличаются от тех, что украшают другое ожерелье ювелира. Они не нагружают колье так сильно, что от их игры на свету рябит в глазах. Напротив. Они притягивают к себе внимание своей простотой. Форма феникса, вокруг которого скрутилась змея. Гермиона никогда бы не выбрала змею. Но то, в какой отделке выполнено изделие, как ювелир мастерски изобразил различия между ними и тем не менее баланс и гармонию, которые они несут. Золотой феникс и серебряная змея. Это завораживает.        И Гермиона выбирает именно это колье. На тонкой платиновой цепочке с переливающимися бриллиантами на чешуе змеи и крыльях феникса. Это не только потому, что оно ей нравится. Где-то на задворках сознания Грейнджер точно знает, что ему оно точно нравится. И еще ему нравится тот факт, что она тоже выбирает его.       В общем, ему нравится, что ей нравится. Отлично.        — Хороший выбор. Заберете с собой или наденете сейчас? — Драко кивает на второе.        Ювелир умело распаковывает товар и уже хочет надеть на шею Гермионы, но по жесту Малфоя передает колье ему.        Драко сам хочет надеть его ей. Грейнджер перекидывает французскую расслабленную косу через плечо и поворачивается спиной к нему. Как бы рискованно это для нее ни было. Ей нужно показать, что она доверяет ему.        Малфой невесомыми движениями застегивает его и снова с непонятной ей нежностью проводит пальцами по тонкой коже за загривком. Гермиона чувствует столп мурашек и резко разворачивается к нему лицом. Но он только смотрит на нее всего секунду нечитаемым выражением лица. Одна секунда, и Грейнджер кажется, что она видит что-то безудержное в его взгляде. Что-то, граничащее между холодной яростью, желанием и ненавистью.        Драко выходит из магазина первым, Гермиона следует за ним. 

***

      — Повторяю в последний раз.        Малфой застегивает запонки на рукаве, смотрясь в зеркало во весь рост в прихожей этим же вечером. Его волосы аккуратно зачесаны назад, передние пряди падают на лоб, делая его вид еще более привлекательным. Черные брюки как всегда сидят на нем великолепно, заставляя его казаться еще выше. Жилет отлично подчеркивает подтянутую фигуру.        Блейз стоит у входа в таком же костюме тройка, держа пиджак генерала перекинутым через локоть. Пэнси с Гермионой выжидающе смотрят на Драко в одеянии Пожирательниц. Грейнджер покручивает между пальцами изящно выгравированную из драгоценного металла, приобретенного сегодня днем.        После их с Малфоем «прогулки» к ювелиру, которому он отдал ее менее сорока тысяч галеонов за товар, он отправился по делам. Хотя Гермиона предположила, что это как-то связано с поимкой убийцы его дяди. Но, учитывая все его обязанности, которые он выполнял по совместительству со своей должностью генерала, это могло быть что угодно. А Грейнджер было поручено присматривать за всеми кварталами, окружающими белый дом, на случай появления подозрительных людей вроде консультантки в магазине платьев.        Тогда Гермиона сплела паутину из нескольких задерживающих заклинаний и облепила ей всю округу в радиусе пары километров. Использовала последнее, чему ее научили в Мэноре. Она сомневалась, что именно так ей надо было выполнять приказ, но, решив, что это было своеобразной проверкой, собрала все свои знания и силу и сделала это. Правда, такое занятия затянулось до самого вечера, из-за чего она вернулась в несуществующий номер самой последней. Но ей никто ничего не сказал. Драко с Блейзом только затягивали галстуки, а Пэнси потягивала чай из минималистичной бежевой кружки.        — Мы с Забини вернемся через полчаса за вами. Пока нам следует подготовить почву, для нашего сада. Убедимся, что все в порядке, и сразу обратно. Что касается вас — вы обе должны стянуть на себя внимание с самого начала. С вами будут говорить, знакомиться, здороваться. Вам необязательно выслушивать все их бредни. Достаточно провести с ними пару минут. Всех гостей точно не обойдете, но тем не менее. Но поскольку одни женщины просто ходить здесь не могут, мы с Блейзом походим с вами вначале.       Драко снова поправляет галстук и проверяет время на наручных платиновых часах.       — Но потом произойдет смена. Пэнси незаметно скроется с Забини в толпе и отправится на поиски. Мы с Грейнджер пройдем еще один круг, поучаствуем в особенно ярких разговорах и танцах, а затем тоже отправимся искать. Паркинсон, Блейз, ваше западное и южное крыло. Наше — восточное и северное, ясно? — ответом служат кивки. — Ни в коем случае не выказывать неуверенности. Что бы ни случилось, наши люди там тоже есть. Но будьте начеку. Что-то мне подсказывает, с такой целью туда прибудем не только мы.        Он еще раз оглядывает свой отряд, а затем, кивнув, исчезает с хлопком с Забини в прихожей.        — Не знала, что отсюда можно аппарировать, — говорит Грейнджер. — Получается, я зря ждала сломанный лифт после несколько часового обхода половины города, а после пешком поднималась на пятидесятый этаж, пока лифт снова не починили.        Пэнси смотрит какое-то время в ту точку, в которой минутой назад стояли они.        — Не ты одна, — хмыкает она и смаргивает. — Что ж, значит у нас с тобой полчаса на все про все. Надо собираться.